Глава 7
Проклятые дни

До чего странными бывают капризы этой дамы – Судьбы!

Зал боевых искусств общества «Динамо» перебрался в отремонтированное здание Московского общества любителей лайт-тенниса, закрытого в восемнадцатом. Это место на Петровке было Спиридонову хорошо известно: в этом здании он в семнадцатом открыл свои курсы, попутно возглавив осиротевший и вскоре почивший в бозе бывший Императорский яхт-клуб, располагавшийся на близлежащих озерах… на которых они с Клавушкой не раз катались на коньках.

Раньше такое обилие воспоминаний, связанных с этим местом, заставило бы Спиридонова обходить его десятой дорогой (что он и делал долгое время, отказываясь переводить в помещения вновь открывшихся кортов свои курсы), но после второй поездки в Новосибирск что-то у него в душе поменялось. Теперь он не боялся того, что скрывает его память, и, когда накатывали воспоминания, предавался им лишь с толикой грусти.

Он вышел на крыльцо и потянулся к карману френча за папиросами. И тут же опустил клапан – на крыльцо высыпали его ученики. В их присутствии Спиридонов старался не курить.

Будущие милиционеры веселой гурьбой скатились со ступенек. На учителя они не обращали внимания. Спиридонов невольно ими залюбовался: крепкие, ладные, а уж на татами какие молодцы!

– Ну пока, ребята, – зычно попрощался самый высокий из парней, пожимая руки всем остальным. У него были голубые глаза и пшеничного цвета кучерявый чуб, родом он был откуда-то с юга Курской области. – Побегу я.

– Коль, а ты куда это так быстро? – спросил другой, смуглый, как цыган, парень, родом из Краснодарского края.

– Куда-куда, на кудыкину гору, – отмахнулся Коля, улыбаясь. – Побегу это ГТО сдавать, вторую ступень.

– Да на кой оно тебе? – удивился «цыган» (звали его Руслан). – Без значка, что ли, непонятно, что ты и к труду, и к обороне готов?

Николай смутился:

– Да… это. Я ж говорил… В общем, Маруська заклевала: у всех, говорит, значки, а у тебя что? Я-де знаю, что ты у меня самый лучший, но и перед подругами похвастать охота.

Парни загоготали, конфузя Кольку. Спиридонов почувствовал раздражение: Николай в этой группе был первым бойцом, а из-за какой-то вздорной девицы должен бежать сдавать бессмысленные нормативы. Ради какого-то там значка…

– Вьет из тебя веревки твоя Марусенция, – продолжал цеплять Николая Руслан. – Так, глядишь, она тебя и на планерное поле затащит…

– Тьфу на тебя, тетеря, – с досадой отвечал Николай. – У меня уже три прыжка, скоро пятерку себе повешу. А про Маруську еще слово скажешь, я тебя в следующий раз так изломаю, сам Виктор Афанасьевич не разогнет.

Спиридонов деликатно кашлянул. Ребята, как по команде, обернулись к нему.

– Я лично не вижу ничего плохого ни в сдаче норм ГТО, ни в прыжках с парашютом, – спокойно, с улыбкой, проговорил Спиридонов. – Если, конечно, не в ущерб нашим занятиям. Честно говоря, я уверен, каждый из вас с легкостью сдаст эти самые нормативы. А девочки – они такие, падкие на все блестящее, ровно сороки.

Ребята несмело заулыбались. Но Спиридонов подмигнул, и молодежь вновь с удовольствием зашлась хохотом. И все-таки он испытывал нечто вроде изжоги, только не в желудке, а в душе. На то были свои причины…

Когда ребята разошлись, Спиридонов достал вожделенную папиросу и закурил. Теперь он курил не «Кино», а более дорогой и более легкий «Люкс». Все бы ничего, но «Люксом» Виктор Афанасьевич не накуривался, потому дымил даже больше, чем раньше.

Покурив, Спиридонов сошел с крыльца и задумчиво побрел в сторону Петровки, но, не пройдя и сотни шагов, остановился, развернулся и вернулся к крыльцу. Здесь стояло несколько автомобилей, среди которых ничем не выделялся самый обычный «ГАЗ-А». Этот автомобиль числился за обществом «Динамо», но был предоставлен Спиридонову в личное распоряжение по инициативе товарища Ягоды. Надо сказать, по инициативе товарища Ягоды в жизни Спиридонова произошли довольно большие изменения.

Началось все с того, что первый зам Менжинского неожиданно нагрянул к нему на тренировку в компании Молчанова и одного из первых учеников Спиридонова, Коли Власика. Спиридонов визиту начальства не удивился, спокойно завершил тренировку и вышел к высшему руководству ОГПУ.

– Виктор Афанасьевич, у меня к вам, собственно, два вопроса, – с порога начал Генрих Григорьевич Ягода. – Где бы мы могли спокойно поговорить, на свежем воздухе, например?

Спиридонов предложил выйти к прудам. Была осень. Стремительно теряющее жар солнце золотило воду, на ее поверхности плавали опавшие листья. Дорожка вдоль пруда, впрочем, была тщательно очищена от листвы.

– Вячеслав Рудольфович совсем плох, – тихо сказал Ягода. – Почти не встает, а врачи только руками разводят. Так уж получилось, что фактически я руковожу всеми делами Управления. Вот Политбюро и решило, что, пока Вячеслав Рудольфович не поправится, я буду исполнять его обязанности временно.

Шедший немного позади Власик угрюмо кивнул.

– Даже и не знаю, что сказать, – ответил Спиридонов. – Поздравлять в этой ситуации считаю неуместным, но отмечу, что вы – единственный, кто с этим справится.

Теперь кивнул Ягода:

– Хорошо, давайте сразу к делу. Мы считаем, что систему подготовки кадров по вашей методике следует расширять. В нашем ведомстве грядут большие перемены по причинам, о которых я скажу позже. Уже точно известно, что нас преобразовывают в наркомат.

– Давно пора, – кивнул Спиридонов. Он не был идеалистом и прекрасно понимал, что от идеалистической концепции, заключающейся в том, что рост сознания масс со временем сделает Государственное политическое управление ненужным, следует отказаться как можно скорее. Виктор Афанасьевич не вникал в тонкости исторического материализма, но от своих учеников знал положение дел в обществе. Преступлений и преступников меньше, увы, не становилось. Штаты РККМ все увеличивались, и содержать такую структуру вне контроля специализированного наркомата было, конечно, непростительным благодушием.

– Кроме того, есть договоренность, что все искусственные ограничения на расширение штатов наших структур будут сняты. Это означает, что нам необходимо будет больше подготовленных бойцов, – продолжил Ягода.

– Надо будет больше – подготовим больше, – пожал плечами Спиридонов. – Могу предложить отозвать из милицейских структур нескольких наиболее способных учеников, и я быстро подготовлю из них инструкторов.

– Вот-вот, – подхватил Ягода. – Более того, Виктор Афанасьевич, мы бы хотели, чтобы вы помимо общей подготовки создали и специальные курсы подготовки инструкторов. А мы в этом вам всемерно поспособствуем.

– Не вижу никаких препятствий к этому, – ответил Спиридонов. – Но мне нужно будет дня два-три на то, чтобы выработать соответствующие учебные планы.

– Замечательно! – ответил Ягода. – Сосредоточьтесь, пожалуйста, на этой работе. Если вам что-то будет необходимо…

– Я представлю вам список тех, кого хотелось бы видеть в первой группе, – ответил Спиридонов. – Передам на́рочно, завтра к двенадцати ноль-ноль. А больше пока ничего.

– Конечно же, мы позаботимся об улучшении ваших социально-бытовых условий, – пообещал Ягода.

– Это лишнее, – ответил Спиридонов. – Я живу один, и мне всего хватает. Но вы говорили, что у вас ко мне два дела…

Ягода на мгновение отвернулся, глядя на попытки вороны на лету отнять у чайки выловленную ею рыбешку. В конце концов чайка рыбку упустила, но и ворона осталась ни с чем.

– В процессе подготовки к нашему разговору, – сказал Ягода, оборачиваясь к Спиридонову, – мы ознакомились с существующей альтернативой вашей системе – активно развиваемой и пропагандируемой в Рабоче-Крестьянской Красной Армии и структурах Всеобщего воинского обучения системой дзюудо.

– Моя система также построена на основе дзюудо, – кивнул Спиридонов, – и является ее дальнейшим развитием. Вы имеете в виду систему Ощепкова?

– Да, – подтвердил Ягода. – Возможно, вы не знаете, но у этой системы есть свои активные сторонники, прежде всего в Наркомате военных и морских дел. Они пытались навязать ее нам и, возможно, не оставят свои попытки в будущем. Однако, проанализировав обе системы, мы пришли к выводу, что ваш вариант более подходит для наших целей…

– …потому что более рассчитан на углубленную и специализированную подготовку, чем система Ощепкова, – закончил его мысль Спиридонов. – Я с вами полностью согласен.

– Видите ли, Виктор Афанасьевич… – Ягода заложил руки за спину. По странному совпадению, при этом Власик и Молчанов стали заметно отставать. – Есть мнение, что существование двух подобных систем нецелесообразно, если не сказать больше…

– Это заблуждение, – сухо сказал Спиридонов. – Теоретически можно валить лес лучковой пилой, но двуручная пила больше пригодна для этих целей. Вместе с тем этой пилой практически невозможно распустить полено на шалевочную доску, с чем лучковая пила справляется быстро и эффективно. У каждого инструмента должно быть свое применение.

– Похоже, вы правы, – улыбнулся Ягода. – Но тогда встает другой вопрос: целесообразно ли иметь двух лесорубов, если один из них хорошо справляется и с двуручной, и с лучковой пилой?

– Целесообразно, – ответил Спиридонов. – Лучше пусть каждый из этих лесорубов сосредоточится на своем процессе. Кто-то валит лес, кто-то распускает его на доски. Тем более что Василий Сергеевич Ощепков – действительно профессионал хорошего уровня. Я бы сказал – лучший из возможных. У него…

Не договорив, Спиридонов осекся: как раз сейчас Япония оккупировала Маньчжурию, и в советской прессе поднялась настоящая антияпонская волна. Уместно ли будет упоминание о Кодокане?

– …второй дан по этому дзюудо, – произнес за него Ягода. – В том-то и дело, Виктор Афанасьевич…

Он подошел ближе и взял Спиридонова под руку. Спиридонов внутренне поморщился: подобное панибратство, даже исходящее от непосредственного начальства, ему претило.

– Мы начинаем с подозрением относиться к тому, простите, болоту, которое у нас на Дальнем Востоке, – сообщил Ягода доверительным тоном. – Скажу откровенно: сейчас мы работаем над раскрытием шпионско-террористической организации, работающей в пользу Японии. Число фигурантов впечатляющее – сто тридцать восемь партийных и государственных служащих. Сто тридцать восемь! – и Ягода воздел руки к небу так, словно число «сто тридцать восемь» обладало для него каким-то особым, каббалистическим смыслом.

Спиридонов молчал. Как будто в первый раз. Троцкистско-зиновьевский заговор помасштабнее будет. Но Ягода продолжил:

– И, я думаю, это еще не конец. Сейчас мы перетрясаем личные дела всего дальневосточного партгосактива. Работы – непочатый край. И в ходе этой работы всплыло дело Ощепкова.

Спиридонову разговор активно не нравился. С недавних пор ему вообще не хотелось вспоминать об Ощепкове. Однако же он сказал:

– Свое мнение об Ощепкове я изложил в рапорте, который, если мне не изменяет память, я подавал Менжинскому в вашем присутствии, Генрих Григорьевич.

Ягода наморщил лоб:

– Ах да, припоминаю… И вы не изменили свою точку зрения об этом человеке?

– Нет, – ответил Спиридонов. Он и кривил душой, и нет: все то, что он указал в рапорте, он готов был подписать еще раз.

Другое дело, что сам Василий Сергеевич его разочаровал. Но, по мнению Виктора Афанасьевича, это уже не имело никакого значения.

– Видите ли, – продолжал Ягода, – Ощепков – кадровый разведчик, начинавший работу еще до Октябрьской революции…

– Мне это хорошо известно, – проговорил Спиридонов. – Сам Ощепков рассказал мне всю свою биографию без утайки, и…

– Он не просто разведчик, – добавил Ягода, – а очень хороший и, замечу, чрезвычайно удачливый.

– У него своя метода, – кивнул Спиридонов. – Но Василий Сергеевич не по своей вине был провален и теперь сосредоточился на других вопросах.

– Провален ли? – подхватил Ягода. – Вы, Виктор Афанасьевич, простите, но мне все это кажется подозрительным…

– А мне нет, – заупрямился Спиридонов. – Я уверен, здесь копать без толку. И вам не советую.

– А мы все-таки покопаем… – Ягода жестом подозвал Молчанова и Власика. – Георгий Андреевич, как мы и говорили, у Виктора Афанасьевича теперь прибавится работы. Позаботьтесь о том, чтобы он имел все необходимое, как мы договаривались.

– Так точно, – ответил Молчанов.

Когда Ягода с Молчановым ушли, Власик несколько задержался. Он был одним из первых учеников Спиридонова, еще при Дзержинском, а теперь командовал охраной Сталина.

– Вы, Виктор Афанасьевич, уж не спорьте с ними, – посоветовал он Спиридонову. – Горячие они головы, совсем не так, как Дзержинский завещал. Но люди хорошие, за дело болеют…

– Чересчур болеют, по-моему, – вздохнул Спиридонов. – А ты, Коль, меня совсем забыл. Заработался?

– Не то слово, Виктор Афанасьевич! – ответил Власик. – С этими троцкистско-зиновьевско-каменевскими заговорщиками головы не поднимешь. А кроме них и другие есть.

– А все же будет минутка, навести меня, – посоветовал Спиридонов. – Я если в Москве, то или на «Динамо», на Петровке, или у себя в общежитии…

Власик потупился:

– Я думал, вам Генрих Георгиевич сказал… Вам квартиру выделили на Пресне. Напротив райсовета.

– Вот еще! – возмутился Спиридонов. – На кой ляд мне, холостяку, квартира? Отдали бы какому-нибудь ветерану Гражданской войны, инвалиду, семейному! Мало, что ли, по углам народу ютится? Вот что, Коль: квартиру я не приму, так им и передай. Мне и комнаты хватает…

Квартиру Спиридонову выделили небольшую, лишь немногим больше, чем его комната. Из крохотной неосвещаемой прихожей (лампочку строители почему-то не сделали, так что показания с висевшего тут же электросчетчика надо было снимать при свете керосиновой лампы) вели три двери – в небольшой санузел с душем, маленькую кухню со стрельчатым окном и комнату, чуть побольше его прежней, но раза в два меньше гостиной Сашки Егорова. Зато в комнате был эркер с тремя большими окнами, который Спиридонов, естественно, приспособил для курения. Так что по вечерам случайные прохожие могли видеть сидящего на подоконнике новоиспеченного майора госбезопасности с цигаркой в зубах. Впрочем, новое звание Спиридонова было весьма условным, поскольку должностные обязанности были у него специфическими.

Кроме квартиры к званию прилагались «ГАЗ-А» с изрядным пробегом и «личный помощник» из штата РКМ. Против последнего, как правило, невозмутимый Спиридонов возражал даже активнее, чем против квартиры, но когда не менее невозмутимый Молчанов привел к нему «личного помощника», сменил гнев на милость. Или на жалость?

Личным помощником оказалась юная эркаэмовка по имени Варя. Лет Варе от роду было чуть больше двадцати, и носила она аристократическую польскую фамилию… почти аристократическую и почти польскую. Потому что польские шляхтичи все-таки были Потоцкими, а Варя по документам звалась Потоцких – выходит, происхождения была сугубо крестьянского.

Кроме происхождения, ничего крестьянского в Варе не было. Она была худа, как щепочка, с фигуркой подростка, не понаслышке знакомого с голодом. Руки тонкие, как веточки, пальцы хрупкие, словно фарфоровые – но только на вид. При всей худобе Варя была крепкой, энергичной и сильной.

Миловидности в ее лице было мало, скорее острыми чертами она напоминала какого-нибудь зверька вроде куницы. Выделялись лишь огромные зеленовато-голубые глаза. И все-таки Спиридонов не мог отделаться от мысли, что Варя кого-то ему напоминает. Глазами, улыбкой, жестами…

Характер у Вари был тихий, но твердый. С Виктором Афанасьевичем она никогда не спорила, но все его попытки устранить ее от ведения его холостяцкого хозяйства решительно пресекала. А через какое-то время Спиридонов поймал себя на ощущении, что с Варей ему намного комфортнее, чем без нее. Теперь ему не приходилось искать среди ночи курево – в загашнике у Вари всегда была припасена пачка «Люкса». К тому же она замечательно готовила.

Однако Спиридонов почти сразу заметил, что Варя недоедает. Выяснилось, что питается она в столовой для рядового состава, один раз в сутки. Не то чтобы там плохо кормили, но столовская еда в сравнении со столом майора госбезопасности сильно напоминала бесплатную раздачу пищи нуждающимся. Особенно с учетом того, что на волне коллективизации случались дикие недоборы продовольственного снабжения, вызвавшие рецидив военного коммунизма в виде продотрядов. Природа, словно ей дали такую команду, тут же подстроила неурожайное лето, затем второе – и привет, карточная система.

В столовке кормили все хуже, карточек выдавали в обрез. Варя об этом Спиридонову, естественно, и слова не проронила, Виктор Афанасьевич узнал о таком положении вещей от ребят, которых тренировал. Тогда не терпящим возражения тоном он принудил Варю обедать с ним вместе, благо она все равно готовила столько, сколько он не съедал. Варя предложение восприняла с достоинством, но отказываться не стала.

Потом выяснилось, что она часто не успевала вовремя вернуться в общежитие, особенно когда у Спиридонова тренировки затягивались (а это было скорее правило, нежели исключение). Спиридонов попытался договориться с администратором общежития, подключил даже Молчанова, но нет на свете такой силы, которая могла бы поколебать железобетонную веру советского вахтера в должностную инструкцию. Ягоду Спиридонов по этому поводу тревожить не стал, махнул рукой и купил в ближайшем магазине потребкооперации раскладушку для Вари. Раскладушку поставили на кухне, ибо та была всецело Вариной вотчиной – с тех пор как Спиридонов обзавелся «личным помощником», на кухню он не заходил.

Короче говоря, это оказалось очень удобно, несмотря на то что Спиридонов отнюдь не вчера родился и прекрасно понимал, что его темноволосое веснушчатое чудо с наивными глазами доброго щенка, вероятно, шпионит за ним. На это ему было ровным счетом плевать: грехов за ним никаких не водилось, к пьянству и разврату он склонен не был, в шпионских заговорах участия тем более не принимал и общался только со своими учениками да еще с Сашей Егоровым и Колей Власиком, и то очень редко.

Раньше еще с Ощепковым общался, но это было до появления Вари.

Загнав машину в гараж, Спиридонов вышел во двор и кликнул завгара:

– Михалыч, ты где?

– Где-где, отошел по нужде, – с характерным оканьем донеслось из-за угла означенного строения, и из неширокого проема, отделявшего новый гараж от более старых сарайчиков, вышел завгар. Это был крупный пожилой мужчина с рыхлым лицом. Был май, тепло, но одет он был в старую красноармейскую шинель с вылинявшими «разговорами». Только трехлинейки да буденовки не хватало для полноты образа, но завгарам оружие не полагалось, хотя буденовка у Михалыча была. В Гражданскую он служил в Первой конной, но не летел на врага в лихих атаках, а работал на походной кузне. Там же и механике обучился, когда в распоряжении командира полка оказался трофейный немецкий рыдван неизвестного производителя. Затем был ранен и перешел на более спокойную работу в АБТУ. Михалыч был уже в летах, но без дела сидеть не любил и, встретив как-то Спиридонова, с которым познакомился в автобронетанковом управлении, при параде, сиречь, с кубарями, попросил пристроить его куда-нибудь, ну хоть сторожем. Спиридонов пристроил – заведующим гаражом в собственный двор: у жильцов его дома было несколько автомобилей, таких же как и у него самого.

– Закурить-то не будет, Виктор Афанасьевич? – спросил Михалыч, подходя к Спиридонову и принимая от него связку с двумя ключами – от машины и от гаража. Еще на связке была жестяная бирочка с номером госрегистрации машины. – А то я махры с собой не взял, да и ваши, сказать по правде, вкуснее.

– Куда ж я без папирос? – улыбнулся Спиридонов, протягивая Михалычу пачку. Тот утащил три папиросы, две пристроил за ухом, одну привычным жестом заломил в «козью ногу». Спиридонов составил ему компанию.

– И то правда, – ответил Михалыч, подкуривая от видавшей виды, как и все его имущество, фронтовой зажигалки из патрона от трехлинейки. – Как завели себе Варюшку в хозяйстве, без папирос уж не ходите. Она и сегодня выскакивала до потребкооперации. Купила хлеба, молока да курева две пачки. Хотел у нее одолжиться, да она на меня шикнула, ровно кошка, мол, не было таких указаний. Огонь, а не девка!

– Я ей скажу, чтоб не обижала тебя в следующий раз, – пообещал Спиридонов, попыхивая цигаркой.

– А вы рано сегодня, – заметил Михалыч, стряхивая пепел в траву. – Я вот думал, опять до одиннадцати ждать придется. Газетками запасся, – Михалыч продемонстрировал Спиридонову «Правду» с оторванной половиной первой страницы. На уцелевшей части товарищ Сталин пожимал руку своему тезке Уншлихту в окружении улыбающихся товарищей, включая Ягоду, Молчанова и Власика. – Ну что… пригодилась.

Спиридонов кивнул, улыбаясь, и подумал, что последнее время в газетах стало намного больше товарища Сталина. Конечно, генеральный секретарь ЦК ВКП (б)… но раньше он как-то не выходил на первые места, все держался немного позади.

– И все-таки она хорошая у вас… – Михалыч выпустил дым.

– Кто? – не понял Спиридонов, отвлекшись. – Машина?

– Тьфу на вас, Виктор Афанасьевич, – сплюнул в сторону Михалыч. – Какая машина? Варька ваша.

– Какая она моя? – усмехнулся уголком рта Спиридонов. – Она эркаэмовская. По штату, говорят, положен личный помощник.

– Ага, то-то она на вас так глядит, как монашки на отца нашего Серафима, прости, господи, – улыбнулся в густые усы Михалыч. – Ну, или ровно как котенок с помойки на крынку сметаны…

– Скажешь еще… А больше никого не было? – поспешил Спиридонов перевести разговор в безопасное русло.

– Окромя почтаря, никого чужого, – ответил Михалыч, но хитро улыбаться не перестал. – Заходил еще точильщик ножей, покрутился, поорал… Никто к нему не вышел, и он ушел восвояси. Непонятно, чего хотел? Ведь не выходной же. Это каким надо быть тунеядцем, чтобы здоровому мужику с точилкой по дворам шляться, ровно в НЭП? Хочешь работать – иди на завод или электростанцию, я так понимаю? У нас же теперь… – Михалыч поднял вверх почти докуренную папиросу, – ин-дус-три-али-за-ция!

Спиридонов вспомнил хлебосольного проводника в поезде, везшем его в Новосибирск. Тот говорил так же, с таким же жестом.

– Михалыч, так говоришь, мо… – Спиридонов, разбежавшись сказать «моя», быстро поправился: – Варька курева-то купила?

– А то, – ответил завгар. – Две пачки в явоське несла, как бог свят.

– Михалыч, ну стыд же, позор, – мирно пожурил его Спиридонов, доставая из нагрудного кармана пачку. – Воевал же, смерть видел, в Первой конной у Буденного был. Какой еще бог? Никакого бога нет.

– Нету-у? – с нарочитым изумлением в голосе протянул Михалыч. – А куды же он подевался?

– Тьфу на тебя, – процитировал Михалыча Спиридонов, впрочем, не сплевывая. И протянул пачку папирос завгару: – На, держи. Раз у меня дома есть.

– Спасибо, конечно, – степенно ответил Михалыч, пряча пачку под шинель. – Мне еще до утра сидеть, пока не сменят, а я без курева. Правда, коли вы приехали, я гараж закрою, почитаю малость еще да спать залягу.

– Хороших снов, – пожелал Спиридонов и поспешил домой.

Открыв хорошо смазанный замок своим ключом, Спиридонов вошел в квартиру. Удивившись, почему его не встречает Варя, разулся. За полгода он успел привыкнуть к тому, что, приходя домой, застает ее в коридоре едва не по стойке «смирно». «Может, ждала да заснула? – предположил Спиридонов. – Не буду тогда ее будить, погожу, как проснется».

Потому, не заглянув на кухню, где могла спать Варя, он сразу же прошел в комнату.

Варя сидела в эркере. На ней была только полотняная ночная сорочка. Водрузив на подоконник зеркало, обычно висевшее у двери, Варя расчесывала волосы не новым уже костяным гребешком, мурлыкая под нос «Мы красные кавалеристы». Спиридонов на краткий миг залюбовался ею – с распущенными волосами он ее видел впервые, обычно она убирала их под косынку. Вообще говоря, сначала Варя щеголяла перед ним исключительно в эркаэмовской форме, но постепенно стала носить одежду попроще – то сарафан, то ситцевое платье, то блузку с юбкой из бумазеи.

Собственно, этим ее гардероб и ограничивался. Было еще убогонькое пальтишко на рыбьем меху да фартук, и все.

Волосы у Вари оказались недлинными, но густыми и притом очень черными. Когда она сидела вполоборота, то еще больше кого-то напоминала ему, но только кого – он убей, не мог сообразить. Послушав про то, что «с нами Ворошилов – первый красный офицер», Виктор Афанасьевич решил все-таки обратить на себя внимание и деликатно кашлянул.

Варя взвизгнула и, едва не опрокинув на пол зеркало, прикрылась от него спинкой стула, свободной рукой нашаривая на подоконнике сарафан. Впрочем, испуг ее моментально прошел:

– Виктор Афанасьевич… вы так тихо ходите! Простите, не могли бы вы отвернуться?

Спиридонов кивнул и вышел из комнаты – удалился мыть руки с дороги. Когда он вернулся, Варя в сарафане, с косынкой на голове уже накрывала на стол. Зеркало висело на прежнем месте.

«И как она только успела?» – удивился Спиридонов.

– Варя, дайте мне папиросы, пожалуйста, – попросил он.

– Вы бы сначала поели, – укоризненно ответила Варя, доставая откуда-то пачку. – Табак вкус перебьет. Я вам рассольник сварила…

Спиридонов вздохнул и сел за стол, спрятав папиросы в карман галифе. Неизвестно почему, но перечить Варе ему не хотелось. Варя села напротив. Себе она налила половину от спиридоновской порции. Все попытки его настоять, чтобы она наливала или накладывала себе столько же, сколько ему, натыкались на железобетонное: «Я столько не съем, а у вас нагрузки».

Рассольник был действительно вкусным, так что какое-то время Спиридонов уделил трапезе. Затем спросил:

– Что нового? Кто-нибудь звонил?

– Никак нет, – ответила Варя. – Приходил поштарь, принес открытое письмо.

– И что ж ты мне его не даешь?

– Как поедите, дам, – невозмутимо ответила Варя. – Открытое письмо не телеграмма, ничего срочного в нем быть не может.

– Ишь, умная какая, – проворчал Спиридонов, бодро орудуя ложкой. – Что там?

– Откуда мне знать? – ответила Варя, слегка краснея. Со стороны это было не слишком заметно, но не для Спиридонова. У него был наметанный глаз дзюудоку, и такие нюансы он подмечал. – Я чужие переписки не читаю, мне без надобности.

– Варь, – улыбнулся ей Спиридонов, пытаясь сформулировать некую мысль. Не сформулировав, он ограничился этим «Варь». Дескать, «ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь».

– Вроде приглашение какое-то, – ответила Варя, потупившись. – Я, правда, не вчитывалась, так, краем глаза…

– От кого? – нажал Спиридонов.

– От Ощепкова от какого-то, – вздохнув, ответила Варя, теперь заметно краснея. – Я сама из Пермского края, вот, знакомая, выходит, фамилия.

– Так, – Виктор Афанасьевич откинулся на спинку стула. – Ты доешь, а потом дай-ка мне эту открытку.

Но Варя уже, отложив ложку, вскочила и, опрометью выскочив в прихожую, вернулась с открытым письмом.

На открытке был изображен танк «Т-24», рядом с которым стройный танкист обнимал столь же стройную девушку в сарафане и красной косынке, чем-то напоминавшую Варю. Стоящая рядом белокурая девчушка в коротком алом платьице и сандаликах протягивала мужчине букет ромашек. Эта милитаристическая пастораль была несколько подпорчена размашистым штемпелем с надписью «Адресат выбыл, письмо перенаправлено по адресу…» со вписанным от руки красными чернилами новым адресом Спиридонова.

Полюбовавшись идиллической картинкой нового советского образца, Спиридонов перевернул открытку. Правая часть листа была заполнена аккуратным мелким почерком и содержала его прежний адрес и новый адрес Ощепкова. Адрес был ему незнаком, судя по всему – какая-то коммуналка на Страстной площади, но Спиридонов не помнил, чтобы там были какие-либо ведомственные общежития.

В левой части, озаглавленной «для письма», знакомым полуразборчивым почерком Ощепкова было написано:

«Дорогой друг!

Приглашаю тебя в гости по случаю радостного события в моей жизни – бракосочетания с моей дорогой Аннушкой! Наша регистрация состоится двадцать второго мая в Краснопресненском отделении регистрации актов гражданского состояния. Письмо отправляю заранее, потому что очень хочу, чтобы ты уделил минутку для того, чтобы порадоваться вместе со мной. С самыми лучшими пожеланиями – Вася».

Спиридонов посмурнел, и Варя это заметила:

– Что случилось, Виктор Афанасьевич? Плохие новости?

«Тебе-то какое дело?!» – с раздражением подумал Спиридонов, но вслух сказал другое:

– Отчего же? Наоборот, хорошие. Друг женится.

Виктор Афанасьевич смотрел Варе в глаза, и ему казалось, что он читает в них ее мысли: «Отчего же вы тогда расстроились?»

– Варя, – мягко сказал Виктор Афанасьевич, – спасибо за обед. Сегодня я пришел раньше, и вы можете быть свободны. Проведите этот вечер так, как считаете нужным. Должно быть, вы соскучились по общежитию, по подругам…

В ее глазах (Виктор Афанасьевич машинально отметил, что у нее длинные пушистые ресницы, лишь чуть темнее, чем брови, которые немного темнее ее русых волос) сочувствие сменилось испугом, причины которого были неясны.

– Нет… – тихо ответила Варя. – Не соскучилась. У меня нет… Я плохо схожусь с людьми. У меня нет там таких подруг.

– Жаль, – ответил ей Спиридонов. – Тогда сходите в кино или на танцы. В динамовском клубе сегодня танцы, там много будет молодых ребят. Переночуйте в общежитии, а затем возвращайтесь.

Ее глаза мягко блеснули.

– Виктор Афанасьевич, – сдавленно проговорила она, – за что вы так меня? Вы недовольны моей работой? Или вам стряпня моя не по нраву?

– С чего ты взяла? – Спиридонов опешил. – Даже наоборот, Варенька, мне все по душе, не сомневайся!

– Тогда зачем вы меня гоните? – тихонько воскликнула Варя. – Я так вам мешаю? Если вы хотите побыть один, только скажите, я закроюсь на кухне – ведь кухня-то вам не нужна? – и буду там сидеть тихо, как мышка в кошачьем подвале, правда-правда. Но я не хочу ни в кино, ни на танцы, ни в общежитие!

И Спиридонов понял, что Варя плачет. Слезы не катились у нее по щекам, лишь глаза поблескивали так, как никогда до того.

– Вас кто-то обидел? – участливо спросил он. – Если кто-то что-то сделал плохое вам, если в общежитии с вами дурно обращались, вы только скажите, и он будет иметь дело со мной…

– Нет-нет, что вы! – с горячностью воспротивилась Варя. – Никто меня не обидел. Просто…

Она встала и чуть отступила назад.

– Я же из беспризорниц, Виктор Афанасьевич. С пяти лет по монастырям, приютам, детдомам… Сначала ничего было, а потом, как советская власть стала на ноги… Физически легче стало, голод прекратился, уверенность появилась, что не придется опять куда-то мыкаться. А в душе только хуже. Я же в обычную школу ходила, и так горько – у всех детей есть семья, есть дом, а у меня…

Спиридонов хотел что-то сказать, но она не дала:

– А тут у меня впервые появилось что-то вроде своего дома, понимаете? Конечно, никакой он не мой, я это умом понимаю… а вот чувствую другое. И никуда идти не хочу…

Она сделала шаг вперед, еще один и внезапно опустилась на колени у стула, на котором сидел Спиридонов, схватила и сжала его ладонь:

– Не гоните меня, пожалуйста. Не лишайте этого… этой… слово такое мудреное, чем фокусник в цирке занимается?

– Иллюзии? – спросил ошарашенный Спиридонов. В этот миг Варя показалась ему еще более знакомой, какой-то родной, близкой… Он почувствовал странную, тягучую боль в сердце.

– Ага, вот ее как раз, – быстро кивнула Варя, глядя на него большими, блестящими от слез глазами.

Спиридонов встал, осторожно взял ее за плечи и поставил на ноги:

– Ну что вы, Варенька… раз такое-то дело, конечно, оставайтесь. Но я все-таки настоятельно советую вам как-то выбираться и в кино, и на танцы. Не беспокойтесь раз уж вы считаете эту квартиру своим домом, никуда он от вас не убежит, не сомневайтесь.

– Правда? – спросила она совсем по-детски и шмыгнула.

– Варя, у вас и ключ от него есть, – улыбнулся Спиридонов. – Вы его на шее носите заместо крестика. Вот, а значит, вы можете всегда и выйти, и войти. И остаться.

– Виктор Афанасьевич, я… – быстро начала она – и примолкла, вновь лишь слегка покраснев. – Так я останусь?

– Да оставайтесь, говорю же, – усмехнулся Спиридонов. – Только уж не запирайтесь в кухне совсем. Надеюсь, если мне чаю захочется, вы мне воду на примусе разогреете?

Тут уж Варя покраснела от души:

– Да я… да что угодно…

– Ну, а раз что угодно, то давайте прямо сейчас и почаевничаем. Или лучше сделайте мне кофе, а? Есть у нас кофе-то?

– Да еще фунта полтора, – просияв, торопливо отчиталась Варя. – Я сейчас, мигом…

И метнулась из комнаты в кухню.

Варя улетела разжигать примус, а Спиридонов остался сидеть, полон глубоких дум.

Свадьба Ощепкова назначена на следующий вторник. Но хочет ли он присутствовать на этом празднике? Может быть, проигнорировать пригласительную открытку, сделать вид, что ему ее не доставили?..

Ощепков… Ощепков…

Как-то не все нравилось Спиридонову в делах, связанных у него с коллегой и протеже.

Ощепков проявлял себя весьма активно: преподавал в Институте физкультуры, готовил для РКК инструкторов по рукопашному бою и разрабатывал для них методическую брошюру…

Собственно, с методички все и началось. Не имея возможности встретиться с ним, Василий Сергеевич передал Спиридонову методичку с нарочным, одним из своих учеников, звали его вроде Толей, фамилию Спиридонов забыл. Методичку он прочитал… точнее, начал читать, но после первых же вводных страниц не выдержал, достал авторучку и стал красными чернилами черкать в брошюрке, записывая на полях замечания. Ему не нравилось все.

Через кого-то из своих учеников Спиридонов отослал методичку обратно. Спустя некоторое время они с Ощепковым встретились на межведомственных состязаниях, где спиридоновцы, конечно же, победили со счетом четыре-один. Но Ощепков казался довольным:

– Ну что, – подходя к нему и протягивая для приветствия руку, проговорил он, – видишь, работает моя методика!

– Во-первых, не особенно она и работает… – сдержанно уронил Спиридонов, пожимая протянутую ему ладонь. И как раз в этот момент его ученик уложил ощепковца на татами, но Спиридонов был зол – тот самый ощепковец… Харлампиев, вот как его фамилия, перед тем уверенно справился с одним из его учеников, Яшей Громовым. По злой иронии судьбы, брат Яши, Ванька, как раз и отнес Ощепкову злосчастную методичку, а так как Ванька и Яша, хоть и были погодками, похожи были, как двойняшки, Спиридонов – возможно, совершенно безосновательно – подозревал, что Ощепков неспроста выставил лучшего своего ученика против Яшки (Ванька в соревнованиях не участвовал, ибо его забрал к себе в ведомство Власик). – А во-вторых… – Спиридонов потер переносицу. – Вася, ты и правда считаешь, что красноармейцам надо давать знания в таком объеме?

– Конечно, – уверенно ответил Ощепков. – Послушай, наши уже бьются с японцами, а впереди, может, и большая война. Япония давно облизывается на Маньчжурию, потому…

– Вася, к чему эта политинформация? – остановил его Спиридонов.

– Витя, у японцев в армии полно солдат, знающих дзюудо, а дзюудзюцу входит в программу подготовки каждого японского пехотинца! – с жаром не соглашался Ощепков.

– И что же, они каждого солдата готовят, как в Кодокане? – хитро прищурившись, процедил Спиридонов.

– Нет, – честно признал Ощепков. – Точнее, не знаю я… Но думаю, что рядовой состав проходит по сокращенной программе…

– Вот и ты давай сокращенную программу! – сорвался Спиридонов. – Бойцам, кроме рукопашного боя, есть чему учиться – из винтовки стрелять, окопы рыть, с танкосамоходами бороться…

– Да, – заулыбался Ощепков. – Вот и я о том! Слушай, вот что я придумал – чтобы не забивать обучение солдата полным курсом рукопашного боя, надо его готовить еще тогда, когда он призывник!

Спиридонов опешил:

– Когда-когда?..

– Чем раньше, тем лучше, – довольный тем, что он придумал, ответил Ощепков. – В идеале еще с пионэрии.

Спиридонов потер гладко выбритый подбородок:

– Ты в себе, Вася?.. По улицам иногда ходишь? Шпану московскую видел? Это им ты дзюудо хочешь дать?

– Да я и сам-то шпана, – улыбаясь, напомнил Ощепков. – И, если бы не дзюудо, кем бы я был?

«Оно и видно», – подумал Спиридонов, но вслух ничего не сказал. Не нашелся. И не успел – к ним подошли внезапно нагрянувшие армейцы во главе с маршалом Буденным. Стало не до споров о роли дзюудо в воспитании молодого поколения…