Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Святой мученик Кодрат родился и был воспитан следующим образом. Когда по приказанию злочестивых царей и князей свирепствовали ужасные гонения против христиан, и чада Церкви, боясь нестерпимых мук, оставляли города и все имущества и, кроясь в пустынях и горах, лучше хотели жить посреди зверей, нежели с нечестивыми, подвергаясь беспрестанно опасности умереть в мучениях и принести жертву идолам, — в то время одна благоверная женщина, по имени Руфина, будучи преследуема тиранством, ушла из Коринфа и скиталась по непроходимым местам. Не своей смерти боялась истинная христианка: нежная мать хотела спасти младенца, в утробе ее зачатого. Наконец приспело время разрешения, и она родила сына; но, к несчастью, через несколько дней скончалась.
Всего естественнее подумать, что беспомощный сирота умрет от голода, или сделается пищею зверей... Но отверзаяй руку Свою и насыщаяй всякое животно благоволения не презрел пеленами повитого Кодрата и нарекся отцом его и матерью. Бог заповедал облакам, и они, на голос младенца спускаясь с высоты и преклоняясь долу, источали на уста его сладкую росу и питали млеком и медом, доколе он не подрос и сам не мог снискивать для себя пустынные плоды. Таким образом отрок жил в пустыне подобно Иоанну Крестителю, Богом хранимый, Святым Духом наставляемый и вразумляемый к боговедению, и уже достигнув юношеского возраста, был найден христианами.
Скоро святой Кодрат научился грамоте, еще скорее — врачебному искусству, и отчасти с помощью трав, известных ему, как воспитаннику пустыни, по собственному опыту и употреблению, а более — благодатью Господнею, исцелял всякие недуги. Но, привыкнув с младенчества к пустынному безмолвию, человек Божий не мог навсегда остаться в городе и по большей части жил в горах, упражняясь в богомыслии. Если недуги страждущего человечества и призывали его иногда в сообщество людей, то разврат идолопоклонников опять изгонял его в пустыню. Но и уединение его было общей врачебницей и храмом проповеди Господней: беспрестанно стекалось к нему множество народа, требующего то советов, то исцеления.
Сей второй Предтеча жил спокойно до старости. Но к несчастью христиан, воцарился злочестивый Деций, и святой Кодрат, как муж по ревности к Иисусу известный, первый принял венец мученический с друзьями своими Киприаном, Дионисием, Анектом, Павлом и Крискентом.
Преподобный Феофан был родственник греческого царя Льва Исавра и с юных лет исправлял при дворе и в правительстве важные должности. Вступив в супружество с одной из благороднейших девиц, Феофан был очень счастлив, что обрел в ней не только добродетельную помощницу, но и совершенного друга в деле спасения.
Вскоре после того Феофан, по указу царскому, должен был отправиться в страну Кизическую для общественного благоустройства; благочестивая супруга следовала за ним же. Хотя в Кизику можно было ехать и сухим путем, но Феофан, по вдохновению Господню, отправился по воде и плыл между страною Олимпийскою и Сигрианскою, где было множество монастырей и отшельнических келий. Тогда единственным занятием Феофана было: половину дня размышлять, как бы с лучшим успехом исполнить порученное ему дело, а другую половину времени употреблять на посещение пустынников, чтобы в их беседах усовершенствовать себя в вере и благочестии.
Столь мудрому человеку не трудно было устроить благоденствие народа кизического; он исправил судилища, открыл новые источники народного довольства, именем государя предписал законы благонравия и заслужил общее благоволение от всех государственных сословий.
Заметим поступки преподобного Феофана. Пока жил он в Кизике, все дела, касающиеся общественного благоустройства, предпринимал не прежде, как посетив бесстрастных пустынников; по их равноангельному совету располагал он свое поведение в делах общих и частных. За то не только угодил государю и всеми почитаем был, как муж силен, Бога боящийся и праведен, да судит на всяк час, но и удостоился сверхъестественной благодати от Господа.
В одно время, посещая святую и богомудрую братию, обитающую в горах Сигрианских, Феофан опоздал, так что на обратном пути должен был ночевать в пустыне. Зной был чрезвычайный, место безводное, слуги и скот изнемогли от жажды; святой Феофан, почти полумертвый, по обыкновению своему помолившись Богу, сел под холмом, чтобы немного отдохнуть и, по крайней мере во сне, избавиться от мучительной жажды. Едва задремал он, внезапно над головою его зажурчал источник и окропил Феофана. Человек Божий, почувствовав журчание и росу ключа, воспрянул с места и, воздав благодарение Богу, созвал своих спутников. Все, удивляясь внезапному чуду, прославили Бога и, напившись из источника, остались тут на всю ночь.
Исполнив в точности царскую волю, святой Феофан с честью возвратился в Царьград и вскоре, приняв на себя образ ангельский, удалился в пустыню. Супруга его вступила в лик преподобных дев и там в молитве и постничестве пребыла до блаженной кончины.
Святой Григорий Двоеслов’ был столько милостив, что не щадил и последнего, только бы удовлетворить просьбу нищего или каким-нибудь случаем разоренного. Следующее происшествие представляет разительный пример его милосердия и к нему милосердия небесного.
Однажды, когда Григорий, сидя в келии, по обыкновению своему читал книгу, пришел к нему бедный человек и жалобно сказал: «Помилуй меня, раб Бога Вышняго, и пособи моему несчастию! Я был хозяином корабля: но Богу за грехи мои угодно было, чтобы море поглотило все мое имение; оставшись почти наг, я имею сверх того немало на себе долгу». Святой Григорий, пролив о нем слезы соболезнования, призвал служащего инока и велел дать несчастному шесть златниц. Нищий, поклонившись ему, ушел; но через час возвратился и опять сказал: «Сжалься надо мною, раб Господень! Ты дал мне мало, а я потерял весьма много». Святой Григорий приказал келейнику дать ему другие шесть златниц. Но вечером нищий пришел в третий раз и, проливая слезы, говорил: «Человек Божий! Не почти за наглость, что опять прибегаю к тебе: ах! Я погубил весьма много чужого богатства, и хозяева грозят мне темницею; умилосердись над несчастным!» Святой Григорий, кликнув инока, велел ему дать еще златниц; но инок отвечал, что у них не осталось ничего. «Дай же что-нибудь другое, — возразил Григорий, — или из одежды или из посуды!» — «Божусь, что нет у нас ничего, — сказал инок, — кроме серебряного блюда, которое твоя мать прислала с сочивом». — «Отдай же его, — сказал Григорий, — чтобы бедный человек не ушел от нас печален». Незнакомец, взяв блюдо, пошел с радостью и более не возвращался.
Но через несколько лет, когда святой Григорий был уже первосвященником Римской церкви, сей нищий явился ему в другом образе. По обыкновению своему, всегда приуготовляя стол для странников, в одно время приказал он казначею угостить двенадцать человек. Когда странники сели за стол, святой папа, смотря на них, увидел тринадцать, почему и спросил у казначея на ухо: «Отчего, против моего приказания, здесь находится лишний человек? Клянусь Богом, я бы с сердечной радостью угостил и вдвое больше: но грех тебе преступать волю начальника». Устрашенный казначей божился, что за столом сидят только двенадцать нищих. Удивленный папа, беспрестанно смотря на обедающих странников, а особенно на тринадцатого, сидящего при конце стола, увидел, что лице его, изменяясь, представляет то старца, то юношу.
Когда обед кончился, святой Григорий, отпустив всех, оставил лишнего странника у себя и, взяв за руку, увел в спальню. Там, посмотрев на него пристально, сказал: «Заклинаю тебя силою Бога Вседержителя, скажи мне, кто ты?» — «Я тот бедный мореплаватель, — отвечал незнакомец, — который некогда принял от тебя двенадцать златниц и серебряное блюдо; познай, что от того дня Господь нарек тебя архипастырем Своего стада и первопрестольником святые Церкви. Я Ангел Господень, к тебе посланный, чтобы узнать твои чувствования, не для тщеславия ли ты подаешь милостыню?» Святой Григорий ужаснулся и повергся лицом на землю, говоря: «Прости меня, служитель Иисусов, что я, грешный человек, беседовал с тобою, как с одним из смертных!» — «Не бойся! — отвечал Ангел, — Господь повелел мне, да всегда с тобой пребываю и приношу к Нему молитвы твои; все, что с упованием просишь, от Него приимешь». Сказав сие, небесный гость стал невидим, а святой Григорий, воздав благодарение Богу, воскликнул: «Господи! Верую, что милость Твоя к милостивым неизреченна, когда и за малое подаяние столько возлюбил меня, что приставил ко мне Ангела-хранителя».
Преподобный Венедикт в юности своей обучался в Риме, в одном из общественных училищ; но, видя разврат своих товарищей, лучше захотел быть мудрым невеждою, нежели ученым грешником, и удалился в пустыню.
Как святой Венедикт там подвизался для прославления имени Божия, может описать разве перо Ангела. Но не может град, стоящий на верху горы, укрыться, и сего праведника Господь восхотел поставить во спасение прочим. В одном из монастырей умер настоятель. Осиротевшие иноки, по слуху зная о благочестии святого Венедикта, единодушно пришли к его келии и умоляли, да будет их настоятелем. Долго отрицался святой Венедикт, называя себя грешником, недостойным пастырства, но, видя их неотступность, наконец сказал: «Братия мои! Будьте уверены, что мои нравы не будут согласны с вашими», — и, предав себя воле Господней, согласился быть их настоятелем.
Что сказал угодник Божий, то и сделалось. Неопустительно наблюдая уставы постничества, уединения и молитвы, святой Венедикт скоро пришел в ненависть у братии. Без сомнения, некоторые из иноков ублажали своего начальника и старались сообразоваться с его поведением; но большая часть желала, чтобы и следов Венедикта не было в их обители. Сия злоба простерлась до того, что порочнейшие из иноков решились умертвить его ядом; но смертоносная чаша, огражденная знамением креста, вдруг распалась и сокрушилась, как от удара камнем. Тогда угодник Божий познал, что от братии ему готовится. Он призвал к себе всех иноков и, улыбнувшись дружески, сказал им: «Да помилует вас милосердый Бог, чада мои, и да отпустит грехи ваши. Я прежде сказал вам, что мои нравы не согласны с вашим поведением; итак, сыщите начальника по вашему обычаю, а я не могу жить с вами». После сего, благословив их, возвратился в пустыню и там начал подвизаться пред очами единого Всевидца Бога.
Недолго преподобный Венедикт наслаждался уединением. Господь вместо малого стада поручил ему большее, вместо одного монастыря, оставленного им, дал двенадцать; ибо слава его равноангельной жизни привлекла к нему столько пустыннолюбцев, что должно было разделить их на несколько обителей. В числе сих пришельцев был отрок Мавр и юный Плакида, дети римских сенаторов, порученные родителями духовному воспитанию святого Венедикта.
Однажды юный Плакида, взяв водонос, пошел на реку и, черпая воду, нечаянно упал в самую быстрину, ибо мальчик из желания угодить духовному отцу хотел принести самой чистой воды: волны подхватили его и понесли вниз по реке. Преподобный Венедикт, сидя в келии, увидел душевными очами несчастье Плакиды и, кликнув к себе Мавра, сказал: «Беги, беги! Плакида упал в реку». Не отвечая ни слова, отрок побежал и, увидев Плакиду, утопающего посреди реки, устремился по воде, как посуху, и, схватив его за волосы, извлек на берег. Тогда уже, оглянувшись назад, узнал он, что бежал по волнам, а не посуху.
Возвратившись с Плакидой в келию, Мавр рассказал святому Венедикту обо всем, что случилось, и, припадая к стопам старца, приписывал чудо немокренного по водам шествия его молитвам; но Венедикт отвечал на сие: «Не забудь, любезный юноша, какова сила беспрекословного послушания».
Некоторый церковнослужитель, за грехи свои преданный нечистому духу, сошел с ума и сделался беснующимся. Ни врачевание, ни молитвы Аквилейского епископа Констанция не могли исцелить несчастного. Наконец сей грешник приведен был к человеку Божию Венедикту.
Святой Венедикт, сотворив над ним знамение креста, мгновенно изгнал духа-губителя и церковнослужителю крепко заповедал, чтобы не домогался и, если будут давать, не принимал священства. Долго исцелившийся клирик соблюдал повеление святого Венедикта; но видя умирающих пресвитеров, видя, что на их места поступали некоторые, летами его моложе и дарованиями слабее, почел себе за обиду и, как бы забыв заповедь святого Венедикта, начал требовать священства. Но сколь ужасен грех недостойно принять сан пастырский! Едва церковнослужитель узрел себя рукоположенным, мгновенно дух бешенства напал на него, и несчастный в ужаснейших страданиях испустил последнее дыхание.
Один благочестивый помещик послал к преподобному Венедикту два небольших бочонка вина; но слуга, утаив один сосуд, спрятал под кустом на половине дороги, а другой принес Венедикту. Прозорливый старец узнал все и, принимая дар усердия, издалека начал речь о верности рабов к господам и, довольно поучив его, наконец сказал: «Иди с миром, чадо, и скажи своему господину, что я, молясь о грехах моих, буду молиться и о его здравии и оставлении грехов; но смотри, не пей из сосуда, оставшегося на дороге; все вино вылей на землю; ты увидишь, что в нем находится». Изобличенный раб от стыда не мог отвечать ни слова, поклонился и ушел. Когда же приблизился он к месту, где оставлено было украденное вино, хотя рассмеялся над приказанием человека Божия, но из любопытства наклонил сосуд и начал лить вино. Что же? Вдруг с вином излиялся змий! Устрашенный раб пал на колена и, обливаясь слезами, благодарил Бога и угодника Божия за избавление себя от смерти.
Две благородные девицы дали клятвенный обет Богу жить в постничестве и молитвах. К несчастью, сколь чисто было их житие, столь необуздан язык: осудить, оболгать, укорить было обыкновенным делом для постниц. Преподобный Венедикт, узнав о сем, нарочно послал к ним ученика своего и отечески советовал удержать язык свой, а в случае непослушания, грозил отлучить их от Божественного причащения. Но безумные девицы начали издеваться и над святым Венедиктом.
Вскоре после сего они умерли и, как великие постницы, были погребены в церкви. Но поскольку языки клеветника, по выражению апостола, есть огнь, лепота неправды, неудержимо зло, исполнь яда смертоносна (Иак III, 6, 8), то можно ли ему быть там, где истина и правота невидимо восседят на престоле своем? Когда совершалась Божественная служба, и диакон возглашал: «Елицы оглашеннии, изыдите!» — некоторые из христиан видели двух девиц, выходящих из гроба и из церкви. Сие чудное явление продолжалось некоторое время. Наконец услышал о сем и преподобный Венедикт: он пролил о них слезы сердечного сокрушения и, послав просфору в оную церковь, велел вынуть части в жертву Богу об упокоении душ их. С того времени никто уже не видел их исходящими вон, и христиане уверовали, что злоязычные постницы жертвою и молитвами преподобного Венедикта получили от Бога прощение.
Святой Анин, инок и чудотворец, обитая в уединении на границе Сирии с Персией, имел обыкновение часто уходить внутрь пустыни и там по несколько дней безмолвствовать. А поскольку Анин имел сугубый дар утешать печальных и врачевать недужных, то к его келии из разных стран стекалось всегда множество народа, но, не улучив человека Божия дома, люди претерпевали зной и жажду, дожидаясь его, а некоторые с прискорбием возвращались. Видя сие, святой Анин, сколь ни великое находил удовольствие в пустынном безмолвии, немедленно для пользы общей переменил свой образ жизни и с того времени, беспрестанно ожидая посетителей, никуда не отлучался из келии.
Но не в одних советах и врачевании состояла благодетельность праведника. Обитая далеко от реки Евфрата, каждый день ходил он по несколько раз за водою для напоения странников; узнав об этом, епископ Неокесарийский послал ему осла для водоношения. Но вскоре пришел к нему бедный человек, не имевший чем удовлетворить заимодавца, и святой Анин отдал ему своего водоносца. Епископ прислал к нему другого осла, уже не в дар, а только с тем, чтобы до времени тот работал на него; но преподобный Анин не мог удержаться, чтобы не отдать и его одному разоренному семейству. Наконец епископ увидел, что щедролюбивый пустынник не перестанет ходить за водою, и сам поступил иначе: он приказал подле келии преподобного Анина выкопать колодезь и время от времени наполнять его свежей водой, чтобы он и посещающие его боголюбцы имели питье всегда готовое.
В царствование Константина и Ирины, когда Иерусалим, уже отторгнутый от Греческой державы, находился под властью агарян, Палестина наполнена была разбойниками, которые, собираясь тысячами, грабили все, что оставалось беззащитным. Земледельцы убегали с полей, иноки оставляли обители, где давали обет Богу жить до смерти; все собрались в Иерусалим, как в единое убежище, которое могло спасти их от мучений и смерти. Только иноки обители святого Саввы не хотели ее оставить и среди общего мятежа и шума оружий говорили друг другу: «Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити (Мф X, 28); мы не имеем оружия, но ополчится Ангел окрест боящихся Господа и избавит их (Пс XXXIII, 8)».
Долго святая обитель посреди повсеместного опустошения и кровопролития пребывала невредимой. Варвары часто приходили к ней, но, истребовав на дорогу съестные припасы, оскорбляли иноков одними угрозами. Наконец пришло время покушения и на сих рабов Господних. На шестой неделе великого поста эфиопские разбойники, в числе шестидесяти человек, напали на святое жилище и несколько старцев умертвили; но показавшийся вблизи многолюдный караван заставил злодеев разбежаться. Наступила седмица страданий Господа нашего Иисуса Христа, и вместе с тем наступило время пострадать невинным рабам Его. В великий четверг варвары напали на святую Лавру и проявили свою жестокость: иных расстреливали, иных поднимали на копья, иным отсекали руки и ноги, иных побивали камнями. Нигде не было для страдальцев убежища, ибо варвары окружили обитель и поставили стражу по горам и ущельям. Кто убегал из ограды монастырской, тот убиваем был на открытом месте. Но сколь ужасны были тиранства злодеев, столь велико и непреклонно было терпение святых пустынножителей.
Юный Иоанн, начальник странноприимницы, бежал в горы, но, будучи захвачен злодеями, вытерпел все ужасы мучений. Эфиопы хотели у него выпытать золото и серебро; но Иоанн предлагал им одну пищу, для странников приготовленную, и злочестивцы в бешенстве перерезали у него жилы у рук и у ног.
Преподобный Сергий, церковный сосудохранитель, опасаясь посреди мучений открыть, где хранится утварь церковная, также бежал из обители и также был захвачен. Варвары повели его в Лавру, требуя, чтобы сказал, где скрыто серебро и золото; но Святой отец не хотел идти, боясь слабости человеческой. Варвары отсекли ему голову.
Несколько иноков убежали от убийственных рук и скрылись в вертепе, но были замечены и окружены злодеями. Здесь-то исполнились слова Спасителя: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин XV, 13). Когда в темной пещере все трепетали и друг за друга прятались, преподобный Патрикий на ухо сказал им: «Не бойтесь, братия! Я один выйду, а вы сидите как можно тише», — и вышел человек по истине великий и уверил, что в пещере никого более не было.
Наконец варвары, еще не насытившись кровью невинных старцев, всех, кого удержали в Лавре и кого захватили в бегстве, собрали в соборную церковь и начали вымучивать, который из них начальник обители, чтобы через него, как главу братии, все узнать; но иноки под смертными ударами отвечали единодушно: «Мы все равны; все уверяем, что нет у нас ни золота, ни серебра; а начальник наш для общих потребностей находится в Иерусалиме». После сего ни огонь, ни железо, ни разные пытки не могли принудить их, чтобы из среды своей они выставили настоятеля. Варвары заключили их в пещеру, где прежде подвизался святой Савва, и начали морить дымом; но восемнадцать старцев геройски там скончались, не объявив утвари, Богу принадлежащей, не обнаружив игумена, с ними же пострадавшего. Только слышимы были молитвы к Богу: «Господи! Приими в мире дух мой... Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем».
Варвары разграбили святую обитель. Но правосудный Бог наказал их на обратном пути. Поссорившись между собою (такова дружба злодеев и вообще порочных людей!), они истребили друг друга и пали на съедение зверям и птицам, а окаянные души их низверглись в геенну.
Святой Никон, сын язычника и христианки, служил офицером в одном из римских полков, расположенных в Неаполе. Отличаясь ростом и красотою, он не менее отличался и на поле брани. Не было сражения, в котором бы Никон не получил новых ран и новых почестей.
Между тем отец его умер. Никон, стараясь поддержать славу своего дома, продолжал проливать кровь свою за отечество. Материнское сердце непрестанно страшилось смерти его, но еще более страшилось того, что сын ее умрет поклонником идолов; ибо, воспитанный в правилах отца своего, в младенчестве не имел он позволения, а в юности — времени быть учеником христолюбивой матери. Мудрено ли, что изуверие язычества глубоко укоренилось в его сердце? Сколько нежная мать ни старалась обратить его на путь истины, шум брани и слава воинских подвигов всегда заглушали голос веры. Наконец чадолюбивая мать, совершенно положившись на Бога, хотящего всем спастися и в разум истины приити, сказала ему: «Не могу внушить тебе любви к жизни вечной; по крайней мере, любезный сын, пощади для меня жизнь временную и, если на брани случится тебе быть в опасности, оградись крестным знамением: тогда увидишь, кто есть Бог истинный, Ему же подобает кланяться».
Спасительное действие материнских наставлений оправдалось вскоре. Римские войска выступили против варваров; произошла кровопролитная битва; победа начала клониться в пользу неприятелей; уже римские войска поражены были с тылу. Никон, имея в виду одну славу отечества, вдруг очутился один посреди врагов. Готовясь упасть под тучею стрел вражеских, бестрепетный воин вспомнил увещание матери и, устремив очи к небу, вооружился знамением креста. «Иисусе всесильный! — воскликнул он, — яви в сей час силу Твою, да буду и я раб Твой». Сказав это, он мужественно напал на врагов; около ста восьмидесяти воинов со стороны вражеской пали под его ударами, и Никон не только вышел безвреден, но и дал время ободриться своим соотечественникам.
Победа осталась на стороне римлян. Все воинство прославляло неустрашимость святого Никона, а он, возвратившись в объятия матери, воскликнул: «Велик Бог христианский! Я отныне раб Его, и вместе с тобою, возлюбленная родительница, проклинаю веру язычества».
Христолюбивые русские воины! Аще ополчится на вас полк, оградитесь оружием креста и воззовите к Богу вышнему, к Богу благодеявшему вам, — и Господь с небеси пошлет помощь Свою, спасет вас и даст в поношение попирающим вас.
Преподобный Малх захваченный на пути сарацинскими разбойниками, отведен был в Аравию и по жребию достался некоторому Мурину. Долго там святой отец смотрел за чистотой дома и пас стада господина; но, будучи не в силах более сносить разлуки с христолюбивою братией, по внушению Божию решился бежать. За ним последовала одна благочестивая старица, перенесшая одинаковую с преподобным участь.
Опаляемые зноем, томимые голодом, шли они трое суток, беспрестанно оглядываясь, нет ли за ними погони, и наконец увидели двух сарацин, на верблюдах за ними едущих. Несчастные обмерли от страха; но Господь милует праведников! Внезапно близ себя узрели они глубокий вертеп. Должно было выбирать одно: или опасность погибнуть от змия или зверя, которые обыкновенно гнездятся в вертепах, или неминуемую смерть от варваров. Малх и старица перекрестились и бросились в глубину логовища и, притаившись в стороне близ входа, стояли как мертвые, едва имея силы произносить только имя Христово. Немедленно варвары, приметившие их, остановились у вертепа и закричали страшным голосом: «Выходите вон, злодеи!» — но не получив ответа, излили все угрозы и ругательства; потом господин с обнаженною саблею стал у входа, а раб кинулся в пещеру и миновал их, поскольку от света солнечного вошедшему вдруг в темноту видеть невозможно. Но, о, преблагий Господи! Сколь велик Промысел Твой о рабах Твоих и скорая в неизбежной гибели помощь! Внезапно из глубины вертепа выбежала львица и, схватив раба за гортань, умертвила и увлекла в логовище. Малх и старица едва смели креститься. Господин, не слыша голоса раба, подумал, что он умерщвлен беглецами, и с скрежетом устремился в пещеру, но едва ступил несколько шагов, та же участь постигла и его: львица растерзала его, потом, взяв свое детище в зубы, спокойно вышла из логовища.
Долго в глубоком молчании трепетали Малх и старица, но уверившись, что львица удалилась, вышли на свет. Верблюды убитых варваров были навьючены пищей и питьем и, будто именно их дожидаясь, преклонили колена. Праведники возблагодарили Бога и, подкрепившись яствами, сели на них и отправились в путь. Через десять дней прошли они пустыню и, встретив греческое войско, явились к полковнику, который принял их ласково.
Тогда старица постриглась в одном из девических монастырей, а преподобный Малх возвратился к своей братии, о которой столь долго сокрушался. Оба столь чудесным с ними происшествием доказывают нам, как Господь милует всех, из духовного Египта убегающих в землю, Христом обетованную.
Преподобный Василий, так называемый Новый, имел свыше дар проникать в сокровеннейшие мысли человеческие, и если они имели целью причинить вред ближнему, невзирая на лицо, с неустрашимостью изобличал преступника, что видно из следующей повести. Роман, тесть и соправитель греческого царя Константина Багрянородного, имел у себя другого зятя, Capoнита, который, как родственник императора, занимал важные должности в государстве. Но страсть властолюбия ненасытна! Сей гордый вельможа, надеясь на свое богатство и силу, с жадностью взирал на корону и только ждал случая, чтобы сорвать ее с Константина для себя. Прозорливый старец с первого взгляда узнал намерение Саронита и сказал сам себе: «Бог взыщет с души моей, если вижу злой умысел и не покушусь уничтожить его. Пойду, изобличу злодея; может быть, прекратит безумные свои начинания... Пойду! Сам Бог хощет сего, иначе не открыл бы предо мною сердца Саронитова».
Решившись таким образом, преподобный Василий вышел на распутье в то самое время, когда Саронит по обыкновению своему ехал во дворец; Василий зашел вперед и велегласно воскликнул: «Зачем сердце твое помышляет лукавство на Христово наследие? Нет тебе части в жребии царском! Перестань и больше не мучь себя; опомнись, да не прогневается на тебя Господь за злоумышление против помазанника Его»... Изумленный Саронит сначала затрепетал; но затем, ободрившись, с яростью наскочил прямо на святого старца и, дав ему множество ударов бичом, плюнул и поехал далее.
Но бестрепетный защитник престола, сделав первый шаг, не хотел остановиться. В следующее утро опять вышел он туда же, дождался предателя и теми же словами изобличил его. Тогда приказано было вооруженным служителям взять старца и отвести в дом его. «Безумный бродяга! — закричал Саронит, возвратившись из дворца. — Какой дьявол научил тебя так злобно нападать на меня? Разве не знаешь, кто я, и что с тобою сделать могу?» Старец посмотрел на него с сожалением и отвечал спокойно: «Неужели думаешь ты, что твое злонамерение есть такая тайна, которую никто знать не может? Сам Господь открыл мне дерзость твою. Заклинаю тебя, оставь пагубное желание, чтобы вскоре не истребилась и память твоя от среды живых». Безумный Саронит, вместо того, чтобы убояться и послушать человека Божия, воспылал яростью и грозно закричал служителям: «Пытайте, мучьте его дотоле, пока не изойдет от него дух».
Три дня слабый старец бит был немилосердно, и три ночи лежал еле жив в холодной яме. На четвертую ночь Господь восхотел оправдать пророчество праведника: спящий Саронит узрел в сонном видении высокий и ветвистый дуб, на котором хищный ворон имел гнездо и, сидя на нем, крылом покрывал птенцов своих; вдруг пришли два человека с секирами, и один сказал: «Этот ворон, непрестанно каркая, не дает государю уснуть спокойно». — «Да, он совершенно измучил и угодника Божия, который ему же хотел сделать добро», — сказал другой. «Должно срубить дерево!» — повторили они оба в один голос и подсекли огромный дуб в одну минуту; потом развели огонь и сожгли дуб.
Устрашенный Саронит от сильного трепета пробудился и почувствовал себя в нестерпимой горячке. Рассуждая о пророчестве святого Василия и о своем сновидении, он приказал немедленно выпустить святого и, повергшись в столь же великое отчаяние, сколь велико прежде было его надмение, вскоре умер.
Преподобный Палладий, однажды навестив пустынника Иоанна, с величайшим удовольствием слушал наставление святого старца. В то время пришел один воевода, и дружелюбный Иоанн, приняв его с радостью, оставил Палладия. Но так как их разговор продолжался весьма долго, то Палладий, сидя в отдалении, наконец начал досадовать и приписывать суетности Иоанновой, что тот, презрев инока, уважает сановника. «Заплачу ему таким же презрением, — думал он, — и не простившись уйду отселе». Прозорливый старец узнал мысли посетителя, кликнул ученика своего и велел сказать Палладию, чтобы он не малодушествовал. Когда вельможа ушел, Иоанн, обратившись к Палладию, сказал ему: «За что ты разгневался на меня? Разве нашел в поступке моем что-нибудь для тебя оскорбительное? Любезный мой о Христе брат! Ты подумал о том, чего нет в сердце моем и что не прилично твоему сердцу. Ужели не знаешь, что не требуют здравии врача, но болящии? С тобою я увижусь, когда хочу; и ты, когда хочешь, также можешь меня увидеть. А сей воевода, связанный мирскими попечениями, которых требует от него сама его должность, может быть, едва нашел время придти сюда и принять некоторую пользу для души своей. Итак, справедливо ли оставить его и беседовать с тобою, занимающимся единственно своим спасением?»
Удивленный Палладий познал, что сей старец вдохновен Богом, и с восхищением рассказывал о поступке его всем пустынножителям, дабы научить их, что не должно отказывать пришельцам, сущим от мира.
Преподобный Марк, епископ Арефусийский, был один из тех человеколюбивых и сострадательных людей, которые спасли Юлиана в его юности, когда по повелению Констанция, сына Константина Великого, истребляем был род его, нечестивый и царствующему колену враждебный.
Будучи ревностным проповедником слова Господня еще при языческих тиранах, по крещении равноапостольного Константина святой Марк разорил некоторое идольское капище, обратил множество народа от заблуждения на путь истины и, невзирая на лица, обличал язычников, — чем и возбудил против себя общую их ненависть. Но вера Христова и ее поборники были тогда под покровительством величайшего из царей земных.
Наконец настало время искушения: воцарился богоотступник Юлиан, и Арефусийские жители восстали на святого Марка. Нельзя исчислить тиранств, которые претерпел праведник. Юлиану должно было бы спасти своего избавителя, но кто пренебрег благодеяниями Иисуса, тот может ли помнить благодеяние человеческое? Богоотступник в уничижение христианства повелел ему непременно заплатить ущерб, разорением «требища» нанесенный. Если бы Святой Марк сделал послабление, то вскоре бы и все храмы Господни обратились в идольские капища, а христиан, может быть, употребили бы на работы, каковыми удручал их злочестивый Диоклетиан.
Святитель Господень предвидел сие и решительно отказался внести убытки, а на все муки отвечал терпением; идолопоклонники день ото дня сбавляли цену, но праведник был тем непоколебимее. Посреди всех ужасов смерти он только вопиял на небо: «Господи! Я стражду не за серебро и золото, которого у меня нет; я стражду за благочестие. Но да будет воля Твоя! Я достоин и более пострадать за то, что, по неведению моему, не дал истребить столь великое для всего света зло». Многие из христиан предлагали свои сокровища, чтобы удовольствовать бешенство неверных; но святой Марк не хотел благословить их даяния и даже грозил им за то отлучением.
Наконец, как повествует Феодорит, идолопоклонники так поражены были его терпением и непреклонностью, что не только согласились оставить его в покое, но некоторые и крестились. Даже градоначальник Арефусийский, хотя был также язычник, совершенно преданный Юлиану, просил его пощадить Марка и представлял, сколь срамно для них истощать все средства к преодолению единого старца.
Один инок не имел всех добродетелей, предписанных уставами святых обителей, и был довольно нерадив на пути спасения в постничестве и молитвах. Наконец, пришло время расстаться ему с жизнью, и собравшиеся вокруг одра его братия чрезвычайно удивились, видя, что сей, по мнению их, беспечный инок оставляет мир не только без трепета, но благодаря Бога и даже улыбаясь. «Отчего ты в грозный час суда Божия так беспечален? — спросили они. — Мы знаем твою жизнь и не понимаем твоего равнодушия; укрепись силою Христа, Бога нашего, и скажи нам, да прославим Его милосердие». Тогда умирающий инок, приподнявшись с одра, сказал им; «Так; отцы и братия! Я жил нерадиво, и ныне все мои дела представлены мне и прочтены Ангелами Божиими; я с сокрушением признался в них и ожидал всей строгости суда Господня. Но вдруг Ангелы сказали мне: «При всем небрежении, ты не осуждал и был незлобив», и с сим словом раздрали рукописание грехов моих. Вот источник моей радости». Сказав сие, инок предал с миром душу свою Господу.
«Не осуждайте, да не осуждены будете; оставьте, и оставится вам», — сказал Господь. «Кто не может быть совершенным постником, — говорит Святой Анастасий Синайский, — не может оставить суетности мира, тот пусть не осуждает ближнего. Другой по своей бедности не может подавать милостыни или по своим занятиям — часто ходить в церковь: пусть оставит ближнему, и ему оставится. Един Христос есть общий Судия: да не будем убо антихристами! Мы видим грехи брата, но видим ли его добродетели, его покаяние? Многие согрешили явно, но втайне покаялись. Разбойник, одесную Христа распятый, был человекоубийца, а Иуда был апостол: но разбойник — в раю, а спутник Христов — в геенне. Итак, осуждать может один только Сердцеведец».
У святого Ионы, Всероссийского митрополита, был эконом, по имени Пимен, который, смотря за погребом, имел повеление давать пить всем пришельцам. В одно время бедная и нездоровая женщина попросила у него немного меду, чтобы укрепиться от болезни; но Пимен сердито закричал на нее: «Поди прочь! Еще не пришло время угощать вас». Бедная старица удалилась с горестью на сердце; но святитель узнал о том. Он призывает эконома и с кротостью выговаривает: «Ты не знаешь, кого оскорбил: вдовица, тобою отвергнутая, лучше всех нас угодила Богу; мне жаль тебя, но Господь послал на тебя удар смертный. Итак, пойди с миром и немедленно покайся в грехах твоих». На следующий день святой Иона повелел духовнику своему постричь его в схиму, и Пимен в тот же день умер.
Святой Григорий Богослов еще в юности своей предвидел, сколь пагубен для христианской веры Юлиан, после нареченный Отступником, и, обучаясь с ним вместе в Афинах, часто говаривал с глубоким воздыханием: «Ах! Величайшее из всех зол питает в себе земля Римская и Греческая!» Сие пророчество совершенно оправдалось, когда Юлиан сделался императором. Благоволение к еврейскому народу и упорное желание построить храм Иерусалимский, уважение к языческим жрецам и презрение к христианским епископам, непрестанные кощунства над Евангельскою верою и казни, если кто скажет хоть что-нибудь предосудительное об идолопоклонстве, — все предвещало падение христианства.
Но богоотступник особенно ненавидел Кесарию Каппадокийскую. Причиною такого ожесточения было не что иное, как ревность по Иисусе тамошних христиан, бывших под архипастырством Василия Великого; а разорение одного из идольских капищ, в котором он, приезжая в Кесарию, обыкновенно приносил жертвы Фортуне, дополнило чашу его бешенства. Тогда святой Евпоихий умер в жесточайших мучениях; множество граждан взято под стражу; одни наказаны смертью, другие посланы в заточение; у многих отобраны имения; церкви ограблены; церковнослужители расписаны по дальним полкам, а город был обременен чрезвычайными налогами.
Василий Великий трепетал от ужаса, видя тирана, готового истребить веру Христову, и сокрушался о злополучии граждан; но в особе царя земного не переставал почитать власть и силу Царя небесного. Воздавая Божия Богови и кесарева кесареви, он молился и побуждал молиться духовных чад своих к Господу сил, чтобы умудрил и обратил на правый путь Юлиана; но в злохудожну душу не внидет премудрость (Прем I, 4). Богоотступник не чувствовал, сколь великого имеет за себя молитвенника, и восхотел до конца посрамить Кесарию в лице ее святого архипастыря, что происходило следующим образом.
Отправляясь на войну против Персии, Юлиан шел с воинством через Каппадокию. Василий Великий вышел ему навстречу с освященным собором и с лучшими гражданами, в сопровождении многочисленного народа, который, ненавидя христоненавистника, подвигся единственно на глас своего архипастыря. Угодник Божий вынес ему на благословение три чистых хлеба, из ячменной муки приготовленных, каковыми и сам обыкновенно питался. Что же сделал Юлиан? Он велел оруженосцам принять оное, а святому Василию дать горсть сена, с ругательством сказав: «Ты поднес нам ячмень — пищу, скотами употребляемую; прими же от нас сено». — «О, государь! — отвечал огорченный до глубины сердца Василий. — Мы принесли тебе то, что сами едим; а ты, воздавая скотскою пищею, воистину ругаешься, ибо не можешь властью своей сено претворить в хлеб и пищу человеческую». Тогда Юлиан, с яростью воззрев на святителя, воскликнул: «Будь же уверен, что стану тебя кормить сеном, когда возвращусь из Персии; разорю город сей до основания; все место изглажу плугом, да родит жито, а не людей. Но нет! Сего для вас мало! Я повелю самые развалины посыпать солью: тогда некому будет внимать твоим советам, некому будет восставать против моих намерений. Восчувствуешь, дерзкий старец, всю силу гнева Юлианова!». Упоенный славою будущих побед, Юлиан пошел далее, а святитель, отринутый и поруганный, продолжал молиться Господу, да благодатью Своею просветит преступника и пошлет на него дух умиления и покаяния.
Между тем Юлиан, вступив в персидские пределы, рассеял несколько неприятельских отрядов. Принося за это благодарственные жертвы идолам, он объявил воинству и поклялся всенародно пред истуканом Зевса, что по окончании войны непременно истребит христианство. Известившись об этом, Василий Великий потерял всякую надежду видеть обращение отступника.
Должно было или ожидать снова курящихся по всей земле жертв идолам, или потребить от лица земли сильного и хитрого безбожника. Праведник, оставшись один в церкви, повергся пред образом Пресвятой Богородицы, где изображен был с копием и воин Христов Меркурий; он молился, чтобы гонитель христианства живым не возвратился с войны. Хотя всемирная Заступница, не хотящая смерти грешников, запрещает молиться о погибели их, но, поскольку Юлиан не хотел обратиться и жив быти, Матерь Божия своим благословением утвердила смерть его. Посреди слезных молитв Василия Великого, вдруг святого страстотерпца на иконе не стало. Архипастырь ужаснулся. Но через некоторое время воин Христов показался опять — с копьем окровавленным. В тот самый час, как после узнали, Юлиан поражен был в битве рукою невидимою.
Некий инок учинил прегрешение. Братия, собравшись рассуждать о его деле, послали за аввой Моисеем; но смиренный старец отказался быть в их совете. Скитский пресвитер приказал сходить за ним вторично и сказать, что братия ожидают его всем собором. Тогда Моисей пошел, но каким образом? Он насыпал в ветхую кошницу песку и понес с собою. — «Что это значит, авва?» — встречая его, спросили иноки. «Видите, сколько за мною грехов? — указывая на сыплющийся песок, отвечал святой Моисей. — Я не вижу их, а между тем иду совершать суд над другим!» Услышав сие, иноки ничего не сказали согрешившему брату и безмолвно простили его.
Когда Соловецкая обитель украсилась зданием, а что важнее всего, добродетельными иноками, и прославилась подвигами и чудесами святого настоятеля, враг рода человеческого, ненавидя добро, покусился уничтожить ее и подвигнул на брань злобных людей. Слуги новгородских бояр и карельских помещиков, приходя на рыбную ловлю, называли себя единственными господами острова и не допускали иноков ни к одному озеру. Благочестивые старцы с кротостью говорили им о своей нужде в житейских потребностях; но злые люди отвечали одним ругательством, делали разные обиды и наглости и угрожали разогнать иноков.
Последняя угроза побудила преподобного Зосиму идти в Новгород, чтобы испросить защиту святой обители. Там, по совету архиепископа Феофила, он был у всех бояр и от всех получил уверение в их покровительстве. Одна гордая Марфа, Новгородская посадница, с бесчестьем выгнала его из дому, и раб Божий, уходя от нее, сказал ученикам своим: «Се дние грядут, в няже жителю дому сего не исследят стопами своими двора сего».
Архиепископ Феофил, опасаясь, чтобы Марфа, которая сильно действовала на умы новгородцев, не сделала для обители чего-нибудь худшего, принял дело Зосимы на себя и довел бояр до того, что они с общего согласия уступили в церковное владение весь остров и дали «жалованную грамоту»; сверх того, одарили храм Господень церковными сосудами, священническими одеждами и окладами на святые образа.
Тогда и честолюбивая посадница почувствовала стыд, а общий отзыв о благочестии и святости Зосимы заставил ее раскаяться в оскорблении, ему причиненном: она пригласила его на обед. Кроткий старец, подавая пример незлобия, пришел в дом ее, но посреди общего веселья вдруг удивился и в безмолвии опустил очи свои долу; опять воззрел на пирующих бояр и опять преклонил главу свою; то же сделал и в третий раз; потом вздохнул и прослезился. Сколько ни просили его, старец не мог вкушать пищи и питья.
По окончании стола Марфа извинялась пред ним в своей, как говорила она, неосторожности и подарила Соловецкой обители деревню, лежащую при реке Суме. Когда преподобный Зосима возвращался домой, сопровождавший его ученик Даниил осмелился спросить о причине удивления и слез за трапезой посадницы. «Чадо! — отвечал старец. — Горестно и самому мне знать ужасную тайну, не только открывать другим; однако познай судьбы Божии, имеющие сбыться в свое время: я видел шесть знаменитейших бояр новгородских, без глав на пиршестве сидящих, и ужасался. После сего можно ли мне было участвовать в трапезе? Думаю, что они будут некогда обезглавлены; но, чадо! Сохрани в сердце твоем, что слышал от меня».
Вскоре пророчество святого Зосимы оправдалось на деле. Великий князь Иоанн Васильевич, утверждая в России благословенную власть самодержавия, овладел Новгородом и за непокорство казнил тех бояр, которых святой старец видел без глав на пиршестве. Марфа Борецкая была отослана с детьми своими в заточение, дом ее разрушен, и само место, где он стоял, поросло травою.
Преподобный Зосима Соловецкий в одно время дал приехавшим на остров купцам от своего священнодействия просфору; но они, идучи из церкви, по неосторожности обронили ее. Инок Макарий, случайно проходя мимо, увидел стоящего над просфорой пса, который всемерно старался схватить ее зубами, но при каждом покушении опаляем был огнем, от святого хлеба исходящим. Макарий приблизился — и огня не стало; перекрестившись, поднял он просфору и, принеся к преподобному Зосиме, рассказал о чудном видении. Все удивились столь поражающему уроку Христа Спасителя, в Его же славу совершается Святая Святых.
Христиане! Из сего познайте святость хлебов, приемлемых вами от алтаря Господня, и вкушайте их с чистым сердцем, с благоговением к Богу; в противном случае бойтесь, да огонь гнева Божия не опалит вас.
Некоторый старец, бывший прежде рабом, обитая в ските, каждый год ходил в Александрию с тем, чтобы отдать оброчные деньги прежним господам, для расплаты с другим, который должен был вместо него служить. Благочестивые господа, воздавая должную справедливость святому человеку, всегда с глубоким почтением встречали его и, наконец, едва упросили впредь не делать сего. Однако старец и тогда не перестал платить им — только другим образом: принося в сосуде воду, он умывал ноги их. «Авва! Ты обременяешь себя напрасно», — говорили благочестивые хозяева, но авва отвечал им: «Я раб ваш, и не могу по достоинству возблагодарить вас за то, что позволили мне беспрепятственно служить Богу; вы не принимаете денег: по крайней мере, вот мой оброк, который я могу воздать вам!» — указывая на сосуд с водою, продолжал он. Добрые господа делали ему возражения и доказывали, что они не могут быть спокойны, пока будут видеть его беспокойство, но старец сказал решительно: «Если не хотите принимать сей слабой жертвы, я останусь по-прежнему у вас слугою». Благочестивые хозяева, опасаясь сего, наконец позволили ему делать, что хочет, и отпускали его с надлежащей честью, наградив всем потребным для жизни, так что он мог подавать и за них милостыню. Сей старец был славен и любим в ските.
Некогда к преподобному Феодору Сикеотскому пришел из Илиополя Галатийского церковный эконом и, обливаясь слезами, сказал: «Помилуй меня, раб Божий, и помоги моему несчастию! Я поручил служителю собрать церковные доходы, а сей бесчестный человек бежал с деньгами; сколько ни искали его, но найти не могли. Помолись Господу Богу, чтобы показал мне, где скрылся он — иначе я погибну; ибо все мое имение не довлеет к тому, чтобы воздать церкви за похищенное им». — «А не будешь ли бить твоего служителя? — спросил преподобный Феодор. — Не будешь ли от него требовать с лихвою? Если дашь верное слово, то Господь тебя обрадует и беглеца предаст в руки твои». Эконом поклялся даже наградить его. Тогда Сикеотский чудотворец сказал ему: «Иди с миром в дом твой и будь благонадежен; уповаю на Бога, что скоро поможет тебе».
В то самое время Господь молитвами святого Феодора связал хищника. Он остановился близ некоторой веси и не мог ступить далее; думал, что бежит, и пребывал на одном месте. Тут он был узнан, взят и приведен к эконому; все церковное имущество возвращено, и хищник наказан только своею совестью. Таким образом, по требованию преподобного Феодора, счастье одного не сделалось видимым злосчастьем другого.
Когда святой Иулиан был возведен на епископский престол в Бостре, тогда некоторые из граждан, ненавистники имени Христова, вознамерились умертвить ревностного архипастыря. Они подкупили его кравчия, и сей злочестивец, подавая святителю пить, в чашу положил яду; но святой Иулиан, едва принял смертоносное питье в руки, познал свыше не только о злоумышлении, но и о всех злоумышленниках. Он поставил пред собою чашу и, не сказывая о том служителю, велел позвать к себе всех граждан, бывших в заговоре. Когда пришли они, праведник, не желая обнаружить их злодеяния, сказал тихо: «Если хотите умертвить смиренного Иулиана ядом, се пред вами пью чашу сию». Потом трижды перекрестил оную и, сказав: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа», выпил и остался невредим. Пораженные ужасом, злодеи припали к стопам его и умоляли, чтобы он простил их.
Христиане! И Российская история представляет разительный пример, сколь необорима сила крестного знамения. В смутные времена самозванцев, когда злонамеренные бояре тщетно принуждали святейшего патриарха Гермогена, чтобы тот согласился принять на Всероссийский престол польского короля Сигизмунда, один из вельмож устремился на архиерея Божия с кинжалом. Гермоген тотчас оградил его крестным знамением и едва сказал: «Буди на тебе сила крестная», — оружие выпало из рук убийцы, и злоумышленники, хотя скрежетали зубами, но к человеку Божию на тот раз прикоснуться не смели.
Когда сарацины овладели Сирийским городом Рамеллией, несколько сих варваров из любопытства вошли в церковь святого великомученика Георгия. Один из них, видя священника, молящегося на коленах пред образом Победоносца, с насмешкой сказал товарищам: «Вот безумец, доске поклоняющийся!», — и, вынув из колчана стрелу, пустил в икону: но стрела, вопреки направлению, устремилась вверх и, с силою низвергшись, пронзила руку у варвара. Почувствовав нестерпимую боль, он поспешно ушел домой; болезнь ежеминутно усиливалась, и вскоре вся рука опухла.
Сарацин ожидал пагубных последствий; но, к счастью, в услужении у него жила христианка. Узнав, что случилось в церкви, она сказала ему: «Я человек простой, о святости и чудесах веры говорить не умею, но знаю, что проступок твой заслуживает смерти. Если хочешь быть здрав, то призови священника и спроси у него, что делать должно». Сколько сарацин ни был ожесточен против христиан, но, видя опасность, с радостью согласился на предложение служанки, и священник пришел. «Какую силу имеет образ, которому ты в бытность нашу в церкви столь усердно поклонялся?» — спросил у него сарацин. «Всю силу имеет только один Бог, — отвечал священник. — Ему я и поклонялся; а святого великомученика Георгия, тут изображенного, молил о том, да будет о мне ходатаем к Богу». — «Итак, Георгий не Бог ваш; кто же он?» — опять спросил варвар. «Он возлюбленный слуга Божий, — сказал священник. — Был человек, нам подобный, но, за славу имени Христова претерпев мучение и смерть, получил от Бога благодать чудодействовать. Любя угодника Божия, мы почитаем его икону и, взирая как бы на самого, поклоняемся ей, лобызаем ее. Дерзость твоя, столь очевидно наказанная, свидетельствует, что христиане с умилением припадают не к простому дереву». — «Что же мне присоветуешь сделать? — спросил поколебавшийся в неверии варвар. — Посмотри на мою руку! Я мучаюсь и, без сомнения, умру». — «Если хочешь быть жив, — отвечал пресвитер, — то вели принести в дом твой образ святого Георгия, поставь над твоим ложем и возжги лампаду елея — пусть она горит всю ночь; а на другой день помажь им руку твою, и веруй, что исцелеешь».
Немедленно святая икона была принесена. Сарацин поступил так, как приказал священник, и увидел, что опухоль опала, и рана закрылась. В удивлении и восхищении он хотел выслушать повесть о святом великомученике, и в то время, как священник читал его житие и страдания, сарацин, держа в руках икону сквозь слезы говорил: «О, святой Георгий! Ты был юн, но премудр, а я стар, но безумен; млад, но Богу любезен, а я долголетен, но гнусен пред Богом; моли о мне Господа твоего, да учинит меня рабом Своим». Потом припал к ногам священнослужителя и умолял даровать ему святое крещение.
В тот же вечер сей варвар, как агнец из волка, из язычника сделался христианином, а на следующий день, нетрепетно проповедуя имя Христово, от рук прежних своих единоверцев скончался смертью мучеников.
В стране Сирофиникийской из одного великого озера, которое простиралось от горы Ливанской, выходил огромный, крылатый и когтями вооруженный змий и кого ни встречал, всех, увлекая в воды, пожирал, отчего близлежащий город Берит находился в беспрестанном страхе. Много раз народ вооружался, чтобы убить его; но змий умерщвлял отважнейших издалека одним дыханием, и народ всегда с ужасом убегал назад. Общее уныние овладело сердцами, ибо чудовище, своим ядом заражая воздух, по их мнению вливало смерть даже в плоды земные.
Наконец жители (они все были идолопоклонники) оставили домашние и общественные занятия, непрестанно собирались на городскую площадь и рассуждали, что им в общем злосчастии должно делать. Не зная, на что решиться, приступили они к своему князю и громко вопияли: «Погибаем от змия! Спаси нас! Ты начальник и отец!» — «Не знаю, что повелят мне предпринять боги, — отвечал им князь, — я буду молить их, чтобы открыли мне волю свою», — и пошел советоваться с изуверными кумирослужителями.
Как обрадовался дух геенский, услышав намерение князя беритского! Он весь вгнездился в ум и сердце жрецов своих и устами их дал следующий ответ: «Если не хотите погибнуть все, то жителям Берита, не исключая и князя, должно каждый день по жребию отдавать на съедение змию детей своих, сына или дочь». Проклятый совет был принят, и, поступая по оному, начали приносить богомерзкую жертву прежде сановники, потом народ. Каждое утро несчастный город наполнялся воплем и рыданием; каждое утро оплакивали отрока или отроковицу, обреченных на смерть. Родители и сродники, терзая волосы свои, приводили их к озеру и тут оставляли. Немедленно из глубины вод являлось чудовище и пожирало несчастную жертву.
Наконец пришла очередь и князю отдать единородную дочь. Он приказал ей облечься в лучшие одежды и, оплакав, как умершую, выслал на берег озера, а сам, скрепив сердце свое, смотрел с высокой башни, как будет погибать отроковица... Стоявшая на берегу княжна, ожидая лютого часа, рыдала и, ломая руки свои, возводила к небесам помертвевшие очи.
Но Бог, желающий всем спастись, восхотел избавить град сей от власти змия и ада. По Его всесильному мановению, вдруг является святой великомученик Георгий в образе молодого всадника, копьем вооруженный, и, приблизившись к скорбящей девице, спрашивает ее, зачем она стоит у озера и так горько плачет? «Беги отсюда как возможно скорее, добрый юноша! — отвечала княжна, не зная, что это святой великомученик Георгий, — беги, чтобы не погибнуть вместе со мною!» — «Не страшись о мне, — сказал Победоносец, — но скажи, чего ожидаешь здесь, между тем как из города весь народ смотрит на тебя»? Тогда девица вкратце сказала ему о лютости змия, о несчастии их города, о ежедневном жертвоприношении детей, и опять начала просить его, чтобы без нужды не подвергал опасности жизнь свою: «Вижу, что ты, добродушный юноша, мужествен и силен, но против лютого чудовища и тысячи устоять не могут; итак, беги и спасайся, иначе сам погибнешь, а меня не избавишь». — «Во имя Господа моего Иисуса Христа все возможно!» — отвечал Георгий. В сие мгновение ужасный змий показался на поверхности вод, быстро приближаясь к добыче. Девица испустила отчаянный вопль, а святой Победоносец, оградив себя крестным знамением, сказал: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», и устремился на чудовище, потрясая копьем своим; мгновенно ударил его в самую гортань и, притиснув к земле, попирал разъяренным конем; потом приказал девице привязать его к своему поясу и вести в город, как кроткого пса... Народ ужаснулся при столь внезапном зрелище; но Победоносец воодушевил их бодростью. «Не бойтесь, — говорил он, — но уповайте на Господа и веруйте в Него; Сей Господь послал меня истребить чудовище, вас пожиравшее». После сего посреди города умертвил змия и, повелев сжечь труп его, стал невидим.
Князь и весь народ, познав, что это был святой великомученик и Победоносец Георгий, приняли святое крещение. Двадцать пять тысяч народа, кроме жен и детей, возродились водою и Духом.
Некогда к Лукию, старцу Енатскому, пришли иноки, так называемые евхиты или молитвенники. «Каким занимаетесь рукоделием?» — спросил у них Лукий. «Мы не занимаемся работою рук, — отвечали они, — но, по заповеди апостольской, непрестанно молимся». — «А едите ли?» — опять спросил старец. «Едим», — отвечали они. «Итак, когда едите, кто тогда за вас молится? — возразил Лукий. — Сверх того, спите ли вы?» — «Как же можно не спать!» — сказали евхиты. «Итак, когда спите, кто тогда за вас молится?» — опять возразил старец. Пришельцы не могли дать никакого ответа. Тогда преподобный Лукий сказал им: «Простите мою откровенность: вы сами себе противоречите. Я, напротив того, докажу вам, что, и занимаясь рукоделием, молюсь непрестанно. Например, плету из камыша корзины и читаю: помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое... не молитва ли это?» — «Конечно!» — отвечали евхиты. «Таким образом, проведя весь день в труде и молитве, — продолжал старец, — я вырабатываю немного денег: половину из них отдаю нищим, а другую употребляю на свои потребности. Когда же ем или сплю, тогда молятся за меня приемшие милостыню. Не видите ли, что я, с помощью Божьею, исполняю правило Апостола и молюсь непрестанно?».
Святой Стефан, епископ Пермский, будучи иеромонахом, восприял твердое намерение — просветить крещением страну Пермскую. Слыша, что жители ее, покрытые мраком идолопоклонства, чрезвычайно привержены к волшебству и чародействам, он объят был священной ревностью апостолов — спасти от погибели души человеческие, изведя их от тьмы и сени смертной к солнцу истинного богопознания. На сей конец начал он учиться пермскому языку и через неутомимое прилежание успел столько, что вскоре изобрел пермские буквы и на их наречие переложил несколько священных книг. Но сие для великого пастыря казалось недостаточным: желая паче научиться богомудрию, он после сего устремил все свое внимание на язык греческий, в котором также достиг успехов.
Между тем божественное рвение умножалось в сердце его более и более. Святой Стефан с пощением и слезами молился день и ночь Господу, да по Своему произволению устроит путь его; потом испросил благословение от епископа Коломенского Герасима, бывшего тогда блюстителем Всероссийской митрополии, и — по словам апостола: вам даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Флп I, 29), отправился в Пермь. Положив на сердце своем или обратить неверных к Спасителю мира, или принять за Него венец мученический, неусыпный священноинок начал проповедовать истинного Бога, один посреди рода строптивого и развращенного, как агнец посреди волков. Неверные удивлялись неслыханному учению, мало-помалу познавали истину и принимали святое крещение; и хотя большая часть идолопоклонников не хотели слышать угодника Божия, делали ему разные пакости, ругались и не однажды намерены были убить его, но евангельская ревность все преодолела. Преподобный Стефан соорудил храм Господень, по новоизобретенной пермской азбуке обучил грамоте нескольких тамошних уроженцев и через них более и более распространял веру Христову.
Но едва неусыпный делатель винограда Господня начал пожинать плоды своих подвигов, вдруг появился «кудесник», старейшина всех чародеев, которого идолопоклонники почитали отцом, наставником и главою их суеверных обрядов при жертвоприношениях. Он начал новопросвещенных людей совращать с пути истины; но, к счастью, большая часть христиан не поверила его увещаниям и предложила ему состязаться с преподобным Стефаном. Волхв согласился; но все его бредни опровергаемы были учением евангельским, все его чарования и волшебства низлагались молитвою равноапостольного пастыря. Наконец отчаянный жрец прибегнул к самому последнему средству: хотел устрашить. «Перейдем оба сквозь огонь и воду, — сказал он Стефану, — и кто не сгорит и не утонет, того вера, как истинная и Богу приятная, должна в Пермской стране господствовать». Но святой пастырь отвечал не трепетно: «Ты от меня требуешь вещи, которая превосходит силы человеческие; однако уповаю на милость Всемогущего Бога, Иже всем хощет спастися и в разум истины приити. Благословен Господь Бог! — продолжал он, обратившись к народу. — Принесите сюда огня и зажгите пустую храмину; я и чародей, взяв друг друга за руку, войдем в нее».
Немедленно по приказанию святого Стефана все было исполнено. Тогда, воздев руки свои к Богу, он излил слезную молитву: «Владыка Всемилостивый и Всемогущий! Яви человеколюбие Твое, покажи силу Твою, да разумеют предстоящие люди, яко вера Твоя истинна; се врази Твои возшумеша, и ненавидящии Тя воздвигоша главу (Пс 82, 3). Положиша на небеси уста своя, и язык их прейде по земли (Пс 72, 9). Сего ради сотвори со мною знамение во благо: и да видят ненавидящии мя, и постыдятся, яко Ты, Господи, помогл ми и утешил мя ecu (Пс 85, 17)». Совершив молитву, Святой пастырь воскликнул к предстоящему народу: «Мир вам, братия и чада! Простите и молитесь обо мне; я готов умереть за святую веру». Потом, крепко взяв волшебника за руку, повлек в пылающий огонь. Но куда исчезла сила чародейства? Кудесник затрепетал: он падал на землю, кричал, просил пощады; между тем народ вопиял с ругательством: «Да идет в огонь, поскольку сам предложил сей опыт!» Таким же образом языческий волхв поруган был и у реки, где положено было спуститься в одну прорубь и выйти из другой.
Тогда преподобный Стефан сказал ему: «Хочешь ли веровать во Иисуса Христа и просветиться крещением?» Но так как ожесточенный изувер не хотел исполнить данного слова, то народ возопил единогласно: «Злодей повинен смерти!» — и хотел растерзать его. Одно милосердие святого Стефана спасло его. «Не буди рука наша на враге нашем, — удерживая раздраженный народ, говорил он, — ибо Христос не убивать послал меня, но благовестить, велел не мутить, но учить с кротостью, по словам порфироносного пророка: накажет мя праведник милостию и обличит мя (Пс 140, 5), а если он, ожесточенный злобою, веровать не хочет, то вечная казнь готова ему в геенне огненной». После сего он повелел изгнать его из пределов пермских.
Тогда новонасажденная Церковь осенилась миром, и повсюду на развалинах идольских капищ созидаемы были храмы Господни. Наконец преподобный Стефан почел за необходимое, чтобы Пермская страна имела епископа, и с общего согласия христиан послал прошение к великому князю Димитрию Иоанновичу и преосвященному митрополиту Пимену, возвещая об успехах православной веры и требуя архипастыря. Но кто более достоин был сана архиерейского, как не тот, кто совершил столько трудов и подвигов? Равноапостольный проповедник Евангелия вызван был в Москву и, рукоположенный во епископа, возвратился к любезной пастве, от небесного Пастыреначальника ему врученной.
Войти с помощью соц. сетей: