Локк – тот, кто обещал угостить меня ужином, – заявила Сабета.

– И, насколько я понимаю, после ужина вы расставаться не собирались, – сказала Терпение.

– Это не ваше дело, – с холодным высокомерием произнесла Сабета, выскользнув из объятий Локка. – Вы мне не указ. Мне ничто не мешает вытолкать вас отсюда взашей. А если вздумаете меня колдовством остановить, то моим работодателям это не понравится.

– Напрасно вы, голубушка, напоминаете правила игры тому, кто эти правила придумал, – с укором сказала Терпение. – Вне пятилетней игры я имею полное право обращаться с вами так, как вы того заслуживаете. А вы сейчас явно посторонним делом заняты. А если нет, то это очень похоже на то, чего вы оба обещали не…

– Да засуньте вы этот ваш сговор куда подальше! – заявил Локк, кладя руки на плечи Сабеты. – Вы прекрасно знаете, что мы вовсе не о делах разговаривали. Постыдились бы подслушивать! И вообще, с чего вы вдруг к нам заявились?!

– Совесть заставила.

– Ах вот как! У вас совесть взыграла? Неужели она у вас есть? – съязвил Локк.

– Вы сами в этом виноваты! – Архидонна наставила на Локка обвинительный перст. – Я вас предупреждала – никаких личных дел. Вы должны добиться победы для нас, а не любви для себя. А вы чем занимаетесь?

– И правда, чем это мы оба занимаемся? – Сабета скрестила руки на груди, а в голосе ее звучало сдержанное напряжение, хорошо знакомое Локку; он чуть сильнее сдавил ей плечо – вряд ли Сабета знала, к чему приводит попытка нападения на мага, – и она едва заметно пожала ему пальцы. – Вы бы нас просветили, архидонна Терпение. Нас обоих.

– Я настоятельно советую вам обоим забыть о своей давней романтической привязанности, – вздохнула Терпение. – Забыть – и заняться порученным делом. А вы, Сабета, не принуждайте меня к решительным действиям. За Локка отвечаю я. В нем слишком много того, чего вы не понимаете, да вам и не надо это понимать. Так что давайте все это прекратим.

– Что прекратим? Мою собственную жизнь?

– С вами все ясно. Дальнейшие уговоры бесполезны. Как бы то ни было, помните, что я вам предложила выход. – Терпение небрежно махнула рукой, и балконные двери закрылись. – Видите ли, Локк… уникален. За неимением лучшего слова. И я говорю это не для того, чтобы пощекотать его самолюбие. Если вы не собираетесь от него отступаться, вам следует знать о его истинной природе.

– Он мне не чужой, – заявила Сабета.

– Он всем чужой. – Терпение устремила на Локка пронзительный взгляд. – Особенно самому себе.

– Да хватит уже загадками говорить! – не выдержал Локк. – Рассказывайте, в чем…

– Двадцать три года назад, – невозмутимо продолжила архидонна, – в Каморр пришла страшная хворь – черный шепот – и унесла сотни жизней. Город спасли только каналы и строгие карантинные меры. А когда хворь отступила, из Горелища вышел мальчик, которого никто не признал. Никто не знал ни откуда он, ни кто его родители, ни сколько ему лет.

– А то я не помню, – буркнул Локк.

– Вот и поразмыслите, почему…

– Сама бы поразмыслила…

– Дело в том, что мне известно, почему у вас нет никаких воспоминаний о прежней жизни в Горелище, – произнесла Терпение все тем же суровым, не допускающим возражений тоном. – Почему вы не помните отца. Почему рассказываете выдумки о том, откуда взяли имя Ламора – то ли у колбасного торговца, то ли у заезжего моряка.

– Ты мне про моряка говорил… – сказала Сабета.

– Я тебе сейчас все объясню… – По хребту Локка змейкой прополз холодок. – Терпение, вам-то откуда об этом известно?!

– Среди документов, хранящихся в каморрских архивах со времен краха Теринской империи, фамилия Ламора не встречается ни разу. Ни разу. Мы все досконально проверили. Вы вышли из Горелища, накрепко затвердив это имя, но не догадываясь, откуда оно взялось. А я знаю откуда. – Она, шелестя складками своего одеяния, скользнула к Локку и Сабете. – А еще я знаю, какое воспоминание – единственное, подлинное и неизменное, сохранившееся в темных глубинах вашей памяти – вы вынесли из Горелища. Воспоминание о вашей матери. Точнее – о ее занятии.

– Белошвейка, – прошептал Локк.

– Вот именно. Между прочим, я назвала вам свое серое имя – то самое, которым меня называли до избрания архидонной…

– Белошвейка… – ошеломленно выдохнул Локк. – Не может быть! Вы не… Не верю! Неправда!

Ужас, охвативший Локка, не развеялся и тогда, когда архидонна рассмеялась.

– Правда, правда, – с кошачьей улыбкой сказала она. – Вот только вы неожиданно пришли к весьма забавному, но совершенно неверному выводу. Кроме Сокольника, у меня детей нет и не было.

– О боги, – с неимоверным облегчением выдохнул Локк. – А чего ж вы тогда…

– Ваше единственное подлинное и неизменное воспоминание не имеет никакого отношения к занятию вашей матери. И вообще с ней никак не связано. Вы помните меня.

– Откуда? И вообще, как такое возможно?

– Когда-то жил в Картене маг, обладавший невиданными, удивительными способностями. Свое пятое кольцо он заслужил очень рано, когда был вдвое моложе, чем я сейчас. В то время он носил титул Предусмотрительность. Впоследствии он стал моим наставником и лучшим другом. Повезло ему и в любви – он взял в жены картенскую девушку, редкую красавицу. Они друг друга обожали… но она умерла. – Терпение запнулась, вздохнула и, сделав над собой усилие, продолжила: – Несчастный случай. Балкон обрушился. Я вам объясняла, что наше искусство способно причинять вред, но исправить что-либо мы не в силах. Да, мы умеем преображать и очищать – вот, например, как мы очистили ваше тело от привнесенного в него чужеродного яда. Но восстановить переломанные кости и собрать пролитую кровь мы не в силах. В этом мы ничем не отличаемся от вас. Ничем. – В темных глазах архидонны вспыхнул гневный огонь. – Да, в этом мы такие же обычные, как и вы сейчас. Ничем не примечательные. Моего друга горе надломило. И он совершил ужасную ошибку – решил во что бы то ни стало воскресить жену. И хотя всем известно, что смерть непобедима, что совладать с ней невозможно, безумец возомнил, что своим искусством способен ее превозмочь. Что тайные знания и умения ему помогут. Он начал изучать запретное, пытаясь вселить душу умершей в новое тело. Представляете, что бы произошло, если бы ему это удалось?

– Боги такого никогда не допустят… – прошептал Локк, изо всех сил стараясь убедить себя в правдивости своих слов, и невольно содрогнулся: в памяти всплыл мертвый Клоп с черными камешками глаз, на которых были начертаны его грехи.

– И в этом я с вами совершенно согласна, – кивнула Терпение. – Увы, боги жестоки. Они не запрещают подобных устремлений, но сурово наказывают за них. Некромантия действует на живых как своего рода яд. В тех, кто ею занимается, она вызывает неизлечимый недуг, скрыть который невозможно. О преступлении мага стало известно, но задержать его не удалось. Он бежал.

Терпение откинула капюшон. Сабета с Локком, завороженные рассказом, стояли оцепенев и едва дыша.

– До своего избрания архидоном мой друг называл себя серым именем на старотеринском – Пель Акант, то есть Белый амарант, неувядающий цветок из древних сказаний. А после того как его охватило безумие, мы, вполне естественно, стали звать его…

– Не может быть… – простонал Локк, оседая на пол – ноги его не держали.

– Ламор Акант, – неумолимо произнесла Терпение. – Черный Амарант. Вам, разумеется, это имя хорошо известно.

– Откуда вы его знаете? – еле слышно промолвил Локк. – Откуда?!

– Пель Акант был моим другом, а о Ламоре Аканте я вспоминаю со стыдом. Эти имена я знаю с давних пор, они много для меня значат. А для вас они значат еще больше, потому что они – ваши.

Локк, дрожа всем телом, прильнул к Сабете; грудь его будто сдавили железные обручи.

– Что вы с ним делаете? – воскликнула Сабета.

– Раскрываю тайны, – негромко произнесла Терпение. – Даю ответы. Этот человек некогда был Ламором Акантом, архидоном Предусмотрительность, великим картенским магом много сильнее меня. – Она воздела левую руку, открыв пять черных полос, кольцами обвивавших запястье.

– Никакой я не маг, – прохрипел Локк.

– Да, вы больше не маг, – подтвердила архидонна.

– Это все выдумки. – Локк четко, с нажимом произносил каждое слово. – Ладно, допустим, вы откуда-то узнали… имя. Да, меня это очень и очень удивляет. Своего точного возраста я не знаю, но тридцати мне еще нет. А тот, о ком вы сейчас рассказывали, должен быть старше вас!

– Да, он был меня старше, – кивнула Терпение. – И тем не менее вы – это он.

– И как это понимать?

– Двадцать три года назад, после того как в Каморр пришла чума, в городе появился сирота без прошлого. Я же вам только что объяснила, что любой обряд некромантии вызывает ужасающий недуг. Черный шепот возник из ниоткуда в то время, когда Ламор Акант был в Каморре, точнее – в трущобах Горелища. Именно там он продолжал свои запретные изыскания, ставил опыты на нищих, до которых никому не было дела.

– Неправда!

– Картенские маги, находившиеся неподалеку от Каморра, – продолжила Терпение, – ощутили сильный всплеск магии непосредственно перед появлением чумы. Как только карантин сняли, мои собратья проверили каждый закоулок Горелища и в конце концов обнаружили в одной из лачуг инструменты, дневники, заметки и прочие неоспоримые свидетельства проведенного там запретного ритуала. А еще – труп Ламора Аканта. В то время мы решили, что этим все и кончилось. А много лет спустя, когда в Каморр неосмотрительно отправился мой сын, мы узнали о вашем существовании. И сочли нужным поближе с вами познакомиться. С вами и с Жаном – особенно с Жаном, потому что его алое имя нам было известно. И к нашему неподдельному изумлению, он поведал нам, что его лучший друг, каморрский сирота, носит тайное имя Ламор Акант.

– Ты назвал Жану свое настоящее имя? – спросила Сабета.

Локк притворился, что не услышал неприкрытой обиды в ее голосе.

– Я… ну, понимаешь… – Его рассудок отказывался повиноваться, и никакого убедительного объяснения Локк выдумать не мог. – Ну, я хотел тебе сказать, но…

– Он назвал Жану одно из настоящих имен, – заметила Терпение. – Ведь у вас есть и другое, тоже настоящее. Локк, под вашим серым именем скрыто еще одно серое имя, а под ним – наверняка еще одно. Имя Ламор Акант, так же как Локк Ламора, Леоканто Коста или Себастьян Лазари, не дает власти над вами ни мне, ни другим магам. А ваше настоящее имя, имя моего наставника, известно вам одному. Я его не знаю. Может быть, вы и сам его не помните. Но мы с вами знаем, что оно есть.

– Я не тот, о ком вы говорите, – обессиленно прошептал Локк. – Я родился в Каморре.

– Да, ваше тело рождено в Каморре, – кивнула Терпение. – Да поймите же, Ламор Акант преуспел в своем начинании, правда с несколько неожиданным результатом. Поэтому чума и накатила с такой силой. Вам удалось отделить душу от вашего предыдущего, старого тела. И вы украли себе новое, юное, чтобы продлить себе жизнь, чтобы продолжить постижение запретного искусства. К сожалению, вам это удалось… не полностью. Вы раздробили свою память, уничтожили свою личность, заперли душу в теле, не имевшем магического дара. Все эти сведения мы по крупицам собирали двадцать лет и наконец сложили все части головоломки воедино. Вы не сможете отрицать очевидное.

– Еще как смогу! – заявил Локк. – Все это неправда.

– А как вы думаете, почему я поделилась с вами своими секретами? – Архидонна вздохнула, будто терпеливый учитель, в очередной раз повторяющий урок нерадивому ученику. – Я рассказала вам о своих способностях, о своих собратьях… По-вашему, мне просто поговорить захотелось? Или вы решили, что вы один такой особенный? Нет, вы мне действительно нужны как ставленник в пятилетней игре, но я привезла вас в Картен еще и для того, чтобы лучше вас узнать. Чтобы понять, можно ли вам объяснить, кто вы такой.

– Жестокие у вас игры, – пробормотал Локк.

– Поймите, вы до сих пор в некотором роде один из нас. Нас с вами связывают определенные обязательства. Я должна сказать вам правду. Если бы вы не решили возобновить свои прежние отношения, я бы этого сейчас не сделала. Но раз уж так вышло, то вы оба имеете право знать истинное положение дел. – Терпение осторожно коснулась руки Сабеты. – Видите ли, мне известно, почему он всю жизнь грезит о рыжеволо…

– Прекратите! – Сабета, отдернув руку, отступила подальше и от архидонны, и от Локка. – Хватит. Я больше ничего слышать не желаю.

– Не верь ей, это все неправда! – умоляюще произнес Локк.

– Когда совпадений чересчур много, они превращаются в доказательства. А доказательства невозможно оставлять без внимания.

– Да замолчите же вы! – воскликнула Сабета. – Локк, я не… Я не знаю, что и думать. Я ничего не понимаю…

– Ты ей веришь?! Веришь, да?! Я же вижу… – Изумление Локка мгновенно сменилось гневом; смятенные чувства требовали немедленного выхода, и он, сам того не сознавая, неосмотрительно выплеснул долго сдерживаемое раздражение на первого попавшегося: – После всего, что с нами произошло, после всего, что мы пережили… Ты ей поверила?! Да как ты могла?!

– Ты мне рассказывал, что имя у какого-то моряка позаимствовал, оно тебе якобы понравилось… – напомнила ему Сабета. – Ты сам в это верил? И сейчас веришь? Откуда тебе знать, выдумки это или нет? Может, все это за тебя кто-то выдумал, а ты теперь чьи-то выдумки повторяешь…

– Да как ты смеешь?! Как ты вообще можешь такое говорить?! – Гнев раскаленным клинком полоснул по сердцу Локка. – Ты меня бросила! Ты мной помыкала, как хотела! Ты меня опоила – а я все равно к тебе возвращаюсь, раз за разом, как дурак. А теперь, стоило этой картенской ведьме какой-то хрени наговорить с три короба, ты на меня смотришь, будто я вообще с неба свалился. Ох, погоди… тьфу ты…

Стыд и способность соображать вернулись к Локку, как обычно, с запозданием, будто гости, явившиеся на вечеринку к шапочному разбору. Щеки Сабеты запылали, она открыла рот, но так ничего и не сказала, а просто повернулась с изящной решительностью разгневанной женщины, распахнула балконную дверь и исчезла в сумраке дворца.

Локк, оглушенный барабанной дробью, гулко стучавшей в висках, посмотрел вслед Сабете, потом схватил серебряную чашу с охлажденным вином, взревел и шваркнул ее о дубовый стол. Яства разлетелись во все стороны, вперемешку с осколками стекла. Ледышки и брызги вина попали на жаровню, над которой с шипением взметнулись клубы пара.

– Благодарю вас, Терпение, за познавательный рассказ! – Он пинком отправил осколок бутылки за край балкона. – И за вашу бесконечную доброту, заботу и ласку…

– Я обязана была сказать вам правду, а не холить и лелеять. И оберегать вас от вашего вздорного нрава в мои обязанности тоже не входит. – Она снова накинула капюшон, и лицо ее скрыла тень. – Послушайте моего совета: ваша манера ухаживать за женщинами обеспечит вам одинокую жизнь.

– Да гори оно все огнем! – выкрикнул Локк, сожалея, что ненароком разбил единственную припасенную бутылку вина.

– Мы с вами об этом еще поговорим, – вздохнула Терпение. – А когда пройдут выборы, то обсудим, что делать дальше.

– Я не верю ни единому вашему слову, – прошептал Локк, понимая, что слова его звучат неубедительно.

– Вы не поверили, когда я сказала, что в Тал-Верраре спасла вам жизнь исключительно потому, что мне было совестно. Теперь я говорю, что спасла вам жизнь потому, что мне это было выгодно, но и в это вы верить отказываетесь. Неужели ваша дерзость настолько беспримерна, что даже логику вы применяете избирательно, лишь в том случае, если она приводит к удобным для вас умозаключениям? Несомненно, вы вольны поверить в то, что крохами истины, которые стали известны вам, мы поделимся с обычным человеком. А еще вы вольны раскрыть глаза и признать, что мы даем вам возможность не только узнать секреты своего происхождения, но и искупить вину за совершенное тягчайшее преступление – ведь в теле своей жертвы вы будете пребывать до самой смерти.

Локк молчал, не сводя глаз с остатков несостоявшейся трапезы; подумать только, всего четверть часа назад он собирался готовить ужин.

– Что ж, как вам будет угодно, – сказала Терпение. – Обижайтесь, хандрите, всю ночь терзайтесь – у вас это великолепно получается. Но к утру будьте любезны взяться за работу. Мои юные собратья воображают, что их попытка вас запугать осталась мне неизвестна. Кстати, надеюсь, вы уяснили, что участь Жана Таннена мне совершенно безразлична; ваше примерное поведение – лучший залог его безопасности. – Она медленно подошла к балконной двери, повернулась и добавила: – Да хранят его боги.

Балконная дверь осталась распахнутой. Локк стоял на балконе в полном одиночестве.