Том Дэвис был слащавым австралийцем из Сиднея, который как минимум три раза пробовал себя в «расстрельных» делах, прежде чем взялся за мое.

Первое было убийством с отягчающими обстоятельствами. Двадцатитрехлетний Дин Джонсон ограбил винный магазин на Пенн-Лэндинг, всадил три пули промеж глаз кассиру, выгреб из кассы двести баксов, сунул в карман фляжку виски и прыгнул в реку Делавэр. Когда приехали копы, они увидели кассира, у которого три дырки от пуль соединяли брови так, что он был похож скорее на мертвого циклопа, чем на бывшего главврача третьего по величине госпиталя в Бомбее. Они увидели, что Дон по-собачьи гребет из Филадельфии в Джерси, с раненой ногой, оставляя за собой флуоресцентный кровавый след, смешивающийся с водой. Он признался в преступлении и чуть ли не признал себя виновным, чтобы избежать процесса. В последнюю минуту ему назначили совсем зеленого адвоката, который убедил его оспаривать обвинение, чтобы получить смертельную инъекцию через восемь коротких лет после даты вынесения обвинительного приговора. Его присяжные колебались всего двадцать минут.

Вторым тяжким преступлением, за которое взялся мистер Дэвис, было четверное убийство, прямо-таки взятое из голливудских второсортных фильмов. Трое попавших в отчаянное положение типов, строительных рабочих, решили освободить своего босса от нескольких унций кокаина, пока тот отсутствовал дома, потому как трахался с сестрой своей жены. От него не убудет, подумали они. И поэтому, выждав, пока его машина не исчезнет со своего места возле его офиса в северной части Филадельфии, решили, что он уехал, а затем постучали в дверь (я не говорила, что они были умны, что сильно облегчило дело Тони Дэвису). Открыл дверь случайный человек, который находился с его женой, девушкой или шлюхой (честно говоря, я не уверена, с кем именно), и трое типов, вломившись внутрь, перевернули всю квартиру в поисках кокаина. К сожалению, по ходу дела один из пистолетов выстрелил, ранив жену, девушку или шлюху этого самого некто. Вскоре после этого их босс, его любовница и его жена пришли домой, так что у рабочих не оставалось выбора, кроме как прикончить всех свидетелей. Поэтому они застрелили каждого из пистолета в упор. Хотя прежде жена успела разбить о голову девицы бутылку пива «Корона», в результате чего та единственная из всех свидетелей выжила. От отдачи пистолет вылетел из рук грабителя и остался лежать, как горшок золота, рядом с потерявшей сознание, но вполне себе живой девушкой босса, когда полиция ответила на анонимный звонок. Она ответила меньше чем через час. Всех троих взяли где-то на шоссе I-76, когда они пытались уехать в Алтуну. Том Дэвис был адвокатом парня номер один, который все еще пытался найти нормального защитника, чтобы тот помог ему с пятой апелляцией. Парень номер два улизнул от смертного приговора. Парень номер три покончил с собой в ожидании суда.

На моем процессе Том Дэвис не упустил возможности покрасоваться, как на сцене. Австралиец до мозга костей, он говорил на безупречно правильном английском с этакой примесью провинциальной развязности, чтобы казаться своим, дружелюбным парнем из среднего класса. В результате Стюарт Харрис выдвинул протест по поводу предвзятости присяжных. Он носил костюм-тройку почти каждый день и попеременно надевал то толстые пластиковые линзы в квадратной оправе, то очки без оправы, то вообще ничего. Когда он был в контактных линзах, лицо, казалось, было нагим, как труп. Невозможно было отвести взгляд, когда его густые черные ресницы прикрывали глаза цвета моря. Уверена, он знал, что я тащилась от него с момента выбора присяжных до вынесения вердикта.

В Филадельфии стоял опаляюще жаркий май. Возможно, что в суде и вправду сломался кондиционер, но я понимаю, что это просто моя память приукрашивает события. С каждым словом изо рта Тома Дэвиса исходила влага, так что даже с десяти футов был виден пот, истекавший из его пор. Черт, даже деревянный стол, к которому я была прикована, исходил потом! Приковывание, конечно, было еще одним пунктом спора, который мои адвокаты проиграли.

– Леди и джентльмены, господа присяжные, – начал Том Дэвис. Думаю, так он начинал каждый процесс – от случая вождения в пьяном виде до двойного убийства. Он мог бы сделать карьеру, читая Чарльза Диккенса слепым, поскольку был потрясающе харизматичен в таких банальностях повседневной жизни. – Первый день нового года. Снег укрыл крыши и землю. В этот особый день по всему земному шару целуются влюбленные, родители обнимают детей, а в одной квартире в центре города молодая женщина на заре своей жизни была убита, медленно и тщательно, согласно плану, разработанному другой женщиной, полной лжи, мести и зависти.

Последний раз я играла в снегу четыре года назад на Саут-стрит во время неожиданного северного ветра. А до этого – когда нам с Персефоной было по двенадцать лет, и мы катались на катке в Сан-Фернандо-Вэлли и воображали, что идет снег. Но Том Дэвис этого не знал. Он много чего обо мне не знал, но все равно продолжал плести свою изящную историю.

– Сара Диксон влюбилась в местного предпринимателя, человека на несколько лет старше ее, который успешно руководил рестораном в Северной Филадельфии. Они встречались четыре месяца, гуляли по городу, посещали Филадельфийский музей искусств и даже неделю катались на лыжах в Вермонте. Вскоре Сара поняла, что беременна. Эта замечательная новость стала одним из величайших моментов в ее жизни. К сожалению, именно это послужило причиной тому, что она стала жертвой ответчицы. Леди и джентльмены, вам предстоит узнать, что у этих женщин было нечто общее. Друг Сары Диксон и отец ее ребенка был также отцом подсудимой. И это не единственное сходство, которое вы увидите в ходе этого процесса. Вы также увидите, что подсудимая и потерпевшая вместе учились в Пенсильванском университете. Вы узнаете, что как только подсудимая узнала, что ее отец связался с Сарой Диксон, ею овладели ревность и зависть. Видите ли, леди и джентльмены, у Сары Диксон была полная семья с двумя любящими ее родителями, а обвиняемая воспитывалась только матерью. Вы услышите, что она приехала в Филадельфию не только для того, чтобы учиться в Пенсильванском университете, но еще и чтобы найти недостающий осколок своей жизни – своего отца. И как только она его нашла, как только она восстановила отношения с тем человеком, которого ей так недоставало, она потеряла его из-за Сары Диксон.

Том Дэвис был в ударе. Том Дэвис был красноречивым рассказчиком. Том Дэвис, в конце концов, был Чарльзом Диккенсом наших времен.

– Когда Сара Диксон забеременела, обвиняемая поняла, что теряет отца навсегда. И сломалась.

Том достал пульт из кармана пиджака и нажал на кнопочку. Он наглядно показывал Сару присяжным: женщину, которую не мог как должно описать словами. Это был его визуальный удар ниже пояса, его любимый удар из-за угла, и он сработал лучше, чем я могла представить.

– Это Сара Диксон, – заявил Том, и все двенадцать присяжных воззрились на фотографию Сары в полный рост, возникшую на экране между присяжными и кафедрой для свидетелей. – Всего двадцать пять лет. Доверчивая, умная, вся жизнь впереди… Может, вы знакомы с кем-нибудь, похожим на нее. Может, вы помните себя в те времена, когда все казалось возможным. Эта радость жизни вам так понятна…

Сара скалилась гигантской улыбкой хэллоуинской тыквы, такой широкой, что была видна даже розовая полоска десен над зубами – довольно непривлекательно. Волосы у нее были забраны назад в две косички, спадающие на ее костлявые плечики, и пряди выбивались из-под резинок, как упорные сорняки. Она, как всегда, была в своей пенсильванской университетской футболке и протягивала к камере бутылку воды – на самом деле моему папаше, хотя я знаю, что ни Том Дэвис, ни Марлин Диксон этого не знали, когда Марлин передавала ему этот снимок. Я-то, конечно, знала, потому как видела, как они нареза`ли круги друг вокруг друга на пробежке в двух милях от Риттенхауз.

– Зависть. Ревность. Зеленый монстр, породивший столько ненависти и жестокости с библейских времен до наших дней, заполнил ту квартиру своим громким дыханием, и Сара Диксон заплатила за все, – продолжал Дэвис. – Она была нежной. Она была умной. Она была щедрой. И она была беременна. Именно этот последний факт делает этот случай столь важным, столь серьезным, столь ужасным. Я хочу, чтобы вы все подумали о моих словах и о том, что скажет вам мистер Макколл в ходе процесса. Вы услышите о том, что обвиняемая не могла иметь детей. Вы услышите о том, что обвиняемая постоянно лжет – о своей работе, друзьях, семье и, что важнее всего, об этом убийстве. Вы услышите показания офицера, арестовавшего ее, который допрашивал ее по поводу убийства, которое, по ее утверждению, совершил неизвестный в маске – ряженый с парада. Вы услышите показания о натянутых отношениях обвиняемой с отцом, который был другом Сары Диксон и отцом ее нерожденного ребенка. Вы услышите множество различных историй, которые приведут вас к единственному выводу, и картина, которую вы начинаете видеть, станет четкой, как фотография. И на этой фотографии вы увидите обвиняемую, разъяренную и распаленную ревностью, которая врывается в дом Сары Диксон с пистолетом, расстреливает ее и обрывает не только яркую молодую жизнь этой женщины, но также и жизнь ее нерожденного ребенка.

Я откинулась на спинку стула, наблюдая, как Том плетет свою фантастическую повесть для Шанайи, Беверли, Лавонн и остальных, и пыталась не засмеяться. Он просто потрясающим образом превращал мой процесс в кино для домохозяек. Женщины на самом деле так себя не ведут. Из четырех адвокатов, разбиравших мое дело, только одна была женщиной, и она сидела на стуле рядом с Дэвисом. Она, вероятно, только что выпустилась из юридического колледжа и всю неделю, пока шло разбирательство, едва вставала со своего места. Несомненно, веди она процесс, версия штата была бы иной.

– Леди и джентльмены, господа присяжные, – завершил Дэвис. – Обвиняемая оставляет вам лишь один путь угасить ее непомерную ярость раз и навсегда. Для нее даже тюремное сообщество не подходит. Она убила Сару Диксон и ее дитя жестоко и омерзительно, и вы, после представления всех доказательств и свидетельских показаний, увидите, что единственным вердиктом может быть только – виновна. Спасибо за внимание.

Если б присяжные слушали вступительную часть речи более внимательно, они нашли бы там много мелких нестыковок и откровенных ошибок. Но они отвлеклись. Их отвлекала жара. Они отвлекались друг на друга, особенно Лавонн и Фелипе. Их отвлекала группа поддержки Диксонов, троекратные стоны этих людей, периодические ахи и охи в приступах приглушенных эмоций. Но больше всего их отвлекала лысеющая голова Марлин, сиявшая в центре зала, как зеркальный шар на дискотеке. У Марлин был парик, в каком бы виде она ни показывалась перед присяжными. Женщина вроде нее никогда не покажется на людях без того, чтобы продемонстрировать всему миру свою абсолютную уверенность и властность. Но, вне всякого сомнения, она снимала его каждый раз, когда вступала в зал суда, чтобы жалость, которую она так безупречно, так легко порождала в сердцах двенадцати человек, судивших меня, щедро осыпала ее, подобно хрустким осенним листьям. Не могу ее винить. Вероятно, я поступила бы так же. В конце концов на том процессе судили еще и Марлин с Сарой, даже если никто и не осознавал этого.

– Мистер Макколл? – воззвал судья вскоре после того, как Том Дэвис сел на место.

Мэдисон Макколл кивнул, трижды стукнул по полу ботинком (прямо как выдав слабую барабанную дробь) и встал, даже не взглянув в мою сторону.

– Благодарю, ваша честь, – сказал он.

Это был единственный человек, который не пытался встретиться со мной взглядом перед следующим своим шагом. Он подошел к скамье присяжных и остановился в двух шагах от деревянной перегородки.

Бирка на вороте моей рубашки раздражала мне шею. Я почесала ее указательным пальцем и услышала шарканье в зале, когда стороны менялись местами. Марлин повернулась ко мне, когда я пошевелилась, и все двенадцать присяжных и заснувший дублер тоже посмотрели в мою сторону. Все, что я делала – чихала, прокашливалась или чесалась, – будет запечатлено в памяти тринадцатью разными способами.

– Леди и джентльмены, господа присяжные заседатели, я здесь не для того, чтобы утверждать, что моя клиентка – полное совершенство, – начал мой защитник. – Я даже не буду утверждать, что жизнь ее была полна переживаний, чтобы заставить вас понять ее действия. Нет. Я здесь ради того, чтобы показать вам женщину, а не просто обвиняемую.

Он впервые посмотрел на меня и поднял руку, словно представлял меня обществу – меня, одетую в пышное белое тюлевое платье.

– Встаньте, пожалуйста, – сказал он.

Я встала из-за стола защиты, и на меня со всех сторон уставились десятки людей в судебном зале.

– Это Ноа Синглтон. Она уже сотрудничала с полицией, окружным прокурором и всеми следователями, чтобы облегчить нам рассмотрение этого дела. Она не препятствовала следствию и не выражала протеста. Она делала все это потому, что невиновна в этом преступлении. Она просто оказалась не в том месте не в то время. Посмотрите на нее. Разве можно поверить, чтобы, по словам обвинения, она была хладнокровной, расчетливой машиной для убийства? Женщиной, которая, будь у нее шанс, сделала бы то же самое еще раз? Нет, это не тот случай. Она – нормальная девушка. Она хорошо училась в школе, участвовала во многих внеклассных мероприятиях, была другом, подругой и сестрой и нормально воспитывалась. Ничто в истории ее жизни не приведет вас к выводу о том, что мисс Синглтон могла застрелить Сару Диксон, и ничто со стороны штата не сможет показать вам мотива преступления.

Затем Макколл велел мне сесть. Я села.

– Штат не сможет предоставить никаких свидетельств тому, что произошло в тот день, – продолжал адвокат. – Они могут только настаивать на одной-единственной версии, у которой очень мало доказательств. Но я дам вам зримые доказательства. Вы увидите испуганную женщину, потрясенную, обезумевшую, содрогающуюся в конвульсиях на полу полицейского участка, истекающую кровью. Вы увидите женщину, которая в тот день потеряла сестру или брата. Это моя клиентка – Ноа Пи Синглтон. Вы услышите показания о том, как полиция арестовала ее и держала без воды и пищи, о том, как ей не давали адвоката и не оказывали медицинской помощи, пока она несколько часов истекала кровью от пулевого ранения. Потому что, леди и джентльмены, моя клиентка – точно такая же жертва того самого убийцы, который убил Сару Диксон.

– Возражение, – сказал Том Дэвис. – Это не относится к делу.

Судья согласился.

Мэдисон Макколл был раздражен, но продолжил:

– Обвинение право только в одном. Моя клиентка действительно заново завязала отношения с отцом, когда переехала в Филадельфию. Однако они не были нарушены из-за Сары Диксон. Они распались гораздо раньше. Тем не менее моя клиентка продолжала заботиться об отце и делать все, чтобы ему помочь. Она узнала о том, кто его беременная подруга, когда та позвонила ей, разыскивая его. Но, к несчастью для моей клиентки, она не знала, в какую квартиру идет.

Я посмотрела на Марлин, которая все время не отрывала взгляда от Макколла, постоянно кивая в ответ на одни его утверждения и мотая головой на другие. Но когда Мэдисон споткнулся в своем вступлении, болезненно и странно выговаривая каждое предложение, я уверилась в том, что Том Дэвис лучше постарался бы для меня. Речь защитника не была гладкой, логика в ней хромала, и порой я даже не была уверена, что он сам себе верил. Именно тогда, в первый раз после того, как нажала на спусковой крючок, я поняла, что есть большая вероятность, что меня приговорят к смерти. Именно тогда я начала пересматривать решения, которые принимала в своей жизни, особенно в отношении Марлин Диксон. Даже во время беспомощного вступления Макколла я подумывала, не рассказать ли об участии Марлин во всем этом, но не стала. Миссис Диксон сидела здесь в заблуждении своего могущества, лысая, как девяностолетний старик. Она и так уже достаточно пострадала. И что бы я ни сказала, это ничего не изменит.

– Это дело не настолько сложно, как пытается вам внушить обвинение, – закончил Мэдисон. – Это рассказ об одинокой, замкнутой девушке, которая, к сожалению, так и не смогла реализоваться. Но это не значит, что она убийца. Она оказалась не в том месте и не в то время, когда в дом ворвался грабитель и расстрелял их обеих.

Макколл подошел поближе к скамье присяжных, и мне кажется, они этого не оценили. У него не было ни внешности, ни харизмы Тома Дэвиса.

– Вы здесь находитесь только по одной причине, – продолжил он. – Вас подготовили, оценили и окончательно отобрали по принципу вашей заинтересованности, или ваших религиозных убеждений, или ваших прежних взаимоотношений с законом и порядком, или из-за того, что ваш тихий внутренний голос говорит, что смертная казнь – это правильно.

Ярлычок продолжал раздражать мне шею. У меня начали опухать ноги. И нос зачесался.

– Вы находитесь здесь только для того, чтобы пристально рассмотреть прошлое мисс Синглтон так, чтобы судить обо всех ее решениях в жизни с самого рождения до… ну, до нынешнего дня, чтобы найти мотив, которого не существует. У вас нет другой роли и нет другого выбора, кроме как сказать – виновна или невиновна. Это непростая задача, но все вы избраны для ее осуществления, и вы выполните ее так, как велит вам ваша совесть. И поскольку штат не сможет доказать, что именно моя подзащитная, мисс Синглтон, хладнокровно застрелила Сару Диксон, у вас не останется другого выбора, кроме как признать ее невиновной.

Закончив, Мэдисон Макколл сел рядом со мной, расстегнул блейзер и закинул ногу на ногу, глядя, как Том Дэвис вызывает первого свидетеля. Он так ни разу и не посмотрел в мою сторону. Мне кажется, если б он посмотрел на меня, ему пришлось бы признаться, что он проспал весь процесс. Ему надо было бы посмотреть мне в глаза и понять, что моя жизнь в буквальном смысле в его руках. Кто знает, каково бы ему было, если б он занервничал и это вылезло бы наружу.