Собака продолжала выть и скулить. Внизу все стихло. Где же лев? Ушел? Может, выглянуть?..

И вдруг прямо перед ним возникла косматая голова.

От неожиданности Мор заорал не своим голосом. Когтистые лапы вцепились в кромку выступа, и Мор изо всех сил хватил льва дубинкой по голове. Зверь мотнул головой, но удержался. Испустив страшный крик, Мор снова огрел его дубинкой. Лев зарычал, занес над ним когтистую лапу и выбил дубинку из рук. Дубинка, запрыгав по камням, исчезла внизу. Лев на миг отвел глаза – взглянуть на съежившегося волчонка, и Мор нашарил копье, однако вместо того, чтоб метнуть его, бросился с ним на хищника, целясь в шею.

Как раз в этот момент лев обернулся, раскрыл пасть и закусил древко совсем рядом с наконечником. Мор всем телом наваливался на древко, лев отпрянул, вскинул обе лапы к морде и, наконец, полетел вниз, увлекая Мора за собой.

Мор отчаянно вцепился в копье – свое единственное спасение. Зверь и человек кубарем покатились по склону. Лев рухнул на землю, и Мор грудью упал на копье, сломав себе ребро и охнув от острой боли. Дубинка лежала совсем рядом. Он схватил ее и вскочил на ноги.

Лев лежал на боку без движения. Из пасти, обагренной густой кровью, торчало копье. Остекленевшие глаза были широко раскрыты.

Зверь был мертв.

Мор уронил дубинку и без сил упал на колени. Он задрал на себе тунику: под грудиной, там, куда уткнулось древко копья, вокруг ссадины расплылось багрово-сизое пятно. Мор осторожно прикоснулся к нему и охнул от боли.

Поморщившись, он встал и тут же сложился пополам, опершись ладонями о колени. Его подташнивало. Рана саднила; должно быть, она будет мучить его еще много дней. Зато теперь они с Собакой были в безопасности. Дурнота отступала, и Мор в ошеломлении уставился на огромного мертвого хищника. Он, проклятый калека, мальчик-рогонос, в одиночку убил льва.

Связанная собака притихла, напуганная внезапным появлением хищной кошки. Но стоило Мору взобраться наверх, как Собака, едва завидев его, радостно залаяла, дергаясь всем телом. Он попытался ослабить узлы, связывавшие ей ноги, однако она извивалась как змея, облизывала его руки и лицо и, повизгивая от нетерпения, пыталась вскарабкаться ему на колени.

Туши убитого льва им хватит на несколько дней, прикинул Мор, хотя с непривычки желудок может взбунтоваться. Утром надо освежевать тушу и выдубить шкуру: отыскать деревья, которые когда-то показывала ему Лира, собрать кору, истолочь ее в горячей воде и, облив шкуру полученной смесью, оставить сушиться на солнце, – в точности так, как он поступил со шкурой волчицы. Только двое мужчин среди Сородичей могли похвастать львиной шкурой – Урс и Мор.

– Ладно-ладно, девочка, – счастливо рассмеялся он. – Погоди, дай я тебя развяжу.

Калли была безутешна. Недалеко от стойбища охотники наткнулись на многочисленное стадо оленей. Мужчины вернулись с богатой добычей и в последующие дни выходили на охоту небольшими отрядами, но Пэллок ни на один день не отлучался из лагеря, довольствуясь тем, что приносили другие. Он постоянно околачивался вокруг общего костра, лениво поглядывая на Калли. Стоило ей куда-нибудь засобираться, как Пэллок следовал за ней по пятам, ни в чем ей не препятствуя и ни на шаг не отставая. Реши Калли встретиться с сыном, она бы привела Пэллока прямиком к нему, а уж этого она никак не могла допустить.

Изобилие преобразило Сородичей. Размолвки и трения между женщинами прекратились, и все пребывали в радостном умиротворении. Одна лишь Альби бродила по становищу мрачнее тучи.

Калли убеждала Беллу, что Урсу необходимо вывести мужчин на охоту.

– Пора запасать мясо на зиму, – пояснила Калли.

Белла вяло отмахнулась.

– Это пускай Урс решает, – пренебрежительно ответила она. – У меня новости поважней.

– Ты Старейшина. Передай ему, что женщины волнуются, – настаивала Калли.

– Я жду ребенка! – объявила Белла. – Разве не замечательно?

Она округлила глаза и уставилась на Калли в ожидании, что подруга заверещит от счастья.

– Поздравляю.

– Что-то ты не очень рада, – надула губы Белла.

– Что ты, я очень за тебя рада. Просто я переживаю, что мы не успеем запастись едой перед кочевьем.

– Ну, до зимы еще далеко.

– Представь себе, что будет, если у нас в пути выйдут все запасы, а ты беременна, – не сдавалась Калли.

По лицу Беллы пробежала тень.

– Нам грозит голод?

– Да, если охотникам не удастся и впредь возвращаться с добычей, – увильнула Калли.

– Понятно, – проговорила Белла и постучала ногтями по зубам. Из всего племени она единственная принимала ванны каждый день, и потому у нее под ногтями не было ни пятнышка грязи, отчего они выглядели очень странно и непривычно.

Прошло целых два дня, прежде чем Урс собрал охотников на совет. Оттуда долго слышались веселые голоса и взрывы раскатистого хохота. Мужчины пребывали в прекрасном расположении духа. Жены страстно обнимали их по ночам, дети не плакали от голода, а олени паслись на прежнем месте.

– Завтра мужчины выходят на охоту, – сказала Рене. С того дня, когда вместе с Собаком погиб Никс, ее муж, Рене частенько приходила поговорить с Калли.

– Вот и хорошо, – с облегчением ответила Калли.

– Женщины будут тосковать по своим мужьям, – запинаясь, проговорила Рене. – Но вы с Пэллоком не похожи на другие пары.

– От нашего брака осталось одно название. Пэллок не заботился о наших детях, да и я ему не нужна.

– Значит, тебя не оскорбляет, что Пэллок, наверное, ходит по вдовам?

– Наоборот, я рада, что он оставил меня в покое, – ответила Калли, нехотя вспомнив о свиданиях с Урсом. Мужчины могли хотя бы ходить по вдовам, и только Калли не к кому было пойти.

Она взглядом отыскала Валида. Тот сидел, обернувшись спиной к дочери, которая, умастив его волосы липким древесным соком, тихонько напевала. Это был своеобразный обмен, догадалась Калли: Валид позволил дочери за собой поухаживать, – если она сложит песню. Он был хороший отец и добрый человек. Его жена, Сайди, нередко ворчала, подобно остальным женщинам, которые придирались к мужьям. Удивительно, как некоторые ухитряются создавать много шума из ничего.

Позже, перед тем, как заснуть, Калли кое-что пришло в голову.

Рене спрашивала, как она относится к тому, что Пэллок ходит к вдовам.

Рене сама была вдовой.

Сайлекс спал на подстилке из лосиной шкуры, для большего удобства разложенной поверх вороха мягких сухих трав, собранных весной. Ови спала поодаль; временами она всхрапывала во сне, и тогда Сайлекс просыпался. Поэтому Ови широко распахнула глаза от удивления, когда Сайлекс начал устраиваться на ночлег рядом с ней. Над лагерем сгущались сумерки, скрывая мужчин и женщин, улегшихся друг с другом, от посторонних глаз.

– Ови, – шепотом позвал Сайлекс.

Приподнявшись на локте, она обернулась к брату и вопросительно посмотрела на него.

– Мне надо с тобой поговорить. Это важно.

– Важно? – переспросила Ови.

Он вгляделся в ее лицо. Нет, ей ничего не известно о том, что он развратничал с другой женщиной.

– Очень важно, – повторил он и запнулся.

Ови терпеливо ждала.

– За все годы, что мы женаты, мы никогда не спали вместе как муж и жена, – со вздохом сказал Сайлекс.

Ови окинула его пытливым взглядом.

– И ты хочешь сейчас…

Сайлекс поджал губы.

– Тебя никогда не смущало, что мы не спим вместе?

– Меня? Не смущало?

– Ты бы хотела, чтобы мы спали вместе, Ови? Я не стану отказывать тебе в близости.

– Что это на тебя нашло, Сайлекс? Я ведь говорила тебе раньше, что мне это никогда не нравилось.

– А что тебе нравится, Ови? Что бы тебя порадовало?

– Почему ты вечно меня об этом спрашиваешь? Что на тебя сегодня нашло?

– Я недавно узнал, что иногда женщины втайне что-то хотят, но не выдают своих желаний и потому очень страдают.

– Какая глупость. Женщина делает то, что от нее требуется. Какие еще желания, – с горькой насмешкой ответила Ови. – Каждый делает то, что должен, и так день за днем, до самой смерти. Ты всегда был добр ко мне, Сайлекс. Просто ты тоже поступаешь так, как велит тебе долг.

– Я хочу быть тебе хорошим мужем, Ови.

– Ты и так хороший муж. Ты сегодня будешь спать здесь, со мной? – ровным, ничего не выражающим тоном спросила она.

Сайлекс взглянул в ее потухшие глаза, по-прежнему чувствуя себя виноватым.

– Нет, я пойду к себе.

Утром он проснулся на заре и, невзирая на укоры совести, направился туда, где был устроен шалаш из веток, прислоненных к обломку скалы. Там, в шалаше, на лосиной шкуре, брошенной на мягкую подстилку из сухих трав, лежала Деникс, раскрыв объятия навстречу Сайлексу.

Мор освежевал львиную тушу и разрубил ее на куски. Сырое мясо было волокнистым, а вяленый над костром окорок стал таким жестким, что Мору пришлось размочить его в горячей воде, прежде чем откусить кусок. Зато Собаке угощение пришлось по вкусу, и она с довольным урчанием принялась за еду. Тем вечером Мор зажарил на костре львиное сердце, и это оказалась самая нежная, самая вкусная часть животного. Из остальных внутренностей он состряпал похлебку, но даже Собака отказалась ее есть.

– На всю зиму нам этого не хватит, Собака. Мать больше не приходит. Надо охотиться самим.

Мор не сомневался, что Калли рвется к нему, но подозревал, что кто-то из племени – наверное, Альби – ее не пускает.

Мора не было на условленном месте ни в первый день, ни во второй. Калли не могла поверить, что его нет в живых – они условились встречаться каждый третий день. Он придет.

Утром третьего дня вернулись охотники, радостные, довольные, нагруженные богатой добычей. Калли многое бы отдала за то, чтобы сегодня они вернулись с пустыми руками, но принесенных ими оленьих туш хватит на много дней.

Калли принялась ожесточенно потрошить оленя для общей трапезы, ощущая на себе чей-то колючий взгляд. Подняв глаза, она встретилась взглядом с Пэллоком, на лице которого играла торжествующая ухмылка, как будто он в точности угадал ее мысли.