– От этого проку не будет, мистер Шерингем, сэр, – сказал старший инспектор Моурсби. – Согласно полученному мной извещению, я предоставил в ваше распоряжение факты и далее пойти не могу. Более того, – добавил он, – далее мне пойти не позволено.

– Да, но будь оно проклято, – посетовал Роджер Шерингем, – я понятия не имею, как взяться за подобную работу. Жуткий ворох документов, все так обезличено. Я ни одного из участников в глаза не видел. Вы же знаете мой метод, Моурсби. Как можно порхать среди особ вроде архиепископа Мидлендского и сэра Чарлза Хоуп-Фэрвезера?

– Вам даны полномочия, сэр, как если бы вы были одним из нас, – сурово возразил инспектор.

– Это не одно и то же!

– Возможно, и так, мистер Шерингем, и возможно, это до определенной степени объясняет те официальные просчеты, о которых так часто слышишь. Если вдуматься, очень многие наши расследования ведутся среди людей, не слишком любящих болтать и делиться сведениями. Однако министр внутренних дел решил, что джентльмен вроде вас, получивший образование в частной школе, лучше сумеет допросить архиепископов и им подобных, чем обычный человек или простой полицейский. И без сомнения, – добавил Моурсби, – он прав.

– А вот теперь в ваших словах мне слышится горечь, Моурсби.

– Вовсе нет, мистер Шерингем. Должна же быть польза от хорошего образования. Помимо, разумеется, того, чтобы выманивать деньги под фальшивым предлогом, писать просительные письма и прочее. И даже тогда судья отпускает замечаньице, мол, это прискорбно плохой случай, поскольку обвиняемый не сумел воспользоваться своими привилегиями, и сбрасывает пару годков с приговора – на удачу, если можно так выразиться. Недавно мы привлекли одного малого за то, что организовал поддельное благотворительное общество. А ведь окончил Харроу, поучился в Оксфорде и выдавал себя за служителя церкви, утверждая, что служил капелланом у епископа Белхэма, и выманивал деньги у старушек.

– Рожье-Кровелл! – воскликнул Роджер.

– Каких таких кровель, мистер Шерингем? – Неверно расслышав, старший инспектор счел это за ругательство.

– Я сказал Рожье-Кровелл, имея в виду, что вы, как всегда, правы. Приличное образование дает свои привилегии, и одна из них в том, что я имел честь учиться вместе с преподобным Хилари Рожье-Кровеллом. Из шропширских Рожье-Кровеллов, Моурсби, но вполне порядочный малый.

– А какое отношение к убийству имеет преподобный Рожье-Кровелл?

– Он занимает ответственный и почтенный пост у архиепископа Мидлендского, и хотя сам архиепископ – птица не нашего полета, вероятно, удастся разговорить преподобного Хилари, если я явлюсь к нему в плаще смирения и старом галстуке школы. В общем, можно попытаться. Хотя должен признать, в последнюю нашу встречу он строго журил меня, мол, моя особа недостаточно выскоблена по части ушей.

Мистер Роджер Шерингем без труда добился беседы с преподобным Хилари Рожье-Кровеллом. Последний, которого Роджер помнил верзилой из юношеской команды регби, превратился в кряжистого, багроволицего служителя церкви средних лет, с мускулистым пожатием и хриплым голосом.

– Ха! – воскликнул он, крепко сжимая руку Роджера. – Ха! Кто это у нас тут! Это же Шепелявый Шерингем! Что ты поделывал все это время, Шепелявка? Садись же, садись.

– Ну… – протянул раздраженный мистер Шерингем.

С годами он благополучно позабыл свое прозвище, зато отчетливо помнил, что все младшие классы звали преподобного Хилари Кровавой Рожей. Усилием воли он воздержался от упоминания об этом вслух, решив, что в нынешних обстоятельствах это едва ли будет уместно. Однако он был уязвлен, что мистеру Рожье-Кровеллу потребуется информация о его, Роджера, нынешних занятиях. Он думал… ну да не важно. Он скромно упомянул о своем интересе к криминалистике и о расследовании преступления в Хорсли-лодж.

– Мне только что пришло в голову, – сказал мистер Шерингем, – что архиепископ мог бы сообщить какую-то деталь, которая пролила бы свет на загадку. Без сомнения, тебе он рассказал бы много больше, чем обычному дознавателю.

– Верно, – согласился преподобный Хилари. Откинувшись на спинку кресла, он сложил пухлые пальцы домиком на округлившейся талии и уточнил: – Что именно ты хочешь знать?

– Например, зачем старикан один поехал в Хорсли-лодж? Я думал, архиепископам не позволяется разгуливать без присмотра?

– Мы и не позволяем, – ответил мистер Рожье-Кровелл. – Я лично сопровождал его до самого Уинборо, где должен был обсудить с каноником Притчардом дело, касающееся исключительно епархии. Дальше архиепископ предпочел проследовать в одиночестве, сочтя, что это придаст его визиту менее официальный и более дружеский характер.

– Значит, о визите было известно заранее?

– Разумеется. Не думаешь же ты, дорогой Шепелявка, что архиепископ может совершать неожиданные и тайные вылазки? Он исключительно занятой человек, каждая минута в его календаре расписана на недели вперед. Мне потребовалось немалого труда втиснуть небольшую прогулку, и то только за счет делегации объединенных христиан за сохранение распорядка литургии. И должен признать, мне бы от всего сердца хотелось оставить распорядок литургии и выкинуть так называемое новое язычество. Но поскольку доктор Петтифер серьезно относится к нему, а объединенные христиане были готовы перенести свою делегацию на следующую неделю, я счел себя обязанным уважить желание архиепископа.

– Что? – воскликнул Роджер. – Существовала договоренность?

– Естественно. Как я объяснил, время доктора Петтифера очень ценно. Нельзя же ожидать, что он пожертвует почти целым утром, если сумеет встретиться с каким-то лордом.

– А с кем ты договаривался о встрече?

– С секретарем… забыл его имя… Филлс или Сквиллс.

– С Миллсом? Но он утверждал, что визит архиепископа явился полной неожиданностью, и лорд Комсток отдал распоряжение не принимать никаких посетителей.

– А! – преподобный Хилари усмехнулся. – Боюсь, это не вполне верно. Возможно, я выразился двусмысленно. Должен сознаться в suppressio veri, хотя едва ли это можно назвать suggestio falsi. Я сказал, что договорился о встрече с мистером Миллсом, лорда Комстока не упоминал. Когда я позвонил в Хорсли-лодж, секретарь сообщил, что лорд Комсток, если могу так выразиться, не желает общества, но будет дома в означенное утро, если архиепископ хочет заехать, он устроит встречу. Однако предложил, что будет лучше, если визит архиепископа покажется совершенно неподготовленным, и даже настаивал на обещании, что его любезное участие не будет передано лорду Комстоку. Архиепископ согласился с таким предложением.

– Каков проказник! – воскликнул мистер Шерингем.

– Я бы так не говорил. Доктору Петтиферу не понадобилось объяснять лорду Комстоку точную природу ухищрений, способствовавших его визиту. Нежелательно и даже не по-христиански было бы создавать ненужные затруднения для Миллса, если, устраивая встречу, он действовал в интересах веры.

– Надо же, надо же, – протянул мистер Шерингем. – Но почему Миллс не сообщил нам?

– Об этом мне неизвестно. Видимо, такова человеческая природа, но он мог предпочесть разыгрывать идеального секретаря, а не поборника церкви. Кстати, старина, прости, что я тебе ничего не предложил. Позволь угостить стаканчиком хереса.

Роджер принял напиток, который оказался очень хорош.

– Боюсь, – осторожно начал он, – когда архиепископ вернулся в Уинборо, ты решил, что он несколько опечален приемом у лорда Комстока.

– Несомненно, он был расстроен, но главным образом потому, что опоздал на поезд в двенадцать шестнадцать. В остальном… – Его зеленые глазки блеснули. – Беседа закончилась удовлетворительно.

– Удовлетворительно? Будь я проклят, уж и не знаю, что старый джентльмен понимает под удовлетворением. Несколько человек слышали, как оба метали громы и молнии. А когда архиепископ вышел, он был вне себя, по словам секретаря, выбит из колеи, чтобы понимать, что делает, и бормотал про «расплату за грех».

– О чем он бормотал?

– О «расплате за грех». Несколько раз повторил и был так взбудоражен, что даже не расслышал вопроса Миллса, нужно ли ему такси, и секретарю пришлось повторять дважды.

Кряжистое тело мистера Рожье-Кровелла мягко заколыхалось, а с губ сорвался довольный смешок.

– Мой милый Шепелявка… старина! Ты знаком с архиепископом? Ты когда-нибудь его видел? Помимо спектаклей?

– Я слышал по радио проповедь архиепископа Нортумбрийского, – ответил Роджер. – Проникновенная речь.

– Несомненно, – согласился Хилари. – Он искусный проповедник. Но с чего ты решил, что в частной жизни архиепископы бормочут отрывки из Священного Писания? Нет, нет, поверь мне. Миллс перепутал. Если доктор Петтифер бормотал себе под нос, то скорее всего про то, что должен попасть в палату до трех часов, то есть успеть на поезд в двенадцать шестнадцать. В действительности он опоздал на заседание в палате, поскольку опоздал на поезд – даже несмотря на пробежку до станции, что, кстати, тяжело для человека его лет и комплекции. Как я рискнул указать ему, в его возрасте не следует пытаться одолеть милю за семь минут. Но он объяснил, что надеялся, что его подвезут по пути, а если бы он остался ждать, пока секретарь вызовет по телефону такси, точно опоздал бы на поезд. Лично я не понимаю, почему архиепископу не предложили автомобиль лорда Комстока. Такая небрежность!

Роджер почесал в затылке.

– Я полагаю, – задумчиво произнес он, – Миллс не посмел предложить машину. А если бы Комстоку она срочно понадобилась? Комсток тот еще был тип. Признаю, подобное не приходило мне в голову.

– Я спросил архиепископа, почему он сам не попросил машину лорда Комстока. И он ответил, что хотя принял предложение лорда Комстока в интересах церкви, считал себя не вправе просить об одолжении.

– Какое он принял предложение? – удивился мистер Шерингем. – О чем ты, Кровавая Рожа? – От растерянности он не сдержался, и прозвище само сорвалось у него с языка.

– Возможно, мне не следовало говорить так свободно, но я подумал, что их беседу подслушивали у замочной скважины, и сделанное лордом Комстоком архиепископу предложение известно.

– Ни о каком предложении не известно, – возразил Роджер, чувствуя, что по меньшей мере что-то нащупал. Возможно, симонию. Он не знал, что это такое, но решил, что как раз такое преступление подходит архиепископу. – Мой дорогой Рожье-Кровелл, – он подчеркнул имя, спеша скрыть прежнюю бестактность, – об их беседе вообще ничего не известно, помимо того, что обе стороны употребляли крепкие выражения и лорд Комсток произнес «чушь собачья». После чего он, видимо, бросил в архиепископа стулом или архиепископ в него, и перепалка завершилась ссорой. Если можешь меня просветить, Рожье-Кровелл, прошу, сделай это. Ты уже сказал слишком много, чтобы остановиться.

Роджер решил, что ввернул недурной оборот. Он вычитал его в детективном романе Мортона Харроугейт Брэдли* и запомнил.

– Шепелявка… – потянул Хилари. – Не знаю, не знаю… но, пожалуй, нет никаких препятствий… особенно если учесть, что все вскоре и так станет достоянием гласности. Если контракт останется в силе, а я полагаю, останется, невзирая на кончину лорда Комстока. После жаркой дискуссии лорд Комсток, который всегда – и мы должны со всем милосердием воздать ему должное – ставил интересы своей газеты выше личных, сказал доктору Петтиферу: «Будь все проклято, доктор…» Я повторяю его выражения, как мне их сообщил доктор Петтифер. «У вас тут чертовски хорошая история, зачем тратить ее на меня? Вот что я сделаю. Я дам вам первую полосу “Рожка” в любой день по вашему выбору, а вы сварганите первоклассную статейку. Мы не боимся давать человеку защитить себя и сделаем это с шиком: с фотографиями вас самих, вашего собора и всего, что в нем есть красивого. Ваше имя появится в заголовке, нам это обойдется в пять сотен гиней – а столько мы платим чемпиону мира в тяжелом весе. Мы гарантируем вам тираж почти в два миллиона, а это немалая паства. Как вам такое?» Поначалу архиепископ был ошеломлен подобным предложением, признаюсь, сам я счел за бесстыдство, когда услышал…

– Господи! – воскликнул Роджер. – Ну надо же!

– Но он почитает разумным в наши дни биться с мамоной неправедности ее собственным оружием. А вот вам и отправной пункт проповеди, если вы везде ищете библейские цитаты. – Рожье-Кровелл усмехнулся. – Поэтому он согласился.

– Но денег, конечно же, не взял?

– Будет вам, какой смысл отказываться от денег? Если вам нужна цитата, могу напомнить пассаж о потакании египтянам. Архиепископ принял предложение, после чего лорд Комсток игриво назвал его «старым чертовым лицемером» и перевернул несколько томов Британской энциклопедии. Тут архиепископ вспомнил, что ему надо успеть на поезд, и поспешил откланяться.

– Но послушай же, Рожье-Кровелл, как архиепископ мог попасться в столь очевидную ловушку? Какой капитал Комсток на этом заработал бы! Архиепископ Мидлендский берет деньги у супостата! Это ведь…

– Разумеется, чек лорда Комстока с благодарностью будет принят казначеем «Крестового похода англиканской церкви против нового язычества». Архиепископ является председателем этой организации. Тем самым церковь получит не только четыре колонки дармового рекламного пространства, но и внушительное пожертвование, которое серьезно дискредитирует лорда Комстока в глазах его сторонников. Архиепископ не мог отказаться от подобного предложения.

– Будь я проклят! Хитрый старый черт.

– Служитель церкви должен быть прежде всего политиком, государственным деятелем. Конечно, церковь превыше всего, но в остальном… И поскольку тебя привлекают цитаты, есть одно высказывание о змее, оно в данной ситуации исключительно уместно. Ты должен осознать, насколько архиепископ расстроен внезапной кончиной лорда Комстока, ведь она означает утрату исключительной пропагандистской возможности.

У Роджера на мгновение перехватило дух.

– Послушай, Рожье-Кровелл, ты можешь все это доказать? – спросил он, когда к нему вернулся дар речи. – Это же снимает подозрения с архиепископа.

– Не знаю, сочтешь ли ты это доказательством, но, вероятно, тебе захочется прочитать письмо архиепископа, подтверждающее договоренность. Разумеется, ты отнесешься к нему как к конфиденциальному документу. Я как раз собирался отправить его на почту, когда нас известили о смерти лорда Комстока.

Поискав в стопке корреспонденции, Рожье-Кровелл нашел нужный конверт и протянул Шерингему лист бумаги. Датирован документ был прошлым вечером и написан в палате Ламбетского дворца, где происходило заседание синода.

– Я очень обязан тебе, Рожье-Кровелл, – произнес Роджер.

– Пустое! – откликнулся тот. – Рад помочь. Тебе, наверное, пора? Еще стаканчик хереса? Нет? Тогда до свидания. Отрадно было повидаться с тобой после стольких лет.

Роджер Шерингем покинул Рожье-Кровелла в столь расстроенных чувствах, что, только употребив пинту пива в «Ревене и репе», сумел собраться с мыслями. Некоторое время он забавлялся идеей, что преподобный Хилари его одурачил, но воспоминание о твердой, с росчерками подписи развеяло все сомнения. Архиепископ способен замалчивать неудобную правду, однако не станет же он расписываться в откровенной лжи. И с чего он решил, будто столп общества будет метаться по загородной резиденции богача, трепеща от религиозного рвения, произнося проклятия из Писания и призывая гнев небес, как уличный проповедник? Нелепая и постыдная ошибка!

Но если доктор Петтифер никогда не говорил про «расплату за грех», то почему именно на эти слова напирал Миллс? Он действительно принял бормотание про поезд за столь зловещее изречение? Или, вообразив, будто архиепископ двадцатого века имеет обыкновение вести себя как Иоанн Креститель, он вложил в уста духовного лица слова, отвечающие какой-то его собственной скрытой цели? А если так и было, и Рожье-Кровелл говорил правду, то это не единственная ложь секретаря, ведь он же лично устроил визит, который затем объявил полной неожиданностью. Тут есть над чем поразмыслить.

А потом в голову Роджеру пришло еще кое-что: странно, почти невероятно, что три заметные личности из всех дней в году выбрали один и тот же день и час, чтобы явиться в Хорсли-лодж исключительно ради того, чтобы повздорить с лордом Комстоком. Случайность? Сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер почти с яростью отрицал, что приехал к Комстоку по договоренности. Но если отрицание искреннее, к чему ярость? Тут следует покопаться. Но как? Нельзя же спросить самого Хоуп-Фэрвезера, ведь он непременно станет все отрицать еще яростнее. И разумеется, глупо обращаться к Миллсу. Но как насчет леди? Кто она?

Тут Роджер поспешно допил остатки пива и развил бешеную деятельность. Как трудолюбивая пчелка, он порхал из клуба в клуб, из паба в паб, пока наконец в баре отеля, часто посещаемого журналистами, не обнаружил некоего мистера Фалька Твидла, специализирующегося на светском всеведении. Он даже вел колонку сплетен в еженедельнике Комстока.

Мистер Твидл был сотворен в тот день и час, когда природа, задевав куда-то линейку, не имела под рукой других инструментов, кроме пары циркулей. Голова, глаза, очки были совершенно круглыми и блестящими, щеки – круглыми и розовыми, губы – двумя полукружиями, обрамленными с востока и с запада красиво закругляющимися скобками. Фигура Твидла приятно округлялась спереди, а вставая, он являл миру филейную часть практически полностью круглую, и голос у него был округлый и похожий на свирель. Руку Роджера он заключил в сферу своих двух, просиял и округлым жестом заказал прохладительное.

– Что мне сделать для вас, мой милый Шерингем?

Роджер объяснил, что ему нужны сведения о главном партийном организаторе, и потому он принесся так быстро к мистеру Твидлу, «ведь вам известно все обо всех».

– Вы мне льстите, – отозвался мистер Твидл. – Вам надо только попросить. Но что беспокоит вас в старом добром Хоуп-Фэрвезере?

– Полагаю, вы сами можете догадаться, когда я скажу, что официально расследую убийство лорда Комстока.

Мистер Твидл поспешно склонил голову, будто переступил порог церкви.

– Бедный старый шкипер, – забормотал он, понижая регистр флейты до фагота, – такая печальная история, Шерингем. Не помню, чтобы общественность была так потрясена. Падение колосса. Удар лично для меня сокрушительный. У бедняги имелись странности, но он был великим человеком, Шерингем, воистину великим. Скорбный день для всех нас, когда Комсток отправился в закат…

Говорил он искренне, но почему бы и нет? Смерть владельца нескольких газет всегда вызывает перестановки в редакциях. А в нынешние голодные времена кто не боится увольнения?

– Да, – согласился Роджер, – вот почему я уверен, что вы с готовностью поможете мне отправить преступника туда, куда следует отправлять убийц.

– Конечно, – кивнул мистер Твидл. – Но должен сказать, мой милый Шерингем, надеюсь, что вы проявите такт в своем расследовании. Я питаю особое уважение к дорогому Хоуп-Фэрвезеру. В последнюю нашу встречу мы оказались рядом на приеме в честь боливийского посла, и он заметил мне: «Какое любопытное совпадение, что…»

– Понимаю, – прервал Роджер, догадавшись, что мистер Твидл собирается репетировать свою следующую воскресную колонку сплетен. – Я не обвиняю в чем-либо сэра Чарлза. Что может быть нелепее? Однако срочно требуются показания некой леди… Вот в этом вы можете поспособствовать.

Мистер Твидл принял вид настолько угловатый, настолько позволяла ему анатомия.

– Мой милый Шерингем… Вы ставите меня в трудное… Эти вопросы так деликатны…

– Знаю, знаю. Но вероятно, вам известны не все факты. Если нет, они не для публикации, но я знаю, что могу положиться на ваш журналистский такт.

– Естественно, – облизнулся мистер Твидл.

Роджер кратко сообщил ему о передвижениях сэра Чарлза Хоуп-Фэрвезера в Хорсли-лодж.

– Теперь понимаете, Твидл, – продолжил он, – что в отношениях сэра Чарлза с леди нет ничего компрометирующего. Будь оно иначе, зачем бы она вообще с ним приехала? Ее присутствие для разговора с Комстоком не требовалось. Кроме того, если Миллс говорит правду и сэр Чарлз действительно просил, чтобы в машину сообщили, что он задерживается, то в тот момент сэр Чарлз не беспокоился о том, чтобы скрыть личность дамы. Сейчас-то совсем другое дело. Он не хочет, чтобы ее в это впутывали, и это галантно с его стороны. Но поведайте нам, Твидл, кто эта леди? Кто та высокая, темноволосая, худощавая дама, как мне сказали, лет тридцати, с которой сэр Чарлз мог бы благопристойно и открыто совершить загородную прогулку в автомобиле?

Улыбка мистера Твидла сделалась почти полукруглой.

– Ну-у-у, мой милый Шерингем, я взаправду… Нет, я взаправду не вижу причин, почему мне не следует раскрывать… Разумеется, строго по секрету… крошечную светскую тайну, которая скоро будет оглашена. Знающие люди шепчутся, будто сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер, который шесть лет назад потерял свою очаровательную супругу в жуткой авиакатастрофе, что лишила свет остроумного и сердечного майора Артура Полуилвла и изысканной леди Стьюкли, вскоре поведет к алтарю новую невесту. Упоминают имя леди Филис Долримпл, старшей дочери маркиза Кворна. Его супруга, – добавил мистер Твидл, – разумеется, урожденная Питчли.

– М-м… – протянул Роджер.

– Нет, нет, дальше я не пойду. Не стану делать вид, будто Филис Долримпл та или не та леди, какую вы ищете. Но описание… насколько его хватает… ей бы подошло.

– Большое спасибо, Твидл, – сказал Роджер. – Я знал, что именно к вам мне следует обратиться.

Встав из-за стола в углу, где беседовал со своим информатором, он потянулся за шляпой и тростью.

– Очень надеюсь, – взволнованно произнес мистер Твидл, – что вы не совершите опрометчивый поступок! И главное, прошу меня не упоминать. Мое молчание, если могу так выразиться, мой хлеб, и…

– Мой милый Твидл, из меня клещами вашего имени не вытащить. Буду сама осторожность. Я очень вам благодарен. Когда представится шанс, я сделаю столько же и для вас. Вы должны пообедать со мной как-нибудь.

– Очаровательно, очаровательно! – откликнулся тот.

– А теперь вы ведь меня простите, верно? – сказал Роджер и поспешил прочь.

Вскоре он объявился у городской резиденции маркиза Кворна на Беркли-сквер. Легко поднялся по длинной лестнице и уверенно позвонил в дверь. Ему открыл лакей.

– Леди Филис Долримпл дома? – спросил Роджер с видом человека, который не сомневается, что его примут.

– Нет, сэр, – ответил лакей, как человек, который тоже ни в чем не сомневался.

– Нет?

– Нет, сэр. Ее светлости нет дома.

– Боже мой! Это очень… Вы говорите, ее нет дома?

– Да, сэр.

– Ни для кого? – уточнил Роджер.

– Да, сэр, ни для кого.

«Ага! – подумал Роджер. – Значит, она все-таки дома».

– Могу я что-нибудь передать, сэр?

Достав из кармана блокнот, Роджер извлек листок бумаги, который оказался оборотной стороной счета от дантиста, и нахмурился:

– Сегодня ведь шестнадцатое, среда?

– Прошу прощения, сэр, ее светлость вас ожидает?

– Я думал, что ожидает. Ладно, не важно.

– Ее светлость нездорова и отменила на сегодня все встречи. Но если бы вы хотели что-нибудь передать…

– Нет, – покачал головой Роджер. – Или, может, поговорить с ее горничной… мадемуазель…

– Мадемуазель Селией?

– Конечно! С Селией.

– Какое имя мне назвать, сэр?

– Сомневаюсь, что она помнит мое имя, – ответил Роджер, – но можете сказать, что я приехал из Хорсли-лодж.

– Хорошо, сэр. Не соблаговолите ли пройти?

Чуть удивленный собственными смелостью и изобретательностью, Роджер прошел в элегантную небольшую комнату, обставленную тремя черными кубами и четырьмя трубчатыми креслами. Там он и сидел, обивая каблуки о навощенный алый пол и услаждая свой взор четырьмя алюминиевыми стенами и угловатой скульптурой современной французской школы, пока через пять минут дверь не открылась. Вошла подтянутая, некрасивая парижская горничная.

– Вы мсье Миллс, да? – спросила эта особа.

На одну мучительную и бесконечную секунду Роджер замешкался, быть ему Миллсом или нет, а потом признался, что он самый.

– Миледи говорит, вы очень добры. Она понимает, что со смертью бедного лорда Комстока все изменилось. Ей жаль, что она не может встретиться с вами сама, но у нее atroce мигрень, и она просит ее извинить.

– Разумеется, разумеется, – откликнулся Роджер. – Конечно же, она очень расстроена.

– Расстроена?

– Всем этим.

– Я не понимаю. Миледи… больна.

– Сожалею, – произнес Роджер, чувствуя, что что-то упустил. – Я только хотел сказать, что убийство лорда Комстока, наверное, потрясло ее.

– Ах, это? Разумеется, для вас это тоже трагедия.

– Естественно, – согласился Роджер, вспомнив, что ему полагается быть Миллсом. – Страшный удар.

Внезапно ему пришло в голову, что горюющему Миллсу не следовало бы порхать по городу в светло-сером костюме с веселеньким галстуком.

– Именно, именно, – добавил он неопределенно. – Именно. Насколько ее светлость…

– Она вполне понимает, – заверила мадемуазель Селия.

Роджеру хотелось бы сказать то же самое, но, изображая другого человека, трудно задавать вопросы.

– Она просила передать, – продолжила мадемуазель Селия, – чтобы вы не беспокоились из-за чека, ведь не ваша вина, что из договоренности ничего не вышло.

Удивленный Роджер осторожно заметил, что ее светлость очень добра.

– Я приложил все силы, – рискнул он.

– Parfaitement, monsieur. Ее светлость будет сама тактичность, она просила меня заверить вас в этом.

Роджер сказал, что премного обязан.

– Она ценит, что вы пришли, но это ведь не рискованно?

Он развел руками.

– Уже не так рискованно, когда он мертв? Но большая разница между тихим телефонным звонком в понедельник и колоколом в среду. В конце концов, если я начну рассказывать всякое… Но я-то ничего такого делать не стану!

Поразмыслив, Роджер понял, что мистеру Миллсу предлагают купить молчание мадемуазель Селии. Даже сожалея, что расстается с казначейскими билетами, он мысленно похлопал себя по плечу. Мистер Миллс – о да! Относительно мистера Миллса чутье Роджера не подвело.

Выходя из дома на Беркли-сквер, он едва не столкнулся с джентльменом в шелковом цилиндре, который несся во весь опор и извинился как-то сдавленно. Роджер узнал мрачное красивое лицо и внушительную фигуру главного партийного организатора. Что бы ни заставило леди Филис отменить все дела и встречи, оно, очевидно, не удержит за дверью сэра Чарлза Хоуп-Фэрвезера.

Роджеру не терпелось заполучить еще один маленький обрывок информации, но он опасался, что как раз его раздобыть будет непросто.

Без особой надежды он решил испробовать сначала самый простой и очевидный способ. Роджер поспешил в свой клуб, приказал подать выпуск вторничной «Таймс» и стал просматривать колонку светских новостей. И точно по волшебству, нашел искомое. Вечером в понедельник состоялся прием в доме министра иностранных дел, и среди присутствующих находились леди Филис Долримпл и сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер.

Вот так, думал Роджер, невероятное совпадение на две трети оказалось вовсе не совпадением. У архиепископа была договоренность – если не с лордом Комстоком, то с Миллсом. Сэр Чарлз Хоуп-Фэрвезер сказал, что о встрече не говорил. Возможно, он не уславливался, а леди? В понедельник мистер Миллс и горничная леди Филис говорили по телефону, и леди Филис знала про это. В тот же вечер леди Филис и сэр Чарлз встречались. Во вторник утром сэр Чарлз и леди, похожая на леди Филис, вместе приехали в Хорсли-лодж. В среду мистеру Миллсу сказали оставить себе чек, полученный за услуги, взяв клятву строжайшей секретности. «Договоренность», какой бы она ни являлась, утратила силу из-за смерти лорда Комстока. А итогом событий стало серьезное недомогание леди Филис и возбуждение – если судить по внешним признакам – сэра Чарлза. В чем заключалась «договоренность», оставалось загадкой, но Роджер почуял интригу, в которой сэр Чарлз был марионеткой, за чьи ниточки дергали из Хорсли-лодж и с Беркли-сквер. Но одно было ясно: Миллс снова солгал. Он знал, что приедет архиепископ, приедет сэр Чарлз, и подстроил так, чтобы они появились на месте событий. Зачем?

Оставив на время данный вопрос, он задал себе другой. Подстроил ли Миллс визит майора Литлтона?

Интуиция подсказывала: десять к одному, что да, но без толку спрашивать об этом в Скотленд-Ярде. Тогда придется вернуться к насущному вопросу: зачем Тедди Миллс подстроил это собрание врагов лорда Комстока? Внутренний голос прошептал: «Потому что собирался убить лорда Комстока и бросить подозрение на других». Что ж, подумал Роджер, возможно, мой внутренний голос прав, но есть ли у него сколько-нибудь веские доказательства? Как насчет старых добрых друзей – Способа, Мотива и Возможности, – этой зловещей «святой троицы», перед которой почтительно склоняются все авторы детективных историй?

Роджер всегда издавал мысленный стон, сталкиваясь со «святой троицей». Прежде они не раз пресекали его фантазии. Но за них придется взяться. И в конце концов, можно утешать себя, что он движется в верном направлении. Не слишком логично предполагать, будто убийства совершают архиепископы, партийные организаторы или помощники комиссара Скотленд-Ярда, зато личные секретари, как всем известно, убивают часто своих хозяев.

Итак, Миллс. И сразу же внутренний голос получил болезненный удар под дых. Если Миллсу предстоит стать убийцей, то его надо снабдить пистолетом. Эксперт по баллистике определил, что извлеченная из головы Комстока пуля была выпущена не из пистолета, найденного на столе. Несколько минут Роджер поиграл с мыслью, что отметины на пуле были заранее подделаны, но вскоре отказался от нее. Миллс не походил на человека, годного для подобной задачи: его пухлые волосатые руки едва ли созданы для работы с точными инструментами. Обязательно ли считать, что Комсток был единственным, у кого имелся пистолет именно такого образца? Возник ведь и второй, у Литлтона? А если у самого Комстока было больше одного пистолета? Вероятно, Миллс раздобыл оружие из того же источника, что и Комсток. Кстати, а что это за источник? Ну конечно же репортер уголовной хроники из «Рожка». Роджер решил поговорить с репортерами.

А если у Миллса был собственный пистолет, то где он сейчас? И как ему, Роджеру, подобраться к нему? Замечательная идея передать расследование в руки детективов-любителей, но едва ли честно ожидать от них рутинной работы по обыску подозреваемых и прочесыванию домов и садов в поисках спрятанного оружия. Сама затея нелепа! Миллса, Фаррента, да и всю обслугу следовало немедленно подвергнуть личному досмотру и привлечь для этого опытных сыщиков. У преступника было двадцать четыре часа, чтобы избавиться от пистолета. Есть ли надежда отыскать его теперь? Очевидно, ему, Роджеру, придется ехать в Хорсли-лодж и попытаться самому, но все это скучно и трудно. Разве только удастся уговорить Моурсби. Но как же не хочется обращаться к Моурсби! Если ему хотя бы еще раз придется выслушивать, как тот самодовольно читает мораль или замечает «от этого проку не будет, мистер Шерингем», или «возможно, теперь мистер Шерингем признает», он закричит или швырнет в Моурсби чем-нибудь. Нет, лучше уж положиться на дедукцию, она подскажет, где искать пистолет, и найти его самому.

Оставив без ответа вопрос о Способе, Роджер перешел к Мотиву.

Этот выглядел более обнадеживающим. По словам Фаррента, Миллса собирались уволить. Разумеется, Фаррент мог лгать. Если на то пошло, все могли лгать, но ведь в конце этого пути – безумие. Теперь он знает, что Миллс лжец, поэтому логично предположить, что он снова солгал, опровергнув слова Фаррента. Значит, Миллсу сообщили об увольнении, а его причина проливает нелестный свет на характер Миллса. Миллс был Иудой, человеком, способным продать хозяина. Предательство – преступление в мире журналистики непростительное. Несомненно, Комсток мог превратить жизнь Миллса в ад, лишить его должности секретаря, ведь никому не нужен личный секретарь, который продает на сторону сведения о хозяине.

А кроме того, могли иметься и иные причины. Кто такой Миллс? Каковы его личные обиды? Нет ли чего-нибудь в том длинном и загадочном периоде в начале карьеры Комстока, что объясняло бы вражду, обернувшуюся сначала предательством, а потом убийством. Перебирая в голове, основательно напичканной детективными романами, различные варианты, Роджер обнаружил несколько веских мотивов, например:

1. «Обида, которую он нанес моей мамочке, или Месть бастарда».

2. «Sic vos non vobis», или «Украденный патент».

3. «Показания против сообщников, или Заключенные Дартмура».

4. «Орудие в чужих руках, или Мой папа во всем виноват».

5. «Девушка, которую он погубил, или Предостережение соблазнителю».

И так далее.

Пожалуй, все указывало на необходимость покопаться в прошлом мистера Миллса. И как же сыщикам-любителям, задумался Роджер, провернуть столько работы за сорок восемь часов? Очевидно, придется снова взяться за Флит-стрит. Утомительная работенка.

Последним встал вопрос Возможности. Вот он-то, сообразил Роджер, и явится камнем преткновения в его симпатичной версии. Хмурясь, он перечитал стенографические записи показаний, сравнивая их с расписанием сэра Филиппа Брэкенторпа.

Сразу в глаза бросилось то, что в данном случае terminus a quo и terminus as quem исключительно хорошо определены. В двенадцать часов прибыл майор Литлтон, слышавший, как Комсток препирается с доктором Петтифером. Предположительно, время было зафиксировано самим Литлтоном и, следовательно, не зависело от сомнительных показаний Миллса. К 12.22 все посетители отбыли: разумеется, так показал Миллс, но опять же Литлтон, видимо, не опроверг его. Ранее Литлтон обнаружил тело Комстока, причем из раны на голове еще текла кровь. По свидетельству врача, смерть наступила мгновенно, то есть Комсток не мог умереть раньше, чем за минуту или две до того, как Литлтон ворвался в кабинет. Разумеется, если предполагать невиновность Литлтона, нужно также считать его показания истинными, а поскольку он привычен к полицейским расследованиям, следует приписать ему и наблюдательность.

Так в какой же момент Литлтон вошел в кабинет? И где находился Миллс? По первому вопросу показания помощника комиссара были менее точны, чем хотелось бы. Приехав незадолго до полудня, он услышал громкую ссору в кабинете и «немного огляделся» в гостиной. Насколько «немного»? Достаточно долго, чтобы обнаружить скрытую панель. Потом побродил по комнате и выглянул в окно. Услышал, как «в холле ходят люди» и «спустя немного времени» в кабинете стало тихо. Несомненно, это означало, что архиепископ ушел. Значит, тут расписание можно проверить. Доктор Петтифер оставил себе лишь семь минут, чтобы успеть на поезд 12.16; следовательно, согласно собственным показаниям, он ушел в 12.09; а значит, «немного» Литлтона в целом охватывали десять или одиннадцать минут. Он «немного» подождал, открыл дверь, заглянул в кабинет и увидел мертвого Комстока.

После краткого осмотра тела Литлтон услышал, как отъезжает машина Хоуп-Фэрвезера, и побежал за ней. Этому, разумеется, предшествовало отбытие Хоуп-Фэрвезера через главную дверь до 12.22. Относительно того, в какое время происходили бесконечные перемещения в конторе, приходилось, к несчастью, полагаться на сомнительные показания Миллса, но, если он слишком отошел бы от истины, Хоуп-Фэрвезер оспорил бы их. Так в какое же время между 12.09 и 12.22 Миллс мог один проникнуть в кабинет?

В голову Роджеру пришла неожиданная мысль. А как насчет странного заявления Миллса, мол, он открыл дверь в гостиную и обнаружил, что там пусто? Снова просматривая показания, Роджер увидел, что данный инцидент имел место, согласно Миллсу, после ухода доктора Петтифера, но до того, как он застал Хоуп-Фэрвезера в конторе. Но в тот период Литлтон, по его собственным словам, «немного подождал, думая, что сейчас придет Миллс и проводит меня к Комстоку». А это означало, что если дверь гостиной открывали, то Литлтон должен был это видеть: когда «ожидаешь», что кто-то придет, глаза обычно прикованы к двери. Следовательно, либо Миллс, либо Литлтон лжет, а по версии Роджера, лжецом являлся Миллс. Ладно, пойдем дальше. А дверь гостиной вообще открывали? Если открывали, то это могло быть в один из двух моментов, либо до 12:09, когда Литлтон искал потайную панель и от входящего его скрывали дверь и выступ каминной полки, или после отъезда Хоуп-Фэрвезера, когда Литлтон уже ушел в кабинет.

Так зачем же лгать? Зачем история про то, что дверь вообще открывали?

Ответ не заставил себя ждать: чтобы навести на мысль, будто Литлтон вошел в кабинет раньше заявленного. Ведь Миллс утверждал, что, открыв дверь, обнаружил, что в гостиной пусто, и позднее услышал грохот. Подразумевалось, что грохот – конечно, не пистолетный выстрел, который прозвучал бы слабым треском, с каким ломается, например, палка, – вызвало падение Комстока и его кресла.

Но что из этого следует? Вероятно, Миллс проводил доктора Петтифера в 12.09 и сразу направился в контору, например, в 12.10. Там он застал Хоуп-Фэрвезера, сражающегося со столиком и подносом с корреспонденцией. Он его отряхнул и выпроводил – дадим на это три минуты, получается 12.13. По его собственным показаниям, он затем снова открыл дверь гостиной и обнаружил, что там никого нет. Это означало бы, что Литлтон уже в кабинете. Но это же нелепость. Нельзя отводить десять минут на поверхностный осмотр Литлтоном тела. Что из этого следует? Миллс опять солгал. Между отбытием Хоуп-Фэрвезера и появлением Литлтона в кабинете был интервал минут в семь, в который Миллс мог делать что угодно. Ему надо было лишь сходить к себе в контору, взять из тайника пистолет, бесшумно открыть дверь кабинета и застрелить Комстока. Что может быть проще?

Однако тут есть загвоздка. Миллс сказал, что сразу после того, как проводил Хоуп-Фэрвезера, второй раз заглянул в гостиную, и обнаружил, что там пусто. Это была неправда: избавившись от партийного организатора, он пошел и застрелил Комстока. Но в какой-то момент действительно входил в гостиную, поскольку верно описал действия Хоуп-Фэрвезера и Литлтона, увиденные из окна гостиной, и тут он говорит правду, поскольку свою версию изложил до того, как Литлтон и Хоуп-Фэрвезер дали подтверждающие ее показания. Теперь, по крайней мере, можно переделать расписание. Роджер, трудившийся над проблемой, сдабривая ее хлебом с сыром и пивом в уединении собственного жилища, отодвинул в сторону тарелку, глотнул из кружки и, достав блокнот и ручку, принялся за работу.

На первый взгляд тут серьезных огрехов не было. Роджер дал Хоуп-Фэрвезеру шесть-семь минут вернуться к машине и завести ее, но, учитывая обстоятельства, это не так уж много. Ему надо было преодолеть подъездную дорожку. Потом ему, без сомнения, пришлось объяснить леди Филис, почему он не сумел переговорить с Комстоком, а это, как показалось Роджеру, могло потребовать пространных объяснений: женщины обычно возмущаются, когда что-то не сделано. Если вдуматься, то просто чудо, что сэр Чарлз успел уехать в столь короткое время.

Но зачем Миллс возвращался в гостиную? Ответ очевиден. Он пошел туда, намереваясь под каким-нибудь предлогом спровадить Литлтона, а вместо этого обнаружил, что услужливый Литлтон сам сунул голову в расставленную ему ловушку. Миллсу оставалось лишь тихо уйти и предоставить событиям развиваться дальше.

Роджер допил пиво. В целом он был собой доволен. Способ пока не обнаружен, Мотив неясен, зато Возможность на высоте.

Позднее мистера Роджера Шерингема видели в Хорсли-лодж.

Что думали обитатели дома, где разыгралась трагедия, о вдохновенной идее сэра Филиппа Брэкенторпа, наверное, никогда не будет установлено и не попадет в историю. В дни, последовавшие за потрясением от убийства лорда Комстока, они были обречены на постоянный хаос и допросы. Они ни поесть спокойно не могли, ни улучить минутку, чтобы сменить обувь или почистить зубы. Сначала, разумеется, нагрянули суперинтендант Истон и его подчиненные. Потом приехали какие-то люди из Скотленд-Ярда – только затем, чтобы предостеречь их ожидать худшего и снова уехать. Затем в разное время на них нападали утомительная старуха с визгливым смехом и голосом как церковный орган, обходительный джентльмен, который выглядел как человек театра, болтливый джентльмен с моноклем и ручным полицейским и мистер Роджер Шерингем. Все они врывались в кабинет, рылись в гостиной, усаживались в конторе, лазили по кустам, перекапывали клумбы, ковырялись в гараже, оставляли по всему дому садовую мульчу и сигаретный пепел и задавали одни и те же идиотские вопросы. Когда они закончили, Миллс, Фаррент, Скотни, садовник, горничная и кухарка – все могли бы изложить свои версии во сне.

Мистера Шерингема, весело переступившего порог дома по следам многочисленных сыщиков, ожидал не слишком сердечный прием. Через десять минут он с обычной своей обходительностью попросил у Фаррента одолжить ему стремянку.

– Хорошо, сэр, – кивнул тот, почтительно отступая.

К несчастью, он неплотно прикрыл за собой дверь кабинета, и из холла отчетливо донесся разговор:

– Эмили!

– Да, мистер Фаррент?

– Вот этому нужна стремянка.

– Правда? И что дальше? Водолазный костюм, что ли? Ну и каков он собой?

– Из компанейских. Слишком уж пройдошист. Никакого класса.

– Тогда чего ради трудиться?

Роджер был глубоко уязвлен. Вот что получается, когда относишься к дворецким по-человечески. Когда принесли стремянку, он принял ее холодно и резковато добавил:

– Это все, Фаррент. Можете идти. И на сей раз закройте дверь.

И не без удовольствия отметил смущение дворецкого.

В поисках гипотетического пистолета Роджер предпочел путь наименьшего сопротивления. Сначала он обыщет легкодоступные места, потом более трудные. Не исключено, что убийца забрал оружие с собой и припрятал где-то. Но оставался шанс, что он боялся, что оружие найдут при обыске, а значит, припрятал где-то близко, чтобы потом легко достать.

Продолжительный курс обучения в игре «найди наперсток» и прочих салонных видах спорта научил Роджера, что лучшее укрытие либо сильно выше, либо сильно ниже уровня глаз. Например, ему хорошо знакома была уловка фосфоресцирующей пикши, прикрепляемой липкой лентой под обеденным столом. Известен был и простой ход, задействовавший всю канализационную систему дома, в результате чего три британских слесаря и их помощники обеспечиваются недельным заработком. А потому он целых десять минут провел на корточках, заглядывая под мебель в кабинете и примыкающих комнатах. Не найдя ничего, Роджер переключился на стены и потолок. В гостиной имелись только два старомодных шифоньера и верхушка обрамления камина выше уровня глаз, в остальном стены были гладкими, если не считать подвесов для картин. В конторе и приемной нашлось несколько низких открытых шкафов с папками, и они не обещали многого. Зато по стенам кабинета тянулись книжные шкафы, от верха которых оставался всего фут до потолка, и у каждой из трех дверей имелась красивая дубовая притолока в псевдоклассическом стиле, увенчанная резным навершием и выступающим карнизом. Встав на цыпочки и вытянув руки, Роджер едва мог дотянуться до верхних полок и карнизов. Очень высокий человек, вероятно, сумел бы, стоя на полу, спрятать там небольшой предмет.

Начав со стены между кабинетом и конторой, Роджер установил стремянку, помня, что надо только смотреть, но не шарить руками. И вот таким образом, деловито преодолев половину имеющегося пространства, он внезапно углядел маленький черный предмет, примостившийся на карнизе двери, ведущей в холл. Осторожно схватив свою добычу платком, чтобы сохранить отпечатки пальцев, Роджер едва не свалился от возбуждения со стремянки, обнаружив, что держит в руках миниатюрный пистолет – копию двух других имеющихся в деле.

Роджер сидел на верхней ступеньке и злорадствовал. Тонкий нюх не подвел его. Дедуктивным методом он пришел к выводу, что в деле имелся третий пистолет, и вот, пожалуйста! Роджер осторожно открыл барабан и обнаружил – несколько обескураженно, – что там не одна, а две пустых гильзы, в остальном же он полностью заряжен. Однако вторая гильза – пустяк. Вторую пулю могли выпустить и раньше. Несомненно было то, что из этого оружия застрелили Комстока. Аккуратно завернув оружие в платок, Роджер убрал его в карман и слез со стремянки.

Но прежде чем уличать Миллса, разумнее будет проверить еще кое-что. Если Миллс оставил свои отпечатки на пистолете, едва ли подтверждения понадобятся, но маловероятно, что он так услужил следствию. Найдись более точные сведения о времени отъезда Хоуп-Фэрвезера, это помогло бы. Наверняка кто-нибудь из слуг знает. Блистая суровым взором и властными манерами, Роджер перешел к допросу. И как раз на пике триумфа прекрасный карточный домик Роджера начал рушиться.

Первый удар нанесла горничная Эмили. Да, она видела, как уезжал сэр Чарлз. Она убирала столовое серебро в буфет, и дверь столовой была открыта. Она видела, как мистер Миллс вернулся от входной двери и направился в гостиную. Это было чуть позднее 12.15. Нет, не раньше, потому что она помнит, как посмотрела на часы в кухне, когда несла серебро, и на них было 12.15. Сэр Чарлз уехал, наверное, в 12.18. Потом она услышала, как кто-то бежит вокруг дома. Появившийся из-за угла джентльмен сел в машину, которая стояла под окном столовой, и уехал. Забавно, подумала Эмили. Она видела, как уезжает автомобиль, и как раз поворачивалась, когда заметила, что мистер Миллс выходит из гостиной, идет в контору и закрывает дверь. Часам в кухне всегда можно верить, мистер Фаррент каждый вечер заводит их. И более того, помнит, что как раз в тот самый момент, когда она смотрела на настенные часы, вошел мистер Скотни и сравнил время со своими карманными часами.

– Скотни? А он зачем приходил?

– Мистер Скотни всегда в четверть первого приходит спросить, нужна ли будет машина после полудня. – Покачав головой, Эмили как будто намекнула, мол, скверный из Роджера сыщик, раз он такого не знает.

У Роджера упало сердце. Если все это правда, то Миллс не мог застрелить Комстока. Не было промежутка времени между отъездом Хоуп-Фэрвезера и появлением в кабинете Литлтона. Он строго посмотрел на Эмили. Она была хорошенькой девушкой, а Миллс – видный малый. А если они с горничной заодно? Может, Скотни разрешит проблему?

В гараже Роджер застал Скотни за мытьем одного из автомобилей.

– Да, сэр, – ответил на его вопрос шофер. – Я пришел, как всегда, в четверть первого.

– Через какую дверь вы вошли?

– Через служебную под лестницей, сэр.

– Вы видели мистера Миллса?

– Нет, сэр. Слышал его голос в конторе, он разговаривал с джентльменом, с сэром Чарлзом Хоуп-Фэрвезером.

– Что вы сделали потом?

– Пошел в кухню.

– Там кто-то был?

– Нет, сэр. Эмили находилась в столовой, а кухарка как раз вышла во двор. Мистер Фаррент, думаю, был у себя в буфетной.

– Понятно. Как долго вы оставались в кухне?

– Минут пять прождал, сэр, пока не решил, что мистер Миллс уже, наверное, освободился. Я услышал, как отъезжает машина, затем увидел, как мистер Миллс возвращается в контору. Тогда я и отправился за распоряжениями. Мистер Миллс сказал, мол, машина днем не понадобится, поэтому я вернулся в гараж.

Скотни вытер руки о тряпку, вернул форсунку на высокую полку и выжидательно посмотрел на Роджера.

– Понятно, понятно, – пробормотал тот. – Спасибо, Скотни. А вы видели леди, которая приезжала с сэром Чарлзом Хоуп-Фэрвезером?

– Да, сэр.

– И вы ее узнаете?

– Думаю, да, сэр.

– Это та леди?

Мистер Скотни снова вытер пальцы и взял фотографию леди Филис Долримпл, которую Роджер раздобыл в городе.

– Эта, сэр? Нет, сэр. Совсем на ту леди не похожа.

– Точно?

– Да.

Вся колода, кружа, посыпалась Роджеру на голову. Оплеуха за оплеухой.

Будучи втянут в разговор, мистер Миллс оказался откровенным и многословным. Архиепископ? Ну, он не стал бы говорить, что ему не намекнули… но опять же, мистер Шерингем, конечно, и сам понимает. Леди на фотографии? Леди Филис попросила его – конфиденциально – передать ей кое-какие интимные слухи о лорде Комстоке. Хозяин имел обыкновение оказываться в затруднительном положении, учитывая вечеринки с бриджем и все такое, короче, факт в том, что она поставляла светские сплетни для «Морнинг стар». А поскольку «Морнинг стар» – главный конкурент «Утреннего рожка», мистер Шерингем, разумеется, понимает, что мистер Миллс не мог дать ей какую-либо информацию открыто. Леди Филис покладистая особа и проявила уместную щедрость. Теперь, когда лорда Комстока нет в живых, договоренность утратила силу, но мистер Миллс был бы очень обязан, если бы Роджер больше об этом не упоминал.

Из всех предыдущих догадок подтвердилась лишь та, что мистер Миллс продавал сведения на сторону, и, возможно, его уволили, но, глядя на хитренькую и самодовольную физиономию секретаря, Роджер решил, что подобная мелочь едва ли превратит в убийцу человека пошиба Миллса.

Что до «горя, какое он причинил моей матери» и прочих завлекательных мотивов, то они тоже быстро развеялись. Карьера мистера Миллса была известна едва ли не по часам. И все, что он говорил о себе, можно было подтвердить во всех деталях из независимых источников. Мистер Миллс был одним из четырех детей дипломированного бухгалтера. Его родители жили и здравствовали. Он получил самое обычное образование в местной средней школе и в Ноттингемском университете. Потом окончил курсы секретарей. Занимал и другие посты и мог представить лучшие рекомендации. На службу к лорду Комстоку Миллс поступил два года назад. Эдакая чудненькая сага про «молодого человека, который выбился в люди».

Разбитый и понурый Роджер поблагодарил мистера Миллса. У него едва хватило сил задать вопрос про Эмили. Мистер Миллс не выказал ни малейшей неловкости. Эмили – молодая женщина твердых правил и обручена с помощником галантерейщика в Уинборо, отличная кандидатура для нее во всех отношениях. Мистер Миллс может еще что-нибудь сделать для мистера Шерингема?

Нет, спасибо (ну как теперь предъявишь мистеру Миллсу пистолет?). Если только… Перед глазами у Роджера внезапно мелькнула тревожная картинка: он недавно видел, как один человек с легкостью положил предмет на очень высокую полку.

– Давно тут работает Скотни?

– Около месяца.

– Как он вам?

– Вполне удовлетворителен.

– Где он прежде работал?

Мистер Миллс любезно сходил за папкой, озаглавленной «Домашняя прислуга», энергично полистал ее и достал пачку листов.

– Вот, пожалуйста. Три года. Доктор Слейтер, Кенсингтон. Отличные рекомендации. Трезв, усерден, надежен, исполнительный работник. А в чем дело? С ним что-то не так?

– Насколько мне известно, все в порядке, но в таком дознании хотелось бы знать про всех свидетелей. Это его заявление о приеме на работу? Можно взглянуть?

– Конечно.

В письме не было ровным счетом ничего примечательного, за исключением почерка.

– Он пишет как человек образованный, верно? – заметил Роджер.

– Да. Надо думать, Скотни знавал лучшие времена, как и многие в наши дни. Иногда я слышу, что он говорит как человек много выше по положению. Жаль бедолагу.

– Интересный человек, и лицо приятное. – Роджер всмотрелся в приложенную к заявлению фотографию. – Похоже, у него были серьезные проблемы. Не возражаете, если я на день-другой оставлю у себя письмо и фотографию?

– Нисколько. Только потом верните.

– И мне бы хотелось записать адрес доктора Слейтера.

– Пожалуйста.

– Кстати, почему бывший водитель уволился?

– Небольшая авария, – ответил Миллс. – Ни в коей мере не по его вине. Какой-то идиот налетел на машину, стараясь повернуть за крутой поворот на пятидесяти милях в час. К несчастью, Комсток в тот момент находился в автомобиле.

– Шофер пострадал?

– Нет, никто не пострадал. Решительно никакого вреда, только полдюйма краски с одного крыла слетело. Но Комсток ведь священная корова, понимаете. Когда он тут, несчастные случаи просто не могут происходить. А если происходят, то виноват ты или нет, тебя вышвыривают. Это всегда ясно давали понять, принимая на работу.

– Полагаю, у Скотни с тех пор, как он к вам поступил, аварий не случалось?

– Нет, ничего подобного. Вы думаете, бывший водитель затаил обиду?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Тогда выбросьте ее. Он получил отличную компенсацию.

– Понимаю. Большое спасибо за все.

По пути в город Роджер прокручивал в голове новую версию. Он никак не мог избавиться от картинки: вот высокий шофер легко кладет форсунку на полку далеко над головой, гораздо выше, чем мог бы дотянуться сам Роджер. Он снова перечитал заявление. К нему было приложено объявление о найме, в ответ на которое его послали. Роджер заметил, что вопреки расхожей практике, в объявлении вместо адреса – Хорсли-лодж – указан номер почтового ящика. Все знали, кто живет в Хорсли-лодж.

В Кенсингтон Роджер попал только под вечер. Доктор Слейтер закончил прием пациентов и собирался обедать. Однако он был так добр, что согласился сразу принять мистера Ширингема.

– Скотни? – повторил он. – Да, отличный работник и надежный человек. Я был очень расстроен, что он ушел от нас, особенно так быстро и не известив заблаговременно. Но оплата на новом месте была почти вдвое больше той, какую я мог себе позволить, и мне не хотелось стоять у него на пути. Искренне надеюсь, что Скотни не попал в неприятную ситуацию.

Роджер полагал, что попал, но ответил неопределенно: в том смысле, что наниматель Скотни внезапно скончался и оставил его без работы.

– Чем он занимался до того, как поступил к вам?

– Кажется, Скотни работал журналистом.

– Журналистом?

Роджер навострил уши. Как боевой конь в Книге Иова, он бил копытом и чуял битву среди пения труб.

– Он был моим пациентом, – продолжил доктор Слейтер. – В то время я держал практику в бедном квартале Ислингтона, и Скотни был у меня на комиссии. Бедняга находился в скверном состоянии. Пневмония, но вызванная тревогой, ослаблением организма из-за голода и нехватки одежды. Его жена незадолго до того умерла родами. Весьма тяжелый случай. Настолько я понял, с ним скверно обошлись.

Роджер пробормотал что-то сочувственное.

– Не знаю, известно ли вам что-нибудь о мире журналистики, – произнес врач, – но если известно, то вы поймете, как он может сломать человека. Прежде все было неплохо, но сейчас огромные синдикаты берут молодых, подающих надежды людей, изматывают их работой, пока они не валятся с ног, выжимают насухо и выбрасывают на улицу. Я десятки раз видел подобное. Синдикатам не важно, что будет с беднягами, всегда найдутся новые. Улицы полны таких инвалидов и призраков, людей, которые год или два назад зарабатывали по двадцать, тридцать, пятьдесят фунтов в неделю, а теперь благодарны, если удается написать за кого-то колонку ради пары шиллингов. Вам может показаться, будто я слишком из-за этого горячусь, но стоит мне подумать о паре-тройке своих близких друзей… Зная, что ждет выдохшегося журналиста, я принял участие в судьбе Скотни. Я мало мог для него сделать, поскольку сам далеко не богат, но когда он сказал, что с журналистикой покончил и готов взяться за любую работу, предложил ему стать моим водителем. Скотни проработал у меня три года, а когда ему представился шанс двойной оплаты, я, разумеется, сразу отпустил его.

– Он вам не говорил, в чей дом поступает?

– Нет. Попросил у меня рекомендации, и я дал ему открытое письмо – ну знаете в духе «тем, кого это касается». Кто-то мне после этого звонил. Кто же это был… Фамилия вроде Миллер, нет Миллс, точно Миллс.

– Так вы не знали, что Скотни поступил к лорду Комстоку?

– К Комстоку? Нет. Ведь это тот самый… – Доктор внезапно замолчал, словно ему рот рукой зажали.

– Тот самый… – повторил Роджер.

– Я хотел сказать, тот самый, которого недавно убили.

У Роджера возникло впечатление, что доктор собирался сказать нечто иное, однако ответил:

– Да, он самый.

– Ну, надо же, – протянул доктор Слейтер. – Прибыльная работа бедного Скотни надолго не затянулась. Интересно, может, он вернется ко мне? Или вы сами уже его наняли, мистер Шерингем?

– Пока ничего не решено, – промолвил Роджер. – Но ваш рассказ о Скотни заинтересовал меня. Кстати, Скотни его настоящая фамилия?

Доктор Слейтер бросил на него проницательный взгляд:

– Нет, но настоящую я вам назвать не могу. Я узнал ее только потому, что являлся его врачом, и это было бы нарушением профессиональной этики.

– Не важно, – пожал плечами Роджер. – Полагаю, никому не захочется возить кого-то под собственным именем, если оно хорошо известно.

– Вероятно, – кивнул доктор.

– Но забавно, – лукаво продолжил Роджер, – что он не испугался, что Комсток узнает его, не говоря уже о старых приятелях из газеты. Ему ведь часто, наверное, приходилось возить Комстока в редакцию?

– Если обязанности Скотни заставляли его появляться среди старых знакомых по Флит-стрит, он, скорее всего, полагался на перемены, которые произвели в нем время и болезнь, на маскирующий эффект униформы и на факт, что люди не ожидают, будто старый приятель вновь объявится в облике шофера.

– Несомненно, вы правы. Так вы рекомендуете нанять Скотни?

– Могу только сказать, что был бы рад сам взять его обратно, если он освободится, и никто не может желать лучшего или более надежного работника.

Старший инспектор Моурсби надеялся, что его работа на сегодня завершилась. День выдался долгий и скучный. Дело Литл-Кэдбери выпустило щупальце и затянуло его в свои глубины, голова у него тупо ныла, и Скотленд-Ярд сидел у него в печенках. Когда в восемь часов доложили о приходе мистера Роджера Шерингема, Моурсби подумал, что наказ «плодитесь и размножайтесь» определенно переоценен и мистер Роджер Шерингем как раз «излишний плод».

– Ну, мистер Шерингем, – произнес он, разыгрывая целый спектакль из надевания пальто и снимания с вешалки котелка, – вы едва-едва успели. Еще две минуты, и я ушел бы домой. Сделаете мне одолжение, перекусите со мной?

– Когда вы услышите, зачем я пришел, Моурсби, то забудете про обед. Снимайте свое дурацкое пальто, в такой вечер оно слишком теплое, и взгляните вот на это.

Роджер гордо достал из оттопыренного кармана носовой платок и, развернув его, явил изумленному взору Моурсби пистолет.

– Разрази меня гром, мистер Шерингем! – воскликнул мистер Моурсби. – Еще один! Где вы его взяли?

– Вы удивитесь, когда я скажу.

– Мистер Шерингем, в этом расследовании много удивительного. На самом деле, – задумчиво добавил он, – чем дольше я живу на свете, тем больше нахожу, что все в этом мире удивительно.

– Вот как? – воскликнул Роджер, который был не в настроении философствовать. – В отделе криминалистов кто-нибудь еще остался?

Главный инспектор вызвал подчиненного, приказал ему унести пистолет и проверить его на предмет отпечатков пальцев.

– И вот это тоже, – сказал Роджер, доставая фотографию леди Филис Долримпл, которую показывал Скотни. – На ней вы, вероятно, найдете один-два моих, но из-за них можете не трудиться.

– В таком случае нам бы не помешал набор ваших, мистер Шерингем, для сравнения. А теперь, если пойдете с Бертоном…

– Мы оба пойдем! – откликнулся Роджер, взяв Моурсби под руку.

Старший инспектор, видя, как его обед отдаляется в туманное и голодное будущее, издал слабый стон, но подчинился.

К счастью, эксперты по отпечаткам пальцев работали быстро и скоро отпечатки у Роджера взяли, фотографию и пистолет присыпали желтой пудрой, и на стол легли мокрые и блестящие увеличенные фотографии всех трех результатов.

– Похоже, кто-то пытался вытереть пистолет, но сделал это не слишком тщательно, – заметил Моурсби.

– Да, – кивнул эксперт. – Он почистил ствол и механизм, но забыл про рукоять. Это, несомненно, отпечаток большого пальца и принадлежит он не мистеру Шерингему. Давайте посмотрим на леди, приятный, однако, вид. Кто она?

Присвистнув, старший инспектор Моурсби бросил хитрый взгляд на Роджера.

– Она к делу не относится, – ответил тот. – Я попросил одного человека опознать ее, но, разумеется, он не сумел.

– Что ж, если вы возили эту фотографию с целью получения отпечатков пальцев, то жаль, – произнес мистер Моурсби. – Плохо, что не подумали сначала протереть ее.

На фотографии действительно было множество отпечатков пальцев, однако эксперта это не расстроило.

– Вот ваш человек с пистолета, – объявил он, – вот тут, в нижнем углу, легко узнаваем. Довольно необычные линии, с двойной петлей.

– Вы уверены? – спросил Роджер. Его переполняли радость и гордость.

– Естественно! – откликнулся эксперт. – Однозначно его отпечатки. Это все? Или хотите, чтобы мы сверились с реестром?

– Вряд ли вы там его найдете.

– И кто же он? – поинтересовался Моурсби, стараясь скрыть, что увиденное произвело на него впечатление.

– Пока не скажу, – улыбнулся Роджер. – Мне еще надо проверить пару звеньев в цепочке. Полагаю, к завтрашнему утру все уладится, и я сообщу вам.

– Хорошо, мистер Шерингем. Мы всегда готовы помочь. Кстати, вы хорошо потрудились, сэр, найдя этот пистолет.

– Похвала от святого Губерта – воистину хвала, – ответил польщенный Роджер. – Я хотел бы оставить пистолет у себя на ночь. Я позабочусь о нем и отпечатков не сотру.

– Нестрашно, если сотрете, сэр, у нас уже есть фотографии. Так мы увидим вас завтра?

– Увидите, – снисходительно ответил Роджер. – Моурсби, вам придется признать, что дилетанты способны иногда что-нибудь обнаружить.

На следующее утро он отправился в похожее на дворец здание, принадлежавшее «Комсток-пресс», и, показав визитную карточку, был вознесен на верхний этаж и доставлен в кабинет некоего мистера Бланделла Тика, старшего репортера уголовной хроники «Утреннего рожка». Мистер Тик заинтересовался пистолетом.

– Да, – сказал он, – такой я получил от Джимми Кощея. Забавно, что они постоянно объявляются.

– Как давно они в ходу? Насколько я понимаю, полиция конфисковала такой пару недель назад на скачках в Льюисе.

– Тогда можете не сомневаться, в стране они сколько-то ходили, прежде чем полиция прознала, – с усмешкой ответил мистер Тик. – Полицейские, как обычно, примерно на неделю отстают от нас, и я сомневаюсь, что им удалось пресечь ввоз через порты.

– Скажем, с месяц? – предположил Роджер.

– Несколько подобных были в обращении уже месяц назад.

– Так я и думал. – Роджер достал фотографию Скотни. – Если не смотреть на униформу шофера, вы когда-нибудь видели этого человека? У меня есть причина считать, что три или четыре года назад он имел отношение к Флит-стрит.

Тик взглянул на фотографию, а потом на Роджера:

– Где вы это взяли?

– Об этом не будем, – откликнулся Роджер. – Вижу, вы его узнали. Кто он?

Вместо ответа мистер Тик позвонил в колокольчик, и появился пожилой человек.

– Вы знаете, кто это, Доусон? – спросил он.

– Конечно, знаю, – ответил тут. – Это мистер Харди. Я давно спрашиваю себя, что с ним сталось. Он немного изменился, но я всегда бы узнал его.

– Ясно, – кивнул мистер Тик. – Хорошо, Доусон, спасибо.

– Кто такой мистер Харди? – поинтересовался Роджер, когда Доусон закрыл за собой дверь.

– Раньше Харди работал в этом отделе. Несколько лет он был младшим репортером уголовной хроники в «Рожке», кстати, очень хорошим. Я не слишком близко знал его. Я тогда работал в редакции новостей.

– Почему он ушел?

– Запорол статью. Это была не совсем его вина. Сами знаете, каким был Комсток. Харди допустил ужасный ляп, и его уволили. В то время у него было плохо со здоровьем, и увольнение доконало его, он совсем сдал. Это произошло… четыре года назад. Какое-то время он еще ошивался на Флит-стрит, но если к тебе приклеится ярлык ненадежности, то тебе конец. Кроме того, Харди запил, пропал из виду, и с тех пор я его не видел. Он был неплохим парнем и первоклассным журналистом.

– Много зарабатывал?

– Да, прилично, но все тратил. Журналисты, как актеры: имеют хорошую работу и считают, что так будет вечно. С Харди не слишком хорошо обошлись. Нортклиф повел бы себя иначе, но тогда времена были другие. Сегодня все средства хороши. Оступись хотя бы раз и окажешься за дверью, сотни других только и ждут, чтобы перехватить твою работу. Мистер Шерингем, только никому не говорите, что я так сказал. Не хочу окончить так же, как Харди.

– Разумеется, нет. И вот еще что. Харди не питал обиды лично на Комстока?

– Неизвестно, но на месте Комстока мне было бы не по себе при мысли, что могу встретиться с Харди в темном переулке и с гаечным ключом.

– Мне тоже. И все же у меня есть доказательства, что он изо дня в день встречался с Харди и не выказывал никаких дурных предчувствий…

– Вероятно. Но встретившись с ним, он мог его и не узнать. Сомневаюсь, что Комсток узнает меня, хотя я в штате уже много лет. Комсток был важной фигурой, но вежливость – не его качество. То есть он не старался лично познакомиться со всеми – от главного заместителя до посыльного. Его девизом было: «Дайте мне результат, а человека мне знать не надо». На мой взгляд, это не самый лучший подход, но в нем есть свой смысл, и он, безусловно, экономит время и силы.

– Например, Комсток не проявил бы интереса к шоферу?

– Сомневаюсь, что он вообще смотрел на него, разве что малый загонит машину в канаву и Комсток захочет устроить ему разнос.

– Это многое объясняет, – заметил Роджер.

– Итак, Моурсби, вот мои выводы, – произнес мистер Шерингем. – Бедолага Харди, питая обиду на Комстока, увидел объявление, что в Хорсли-лодж требуется водитель. Он подал прошение и получил место благодаря рекомендациям доктора Слейтера. Собеседование проводил Миллс, который никогда не видел его раньше, а Комсток в любом случае не обратил бы на него внимания. Прежде чем заступить на работу, Харди раздобыл карманный пистолет – вероятно, у какого-нибудь уголовника, с каким познакомился в бытность свою репортером. Он держит пистолет при себе и выжидает.

По каким-то причинам в прошлый четверг чаша терпения Харди переполнилась, или ему показалось, что представилась удачная возможность, ведь вокруг дома крутится много чужих. В дом он пришел, как обычно, в четверть первого. Слышал, как разговаривают в конторе Миллс и Хоуп-Фэрвезер, и знал, что Литлтон ждет в гостиной.

– Как он это узнал, мистер Шерингем?

– Ну, возможно, он этого не знал, но остановился перед дверью кабинета и услышал, что внутри все тихо. Потом осторожно открыл дверь. Если бы там кто-нибудь находился, Харди всегда мог извиниться и уйти. Но он застал Комстока одного. Вероятно, изначально он не намеревался убивать Комстока, только повздорить. Но когда понял, что Комсток в одиночестве сидит у себя за столом, увидел свой шанс и застрелил его. Потом поспешно вытер пистолет, затолкал на карниз над дверью и с невинным видом вернулся в кухню. Эмили его не видела, она убирала в буфет столовое серебро. Миллс был занят Хоуп-Фэрвезером. Литлтон сразу после этого вошел через скрытую дверь и нашел тело Комстока. Все в целом заняло не более минуты. Вот каково мое заключение, и отпечатки пальцев подтверждают его.

– Мистер Шерингем, – произнес старший инспектор Моурсби, – все это исключительно находчиво. Вас есть с чем поздравить. Просто замечательно, как быстро вы во всем разобрались.

– И вы думаете это правда, Моурсби?

Что-то зловещее почудилось Роджеру в тоне старшего инспектора, и у него возникло недоброе предчувствие.

– Ну, мистер Шерингем, что касается правды…