Глава 35

Мод и Фульк стояли рядышком на коленях у гробницы Теобальда в аббатстве Уотни и молились за упокой его души, хотя оба не сомневались, что лорд Уолтер и без того покоится с миром. Тишина и уединение этих мест, негромкое пение монахов могли бы, словно колыбельная, утешить даже того, кто спал самым тяжелым и тревожным сном.

Об одном только жалела Мод, читая молитву, что они не взяли с собой детей, чтобы те положили свои маленькие ручки на барельеф и сами зажгли свечки: если не в его память, то в честь лорда Уолтера. Теобальду это наверняка бы понравилось, как и то, что они с Фульком обзавелись потомством.

Не зная, что ждет его в Ирландии, Фульк настоял, чтобы дети остались в Англии, где им ничего не грозило. Кроме того, путь через Ирландское море был испытанием даже для взрослых, не то что для ребятишек четырех, трех и двух лет от роду. Вот Кларисса бы выдержала дорогу, однако не имело смысла брать ее одну, без остальных. Поэтому малыши остались в доме графа Честера, под присмотром его супруги Клеменс, которая отнеслась к ним с поистине материнским участием. Однако они все равно, разумеется, скучали по родителям, равно как и те по ним.

Мод пока еще не говорила Фульку но крови у нее запаздывали уже на две с лишним недели. Правда, тошнота ее не мучила, но груди стали невероятно чувствительными, и Мод подозревала, что снова беременна. Однако за последние два года она уже пережила парочку «ложных тревог», так что решила на этот раз сообщить мужу, лишь когда сама будет знать наверняка.

Вместе они зажгли свечи и покинули часовню. Их сопровождал молодой монах, высокий, статный и мускулистый, более похожий на викинга, чем на аскета. Мод преследовало странное чувство, что они где-то прежде уже встречались, но только когда Фульк помог жене сесть в седло и монах подошел поближе, чтобы попрощаться с ними, она поняла, кого юноша ей напоминает. Ну конечно же, эти удивительные глаза – поразительного василькового цвета.

– Если не ошибаюсь, вы стали здесь послушником как раз накануне смерти лорда Уолтера, – сказала Мод, взяв поводья.

– Верно, миледи. – Монах поклонился, польщенный, что она это запомнила. – Я чувствовал призвание к духовной жизни, и моя матушка рассудила, что будет совсем неплохо, если один из ее сыновей станет молиться за всех прочих членов семейства. – По-французски юноша говорил с легким ирландским акцентом, мелодичным и мягким, словно капли барабанящего по крыше дождя. – Она до сих пор с благодарностью вспоминает лорда Уолтера. Полагаю, если бы вы нанесли матушке визит, ей было бы очень приятно.

Мод пробормотала какой-то приличествующий случаю ответ и цокнула языком кобыле.

– А как зовут вашу матушку? – спросил заинтригованный Фульк.

Молодой монах улыбнулся:

– Леди Уна О’Доннел, в первом браке – Фицджеральд, по второму мужу – де Шомон, это был мой отец. Теперь матушка вновь вдова. Ее третий супруг умер прошлой осенью, упокой, Господи, его душу.

Юноша перекрестился. Фульк последовал его примеру.

Мод ускакала, не задерживаясь, с прямой, как копье, спиной. Фульк нагнал жену лишь несколько минут спустя. На лице у него было написано жгучее любопытство.

– Не знал, что вы с леди Уной знакомы!

– Мы не знакомы, – ответила Мод и поджала губы. – Я встречалась с ней всего один раз, когда она привезла в монастырь своего сына. Сразу после этого умер Теобальд, так что мысли у меня были заняты более важными вещами. Во всяком случае, я не настолько близко знаю эту даму, чтобы наносить ей визиты, и, откровенно говоря, совершенно не хочу этого. – Она, прищурившись, глянула на Фулька. – Надеюсь, ты не собираешься заехать к леди Уне?

Перед ее мысленным взором всплыли полные похоти васильковые глаза, чувственный алый рот. Фульк задумчиво смотрел куда-то вдаль.

– Леди Уна – вдова, – сказал он наконец, – и земли ее покойного мужа в Докьонелле граничат с нашими в Гленкаверне. Если не из сострадания, то хотя бы из политических соображений я должен съездить.

– Ах, из политических соображений? Понятно. А то я уж было подумала, что ты хочешь повидать саму леди.

– Да ты никак ревнуешь? – поддразнил жену Фульк.

– Ничуть, – тряхнула головой Мод. – Не хочу, чтобы она выставила тебя дураком, только и всего. Я встречалась с леди Уной незадолго до смерти Тео, когда она привозила сына в Уотни, и видела, что она собой представляет. Трубадуры таких называют «belles dames sans merc». Бессердечные красавицы. Так что будь осторожен!

– Да что ты в самом деле, как будто не знаешь, что меня никакие красавицы, кроме тебя, не интересуют! – Он потянулся к жене через разделявшее их лошадей расстояние и взял ее за руку.

Но Мод отдернула ее:

– Не смей заговаривать мне зубы!

– Не буду, – усмехнулся он. – Послушай, Мод, а может быть, ты составишь мне компанию: из политических соображений и дабы защитить меня от самого себя, а?

– Ни за что! Да я лучше сама себя крапивой отстегаю. – Мод задумчиво сощурилась. – Пытаюсь вспомнить, что именно эта дамочка сказала насчет тебя Тео несколько лет назад. Что-то про красивого молодого оленя, на которого ей не терпится поохотиться и завалить. И, дескать, она всегда жалела, что упустила тебя, когда ты был оруженосцем.

– Сейчас я стал более взрослым и мудрым.

– Но не настолько взрослым и мудрым, как Тео, а даже ему было тяжело сдержать ее.

– Уна тоже, должно быть, постарела.

– И скорее всего, стала еще безрассудней.

Фульк раздраженно крякнул и поехал вперед. Мод смотрела на его широкую спину, защищенную гамбезоном на толстой подкладке из овчины. Может, она сгущает краски и все не так уж и страшно? Фульк ведь не какой-нибудь доверчивый простак. Мод невольно задала себе вопрос: а хранил ли муж ей верность все те долгие месяцы, когда они были далеко друг от друга? Почему она задумалась об этом именно сейчас? Наверное, потому, что прежде встречала Уну О’Доннел и видела, какое обаяние та источает. Потому, что эта женщина говорила о Фульке с грубоватой иронией и томным сожалением львицы, которая отвергла угощение, а сейчас об этом жалеет.

Мод пришпорила кобылу и поравнялась с Фульком.

– Поезжай, если хочешь, – сказала она примирительным тоном, однако на сердце у нее было по-прежнему тяжело.

– Мне кажется, нужно поехать, – ответил он. – Безрассудные желания и зов плоти я уже давно перерос, за исключением тех случаев, когда дело касается тебя.

Мод сдержанно улыбнулась: вот ведь льстец какой.

– И что же в таком случае тобой движет?

– Наверное, любопытство. Хотя… – Он покачал головой. – Нет, не только. Хочется разделаться с прошлым. Пообщаться с Уной на равных. Прежде ведь я был зеленым юнцом, и она смотрела на меня свысока.

– Боюсь, возраст для нее особой роли не играет. Видел бы ты, как эта женщина вела себя с Тео…

– Пусть так, – пожал плечами Фульк, – но если я сейчас не попробую бросить ей вызов, то потом до конца дней своих буду мучиться оттого, что испугался и спасовал.

Мод вздохнула. Стремление преодолевать трудности было одной из самых сильных черт натуры Фулька, но не всегда шло ему на пользу.

– Только, пожалуйста, будь там осторожнее, – сказала она.

– В этом Богом забытом месте хоть когда-нибудь прекращается дождь? – проворчал Жан де Рампень, натягивая на глаза капюшон и хмуро косясь на низкое серое небо. После смерти Хьюберта Уолтера он покинул Кентербери и стал одним из рыцарей Фицуорина.

– От дождя трава зеленеет, – ответил Фульк. – И Богом забытым это место никак не назовешь – посмотри, сколько здесь монастырей выросло.

– Под нашим нормандским влиянием.

Жан пустил лошадь вкруговую, объезжая глубокую рытвину на грязной дороге, и поинтересовался:

– И что мы будем делать, когда приедем? Беседовать о погоде?

– Сомневаюсь, – фыркнул Фульк. – Леди Уна недавно вновь овдовела – на этот раз волею судьбы, а не злым умыслом. Как сосед, я должен знать о ее намерениях: выяснить, собирается ли она снова замуж, и если да, то не склонен ли ее новый муж затевать войны с соседями.

– Тогда лучше прикройся щитом, пока будешь расспрашивать, – посоветовал Жан. – Если она де Шомону смогла устроить «несчастный случай на охоте», то не преминет разобраться с любым другим, кто станет у нее на пути.

– А я не премину разобраться с ней. – Фульк глянул через плечо на немалый отряд, который ехал сзади, блестя серебристой от дождя кольчугой.

Хотя в голосе у него прозвучала уверенность, внутри все сводило от напряжения. Уна О’Доннел была женщиной непредсказуемой и безжалостной.

Они пересекли границу между Докьонеллом и Гленкаверном, которую обозначал только пограничный камень, весь поросший лишайником и покрытый, словно паутиной, тонкими выдолбленными спиралевидными канавками. Много подобных камней украшало первозданную зелень Лимерика. Некоторые стояли кругами, как собравшиеся поболтать старушки, другие напоминали одиноких стражей, словно бы склонившихся под порывами ветра.

Когда отряд Фулька подъехал поближе к Докьонеллу, на сочный аромат зелени и тихого дождя наложился довольно резкий запах горящего дерева. Они заметили клубящееся облако, которое странно выделялось на серой завесе неба. Фульк и Жан переглянулись.

– Кажется, мы не первыми явились выразить соболезнования. – Фульк перекинул на левую руку щит, который висел на длинном дорожном ремне, и взялся за короткие ремешки.

– Может, просто амбар горит, – неуверенно предположил Жан, словно сам себе не веря.

– Все может быть…

Ирландцы, подобно валлийцам, вечно вели жестокие клановые войны, и дым, поднимающийся то над одним, то над другим селением, был почти таким же характерным признаком местности, как и нескончаемый дождь. После того как умирал лорд, частенько начинались кровопролитные войны, обычно инициируемые родственниками покойного, каждый из которых жаждал урвать свою долю наследства.

Фицуорин и его отряд осторожно приближались к жилью. Воинов у них было вполне достаточно, чтобы постоять за себя, но рисковать понапрасну Фульк не хотел.

И вот какая картина предстала их взорам. Ворота в частоколе и караульни по обе стороны от них пылали. Нападающие, кем бы они ни оказались, уже вот-вот должны были прорваться внутрь. Босые, с копьями наперевес, воины ловко швыряли метательные снаряды. Осажденные отчаянно пытались потушить огонь, заливая его водой из ведер и котлов.

Фульк остановился на гребне холма и, задумчиво грызя большой палец, стал наблюдать за борьбой: перевес был явно на стороне нападавших.

– Ну что, – пробормотал он, – нам надо либо уйти, либо ввязаться в драку. – И повернулся к Жану. – Монетка есть?

– Когда направляешься с визитом к даме, как-то негалантно развернуться и уйти, не засвидетельствовав ей свое почтение, – сказал тот, и Фицуорин покосился на друга. – Я целых двадцать лет мечтал снова увидеть Уну О’Доннел, – прибавил Жан.

Фульк не понял, шутит он или нет. Лицо менестреля могло принимать любое выражение по желанию хозяина, однако его темно-карие глаза оставались при этом непроницаемыми.

– Ладно, – кивнул Фульк, – в таком случае давай присоединимся к групповому поединку. – И с этими словами он припустил вниз по склону.

Их движение быстро заметили и подняли тревогу. Когда Фульк и его отряд подъехали к месту сражения, выставив щиты и построив лошадей стремя к стремени, им навстречу прискакал герольд с пикой в руке. Ярдах в десяти от их строя он дернул поводья, резко остановив коня.

– Приветствую вас от имени Падрайга О’Доннела, законного лорда Докьонелла, – объявил он на вполне сносном нормандском французском. – Что привело вас сюда?

Нижняя котта у парламентера была из ирландской клетчатой ткани, но при этом на нем красовались хороший норма ндский шлем и короткая кольчужная рубаха.

– А я приветствую вас от имени Уильяма Маршала, сюзерена Гленкаверна, – ответил Фульк. – И позвольте поинтересоваться: что привело сюда вас? И почему вы пришли в это место с огнем и мечом? Где леди Уна О’Доннел и ее сыновья?

Всадник метнул взгляд на конный строй, облизнул губы и упрямо повторил:

– Эта земля принадлежит лорду Падрайгу.

– А он может доказать свои права на нее? Он приносил за нее вассальную клятву?

– Это вас не касается! Предлагаю вам удалиться подобру-поздорову, пока у вас еще есть такая возможность.

Фицуорин холодно улыбнулся:

– Нет, пожалуй, я останусь. Видите ли, какое дело… – Он пробежал рукой по поясу, справа налево, вытащил меч и внимательно изучил клинок. – Что-то давненько я своим мечом не пользовался. Обидно будет, если такое доб рое оружие заржавеет в ножнах. Так и передайте лорду Падрайгу.

Парламентер снова облизнул губы, развернул своего пони и шлепнул поводьями по буйной гриве. Он подскакал к одетому в кольчугу рыцарю, который булавой что-то указывал атакующим, и принялся докладывать, время от времени делая какие-то знаки в сторону Фулька и его отряда.

– Ну все, теперь обратной дороги нет, – пробормотал Жан, вынимая меч.

Фульк прищурился, чтобы лучше разглядеть, что происходит. У левого плеча ирландского рыцаря стоял мужчина, облаченный в кольчугу и сюрко наемника, профессионального воина. Его голова и плечи возвышались над всеми остальными. На подбородке топорщилась густая черная борода; на плече небрежно лежала смертоносная датская секира. Фульку доводилось видеть, какую погибель может нести такое оружие. Один удар секиры был в состоянии отсечь человеку руку или разрубить его от головы до груди, как откормленную свинью.

Фицуорин внимательно разглядывал осаждающих:

– Прошло уже достаточно времени, чтобы принять относительно нас решение. Если они собрались драться, я не хочу оставлять им пространства для маневра. – И велел своим людям приготовиться.

Жан сбросил плащ и опустил копье. В углублении под наконечником было привязано его знамя, развевающееся на ветру. По всему строю слышались звон оружия и бряцание кольчуг. Люди поправляли упряжь и ждали сигнала к атаке. Внизу, зажатые на плоском участке между горящим частоколом и гребнем холма, в смятении сгрудились воины Падрайга О’Доннела. Раздался клич вождя, призывающий их твердо стоять перед частоколом.

– Фицуорин! – взревел Фульк и пришпорил Огонька.

Всем телом он почувствовал могучее движение коня и содрогание земли, по которой одновременно ударили копыта двадцати рванувшихся вперед жеребцов. Фульк не отрывал взгляда от Чернобородого. Надо свалить его, и Падрайг О’Доннел останется без защиты. Издав пронзительный клич, Фульк направил коня в атаку.

Чернобородый закрутил в воздухе секирой. С этим древним нормандским оружием впервые столкнулся еще прапрадед Фулька во время битвы при Гастингсе. На лезвии секиры вспыхивали лучи света, а воздух вокруг пел от ее движения. Действие секиры было настолько медленным, что Фицуорин видел плавные усилия размахивающих ею рук, и в то же время таким быстрым, что он понял: ужасный удар неизбежен.

Секира опустилась, отсекла острие точно нацеленного на Чернобородого копья и продолжила свое смертоносное движение, разрезая и кромсая мускулы, сухожилия, кости коня. Фульк услышал собственный рев: разум его отказывался принимать очевидное. Он рванул поводья, но Огонек продолжал нестись вперед, хотя из него фонтаном хлынула кровь. Однако задние ноги жеребца уже подгибались.

Фульк соскочил с седла, ударился о землю и почувствовал, как хрустнули ребра. Кто-то нанес удар, и острый серебряный наконечник копья уколол его в бок. Тут же послышался глухой звон остро наточенного клинка, и нападавший опрокинулся, на лету выдергивая копье.

– Нет! – выдохнул Фульк и взглянул вверх сквозь ослепившую его боль. Над ним, прикрывая друга, стоял Жан де Рампень. – Веди людей вперед! Надо прогнать этих наглецов!

Секунду поколебавшись, Жан мрачно кивнул и выкрикнул боевой клич.

Фульк подполз к мертвому копейщику и, забрав у того оружие, оперся на ясеневое древко, чтобы подняться на ноги. Сквозь дым бежали какие-то фигуры, звучали голоса, тревожно переговаривавшиеся на гэльском. Фульк попробовал было сопротивляться, но тщетно. Его легко, как будто сил у него было не больше, чем у ребенка, подняли и куда-то потащили, судя по всему – к горящим вратам ада.

– Ну что? – спросил Жан де Рампень. – Он будет жить?

Женщина, перевязывавшая Фулька, встала и омыла окровавленные руки в медном тазу. На ней не было покрывала, как положено вдове, и ее волосы, все еще такие же черные, как запомнилось Жану, были сплетены в одну тяжелую косу. Платье хозяйки, достаточно мрачное, сообразно случаю, тем не менее соблазнительно обтягивало фигуру, подчеркивая высокую грудь и аппетитные бедра. По прошествии двадцати с лишним лет леди Уна Фицджеральд, ныне О’Доннел, даже уставшая и перепачканная кровью, как сейчас, сохранила свою привлекательность.

– Фицуорину повезло, – сказала она. – Копье не задело никакие важные органы, но рана все равно тяжелая, и он потерял много крови. Да еще вдобавок сломал несколько ребер.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Уна уставила на Жана взгляд васильковых глаз:

– Не ответила потому, что и сама не знаю ответа. Сейчас Фульку ничего не грозит, и я дала ему сонного зелья, ведь сон, как известно, лучший лекарь. – Едва заметная улыбка тронула ее губы. – А насколько я помню, ваш друг не тот человек, который будет спокойно лежать в постели в ожидании выздоровления.

Она глянула через плечо на Фулька, которого положили на широкую кровать.

Жан посмотрел в ту же сторону. Его друг выглядел таким неподвижным и спокойным, что его можно было принять за мертвеца. Счастье еще, что от руки чернобородого гиганта погиб только конь; он ведь вполне мог разделаться и со всадником тоже. Жаль, конечно, Огонька: добрый был жеребец и стоил не меньше сотни марок. Но главное, что Фульк остался жив.

– Фицуорин обязательно поправится, если только у него не начнется заражение крови. Надеюсь, он не подцепил столбняк, – сказала Уна. – Но в любом случае проявятся эти болезни не сегодня. Он должен отдыхать… а мы – молиться.

Когда она уводила Жана из комнаты, ему пришлось перешагнуть через невероятных размеров волкодава, охранявшего порог.

– Вы по-прежнему держите собак?

– Я ценю верность, и еще не нашла существа, которое могло бы сравниться с ними в любви и преданности.

– Даже ваш покойный муж?

Уна пожала плечами:

– Собака дарит любовь бескорыстно, ничего не требуя взамен. – Она повела его в маленькую гостиную, смежную со спальней. Поставив рядом два кубка, налила Жану ирландского меда. – Мне не хватает Ниалла, упокой, Господи, его душу, и я браню мужа за то, что он умер и теперь его брат, это ходячее проклятие, меня донимает. – Она протянула Жану кубок. – Как это вы так вовремя оказались в Докьонелле?

– По делам, миледи, – уклончиво сказал Жан, не желая излишне откровенничать. – Вступив в брак, Фульк получил по вассальной клятве от Уильяма Маршала, графа Пембрука, земли в Ирландии. Он счел, что, нанеся визит соседке, проявит любезность. Особенно когда услышал в Уотни от вашего сына, что ваш муж умер.

Жан глотнул меда, который оказался крепким, сладким и ароматным: вкусно пах вереском и клевером.

– «Проявит любезность»? – улыбнулась его собеседница. – Скажите уж лучше: «соблюдет свои интересы» – так будет правдивее.

– Ну… э-э-э… Фицуорин был несколько обеспокоен положением в Докьонелле. Да какая разница, как это назвать! Вам нужно радоваться, миледи. Ведь не появись мы столь своевременно, вы бы сейчас не были здесь хозяйкой, я правильно понимаю?

Уна кивком признала его правоту, но добавила:

– Значит, вы приехали убедиться, что я не собираюсь выйти замуж за какого-нибудь воинственно настроенного рыцаря, который постоянно лезет в драку? Или все же причина была иной? Признайтесь: вы нанесли этот визит, поскольку до сих пор не в силах меня забыть, словно песнь сирены, которая и сквозь годы продолжает звучать в ушах?

Жан лукаво улыбнулся:

– Вы по-прежнему прекрасны, миледи. Но для Фулька существует только одна-единственная женщина в мире – его законная супруга.

Она смерила его таким же лукавым взглядом:

– А для вас?

– А что я? У меня жены нет.

Продолжая улыбаться, Жан подошел к оконному проему и выглянул наружу. В воздухе висела тяжелая завеса дыма. При свете факела какие-то люди – в том числе и несколько членов отряда Фулька – ремонтировали изуродованные ворота.

– Они еще вернутся. – Уна встала рядом с ним у оконной ниши и прислонилась к стене. – Падрайг хочет любой ценой заполучить эту землю, – пояснила она и скривилась. – Мой деверь утверждает, что Ниалл якобы обещал отдать ему Докьонелл, но это неправда. Падрайг заявляет, что должен управлять поместьем, поскольку Руадри – монах, принявший обет целибата, а Коллуму всего тринадцать лет. Все было бы иначе, если бы мой старший сын не погиб на охоте. Уж Адам бы выпроводил наглеца восвояси. – Уна пожала плечами. Было заметно, что даже сейчас, желая вызвать сочувствие, она кокетничает и пытается пустить в ход свои чары. – И… Падрайг знает, насколько я беззащитна.

– К счастью, у вас теперь хорошие соседи, – заметил Жан.

Меньше всего сейчас он был склонен жалеть Уну. Какая женщина! Де Рампень мог поклясться, что жар ее обжигает его со страшной силой, как и много лет тому назад.

– Это верно, – кивнула она и отошла от окна, чтобы наполнить свой бокал. – Но как надолго вы приехали? Расскажите о своих планах. Вряд ли вы изначально намеревались ввязаться в драку. Это просто совпадение: удачное для меня и неудачное для вас.

– В любом случае, миледи, мы останемся здесь, сколько потребуется.

– Не стоит говорить любезности, лишь бы поддержать разговор, – насмешливо сказала Уна. – Не сомневаюсь, что, как только Фульк поправится, вы извинитесь и сразу же уедете.

– Лично я останусь, чтобы вас защитить.

Уна вновь глянула на него, на сей раз настороженно:

– Зачем вам это? Вы утонченный нормандский рыцарь, царедворец. Что может вас привлекать в такой глуши?

– Я всегда любил приключения, – улыбнулся Жан. – А что касается, как вы изволили выразиться, утонченности, то это всего лишь внешняя оболочка.

– Вот как?

– Именно так, миледи.

– Значит, вы такой же, как остальные. – Уна осторожно подошла к дверному проему и посмотрела на спящего Фулька. – А его жена – он оставил ее в Англии?

– Нет, миледи. Она в Гленкаверне, и я взял на себя смелость послать за ней.

Хозяйка дома стояла отвернувшись, так что Жан не мог видеть выражения ее лица, но ему показалось, что спина у нее напряглась.

– Расскажите мне о жене Фулька, – попросила Уна.

– Возможно, вы ее знаете. Эту женщину зовут Мод, и раньше она была замужем за Теобальдом Уолтером.

Уна обернулась. Ее глаза блеснули.

– Тощая и бледная, как стебелек зимней травы, – усмехнулась она. – Да, мы один раз встречались.

– Фульк ради Мод на все готов, – сказал Жан. – Когда он был разбойником, то, рискуя жизнью, приехал в Кентербери и увез ее из-под самого носа у короля Иоанна. У них такая любовь, словно в романе. Лично я никогда в жизни ничего подобного не встречал. – Жан понял, что Уна хотела услышать вовсе не это. Ее лицо стало холодным, и она разочарованно поджала полные губы. – Фульк больше не тот неопытный оруженосец, которым вы могли вертеть как заблагорассудится, – тихо предостерег Жан. – Тогда он был юным и податливым. Сейчас вы встретите кованую сталь.

Уна скривила рот в улыбке:

– Допустим, но бьюсь об заклад: он решил нанести мне визит не из одного только чувства долга. И я, кстати, тоже уже не молоденькая вдова. В тот раз и я была значительно мягче.

– Хотите знать, что привело сюда Фулька? Чувство долга, смешанное с любопытством, и ничего более. Думать иначе – опасно, а мне кажется, вам и так уже хватает опасностей.

– Вы хотите меня запугать?

– Как можно, миледи! Просто дал вам дружеский совет, – сказал Жан и поклонился. – А теперь прошу меня извинить, я должен в отсутствие Фулька командовать его людьми.

Он решительно вышел из комнаты и, хотя его так и подмывало обернуться, не только не сделал этого, но даже не замедлил шаг.

«Для Уны Фульк – всего лишь очередной каприз, – думал Жан. – Много лет назад она не сумела получить то, что хотела, и теперь намерена взять реванш. А заодно можно будет использовать Фицуорина для охраны Докьонелла: сильный покровитель ей сейчас тоже не помешает. Разумеется, она испытывает к Фульку влечение, но… – Жан поморщился, войдя в большой зал, где сильно пахло дымом. – Влечение и любовь – далеко не одно и то же, должна ведь Уна понимать разницу».