Нас опознают, – вздохнул Локк.

– Ни фига! – Жан помотал головой и, как истинный мастер недомолвок, добавил: – Мы выглядим хреново. Подумаешь, еще два усталых путника, с головы до ног в дерьме.

– Волантен уже наверняка в Картен вернулся, и Сабета ко всем воротам соглядатаев отправила. – Локк многозначительно коснулся пальцем виска. – Мы с тобой поступили бы точно так же.

– Ты слишком высоко оцениваешь нашу предусмотрительность, – хмыкнул Жан.

На возвращение в Картен ушло четыре дня. На второй день приятели выпрягли лошадей и, забрав из дилижанса все мало-мальски ценное, спихнули его в овраг, а сами отправились верхом, на старых седлах, найденных в ларях. Преследования лашенских констеблей Локк и Жан не опасались, но изгнанный из дилижанса путешественник мог отправить в погоню наемников. На древних трактах между городами-государствами ничьих законов не признавали, а потому столб пыли на горизонте обычно грозил путникам большими неприятностями, а то и смертью.

Наконец вдали показались смутные очертания города, но путь до городских ворот занял еще полдня – прибрежный тракт шел к Картену с востока, изгибаясь между холмов и деревушек на склонах.

– Может, ты и прав, – признал Жан. – Если спрятаться не удастся, то лучше взять нахрапом, пока она не опомнилась. Один ход у нас наверняка есть.

– Вот мы прямо к ней и заявимся! – Локк поморщился, стряхивая дорожную пыль с чумазых щек.

– Зачем?

– Завершить беседу.

– Тебе не терпится на корабль вернуться? С парой громил я справлюсь, но людей у нее больше чем достаточно.

– Я уже все обдумал, – заверил его Локк. – Есть один тип, который нас мимо охранников проведет.

– Как это?

– Очень просто. У Вордраты панталоны в обтяжку.

– И при чем тут это?

– А при том… Скоро сам увидишь. Тебе понравится.

– Как скажешь, – вздохнул Жан. – Раз я ничего толкового давно не делал, то сейчас незачем и начинать.

Локк и Жан смешались с толпой торговцев, охранников, таможенных чиновников, караванщиков и прочих путешественников. В отличие от чисто выметенных картенских улиц, Двор Праха с его пылью, грязью, грудами мусора и горами навоза как две капли воды походил на караванные стоянки в любом другом теринском городе.

Пока скучающие констебли расспрашивали путников, Локк напряженно вглядывался в толпу: люди Сабеты, скорее всего, работали парами – один для виду занимался каким-то делом, а второй в это время всматривался в новоприбывших. Локк, насчитав пять пар возможных соглядатаев, сокрушенно помотал головой: ну и что с того?

Однако же в суматошной толчее явно происходило что-то необычное, и по давней привычке опытного карманника Локк настороженно заозирался – гомон и шум толпы во Дворе Праха весьма отличались от повседневной суеты.

Жан это тоже заметил и спросил у одного из констеблей:

– Что случилось?

– Да Сущности… Вы не слыхали, что ли? – Женщина кивнула на древнее изваяние посреди площади, у которого толпились люди. – Вон, глашатай сейчас снова объявит.

На постамент статуи взобралась крошечная, локтя в четыре ростом, девушка в голубом камзоле; у подножия застыл человек в таком же мундире, сжимая в руках жезл городского герольда.

– ПРОШУ ВНИМАНИЯ, горожане и гости Картена! – зычно выкрикнула девушка.

Локк удивленно уставился на нее: похоже, ее легкие силой не уступали кузнечным мехам.

– Выслушайте ОФИЦИАЛЬНОЕ СООБЩЕНИЕ Конселя! – продолжила она. – Напоминаю, что РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЛОЖНЫХ СЛУХОВ является государственным ПРЕСТУПЛЕНИЕМ и виновные будут сосланы на МУСОРНЫЕ БАРКИ! ШЕСТЬ ДНЕЙ НАЗАД скончался Венцезлав Вальгаша, правитель королевства Семи Сущностей. Король не оставил ЗАКОННОГО НАСЛЕДНИКА и не назначил преемника. В королевстве началась гражданская война! ЭМБЕРЛЕН, кантон на восточной окраине королевства Семи Сущностей, изгнал своего правителя и объявил о создании СУВЕРЕННОЙ РЕСПУБЛИКИ. Картенский Консель отказывается признать суверенитет Эмберлена и призывает всех картенцев ВОЗДЕРЖАТЬСЯ от поездок на север до окончания военных действий и смуты в королевстве Семи Сущностей.

– Ни фига себе, – присвистнул Локк. – А Сабета-то была права. В Сущностях действительно смута началась. Ну и дела!

– Да, теперь об афере с аустерсалинским бренди придется надолго забыть, – вздохнул Жан.

– Ну, еще что-нибудь придумаем, – мечтательно сказал Локк. – В смутное время много ценного барахла вывезти пытаются. Ладно, нам, вообще-то, задерживаться некогда.

Они вывели усталых лошадей на широкую улицу, ведущую на запад, проехали по тряскому вздыхающему стеклянному мосту, пересекли Двор Богов, затянутый дымом благовоний, и свернули на Вечерний променад. Картен, с его чистыми улочками, пышными зелеными садами и журчащими фонтанами, казался сном, а не настоящим городом.

Появление приятелей у дверей гостиного подворья «Черный ирис» вызвало суматоху среди охранников; два соглядатая торопливо подали условные знаки выглядчикам на крышах, а какой-то быстроногий малец скрылся в переулке. Локк остановил лошадей на обочине, где обычно стояли кареты, и спрыгнул с седла, но тут же споткнулся, подняв облако дорожной пыли, и едва не упал – затекшие ноги не держали. Лошадь, не питавшая к нему ни малейшей привязанности, дернула ухом и клацнула зубами.

– Эти скакуны – личная собственность госпожи Верены Галанте, – объяснил Локк встревоженному привратнику. – Они требуют особого обращения.

– Простите, сударь, но…

– Не прощаю. Немедленно отведите их в конюшню, – велел Локк и решительно взялся за дверную ручку, но Жан его удержал и вошел первым.

В прихожей их встретили вышибалы, знакомые Жану и Локку по первому визиту в «Черный ирис».

– Охренеть! – только и успел произнести один.

Немедленно вслед за этим произошел ряд быстрых, шумных и весьма неприятных событий, от которых, впрочем, не пострадали ни Локк, ни Жан. Один вышибала распростерся на полу, а вторым Жан, как тараном, пробил дверь, и Благородные Канальи беспрепятственно вошли внутрь.

В приемной их ждал Вордрата, в безупречном наряде с черным ирисом в петлице. Доверенного секретаря госпожи Галанте сопровождали четыре охранника с дубинками в руках. Остальные гости, разнаряженные в пух и прах, поспешно бросились к дверям и к лестнице.

– Господа, в нашем заведении существуют строгие правила, запрещающие избивать прислугу до потери сознания, – заявил Вордрата, к ногам которого повалился второй вышибала.

– Лазари, твоя очередь, – предложил Жан.

– Спасибо. – Локк протянул под нос Вордрате пустые ладони. – А теперь веди нас к госпоже Галанте.

– Увы, господа, это невозможно, поскольку вам сейчас наставят синяков и вышвырнут с черного хода.

– У нас дело не терпит отлагательств. – Локк, стремительно подступив к Вордрате, схватил его одной рукой за яйца и крутанул тонкий шелк панталон. – А там поглядим, как лекарь с твоими синяками будет разбираться.

Вордрата взвыл, а лицо его приняло великолепный лилово-синий оттенок, обычно встречающийся на виноградниках в период сбора урожая. Охранники нерешительно сделали шажок вперед, но Локк, предостерегающе воздев свободную руку, обратился к Вордрате:

– Ты бы приятелей своих попридержал. Силенок у меня маловато, но много и не требуется, верно? Я ведь так могу скрутить, что потом лет двадцать штопором ссать будешь.

– Пошли вон! – охнув, пролепетал Вордрата.

Охранники медленно попятились.

– Отведи нас к Верене, – продолжил Локк, – и муди твои драгоценные останутся в целости и сохранности.

Не ослабляя крепкого болезненного захвата, способного лишить доверенного секретаря всякой надежды на продолжение рода, Локк подтолкнул Вордрату к лестнице. Охранники беспомощно переминались в сторонке.

– Ну что, говнюк, на этот случай у тебя никаких колкостей не заготовлено? – осведомился Локк. – Вот уж не думал, что мужика за причинное место вести – почти как за кормилом на лодке стоять.

– Ты… каморрский щенок… твою мать…

– А вот если ты завершишь свою мысль, то я тебе муди оттяну, как тетиву на арбалете.

Вордрата провел Локка и Жана по лестнице на второй этаж, к двери той же обеденной залы, где они уже встречались с Сабетой. Охранники, держась на приличном расстоянии, последовали за ними. Вордрата толкнул задом дверь, за которой Сабета уже дожидалась приятелей.

Одета она была в черные панталоны, короткий коричневый камзол и сапоги для верховой езды – в таком наряде удобно и бумаги подписывать, и в окна сигать. Прическу скрепляли лаковые шпильки, наверняка служившие и оружием. За спиной Сабеты грозно высились три охранника с тяжелыми дубинками и щитами в руках.

– Привет, Верена, – как ни в чем не бывало поздоровался Локк. – У нас тут неподалеку дела были, вот мы и решили к вам заглянуть, проверить, правду ли говорят, что у Вордраты яйца отсохли.

– А не грубовато ли действуете? – осведомилась Сабета.

– На моих новых панталонах след твоего сапога остался, вот я и огорчен сверх меры. Вели своим приятелям уматывать.

– Очень мило! Может, мне себя сразу по рукам и ногам связать?

– Нам надо поговорить.

– Отпусти Вордрату – и поговорим.

– Как только я пальцы разожму, тут-то на нас и набросятся. Нет уж, считай, что я поумнел. Резко.

– Обещаю, что…

– Ха! – выкрикнул Локк. – Обещает она!

– Значит, доверять мы друг другу не намерены?

– Это тебе мы доверять не намерены. Не я же…

– Не надо переходить на личности! – Сабета с нескрываемым раздражением уставилась на Локка.

По собственному опыту Локк хорошо знал, что Сабета, загнанная в угол, пышет злобой, в отличие от Жана, который в таких случаях наливался холодной яростью. Сейчас ясно было, что Сабета не представляет, как выкрутиться. Внезапно Локк сообразил, что и сам оказался в смехотворном положении, – ему ничто не угрожало лишь до тех пор, пока он в буквальном смысле слова держал Вордрату за яйца.

– Мне надо с тобой поговорить, – медленно произнес Локк. – И больше ничего. Похищать тебя я не собираюсь и пальцем тебя не трону. Клянусь памятью двоих мужчин, которые были дороги нам обоим.

– О чем ты…

Свободной рукой Локк изобразил два условных сигнала, знакомых Сабете с детства:

«Кало. Галдо».

Сабета посмотрела ему в глаза; в холодном взгляде что-то мелькнуло… Облегчение? Наконец она резко произнесла:

– Уходите все. Моих гостей без моего приказа не трогать. Отпусти Вордрату.

Локк разжал пальцы. Доверенный секретарь, обессиленно сползя по стене, свернулся на полу жалким клубочком. Охранники Сабеты медленно вышли из зала.

Жан склонился над Вордратой.

– Я его отсюда уберу. А вы пока побеседуйте. – Жан с легкостью подхватил щуплого секретаря на руки и вынес его за дверь.

Локк с Сабетой снова остались наедине.

– По-моему, не стоит употреблять эти имена как волшебное слово всякий раз, когда между нами возникает… взаимонепонимание, – укоризненно промолвила Сабета.

– Мне и самому тошно. Но я же не виноват, что…

– Да брось ты!

– Нет уж! – вскричал Локк, дрожа от голода, гнева и возмущения. – Ты от меня так просто не отделаешься. Я не позволю тебе попирать мои чувства только потому, что они мешают твоим замыслам.

– Твои чувства? Мы оба выполняем задание картенских магов, а не в детские игры играем.

– Ты моей слабостью воспользовалась.

– Ну да, – кивнула она. – Как нас с тобой учили. Я тебя обманула, потому что хотела тебя обмануть. Да, мне очень жаль, что это причинило тебе боль, но у нас такая работа.

– Я не о том. Ты меня не просто обманула, ты сыграла на моих чувствах. О которых тебе прекрасно известно. Потому что у меня есть единственное слабое место – ты. А ты этим воспользовалась.

– Ну конечно, женщина всегда виновата в том, что мужчина думает не головой, а причинным местом. Знакомая история. И что теперь, жизнь кончилась? Мир остановился?

– Сабета, я же не маленький. Я не о постели тебе толкую, а о доверии.

– Я тебя в плавание отправила для твоей же пользы, Локк. Не только потому, что о здоровье твоем беспокоилась, и не только для того, чтобы ты мне не мешал. Я так и знала, что из-за своего дурацкого наваждения ты не успокоишься, пока мозги в лепешку не расшибешь.

– Великолепно! Замечательно придумано! – воскликнул Локк. – По-твоему, за эти девять дней я о тебе и не вспоминал ни разу?!

Ей хватило совести отвести глаза.

– И о чем ты вообще говоришь? Сначала заявляешь, что объяснять ничего не намерена, теперь утверждаешь, что это все для моей же пользы! – Локк, разгорячившись, расстегнул ветхий, слишком просторный камзол для верховой езды, позаимствованный в дилижансе. – Между прочим, ты не дурацкое наваждение!

– Я – взрослая женщина, которая пытается тебе объяснить, что нельзя перевести часы на пять лет назад из-за того, что тебе недостает смелости еще за кем-то приударить.

– Ах, это мне смелости не хватает? Да кто ты такая, чтобы о моей смелости рассуждать?! Ты вообще знаешь, какая смелость нужна, чтобы к тебе подступиться? Чтобы твое проклятое самовлюбленное позерство – ах, я вся такая великая страдалица! – вытерпеть?!

– А ты самонадеянный, наглый и чванливый фанфарон!

– Вот посмей только сказать, что я тебе никогда не нравился, – процедил Локк, медленно подходя к ней. – Что ты меня всегда презирала. Что я ни капли твоего уважения не заслуживаю. Что тебе со мной было плохо. Ну скажи – и все будет кончено.

– Упертый, одержимый…

– Скажи, что ты меня видеть не рада.

– Нахальный…

– Я и сам все это знаю!

Внезапно они оказались в шаге друг от друга.

– Не ищи оправданий! – воскликнул Локк. – Скажи, что ты меня терпеть не можешь. Иначе…

– Ты… ой, Локк, если честно, то от тебя смердит. Вонь страшная.

– Да неужели? Наверное, в Картен лучше было вплавь возвращаться!

– А нечего было с корабля сбегать. Я, между прочим, строго наказала, чтобы вам каждый день ванну предоставляли.

– Если ты так хотела удержать меня на корабле, надо было самой там остаться, – возразил Локк.

– Наряд у тебя нелепый… – Сабета задумчиво коснулась пальцами его щеки, отчего Локк едва не лишился чувств. – И ноги колесом. И похоже, ты с дороги всю пыль собрал…

– Ага, не можешь! Не можешь ведь, правда?

– Чего не могу?

– Не можешь меня прогнать. Не можешь мне честно в глаза взглянуть – и солгать. Ты вовсе не хочешь со мной расстаться.

– Я с тобой объясняться не намерена.

– Сабета, ты лучше камзол свой запахни, а то из-под него совесть выглядывает.

– Мы оба на службе у картенских магов, – сердито прошептала она. – Мы оба приехали сюда по своей воле – и потому, что другого выбора у нас не было. Так что сейчас мы оба оказались в весьма шатком положении. А если нас заподозрят в чрезмерном дружелюбии, то один из нас погибнет.

– Знаю, – кивнул он. – Мы должны действовать осмотрительно. Между прочим, личную жизнь нам никто не запрещал.

– Увы, наша личная жизнь неразрывно связана с нашими делами. – Сабета со вздохом стряхнула с камзола пыль, слетевшую со щеки Локка. – И все дела у нас – личные.

– Отужинай со мной.

– Что?

– Я тебя на ужин приглашаю. Ну знаешь, трапеза такая. Мужчина обычно приглашает женщину на ужин. Вот если не веришь, кого хочешь спроси, тебе подтвердят.

– И ради этого ты моему секретарю яйца выкрутил?

– Ты же сама сказала, что мы не дети и в детские игры не играем. Мы сами в ответе за свою жизнь и, что бы ни происходило, сами ею распоряжаемся. Вот пожелаем – и переведем часы назад. Наши часы, что хотим, то и делаем.

– Это безумие.

– Нет. Две недели назад больше всего на свете я хотел умереть. Вот это было безумие. Две недели назад я вот настолько к нему приблизился… – Он сжал в щепоть большой и указательный палец. – На черном пороге смерти стоял. И после этого всякой хренью больше заниматься не намерен. Может, это все остальное и усложнит. Ну и пусть. Ты – мое главное осложнение. И я хочу его больше всего на свете. Ты – мое любимое осложнение. Даже когда ты мое доверие предаешь.

– Знаешь, что смердит хуже застарелого пота? Жалость к себе.

– Ну, после встречи с тобой у человека, кроме жалости к себе, больше ничего и не остается, – вздохнул Локк. – А если серьезно, то мы всего добьемся, если захотим. Только ты тоже должна захотеть. Я тебя ни в чем убеждать не собираюсь… Хотя, может быть…

– Что?

– Может быть, ты уже сама себя в этом убедила.

– Ужин, – задумчиво повторила она.

– С возможностью… последующих осложнений. По договоренности. Выбор за тобой.

Сабета упорно отводила глаза. Воцарилось молчание. У Локка стыла кровь в жилах.

– И куда мы пойдем ужинать? – наконец спросила Сабета.

– А фиг его знает… – Локк, едва не задохнувшись от облегчения, пошатнулся и с трудом устоял на ногах.

Правой рукой Сабета подхватила его за пояс, и оба замерли на несколько секунд, а потом она убрала руку и спросила:

– Что с тобой?

– Мне твой ответ понравился. И вообще, так нечестно – ты мне времени не дала разобраться, где что в этом проклятом городе находится. Так что выбор места тоже за тобой. Завтра вечером.

– На закате, – кивнула она. – Прислать за вами карету?

– Нет уж, вдвоем мы с Жаном к тебе больше не заявимся, – ответил Локк. – Если я через некоторое время не вернусь, придется тебе с ним объясняться. Предупреждаю: он будет не в духе, и успокоить его будет некому. Такая вот мера предосторожности. Устраивает?

– Я себе не враг. – Она заложила руки за спину и смерила Локка взглядом. – И что теперь?

– Не знаю. Наше гостиное подворье еще цело?

– Я Жостену не досаждала. То есть не очень досаждала.

– Тогда я пойду утешать несчастных сироток и придумывать, как над тобой верх одержать.

– Самонадеянный, наглый фанфарон! – беззлобно повторила она.

– Заносчивая стерва, – ухмыльнулся он, пятясь к двери. – Заносчивая, упрямая и неотразимая стерва. Кстати, если я еще раз учую те самые духи…

– А если я учую запах конского навоза и пота, то отправлю тебя в плавание.

– Я ванну приму.

– Дважды. И… Завтра увидимся.

– Непременно, – кивнул он.

До двери он дошел, пятясь, и ужасно гордился тем, что вовремя сообразил не поворачиваться к Сабете спиной. У самого порога в голову Локка пришла еще одна мысль.

– Мы там лошадей позаимствовали, а по дороге их чуть не загнали. Ты не возражаешь, если они у тебя в конюшне постоят?

– Ладно, сделаю тебе одолжение. А…

– Что?

– Что у Жана с лицом?

– Нос сломал, когда с твоего корабля выбирался. Не беспокойся, с Жаном все в порядке. Сломанный нос ему не помеха. Между прочим, Злобные сестрицы у тебя остались.

– Я их верну… скоро. – Сабета едва заметно улыбнулась. – Они будут у меня в заложниках. Чтобы вы себя вели примерно.

– Если тебе так нужны заложники, предлагаю тебе проделать со мной то же, что я только что проделал с Вордра…

– Пшел вон! – сказала она, сдерживая смех.

– И до чего вы договорились? – спросил Жан.

– До ужина, – ответил Локк. – Попробую внести кое-какие разумные предложения, чтобы обезопасить нас от дальнейших морских прогулок.

Беспрепятственно покинув гостиное подворье, Благородные Канальи сели в первую попавшуюся наемную карету и теперь по улочкам, залитым светом закатного солнца и пересеченным косыми тенями городских башен, возвращались на дружескую территорию.

– Ты про сестричек напомнил?

– Напомнил. Обещала вернуть, если я буду паинькой.

– Ну ладно, – прогнусил Жан.

– Ты не сердишься? – спросил Локк, озабоченно напомнив себе, что к приятелю следует обязательно пригласить лекаря.

– Нет, конечно. А ваша беседа, разумеется, не обошлась без намеков на возможность разворошить угасший костер былых чувств?

– Гм, у меня сложилось такое впечатление.

– Что ж, главное – чтобы она тебя больше никакой дрянью не опоила. А так я тобой горжусь. И ни в коем случае не собираюсь удерживать тебя от ухаживаний за женщиной, которую ты всю жизнь обожаешь. В общем, займись делом – и не забывай о личных интересах.

– Спасибо за совет, – ухмыльнулся Локк, чувствуя, как улетучивается напряжение; впрочем, оно вернулось в мгновение ока, потому что на сиденье напротив возникла архидонна Терпение с недовольно поджатыми губами и вперила в Локка укоризненный взгляд темных, как ночь, глаз.

– По-моему, вы чересчур заботитесь о своих удовольствиях в ущерб возложенной на вас ответственности, – холодно промолвила она.

Жан вздрогнул, а Локк, непроизвольно отшатнувшись, воскликнул:

– О всевышние боги! А нельзя встретиться на улице, как обычные люди?

– Я – человек необычный. Хотя ваши недавние похождения весьма забавны, мои соратники крайне обеспокоены действенностью ваших замыслов. Если, конечно, таковые замыслы существуют.

– Претворение замыслов в жизнь пришлось ненадолго отложить, – сказал Локк. – А позора и унижения мы избежали – между прочим, без вашей помощи.

– Допустим, помощь вам была оказана, и немалая.

– То есть когда мы посреди Амателя барахтались и едва не утонули, вы нам на выручку спасателей послали, только мы их не заметили? – уточнил Жан.

– Озеро почти целую неделю штормило, и вас к берегу отнесло, – напомнила Терпение. – Вам это не показалось странным?

– Погодите-ка, вам же запрещено… – начал Локк.

– Ни подтверждать, ни отрицать ваших догадок я не намерена, – заявила Терпение, довольная, как кошка, укравшая сметану. – А вот ваше хваленое воображение в последнее время как-то потускнело. Вполне возможно, что мы вам помогли. Вполне возможно, что наши противники, несколько поступившись правилами, заслуживают строгой отповеди. Однако вы об этом никогда не узнаете наверняка.

– А зачем тогда было нас уверять, что эти ваши дурацкие выборы проводят по самым строгим правилам? – возмутился Локк.

– Ну, вы же сами мне и заявили, что не верите ни одному моему слову.

– А с какого перепугу вы сейчас явились? Что-то важное сообщить желаете?

– Сообщение у меня простое: думайте о деле, Локк Ламора. Вам поручили добиться победы для нас, а не любви для себя.

– Я добьюсь и того и другого. Вы предоставили мне полную свободу действий. Или теперь от уговора отступаете?

– Я просто напоминаю…

– Мое безразличие к вашим напоминаниям настолько осязаемо, что из него можно кирпичи лепить. Ну есть у меня свобода действий или нет?

– Есть, – вздохнула архидонна. – Но советую вам с превеликой осторожностью испытывать наше терпение. Помните, что ленивого коня плетью подгоняют.

– Вы однажды сказали, что ваши соратники больше всего на свете любят, когда их другие развлекают. Поэтому будьте так любезны, заткнитесь и усаживайтесь поудобнее: развлечения вам мы устроим.

– Очень на это надеюсь, – промолвила она и в следующий миг исчезла, даже складки платья не зашуршали.

– Тьфу ты, – вздохнул Локк. – Вот скажи, если б я так умел, то раздражал бы гораздо меньше, правда?

– Не меньше, а больше, – поправил его Жан. – И я б тебя давным-давно прибил. Вот, кстати, знаешь…

– Что?

– Ну ее, пусть в преисподнюю отправляется, скорпионов облизывать. Не обращай внимания. Вы с Сабетой пока разбирайтесь, что там у вас за пять лет произошло, а я за делами присмотрю.

– Ох, хвала богам! – Никорос торопливо опустил недопитый бокал на стойку в обеденном зале гостиного подворья Жостена. – Где это вы пропадали?

– В дороге, приятель, в дороге. – Локк ухватил его за плечи, стащил с табурета и скрипнул зубами: зрачки Никороса были расширены, а изо рта едко пахло каким-то алхимическим зельем. – Улаживали важные и весьма секретные дела. Что происходит?

– У нас возникли непредвиденные осложнения, – озадаченно промолвил Никорос. – Точнее, нас разбили в пух и прах. В чертогах удачи делают ставки на то, что после выборов партия Черного Ириса займет четырнадцать мест в Конселе…

– Великолепно! – воскликнул Локк; как только он сообразил, что ему предоставлена полная свобода нести полную чушь, его охватил головокружительный восторг. – Замечательно! Так и было задумано. Мы с господином Калласом очень старались создать ложное впечатление, что в партии Глубинных Корней царит абсолютный хаос. Понимаете? Мы заманили черноирисовцев в западню!

– Правда?! – ахнул Никорос; надежда словно бы придала ему сил, и бледные щеки раскраснелись с пугающей быстротой. – Какой превосходный замысел!

Спиртное, алхимические снадобья и «внушения» картенских магов сделали казначея глубинников податливее мокрой губки.

– Вот и я о том же… – удрученно вздохнул Локк. – А теперь пригласите к нам лекаря, а еще – зовите всех наших верных сторонников и переписчиков, и через пять минут пусть все соберутся в зале приемов. Ну ступайте! – поторопил он Никороса и обернулся к хозяину заведения. – А вы, Жостен…

– К вашим услугам, господин Лазари.

– Несите еды, да побольше, чтобы пяти голодным обжорам хватило.

– Я уже распорядился.

– Да благословят вас боги! Да, и кофе для господина Калласа не забудьте. Погорячее и покрепче, чтоб горло обжигало и дыры в стенах выедало. Как вы тут без нас поживаете? Надеюсь, все обошлось без неприятных происшествий?

– Охранники десяток лазутчиков изловили, бока им намяли и отправили восвояси. Ну и соглядатаи черноирисовцев по округе шныряют.

– Ничего страшного, мы ими скоро займемся, – пообещал Локк и поманил Жана за собой.

Приятели прошли через толпу посетителей, обмениваясь дружескими приветствиями со сторонниками партии Глубинных Корней, поднялись на галерею второго этажа и вошли в пустующий зал приемов.

– И что дальше? – спросил Жан. – У тебя хоть какие-то мысли есть?

– Да так, дерьмо всякое искрит, – ответил Локк. – Ничего, глядишь, и разгорится. – Он уселся в кресло и стряхнул пыль с грязного рукава. – Поднимем шум, пусть Сабета поволнуется, а мы тем временем что-нибудь придумаем. Начнем с детских забав, порезвимся, а потом станем доставлять черноирисовцам серьезные неприятности. Жаль, в Картене нет ни сообразительных сорванцов, ни Путных людей, знающих свое дело.

Каморрские преступники всегда с презрением относились к своим собратьям в других городах, а картенских воров и вовсе ни во что не ставили. Даже если в Картене и существовали какие-то шайки, то они не обладали ни дерзостью, ни свирепой гордостью, ни изобретательностью каморрских, вераррских или лашенских Путных людей.

– Это из-за Предстояния, – вздохнул Жан. – Картенские маги всех местных жителей к послушанию приучили.

Слуги внесли кофе и подносы с едой. Локк с жадностью накинулся на хлеб и мясо, стремительно поглощая все без разбора и не чувствуя вкуса. Жан прихлебывал кофе и осторожно жевал ломоть хлеба, время от времени морщась от боли.

Чуть погодя в зал вошла темнокожая седовласая женщина с кожаным саквояжем.

– Меня зовут магистра Триасса, – представилась она, разглядывая Жана. – Хм, знакомая картина.

Она приступила к осмотру, из вежливости не обращая внимания на исходящую от приятелей козлиную вонь.

В зале приемов появился Никорос с десятком помощников.

– Как вы вовремя! – Локк поспешно дожевал остатки угощения. – Пришла пора вывалять проклятых черноирисовцев в дерьме. Ну, перья к бою! А как все запишете, сдайте бумаги Никоросу, он распределит обязанности. Во-первых, немедленно подготовьте послание начальнику лашенских констеблей – выясните, кто сейчас эту должность занимает, и сообщите, что в конюшнях гостиного двора «Черный ирис» стоят четыре лошади из упряжки дилижанса, похищенного на тракте в Лашен. На шее каждой лошади есть хорошо заметное клеймо. Картенским властям пока неизвестно об украденном имуществе. Подпишите послание «Друг» и отправьте в Лашен первым же почтовым кораблем.

Жан хохотнул, а потом невольно охнул: магистра Триасса продолжала осмотр.

– Завтра мы пополним партийную казну, – расхаживая по залу, объявил Локк. – Тысячу дукатов следует раздать нашим верным людям – от пяти до двадцати дукатов каждому – и отправить их в чертоги удачи, делать ставки на победу партии Глубинных Корней. Наше внезапное воодушевление и уверенность в победе заставят противников усомниться в своих силах и заподозрить, что нам известно то, чего они не знают. Еще тысячу дукатов потратим на вино и пирожные: все эти лакомства следует разложить по корзинкам, увить их зелеными лентами и разослать почтенным горожанам – лавочникам, торговцам, алхимикам, переписчикам, лекарям, из тех, кто не объявил себя сторонником партии Глубинных Корней. Нам надо привлечь новых избирателей.

– Ох, нашему высшему партийному руководству это не по нраву придется, – возразил Никорос. – Видите ли, считаться сторонником Глубинных Корней – большая честь, и мы к этому относимся весьма взыскательно. С улицы людей не набираем и на приемы приглашаем только тех, кто этого действительно заслуживает.

«Теперь понятно, почему вы, придурки, вот уже второй раз победы добиться не в силах, – подумал Локк, пригубив кофе. – Надо же, подход у них исключительный!»

– Никорос, а кому поручено осуществлять руководство избирательной кампанией? – холодно осведомился он.

– О боги, конечно же, вам, сударь! Я ни в коей мере не пытаюсь…

– Если понадобится, наберем людей с улицы. Я лично вручу мешок золота каждому тупорылому косоглазому межеумку, который свою подпись сможет накорябать. В следующий раз, когда вы усомнитесь в правильности моих распоряжений, вспомните, что наши противники не разделяют ваших утонченных вкусов и священных традиций. Их заботит только одно – победа на выборах.

– Да-да, безусловно.

– Итак, корзинки с бесплатным угощением дарим всем. При этом взамен ничего не требуем – ни клятв, ни обещаний. Пока не требуем. А вот как горожане к нам любовью воспылают, начнем им руки выкручивать. Далее, не поднимая шума, выясните, кому из наших сторонников грозят неприятности – ну там, долги, судебные разбирательства и все такое. Составьте список, передайте его мне, и мы их трудности разрешим. В обмен на преданное служение. А еще мне срочно нужен список черноирисовцев, испытывающих подобные же затруднения, то есть тех, кому грозят долги, судебные разбирательства или какие-нибудь скандалы, и тех, кто замечен в чрезмерном пристрастии к спиртному и алхимическим зельям. Мы плеснем уксуса в каждую рану, насыплем соли на каждую царапину, стрясем запретные плоды с каждого дерева – в общем, будем преследовать черноирисовцев постоянно и неумолимо. Начнем прямо сейчас.

– Всенепременно, – сказал Никорос.

– Кстати, мне нужен хороший алхимик. А еще найдите телегу, пару десятков небольших клеток и… А, вот еще, наловите мне змей. Чем больше, тем лучше.

– Змей? – недоуменно спросил какой-то переписчик. – В смысле…

– В том самом, – кивнул Локк. – Змеи, такие чешуйчатые изворотливые гады. Только не ядовитые! Наловите амбарных ужей, бурых болотниц и ременников. Ну или тех безвредных гадов, что у вас в округе водятся. Пусть этим дети малые займутся – не бесплатно, разумеется. И да, держите это в тайне, никому ни слова. А клетки со змеями в подвал снесите. Магистра Триасса, как обстоят дела у моего почтенного друга?

– Нос сломан, – ответила лекарь. – Судя по вашему благоуханию, вы, господа, немало дней в дороге провели, без отдыха.

– Увы, вы правы, – вздохнул Локк.

– Так вот, к сожалению, нос вправлять придется. Видите ли, у господина Калласа это уже не первый перелом, нос срастался неправильно, так что внутренние перегородки дыхательные пути перекрывают.

– Так вправляйте, – буркнул Жан.

– Для этого понадобятся два бокала бренди, пара помощников и крепкие веревки.

– Вот еще, – отмахнулся Жан. – На эти глупости времени нет, а мне трезвая голова нужна, так что приступайте не мешкая.

– Прошу прощения, господин Каллас, но меня не прельщает мысль о том, что может произойти, если такой силач, как вы…

– Магистра, скорее эти стены обрушатся, чем мой друг самообладания лишится, – заверил ее Локк.

– Что ж, в таком случае за свой визит я потребую двойную плату.

– А получите тройную, – пообещал Жан. – Да вправляйте уже и ни о чем не беспокойтесь. Мне и похуже доставалось, и ничего, стерпел.

Триасса осторожно прикоснулась к голове Жана, расположила пальцы так, будто собиралась отщипнуть нос у непросохшей глиняной статуи, и быстрым движением надавила в строго определенном месте. Жан, не шелохнувшись, издал глубокий трагический стон. В Жановом носу что-то треснуло и с хрустом сдвинулось. Присутствующие ошеломленно ахнули, а Локк невольно передернулся, словно его причинное место окатили ледяной водой.

– Пожалуй, бокал бренди не помешает, – прохрипел Жан, едва шевеля губами; по его щекам струились слезы.

Локк кивнул ближайшей переписчице, и та торопливо направилась к лестнице.

Триасса умело наложила Жану на переносицу алхимическую гипсовую повязку и закрепила бинтом на голове.

– Пару дней придется не снимать, – предупредила магистра. – Впрочем, вы и сами это знаете. Не делайте глупостей и ночью в постели не ворочайтесь. А завтра ко мне заглянете – моя лечебница здесь рядом, через дорогу.

– Спасибо, – пробубнил Жан.

Переписчица вернулась с бокалом бренди, и Жан осторожно влил в глотку карамельную жидкость.

– Ну вот, – вздохнул Локк, – а теперь, когда все мы осознали, на какие подвиги не способны, давайте-ка вернемся к нашим делам. Отдайте списки Никоросу, он все устроит.

– Господа, – взмолился Никорос, прижимая к груди ворох бумаг. – Я очень рад вашему возвращению, но, видите ли, такой объем работы…

– Не волнуйтесь, времени у нас предостаточно, – успокоил его Локк. – Вот только о сне придется забыть. – Он дружески похлопал Никороса по плечу и, понизив голос, прошептал: – А если еще одна крупица алхимического зелья попадет вам в нос, то занимаемая вами должность окажется свободной. Понятно?!

– Ах, сударь, извините, виноват. Просто вы исчезли, и все пришли в такое смятение, что…

– Что ж, теперь смятение рассеялось, поэтому немедленно приступайте к работе. А нас ждет горячая ванна. И как только мы вернемся в лоно цивилизации, приведите ко мне алхимика и представьте список черноирисовцев. Видите ли, наших дальнейших действий с превеликим нетерпением ожидают две весьма важных особы, а, как вам известно, женщины ждать не любят. За дело, Никорос!

– Все будет исполнено, господин Лазари.

– Погодите, Никорос…

– Слушаю вас, сударь.

– Мне пришла в голову великолепная мысль. Составьте список, приведите алхимика и пригласите к нам констебля. Желательно такого, которого легко подкупить.

– Сударь, это может занять…

– Не позже сегодняшнего вечера, Никорос.

В апартаментах Локка и Жана дожидались ванны, наполненные горячей водой, подносы с угощением и несметное число полотенец, скребков, щеток и благоуханных притираний, которых с лихвой хватило бы на целый гарем чрезвычайно чистоплотных одалисок. Смыв дорожную пыль и облачившись в незапятнанные наряды, приятели вернулись в зал приемов, где их уже дожидался Никорос с новой охапкой бумаг.

Локк торопливо, хотя и не без труда, разобрал Никоросовы каракули и пробормотал:

– Превосходно… Долги, долги, сплошные долги. Похоже, наши приятели-черноирисовцы любят азартные игры. И кто же им деньги ссужает?

– Люди из торгового сословия обычно обращаются к Пятому сыну Лусидию, в Вел-Верда… у него там чертоги удачи, а сам он живет в квартале Исла-Мерро.

– Великолепно, – сказал Локк. – Владелец игорных домов – как раз тот, кто нам нужен. А его политические пристрастия нам известны?

– Выборы его не интересуют, и ни одну из партий он не поддерживает.

– Замечательно, – сказал Локк. – Вот его мы с господином Калласом и навестим среди ночи, как и полагается заботливым лекарям.

– Лекарям?

– Ну да. Видите ли, мы убедительно докажем ему, что если он не последует нашим советам, то состояние его здоровья стремительно ухудшится. Кстати, где алхимик и констебль?

– Сейчас прибудут, господин Лазари.

Застенчивые луны, любимицы воров, прятались в темной вате туч, а резкие порывы южного ветра наполняли улицы запахами озерной воды и дыма кузнечных горнов. В сумрачной дали, на острове Кувалд, тускло светились багряные огни плавильных печей, хорошо заметные из окна спальни Пятого сына Лусидия в третьем этаже его особняка.

Локк оценивающе оглядел ночную панораму города и, повернувшись к кровати, разбудил Лусидия пощечиной.

– М-мы-м-м-ы, – промычал толстяк, но Жан, стоявший в изголовье, проворно зажал ему рот ладонью и, ухватив за грудки свободной рукой, приподнял на подушки.

– Ш-ш-ш! – Локк уселся в изножье кровати и, приоткрыв заслонку воровского фонаря, направил узкий лучик света на лицо бородатого заспанного картенца, носившее следы продолжительного знакомства с содержимым винных бутылок. – Разумеется, первым делом тебе захочется сопротивляться, но я очень советую сначала подумать, где именно и как глубоко я тебя пропорю при малейшем твоем движении. Кстати, нашей дальнейшей беседе это нисколько не помешает. – Он медленно вытащил из ножен длинный стальной клинок, тускло блеснувший в луче фонаря, и с нарочитой угрозой приложил его к ногам Лусидия. – А потом тебе, конечно же, захочется позвать на помощь того здоровяка, который входную дверь охраняет, – продолжил Локк, лицо которого скрывала серая холщовая маска. – Дело в том, что мы его спать уложили, будить не советую, так что не поднимай шума, когда мой приятель ладонь с твоих губ уберет.

– А вы кто? – пролепетал Лусидий.

– Кто мы – не важно. Гораздо важнее, что мы тебя во всем превосходим. От нас тебе защиты не измыслить и схорониться тоже негде. Так что если нам захочется, то мы тебя каждую ночь навещать будем.

– А что… что вам от меня нужно?

– Вот, взгляни. – Локк вложил кинжал в ножны и развернул лист пергамента, на котором были разборчиво выведены имена партийных чиновников-черноирисовцев и их влиятельных сторонников, тщательно отобранные из длинного списка избирателей. – Среди этих людей есть твои должники?

Лусидий, сощурившись, вгляделся в пергамент и пробормотал:

– Да. Почти все они мне должны.

– Вот и славно. А поскольку у тебя неожиданно возникла острая нужда в деньгах, ты потребуешь немедленного возврата ссуд со всех своих должников.

– Но… ы-ы-ых-х-х-х.

Внезапный хрип Лусидия объяснялся тем, что Жан решил напомнить ростовщику о своем присутствии с помощью умелого приложения мускулистой руки к заплывшей жиром шее.

– Меня больше интересует не твое мнение, а то, как быстро ты мое приказание исполнишь. – Локк дал Жану знак ослабить хватку. – Потребуй деньги у должников, иначе тебя постигнет череда неудач. В игорных домах пожары начнутся, да и твой особняк сгорит в одночасье. А еще невзначай охрометь можно… Понятно тебе?

– Да…

– Кстати, об острой нужде в деньгах… – Локк поднес к лицу Лусидия толстую суму, в которой позвякивали монеты – фунтов десять, не меньше.

Лусидий вытаращил глаза.

– Надо же, тайник в полу! – притворно изумился Локк. – Между прочим, я такие сыздетства с закрытыми глазами находил. Вот ты с утра и начнешь у должников деньги собирать – все до последнего медяка. Исполнишь все в точности – вернем тебе твои сбережения и сотню дукатов прибавим для полного счета. Так будет по справедливости, верно?

– Д-да…

– А если не исполнишь, то денежки твои тю-тю! – Локк угрожающе понизил голос. – Захочешь меня обмануть – разделаю, как окорок. В общем, с утра делом займись, и не вздумай нас искать. Мы тебя сами отыщем, когда понадобится.

– А скажите, пожалуйста, – начал Жан, задумчиво изучая карту с изображением всех островов, кварталов и улиц Картена, – за кого обычно голосуют жители каждого из округов?

На следующий день после полуночного визита к Лусидию Локк с Жаном пригласили в зал приемов Дурную Примету Дексу и Первого сына Эпиталия. В одном из кресел крепко спал Никорос – то ли действительно утомленный тяжкими трудами, то ли под действием алхимических снадобий. Локк решил пока его не будить.

– За нас голосуют все самые уважаемые горожане, молодой человек, – объяснила Декса, указывая на юго-восточную часть карты. – Вот – Исла-Мелия, Исла-Федра и Исла-Жонкен, иначе называемые Три сестры. Здесь обитают люди состоятельные, из старинных родов. Жители Филиграни и Исла-Воргалы, как правило, тоже голосуют за партию Глубинных Корней.

– А за наших противников голосует население торговых кварталов, – добавил Эпиталий. – Вот, остров Кувалд, Исла-Барреста, Исла-Мерро, Исла-Лакор и Исла-Агарро, там располагаются лавки и всякие мастерские. – Он, попыхивая трубкой, выпустил из носа две толстые струи табачного дыма, которые на мгновение белыми облачками повисли над цветной картой города. – Здесь живут новоиспеченные богачи, которые недавно получили право голосовать. На их грамотах еще чернила не просохли.

– Значит, пять против пяти, – задумчиво произнес Локк. – А что происходит в остальных девяти округах?

– Видите ли, большинство картенцев… – начала Декса.

– Пусть повесятся, – оборвал ее Локк. – А мы поступим вот как: не тратим ни времени, ни денег на те округа, которые голосуют за нас, и на те, которые всегда голосуют за черноирисовцев. На свою сторону нам их склонить не удастся, а наши избиратели к противнику ни за что не переметнутся, верно? Так что обойдемся кое-какими обманными уловками и детскими проказами, а основное внимание обратим на девять оставшихся округов. А много ли у вас сейчас дел в Конселе?

– На время избирательной кампании Консель распускают, – пояснила Декса. – Видите ли, в Картене все так славно устроено, что шесть недель без правительства вполне можно обойтись. Ну, если не происходит ничего из ряда вон выходящего.

– Да благословят боги Предстояние, – еле слышно пробормотал Эпиталий.

– Превосходно! – воскликнул Локк. – В таком случае я попрошу вас об одолжении. Вам потребуется склонить на нашу сторону избирателей, которые еще не определились, за кого отдать свой голос, – причем не в ваших собственных округах, а вот в этих девяти оставшихся. Особое внимание следует уделить влиятельным, почтенным горожанам – сходите к ним с визитами, убедите в своей неотразимости. Сами понимаете, в этих округах важен каждый голос, так что придется потрудиться.

– При всем уважении, господин Лазари, – возразил Эпиталий, – в Картене так дела не делаются.

– А вот наши соперники-черноирисовцы такой возможности не упустят, – напомнил ему Локк.

– Видите ли, почтенные, состоятельные картенцы этого не поймут, – с мягкой настойчивостью произнесла Декса, будто объясняя малому ребенку, что пламя обжигает.

– Да поймите же, что у партии Глубинных Корней – свое достоинство и гордость, – добавил Эпиталий. – Мы кого попало в свои ряды не принимаем, господин Лазари. И унижаться не намерены. Мы же не нищие!

– По-моему, те почтенные горожане, к которым я предлагаю обратиться, будут весьма польщены таким вниманием, – возразил Локк.

– Дело не в них, а в наших сторонниках, – заметила Декса. – Они не одобрят такого поведения и…

– Мне все ясно, – вздохнул Локк. – Значит, не важно, что из-за вашего тщеславия вы уже дважды проиграли выборы. Не важно, что ваши высокие идеалы разделяет лишь горстка напыщенных бездельников. Не важно, что ваше влияние слабеет год от года. Не важно, что, пользуясь вашим попустительством, партия Черного Ириса все больше и больше укрепляется у власти…

– Что вы, господин Лазари! – воскликнула Декса. – Вы чересчур сгущаете…

– Мне поручено добиться победы на этих выборах, – с нажимом произнес Локк, – причем любой ценой, даже если для этого придется разрушить все ваши драгоценные традиции. Если вас это не устраивает, то я немедленно откажусь от взятых на себя обязательств и…

– Нет-нет! – охнул Эпиталий. – Прошу вас, господин Лазари…

Локк в очередной раз стал свидетелем того, как убеждения, внушенные колдовским искусством картенских магов, превозмогают предрассудки, глубоко укоренившиеся в сознании почтенных консельеров. Подозрительное недоверие и сомнения в обращенных на Локка взглядах Дексы и Эпиталия сменились почти священным благоговением, будто он внезапно превратился в пророка.

На всякий случай Локк решил усилить это чувство, сообразив, что лесть не помешает:

– Я бы вас об этом не просил, если бы не был уверен в полном успехе нашего замысла. Вы пользуетесь таким уважением ваших сограждан и внушаете им такое глубокое почтение, что в ответ на вашу просьбу любой из картенцев с готовностью отдаст свой голос за партию Глубинных Корней. Вдобавок достойных горожан выберете вы сами, так что репутация партии нисколько не пострадает. Если вам удастся склонить на нашу сторону сто человек, то наша победа на выборах обеспечена.

Декса и Эпиталий согласно закивали – без особого воодушевления, но вполне искренне.

– Превосходно! – воскликнул Локк. – А сейчас разрешите откланяться, мне предстоит свидание… гм, деловая встреча, которая, смею надеяться, завершится весьма благополучным для нас исходом. Обо всем остальном вам расскажет господин Каллас.

– Вот я сразу заметила, что вы слишком нарядно одеты, – улыбнулась Декса.

– А как же Виа Лупа? – спросил Эпиталий.

– Кто? А, Никорос! Пусть отсыпается, – милостиво заявил Локк. – Ему завтра целый день корзины подарков разносить придется. – Он озабоченно разгладил несуществующие складки на темно-синем камзоле и, стряхнув невидимые пылинки с черного шелкового шейного платка, шепнул Жану: – Если я не вернусь…

– Я до основания разрушу гостиное подворье «Черный ирис» и отправлю Сабету в Талишем.

– Это успокаивает, – вздохнул Локк. – Ладно, я пошел ждать карету. А ты приколи Никоросу записку на грудь – мне срочно нужны алхимик и констебль.

Карету подали точно в назначенное время, и Локк, готовый к любой неожиданности, отправился в дорогу. Окна в экипаже он закрывать не стал, а руку держал в кармане, дабы, в случае необходимости, мгновенно извлечь оттуда кинжал, отмычки, кастет или небольшой ломик.

Впрочем, ничем из вышеперечисленных предметов воспользоваться ему не довелось. Карета остановилась у подножия ярко освещенной каменной башни где-то в квартале Филигрань. По улицам прогуливались изящно одетые прохожие. Лакей в алой шелковой ливрее распахнул дверцу кареты и поклонился:

– Добро пожаловать в «Кругозор», господин Лазари. Вас уже ждут.

Локк вышел из кареты, отчаянно надеясь, что его действительно ждет ужин, а не очередная западня. Взглянув на башню, он вздрогнул от неожиданности: вершину венчала своеобразная карусель – круглые медные клетки, увитые гирляндами алхимических фонарей и подвешенные к какому-то замысловатому механическому устройству, кружили на высоте семидесяти футов над землей, озаряя башню сияющим ореолом.

Лакей повел Локка по тропке, обсаженной живой изгородью. Откуда-то сверху донесся негромкий приглушенный скрип, одна из клеток медленно двинулась вниз вдоль стены башни и опустилась на круглую мощеную площадку шириной ярдов в пять. Лакей нажал два рычага и распахнул дверцу клетки. Взору Локка предстало роскошное убранство внутри… и Сабета.

Она, скрестив ноги на джерештийский манер, сидела на подушках у низенького столика; на ней было платье цвета густых сливок и короткий камзол цвета крепкого бренди, на который волной ниспадали распущенные волосы. Локк, не сводя с нее восхищенного взгляда, покорно, как во сне, вошел в клетку и опустился на подушки напротив. Лакей затворил дверь, и клетка медленно поползла вверх, движимая каким-то невидимым механизмом (хорошо смазанным, дабы не оскорблять изнеженного слуха гостей заведения).

– Если бы ты меня предупредила, я бы с радостью пораньше пришел, – начал Локк.

– Ш-ш-ш! Вся суть в том, что не ты меня должен дожидаться, а я должна тебя встречать, вся такая загадочная и соблазнительная…

– У тебя это всегда хорошо получается, – вздохнул Локк, разглядывая клетку.

Полупрозрачные занавеси, обычно прикрывавшие стенки, были подняты к потолку; сама клетка была сплетена из медных прутьев с просветами в палец толщиной, сквозь которые виднелась панорама северо-восточной оконечности Картена, залитая золотисто-оранжевыми отблесками догорающего заката.

– В Каморре в подвесные клетки преступников сажают, – напомнил Локк.

– А в Картене за это удовольствие приходится платить, – заметила Сабета. – Говорят, «Кругозор» создали по образу и подобию каморрского Дворца Терпения. Якобы запад облагораживает и совершенствует дикие нравы восточных земель.

– Я на западе вот уже несколько лет обитаю, но особого благородства или совершенства в себе пока не ощутил.

– Что верно, то верно. Ты вот даже вина еще мне не предложил, – с притворным укором произнесла Сабета.

– Ох, прости! – Локк вскочил.

На столике стояла откупоренная бутылка и три бокала. Локк наполнил вином два бокала и с преувеличенно учтивым поклоном протянул один Сабете.

– Уже лучше, но ты, похоже, кое-что забыл. – Она кивнула на третий бокал.

В присутствии Сабеты Локку казалось, что его мозг превращается в некую машину, шестеренки которой забиты песком и проворачиваются со скрипом и скрежетом. Он уставился на пустой бокал и вспыхнул жарким румянцем мучительного стыда.

– О боги преисподней! – Он налил вино в бокал и произнес: – Этот бокал наполнен для наших отсутствующих друзей. Пусть Многохитрый Страж неусыпно хранит своих многохитрых слуг – Цеппи, Кало, Галдо и Клопа…

– И пусть они обретут покой и счастье в лучшем мире. – Сабета прикоснулась краешком своего бокала к бокалу Локка.

Оба пригубили вино – выдержанное, крепкое, со вкусом сливы и померанца. Локк снова опустился на подушки. Воцарилось неловкое молчание.

– Извини, пожалуйста, – наконец вздохнула Сабета. – Я не хотела напоминать о грустном.

– Знаю. – Локк отпил вино, считая, что если оно отравлено, то все его надежды и предположения все равно не оправдаются; набор инструментов в кармане камзола теперь выглядел нелепо и жалко. – Тебе цветок понравился? Ну, мой подарок…

– Невидимый цветок? Умозрительный?

Локк, приподняв бровь, выразительно коснулся правого отворота камзола.

Сабета торопливо проверила свой камзол и извлекла бутон багровой розы, без стебля; края лепестков были ярко-алыми.

– Ну ты и проныра, – улыбнулась она. – Подбросил, когда вино наливал.

– А ты следила за бутылкой, а не за кавалером. – Локк притворно вздохнул. – Ничего страшного. Мою гордость и без того растоптали. Надеюсь, тебе цвет нравится. Роза из картенских теплиц. Стебель у нее был, но его в рукаве прятать неудобно.

– Мне нравится. – Сабета бережно положила розу на стол. – Если она, конечно, не взорвется или меня не усыпит.

– Нет-нет, я же обещал, что за это мстить не буду. Но обсудить это все равно придется, так что давай лучше начнем.

– Что обсудить?

– Похищение. Нападение. Изгнание. Алхимические зелья. И тому подобные грязные проделки в отношении тебя, меня или Жана.

– К десяти годам мы уже знали немало способов обезвреживать и обездвиживать противника, – напомнила Сабета. – Для нас с тобой это в порядке вещей. Сегодня я согласилась на перемирие, потому что…

– Предлагаю сделать это перемирие постоянным. Воздержаться от прямых нападок друг на друга. Если уж мы вынуждены состязаться друг с другом, то лучше противопоставлять замысел замыслу, а не прятаться под кроватью из страха проснуться утром не в своей спальне, а на корабле.

– А вот я не боюсь проснуться на корабле.

– Не испытывай судьбу, несравненная, иначе судьба испытает тебя. Может, я сдуру и согласился отужинать с тобой в подвесной клетке, но не забывай о Жане. Предоставленный сам себе, он сотрет твоих охранников в паштет, как гусиную печенку, сунет тебя в сундук и отправит в Талишем.

– Ух ты, какой он грозный!

– Напомни-ка, сколько человек понадобилось, чтобы его утихомирить, пока ты моим отравлением занималась?

– А если наши работодатели сочтут это мировое соглашение сговором?

– Не сочтут. Наоборот, для них развлечений только прибавится. От нас требуют действий в нашем неподражаемом стиле: мозги не вышибать, а запудривать и самим себе задачи усложнять. Признайся, ведь гордость не позволит тебе от этого отказаться.

– То есть ты предлагаешь мне отринуть проверенный, надежный способ, уже доказавший свою действенность, и продолжить состязание в рамках твоих… гм, ограниченных умений – лишь потому, что меня якобы должно согревать осознание своей добродетели?

– Ну если не принимать во внимание мои душевные терзания, а рассмотреть мое предложение трезвым взглядом рассудка…

– Ты изъясняешься как настоящий аферист. Впрочем, я не возражаю. Раз уж из предыдущей схватки я вышла победителем, то давай заключим перемирие. – Она едва заметно улыбнулась. – Относится оно исключительно ко мне, тебе и Жану. Таким образом мы сможем уделить больше времени проведению избирательной кампании. Хороший повод выпить.

– Полный бокал – пустое обещание, – заявил Локк.

Они чокнулись и опустошили бокалы до дна.

– Проигрывает тот, кто допьет последним! – Сабета снова наполнила бокалы.

Они выпили наперегонки. Непринужденный смех Сабеты порывом свежего ветра раздул в сердце Локка пожар угасших было чувств. От выпитого вина потеплело в груди, голова закружилась.

– Ты даже не представляешь, что я готов тебе простить, лишь бы еще раз твой смех услышать!

– Тьфу ты! – Она, улыбнувшись, выразительно закатила глаза. – Все, что ли? Дела побоку, айда за юбками ухлестывать?

– А зачем ты меня спаиваешь?

– Всякая мало-мальски разумная женщина предпочитает держать своих мужчин в подпитии, чтобы они оставались кроткими и послушными.

– Мне нравится, когда ты говоришь обо мне так, будто я тебе принадлежу. Прошу тебя, продолжай.

– Гм, а совсем недавно какой-то грязный оборванец явился ко мне в гостиное подворье и обвинил меня в том, что я жестоко и беззастенчиво играю на струнах его сердца.

– А ты попробуй провести в дрянном седле четыре дня без продыху, посмотрим, какое у тебя настроение будет.

Из башни выдвинулась широкая железная балка, вошла в паз в днище клетки. Лакей, распахнув дверцу из медных прутьев, внес в клетку вино и золоченые блюда с закусками.

– Надеюсь, ты не в обиде, что я за тебя угощение заказала.

– Я полностью в твоей власти… – У Локка громко заурчало в животе.

Сабета, с пониманием отнесясь к состоянию Локка, набросилась на угощение с не меньшей жадностью, чем он.

Среди закусок были и амательские подводные грибы – их полупрозрачные, тонкие шляпки были сварены на пару вместе с ломтиками угольно-черных трюфелей в горчично-солодовом соусе, – и нежные сливочные сыры, и хрустящие золотистые перцы; ломтики пряного хлеба, обжаренные с луком, были политы кисловатым желтым йогуртом, на сиринийский манер. Перемены блюд следовали одна за другой, и каждая сопровождалась обильными возлияниями. Локк, ощущая, как рассудок затягивает туманная пелена, с радостью заметил, что щеки Сабеты покрываются густым румянцем, а улыбка становится все шире.

Лиловые сумерки сменились ночной мглой, и Картен превратился в море смутных теней в зыбкой темноте, мерцающей алхимическими огоньками.

Вот подали основное блюдо – огромную черепаху, искусно слепленную из разных сортов теста и запеченную до золотистой корочки; под тонким, будто пергамент, тестяным панцирем оказалось жаркое из черепашьего мяса и устриц. И Локк, и Сабета с воодушевлением отдали должное изысканному лакомству.

Наконец Сабета, вспомнив о правилах приличия, жеманно приложила краешек шелковой салфетки к губам и спросила:

– Тебе не доводилось на Исла-Схоластику с высоты смотреть? Вон там, у меня за спиной, на противоположной стороне канала? Это он и есть, остров Премудрости. Якобы обитель магов.

– Якобы? Нет, не доводилось. И вообще, я и сейчас его почти не вижу, вино и темнота глаза застят.

– Как ни странно, в непосредственной близости от этого укромного приюта маги позволили высоченные башни возвести. Я этот остров часто рассматриваю. А якобы… По-моему, они там не живут одной большой и дружной семьей, как магистры в Коллегии. Точнее, они живут вовсе не там, а рассеяны по всему городу. Просто им выгодно, чтобы все считали Исла-Схоластику местом их обитания.

– И что, все эти парки, сады и особняки только для виду?

– Нет, конечно. Они там наверняка иногда появляются… – Она допила вино и отставила бокал. – Вот только я ни разу ни одного не видела.

– А как их издалека от обычных людей отличить? У них что, платье особое или дурацкие колпаки? Вблизи – другое дело, татуированные запястья скрыть сложнее, да и ведут они себя высокомерно.

– Я видела, как слуги по острову снуют, повозки разгружают и все такое, а вот чтобы маги по паркам гуляли или друг с другом на улице беседовали… Там нет ни стражников, ни господ, одни слуги. Может, сами маги как-то хитро скрываются от любопытных глаз, не знаю.

– Они вообще странные, – вздохнул Локк, глядя на остатки золотисто-оранжевого вина в бокале. – На что уж я странный, а они еще страннее. И редкостные мудаки, высокомерия хоть отбавляй. Ну, наверное, у странных людей и привычки странные.

– А как по-твоему… – задумчиво спросила Сабета, – ваши… работодатели вам честно объяснили, ради чего они это состязание устраивают?

– Нет, конечно, – фыркнул Локк. – Но это и так ясно. Хотя… ты ведь с нашими магами не встречалась. А твои что из себя представляют? Неужели все прямо и открыто рассказывают?

– Не знаю, – вздохнула она, глядя в ночь. – Все обещанное они мне предоставили, работой моей довольны, и угрозы их самые что ни на есть настоящие… Но вот их скрытность и увиливание настолько раздражают…

– Ты просто не привыкла чувствовать себя одной из фигур на игральной доске, – предположил Локк.

– Ага, – удрученно кивнула она и тут же показала ему язык. – В отличие от тебя, мне такого случая раньше не представлялось.

– Ах ты змеючка! Если бы хорошие манеры не принуждали меня удержаться от язвительного замечания, сударыня, то вы давно бы были весьма чувствительно… уязвлены.

– Будь у тебя хоть толика хороших манер, ужинать с тобой было бы скучно.

– Значит, ты признаешь, что тебе со мной весело?

– Я признаю, что этого я и боялась… – На миг потупившись, она продолжила: – Твое присутствие раздражает меня все меньше, а успокаивает все больше.

– Что ж, – удовлетворенно хохотнул Локк, – я счастлив, что не стал для вас обузой, сударыня.

– Ну что, продолжим трапезу?

– Нет, благодарю покорно. – От дальнейшего обжорства Локка удерживал только недостаток места в животе. – У меня пузо набито, как мешок зерном.

– Вот и славно. Ты чересчур отощал.

Лакей, убрав остатки ужина, положил на стол дощечку с пришпиленным к ней сложенным листком бумаги. Сабета развернула листок и мельком проглядела.

– А это что? – спросил Локк.

– Счет за ужин, – объяснила она. – Здесь его прямо к столу приносят, чтобы гости могли своей грамотностью щегольнуть.

– Смешно… Тоже мне, изысканные манеры западных земель! А что вам сейчас угодно, госпожа Галанте? Пешком пройдемся? Или прокатимся в карете по ночному городу? Или…

– Нет, сейчас мы будем почивать на лаврах. – Она встала из-за стола и потянулась; платье и камзол соблазнительно облегали гибкое тело. – Спасибо за приятно проведенный вечер, но… Пожалуй, с остальным лучше не спешить.

– С остальным лучше не спешить? – переспросил Локк, не в силах скрыть разочарования. – А, ну да, конечно.

– Лучше не спешить, – повторила она. – У нас с тобой за пять лет много всякого накопилось, за один вечер от этого не избавишься.

– Понятно…

– Ох, да не гляди ты на меня, как побитый щенок! – Она приобняла его за пояс и поцеловала в щеку – без пылкости, но чуть дольше, чем позволяла обычная вежливость. – Давай-ка еще раз отужинаем… через три дня. Я подыщу место поинтереснее.

– Через три дня… – пробормотал Локк, все еще чувствуя тепло ее губ на щеке. – Через три дня? Договорились. И попробуй только мне помешать.

– А я и не собираюсь. У нас же перемирие. Я обещала состязаться по-честному. – Она вытащила из кармана пару кожаных перчаток.

– А можно тебя до кареты проводить?

– Мм… вряд ли. – Она лукаво улыбнулась и вытащила из-под стола моток полушелковой веревки. – Я стараюсь соблюдать основное правило плутов и мошенников – заманивать простаков сладкими обещаниями.

Локк недоуменно уставился на нее. Невесть откуда взявшейся тоненькой отмычкой Сабета ловко отперла дверцу клетки.

– Погоди…

– Веревкой я заранее запаслась, – объяснила Сабета. – Правда, не знаю, ради какого случая: то ли для побега, то ли для того, чтобы тебя повесить.

– Серьезно?

– Ну я бы так не сказала, – усмехнулась она. – Зато честно. Спасибо за подарок. Я тебе взамен кое-что оставила.

Она швырнула в распахнутую дверцу клетки веревку, прикрепленную к прутьям пола, и ловко соскользнула по ней в темноту, без обвязки, замедляя ход сапогами и руками в кожаных перчатках; складки платья трепетали, как лепестки цветка на ветру.

– О боги, – прошептал Локк, глядя, как Сабета спускается на землю и исчезает в темноте.

Рассудок, окутанный дымкой винных паров, наконец-то осознал ее последние слова. Локк, торопливо охлопав себя по бокам, обнаружил в левом кармане камзола сложенный лист бумаги. Записка? Любовное послание?

Листок оказался счетом за ужин.

– Эй, с дороги! Прочь с дороги! Скорее! Прочь, если вам жизнь дорога!

По улице громыхала телега, запряженная парой взмыленных лошадей. Возчик, испуганно вытаращив глаза, отчаянно натягивал поводья, то и дело оглядываясь на груз – груду бочек и мешков, один из которых прорвался, и из него валили густые клубы сизого дыма. Внезапно тележное колесо слетело с оси, телегу вынесло на обочину, и все содержимое вывалилось к парадному входу гостиного двора «Черный ирис».

– Алхимический груз! – завопил возчик – тощий седобородый старик в просторной, траченной крысами кожаной накидке, – и бросился выпрягать лошадей. – Эй, несите песок и воды побольше! Ну же, быстрее, пока не взорвалось!

Из разорванных мешков и проломленных бочек повалил дым, в котором то и дело сверкали искры.

Гости, слуги и охранники, выбежав из гостиного двора, тут же бросились врассыпную, а дым пополз в распахнутые двери и тучей накрыл весь особняк. Из тяжелых дымных клубов донеслось зловещее потрескивание, а потом к небу взметнулись языки разноцветного пламени. Возчик торопливо пересек дорогу и подошел к мальчишкам из конюшни «Черного ириса», которые с любопытством таращились на происходящее.

– За лошадьми приглядите! Я мигом вернусь! – Возчик передал поводья одному из мальчишек и юркнул в колышущуюся дымовую завесу.

Пламя разгоралось все ярче, облака дыма – зеленые, багровые и ядовито-желтые – вытянулись гигантскими щупальцами и, извиваясь по-змеиному, поползли вдоль улицы, распространяя едкую вонь чеснока, серы и какой-то мерзкой гнили. Все гостиное подворье окутала плотная пелена жуткого алхимического марева, сквозь которую тускло бронзовел шар полуденного солнца.

Возчик, скрытый клубами дыма, вбежал в переулок, бросил накидку и шляпу за груду пустых ящиков, скинул широкие панталоны и сапоги, оставшись в кюлотах, черных шелковых чулках и изящных туфлях. Наконец, содрав с лица накладную бороду, будто кожуру с плода, Локк Ламора, гладко выбритый и роскошно наряженный, неторопливо прошествовал по внутреннему дворику гостиного подворья.

– Добрый день, господин Лазари!

Сабета ловко спрыгнула с карниза невысокой крыши в десяти шагах от Локка, чуть споткнулась, но тут же присела в реверансе. За ней из распахнутого окна последовали – с меньшей грацией – три охранника и окружили Локка полукольцом. Легкий ветерок колыхнул распахнутые ставни.

– Добрый день, госпожа Галанте! – учтиво ответил Локк. – Что тут у вас происходит?

– Ничего особенного. Мои помощники сейчас все уладят.

– Я бы и сам с превеликим удовольствием вам подсобил. Я тут мимо прогуливался, гляжу – а тут… Ох, кстати, сегодня же партия Черного Ириса какое-то торжество устраивает! Сочувствую! Такая неприятность – дым столбом, пламя полыхает, вонь на всю улицу… Представляю, как вам все это досаждает.

Сабета, подступив к нему поближе, прошипела:

– Да уж конечно, ты все заранее представил, сволочь! Вошел в переулок оборванным стариком, а вышел благородным господином. Ничего другого придумать не мог?

– Так ведь это же классический прием!

– Не классический, а замшелый. Обманет только тех, кто с таким прежде не сталкивался. Ну что, сам со мной пойдешь или мои приятели тебя понесут?

– Позволь тебе напомнить, несравненная, что моя особа неприкосновенна.

– Не смей меня так называть, когда мы делом занимаемся. И не беспокойся, к твоей особе никто не прикоснется. Вот только не воображай, что эта дурацкая проделка сойдет тебе с рук. С какого перепугу ты к дверям моего заведения кучу алхимического дерьма вывалил?

– Большой беды не будет, – заверил ее Локк. – Ну, подымит, повоняет… кстати, водой пламя не зальешь, от воды дыма больше становится… или вони. Ну я точно не помню. Вы уж как-нибудь сами разберитесь.

– Как бы там ни было, придется тебе посидеть в темной комнате и поскучать в одиночестве до тех пор, пока я все не улажу.

– Вот еще! Неужели ты думаешь, что я, утратив всякую осторожность, такого поворота событий не предусмотрел?

– Разумеется, в надежде на то, что я к твоей предусмотрительности тоже подготовилась?

– Ну конечно.

– Что ж, вот мы сейчас и сравним… – Она задумчиво провела пальцем по отвороту своего камзола.

– ЭЙ, ВЫ ТАМ! СТОЯТЬ! – эхом раскатился по двору громогласный окрик.

Из клубящегося дыма выступили три констебля. Их начальник, русоволосый бородач, похожий на здоровенный шмат сала, коснулся Локкова плеча деревянной дубинкой:

– Именем картенских властей, сударь, вы задержаны!

– Какой конфуз, – вздохнул Локк. – А на каком основании?

– Вы, сударь, по описанию напоминаете некое лицо, подозреваемое в совершении преступных деяний. Пройдемте.

Констебли обступили Локка.

– Увы и ах! – Локк помахал Сабете воображаемой шляпой и доверительно произнес: – Верена, я рад бы продолжить нашу занимательную беседу, но, судя по всему, некоторые недостатки моего характера привлекли пристальное внимание городской стражи. Желаю всяческих успехов в дальнейшей борьбе с… пожаром.

Перед тем как скрыться в дыму, Локк подал Сабете условный сигнал: «С нетерпением жду встречи завтра вечером».

Она ответила жестом, который, однако же, не имел ничего общего с тайным языком Благородных Каналий. Впрочем, Локк утешился тем, что жест Сабета изобразила с улыбкой.

Едкий дым стелился по улице перед гостиным подворьем «Черный ирис». Изящно одетые господа с черными цветами в петлицах спешили прочь, а обитатели соседних домов тащили ведра с водой, наталкиваясь друг на друга в непроглядном вонючем мареве, как бильярдные шары. В длинных разноцветных языках алхимического пламени что-то искрило и радужно переливалось. Констебли провели Локка до конца квартала, а потом свернули в пустынный внутренний дворик.

– Великолепно, сержант! – Локк вытащил из карманов три увесистых кошеля. – Достойно всяческих похвал.

– Мы с честью исполняем свой долг, – широко улыбнувшись, заявил бородач.

На лицах констеблей сияли улыбки – еще бы, исполнив просьбу Локка, каждый из них заработал трехмесячное жалованье.

«Как хорошо иметь дело с обычной жаждой наживы, а не с жутковатой покладистостью, внушенной картенскими магами!» – подумал Локк.

– А этот ваш алхимический пожар на соседние дома не перекинется? – спросил бородач, приподняв косматую бровь.

– Что вы! Он никакого вреда не причинит, – заверил его Локк. – Ну разве что какой межеумок руку в пламя сунет.

Констебли попрощались и ушли, а чуть погодя к Локку подошел Жан с ворохом пустых мешков в руках.

– Ну что, провернул дельце? – спросил Локк.

– Ага, – кивнул Жан. – Пока все на улице суетились, по крышам можно было не скрываясь разгуливать. Тридцать семь змей по дымоходам рассовал.

– Детская забава… – Локк рассеянно отколупнул с подбородка остатки гримерного клея. – Надеюсь, пару дней противникам будет чем заняться.

– А если Сабета решит ответить тем же?

– Я нанял рабочих мостовую перестилать перед гостиным подворьем Жостена. Теперь ближе чем на двадцать ярдов туда ни карета, ни телега не подъедет. Наши люди поворчат, но неудобство стерпят, зато соперники нам подвоха не подстроят.

Проходя по улицам, Локк впервые заметил, что в окнах и у дверей домов появились цветные стяги – кое-где виднелись зеленые, в честь партии Глубинных Корней, но в этих кварталах преобладали черные, в честь партии Черного Ириса. Жители понемногу начинали проявлять интерес к выборам, ведь прошло уже три недели из шести, отведенных на избирательную кампанию. Мелкие неприятности были неплохим ходом в начале игры, но теперь настало время нанести решительный удар противнику.

– Кстати, пора заняться соглядатаями, которые вокруг гостиного подворья Жостена ошиваются, – напомнил Локк. – Не хочешь ли вечерком развлечься?

Вторая попытка ночного верхолазания прошла так же удачно, как и первая. В полночь приятели забрались на крышу особняка по соседству с гостиным подворьем Жостена и продолжили увлекательную прогулку по черепице, ухоженным садам и террасам близлежащих крыш, то и дело прячась за дымовые трубы или пригибаясь к парапетам.

Впрочем, на крышах обосновались не только соглядатаи Сабеты. На одной из террас какая-то женщина, не замечая ничего вокруг, лила пьяные слезы над крошечным портретом; в одном из садиков влюбленные сплелись в пылких объятьях, а Локк прополз так близко к их сброшенным одеждам, что вполне мог очистить карманы, но сочувственно решил не доставлять лишних неприятностей счастливой парочке, дабы боги не покарали его, лишив последней надежды.

К первому выглядчику Локк с Жаном подкрались незамеченными. В том, что это соглядатай, сомнений не оставалось: широкая серо-бурая накидка сливалась с ночными тенями, из кармана торчала подзорная труба, а в тайнике были спрятаны остатки ужина. Жан толкнул бедолагу в спину, и тот плашмя растянулся, уткнувшись носом в черепицу. Жан заломил ему руки назад и для верности уселся сверху. Локк опустился на корточки у головы незадачливого соглядатая. Приятели действовали слаженно, по хорошо отработанной схеме: Угрожающий голос и Грубая сила.

– Если пискнешь, мы тебе руки вырвем, одну в глотку запихнем, а другую – в жопу. А потом подвесим, как гуся на вертеле, – прошипел Локк. – Сколько вас тут?

– Не знаю, – всхлипнул соглядатай.

Локк отвесил ему подзатыльник и вдавил мордой в черепицу – не слишком сильно, но весьма чувствительно.

– Не дури. Тебя сюда не для того послали, чтобы ты свою стойкость и преданность доказывал, верно? А будешь упираться – бока намнем, для ясности. Понял?

– Я только еще про одного знаю, – буркнул выглядчик. – Во-он там, четвертый дом отсюда, на крыше аптекарской лавки. Может, еще кто есть, да мне неведомо.

– Умница! – Локк вытащил кинжал, разрезал накидку на лоскуты, с помощью Жана связал бедолагу и заткнул ему рот кляпом, а потом сочувственно хлопнул по плечу. – Ты не беспокойся, мы с твоими приятелями побеседуем и домой отправим, так что через пару часов тебя отсюда заберут. А пока не делай глупостей.

Второй вражеский лазутчик, притаившийся на крыше аптекарской лавки, оказался сообразительнее: для неожиданных встреч он припас дубинку. Завязалась небольшая потасовка, в ходе которой Локк цеплялся за ноги противника, а Жан пытался отобрать дубинку – с превеликой осторожностью, чтобы случайно не убить беднягу и не поднимать лишнего шума. Соглядатай, однако же, оказывал отчаянное сопротивление, так что Жану пришлось принять решительные меры и отколотить его до потери сознания. Допросить его не удалось.

Минут десять спустя, завершая обход квартала, приятели обнаружили третьего – и, скорее всего, последнего – выглядчика, к счастью, такого же ротозея, как и первый.

– С твоими дружками мы уже разобрались. – Жан приподнял недотепу за шиворот, хорошенько встряхнул и свесил с края крыши. – Они теперь отдыхают, связанные по рукам и ногам.

– О боги, так мы ж не по своей воле, – всхлипнул соглядатай, испуганно глядя на темные тени в проулке четырьмя этажами ниже. – Работа у нас такая…

– Подыщи другую работу, – посоветовал Локк. – Это я тебе по-дружески говорю. Кого в следующий раз поймаем, покалечим так, что мало не покажется. Запомни, здесь тебе не Картен, а суверенное государство Вали-отсюда-пока-цел.

– Но…

– Ты на мостовую-то погляди внимательнее, – прошипел Локк. – Видишь, какие там булыжники? А теперь представь, что мы тебя на них с крыши сбросим. Представил? Вот и славно. Если еще раз сюда сунешься, не забудь крылья заранее отрастить. Дружков твоих мы связали и оставили, где нашли. Ты сходи их проведай, а потом все вместе отсюда уматывайте. И чтобы духу вашего здесь больше не было.

– Так ведь…

– Эй, дерьмо из ушей выгреби, недоумок! – прорычал Жан. – Тебе чего больше хочется: делать, как сказано, или мостовую поцеловать?

Соглядатай решил сделать, как сказано.

– А ты никогда не задумывался о том, как Цеппи нам жизнь усложнил?

– О всевышние боги! – Локк, пригубивший пиво, едва не поперхнулся. – Как это? Или ты спьяну всякую хрень несешь?

– Почему спьяну? – Сабета подняла свою кружку, подержала на весу – рука не дрожала.

– Нет, я понимаю, кое-что в нем тебя раздражало, – вздохнул Локк. – Ты же мне сама рассказывала.

– Да.

– И я признаю, что кое в чем ты права. Но Цеппи был человеком добрым, отзывчивым и щедрым. Несмотря на все свои недостатки.

– Я сейчас не об этом. Больше всего на свете он хотел, чтобы мы стали его семьей. Это тебе ясно?

– Ну да. Только я это недостатком не считаю.

– По-моему, он хотел, чтобы мы стали именно семьей, а не просто воровской шайкой.

– Опять-таки, это…

– В нашем деле совесть – обуза. – Сабета уставилась в янтарные глубины початой кружки пива. – Он нас всех друг с другом будто цепями сковал, понимаешь? Даже Кало и Галдо, да упокоят боги их души. Даром что они всю жизнь причинным местом думали, а выросли, в сущности, добронравными. Нет, Цеппи нас всех на всю жизнь отымел.

На следующий день после алхимического пожара в «Черном ирисе» Сабета опять пригласила Локка на ужин, на этот раз на увеселительную барку «Счастливый скиталец». На палубе был разбит пышный сад, а расписные лаковые перегородки обеспечивали уединение гостей. Сначала барка медленно, под призрачную музыку стеклянных мостов, проплыла по реке через весь город, а потом встала на якорь в гавани Понта-Корбесса. На город опускалась ночь, на барке зажгли алхимические светильники, к борту то и дело подходили шлюпки с посетителями, но Локк и Сабета не покидали своего стола на корме.

– Да что ты такое говоришь! Ты же сама на Сумеречном холме жила, – воскликнул Локк. – Бесконечные побои терпела, унижения сносила, голодала и вообще… А ведь могли бы и отыметь – в самом прямом смысле. Неужели тебе это больше нравилось?

– Нет, конечно…

– Сабета, я тебя уважаю и обожаю, но если ты сейчас же не согласишься, что у Цеппи мы жили как в раю, то я тебе больше пить не позволю.

– Да, он дал нам прекрасное образование. Да, он ни в чем нам не отказывал. Да, в скаредности его не обвинишь. Но, понимаешь, он воспитал в нас… доброту. И заставил нас поверить в то, что за это нам расплачиваться не придется.

– По-твоему, он должен был научить нас жестокости? Чтобы мы готовы были при первой возможности глотки друг другу перегрызть, как акулы, учуявшие кровь? Чтобы мы стали такими же, как все остальные каморрские шайки? Ох, не знаю, что ты там себе навоображала, но Цеппи в нас не слабость воспитал, а преданность. Верность друг другу. А верность – мощное оружие.

– Ну, тебе это говорить легко…

– Ты опять за свое? Прекрати. И о Жане даже не упоминай. Я тебе вот что скажу, несравненная, не смей упрекать меня в том, что я нашу с ним дружбу сберег. Ты ее сама отвергла, а потому не имеешь права мне завидовать.

Она опустила кружку пива на столешницу и вперила в Локка холодный взгляд. У Локка екнуло сердце – ну вот сейчас они, как обычно, разругаются из-за очередного взаимонепонимания, – но Сабета внезапно смущенно улыбнулась, присвистнула, изобразив полет стрелы, и схватилась за воображаемое древко у самого сердца.

– Извини, – одновременно произнесли оба, как когда-то братья Санца.

– Ты себе душу разбередила. – Локк, потянувшись через стол, коснулся ее руки. – Не надо. Не думай ни о чем. Побудь собой, Сабета. Вот мы сейчас с тобой сидим за ужином на Амателе. Представь, что весь мир – здесь, на этой барке.

– Да, я себе душу разбередила.

– И из-за этого решила отыскать недостатки в нашем воспитании? Не надо. Послушай, мы обманом живем, а вот себе лгать не имеем права – никакой пользы нам это не принесет.

– Локк, но ведь мы только и делаем, что лжем самим себе, понимаешь?! Мы же должны быть богаты, вольны как ветер, жить в свое удовольствие, как хотим, где хотим… К нашим ногам честные простаки должны груды золота швырять… А вместо этого мы торчим в Картене, во власти проклятых магов, и только и думаем, как бы отсюда живыми ноги унести.

– Знаешь, когда на меня такое настроение накатывало, Жан меня оплеухами в чувство приводил. – Локк отхлебнул пива. – Ты как-то очень близко к сердцу все принимаешь. Цеппи тебе не рассказывал о золотом принципе теологии?

– О чем?

– Понимаешь, этот принцип содержит в себе истинную подоплеку любой религии, служит универсальным объяснением человеческой природы.

– И в чем же он заключается?

– Ну, как объяснял Цеппи, жизнь – это очередь на раздачу дерьма, и в ней каждый занимает отведенное ему место, сойти с которого нельзя. А как только, получив свою порцию, начинаешь себя поздравлять, что, мол, все стерпел… вот тут-то и выясняется, что очередь закольцована.

– Даже в моем возрасте приходится признать, что это очень точное объяснение.

– Вот видишь? Я же говорю, универсальное, – ухмыльнулся Локк. – Я, как обычно, передергиваю и жульничаю, когда прошу тебя не принимать жизнь близко к сердцу. Самому себе в своих слабостях признаваться трудно, а вот учить других от них избавляться – легче легкого. А чем ты себе душу разбередила?

– Понимаешь, я не люблю, когда меня за ниточки дергают, как марионетку… Особенно когда я сама себя за них дергаю… Вот об этих ниточках я в последнее время и размышляю. Пытаюсь понять, откуда что взялось.

– Ах, вот оно что… – Локк рассеянно отодвинул кружку. – Вы, сударыня, пытаетесь разобраться в своих противоречивых чувствах относительно вашего покорного слуги. И думаете, какое бы решение приняли, если бы нас с вами не связывали давние узы…

– Тьфу ты! – Сабета швырнула в него скомканную шелковую салфетку. – Перестань. А то мне чудится, что все мои мысли у меня на лбу крупными буквами написаны.

– Да будет тебе! Ты мои мысли всегда читаешь, как по книге.

– Я хотела от тебя избавиться…

– Не очень-то и старалась. Ну согласись, не старалась ведь, правда? Да, ты позаботилась, чтобы у нас возникли некоторые затруднения, но втайне мечтала, чтобы мы с Жаном сбежали с твоего дурацкого корабля и вернулись в Картен.

– Ох, не знаю… Я хотела с тобой увидеться, но в то же время хотела от тебя избавиться. И даже на ужин соглашаться не собиралась, вот только отказать тебе не смогла. Понимаешь, я не… Локк, я не хочу превращать чувства в привычку. Я хочу сама выбирать, кого любить. Я хочу сделать верный выбор, понимаешь?

– А я вот о выборе даже не задумывался, с той самой минуты, как тебя увидел. Ну, помнишь, я тебе рассказывал? Ты меня тогда чуть с крыши не спихнула…

– Сам виноват. И вообще, у меня такое желание часто возникает, даже если крыши подходящей нет.

– Ох, шальная ты женщина, Сабета. Впрочем, только таких и стоит любить.

– А тебе-то откуда знать? Ты же больше ни в кого не…

– Понимаешь, я с самого начала решил облегчить себе жизнь, потому и влюбился в самую шальную женщину на свете – чтобы других не искать.

– Ты снова меня очаровывать пытаешься? – Она сжала ему пальцы и отняла руку. – Я пока не собираюсь поддаваться твоим чарам, Локк Ламора.

– Пока не собираешься?

– Да, пока не собираюсь. Рано еще.

– Что ж… – Локк вздохнул: вечер складывался не самым лучшим образом, совсем не так, как хотелось, но это все же не давало поводов для раздражения. – Похоже, мне в Картене придется преследовать две цели. Продолжим трапезу?

– Нет, давай вернемся на берег.

– И как ты намерена это сделать? С помощью катапульты? Или на гигантском воздушном змее?

– Один блистательный уход запоминается надолго, а вот второй будет дурным тоном. Не хватало еще, чтобы эти утонченные жители западных краев решили, что каморрцам хорошие манеры неведомы.

На берег Локк и Сабета вернулись в лодке с бархатными подушками и на удивление молчаливым гребцом. Локк сидел бок о бок с Сабетой, оба почти не разговаривали. Светильники на барке освещали темные воды гавани белым и голубым сиянием, а ночной воздух то и дело расчерчивали бледные огненные полоски, мерцающие, как светлячки, а их отражения дрожали в озерной глади.

– Это пламенницы, – шепнула Сабета. – Картенские ночные бабочки. Говорят, они рождаются на закате, а с рассветом умирают.

– Мы с тобой тоже ночные жители, – вздохнул Локк. – Только живем дольше.

У пристани стояли две кареты.

– Для него и для нее? – уточнил Локк.

– Нам пора возвращаться к нашим лентам и розеткам, к нашим делам и обязанностям, к нашим телегам, полным горючих алхимических смесей… – Сабета подвела Локка к первой карете и распахнула дверцу. – Кучер довезет тебя до гостиного подворья Жостена и там вернет тебе Жановы топорики.

– Спасибо… Значит, до встречи через три дня? – Локк взял ее за руку; Сабета не отстранилась, и он закусил губу от радости. – Ну, соглашайся. Тебе же хочется.

– Договорились. Через три дня. Я карету за тобой пришлю, но на этот раз ты выбирай, где мы ужинать будем. Надеюсь, у тебя было время с городом поближе познакомиться.

– Еще как! – Он поклонился, поцеловал ей руку и сел в карету. – Позволь предложить тебе еще один совет…

– Предлагай. – Сабета захлопнула дверцу и поглядела на Локка сквозь зарешеченное окошко.

– Не кори себя. Мы такие, как есть, и любим тех, кого любим. И оправдываться за это ни перед кем не обязаны… даже перед самими собой. Помнится, я тебе что-то подобное уже говорил.

– Спасибо. – Она тронула замок на каретной дверце. – Да, мы такие, как есть. Кучер тебя к Жостену отвезет и там выпустит. Дверь изнутри не откроется, как бы ты ни старался.

– Что? Погоди! Ты что удумала…

– Приятной поездки! – Она весело помахала ему и дважды стукнула по стенке кареты. – Кстати, возвращаю тебе твоих любимцев – ты, наверное, по ним соскучился.

Едва карета тронулась, в потолке открылась потайная дверца, из которой дождем посыпались змеи.

– Ну и что еще происходит? – нетерпеливо спросил Локк в зале приемов.

После увлекательной поездки в карете, полной неядовитых, но весьма недовольных змей, он уже второй день подряд не отрывался от чтения бумаг, изучения карт, распределения средств, проверки списков и прочей канцелярской работы – на плутни и хитроумные проделки времени не оставалось.

– Никорос за новыми донесениями пошел. – Жан выпустил из ноздрей ароматный дым сиринийской сигары, стоившей не меньше дневного заработка простого ремесленника. – А наши уважаемые консельеры успели побывать в гостях почти у всех достойных горожан.

– И добились некоторых успехов. – Дурная Примета Декса, сделав большой глоток бренди, махнула своей дымящейся сигарой над картой города (в партии Глубинных Корней воздержание добродетелью не считалось). – Нам удалось склонить на свою сторону тех жителей округов Плаза-Гандоло и Паланта, которые равнодушно относились к выборам. Ну и кое-кого из старых друзей убедили отдать свои голоса за нас.

– Не столько убедили, сколько подкупили, – проворчал Первый сын Эпиталий. – Сволочи неблагодарные!

– И чем же вы их, гм, убеждаете? – спросил Локк.

– Обещаем налоги понизить, – пояснила Декса. – Вроде бы срабатывает – ведь со своими деньгами никто расставаться не хочет.

– Ну, черноирисовцы то же самое начнут сулить, – хмыкнул Локк. – Безусловно, вы свое дело знаете, и не мне вас учить, но когда обе партии объявят о снижении налогов, то избирателям будет все равно, за кого голосовать. Нет, надо придумать какие-нибудь иные, не менее убедительные доводы, взывать не к рассудку, а к чувствам. О, а давайте-ка мы начнем слухи распускать! В округах, где исход выборов пока непредсказуем, на кандидатов от партии Черного Ириса надо вылить ушат грязи, обвинить их в каких-нибудь неприглядных поступках – чем гаже и омерзительнее, тем лучше. А в остальных округах, для контраста, этого делать не стоит вообще. Итак, что именно вызывает неприязнь и отвращение у добропорядочных картенцев?

– Тут все зависит от того, что считать гадким и омерзительным, молодой человек, – задумчиво произнесла Декса, глубоко затянувшись сигарой. – В округе Паланта от черноирисовцев баллотируется Третий сын Иовиндий. Он, гм, весьма неразборчив в связях, хотя этому смазливому красавчику все прощается.

– А кандидат черноирисовцев в округе Плаза-Гандоло – Вторая дочь Виракуа, – добавил Эпиталий. – Она чиста, как свежая штукатурка.

– Гм… – Локк пристукнул костяшками пальцев по карте. – Раз она чиста, значит мы ее разрисуем. Только не сами, а… В общем, мы с господином Калласом подберем громил пострашнее и отправим их в гости к неопределившимся избирателям Плаза-Гандоло, пусть им пригрозят, мол, отдавайте свои голоса за Виракуа и за партию Черного Ириса, иначе вас ждут большие неприятности – и особняки могут пострадать, и садики ухоженные, и кареты…

– Господин Лазари, безусловно, вы свое дело знаете, – недоуменно заметил Эпиталий, – но не лучше ли запугиваниями склонить избирателей на нашу сторону?

– Я хочу, чтобы они не испугались, а возмутились, – пояснил Локк. – Вот представьте, что к вам в дом явились какие-то подозрительные типы и пытаются вас запугать. Почтенные горожане к такому обращению не привыкли. Они с негодованием расскажут об этом друзьям и, до глубины души уязвленные вульгарными угрозами черноирисовцев, толпой ринутся голосовать за партию Глубинных Корней.

– Надо же… неплохо придумано, – признал Эпиталий. – А что делать с Иовиндием?

– С ним я чуть позже разберусь. Кое-какие задумки у меня уже имеются. – Локк многозначительно коснулся пальцем виска. – А где Никорос?

– Иду-иду, господа! – Никорос, торопливо взбежав по лестнице на второй этаж, вошел в зал приемов и вручил Жану стопку бумаг. – Вот, все последние донесения, а еще, как ни прискорбно…

– Прискорбно? – Жан перебрал бумаги, вытащил один лист, ознакомился с написанным, недовольно наморщив лоб, и отвел Локка в сторону.

– В чем дело?

– Начальник городской стражи уведомляет об аресте Пятого сына Лусидия из Исла-Мерро, – вздохнул Жан.

– Что?!

– В уведомлении говорится, что в ходе расследования, проведенного по запросу лашенского легата, констебли обнаружили в конюшне Лусидия упряжку краденых лошадей с клеймом Лашена.

– Тьфу ты, мудозвон бесхребетный, высевок джеремитских говнотрясов! – Локк выхватил уведомление у Жана. – Вот же ж стерва! Хитрющая, восхитительная стерва! Ни на минуту не позволяет нам расслабиться. О, погляди, тут написано, что во избежание дипломатических осложнений Лусидия посадили в тюрьму до окончания избирательной кампании!

– Великолепно.

– Надо же, перепуганные черноирисовские цыплятки нажаловались заботливой маме-наседке на гадкого ростовщика. Плохи наши дела.

– Это нельзя оставлять без ответа.

– Согласен… – Локк, закрыв глаза, глубоко вздохнул. – Вели как можно быстрее составить список всех уязвимых мест черноирисовцев. К тем кандидатам, которые на передок слабы, надо умелых шлюх подослать, а тех, кто к азартным играм пристрастен, надо в чертоги удачи заманить, пусть в пух и прах проигрываются. В общем, чтобы соблазнов всем хватило. Сыграем на струнах людских пороков, как на мандоле, – желательно на всех сразу.

– Вот-вот, а то выделенные нам деньги в банкирском доме залежались, – хмыкнул Жан.

– Ничего, мы их все до последнего медяка потратим, а потом и пыль из сокровищницы выметем, чтобы уж наверняка.

– Господа, тут вот еще что, – добавил Никорос. – Жостен говорит, что на крышах снова соглядатаи появились.

– Я сам этим займусь, – кивнул Жан. – Мы их предупредили. Теперь у городских лекарей работы прибавится.

В полночь, когда над городом заколыхались серые полотнища моросящего дождя и холодного тумана, Жан отправился навестить новых соседей. Он крался по крышам тем же путем, что и прежде; ненастная погода прогнала с крыш выпивох и влюбленных, но осторожность лишней не бывает.

Первого лазутчика он обнаружил с такой легкостью, что, заподозрив подвох и засаду, для верности выждал с четверть часа. Выглядчик, завернувшись в толстую накидку и одеяло, сидел – сидел! – у парапета на складном деревянном стуле. Поначалу Жан решил, что это чучело, но потом заметил, что неподвижная фигура время от времени меняет положение.

На черепичную крышу откуда-то падал тоненький лучик света, озаряя разложенные у ног соглядатая бутылку вина, шелковый зонтик и несколько подзорных труб. «Наверняка это либо дурацкая шутка, либо ловушка», – подумал Жан и огляделся: вокруг больше никого не было. Пришлось принимать решительные меры. Он осторожно подобрался к соглядатаю, зажал ему рот ладонью и прошипел:

– Только пискни – руки переломаю.

Соглядатай задрожал. Руки у него оказались тощие и сморщенные, будто старческие. Жан недоуменно огляделся, заметил рядом воровской фонарь (из него и падал лучик света), торопливо открыл заслонку пошире и осветил человека на стуле.

О боги! На стуле сидела дряхлая старуха лет семидесяти – самая что ни на есть настоящая, не загримированная; лицо исполосовали глубокие морщины, один глаз был затянут серым бельмом, зато второй хитро и насмешливо глядел на Жана. Он торопливо отнял руку от впалого рта.

– Добрый вечер, голубчик, – прошамкала старуха. – Ни пищать, ни визжать я не буду, честное слово. Ох, напугал ты меня! Хоть она и предупреждала, что ты рано или поздно появишься, но все равно…

– Кто – она?

– Хозяйка моя, голубчик. Ну, что меня на службу наняла.

– Значит…

– То и значит, что я тут соглядатай, – с жутковатым сухим смешком объявила старая грымза. – Соглядатайствую, как велено. Вот, устроилась со всеми удобствами и зорко слежу. Высматриваю, что нужно и что не нужно. Для того и подзорными трубами обзавелась, чтобы лучше видеть. Правда, пока ничего любопытного не приметила, так ведь спешить некуда. А ты что со мной делать будешь, голубчик? Кулаками угостишь?

– Что?! Не…

– А может, с крыши сбросишь? Или свяжешь по рукам и ногам? Или зубы последние вышибешь?

– О боги, нет, конечно!

– Вот она мне так и объяснила, – улыбнулась старуха. – Что, мол, ты, голубчик, не из тех, кто пожилых людей понапрасну обижает. К тому же если честно, то я уже давно не пожилая, а просто древняя.

Жан уткнулся лбом в холодные камни парапета и застонал.

– Ну что ты, деточка, – умильно вздохнула старуха. – В совестливости да порядочности стыда нет.

– И что, теперь все соглядатаи…

– Такие же дряхлые? Да ты не стесняйся, голубчик, от правды никуда не денешься. Ага, за вами теперь целая толпа старух приглядывает. Мы тут удобно устроились, стульчики вот складные нам выдали, одеяла теплые, зонтики. И жилье по соседству сняли. Так что никуда вам от нас не деться. Ну если, конечно, ты нам взбучки не задашь.

– Да будет вам… – вздохнул Жан. – Я вас пальцем не трону, сами знаете.

– Ага, знаю.

– А если я вас вежливо попрошу отсюда убраться?

– Ой, что ты, деточка, и не проси! Нам больших денег заплатили, до самой смерти хватит и еще останется.

– А если я вам больше предложу?

– Нет-нет, и не настаивай. Спасибо, конечно, но мне совесть не позволяет. Совесть – она ведь у всех есть. Не только у тебя.

– А если я вас по одной в охапку сгребу и на улицу вынесу?

– Твое право, голубчик, можно и вынести. Но я ведь шум подниму на всю округу, придется тебе объяснять, чем тебе, силачу и здоровяку, беспомощная старуха помешала. А потом все равно на крышу заберусь, хоть и не без труда – суставы-то болят. Так что придется тебе, деточка, по лестницам бегать… – Она ткнула тощим крючковатым пальцем в грудь Жана. – Туда-сюда, туда-сюда, денно и нощно. Не умаялся бы!

– Тьфу ты… – Жан, сгорая от стыда, привалился к парапету. – Вот застудите старые кости, мы лекаря звать не станем.

– А и не надо, голубчик, – хихикнула она. – Нам вас тревожить ни к чему, есть кому позаботиться.

Пока Жан Таннен разбирался со старухами на крышах, на острове Исла-Воргала в темном переулке неподалеку от улицы Ночных Песнопевцев Никорос Виа Лупа стучался в неприметную дверь, освещенную тусклым фонарем. У казначея партии Глубинных Корней нещадно саднило в горле, и поправить это можно было лишь с помощью проверенного средства, за которым Никорос и явился.

Черным ходом в аптекарскую лавку братьев Фаражер пользовались посетители, у которых возникала нужда в немедленных услугах аптекаря в самое непредвиденное время суток, а также те, кому требовались зелья и снадобья, запрещенные картенскими законами.

Дверь отворил незнакомый Никоросу здоровяк в длинной черной накидке, хотя обычно ночных посетителей встречал сухощавый старик-привратник. Впрочем, новый прислужник беспрепятственно впустил Никороса внутрь. Третий сын Фаражер, окутанный, как шалью, ароматным облаком цветочных благовоний, стоял за прилавком и сосредоточенно смешивал в ступке какие-то порошки.

– О, Никорос! – хмуро кивнул аптекарь. – Я так и знал, что рано или поздно вы к нам заглянете. Что вас интересует?

– Вы же знаете, – ответил Никорос.

Третий сын Фаражер, некогда познакомивший Никороса с чудодейственным зельем, оставался его неизменным поставщиком.

– Ах да, Пламенная муза, – пробормотал Фаражер, откладывая на прилавок стеклянный пест. – Чтобы молниями тучи в голове разогнать…

– Ну как обычно. – Никорос облизнул пересохшие губы, отгоняя неприятную пустоту в голове; невзирая на предупреждения Лазари и Калласа, он не совладал с постыдным пристрастием к черному зелью, и ноги словно бы сами привели его в аптекарскую лавку.

– Значит, аккадрис, – вздохнул Фаражер. – Что ж, в таком случае деньги вперед.

Никорос выложил на прилавок горсть серебряных монет и, ощутив внезапный болезненный удар по левому плечу, ойкнул и недовольно обернулся: за спиной стоял здоровяк-привратник с тяжелой дубинкой в руке. Под распахнутой черной накидкой виднелся голубой мундир городского стражника.

– Постыдились бы, Виа Лупа! Вам хорошо известны картенские законы в отношении черных алхимических снадобий! – Он небрежным кивком указал на прилавок. – А вот за это полагается как минимум десять лет принудительных работ на мусорных барках, с конфискацией имущества и лишением гражданства. С последующим изгнанием из города.

– Но… – залепетал Никорос; жгучий страх разъедал его изнутри. – Я… произошла какая-то ошибка…

– Да-да, ты сам ее и допустил, – ухмыльнулся констебль.

– Простите, – пробормотал Фаражер, отводя взгляд. – Ко мне на прошлой неделе пришли… Пригрозили на мусорные барки сослать.

– О боги… – прошептал Никорос.

В дверях за спиной аптекаря показалась женщина в широком темном плаще с капюшоном – в любое другое время Никороса бы позабавила нарочитая театральность ее появления, но сейчас он просто оцепенел.

– И поэтому Третий сын Фаражер принял единственно верное решение, – произнесла незнакомка. – Надеюсь, вы придете к такому же выводу.

Она откинула капюшон, тряхнула копной длинных рыжих волос и, загадочно поблескивая глазами, начала объяснять Никоросу, что от него требуется.

Локк никогда в жизни не видел таких ухоженных городов, как Картен, но квартал Вел-Верда, иначе называемый Зеленым променадом, блистал и вовсе неимоверной чистотой. Роскошные особняки прятались в тополиных купах и среди оливковых и ведьминых деревьев, раскидистые белые дубы и рунотенницы смыкали густые кроны над широкими улицами, а за ними, на фоне буйной зелени, высились древние городские стены. В любом другом теринском городе стены бы неусыпно охраняли, но картенцы уже свыше трехсот лет не ощущали в этом особой нужны.

– Гм, по-моему, это не таверна, а дворец, – заметила Сабета, поднимаясь по витой чугунной лестнице. – Если вы, сударь, решили меня в ловушку заманить, то, предупреждаю, я очень огорчусь.

– Он все равно пустует, – объяснил Локк. – Достался в наследство одной из сторонниц партии Глубинных Корней, она его продать хочет, да все никак не соберется – деньги ей не нужны. Вот, ссудила мне ради особого случая.

– А ты мне змей за шиворот будешь засовывать?

– Ха! Кстати, спасибо, что ты моих милых крошек вернула, а то я очень беспокоился за их самочувствие. Так вот, моя недоверчивая госпожа, я привел вас в этот уединенный уголок с гнусным намерением своими руками приготовить вам ужин.

Они поднялись на второй этаж темного пустынного дворца. Локк картинным жестом фокусника сдвинул деревянную панель в северной стене огромного зала, за которой находился широкий балкон с мраморной балюстрадой, увешанный сияющими гирляндами светильников. За балконом простирался старинный парк; темные вершины деревьев колыхались под ласковым дуновением осеннего ветерка.

– Ах, многообещающее начало! – воскликнула Сабета.

Локк вывел ее на балкон, где стоял столик из полированного ведьмина дерева, и с поклоном выдвинул кресло.

– Я не только выбрал место для сегодняшней встречи, но и буду исполнять роли повара, виночерпия и алхимика. И весь этот набор услуг, сударыня, я предлагаю вам за невообразимо мизерную цену…

– Увы, я не озаботилась взять с собой мелочь. Вы ведь надеялись получить медяк?

– Видите ли, сударыня, я в последнее время обзавелся странным недугом – глухотой к оскорбительным замечаниям. Кстати, о недужных и немощных… Надеюсь, ваши дряхлые гарпии за нами сегодня не следят?

– Увы, нет. Мне очень хотелось взять с собой дуэнью, но она занята делом поважнее.

– Между прочим, повезло, что ее Жан обнаружил. Я бы с удовольствием старой карге в зубы дал, и никакие угрызения совести меня бы не мучили.

– Что же тебе помешало моих старушек с места согнать?

– Видишь ли, – вздохнул Локк, – подобному поступку невозможно подыскать ни разумного объяснения, ни оправдания.

– Невероятно… Но ведь их можно было опоить…

– Этого еще не хватало! Мало ли как подействует алхимическое зелье на дряхлых и немощных бабулек. Нет уж, раз уж мы воздержались от намеренных убийств, то и без случайных смертей обойдемся.

– Вот на это я и рассчитывала, – улыбнулась Сабета.

– О, а как у вас обстоят дела в округе Плаза-Гандоло? Говорят, Вторую дочь Виракуа констебли арестовали по обвинению в сокрытии краденого… Серьезное преступление. Вдобавок имущество похищено у сторонников партии Глубинных Корней. Это просто возмутительно!

– И глупо. – Сабета притворно зевнула. – Ее поверенные за день-другой все уладят.

– Безусловно, волноваться не о чем. Судебное разбирательство много времени не займет, а у тебя наверняка есть другие кандидаты на ее место – один ничтожнее другого, так что избирателям до них дела нет.

– Локк, а тебе не кажется, что обсуждать это, прежде чем объявят результаты выборов, – все равно что раньше времени распаковывать праздничные подарки? Я не ради этого твое приглашение приняла.

– Рад слышать, сударыня. В таком случае, прошу вас, смотрите внимательно и изумляйтесь моей ловкости и умениям. Я приступаю к подготовительной части невообразимо сложного алхимического процесса… и, разумеется, ожидаю заслуженной похвалы.

На столике стояла широкая серебряная чаша, в которую была установлена еще одна чаша, поуже. В этой узкой чаше, наполненной водой, красовалась бутылка апельсинового вина.

Локк откупорил два графина в кожаной оплетке, вылил их бесцветное содержимое в широкую чашу, пожонглировал пустыми графинами и отвесил церемонный поклон.

Стенки широкой чаши покрылись изморозью и запушились инеем, который вскоре превратился в толстую корку льда. Над чашей заклубились бледные облака испарений, раздалось негромкое потрескивание. Локк, сосчитав в уме до пятнадцати, натянул кожаную перчатку и осторожно наклонил сдвоенные чаши к Сабете. Заиндевевшая бутылка теперь покоилась в ледяной жиже.

– Сударыня, я остудил вино! Мне все стихии подвластны! Картенские маги толпами уходят на покой.

Сабета лениво постучала указательным пальцем по раскрытой ладони, изобразив бурные аплодисменты. Локк усмехнулся, извлек бутылку, откупорил ее и наполнил два бокала.

– Предлагаю выпить первый бокал за хитроумные преступления, вероломные козни и великое искусство коварства и обмана – и за несравненную женщину, которой все они подвластны.

– Знаешь, за саму себя пить неловко.

– Твое чувство собственного достоинства от этого вряд ли пострадает.

Они выпили вино – сладкое, апельсиново-имбирное, холодное, как северная осень, – и Локк снова наполнил бокалы.

– А теперь моя очередь, – сказала Сабета. – Выпьем за странных мальчишек и нетерпеливых девчонок. Пусть их ошибки будут… редкими и незначительными.

– По-моему, у тебя настроение заметно улучшилось. – Локк осушил бокал.

– Да уж, не то что позавчера.

– Ты что-то для себя решила?

– Только то, что за ночь ответов не найду. Вдобавок меня всегда радует возможность подшутить над тобой.

– Рано радуетесь, сударыня! Кто знает, может, мои любимицы захотят вас еще разок навестить. А сейчас, с вашего позволения, я займусь обещанным ужином.

В одном конце балкона стоял длинный дубовый стол с дымящейся жаровней. Локк добавил в нее душистых щепок, поворошил тлеющие угли. Вино, выпитое на пустой желудок, приятно дурманило голову. Локк придирчиво разглядывал заранее подготовленную снедь, кухонные ножи и половники, как вдруг его хлопнули по плечу.

– Так дела не делаются! – Сабета успела снять черный бархатный камзол, оставшись в белой шелковой рубахе, подвязанной золотисто-коричневым кушаком, чуть темнее ее волос.

– А я пока и не начинал!

– Помнится, в детстве мы всегда готовили вместе.

– Ну…

– Показывай, что ты тут натащил… – Она, шаловливо подтолкнув его бедром, стала рассматривать припасы: душистые стебли фенхеля, сладкий лук, дольки апельсина-королька, белые оливки, миндаль и фундук, выпотрошенную куриную тушку и множество бутылок с разными растительными маслами, которых хватило бы на то, чтобы зажарить целую лошадь. – Удивительно! Все это – мои любимые яства.

– Удивительные совпадения меня всю жизнь преследуют, – вздохнул Локк.

– Вообще-то, Локк Ламора, твое постоянство заслуживает восхищения. Уж сколько лет прошло, а тебе по-прежнему не терпится рыжеволосую красотку в постель затащить.

Хмельной кураж Локка мгновенно развеялся, улыбка исчезла с губ.

– Ты как-то странно даешь понять, что тебя это до сих пор задевает. – Он осторожно коснулся медно-золотистой пряди ее волос.

– Вероломные козни и великое искусство коварства и обмана… – промолвила Сабета, отводя взгляд.

– Скажи, а ты решила натуральный цвет волос восстановить для того, чтобы со мной было легче справиться? Ну, чтобы меня смущать?

– Нет, – вздохнула она. – Не совсем.

– Не совсем… – Локк уставился на нее, изо всех сил пытаясь изобразить на обычно подвижном лице некое подобие улыбки. – Знаешь, я ненавижу, как у нас получается… Ну, когда один что-то скажет, а… Мы вот впервые за много лет проводим время за дружеской беседой, а потом одно неловкое слово – и между нами будто пропасть пролегла…

– Под вежливым «мы» подразумевается «я»?

– Только на этот раз. Сабета, послушай… Ты же знаешь, чего я добиваюсь. Я все свои карты перед тобой раскрыл. Одержим ли я тобой? Да, совершенно. Жалею ли я об этом? Нет, ничуть не жалею. Желания мои яснее солнца в безоблачном небе, но я жду одного – чтобы ты сама для себя определила, чего хочешь. Жду и буду ждать до тех пор, пока не превращусь в согбенного старца, забывшего свое имя. Будь я способен сохранять хоть какое-то достоинство, когда речь заходит о тебе, то до глубины души оскорбился бы малейшему намеку на то, что мне важнее всего убедить тебя со мной переспать.

– Прости… Я знаю. Я знаю, что ты хочешь большего, и, несмотря на все свои недостатки, ты готов…

– Верно. Готов. Мало ли, вдруг мне повезет, и мы с тобой переспим. Во второй раз. – Он расправил плечи, выпятил грудь колесом и высунул язык. – Мои честолюбивые устремления непомерны. Непомерны, сударыня!

– Сволочь! – Она легонько ткнула его кулаком и с улыбкой спросила: – И как долго… У тебя еще кто-нибудь… Ну, ты понимаешь…

– Как долго? Тебе точная дата известна. Помнишь, когда ты сбежала? Отсчитай от этого две ночи назад. Вот с тех самых пор…

– Что, ни разу?

– Смешно, правда? Представь себе, ни разу. Хотя я пытался… Однажды Гильдейских лилий навестил, прибег к услугам одной рыжеволосой красотки. Вот только выяснилось, что красотка должна быть не просто рыжеволосой, но еще и вдвое умнее меня и… и втрое язвительнее.

– Втрое умнее, – поправила его Сабета, – и вполовину язвительнее. И… ох, извини.

– Ничего страшного. – Локк покатал луковицу по столу, подтолкнул ее к бутылке оливкового масла. – Она… она с Цеппи приятельствовала и меня знала… В общем, сообразила, в чем закавыка… мол, насильно милой не будешь. Но потраченных денег я ничуть не жалею – она мне великолепно кости размяла.

– Если честно… Знаешь, у меня иначе сложилось. Ну, в последние пару лет. По ряду причин.

– Понятно… – Локк похолодел, но отчаянно старался не подавать виду. – Раз ты честно, то и я лгать не стану. Мне больно думать о тебе с кем-то другим. Больно и обидно. Но… меня там не было. А ты – взрослая женщина и ничем мне не обязана. Вот. Думала, я разозлюсь?

– Да.

– Ну, было время, может, и разозлился бы, а теперь… Наверное, с возрастом начинаешь понимать, что голову в жопе не спрячешь. Я просто не хочу, чтобы меня это задевало. Ты здесь. И если повезет, то… может быть, никуда не исчезнешь. К счастью, тебе не вскружил голову какой-нибудь вадранский вельможа с дворцами и поместьями…

– Признаюсь, я пару раз искала утешения в чужих объятьях… – Она схватила его за руку – крепко, словно боясь, что он сбежит. – Но чаще для того, чтобы чужие карманы опустошить. Или сокровищницу. Ну, ты понимаешь.

– Еще как. – Он рассеянно коснулся еще одной луковицы, раскрутил ее на столе, как волчок. – Мне из-за тебя нашу сокровищницу ежедневно опустошать приходится.

– Рада слышать. Сам знаешь, легко и задешево меня не купишь. – Она взяла его руки в свои.

– Сабета, что…

– Я решение принимаю. А ты не хочешь оставить в покое дурацкую луковицу и проверить, что произойдет, если ты меня поцелуешь? Или тебе нож к горлу приставить?

– Дай слово, что я не очнусь на корабле.

– Если ты меня огорчишь, Ламора, то неизвестно, очнешься ли ты вообще.

Он обнял ее и, приподняв, посадил на стол. Она, смеясь, обвила его ногами и притянула к себе. На теплых мягких губах еще ощущался слабый привкус имбиря и апельсинов. Локк не помнил, как долго длился поцелуй, не соображал даже, что все еще стоит на ногах.

– Ух ты! – Сабета, неохотно отстранившись, приложила палец к губам Локка. – Вот видишь, ты все еще в сознании. И как тебе второй картенский поцелуй?

– Пожалуй, счет придется увеличить… Сабета? Сабета, что случилось?!

Сабета застыла в его объятьях. Рассудок, одурманенный стремительным двойным ударом – вином и женщиной, – отказывался повиноваться. Локк медленно повернул голову.

У круглого столика посередине балкона стояла архидонна Терпение, кутаясь в просторную кармазинную накидку с капюшоном.

– Да оставьте нас в покое! – прошипел Локк. – Вам что, сейчас больше заняться нечем?

– А вы кто? – невозмутимо спросила Сабета.

– Архидонна Терпение. А вы – ставленница моего соперника.

– Послушайте, если вы явились без причины, то, клянусь Многохитрым Стражем, я… – начал Локк.

– Причина у меня есть. И очень важная. Нам с вами давно пора объясниться. А поскольку вы упрямо не желаете отказываться от своей глупой затеи, то оба имеете право знать…

– Что? Что мы имеем право знать?

– Откуда взялся Локк. – Архидонна жестом попросила их отойти от стола. – И кто он такой на самом деле.