Глава 12
Уже через сутки все семейство, за исключением старика Пенхаллоу, от души желало, чтобы Обри очутился где-нибудь подальше от Тревеллина. Увидев его по-женски длинные волнистые волосы, немыслимый галстук и такие же носки, близнецы очень похоже изобразили тошноту. Когда он вышел к ужину в тонкой шелковой рубашке и красно-коричневом бархатном смокинге, они дружно заметили, что таких нужно кастрировать. Если бы не присутствие женщин, они, вероятно, проверили бы эффективность этой меры на практике. В ответ Обри лишь очаровательно улыбнулся и попросил их не быть зверями. Когда они попытались завести разговор о конюшнях, он, взглянув на Чармин, начал рассказывать о своем ревю. После ужина закурил папиросу в длинном мундштуке и объявил, что сигары, которые курят его мужественные братцы, слишком крепки для интеллигентного человека.
– А чем мы займемся сейчас? – поинтересовался Обри. – Если бы пианино было настроено, в чем я сильно сомневаюсь, я бы вам сыграл что-нибудь. Или мы, как прошлый раз, набьемся в отцовскую комнату и будем там сидеть до одурения?
– Именно так и будет, – произнес Рэймонд. – И я бы не советовал тебе говорить в подобном тоне с отцом.
– Я вовсе не собираюсь сердить его! Ведь он будет рад увидеть своего малыша Обри. Я всегда считал себя любимчиком в семье. Чармин, золотко мое, могу ли я рассчитывать на капельку твоего китайского чая завтра утром?
– Я хотел бы побеседовать с тобой до того, как ты пойдешь к отцу, – бросил Рэймонд. – Пойдем ко мне в контору.
– А надо ли? – жалобно спросил Обри. – Я восхищаюсь тобой, но просто не знаю, о чем с тобой говорить. Мне всегда казалось, что ты меня недолюбливаешь, а это обескураживает чувствительные натуры, к которым я принадлежу.
Рэймонд молча направился в дальний конец дома, где находилась его контора.
– Неужели я его обидел? – неуверенно предположил Обри и послушно поплелся за братом.
Оказавшись в конторе, просто обставленной комнате, где сосредоточилось все управление поместьем, Рэймонд не стал тратить времени на вводную часть, а жестко и без прикрас изложил финансовое положение семьи. Обри извиняющимся тоном сообщил, что в денежных делах ничего не смыслит и все эти ренты для него лишь пустой звук.
– Не прикидывайся дурачком! – воскликнул Рэймонд. – Тебе достаточно понять одну простую вещь: твои запросы слишком велики для поместья. Не знаю, какие у тебя перспективы, но будем считать, что они неплохи. После смерти отца тебе отойдет небольшая часть капитала, а потом, клянусь, ты не получишь от меня ни пенни. Сейчас же отец волен сам решать, оплачивать твои долги или нет. Если послушает моего совета, то не оплатит.
– Надеюсь, он к твоему совету не прислушается, – усмехнулся Обри. – Не хочу оскорбить твои чувства, но ведь он никогда этого не делал, не правда ли?
– Если он и дальше будет сорить деньгами, придется отстранить его от управления поместьем, – мрачно заявил Рэймонд. – Скоро он начнет откалывать такие штуки, что даже старый дурак Лифтон поймет, что отец недееспособен. Когда этот день настанет, вы с Юджином и Ингрэмом останетесь без финансовой поддержки, к которой привыкли. И всей вашей компании придется искать работу!
– Я так и знал, что разговор с тобой будет мне неприятен, – вздохнул Обри. – Ты грубый и злой. Неудивительно, что отец хочет оставить меня здесь. Это имело бы смягчающее влияние на местные нравы.
Рэймонд исподлобья взглянул на него.
– Он сказал, что хочет поселить тебя здесь?
– Да, и вполне определенно! И если отец не заплатит мои долги, я буду вынужден тут остаться. А это нежелательно, поскольку местная атмосфера мне вредна.
– Продай своих лошадей!
– И это говорит Пенхаллоу! – потрясенно воскликнул Обри.
– Мне известно, что один из твоих жеребцов стоит триста гиней. Вероятно, и второй немногим дешевле. Не знаю, сколько ты задолжал…
– У меня с цифрами проблемы, но, думаю, пара сотен спасет меня.
– Ты живешь не по средствам, и этому пора положить конец, – заявил Рэймонд. – Никто тебе тут не обрадуется, а если отец и дальше будет швырять на тебя деньги, то я согласен терпеть тебя у себя под носом. Во всяком случае, дешевле обойдется!
– Благородная жертва! Я сочувствую тебе, Рэймонд! Мало того что ты терпишь здесь Юджина, который вряд ли когда-нибудь покинет дом, а теперь и меня собираешься повесить себе на шею? Какой героизм! Но только со мной у тебя выйдет осечка. Я не выношу этот дом – у меня на него аллергия.
– Тогда расплачивайся с долгами сам и умерь свои аппетиты! Старик сильно сдал и стал еще упрямее. Он вбил в свою дурную башку, что ты должен жить здесь, и если ты рассчитываешь, что отец заплатит твои долги и отпустит тебя на все четыре стороны, то разочарую тебя. Единственно, что ты можешь сделать, это продать своих лошадей, урезать расходы и не зависеть от отца. Это мой дружеский совет, и тебе лучше им воспользоваться.
– Не очень-то дружеский. Ты просто пытаешься избавиться от меня. Вообще-то, я был бы этому только рад, но не могу же я продать моих любимых лошадок и жить в нищете? Отец расстроится.
– Подумай над тем, что я сказал!
Они направились в спальню к отцу, где уже собралось семейство.
Здесь были почти все его дети, что, безусловно, льстило родительским чувствам Пенхаллоу. Комната была полна людей, и в ней стоял такой гвалт, что всякому, кто хотел быть услышанным, приходилось перекрикивать других. Пенхаллоу это не смущало, но Фейт выглядела совершенно измученной, а Вивьен, пытавшаяся читать книгу, заткнула уши. Сборищем руководил отец семейства, он, казалось, черпал энергию из своих детей. Вмешивался в беседу и громко возмущался отсутствием Ингрэма. Когда Рэймонд и Обри вошли в комнату, глаза его довольно заблестели, что не помешало ему немедленно обрушить на последнего град насмешек. Рэймонд его внимания не удостоился. Чармин, не зависевшая от отца, не вызывала у него особого интереса. Отпустив пару непристойных шуток по поводу ее манеры одеваться и дружбы с Лейлой Морпет, Пенхаллоу словно забыл о ее существовании. Фейт это показалось странным – ведь Чармин была копией своего отца. Она тоже стремилась доминировать над всеми, и в ее резком голосе и воинственно задранном подбородке угадывался его неистовый темперамент. Чармин, сумевшая заставить Сибиллу заварить ей китайский чай, а одну из горничных – начистить до блеска каминную решетку в Желтой гостиной, оставляла впечатление пронизывающего ветра, проносящегося по дому. Она раскритиковала все и всех, и, задержись тут подольше, все слуги и домочадцы ходили бы по струнке. Это была все та же девочка, которая с презрительной усмешкой спасла свою мачеху от разъяренных быков, и Фейт по-прежнему боялась ее острого языка.
Как и следовало ожидать, присутствующие вели нескончаемые споры, временами между ними вспыхивали ссоры, в которые вовлекалась вся компания, после чего неожиданно стихали. Пенхаллоу чувствовал себя в своей стихии и, казалось, ничуть не был утомлен шумом и склоками. Он постоянно напоминал о своем грядущем дне рождения, хвастался жизненной силой и обещал удивить всех. За вечер Адам накачался виски и пришел в состояние крайнего возбуждения: безудержное веселье сменялось вспышками гнева, он рассказывал анекдоты из своей молодости, сквернословил и впадал в слезливую сентиментальность.
Когда воспоминания отца приобрели непристойный характер, Чармин выскочила из комнаты, заявив, что там воняет, как в кабаке. Фейт не нашла в себе достаточной смелости последовать ее примеру и выжидающе посмотрела на Вивьен. Но на лице той было написано безразличие. Фейт сочла, что она свыклась с неизбежным или стала менее разборчивой.
– Похоже, утром отцу будет очень плохо, – позднее предположил Обри, забирая свою свечу из холла.
– Отнюдь, – отрезала Вивьен. – Просто будет не в духе. Это продолжается уже не один месяц.
– Каждый вечер? – ужаснулся Обри. – Какое счастье, что я тут не живу.
– Считай, что тебе повезло! – воскликнула Вивьен. – Здесь просто ад кромешный! Хуже не бывает! Он как гигантский осьминог – лежит и душит всех щупальцами!
Обри захихикал, а Вивьен, обдав его презрением, отправилась наверх.
Утром Пенхаллоу проснулся в весьма опасном неустойчивом настроении. Большую часть ночи он провел, строя пьяные планы относительно будущего своего многочисленного потомства. Все они были настолько безрассудны, что их вряд ли можно было воспринимать всерьез, однако их изложение привело Рэймонда в ярость. Отец вызвал его с утра пораньше, чтобы выразить удовольствие по поводу вчерашнего и дать ряд сумасбродных указаний, самым возмутительным из которых было желание обналичить очередной огромный чек.
– А куда, черт возьми, делись деньги, что ты снял неделю назад? – нахмурился сын.
– А тебе какое дело? – рявкнул Пенхаллоу, мгновенно закипая. – Еще не хватало, чтобы мои щенки требовали у меня отчета! Знай свое место, парень! Делай, что тебе велено!
– Ты знаешь, на сколько уже превысил кредит?
– Я лучше тебя знаю свои дела, и нечего мне указывать. Бери чек и поезжай в Бодмин, а болтовню свою оставь при себе!
Рэймонд стоял, набычившись и засунув руки в карманы. Его вид выражал враждебную непримиримость, что еще больше распалило Пенхаллоу.
– Тебе придется выслушать мою болтовню, хочешь ты этого или нет, – мрачно произнес он. – Больше я не стану обналичивать твои безумные чеки.
– Вот как? – прищурился Пенхаллоу. – Хочешь, чтобы я послал Джимми?
– Посылай кого угодно. Толку от этого не будет. Я говорил с управляющим банка. Он спросил меня, насколько ты дееспособен, чтобы распоряжаться чековой книжкой. Я тебя таковым не считаю, но говорить ему об этом не стал – пока.
Воцарилось молчание. Пенхаллоу подался вперед, словно намеревался схватить сына. Лицо его посерело, в глазах вспыхнула ненависть.
– Ах ты, сукин сын! – крикнул он, тяжело дыша. – Паскудный пес! Так, значит? Решил позвать докторов, чтобы они объявили меня слабоумным?
– Нет, я не собираюсь ворошить наше грязное белье на людях. Но не думай, что я буду стоять и смотреть, как ты просаживаешь имение! Если ты меня вынудишь, я добьюсь, чтобы тебя признали недееспособным!
Пенхаллоу в бессильной ярости потряс кулаками и стал неуклюже переваливаться с боку на бок.
– Объявить меня недееспособным? Видит бог, я тебя совсем распустил. Вообразил себя хозяином? Не слишком ли рано, Рэймонд? Я давно за тобой наблюдаю. Ты ведешь себя так, будто Тревеллин уже принадлежит тебе, трясешься над каждым пенни, которое я трачу на других сыновей. Ты морщил нос, когда я поселил здесь Юджина с женой. Злишься, что я вернул Клэя и собираюсь оставить в доме Обри. Но мне наплевать. Смешно видеть, как ты изображаешь сквайра. Но мои руки еще крепко держат поводья, сынок, и меня не так-то просто вышибить из седла! Мы с тобой никогда не любили друг друга, но ты был мне нужен для дела. Ты всегда был угрюмым и строптивым парнем, но кто знал, что ты окажешься сволочью!
Рэймонд только пожал плечами.
– Умерь свой пыл и не сотрясай понапрасну воздух. Мне безразлично, что ты обо мне думаешь. Меня волнует только поместье, которое ты пытаешься разорить. Но у тебя ничего не выйдет! Последнее время ты ведешь себя как ненормальный, и мне ничего не стоит отстранить тебя от дел. – И он с издевкой добавил: – Тебя не могут признать невменяемым, но это и не требуется. Я и так с тобой справлюсь.
– Неужели? Ты всерьез решил, что сможешь здесь верховодить?
– Во всяком случае, деньгами буду распоряжаться я. Советую уступить мне это право, чтобы не пришлось вынуждать тебя.
– Уступить?
Закинув голову, Пенхаллоу расхохотался. Лежавшая рядом собака вскочила и, прижав уши, высунула язык. Он пнул ее, и она, соскочив с кровати, растянулась на солнечном пятачке.
– Уступить? – повторил Пенхаллоу. – И что же ты прикажешь мне делать, хозяин? Выставить отсюда Юджина? Смиренно просить у тебя деньги на карманные расходы? Ты играешь в опасную игру!
– Для начала выставить отсюда Юджина, – кивнул Рэймонд. – Предоставить Обри самому расплатиться с долгами, а Ингрэму – оплачивать обучение его парней за свой счет. И хватит тратить деньги на своего грязного ублюдка!
В глазах Пенхаллоу сверкнули огоньки. Он заворочался в кровати, недобро усмехаясь.
– Не любишь Джимми? Вот умора! Ты ведь больше всех его ненавидишь? Хочешь, чтобы я его выгнал?
– Пусть прислуживает тебе, но он должен знать свое место!
– А ты должен знать свое, свинья подзаборная, – злобно прошипел старик. – У него не меньше прав жить тут, чем у тебя!
Рэймонд рассмеялся.
– Разве? Когда я стану здесь хозяином, он быстро поймет, где его место.
– Ты так уверен в себе? Станешь хозяином только с моего согласия!
Сын смерил его презрительным взглядом.
– Я вступлю во владение поместьем, как только ты умрешь, и не в твоих силах это изменить. Я не хуже тебя знаю, что такое наследование без права отчуждения, так что можешь рассказывать сказки кому-нибудь другому. Со мной подобный номер не пройдет.
Пенхаллоу наклонился и крикнул:
– Поместье перейдет моему старшему законному сыну, болван!
– Я твой старший сын.
– Нет! У меня уже была парочка сыновей, когда я произвел на свет тебя. Незаконнорожденных, конечно, как ты! Как ты и бедняжка Джимми!
В комнате воцарилось гробовое молчание. Смертельно побледнев, Рэймонд впился взглядом в горящие дьявольским блеском глаза отца. Казалось, у него остановилось дыхание. Затем он хрипло рассмеялся.
– Я тебе не верю!
Пенхаллоу ткнул пальцем в сторону ящиков в спинке своей кровати:
– У меня есть документы.
Старые напольные часы в углу стали громко отбивать время. Рэймонд почувствовал, как холодеют его влажные ладони. В голове у него проносились обрывки мыслей. Сказанное отцом было столь чудовищно, что он повторил:
– Я тебе не верю! Ты просто впал в маразм и пытаешься запугать меня своими идиотскими измышлениями! Такого просто не может быть!
Пенхаллоу откинулся на подушки. Гнев его сменился злорадством.
– Теперь-то ты запоешь по-другому, – с усмешкой проговорил он. – Черт, прямо как гора с плеч.
Сын вынул руку из кармана, но, увидев, что она дрожит, убрал ее обратно.
– Ты потерял разум. Как же я мог воспитываться здесь, если… Не мели чепухи!
– О, это все Рейчел! Я возражал, но она настояла. Моя жена была потрясающая женщина!
– Мать? – изумился Рэймонд. – Ты спятил?
– Она тебе не мать, – заявил Пенхаллоу, беря со стола графин с красным вином. Налив себе стакан, он стал потягивать напиток, насмешливо глядя на сына. – Тебя никогда не удивляло, что ты родился за границей? А когда Рейчел оставила все свои деньги Ингрэму, ты не почуял, что пахнет жареным?
Комната поплыла у Рэймонда перед глазами. Его бросало то в жар, то в холод. К действительности его вернула собака, которая стала скрестись под дверью, просясь наружу. Это прозаическое обстоятельство развеяло ощущение надвигающейся катастрофы, и Рэймонд сумел стряхнуть с себя наваждение, лишающее его способности сопротивляться. Он подошел к двери и выпустил собаку. Потом снова встал перед камином. Рэймонд был бледен как полотно, но полностью владел собой.
– Если это правда, то почему моя… твоя жена воспитала меня как собственного сына?
– Она была гордая женщина, моя Рейчел, – мечтательно вздохнул Пенхаллоу. – Не хотела скандала. Чуть не убила меня, узнав про это! Но Рейчел любила меня по-настоящему. Ей не требовались объяснения, она и так видела меня насквозь! И знала, что мои шалости ничего не значат. Принимала меня таким, каков я есть, – никаких истерик и бесконечных сцен, господь, упокой ее душу!
– Я не желаю слушать про ваши отношения! – крикнул Рэймонд. – Все и так знают про твое скандальное поведение. Но, насколько я помню, ее не слишком волновали твои художества!
– О, то был особый случай! – заявил Пенхаллоу, подливая себе в стакан. – На деревенские шашни ей было наплевать. Но тут дело касалось непосредственно ее.
Рэймонду казалось, что перед ним разверзается черная бездна, готовая поглотить его. Он вцепился в спинку готического стула.
– Кто была моя мать?
– Делия, – со смешком ответил Пенхаллоу.
В потрясенном сознании Рэймонда грузная фигура отца слилась воедино с фигурой китайского божка Хотэя, хитро поглядывающего на него с красного лакированного шкафчика. Все в комнате приобрело нереальные очертания, яркие краски штор, ковров и скатертей бесцеремонно лезли в глаза, лоскутное одеяло сверкало всеми цветами радуги, ослепляя его. Прикрыв лицо рукой, Рэймонд прохрипел:
– Нет! Все это ложь!
– Правда! Сейчас на нее, конечно, без слез не взглянешь, но в те времена, когда Делия вернулась домой после окончания школы в Швейцарии, она была чудо как хороша!
Рэймонд опять вцепился в стул, не решаясь поверить столь фантастической истории и боясь, что сходит с ума.
– Но я же родился… Ты хочешь сказать, что соблазнил девочку, только что окончившую школу? Сестру своей невесты?
– Там и соблазнять-то не пришлось! Девчонка влюбилась в меня, как кошка! Она ведь знала, на что шла. Беда в том, что я тогда плохо знал женщин. Мне не хватило ума понять, что Делия просто романтическая дурочка, которая сначала твердила про свободу и высокие чувства, а потом, когда возникли последствия, потеряла голову и побежала каяться к сестре. Но тогда мне было двадцать лет, и опыта у меня было маловато.
– Но мать… Рейчел! – ошеломленно воскликнул Рэймонд. – Как такое могло случиться у нее под носом?
– Вовсе не под носом! – весело сообщил Пенхаллоу. – Смею заметить, вряд ли что-нибудь произошло, если бы она не отлучилась из дома. А когда вернулась, все уже случилось, и эта чертова идиотка Делия тряслась от одного моего вида и пыталась отравиться крысиным ядом. Счастье, что не выложила все своему папаше!
– Это чудовищно! Абсурд! Если это правда, то почему ты не женился на Делии?
– Жениться на ней? Да меня тошнило от одного ее вида! Кстати, она тоже не стремилась выйти за меня замуж! Я приводил ее в ужас. – Пенхаллоу затрясся от смеха и выпил вина. – С тех пор мне часто попадались подобные девицы. И вот что я тебе скажу – держись подальше от цыпочек, которые провозглашают свободу нравов! Они первые станут кричать, что ты их обманул. Жениться на ней? Да об этом даже речи не шло.
– А мать обо всем знала, однако вышла за тебя замуж?
– Свадьбу даже перенесли на более ранний срок. Сначала-то она, как водится, расцарапала мне физиономию! Но Рейчел была женщина необыкновенная. В ней не было ни капли сентиментальности, не то что у этой бледной сучки, которую я взял в жены после ее смерти. Меня почему-то всегда тянуло к женщинам с кукольными личиками. Они поначалу считают тебя героем своих грез, а поняв, что ошиблись, шарахаются как черт от ладана. Но Рейчел была не такая. Не питала глупых иллюзий. Ведь она знала, что люблю я только ее, и никогда не устраивала шума по поводу моих маленьких приключений. Рейчел была гордой и не хотела, чтобы людям стало известно, как опозорила себя Делия. И сделала все так, что ни одна живая душа об этом не узнала, кроме Марты, разумеется. Ну может, еще старина Финис догадался.
Рэймонд почувствовал, как на него накатывает дурнота.
– Марта знала?
Пенхаллоу насмешливо скривил губы.
– Вот дурак! А как бы мы провернули дело без нее? Мы с Рейчел срочно поженились. Она всем сказала, будто я настоял, чтобы свадьба состоялась пораньше. Меня это вполне устраивало. И главной подружкой невесты сделала Делию!
Пенхаллоу расхохотался, и его грузное тело заходило ходуном.
– Какая женщина! Моя Рейчел не признавала полумер! Мы отправились в свадебное путешествие. Делия с Мартой присоединились к нам позднее, еще до того, как у этой дурехи вырос живот. А потом Рейчел придумала кучу причин для того, чтобы нам задержаться. Я права голоса не имел – всем командовала она, не обращая внимания на комичность ситуации. Ведь мы втроем жили под одной крышей в какой-то богом забытой австрийской деревушке. Короче говоря, ты на пару месяцев старше, чем мы всем говорили. Родился мелким и хилым. Я не предполагал, что из тебя вырастет такой здоровяк. Я не хотел, чтобы Рейчел выдала тебя за своего ребенка, но надо сказать, что от настоящей матери в тебе почти ничего нет.
Поставив стакан, Пенхаллоу смерил сына внимательным взглядом.
– В общем, ты лишь один из моих побочных отпрысков, Рэймонд, не забывай об этом! Возможно, я и сделаю тебя своим наследником, но, что бы я ни решил, помни свое место, мой мальчик!
Прижав большой палец к столу, старик злорадно ухмыльнулся. Кровь бросилась Рэймонду в голову, по телу прокатилась судорога. Отбросив тяжелый стул в сторону, он кинулся к отцу и схватил его за горло.
– Ты дьявол! Дьявол! Я убью тебя! Убью, изверг проклятый!
Пенхаллоу схватил его за руки, стараясь отнять их от горла. Завязалась борьба, старик метался по кровати, волоча за собой сына, мертвой хваткой вцепившегося ему в шею.
Рэймонд уже почти одолел Пенхаллоу, когда дверь открылась и в комнату с криком ворвался Джимми. Навалившись на него сзади, он резко запрокинул ему голову, одновременно призывая на помощь Рубена. Руки Рэймонда чуть ослабли, и Пенхаллоу сумел освободиться. Задыхаясь и кашляя, он тяжело ворочался среди раскиданных подушек. Стол рядом с кроватью был перевернут, на полу валялись разбитые стаканы, газеты и фрукты. По ковру катился графин, оставляя за собой кроваво-красный винный след.
Рубен вбежал в комнату в тот момент, когда Рэймонду удалось сбросить с себя Джимми. Мгновенно оценив обстановку, он повис на правой руке Рэймонда.
– Хватит, успокойтесь! Не к лицу вам так бушевать в сорок-то лет! Остыньте! Что у вас произошло?
– Он хотел задушить хозяина! – сообщил Джимми, поднимаясь с пола. – Если бы не я, убил бы точно!
– Попридержи язык и достань из шкафа виски! – скомандовал Рубен, тревожно взглянув на Пенхаллоу.
Потом толкнул Рэймонда в кресло и повторил:
– Остыньте! Счастье, что вы его не убили!
Рэймонд сгорбился в кресле, сжав голову руками.
– Жаль, что не убил, – заявил он.
Видя, что ярость Рэймонда ослабевает, Рубен выхватил у Джимми виски, и они вместе уложили Пенхаллоу на подушки. Тот хрипел, но алкоголь быстро вернул его к жизни.
– Злобный пес, – произнес он. – Все мои сыновья просто головорезы, Рубен!
– Лежите спокойно, хозяин! А ты, Джимми, ступай отсюда. Ты здесь больше не нужен.
– Может, еще понадоблюсь, – возразил тот, глядя на Рэймонда.
Но Пенхаллоу махнул ему рукой, приказывая убираться. Потерев посиневшее горло, он взглянул на Рэймонда, стоявшего у камина и глядевшего на горящие поленья. Криво улыбнувшись, велел Рубену поднять стол и газеты.
– И убери осколки, пока моя собачка не порезала себе лапы! – хрипло скомандовал он. – Иди принеси совок, старый дурень! Со мной все в порядке. Только подними меня повыше.
Попытка сесть далась Пенхаллоу с большим трудом. Он запыхтел и стал вытирать со лба выступившую испарину. Рубен неохотно удалился.
Постепенно дыхание и пульс у старика пришли в норму. Однако отчаянная борьба не прошла для него бесследно. Прижав руку к груди, он пару раз судорожно сглотнул и облизнул пересохшие губы. Рэймонд молча наблюдал за ним.
– Почтительный сынок, ничего не скажешь, – наконец проговорил Пенхаллоу. – Ладно, я тебя не виню. Расстроился? Сам напросился, вот и получай! Теперь, надеюсь, мы поладим?
– Это правда? – тихо спросил Рэймонд.
– Чистая правда.
– Будь ты проклят! – с ненавистью бросил сын и, развернувшись, вышел из комнаты.