Внучка большой волчицы, которая первой приняла пищу из рук человека, до сих пор возглавляла стаю. Ее стая выросла, окрепла и успешно защищала свою территорию от чужих посягательств.

Волчица по-прежнему принимала еду из рук человека. Ни один из ее прямых потомков на это не отваживался, но и не убегал от людей, встретив их на равнинах. Они помнили запахи того человека, который приносил еду их матери, и запахи тех, кто кочевал вместе с ним. Остальные люди были врагами волков, особенно высокие черные люди, что жили в лесу. Волчица научилась различать друзей и врагов среди людей, улавливать их эмоции и по жестам угадывать их намерения.

В этом году стае попадались больные и истощенные голодом животные. Волчица нутром чуяла необъяснимую слабость, исходившую от них, и примечала наиболее подходящих жертв.

Почуяв, что ее человек неподалеку, волчица в одиночку отправилась на его поиски. Ее влекла не только возможность утолить голод, но и что-то еще, что-то неуловимое. Сейчас он и его спутница стояли перед ней. Волчица бесстрашно приблизилась к ним, заметив их приподнятые брови и приоткрытый рот – знак того, что они принесли мясо.

Она не останется голодной.

Хотя охота пошла на лад и темные мешки под глазами людей исчезли, среди Сородичей царило мрачное уныние. Смерть была нередким явлением в племени, особенно смерть детей, однако трагическая гибель отцов семейств, Вента и Никса, и молодых парней, Маркуса и Собака, ошеломила Сородичей. Здоровые, полные сил мужчины погибли не от несчастного случая или болезни, а от рук других людей.

Калли ни на шаг не отпускала от себя Мора, но тот не мог и дня пробыть у семейного костра и искал уединения. Он смотрел на мать – и вспоминал о брате. Он смотрел на Лиру – и вспоминал о брате. Куда бы он ни бросил взгляд, он ожидал, что брат вот-вот выйдет к нему навстречу.

– Прошу тебя, Мор, – однажды вырвалось у Калли.

– О чем?

Калли обессиленно покачала головой. Она не знала, о чем хотела просить его. Ей не хотелось видеть, как он страдает. Ей хотелось, чтобы оба ее сына были живы, здоровы и счастливы.

Однажды вечером, когда сумерки сгустились над становищем раньше прежнего, Белла не созвала женщин на совет, и Калли догадалась, что Старейшина не хочет уходить на север. Белла ненавидела зимовье – и была в этом не одинока – и теперь, потеряв ребенка, погибшего от болезни, двух братьев и племянника, попавших в засаду, искала утешения, каждый день принимая ванны.

– Белла, – напрямик сказала ей Калли, – ночи становятся все длиннее и холоднее. Нам давно пора уходить на зимовье.

Белла, лежавшая в своей ванне, вздохнула и закрыла руками лицо.

– Лето выдалось тяжелым. Я не готова. Никто не понимает моего горя. Я лишилась двух братьев! И племянника!

Калли поджала губы.

– Мой сын тоже погиб, Белла, – тихо сказала она.

– Мои дети умерли!

– Я знаю.

– Я не хочу уходить.

– Если мы останемся, нам придется туго.

– Почему? – Подруга капризно надула губы. – Почему нам вообще надо куда-то уходить на зиму?

Отчаявшись добиться от Беллы определенности, Калли отправилась на поиски Урса.

– Пора выдвигаться на зимовье, – заявила ему Калли.

– Совет женщин, наконец, решил? – с облегчением спросил Урс.

– Да, – подтвердила Калли. – Только не… Белла. Мы все знаем, что уже пора. Дни становятся короче.

– Но если женщины не готовы… – начал Урс.

– Женщины готовы, – перебила его Калли. – Поговори с женой.

– Понимаешь… – Урс пожал плечами и снисходительно улыбнулся. – С женщинами иногда сложно разговаривать.

– Нет, не понимаю, – сердито ответила Калли. – Она твоя жена. Чего ты боишься?

Лицо Урса вытянулось.

– Я не боюсь, – ледяным тоном произнес он.

– Ну так поговори с ней.

– Не надо мной командовать. И не смей указывать ловчему, как ему говорить с женой.

Калли молча уставилась на него.

– Куда делся тот человек, с которым я встречалась в верховьях реки? – чуть слышно спросила она. – Он ничего не боялся.

Урс, к своей чести, всерьез задумался над вопросом Калли.

– Тогда казалось, что все просто, – наконец ответил он, бессильно опустив руки. – Я думал, для меня нет ничего невозможного. А теперь… теперь я должен думать об охоте. Если нам снова не повезет, начнется голод. Но сейчас надо держаться вместе. После того, что случилось, высылать следопытов нельзя. Ты права. Теперь мне страшно.

– Хочешь сама бросить? – предложил Сайлекс, не спуская глаз с волчицы.

– Нет, Сайлекс, бросай ты, – вполголоса ответила Деникс. Глядя на то, как непринужденно приближается к ним волчица, она едва не рассмеялась. Волчица и Сайлекс были друзьями.

Сайлекс опустился на колено, и Деникс затаила дыхание. Он протянул волчице кусок мяса, и та взяла его прямо из руки, как ни в чем не бывало. Держа мясо в зубах, волчица повернулась к людям спиной и исчезла среди деревьев.

– К этому невозможно привыкнуть, – дрожащим голосом заявила Деникс.

– Да, – согласился Сайлекс. – Я понимаю, о чем ты.

– Для меня большая честь сопровождать тебя, Сайлекс. Почему ты не зовешь с собой других? Бракха, например?

Они затрусили обратно в лагерь.

– Бракх предпочитает оставаться в лагере. А ты наш лучший охотник. Тебя все уважают, Деникс. И… мне просто нравится, что ты со мной, – признался он и искоса взглянул на девушку. Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– В чем дело? – спросил Сайлекс.

Деникс коснулась его плеча, и они остановились, дыша ровно и легко.

– Сайлекс, я должна тебе кое-что сказать.

Они стояли посреди равнины, покрытой жухлой, сухой травой, где добычу можно было заметить издалека, но и самим стать добычей. Сайлекс не раз замечал на этих равнинах бродившего вдалеке льва. Ему было не по себе и не терпелось вернуться в племя.

– Сайлекс, – сказала Деникс, кусая губы и, очевидно, борясь с собой. Сайлекс против воли смотрел на ее губы. Их контуры складывались почти в идеальный круг, всегда привлекавший его взгляд.

Он увидел, что она раскраснелась, словно бежала полдня, и им овладело странное беспокойство.

– Не будем терять времени.

– Пожалуйста, послушай.

Сайлекс поднял брови.

– Тебе правда нравится, что я с тобой? – спросила она.

Глядя в ее большие печальные глаза, Сайлекс, сам не зная почему, вспомнил, как по ее нагому телу стекали струйки воды. Это был не самый подходящий момент для воспоминаний: Деникс, очевидно, хотела сказать ему что-то важное насчет охоты. По правде говоря, воспоминание о том дне посещало Сайлекса регулярно; зачастую он засыпал, вновь и вновь представляя себе Деникс, стоящую по колено в воде.

– Почему ты так смотришь на меня? – шепнула Деникс.

Сайлекс вздрогнул.

– Извини.

– Не извиняйся. Скажи, почему, – настаивала она.

Сайлексу показалось, что Деникс прочла его мысли.

– Ты что-то хотела мне сказать.

– Что ты чувствуешь, Сайлекс? Что ты чувствуешь ко мне?

Внутри него что-то всколыхнулось, будто целое стадо вздрогнуло и понеслось, не разбирая дороги. Глядя на волнующуюся грудь Деникс, он вспомнил жаркие объятия Фиа, и в его глазах сверкнуло нескрываемое вожделение.

– Это невозможно, Деникс, – в отчаянье прошептал он и отвернулся, оттолкнув ее руку.

– Сайлекс! – позвала она, но Сайлекс уже умчался прочь, не чуя под собой ног.

Лишь один человек мог догнать его. Деникс.

Но она не стала его догонять.

Глядя на желтеющую день ото дня листву, Лира не ощущала печали, обыкновенно присущей другим людям по этой поре. Деревья вступили в битву с холодом и тьмой, сбрасывая обескровленные мертвые листья. По правде говоря, Лире нравилась осень, и она не возражала против того, что Белла до сих пор не увела Сородичей на зимовье.

Лира ото всех скрывала свое горе, как скрывала от посторонних глаз, даже от собственной матери, любовь к Собаку. Она уходила подальше, придумав себе сложное и трудоемкое занятие, которое отвлекало ее от горестных мыслей с утра до самого вечера, когда она, истощенная тяжелым трудом, валилась спать. И это занятие Лира тоже держала в секрете.

Она видела, что Мор никак не может решиться заговорить с ней, и хорошо понимала его чувства. Несколько раз он собирался с духом, чтобы начать разговор, но обрывал себя на полуслове и с потухшим взглядом уходил прочь.

Наконец оба они устали от отчужденности.

– Где ты пропадаешь целыми днями? – спросил Лиру Мор.

Девушка окинула его задумчивым взглядом.

– У меня есть тайное место.

Мор кивнул, словно такой ответ его более чем удовлетворил.

– Холодает, – заметил он, укутавшись поплотней в шкуры и бросив взгляд на хмурое небо.

– Мне очень его недостает, – ответила Лира и разрыдалась. Рядом с Мором она могла дать волю душившим ее чувствам. Он понимал ее, как никто другой. В сущности, подумала Лира, он мой лучший друг.

Мор обнял ее, и слезы покатились из его глаз.

– Я видела, как ты вчера болтал с Фелкой, – спустя несколько дней сказала ему Лира многозначительным и, как показалось Мору, поддразнивающим тоном.

Он зарделся. К чему эти шуточки про другую девушку? Наверное, он ничего для нее не значит.

– Меня не интересует дочь Марса.

– Понятно, – щебетнула Лира и широко улыбнулась – впервые после смерти Собака.

– Я обручен с другой, – заявил Мор, рассчитывая задеть этим Лиру, но вызвал лишь искреннее удивление девушки.

– Правда?

– Наши родители уже договорились.

– И кто она?

Нет, совсем не ревнует, с горечью подумал про себя Мор.

– Ее зовут Эма. Она из Бледноликих. У них принято, чтобы отец выбирал мужа для дочери. Отец Эмы говорил с моей матерью, и мать согласилась. Женский совет, наверное, пока ничего не знает, но я останусь жить с Бледноликими, поэтому не имеет значения, что скажут наши женщины.

– То есть… ты будешь жить с другим племенем?

– Да. Может быть, только зимой. Посмотрим. Никто из Бледноликих не считает, что на мне лежит проклятье.

– И что ты думаешь об этой Эме?

Мор вспомнил их поцелуй.

– Она любит меня. Она меня поцеловала. Было приятно.

Лира рассмеялась.

– Я рад, что она станет моей женой. Не могу дождаться, когда снова ее увижу, – выпалил Мор, нарочно преувеличивая.

– Мор, я и не знала! – воскликнула Лира. – Я так… Даже не знаю, что сказать. Ты правда влюблен?

Надо же, она еще спрашивает, с горькой иронией подумал Мор.

– Да, Лира, правда, – серьезно ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Я влюблен. Странно, что ты этого не замечала.

Брови девушки удивленно поползли вверх. Она отвела взгляд.

– Ах, вот как, – вполголоса промолвила она.

Наступила неловкая тишина. Мора душило презрение к самому себе. Унижался, повел себя как дурак.

Лира повернулась к нему.

– Хочешь, покажу, где я пропадаю целыми днями?