24-
Ла Кукарача

Прилепившийся к прибрежному утесу ресторан класса «люкс» нависал одновременно над бассейном и над морем Кортеса. Ночью пейзаж был таким же впечатляющим, как и при свете солнца, выигрывая в романтизме и загадочности, хотя и проигрывая в глубине. Медные фонари висели вдоль беседок из виноградных лоз, а цветные светящиеся нити создавали вокруг каждого столика нимб приглушенного света.

В платье, усеянном серебристыми пайетками, Билли прошла вперед. Женщина-администратор тепло поприветствовала нас и провела к столику, где Мило уже несколько минут ждал нас. Явно захмелевший, он не сумел объяснить мне причину отсутствия Кароль.

В нескольких столиках от нас в середине террасы, словно драгоценность в футляре, Аврора и Рафаэль Баррос выставляли напоказ свою новую любовь.

Ужин прошел мрачно. Даже Билли, обычно веселая, казалось, потеряла все свое оживление. Заметно уставшая, она была бледной и измученной. В начале вечера я нашел ее в нашем номере, где она свернулась калачиком на кровати, проспав так весь день.

– Последствия путешествия, – отмахнулась она.

В любом случае, мне пришлось с ней повоевать, чтобы вытащить ее из постели.

– Что случилось с Кароль? – спросила она у Мило.

Глаза моего друга налились кровью, на лице было озадаченное выражение, как у человека, который вот-вот упадет на стол. Он как раз бормотал какое-то объяснение, когда тишину ресторана нарушил тенор.

К нашему столику подошли марьячи, чтобы спеть нам серенаду. Оркестр был мощный: две скрипки, две трубы, гитара, гитаррон и виуэла.

Их костюмы заслуживали отдельного описания: черные брюки с вышивкой на боковых швах, короткие пиджачки с лацканами, украшенными серебряными пуговицами, элегантно завязанные галстуки, ремни с пряжкой, на которой красовался орел, начищенные до блеска ботинки. И конечно же, сомбреро с широкими полями, большие, как летающие тарелки.

Жалобный голос солиста сменил хор, шумно выражавший несколько принужденное веселье, больше похожее на выход чувств, чем на радость жизни.

– Настоящий китч, да?

– Вы шутите! – воскликнула Билли. – Они чертовски классные!

Я с сомнением посмотрел на нее. Определенно, мы с ней по-разному понимали прилагательное «классный».

– Господа, мотайте на ус, – сказала Билли, поворачиваясь к нам с Мило. – Перед вами настоящее олицетворение мужественности.

Певец пригладил усы и, чувствуя одобрение, запел следующую песню, сопровождая ее прилежными танцевальными па.

Концерт продолжился добрую часть вечера. Переходя от столика к столику, марьячи представляли свой репертуар народных песен, в которых говорилось о любви, о храбрости, о красоте женщин и засушливых пейзажей. Для меня – посредственный и утомительный спектакль, для Билли – выражение гордой души народа.

Когда представление подходило к концу, в отдалении раздался рокот. Одинаковым движением посетители повернули головы к морю. Урчание становилось все глуше, и в небе появился силуэт старого гидросамолета. На небольшой высоте железная птица пролетела над рестораном, чтобы сбросить на террасу цветы. Несколько секунд шел дождь из разноцветных роз, которые в результате полностью закрыли блестящий паркет ресторана. Бурные аплодисменты встретили этот неожиданный цветочный ливень. Потом гидросамолет снова появился над нашими головами и принялся исполнять хаотичную хореографию. Цветные дымы нарисовали в небе невероятное сердце, которое быстро растворилось в мексиканской ночи. Аудитория снова зааплодировала, когда в зале выключили свет, и метрдотель подошел к столику Авроры и Рафаэля Барроса. Он нес на серебряном подносе кольцо с бриллиантом. Рафаэль опустился на одно колено, чтобы сделать ей предложение руки и сердца. В сторонке стоял официант, готовый открыть шампанское, чтобы отпраздновать «да» Авроры. Все было идеально, продумано и просчитано, в духе любителей слюнявого романтизма и праздников, продаваемых по каталогу.

Но разве не это ненавидела Аврора?

Я сидел слишком далеко, чтобы услышать ее ответ, но достаточно близко, чтобы прочесть по губам.

– М.н.е. ж. а.л. ь… – прошептала она, хотя я не знал наверняка, кому адресованы эти слова: ей самой, присутствующим или Рафаэлю Барросу.

Почему парни не думают хорошенько перед тем, как делать такое предложение?

Повисло тягостное молчание, как будто весь ресторан был смущен при виде этого низвергнутого полубога, превратившегося в обычного беднягу, стоявшего на одном колене на полу, неподвижного, как соляной столб, застывшего в стыде и недоумении. Я прошел через это до него и именно в этот момент испытывал к нему скорее сострадание, чем радость неожиданного реванша.

Во всяком случае, так было до того момента, когда он встал, пересек зал с видом оскорбленного величия и совершенно неожиданно для меня нанес мне удар правой, достойный Майка Тайсона.

– И этот мерзавец подошел, чтобы заехать вам кулаком в лицо, – подвел итог доктор Мортимер Филипсон.

– Примерно так оно и было, – кивнул я, пока он дезинфицировал мою рану.

– Вам повезло: крови было много, но нос не сломан.

– И это уже хорошо.

– На вашем лице столько синяков, как будто вас избили. Вы недавно дрались?

– У меня была стычка в баре с неким Хесусом и бандой его приятелей, – неопределенно ответил я.

– К тому же у вас сломано ребро и серьезный вывих щиколотки. Она очень сильно распухла. Сейчас я смажу ее мазью, но вы должны будете прийти ко мне завтра утром, чтобы я наложил вам компрессионную повязку. Как это получилось?

– Я упал на крышу автомобиля, – ответил я, как будто это было совершенно естественно.

– Гм… Опасная у вас жизнь.

– Последние несколько дней – определенно.

Медицинский центр отеля оказался не скромным кабинетом, а современным комплексом с высокотехнологичным оборудованием.

– Мы лечим самых крупных звезд планеты, – ответил мне врач, когда я сказал ему об этом.

Мортимеру Филипсону было недалеко до пенсии. Его вытянутый, очень британский силуэт контрастировал с загорелым лицом, резкими чертами и светлыми смеющимися глазами. Он был похож на Питера О’Тула в роли постаревшего Лоуренса Аравийского.

Врач закончил заниматься моей щиколоткой и попросил медсестру принести мне костыли.

– Настоятельно советую вам не наступать на ногу несколько дней, – предупредил он меня и вручил свою визитную карточку, написав на ней время моего следующего посещения.

Я поблагодарил его за помощь и на костылях с трудом доковылял до моих апартаментов.

Комната купалась в мягком свете. В центре в камине мерцало светлое пламя, отбрасывая отблески на стены и потолок. Я поискал Билли, но ее не было ни в гостиной, ни в ванной. До меня донесся приглушенный припев песни Нины Симон.

Я раздвинул шторы, закрывавшие высокие окна, выходившие на террасу, и увидел молодую женщину, которая, закрыв глаза, принимала ванну под открытым небом в джакузи с переливом. Чаша с изогнутыми линиями была одета в голубую мозаику. Вода каскадом текла из лебединого клюва, продуманная подсветка придавала ей поочередно все цвета радуги.

– Присоединитесь ко мне? – поинтересовалась Билли, не открывая глаз.

Я подошел к джакузи. Ее окружали штук двадцать свечей, создававшие барьер из огоньков. Поверхность воды сверкала словно шампанское. Из прозрачной глубины золотистые пузырьки поднимались наверх от воздуходувной трубы.

Я отставил в сторону костыли, расстегнул рубашку, снял джинсы и опустился в воду. Она оказалась очень горячей, ее едва можно было терпеть. Распределенные по всему бассейну тридцать струй обеспечивали скорее возбуждающий, чем расслабляющий массаж, а с четырех сторон из мощных динамиков лилась обволакивающая музыка. Билли открыла глаза и протянула руку, чтобы кончиками пальцев коснуться лейкопластыря, которым Филипсон заклеил мне нос. Освещенное снизу, ее лицо казалось прозрачным, а волосы как будто поседели.

– Воин нуждается в отдыхе? – пошутила она, придвигаясь ко мне.

Я постарался устоять перед ее предложением:

– Не думаю, что стоит повторять эпизод с поцелуем.

– Посмейте только сказать, что вам не понравилось.

– Вопрос не в этом.

– Но ведь это подействовало: спустя несколько часов ваша дорогая Аврора с треском расторгла помолвку.

– Пусть так, но сейчас Аврора не с нами в джакузи.

– Что вы об этом знаете? – Билли уже была в моих объятиях. – В каждом номере отеля на террасе стоит телескоп, и все за всеми подсматривают. Разве вы этого не заметили?

Ее лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего лица. Глаза цвета липы, поры расширились от пара, на лбу блестели капельки пота.

– Возможно, Аврора сейчас смотрит на нас, – продолжала Билли. – Не говорите, что вас это немного не возбуждает…

Я ненавидел эту игру. Это было не мое. И все же, увлеченный воспоминанием о нашем предыдущем поцелуе, я позволил себе положить одну руку ей на бедро, другую на шею.

Билли нежно прижалась губами к моим губам, мой язык нашел ее язык. И снова случилось чудо, но длилось оно лишь несколько секунд, пока явная горечь не заставила меня прервать этот поцелуй.

У меня во рту появился кислый, острый и терпкий вкус, и я резко отпрянул. Билли казалась ошеломленной. Только в этот момент я заметил, что губы у нее почернели, а язык стал лиловым. Ее глаза горели, но кожа становилась все бледнее и бледнее. Она дрожала, клацала зубами и кусала губу. Встревоженный, я вылез из джакузи, помог выбраться ей и растер ее полотенцем. Я почувствовал, как ноги у нее ослабели, и она едва не упала. Ее сотряс сильнейший приступ кашля. Билли оттолкнула меня, чтобы нагнуться вперед, и ее вырвало. С болью она извергла из себя густую вязкую массу и рухнула на пол.

Но то, что я увидел, не было рвотными массами.

Это были чернила.