ПОСТУПАЙ со всеми так же, как желаешь, чтобы поступали с тобою; искренно уважай и люби всякого; доброжелательствуй всякому от души; жалей о согрешающих; сочувствуй несчастию, горю, скорби, потере, бедности ближнего; пользуйся случаем сделать кому-либо добро; радуйся с радующимися и плачь с плачущими; не думай ни о ком худо без достаточной причины, а мысли о всех доброе; не имей в душе ни к кому вражды и неприязни или зависти и недоброжелательства; не унижай и не презирай никого в душе своей из-за каких-либо недостатков и погрешностей, а покрывай всех и все любовию и снисхождением, смотри на согрешающих, как на немощных, как на больных душевно; не плати злом за зло, а воздавай добром за зло, — и ты исполнишь заповедь Христову и увенчан будешь от Него нетленным венцом правды и жизни вечной.

Отец Иоанн Кронштадтский

ВСЕМ добро, никому не зло, то законное житие, говорит мудрая русская пословица. Подражая Промыслу Творца, мы должны стремиться к цели жизни распространением добра на родных, друзей, соотечественников, а потом и на все человечество, коль скоро откроется к тому случай и возможность; но так, чтобы чужую крышу крыть, и своя бы не текла, т. е., благотворя чужим, не оставлять без помощи ближних, особенно родных, ибо кто о родных не печется, тот, по слову святого апостола Павла, хуже неверного.

Желая блага друзьям и ближним, несправедливо поступим, когда будем основывать его на бедствии или вреде чужих. Другу дружи, а другому (недругу) не вреди, говорит также русская пословица. Сострадание не есть одно чувствование, сродное человечеству, но исполнение обязанности, которая предписывает нам по всей возможности помогать всякому страждущему человеку — будет ли он предмет нашей любви, или ненависти. В отечественной истории пример Ржевского, положившего живот за врага своего Ляпунова в той уверенности, что дни его полезны для отечества, есть необыкновенный в летописях человечества. И Спаситель мира, повелевая душу свою положить за други, такую любовь называет высшею: больше сия любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя. Это священное правило исполнил крестьянин Сусанин, пожертвовавший жизнию своей за спасение новоизбранного царя России Михаила Феодоровича; эту святую и великую заповедь исполняют все воины, полагающие жизнь свою на брани, за веру, царя и отечество, и все те, кто и в мирное время любовь к долгу ставит выше своей жизни.

Протоиерей Григорий Дьяченко

1. «ЕСЛИ любишь Бога, то надобно любить и того, кого Бог любит; потому что когда мы любим кого, то любим и того, кого любимый нами любит».

Святой Тихон Задонский

2. «Господь любит всех нас, и мы должны любить всех».

Филарет, архиепископ Черниговский

3. «Видя груду золотоносной земли, незнающий презрит ее, а знающий не презрит, ради крупиц золота, в ней заключенных: подобно сему, смотря на человека, представляющего неприятный вид необразованности, грубости, беспорядка, порока, невнимательный презрит его, а внимательный пожалеет, но не презрит, потому что и в сей неблагообразной глыбе есть золото — существо человека, и особенно его душа».

Филарет, митрополит Московский

4. «Кто не помогает другому, потому что он иудей, турок или лютеранин, тот не христианин».

Протоиерей И. Толмачев

5. «Тяжело тебе, когда никто не хочет разделить с тобою горя твоего: спеши же делить горе ближнего твоего».

Филарет, архиепископ Черниговский

6. «Хочешь, чтобы тебя любили человеки? Люби человеков. Хочешь, чтобы тебе делали добро все без изъятия? Делай и ты добро всем без изъятия. Приятно было бы тебе, если бы с тобою все обращались кротко и смиренно? Будь сам кроток и смирен пред всеми».

Филарет, митрополит Московский

7. «Наша дружба пусть принадлежит людям добрым; наше уважение — благочестивым; наша ближайшая и первейшая забота — родным; наша любовь — всем; наша помощь — нуждающимся».

Протоиерей И. Толмачев

8. «Не говори о своем счастии с человеком, который гораздо несчастнее тебя».

9. «Любовь покоит и приятно расширяет сердце, оживотворяет его; а ненависть мучительно стесняет и тревожит его. Кто ненавидит других, тот мучит и тиранит сам себя, — тот глупее всех глупцов».

Из книги «Моя жизнь во Христе» протоиерея Иоанна Кронштадтского (Сергиева), изд. 1, 1891 г., т. I, стр. 32

10. «Помни, что Господь в каждом христианине. Когда приходит к тебе ближний, имей к нему всегда великое уважение, ибо в нем Господь, Который чрез него часто выражает волю Свою. Бог есть действуяй в нас и еже хотети, и еже деяти о благоволении (по благой воле Божией) (Флп. 2, 13). Не жалей для брата ничего, как для Господа, тем более, что ты не знаешь, в ком Господь приходит посетить тебя; ко всем будь нелицеприятен, для всех добр, искренен, радушен. Помни, что и чрез неверных Господь иногда говорит или располагает их сердца к нам, как это случилось в Египте с темничным стражем, коего сердце Господь расположил к Иосифу (Быт. 39, 21)».

Там же, стр. 108

I. ПРИМЕР горячей любви к ближним можно видеть в преподобном Серапионе. Этот святой подвижник не имел у себя никакой другой одежды, кроме епанчи, не приобретал никакого имения, ни одного постоянного пристанища, но жил, как птица, подобно Сыну человеческому, Который не имел где главу преклонить, — ходил с места на место, нося с собою только Евангелие, и где постигала его ночь, там и ночевал. Однажды, идучи в Александрию, он встретился с нищим, который без одежды дрожал от холода. Святой Серапион, остановившись, подумал сам с собою: «Меня почитают постником и исполнителем Христовых заповедей, между тем ношу я одежду, а этот нищий — раб Христов погибает от холода. Поистине, как убийца, осужден буду в день Страшного Суда, если не покрою наготы его и попущу умереть от холода». После этих размышлений он тотчас снял с себя епанчу и отдал нищему; потом сел нагой на распутии, держа в руках святое Евангелие. В то время один знакомый, проходя мимо него, спросил: «Отец Серапион, кто обнажил тебя?» Святой подвижник, указав на Евангелие, сказал: «Оно раздело меня». Потом святой Серапион увидел, что мимо его ведут должника в темницу; сжалившись над ним, и не имея что дать ему, продал Евангелие и отдал тому человеку деньги для уплаты долга. После того, как Серапион пришел в келлию, ученик спросил его: где Евангелие? Святой старец сказал: «Сын мой! Оно постоянно твердило мне: продаждь имение твое и даждь нищим... Я послушался и сделал так, чтобы за послушание получить дерзновение пред Богом». Он же для избавления от манихейской ереси одного лакедемонского градоначальника, и в другой раз для спасения одного скомороха продавал себя им в работу за малую цену, и служил у них до тех пор, пока своими наставлениями и примером благочестивой жизни не обратил их на путь спасения.

«Четьи-Минеи», 14 мая

II. В IV веке по Р. X. Нольским епископом был святой Павлин, родом из Галлии. Нынешнее неаполитанское королевство разделялось тогда на четыре округа. Один из них был в Кампании, с главным городом Ноль или Нола.

Вандалы, утвердившиеся в то время в Африке, очень часто делали набеги на приморские селения и города Кампании и всей остальной Италии. Эти варвары опустошали их и жителей забирали в плен; и нередко приходилось страдать от них и самому епископу. Так, однажды, ограбив дом епископа, вандалы оставили и самого епископа в одной рубашке. В это же самое время приходит к нему одна несчастная женщина и с горячими слезами и воплями рассказывает, что единственный сын ее, надежда и опора ее старости, взят вандалами в плен с многими другими, и что, ежели кто-нибудь его тотчас не выкупит, его увезут в неволю в Африку.

— Я ничего не могу дать тебе, — отвечал епископ, — кроме одного бренного тела моего. Возьми, если хочешь, и отдай меня самого, вместо своего сына.

Материнская любовь пересилила любовь и уважение к епископу; женщина приняла предложение, и они немедленно отправились в лагерь военачальника царя Гизериха, захватившего сына несчастной вдовы.

Прежде чем согласиться на такой обмен, военачальник спросил у святого Павлина: знает ли он какое-нибудь ремесло? Тот отвечал, что отчасти знает садоводство. Вследствие этого, святой Павлин был взят вместо юноши и в скором времени отвезен в Африку; никто в неприятельском стане и не подозревал, чтобы престарелый садовник был епископом. Когда Павлин приехал в Африку, то остался в услужении военачальника и, несмотря на преклонные лета, усердно ходил за его садом и огородом. Скоро военачальник полюбил Павлина-садовника за его разумные речи; он нашел в нем человека умного и опытного и высокой добродетели. Спустя немного времени епископ так успел расположить к себе всех его окружающих, что друзья и советники царские не раз приходили к нему за советами и утешениями.

Епископ, беседуя однажды в саду с зятем царя о многих важных предметах, заметил между прочим ему, что тесть его не долго проживет, и что потому ему нужно быть готовым занять его место. Сам царь Гизерих, узнав об этом предсказании, послал за Павлином. Павлин к нему пришел, — и каково же было удивление царя, когда, взглянув на епископа, он узнал в нем того грозного судью, который в прошедшую ночь во сне упрекал царя в его языческой жизни и злых делах!

После этого царь не сомневался более, что Павлин — не простой садовник, и, по настоятельным его просьбам, Павлин сознался, что он епископ Нольский, и рассказал, по какому случаю он был в плену у вандалов. Языческий царь не мог не удивляться христианским добродетелям престарелого пастыря; — он слушал его с восторгом, и, получив от Павлина несколько благих и добрых советов, царь пожелал отпустить его в город Ноль к его пастве с богатыми дарами. Но святой Павлин, отказываясь от подарков и сокровищ, просил у царя одной только милости: отпустить вместе с ним всех пленных христиан. Просьба Павлина была уважена. Собрали всех пленных, посадили их на суда, снабдив съестными припасами, и таким образом епископ, к величайшей радости жителей Ноля, возвратился с честию к своей пастве, и встречен был с благоговением и восторгом.

«Четьи-Минеи»

«Кормчий», № 24 за 1900 г.

I. БЫЛО это в последнюю турецкую войну. Ночью разгорелась перестрелка. Турки пошли на наши укрепления, еще издали оглушая нас ружейной трескотней и гамом. Выдержанные в огне солдаты наши спокойно ждали команды. Первый залп мы дали в упор, когда турки подошли шагов на двадцать-тридцать.

— Господи! Сколько смертей! Голубчики, болезные мои! — шептал сзади меня нежный голос.

— Зачем вы здесь, сестра? Сойдите! Нельзя, вас убьют!

Сестра меня не слушала. Схватилась руками за голову и шепчет молитву. Слышу, не за себя, а за нас.

Турок мы отбили и прогнали. На другой день они, озлобленные, стреляли по каждому, кто приподнимал голову над валом. За валом слышались громкие стоны.

— Что это? Кто стонет? — спрашивает меня сестра милосердия.

— Турки, что вчера на наше укрепление шли. Их ранили, а свои подобрать не успели.

— Что же с ними будет?

— Будут лежать, пока не умрут.

— Да, ведь подобрать-то надо? Нельзя так — ведь они мучатся!

Я подвел сестру к валу.

— Стоит только голову поднять над валом, как турки стрелять станут. — Видите!

— Все-таки! Бог поможет! Братцы, ужели же им так и помирать?

Солдаты мялись. Кому охота на верную смерть идти!

— Душа-то в вас есть, голубчики! Православные, жаль ведь их.

— Жаль-то жаль, сестрица! Да как выйти-то? Тут смертушка!

— Помогите, милые!

Один турецкий раненый, как нарочно, метался у самого вала.

— Если вы не хотите, я сама пойду. — И прежде, чем мы успели опомниться, сестра была уже за валом.

— Что ж это, братцы! Ужели ж покинуть? — И старый унтер, с георгиевским крестом, перескочил за вал. За ним еще перепрыгнули солдаты с носилками.

Ад поднялся. Пули засвистали отовсюду.

Сестра, не обращая внимания, наклонилась над кустарниками, отыскивая раненых турок. На лице ни малейшего страха, только побледнело оно, и глаза блестят.

К чести турок, как только заметили, зачем сошли наши, — опустили ружья и выставили головы над валом. Видимо, они были изумлены.

— Мать милосердная! — говорили про сестру солдаты.

II. Сестра Раевская проснулась под мокрым шатром. Холодный ветер носился по влажной, утонувшей под туманами болгарской долине, кружился вокруг шатра, врывался под его трепетавшие полотнища, обдавал сыростью и стужей. В шатре, на соломе, спали сестры милосердия; слышалось тяжелое дыхание, бред, стон во сне.

Сестра Раевская проснулась на рассвете. Еще недавно это была русоволосая девушка со свежим личиком. Куда делись ее волосы? Отчего поблекло и как-то осунулось ее личико? — Это не она, совсем не она. На днях с ней встретился петербургский знакомый и не узнал.

— Что с вами? — спросил он потом.

— Два тифа выдержала... Да и работа у нас, сами знаете, какая...

— Ольга Петровна, уезжайте скорее! Вы сделали слишком много, будет с вас. Спасайтесь сами теперь.

— Меня и то посылают в Россию. Говорят: еще два месяца, и я умру здесь.

— Как легко вы говорите это!

— Притерпелась...

Да, притерпелась — и она, и все ее подруги. Подвиг их незаметен; только солдат унесет воспоминание о нем в свою глухую деревушку — солдат, которого они отвоевали у смерти.

День зарождался в тумане — холодный, тусклый. Вдали разгоралась перестрелка. Мимо шатра проходят на боевые позиции солдаты.

— Сестра Раевская! Вы назначены в Россию, — говорит молодой врач, приветливо улыбаясь, — потрудились, будет! Завтра надо выезжать. Только послушайтесь меня, уезжайте вы куда-нибудь подальше на юг — вам надо серьезно заняться собой. Вы женщина богатая, все можете для себя сделать.

Раевская стала укладываться. Сестры прощаются с нею. Теплые и сухие комнаты, свежие постели, горячая пища — грезятся им, как невесть какое счастие... Раевская поедет к сестре в Италию, та уж давно зовет ее к себе, на благодатный юг, на берег теплого моря: у них и солнце греет, и небо безоблачно. Как хорошо там!

— Сестра, Степанов умирает! — уж бред начался...

Раевская бросила вещи и выбежала из палатки.

В стороне шалаш из хвороста. Сюда сносили всех, кого отмечала гангрена (антонов огонь) своею страшною печатью. Отсюда один только выход — в могилу. Сестра Раевская шла сюда — она не боялась заразы и не раз просиживала над умирающими дни и ночи.

— Ну что, Степанов? — спросила Раевская, входя в тот шалаш.

Метавшийся в бреду раненый дико взглянул на нее. Она положила ему на голову свою худую, бледную руку. Понемногу бред больного стал утихать. На лице мелькнул луч сознания.

— Сестра... голубушка... родимая! Все бросили — ты одна со мною, спаси тебя Бог!

— Ну, полно, полно! Кто же тебя бросил? Видят, что тебе лучше, и пошли к другим, кто потяжелее. А я зашла сюда отдохнуть, поболтать с тобою. Тебя назначили домой; дома выздоровеешь.

— Дома-то! — и будто солнце бросило свой прощальный свет на потемневшее уже лицо умирающего. — Дома-то, слава те Господи! У нас семья хорошая, большая; живет, сестра, зажиточно: одних коров три держим, четыре лошади! Вот у нас как! Мать ты наша, чистая голубка!

— И он уж не отрывал от нее своего просиявшего взгляда.

Усталая рука сестры оставалась на его горячем лбу. Она не переставала улыбаться умирающему и долго-долго говорила ему о родимой стороне, о далекой семье, которая его ждет — не дождется.

Слушая сладкие речи, Степанов отходил счастливый, улыбающийся...

Сестра закрыла умирающему глаза, перекрестила его...

«Все бросили — ты одна со мною!» — припомнились Раевской слова Степанова. — Так неужели же она теперь бросит их и уйдет? Неужели же то горячее солнце, то синее небо, те счастливые люди заставят ее забыть этот мир скорби и мук, где она была Ангелом-хранителем?.. Нет, здесь ее место — пока еще сердце бьется в груди.

— Нет, я не брошу вас, никуда не уйду! — вся в слезах повторяла она.

И она отказалась от всего, она не ушла... Но она не ушла также и от смерти, давно сторожившей мученицу.

Из рассказов Немировича-Данченко

СВЯТОЙ апостол и евангелист Иоанн Богослов достиг глубокой старости и потерял силы от великих трудов своих. Он не мог уже ходить в собрание верных, и его приносили туда ученики на руках своих. До последних сил он считал своею священною обязанностию поучать христиан. Наконец и говорить ему стало трудно. Тогда он произносил только: «Дети мои, любите друг друга». Удивляясь тому, что он повторяет все одно и то же слово, ученики спросили его: почему он делает это? «Это заповедь Спасителя, — отвечал Иоанн, — она есть сокращенное содержание всего закона».

По «Четьи-Минеи»

Притча

ДВА друга шли дорогою, и зашли в лес. Несколько дней назад была здесь страшная буря, которая повыворотила с корнями много самых старых дубов. Между вывороченными дубами стояли два дуба, один около другого, совершенно невредимые, и странно было видеть, что буря сильнейшие дубы повалила, а эти остались на месте.

— Подойдем ближе и посмотрим на них, — сказал один из друзей.

Приблизились к дубам и увидели, что они так сильно сплелись между собою корнями, что никакая буря не могла бы повалить их.

— Вот видишь, — сказал другой, — как крепко стоит приязнь и дружество. Одинокого человека легко свалит злая доля, но кто имеет верного друга, тот всегда устоит против нее.

И они обнялись, поцеловались и пообещали друг другу быть вечно друзьями и затем пошли веселыми и счастливыми домой.

Из журнала «Церковно-приходская школа», ч. III, декабрь 1889 г., Киев, стр. 83-84

В АФИНАХ (в Греции) святой Василий имел у себя единственного друга святого Григория Богослова, также прибывшего сюда для научного образования. Вот как эти христианские юноши спасались от искушений, их окружающих. «Мы знали, — говорит святой Григорий, — только две дороги: одну, которая вела нас в церковь и к святым наставникам, в оной проповедующим, другую, которая вела нас в академию (высшее училище) к учителям словесности и любомудрия. Что касается до тех дорог, по коим ходят на мирские праздники, на позорища, на пиршества, мы их не знали и знать не хотели. Зная, что дурные примеры подобны заразительным болезням, мы не имели сообщения с теми из товарищей, которые были развратны, дерзки и бесчинны, а обращались только с умеренными, скромными и благочестивыми».

Товарищи святителей Василия и Григория, видя их беспримерную чистоту жизни, неутомимое усердие к наукам и благоразумие, не могли не чувствовать к ним невольного уважения и сами, по примеру их, старались обуздывать себя.

Юноши христиане! Не увлекайтесь безразборчивою привязанностию к товарищам.

Сколько молодых людей погибает от легкомысленного подражания своим товарищам! «Кто прикасается к смоле, — говорит премудрый Сирах, — тот очернится, и кто входит в общение с гордым, тот сделается подобным ему» (Сирах 13, 1). «Обращающийся с мудрыми, — свидетельствует премудрый Соломон, — будет мудр, а кто дружится с глупыми, развратится» (Притч. 13, 21).

Пример особенно заразителен в товарищеском союзе, когда молодые люди находятся в частых сношениях между собою, друг друга постоянно видят, друг к другу привыкают.

Составлено по «Воскресным беседам» за 1886 г.

В АРМЕНСКОМ городе Милитине жили два воина: Неарх и Полиевкт. Они жили очень дружно и любили друг друга, как родные братья. Однако же они были не одной веры: Неарх был христианин, а Полиевкт язычник. Неарх часто жалел, что друг его, человек добрый и честный, остается в идолопоклонстве, и всеми мерами старался обратить его ко Христу. Для этого он часто читал ему Священное Писание и рассказывал об Иисусе Христе. В одно время в Милитине был получен указ императора Декия, коим предписывалось казнить всех христиан, которые не поклонятся идолам. Неарх опечалился, что ему не удалось еще обратить ко Христу Полиевкта и что теперь ему придется расстаться с ним. Полиевкт заметил эту печаль и спросил его: о чем грустит он?

— Скорблю о разлуке нашей, — отвечал Неарх.

— О какой разлуке? Разве что может разлучить нас? — сказал Полиевкт. — Наша дружба неразлучна до смерти!

— Я христианин, — объяснил ему друг, — меня поведут на смерть за веру мою, а ты тогда оставишь меня: ведь ты — идолопоклонник.

— Друг мой, — отвечал с сердечным чувством Полиевкт, — ничто не разлучит нас. В эту ночь мне явился Иисус Христос, Которому ты служишь; Он снял с меня мою одежду и надел на меня другую, новую, красоты несказанной.

Неарх повеселел. «Это значит, — сказал он, — что ты отбросишь языческие заблуждения и облечешься во Христа, познаешь Его!»

— А разве я уже не познал Христа? — сказал на это Полиевкт. — Разве не горело у меня сердце, когда ты мне говорил о Нем и читал святое Евангелие? Отныне я хочу совершенно быть Его рабом и готов исповедать имя Его.

И он пошел на площадь и пред язычниками открыто исповедал имя Христово. Его стали мучить и осудили на смерть. Идя к месту казни, он увидел в толпе друга своего Неарха и закричал ему: «Спасайся, друг! Не забудь о дружбе нашей!» — И радостно склонил он свою голову под меч...

По «Троицкому листку», № 738

ОДИН инок из числа сирийских пустынников принес однажды преподобному Макарию гроздь винограда. Макарий, который жил по духу христианской любви, которая не ищет своего, отнес виноград другому брату, бывшему тогда больным. Больной чрезвычайно обрадовался этому знаку любви святого мужа и благодарил за то Господа. Но, помышляя более всего о благе ближнего, чем о своем собственном, не вкусил винограда, а отослал его к другому брату. Этот сделал тоже и переслал четвертому. Таким образом, гроздь обошла все келлии братий и, переходя из рук в руки, возвратилась, наконец, опять к тому, кто первый получил ее в дар, к преподобному Макарию. Священная радость объяла душу праведника, когда он увидел между братией любовь и воздержание, живо выражавшие слова божественного апостола: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви, ибо любящий другого исполнил закон» (Рим. 13, 8).

По «Воскресному чтению»

ПРЕПОДОБНЫЙ Иоанн Колов однажды пошел с некоторыми иноками из скита. Дорогою застигла их ночь, и провожатый, к несчастию, сбился с пути... «Что нам делать?» — сказали Иоанну спутники. — Скитаясь здесь, можно погибнуть». — «Не говорите провожатому ничего, — отвечал старец, — бедный устыдится, и будет печалиться, досадовать, и может быть, роптать; лучше сделаем вот что: я скажу, будто болен, не могу идти далее, и останусь здесь, пока не рассветет». Так он и поступил. Прочие иноки объявили, что останутся с ним; все пробыли тут до утра и не причинили сокрушения брату; наутро дорога была найдена, и путешественники благополучно прибыли к своему месту.

По «Училищу благочестия»

БЫЛ некогда в городе Сиракузах грозный правитель Дионисий. Своей жестокостью и несправедливостью он так восстановил всех жителей против себя, что стал подозревать всех в желании убить его. Однажды он велел схватить одного грека Мироса, которого заподозрил в злом умысле против себя. Дионисий велел привести Мироса к себе и сказал ему с гневом: «Мне донесли, что ты поносил меня и замышлял против меня худое».

— Нет, — сказал Мирос, — я не поносил тебя, я только называл жестокосердым, каков ты и есть; я не замышлял против тебя худое, я только обличал зло, какое ты делал.

— Негодяй! — сказал правитель. — Все равно, ты и за это достоин умереть на кресте.

В те времена казнь на кресте была самой позорной.

— Я готов на смерть, — отвечал Мирос, — я не стану молить тебя о пощаде; но дай мне, ради Бога, три дня свободы, чтоб я мог проститься с семьею моею. Я оставлю друга своего порукой в том, что я вернусь на смертную муку.

Правитель подумал и сказал с хитрой усмешкой: «Я исполню твое желание; ступай, я даю тебе три дня сроку, но, если через три дня ты не явишься в Сиракузы, я предам друга твоего на мученье. Если уж придется казнить твоего заложника, так его казнь, может быть, искупит твою вину».

И Дионисий помыслил в себе: «Не вернется больше Мирос, пусть же народ узнает, какой он обманщик и предатель».

Мирос пришел к другу своему и сказал: «Дионисий осудил меня на казнь, но дает мне три дня свободы, чтоб я мог проститься с семьей моей; потому, прошу тебя, побудь за меня три дня в заключении надежной порукой в том, что я вернусь».

Верный друг с радостию согласился исполнить просьбу Мироса, обнял его на прощанье и дал отвести себя в темницу и заковать в узы.

Мирос поспешил оставить Сиракузы и прибыл в селение, где жили его мать и сестра. Горько заплакали они, бедные, узнав об участи, ожидающей их любимого сына и брата. Всеми силами они старались удержать его подольше при себе, но, наконец, Мирос вырвался от них и пустился в дорогу, боясь промедлить.

Страшно спешил он. И вдруг поднялась буря, завыл ветер, заблистала гроза, зашумел ливень, с гор в долины помчались потоки, ручьи переполнились и разлились окрест.

На пути перед Миросом засинела река. Он стал уж подходить к мосту, перекинутому чрез нее... Река вздулась, волны лезли вон из берегов и вдруг сорвали мост; он на виду Мироса обрушился в воду, и волны покрыли его совсем. Напрасно Мирос метался взад и вперед по берегу и всматривался вдаль и напрасно звал на помощь. Нигде не виднелось ни одного челнока, нигде не мелькал ни один парус. И остановился Мирос, подавленный горем.

Река же разливалась все шире и бушевала, как море. Тогда Мирос пал на колени с мольбою: «О, Боже мой, усмири эти волны! Время бежит, солнце давно уже зашло за полдень, и если оно зайдет, а меня не будет в Сиракузах, мой друг пострадает за меня».

Но пучина ревела все сильнее, волна набегала на волну, и минуты летели одна за другой.

Наконец, отчаяние взяло Мироса, и он смело бросился в пенящийся поток и стал разбивать волны могучей рукой. И вот он достиг берега. Но едва сделал он несколько шагов, как навстречу ему показалась из соседнего леса буйная ватага разбойников; злодеи загородили Миросу путь и подняли на него свои дубины.

«Что вам нужно? У меня ничего нет! — вскричал Мирос. — У меня есть только жизнь, но она мне нужна для спасения друга моего». И горячие слезы заструились по лицу Мироса, и таким молящим взором, полным муки душевной, взглянул он на разбойников, что смутились они и расступились перед ним.

И дальше поспешил он... Солнце палило его страшным зноем; воздух становился все душнее, нигде не было ни тени, и путник обессилел. Он пал на колени и взмолился: «О, Боже! Не Ты ли вынес меня из водной пучины, не Ты ли спас от рук разбойников? Пошли же мне помощь, чтоб я мог спасти друга моего!»

Припав к земле со стоном, он вдруг услышал журчание невдалеке от него. Мирос подполз к соседнему холму и увидел бьющий из него родник. Он жадно припал к нему и освежил истомленное тело. И дальше спешит он. Уж от деревьев длинные тени легли на луга.

Какие-то два путника шли большою дорогою, Мирос обогнал их, и вдруг до него долетели сзади ужасные слова их: «Теперь, — говорили путники, — уж верно его распинают».

Тоска сдавила сердце Мироса; страх за друга точно крылья надел на его израненные ноги...

И вот Сиракузы: вершины городских башен уже золотит заходящее солнце.

Навстречу к Миросу вышел управитель дома его, старик Филострат: издали узнал его верный слуга.

— Назад! — закричал он Миросу, подбегая к нему, — Ты уже опоздал. Беги отсюда. Думай о своем спасении. Друг твой уже предан на мучение. С часу на час он все надеялся, все ждал и не верил, что ты опоздаешь. Над ним издевались, его уверяли, что ты обманщик и предатель, но никто не мог смутить упованья его.

— О, если уж поздно, — сказал Мирос, — если уж мой возврат не спасет его, так я разделю с ним ту же участь, чтоб не посмел правитель сказать, что я не сдержал обещания и предал друга; пусть он погубит две жертвы, но пусть узнает зато, как друзья умеют любить и верить друг другу.

Солнце уже село, когда он достиг городских ворот. Издали завидел он крест, водруженный на площади, и любопытный народ, волновавшийся кругом. И вот, видит он, как ведут его друга и как поднимают его на канате на крест.

Но вот, Мирос раздвигает толпу и кричит: «Палач! Останови казнь; я тот, за кого он порука».

Вздрогнул народ и затих и в изумленьи глядел, как друзья кинулись друг к другу, обнялись любовно и заплакали от радости.

И заплакал весь народ кругом.

Весть об этом пронеслась по городу и долетела до грозного правителя Дионисия, и вдруг дрогнуло его сердце и смягчилось. И велел он привести к себе осужденных.

Когда привели Мироса и его друга, Дионисий посмотрел на них умиленным взглядом и сказал: «Вы победили мое сердце. Вижу, что есть дружба, что не сказка она, и я хотел бы стать вашим другом. Не откажите же принять меня в свой святой союз, дайте мне познать сладость дружбы и доверия».

Из книги «Цветник». М., 1889 г., стр. 41-44

ЖИЛА некогда молодая девица, прекрасные свойства характера которой были предметом удивления всех знавших ее. Она носила на шее золотой медальон, которого никому не позволяла открыть. Однажды, в минуту необычайной откровенности, она позволила подруге дотронуться до пружинки медальона — и секрет обнаружился. Подруга увидела надпись: «Люблю Того, кого никогда не видела» (т. е. Иисуса Христа). Такова была тайна ее прекрасной жизни. Девушка изменилась в тот же образ, которому подражала (т. е. Христу).

Из книги «Самое великое в мире» Г. Друммонда, стр. 90

СВЯТОЙ Златоуст поучает: «Что касается поступков наших, то после ужина, вечером уже, когда мы ляжем в постель, когда никто не беспокоит, никто не возмущает нас, будем требовать от себя отчета со всем, что нами сделано и сказано в течение дня. И если увидим за собой какой-либо грех, накажем совесть, укорим душу, уязвим совесть так сильно, чтобы после того, как мы встанем, они не смели уже опять увлекать нас в ту бездну греха, помня вечернее наказание. И что это время самое удобное к такому расчету, послушай слова пророка: яже глаголете в сердцах ваших, на ложах ваших умилитеся. (Пс. 4, 5). Днем мы делаем многое не как хотим: и друзья раздражают, и слуги приводят в ярость, и жена печальна, и дитя болеет; и множество житейских и общественных дел лежит кругом, и мы не можем тогда остеречься, чтобы не погрешить в чем-нибудь. Но вечером, освободившись от всего этого, придя в себя и пользуясь совершенным спокойствием, соберем судилище на постели, чтобы через этот суд умилостивить нам Бога».

Из «Творений святого Иоанна Златоуста»

«ХОДЯ в лесу, в саду, или по лугу и видя молодые побеги растений, плоды на деревьях и разнообразие полевых цветов, возьми для себя урок от всей этой Божией растительности, именно такой урок: всякое деревцо в лето дает непременно значительный побег, непременно возрастает в объеме и в вышину — всякое дерево с каждым годом как бы усиливается подвинуться вперед богодарованною ему силою; так скажи себе: и я должен непременно с каждым днем, с каждым годом становиться нравственно выше и выше, лучше и лучше, совершеннее и совершеннее, должен подвигаться вперед на пути к Царству Небесному, или к Отцу Небесному, силою Господа Иисуса Христа и Духа Его, во мне живущего и действующего. Как луг украшается множеством цветов, так и луг души моей должен благоукрашаться всеми цветами добродетелей; как деревья приносят цветы и потом плоды, так душа моя должна приносить плоды веры и добрых дел».

Из книги «Моя жизнь во Христе» протоиерея Иоанна Кронштадтского (Сергиева), изд. 1, 1891 г., т. I, стр. 161