Из протокольного
– Мама, это был мой карандашик, – возмущался Младшенький, доказывая свою правоту.
– Карандаш-ш-шик, – шипела возмущенно Мама, шагая рядом с отпрыском утром в школу.
Нет, не учиться.
Ее вызвали на ковер.
Потому что за день до этого Младшенький, отстаивая свою правоту и право частной собственности на карандаш, побил половину своего второго класса.
Истерично взывающая к справедливости по телефону училка иврита раздражала в тот день Маму до ужаса.
«Чтоб ты понимала! – мысленно под аккомпанемент телефонных децибел ответствовала ей Мама. – У тебя только первый родился недавно, а у меня их три и все уже ого-го-какими принципами-амбициями-правилами!»
У Младшенького отобрали его карандаш.
Сначала он честно пытался указать стырившему товарищу на специальный знак, которым Мама, аки кот территорию (в фигуральном смысле), метит все их школьные предметы особым знаком, чтобы не перепутали и всегда могли найти.
«Одолживший» письменную принадлежность признать факт собственности отказался.
И тогда Младшенький не придумал ничего лучше, как приложить к этому делу свой кулачный аргумент.
А дальше пошло сами понимаете как.
Особенно, если учитывать, что школа для мальчиков и девочек там и близко не стояла, зато присутствовало чисто мужское «пасть порву, моргала выколю»… ну-у-у, в адаптированном под детей варианте.
Итог – в кабинете кавардак, полкласса с фофанами, Младшенький с карандашом, а Мама с приглашением на беседу с классным руководителем.
Встреча с классруком проходила в тесном, почти семейном кругу.
Мама, Младшенький и он, Учитель.
Учитель приготовил лист бумаги и ручку для ведения протокола, допрос… мэ… заседания.
Мало кто знает, но в Маминой стране действует закон – по требованию ученика преподавателя могут уволить из школы.
Понятное дело, из-за пустого голословного обвинения никого не попрут и будут разбираться.
Но в любом случае при конфликте сторон ученик-учитель из школы уберут учителя, кем бы он ни был.
Потому как действует система по принципу – школа для ученика, а не для учителя.
Видимо поэтому, чтобы обезопасить бедных учителей, и ведут у них своеобразные протоколы заседания из принципа «да-да, мы вам, конечно же, верим, но бумажку подпишите, ага».
Так вот, Мама не знает, действуют ли так же в других школах, но у них на любую встречу с родителями и учениками ведется протокол, куда записывается все, о чем шла речь, и все о том, какие обязательства взяла на себя каждая из сторон и так далее.
Почти что как в игре «почувствуй себя юристом».
Вот и в этот раз Младшенькому сначала пропесочивали мозги.
Учитель напирал:
– Ну, взял он у тебя карандаш, но зачем ты полез драться?
Младшенький тоже не молчал:
– Мне мама всегда говорит: «Если тебя бьют, давай сдачи» – Учитель «наградил» Маму та-а-ким взглядом, что у Мамы сразу же забилась паническая мысля «а-а-а, сдали-таки с потрохами», стремительно перетекавшая в «что делать?!.»
Педагог тут же попытался сгладить ситуацию:
– Ну-у-у, Мама, имела в виду, что ты должен так поступать, когда рядом нет учителей, а ты-то сразу с кулаками полез. Почему не пришел ко мне и не рассказал все? Мы бы вместе решили этот вопрос.
Мама интенсивно кивала головой.
Младший удрученно молчал.
Мама тоже, мысленно перебирая варианты, что теперь уже ей выскажут за такие совсем не педагогические методы воспитания.
О чем думал Учитель, им было неизвестно – зато он продолжал вещать на тему и по поводу.
Под конец встречи Мама сама себя уже ощущала в роли виноватого школьника.
Консенсус все же был достигнут, запротоколированы обязательства сторон, подписан всеми тремя, отксерокопирован и роздан тем самым трем сторонам по экземпляру.
Преподавателю для отчета перед начальством и занесением в личное дело ученика.
Маме, чтобы не забыла о том, что наобещала по воспитанию ребенка.
Младшенькому же для солидности и прочувствования момента, так сказать, осознания первых шагов во «взрослой» жизни…
Опять же всегда будет повод, если что, тыкнуть носом в его же подпись и напомнить при случае, в чем он там их всех назаверял.
Мама, выйдя из здания в школьный двор, решила приступить к новому витку воспитания, не отходя от кассы.
– Ну и зачем ты махался, лучше бы учился лучше. Вот кем ты хочешь стать, когда вырастишь?
Вопрошала она, уже морально готовясь к «пожарникам», «солдатам» и мысленно подбирая правильные аргументы для убеждения.
– Боксером, – пробурчал Младшенький, вводя ее в ступор на минуту.
Серьезно, чем аргументировать и стимулировать к большим свершениям при таком выборе профессии? Мама зависла.
– Ну-у-у, – тянула она, – если ты хочешь быть богатым боксером, то тебе нужно научиться хорошо считать, чтобы всякие жулики не обсчитывали, еще хорошо писать и читать, знать законы, чтобы еще одни жулики не подсунули неправильный договор на сотрудничество…
Что бы еще такое сказать, у нее все никак не придумывалось…
– А может, ты выберешь себе какую-то другую профессию, а? – жалобно вопрошала она. – А то как-то не хочется иметь сына с отбитыми мозгами.
Младшенький, минуту поразмышляв, ковыряя ногтем краску на воротах, буркнул:
– Подумаю.
О том, какое Мама после этого испытала облегчение говорить не стоит – уже хоть что-то.
