Не обладали мы энтими маненькими кусками бумаги с номерками, и однако ж мы все же зашли в энту тарантаску. И раз мы себе тама оказались, на энтой площадке энтой тарантаски, что зовется, как это по-ихнему, автобус, мы почувствовали себя зажатыми, занемевшими, усохнемевшими. Наконец, после того как мы вконец ужмыхались, мы окинули взором окрест нашей персоны, и чаво ж мы тама усмотрели? Великого такого дылду с энтакой шеей и энтакой небывалой на башке покрышкой. Шея у него была слишком длинной. А кепарик был с плетенкой вокруг, вот те крест. И вот, чаво это он вдруг взъярился? Ну, с энтакой уж он обратился речью к энтому бедному мусью, ну, с энтакой злобой, как ж только мог, но и вот ужо побёг садиться, энтот-то дылда.

Ладысь, энтакое бывает токмо в большом городе. Могли бы вы себе токмо представить, что мы еще раз с ним повстречались, с энтим-то дылдой. Не позжа, чем опосля двух часов, перед большим домищем, которое, кажись, было чем-то вроде дворца епископа Пантрюшского, как энто по-ихнему говорится, когда ихний город по ихнему прозвищу называют. Он был тама, тот же дылда, и болтался туда-сюда с другим парнишкой того ж сорта, и чаво ж он воному говорил, другой-то парнишка того ж сорта? Он говорил, другой парнишка того же сорта, он ему говорил: «Ты должон перешить энту пуговицу вон сюды, малость повыше, так-то будет ладно». Вот чаво он воному говорил, большой-то дылде, энтот другой парнишка того ж сорта.