Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Когда Иуда Маккавей за отечество и Церковь Божию ополчался против злочестивого Антиоха, то однажды, в глубоком размышлении воспоминая славу Израиля и чудесную помощь, много раз с небес ему ниспосылавшуюся, потом рассуждая об ужасных обстоятельствах настоящего времени и изыскивая средства спасти народ свой, вдруг узрел в видении архиерея Онию (2 Мак XV, 12), мужа благоговейного, кроткого и благодетельного. Первосвященник (так видел Маккавей), воздевая руки к небу, молился о мире и спасении всего народа Иудейского. Благочестивый военачальник только что хотел повергнуться на землю и с ним же излить сердце свое к Богу, как вдруг явился другой муж, сединами убеленный, небесною славою сияющий и подобный более Божеству, нежели человеку. Тогда Ония сказал: «Се Иеремия, пророк Божий», — и Иеремия, в то же мгновение простерши руку свою к Маккавею, подал ему златой меч и возгласил: «Приими дар Божий! Им сокрушишь всех врагов веры и отечества.». После сего пророк и архиерей стали невидимы.
Христолюбивые воины! Из сего видения, которого свыше удостоился величайший из военачальников, познайте, что святые угодники Божии и по кончине своей молятся за вас к Господу и вспомоществуют вам против супостатов.
Благочестивые супруги Еспер и Зоя и дети их Кириак и Феодул были рабами одного римлянина по имени Катал. Невзирая на то, что господин их и весь дом поклонялись идолам, они жили по заповедям Иисуса Христа: были трудолюбивы; что возлагали на них, исполняли с усердием, и верностью отличались пред всеми домочадцами.
В одно время блаженный Еспер, по приказанию господина, отправлен был в дальнее поместье, отчего Кириак и Феодул почувствовали огорчение и вскоре начали задумываться. Святая Зоя приписывала печаль детей своих то их нездоровью, то беспрестанным работам, то разлуке с родителем; но к удивлению своему вскоре узнала другое, ибо, когда с материнской нежностью начала выведывать у них причину душевного расстройства, дети сказали ей: «Любезная родительница! Мы не можем более жить с нечестивым Каталом. Ты сама из Священного Писания говорила нам: не бывайте удоб преложни ко иному ярму, якоже неверный (2 Кор VI, 14). Как же сохраним заповеди Господни, если не уйдем от идолопоклонников? Мы боимся, чтобы, обращаясь между ними, не были от Бога поставлены с ними вместе ошуюю и не погибли навеки. Благослови нас: мы хотим бежать». Благочестивая мать изумилась, услышав предложение детей своих, и, с гневом воззрев на них, отвечала: «Как могло придти вам на мысль столь нелепое намерение? Вы толкуете неправильно слова Спасителя нашего: от вас только требуется, чтобы от чистоты христианской вы не прилагались к нечистотам языческим. А что касается до повиновения господам своим, то послушайте, что заповедует ревностнейший ученик Христов: „Раби, — говорит он, — послушайте господий своих по плоти со страхом и трепетом, в простоте сердца вашего, якоже и Христа, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души: ведяще, яко кийждо, еже аще сотворит благое, сие приимет от Господа, аще раб, аще свободь“ (Еф VI, 5—6, 8). Подумайте же, имеете ли вы хотя малейшее право уйти от господ своих, когда они имеют полную власть над телом нашим? Ваше дело служить им до смерти; а кого поставить одесную и кого ошуюю, это, судя по делам их и вашим, решит Сам Господь после смерти».
Тогда послушные дети познали свое заблуждение и, умоляя мать свою, чтобы простила их, сказали: «По крайней мере, из подражания Христу, Который предал Себя в руки иудеев, дабы чрез то искупить от геенского ига весь род человеческий, мы просим тебя, любезная родительница, позволить и нам искупить себя от язычника Катала своею кровью, если будет принуждать нас к жертвоприношению своим идолам». Святая Зоя благословила Кириака и Феодула на подвиг страдальчества и страшилась только, чтобы мучения не поколебали твердости их в вере евангельской.
Однажды преподобного Феодосия Печерского посетил великий князь Изяслав и остался у него обедать. На простом столе поставлена была простая пища, какую употребляли в праздничные дни иночествующие постники; но сия пища великому князю показалась чрезвычайно вкусной. Видя хлеб не очень белый и обыкновенные плоды, Изяслав не понимал, отчего с такою сладостью вкушает он, и наконец с удивлением спросил о причине своего удовольствия за столом старческим. «У меня, — сказал он, — всего довольно; припасы лучшие; разные приправы выписываются из чужих земель; повара свое дело знают; но редко могу есть с некоторым только побуждением к пище». — «Государь! — отвечал Феодосий, — у нас братия, когда хотят варить яства или печь хлебы, имеют следующий устав: сначала они приходят к настоятелю и берут у него благословение; потом делают три поклона пред святым алтарем и, возжегши свечу от елея, горящего пред образом Господним, ею разводят огонь в поварне или в хлебне; также, когда надобно лить в котел воду, служитель говорит старейшине: „Благослови отче!“, а старейшина отвечает: „Бог да благословит вас!“ Таким образом, у нас все делается с благословением, и вот причина, что пища наша имеет вкус и сладость. Напротив того, ваши рабы каждое дело начинают с ропотом, досадуя друг на друга; а где есть грехи, там может ли быть удовольствие? Сверх того, ваши дворецкие иногда бьют служителей за малейшую неисправность; их слезы также прибавляют много горькости в ваши брашна, сколь бы они драгоценны ни были».
Великий князь согласился, что святой старец говорит правду, и, приняв от него благословение, возвратился в дом свой. Согласимся и мы, христиане, что урок Феодосиев особенно для нас нужен, ибо мы по ветрености или, лучше сказать, в угождение иностранным лжеучителям не только без благословения принимаемся за каждое дело, но и садясь за стол, чтобы насытиться дарами Господними, не только оставили благочестивое обыкновение предков наших — помолиться Богу, но, к несчастью, иногда почитаем за стыд даже перекреститься.
В игуменство преподобного Феодосия Печерского, боярин Судислав Гедевич, отправляясь на брань с великим князем Изяславом, дал обет Богу — если здрав возвратится в дом свой, приложить в Печерскую Лавру две гривны золота и сделать из того же металла венец на образ Пресвятой Богородицы. Брань кончилась для нас, русских, благополучно, враги были рассеяны и обращены в бегство; но Климент (христианское имя Судислава), возвратясь в Киев здравым и невредимым с отрядом своим, забыл обещание.
Через несколько дней, когда Судислав после обеда лег отдохнуть и заснул, вдруг загремел над ним страшный голос, по имени его называющий. Климент воспрянул и, узрев перед собою икону Пресвятой Богородицы, услышал укоризну, от нее исходящую: «Почто, Клименте, еже обещался ecu дати, не дал ecu? Но се ныне глаголю тебе: потщися исполнити обещание твое». Посреди сего гласа, святая икона стала невидима, а боярин, пораженный ужасом, в то же мгновение бросился в сокровищницу и, взяв трепещущими руками нужное количество золота, пошел в Печерскую Лавру.
Каждый из нас — великий охотник давать обеты Богу, когда предстоит опасность, и не исполнять их, когда опасность минует; богач обещает Богу золото и серебро, бедный — свечу, порочный клянется, что будет беспорочен. Но где обеты? Где клятвы? Все разносит попутный ветер. Христиане! Тот, Кто все создал и всем управляет, Тот, Кому небо служит престолом, а земля подножием, не имеет нужды в наших приношениях. Он только хочет, чтобы мы, как чада Его, были благосерды; но какое благосердие может иметь лжец, обманщик? Уне есть тать, нежели присно лжай: оба же пагубу наследят (Сир XX, 25). А тот, кто не исполняет своих обетов, есть и тать и лжец: лжец, поскольку не сдержал слова; тать, поскольку вещь, другому обещанная, уже не наша. Итак, если грешно обмануть ближнего своего, то сколь ужаснейший грех обмануть Бога!
Император Феодосий Великий, видя, что сын его Аркадий приходит в возраст, торжественно объявил его «августом». Народ восклицанием своим и празднествами изъявлял радость; но порфироносный отец более заботился о воспитании, нежели о возвышении детей своих. Приятная для родительского сердца мысль, что кровь его будет царствовать на престоле вселенной, подавляема была опасением, что дети его могут быть недостойны столь священного сана; он уверен был, что не только бесполезно, но и пагубно оставить им обширные области, не снабдив мудростью управлять оными, и потому неусыпно искал добродетельного и просвещенного человека.
Долго благочестивое желание Феодосия не могло исполниться, ибо, хотя и много было мудрецов и витий, но они или привязаны были к язычеству, или, будучи христианами, не имели христианских добродетелей. Видно, царь-отец думал о воспитании юношества не так, как думает большая часть нынешних родителей, которые, оставляя в стороне не только любовь к Богу, но и любовь к отечеству, богатством и почестями их осыпающему, ищут в учителе только учености и, что хуже всего, иноземного лжеумствования.
Наконец Феодосий был вынужден просить западного императора Грациана и папу Дамаса, чтобы они избрали и прислали в Царьград, кого признают способным к столь великому званию. Выбор пал на Арсения, диакона Римской Церкви, добродетели которого и ученость папе были хорошо известны; и сей-то священнослужитель представлен был Феодосию, как мудрый и благочестивый человек, который может жить при дворе, не повреждая своих нравов, и будет подавать не только князьям достодолжное наставление, но и придворным хороший пример.
Император принял Арсения, как особливый дар неба, и просил его прилагать всевозможное попечение о воспитании юных царевичей и употреблять над ними отеческую власть, чтобы сделать их мудрыми и благочестивыми государями. Он повелел Аркадию и Онорию быть ему послушными и иметь к нему почтение, часто повторяя: «Дети мои! Помните, что вы более будете одолжены учителю, нежели мне самому: от меня получили вы жизнь и получите царство, а через него получите вечную жизнь и царство небесное».
Святой Арсений старался не только научить учеников своих мудрости и всем изящным знаниям, но и наставить их в вере и христианских добродетелях: изведывал их склонности и, стараясь искоренять злые, утверждал добрые. Благодарный Феодосий сделал его сенатором, всегда уважал голос его в тайных советах и называл его не иначе, как отцом императорского дома; а некоторые из историков утверждают, что Арсений был восприемником обоих царевичей от купели святого крещения.
Христиане! Вот поучительный пример, как избирать учителей для детей ваших и какие им внушать к наставнику своему чувствования! В противном случае бойтесь, чтобы чада ваши когда-нибудь не укорили вас нерадением об их воспитании.
Аркадий, старший сын Феодосия Великого, имел острый разум, нрав веселый и приятный, благородные мысли и душу, по природе склонную к благочестию и правосудию, но труды ненавидел, был непостоянен в дружбе, склонен к принятию всяких внушений и верил более тем, которые льстили его порокам, нежели тем, которые желали исправить оные.
Арсений, предвидя печальные следствия, которые могли произойти в наследнике престола от столь худых склонностей, и тщетно употребляя благоразумие к отвращению оных, принужден был принять строгие меры и к выговорам наконец присовокупил наказание. Аркадий почел усердие за обиду и захотел от него освободиться. Он открыл предприятие свое одному из придворных чиновников, к которому имел великое доверие, и приказал ему избавить себя от столь несносного, по его мнению, человека. Сей чиновник (видно боялся Бога), опасаясь, чтобы другому не дали того же поручения, обещался исполнить волю его, а сам тайно пошел к Арсению и сказал, чтобы он, не теряя времени, помышлял о своей безопасности.
Арсений, хотя и видел, что приказ царевича был только следствием детского гнева, но, рассуждая о, несчастий государей, которые почти от рождения своего любят льстецов и почитают неприятелями наставников, не мог удержаться от слез и принял твердое намерение оставить звание, которое угрожало ему смертью, если пребудет постоянен в своей твердости, и вечным наказанием, если станет поступать слабо и нерадиво. Само небо благословило его предприятие; ибо, когда он в пламенной молитве просил Бога, дабы научил его, что должно делать для своего спасения, услышал глас небесный: «Убегай мира, се единое средство к твоему спасению».
Арсений возблагодарил Провидение и через несколько дней, переодевшись странником, вышел из Царьграда и удалился в Египетскую пустыню, где жил около пятидесяти лет, не имея сообщения с миром: питался одними травами, день и ночь проводил в молитвах и слезах и, потеряв надежду в особе детей Феодосиевых спасти свое отечество от угрожающего ему падения, пекся единственно о своем спасении до девяноста пяти лет своей жизни.
Император услышал о бегстве Арсения тем с большим прискорбием, что не знал оному причины. Он велел искать его по всему государству; но Бог восхотел сокрыть его от мира, чтобы представить в нем совершенный образ Своих угодников. Аркадий не понимал полученного им через то урока; но народы почувствовали оный, когда сей государь, заматерев в страстях своих и будучи управляем женщинами и евнухами, возвышая и низвергая своих любимцев, дал повод к переменам, которые наконец разорили Римское государство до основания.
Любезные дети! Не сердитесь на ваших учителей, если они иногда и строго накажут вас. Послушайте, как добродетельные старые люди отзываются о наставниках своей юности! Вспоминая о наказании своих детских шалостей, они всегда приговаривают: «Учитель желал мне добра». Придет время, когда и вы сделаетесь отцами или воспитателями и должны будете также наказывать других. Непослушный в юности своей будет некогда иметь то неудовольствие, что и его не будут слушать в старости. Сие Божие наказание для нас неприметно; но спросите у несчастных стариков, сколь оно чувствительно их сердцу!
Арсений Великий, обитая в пустыне, часто сам у себя спрашивал: «Арсений, почто сюда пришел ты?» — и потом отвечал: «Не для покоя, но для трудов; не для лености, но для подвигов. Подвизайся убо: леность Арсения соделает не Арсением».
О, если бы носители всякого звания, от вельможи до раба, чаще сами у себя спрашивали: для чего они вступили в звание свое! Тогда бы все были тем, чем быть должны; тогда не говорили бы: «Он имеет выгодное место, он имеет спокойную должность!»
Несколько иноков пошли в Фиваиду для покупки пряденого льна и по пути вздумали посетить святого Арсения. Но когда служащий ему ученик доложил, что братия, прибывшие из Александрии, желают видеть его, великий старец приказал спросить у них: какая была причина столь дальнего путешествия? Узнав, для чего отлучились они из своей обители, ученик объявил о том Арсению. «Итак, не увидят они лица моего, — сказал старец, — поскольку вышли из дому не для меня, но для своего дела; прими их, угости и, когда отдохнут, отпусти с миром, а обо мне скажи, что не могу видеться с ними».
Не так ли и мы приходим иногда в церковь Божию? Убоимся, дабы Господь не отвратил от нас лица Своего!
В Самаре, столице сарацинского князя Амирмумны, более чем в других неверных странах, были ненавидимы христиане. Злобожные агаряне гнушались людьми Христовыми, как демонами, почему на вратах каждого христианина по приказанию варварского правительства был изображен сей дух лжи и злобы. Святой Константин философ, бывший в Самаре по делам, до веры касающимся, с сердечным сокрушением удивлялся ненависти против христиан; но сарацины хотели посмеяться и над философом христианским и, указывая на изображения демонов, спросили у него: «Мудрый Константин, можешь ли угадать, что значит это?» — «Я вижу адских духов, — отвечал философ, — и думаю, что тут живут христиане». Агаряне хотели продолжать коварные вопросы, но Константин немедленно присовокупил: «Сии демоны не смеют войти ни в один христианский дом и потому остаются вне врат; а где сих демонских изображений нет, там они, как друзья и родные, живут вместе с людьми». Сказав сие, святой Константин бросил значительный взгляд на вельмож сарацинских.
Однажды сарацинские мудрецы спросили у святого Константина: «Как вы, христиане, единого Бога разделяете на три Бога? У вас есть Отец, Сын и Дух Святой». — «Не злословьте Пресвятой Троицы! — отвечал богодухновенный мудрец. — Отец и Сын и Дух Святой суть три Ипостаси, существо же едино. Воззрите на солнце, от Бога в образ Святой Троицы на небеси поставленное: в нем три вещи: круг, сияние и теплота; также и в Пресвятой Троице Отец, Сын и Дух Святой. Солнечный круг есть подобие Бога Отца: ибо как круг не имеет ни начала. ни конца, так и Бог есть безначален и бесконечен; и как от круга солнечного происходит сияние и теплота, так от Бога Отца рождается Сын и исходит Дух Святой. Сияние, от солнца происходящее и всю поднебесную просвещающее, есть подобие Бога Сына, от Отца рожденного и весь мир Евангелием просветившего; а теплота солнечная, от того же круга вместе с сиянием происходящая, есть подобие Бога Духа Святого, Который от того же Отца исходит предвечно. Итак, рассмотрите солнце и познайте Пресвятую Троицу. В солнце одно есть круг, другое — сияние, третье — теплота; но кто скажет, что не одно, а три солнца? Так и Пресвятая Троица, хотя имеет три лица: Отца и Сына и Святого Духа, однако Божеством не разделяется на три Бога, но Един есть Бог». Сарацинские мудрецы не знали, что сказать против доказательства Константинова, и обратили разговор свой на другие предметы.
«Христос есть Бог ваш, — сказали сарацинские мудрецы святому Константину, — для чего же вы не поступаете так, как Он повелевает вам? Иисус заповедал вам молиться за врагов, добро творить ненавидящим и гонящим вас, биющим в ланиту обращать другую ланиту, а вы — что делаете? Если кто обидит вас, изощряете оружие, исходите на брань, убиваете». Выслушав сие, святой мудрец спросил у них: «Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди, то который человек будет совершенный хранитель закона: тот ли, кто исполняет одну, или тот, кто исполняет обе заповеди?». Когда агаряне указали на второго, он продолжал: «Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих нас и им благотворить, сказал также, что большей любви никто из нас в жизни сей явить не может, разве кто положит душу свою за други своя. Итак, мы великодушно терпим обиды, причиняемые нам, как людям частным; но в обществе друг друга защищаем, жертвуя своею жизнью, чтоб вы, пленив наших сограждан, вместе с телом не пленили и душ их, принудив к богопротивным деяниям. Наши христолюбивые воины с оружием в руках охраняют святую Церковь, где Спаситель мира присутствует невидимо; охраняют государя, в священной особе коего почитают власть и силу Царя небесного; охраняют отечество, с разрушением которого неминуемо падет отечественная власть и поколеблется вера евангельская. Вот драгоценнейшие залоги, за которые до последней капли крови должны сражаться воины; и если они на поле брани положат души свои, Церковь причисляет их к лику святых мучеников и нарицает молитвенниками пред Богом о спасении их отечества».
Христолюбивые всероссийские воины! Какое для вас побуждение подвизаться против врагов отечества! Какая неизреченная награда, если за Церковь, царя и родимую страну прольете кровь вашу! Любовь есть легчайший путь в Царство Небесное; но больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин XV, 13).
Святой Константин имел пламенную любовь и благоговение к угоднику Божию Григорию Богослову, непрестанно читал его книги и некоторые места учил наизусть. Будучи семи лет от рождения, он изобразил на стене крест и под ним написал: «Святитель Христов Григорий! Ты телом был человек, но житием Ангел; уста твои, яко уста серафимские, прославили Бога, и твое правоверное учение просветило вселенную. Умоляю тебя, приими меня, с верою и любовью к тебе прибегающего, и буди моим наставником и просветителем!»
Так чувствовали и поступали все христиане, сподобившиеся быть участниками блаженства ангельского! Преподобный Косма столько благоговел к отцам и учителям церковным, что, разговаривая однажды с другим старшим о спасении души и в подтверждение истины приведя свидетельство Афанасия, архиепископа Александрийского, сказал: «Если где найдешь что-либо из сочинений святых отцов и не имеешь бумаги, то напиши на твоих одеждах». Если мудрецы нынешнего века спросят, что в сих книгах заслужило столь великого благоговения, я буду отвечать устами святого страстотерпца Тимофея чтеца: «Не веси ли, — ответил он точно на такой же вопрос мучителя Ариана, — яко егда книги о Бозе чту, обстоят мя Ангели Божии».
Так, христиане! Кто хочет сделать приобретение для души, тому необходимо иметь христианские книги. «Самый взгляд на сию бесценную собственность, — говорит святой Епифаний, епископ Кипрский, — производит в нас омерзение к пороку и воспламеняет любовью к добродетели. Надпись, выставленная в заглавии, уже предостерегает, советует, укоряет, утешает, ободряет. Напротив того, неведение святых писаний есть, так сказать, измена для души, желающей спастись; неуважение к оным есть глубокая бездна».
Горе человеку, который мечты воображения, бред страстей, лжеумствования разума, юродство иноземной мудрости предпочитает сим душеспасительным наставлениям! Там под розами кроется змея, с сотами растворен яд. Здесь слово и жизнь помогают друг другу, здесь добродетель объемлется с мудростью, здесь — воплощенная философия. Произведения светские имели началом своим разные страсти; святые отцы писали, будучи осеняемы наитием Духа Святого. Это такая истина, которую осмелится отвергать разве совершенный безбожник, ибо она утверждается бесчисленными историческими доказательствами. Приведем из них некоторые.
Преподобный Иосиф Песнописец, создав в обители своей церковь во имя святого апостола Варфоломея, желал возвеличить память его похвальными песнями, но сомневался, угодно ли будет апостолу его усердие; посему он прилежно молил святого Варфоломея, дабы тот открыл ему свою волю и свыше испросил премудрость составить пения богоугодные. Иосиф провел сорок дней в посте и слезах. Когда настал день памяти апостола, в навечерии праздника святой Варфоломей, одетый в белые ризы, внезапно явился в алтаре и, отняв завесу от царских врат, мановением руки призвал к себе Иосифа. Иосиф с благоговейным трепетом приблизился, и святой Варфоломей, взяв со святого престола Евангелие, возложил ему на перси и сказал: «Да благословит тебя десница всесильного Бога, и да потекут на язык твой воды небесной премудрости; буди сердце твое жилищем Духа Святого, и твои песни да усладят вселенную». Святой апостол стал невидим; а преподобный Иосиф, исполнившись неизреченной радости и ощутив в себе благодать премудрости, простерся на землю и со слезами благодарил Бога. С сего времени он начал писать церковные гимны и песенные «каноны», которыми украсил не только празднество святого Варфоломея, но и других угодников Божиих, а особенно возвеличил Пречистую Богоматерь и святителя Христова Николая, отчего и получил название Песнописца.
Святой папа Лев, написав послание к святому Флавиану, патриарху Царьградскому, в обличение лжемудрия Евтихиева и Несториева, положил [это послание] на гроб первоверховного апостола Петра и, пребыв тут несколько дней в коленопреклонении и постничестве, молился великому ученику Христову: «Ежели я, как слабый человек, что-либо опустил, сказал превратно, не довершил, — благоволи исправить ты, яко апостол Господа нашего». По прошествии сорока дней явился ему апостол Господень и сказал: «Читах и исправих». Святой папа с благоговейным восторгом взял с гроба апостольского рукопись, развернул и узрел поправки и дополнения, рукою ученика Христова сделанные.
Когда святой Иоанн Златоуст писал толкования на послания Павловы, в одну ночь некто из граждан, имея до святого нужду, просил доложить о нем. Святой Прокл (бывший тогда келейником, а после патриархом Царьградским), решившись войти к патриарху, сначала посмотрел сквозь скважину двери, дабы увидеть, что делает Иоанн, — и что же узрел? Христиане! Благоговейте к творениям Иоанновым... Златоуст сидит при возженной свече и пишет, а какой-то благообразный старец, стоя позади его и преклонясь к уху патриаршему, тихо беседует с ним. Прокл, объятый священным ужасом, не знал, что о сем думать, кто с Иоанном беседует и как вошел он, ибо двери отовсюду были заперты. Но изумление его еще увеличилось, когда он приметил, что сей старец совершенно похож на образ святого апостола Павла, который стоял [висел] на стене пред Иоанном. Сие видение было не один раз, но продолжалось какое-то время. Часто святой Прокл дожидался всю ночь, не выйдет ли сей таинственный собеседник; но как только начинали благовестить к утреннему славословию и Златоуст вставал из-за стола, чтобы идти в церковь, старец делался невидим. Наконец Прокл осмелился спросить у самого Иоанна, кто ночью с ним беседует. «У меня никого не было и быть не может», — отвечал Иоанн. Тогда Прокл рассказал ему подробно, как и когда он смотрел сквозь скважину двери и видел человека старого и благообразного, который что-то шептал ему на ухо в то время, как писал он. Иоанн изумился; а святой Прокл, воззрев на образ Павлов, сказал: «Старец был точно таков».
Златоуст познал из сего, что труд его исправляет сам святой Апостол, возблагодарил Бога и после того с большим дерзновением начал толковать Божественные книги, через что Церкви оставил по себе бесценное сокровище.
В начале епископства Епифаниева, один римлянин, по имени Евгномон, человек добропорядочный и честный, по некоторым обстоятельствам задолжал саламинскому жителю Дракону; и поскольку должник долго не получал денег из Рима, а заимодавец не хотел ждать, то Евгномон и заключен был в темницу. Никто за странника не хотел поручиться; один только святитель Христов Епифаний над ним сжалился и, не имея собственных денег, заплатил долг из церковной сокровищницы и выкупил его из темницы.
Весь город благословлял милосердие Епифания. Только диакон Карин, человек гордый, непокорный, злобный и завистливый, начал роптать на святителя и всех клириков подвигнул к роптанию. «Посмотрите, — беспрестанно говорил он, — что делает епископ! Как пришелец, он не жалеет церковной собственности. Страшитесь, чтобы после не заставили нас отвечать за его расточительность». Хотя священнослужители сначала не слушали мятежника и уверяли его, что архипастырь имеет полную власть над церковными суммами, особенно когда пожелает расточать оные на дела милосердия, но хитрый Карин успел столько, что все заговорили вслух, что с таким епископом Церковь скоро обнищает. «Пусть отдаст златницы, — вопияли они, — или пусть уйдет, откуда пришел!» Святитель слушал мятежную молву равнодушно и молчал, пока Евгномон не возвратился из Рима. Сей благочестивый муж не только с лихвой возвратил свой долг, но всю жизнь свою посвятил на служение Богу. Тогда все церковнослужители раскаялись, что по своей глупости столь жестоко оскорбили угодника Божия. Но Карин с гордостью везде хвалился: «истязанием истязах злато церковное».
Мятежная душа и сим не удовольствовалась, но свое буйство простерла далее. Однажды святитель Христов пригласил всех священнослужителей к обеду и, сидя за столом, объяснял им некоторые места из Священного Писания. Случайно к самому окну келии прилетел ворон и начал громко каркать. Злобный Карин, издеваясь над учением святительским, спросил у собеседников: «Знает ли кто из них, о чем говорит этот ворон?» С великим вниманием слушая епископа, никто не отвечал Карину. Но презритель власти и святыни тот же вопрос задал в другой и в третий раз. За бессовестного человека устыдились все беседующие. Тогда святой Епифаний, воззрев на него с жалостью, сказал: «Я знаю, что говорит ворон: он говорит, что ты, несчастный, отселе не будешь дьяконствовать». Мгновенно от слова святительского Карина объял ужас, все тело поразила тяжкая болезнь, так что он не мог сидеть за столом. Рабы унесли его на руках в дом свой, а на другой день Карин умер.
Святой Епифаний имел при себе иеродиакона, по имени Савин, человека благоразумного, целомудренного и притом весьма искусного в писании книг, почему и поставил его судиею духовных дел.
Однажды пришли к Савину два человека, бывшие между собою в ссоре, один богатый, другой бедный, и каждый, жалуясь на другого, объяснял, в чем состояло его требование. Все обстоятельства дела показывали, что первый был прав, а последний виноват; но Савин, по врожденному милосердию к бедным, не мог проникнуть истины и, почитая их беззащитными, хотел оправдать бедного и обвинить богатого. На тот раз Епифаний, желая знать, как Савин исправляет свою должность, пришел туда и, став в сокровенном месте, к удивлению своему услышал, что судия его поступает неправедно. Святитель Христов немедленно показывается и тихо уличает Савина: «Сын мой! Иди, пиши книги и содержи божественные словеса в уме твоем, да научишься судить праведно. Пророк и законодатель Моисей сказал: „Не милуй нищаго и не презри лица сильного, но по правде да судиши ближнему твоему“ (Лев XIX, 15). Конечно, бедные требуют от нас милосердия и заступления, ибо часто бывают обижены богатыми; но есть и нищие с дурными нравами, есть и богатые с добрым сердцем. Даже не взирая, добродетельна ли, порочна ли жизнь тех и других, мы часто видим случаи, в которых добрый человек бывает виноват, а худой — прав. Вот для чего судия должен быть сколько милосерд, столько же и нелицеприятен». Сказав сие, святой Епифаний сам начал разбирать дело, и с того времени, не возлагая на других должности судейской, от утра до вечера сам принимал требующих суда; всех выслушивал, как отец, и отпускал, как судия.
Когда святая мученица Гликерия за исповедание имени Христа представлена была на суд, Савин, Ахайский наместник, приказал побить ее камнями. Но кому небесный Помощник и Покровитель восхощет быть во спасение, над тем изнемогает вся сила тиранов. Сколько изуверный народ ни метал на нее камней, они, не прикасаясь к мученице, падали близ нее и, как бы руками человеческими слагаясь в ограду, окружали ее. Ожесточенный Савин, не признавая силы Господней, непременно хотел умертвить святую девицу и, обещаясь вымыслить новую, неслыханную казнь, повелел отвести ее в темницу. «Свяжите эту волшебницу, — сказал он стражам, — и содержите крепко: она посредством чародейств может убежать и после скажет, что Иисус избавил ее, чем прельстит множество из легкомысленной черни». — «Ослепленный человек! — отвечала с кротостью святая Гликерия тирану, — ужели не понимаешь ты, что я и без твоих уз связана заповедями Бога моего и не хочу разрешиться от сих любезных мне уз, ни бежать от страдальческого подвига, на который иду добровольно за Христа Спасителя моего?» Сказав сие, страдалица спокойно пошла в темницу.
Христиане! Мы живем в блаженные времена: у нас не может быть страдальчества за веру Христову. Но всяк, в нем же призван есть, в том да пребывает пред Богом. Каждый человек по своему званию имеет подвиги, на которые должен идти добровольно, с радостью. О, если бы все, подобно святой Гликерии, имели узы заповедей Господних! Тогда бы не было преступников; никто бы не оставлял своих обязанностей; все бы государственные сословия, от вельможи до раба, имели не наемников, но усердных носителей своего звания.
Преподобный Серапион, с юности возлюбив жизнь пустынническую, был совершенным образцом иночества — был так не сребролюбив, что ничего не имел у себя. Вертеп в пустыне был его келией, мантия — всегдашней одеждою, святое Евангелие — единственным сокровищем.
Однажды, идя в Александрию, человек Божий встретился с нищим, который дрожал от холода. Серапион остановился и подумал сам себе: «Меня почитают постником и Христовым последователем; я между тем ношу ризу, а сей раб Христов погибает от холода! Без сомнения, буду убийцею, если бедный человек замерзнет». Немедленно снял он с себя мантию и отдал нищему.
Серапион сел на распутии, держа под пазухою святое Евангелие, которое повсюду носил с собою; и когда один мимо проходящий спросил у него: «Что ты, отец Серапион, без мантии?» — он отвечал, показав святое Евангелие: «Сия Божия книга раздела меня».
Едва бессребреник выговорил сие, как увидел, что мимо его ведут должника в темницу. Серапион не думал много: тотчас продал Евангелие и удовлетворил заимодавца. Несчастный пошел домой, благословляя равноангельного незнакомца.
Когда Серапион пришел в келию, ученик спросил у него: «Где одежда твоя?» — «Я отослал ее туда, — отвечал бессребреник, — где можно вместо нее получить лучшую». — «А где святое Евангелие?» — опять спросил ученик. «Сын мой! — сказал праведный муж, — оно беспрестанно твердило мне: продаждь имение твое и раздаждь нищим; а ты знаешь, что оно только одно составляло все мое имение: итак, я продал его и отдал нищим».
Христиане! Подражайте, хотя несколько, добродетели преподобного Серапиона, — и вы спасетесь.
Некогда к преподобному Пахомию пришли еретики, так называемые «постники», власяными одеждами внутренний яд прикрывающие, и, остановившись за монастырскими вратами, велели доложить ему: «Мы присланы от нашего отца спросить у тебя, воистину ли ты человек Божий и совершенно ли уповаешь, что Бог послушает тебя. Если так, то перейди с нами, как посуху, находящуюся близ монастыря реку, да разумеем, кто из нас имеет большее дерзновение: мы или ты». Услышав столь гордое предложение, преподобный Пахомий почел за грех даже видеться с сими волками в овечьей одежде, но через одного из учеников отвечал им: «Попущением Божиим и еретики могут через реку перейти немокренно, но только с помощью дьявола, который сим чудом успеет очаровать слабых и утвердить соблазны еретичества. Что касается до меня, я не прошу у Бога чуда, дабы ходить по водам: этот помысел не иноческий и не христианский. Пусть узнают они, что я на Бога надеюсь, но на дела мои надеяться не могу; признаю себя грешником и не хочу искушать Господа Бога моего подобно дьяволу. Пусть узнают они, что Пахомий просит помощи у Бога только в том, дабы без вреда пройти вражеские искушения». Услышав столь поучительный ответ, еретики устыдились и пошли безмолвно.
Преподобный Пахомий Великий, отлучаясь в Панополь для устроения там иноческого общежития, приказал, чтобы в отсутствие его ни в чем не нарушали уставов монастырских. Но когда он возвратился, отрок, бывший под искусом, пришел к нему жаловаться, что братия без него не варили ни зелени, ни каши. Святой старец с улыбкой сказал ему: «Не досадуй, сын мой! Я велю, чтобы все было по-прежнему». Потом пошел к иноку, служащему при поварне, и спросил, зачем без него оставлен был устав в рассуждении пищи? Инок начал извиняться тем, что старцы довольствуются сухоядением, а для одних детей, находящихся в новоначалии, ему не хотелось держать круп и масла. «Впрочем, чтобы не сидеть праздно, — продолжал он, — я делал корзины». — «Принеси же их сюда», — сказал Пахомий. Инок повиновался. Тогда святой настоятель приказал развести огонь и, сжигая труды двух месяцев, говорил: «Ты пренебрег мою заповедь о пищи братии, и я не щажу твоего рукоделия. Не уважать повеления отеческие, служащие к общей пользе — великий грех. Разве не знаешь, что имеет от Бога воздаяние только тот, кто постится по своей воле, а кто не ест поневоле, тот не должен ожидать награды. Твоя леность, или упрямство, или скупость сделали то, что воздержание братии потеряло всю цену». Инок, почувствовав всю силу наставления Пахомиева, с покаянием припал к ногам его и сам подавал ему свое рукоделие для сожжения.
Однажды преподобный Пахомий, удалившись из монастыря, некоторое время пребывал в пустынной келии. Дух соблазна почел уединение праведника удобнейшим для себя случаем, чтобы искусить его, и, приняв на себя богоподобный образ, явился Пахомию. «Радуйся, старец, столько мне угодивший! — сказал он. — Аз есмь Христос и пришел к тебе, яко к другу моему». Пахомий изумился и, без робости смотря на привидение, начал рассуждать: «Христово пришествие к человеку сопровождается радостью; сердце не чувствует никакого страха; все помышления тотчас исчезают; ум делается очами серафимскими и весь вперяется в зрение славы Господней; душа забывает время; человек тогда делается бесплотным. А я теперь смущаюсь, боюсь... нет, это не Христос!» Потом, оградившись крестом, с дерзновением сказал: «Отыди от меня, дух злобы! Будь проклято лукавство всех твоих начинаний!» Мгновенно призрак стал яко прах; храмина исполнилась смрада; по воздуху восшумел ветер.
Христиане! Столь же лукавы и дерзновенны страсти, на душу воюющия. Каждый из нас знает, какой иногда блистательный и любезный принимают они на себя образ; гнуснейшие из них обещают нам блаженство и кажутся споспешествующими нашей пользе и спокойствию; но когда войдем в сердце наше, что почувствуем?... Смущение, грусть, угрызение, тайный страх и вместе с тем какую-то ненасытимость, как червь, поедающую наше сердце. Это ли блаженство человеческое? Одна только добродетель, всегда сама собою довольная, истинно спокойна и счастлива. Бурные страсти возмущают душу и наполняют ее нечистотами; после них остается в сердце одна пустота и раскаяние. Блажен человек, который, почувствовав поползновение к пороку, подобно святому Пахомию скажет: «Отыди от меня, дух погибельный!»
Преподобный Феодор, ученик святого Пахомия, был добродетелен, благоразумен, мог толковать Священное Писание и книги святых отцов и имел способность убеждать разум и приводить в умиление сердца слушателей, — почему святой Пахомий, уважая столь полезные дарования, однажды велел ему сказать слово Божие изустно. Двадцатилетний юноша, не дерзая прекословить великому старцу, стал посреди собора и начал от Божественного Писания проповедовать, показуя путь спасения. Братия услаждались его беседою; но некоторые из старцев, ничего в Феодоре не видя кроме юности, не хотели слушать его и начали роптать: «Вот новоначальный учит нас! Юноша наставляет! Стыд для старцев слушать его!» С досадою они вышли из церкви.
Преподобный Пахомий с сокрушением приметил соблазн братии и, когда святая служба кончилась, призвав к себе, спросил у них: «Почему вышли из церкви и не слушали слова Божия?» — «Потому, — отвечали иноки, — что старцам, в монастыре столько лет препроводившим, поставлен учителем юноша». Пахомий вздохнул из глубины сердца и сказал: «Неразумные! Вы через свое высокомерие погубили всю вашу добродетель: вы презрели не Феодора, но слово Иисуса Христа и лишились Духа Святого. Разве не видели вы, с каким вниманием и я, старший вас в иночестве, слушал его? Язык был Феодоров, но учение Христово, и я получил великую от него пользу».
Когда святой мученик Петр и прочие воины Христовы мужественно подвизались за православную веру, тогда представлен был на судилище месопотамец по имени Никомах, который беспрестанно и громко вопиял: «Я христианин! Я христианин!», и когда мучитель начал принуждать его, чтобы он принес жертву языческим богам, тот отвечал надменно: «Разве ты не знаешь, что христиане не приносят жертв идолам?». Тогда дано было повеление испытать над ним наравне с прочими христианами различные мучения.
Несколько времени Никомах равнодушно принимал все раны и в то время, как другие молились Господу, дабы ниспослал им Свою помощь и укрепил совершить подвиг страдания, дерзновенно восклицал: «Я христианин! Христианской твердости поколебать невозможно!»
Уже Никомах был близ конца своих подвигов, уже небесный венец имел как бы в руках своих, но сила Божия не могла быть в сосуде, гордостью оскверненном; ибо не любовь к сладчайшему Иисусу, а желание прославиться великодушием и терпением против ужасов смерти вызвало его на священный подвиг страдальчества. Никомах внезапно переменил свой голос и закричал: «За что столь нещадно бьете меня? Я никогда не был христианином». В то же мгновение перестали его мучить, разрешили узы, осыпали похвалами. Но как только отступник начал поклоняться идолам, внезапный удар поверг его на землю. Никомах взбесновался, начал грызть язык свой, точить из уст пену и тогда же умер.
И мы не должны хвалиться ни дарованиями, ни твердостью в делах веры и общежития, но должны просить помощи небесной, которая одна может просветить наш разум и укрепить сердце на труды богоугодные и общеполезные. У самохвала всегда действует один только язык.
В один жаркий полдень, когда преподобный Феодор сидел при вратах своей келии в разодранной одежде, пришел один мирянин принять от него благословение. Ученик тотчас вынес другую одежду; но святой Феодор с неудовольствием отослал его назад и начал разговаривать с пришельцем о средствах спастись. Когда мирянин ушел, ученик сказал святому Феодору: «Что ты, авва, делаешь? Ведь этот человек приходил получить пользу, а не соблазниться!» — «Я свое дело исполнил, — отвечал Феодор, — а прочее да идет мимо. Кто хочет пользоваться, пусть пользуется; а кто хочет соблазняться, пусть соблазняется. Я не хочу применяться к лицам и времени; как меня застанут, так и встречаю всех приходящих. И впредь повелеваю тебе всем сказывать о мне сущую правду и не поступать так, как поступают в мире. Когда ем, скажи, что Феодор ест; когда сплю, скажи, что Феодор спит; словом, что бы ни делал я, пусть дела мои всем будут известны. Того нельзя назвать совершенно честным в душе своей, кто имеет причину скрываться».
Повествуют, что император Констанций, отец Константина Великого, хотя по наружности казался идолопоклонником, но втайне благоговел пред Иисусом Христом, на Него только надеялся и любил христиан, что и было побуждением к следующему поступку.
Желая видеть на всех государственных местах людей добродетельных и благонадежных, сей государь хотел испытать любовь к отечеству и верность к верховной власти любовью к Богу и постоянством в вере. Для сего, созвав к себе всех чиновников, сказал им: «Кто мне верен и хочет служить отечеству, тот да поклоняется богам моим и приносит им жертву: вот единственное условие, с которым все могут быть моими друзьями и истинными служителями государства; иноверные пусть от меня удалятся». Немедленно чиновники разделились на две части: истинные христиане, оставляя чины и знаки отличия, удалялись в передние комнаты, а малодушные наперерыв старались засвидетельствовать свою покорность и усердие к государю. Но Констанций вдруг оставил притворство. «Вы Богу вашему служите верно, — остановив непоколебимых христиан, сказал он, — вас только хочу иметь слугами, советниками и друзьями, поскольку надеюсь, что будете и мне столь же верны, сколько верны вашему Богу. А вы, — обратясь к отступникам, продолжал он, — вы не можете быть при дворе моем: кто изменяет своему Богу, тот не будет верен своему государю».
Язычники, взирая на поступок императора, скрежетали зубами. Но вера христианская в то время уже так усилилась и все государственные сословия имели столько христолюбивых членов, что зловерные не могли предпринять ничего для государя вредного.
Святой Михаил, черноризец обители святого Саввы, будучи по делам монастырским в Иерусалиме, который тогда находился уже под властью агарян, был оклеветан пред сарацинским князем, будто хулит магометанскую веру. Князь в силу закона, который заставлял хулителя веры принимать ту самую веру, и притом видя, что благовидный и рослый Михаил может быть храбрым оруженосцем, сказал ему: «Проси у меня, чего хочешь, только будь мусульманином». — «Из трех прошу у тебя одного, — отвечал святой инок, — или отпусти меня к моему старцу, или во имя Бога моего крестись, или мечом твоим пошли меня ко Христу». Раздраженный князь в ту же минуту исполнил последнее требование святого Михаила.
Авва Силуан и ученик его Захария пришли в одну обитель для посещения братии. Когда они, проведя там целые сутки, начали собираться домой, то принуждены были, как гости, вкусить немного пищи. Когда они были в дороге, Захария, увидев источник, хотел напиться; но Силуан сказал ему: «Сегодня пост!» — «А разве мы не ели, авва?» — возразил Захария. «Это была трапеза страннолюбия, — отвечал Силуан, — а мы, чадо, должны соблюдать пост свой. Если бы мы не уважили усердия гостеприимной братии, то в один раз согрешили бы дважды: оскорбили бы своих ближних и вострубили бы пред всеми, что Силуан и Захария постники. И впредь, сын мой, втайне постись».
Один идолопоклонник отвратил от Церкви христианина и преклонил его к своему зловерию. Святой Карп, ученик апостола Павла, у которого в духовной пастве сие случилось, в подобных обстоятельствах был всегда терпелив и обыкновенно старался отступника обратить на путь истины увещаниями, а соблазнителя преодолеть своею благостью; но на сей раз человек Божий чрезмерно оскорбился и, стоя на молитве, неотступно просил Господа, да спадет огонь с неба и попалит нечестивых. В полночь внезапно потряслась храмина и расступилась надвое. Воззрев вверх, святой Карп увидел небо отверстое и Иисуса на престоле, окруженного сонмами Ангелов. Пораженный Божественною славою, апостол преклонил очи свои долу и узрел, что на некотором расстоянии земля расселась и открыла пропасть глубокую и темную; увидел, что над бездной стоят виновники его скорби, соблазнитель и отступник; они ужасались и трепетали и, поражаемые невидимою силою, уже готовы были низвергнуться в пропасть, где пресмыкался посреди пламени и скрежетал на них великий и страшный змий. Святой Карп почувствовал удовольствие и не столько смотрел на небо и на Иисуса, сколько на погибель двух грешников; ждал казни их и продолжал молиться о том. Но вот Иисус восстал от престола славы Своея и, спустясь долу, приступил к пропасти; Он простер к погибающим руку помощи, а Ангелы, восприяв их, отвели далее от бездны. Тогда Иисус сказал святому Карпу: «Мучь Меня, если хочешь; Я готов за спасение человеческое паки распят быти; Мне любезны страдания, только бы люди Мои возненавидели грехи свои; для чего же ты желаешь погибели братьям? Подражай Мне и не желай смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему. Ужели не видишь, где лучше жить; с сим ли ужасным змием, или с Богом и человеколюбивыми Его Ангелами? Желай и другим того же, чего себе желаешь».
Сия священная повесть учит и нас желать грешникам не казни и смерти, но покаяния, и молить Бога не о том, да погубит их, но Своею благодатью да обратит их и помилует.
Преподобный Исаакий Далматский, подражая святому пророку Илии, почти не показывался миру; но Бог, воздвигший Даниила на защищение невинной Сусанны, воздвиг и его на защищение своей невесты, православной Церкви, которая терпела ужасное гонение от императора Валента, глубоко зараженного арианством. Руководимый Духом Святым, Исаакий пришел в Царьград.
В то время у греко-римлян загорелась война с готами. Варвары под предводительством царя Фритигерна осадили Адрианополь и угрожали самой столице. Император Валент, известившись, что войска его разбиты, собрал новые силы и готовился к походу. Преподобный Исаакий, провидя духом гнев Божий, грядущий на гонителей веры, приступил к Валенту в то время, когда он с отборными полками выступал из Царьграда, и с дерзновением святого человека сказал: «Государь! Перестань утеснять православных, отвори им церкви — и Господь добре устроит путь твой пред тобою». Но император, презрев его, как невежду, даже не хотел отвечать и пошел далее. На другой день блаженный старец опять вышел навстречу Валенту на следующем ночлеге и опять сказал: «Государь! Отвори церкви православным — и война будет благополучна: ты победишь врагов, возвратишься здрав и принесешь мир твоим народам». Император поколебался в зловерии и велел было заготовить указ для обуздания дерзости арианской; но окружающие его еретики употребили все лукавства, чтобы переменить мысли Валента и так его ожесточили, что Святой Исаакий получил несколько заушений. Но ревность человека Божия через сие не упала: он опередил императора и на третий день, остановил на дороге и, взяв за узду коня его, начал просить и умолять: «Государь! Умири Церковь, дай отраду православным; мщение Божие не укоснит, если не оставишь заблуждения». Тогда раздраженный Валент повелел бросить святого Исаакия в зыбкое болото, обросшее тернием, которое тогда встретилось им на пути.
Погиб бы тут угодник Божий, но невидимая десница извлекла его из топкой дебри. Исаакий пал на колена и, воздав благодарение Господу, в четвертый раз пошел за императором. Валент, увидев его, ужаснулся и удивлялся в безмолвии; а преподобный старец с апостольской ревностью воскликнул: «Ты хотел меня уморить в тернии и болоте, но Господь сохранил меня. Государь! Послушай меня, перестань гонять православие, и тогда победишь врагов и возвратишься увенчанным славою и честью; за ослушание и сам погибнешь и все воинство погубишь. Государь! Если не трогает тебя собственная смерть, то пожалей отечество: оно гибнет за грехи твои». Хотя на тот раз император принял без гнева дерзновение инока, даже удивлялся светлости лица его, но жестокое сердце, от Бога отлученное, не могло принять истины. Прозорливый Исаакий был под стражею отправлен в Царьград; уходя от лица Валента, он воодушевился ревностью пророческою и воззвал к нему: «Аще возвращаяся возвратишися в мире, то не глагола Господь мною (3 Цар XXII, 28), глаголю же тебе, яко сведении вои на брань, и не возможеши варваров одолети, но побегнеши от лица их, и ят будеши, и жив огнем сожжешися».
Вскоре исполнилось пророчество человека Божия. Валент, по прибытии в Адрианополь, дал битву и проиграл ее: две трети греко-римских войск изрублено, остальные рассеялись по лесам или ушли в разные города; лучшие полководцы убиты; император обратился в бегство, но, будучи ранен стрелою, упал с коня и был перенесен служителями в находившийся на поле небольшой дом, и сему кратковременному спасению способствовала одна только темнота ночи. Но едва уняли ему кровь и перевязали рану, как толпа готов, отделившихся от войска, прибежала туда в намерении ограбить дом, не зная, кто там находится; они хотели отбить двери, но, видя сопротивление, зажгли его со всех сторон и пошли далее.
В сем-то месте Валент, удрученный болезнью и угрызением совести, сгорел живой. Он получил жребий безбожных, будучи в жизни своей от всех ненавидим, а по смерти никем не оплакан.
Назад тому с лишком семьсот лет Россия имела уже великих и святых врачей, имена которых достойны вечной памяти. Агапит, из Киева пришедший в пещеру преподобного Антония и там постригшийся, врачевал иноков и всех бедных людей. Его сострадание простиралось так далеко, что, услышав о болезни кого-нибудь из братии, он немедленно оставлял свою келию и оставался у недужного дотоле, пока искусством и молитвами не возвращал ему здравия. Сверх того Печерский монастырь всегда видел множество болящих пришельцев, которые возвращались домой здоровыми.
Вскоре успехи врачевания так прославили Агапита, что Черниговский князь Владимир Всеволодович Мономах, находясь в тяжкой болезни и уже не надеясь получить помощи от придворных врачей, отправил нарочного просить святого Антония, чтобы прислал к нему Агапита. Но преподобный отшельник отрекся идти в Чернигов. «Я не могу оставить святой обители, — сказал он, — для снискания славы человеческой, которой убегать до последнего издыхания дал клятву Самому Богу», — и с посланным от Мономаха боярином отправил лекарства, вместо диеты — воздержание, молитву и добрые дела. Князь, скоро и совершенно выздоровев, сам приехал в Печерский монастырь, чтобы щедро наградить своего избавителя; но святой Агапит скрылся, и Владимир принужден был привезенные для него дары оставить игумену. В изъявление своей благодарности, он вторично послал одного из своих придворных также с дарами; но истинный и бескорыстный врач бедных и богатых и тогда, не приняв оных, сказал посланному: «Я никогда ни от кого и ничего не брал, ибо не мое искусство, но сила Христова исцеляет болящих; пусть государь твой раздаст нищим, просящим милостыни именем Христа, не только сии дары, но и все избытки от сокровищ княжеских, из которых мы, отходя в вечность, ничего взять с собою не можем».
Сей преподобный врач и молитвенник, за три месяца предузнав свою кончину, не переставал лечить болящих братьев и пришельцев до последнего часа. Умер он в глубокой старости и погребен был в пещере преподобного Антония.
Преподобный Зосима Киликийский, инок Синайской горы, с юности возжелав уединенной жизни, удалился в ливийские пустыни и там служил единому Богу. Однажды, ходя по необитаемым местам, он увидел старца, одеянного власяницею, и, приблизившись к нему, хотел принять благословение; но старец, предупредив Зосиму, сказал: «Зосима, зачем ты сюда пришел? Возвратись в Синай; Бог не благоволит твоему здесь пребыванию». Удивленный Зосима спросил, почему он знает его? — «За два дня перед сим, — отвечал пустынник, — явился мне некто, по образу чудный, и сказал: к тебе идет Синайский инок Зосима; вели ему отсюда уйти на прежнее место, поскольку хочу поручить ему Вавилонскую Церковь в Египте». Потом, немного отступив, пустынник помолился Богу, облобызал Зосиму и, сказав: «Мир тебе, чадо! Погреби тело мое и молись о душе моей», — возлег на землю и скончался. Зосима отдал последний долг усопшему и, помня его пророчество, возвратился в Синай, чтобы ожидать там исполнения оного.
Но сколько преподобный отец ни принуждал себя жить в иноческом обществе, не мог преодолеть стремления к пустынному безмолвию и опять дерзнул оставить гору Синайскую. Взяв ученика своего Иоанна, он ушел в пустыню, нарицаемую Порфирот, и, встретив там двух отшельников, Павла и Феодора, близ них поселился. Но Бог вскоре наказал его непослушание. В один день ученика его, Иоанна, ужалила змея столь жестоко, что от яда в тот же час повредилось все тело, и юноша умер. Сетующий Зосима пошел к Павлу и Феодору, чтобы в беседе с ними несколько утешиться; но святые пустынники, встречая его, наперед спросили: неужели умер ученик его? Зосима удивился их прозорливости и, рассказав о горестном приключении, повел их к мертвецу. Пустынники советовали ему не сокрушаться; увидев же усопшего, воскликнули: «Юноша, восстани! Старец имеет в тебе нужду, поскольку ему должно идти в Синай, чтобы принять там епископство Вавилонской Церкви в Египте». Мгновенно Иоанн ожил, а Зосима, воспомянув волю Господню, открытую ему прежним пустынником, узрел в смерти ученика своего начало Божеского гнева за непокорство. Он не смел задать никакого вопроса преподобным чудотворцам и, тогда же приняв от них благословение, опять возвратился в Синай.
Вскоре настоятель послал святого Зосиму за некоторым монастырским делом в Александрию. Там патриарх Аполлинарий удержал его и рукоположил в епископа Вавилона Египетского.
Удаление от обязанностей, свыше на нас возлагаемых, по большей части имеет причины неизвинительные. Да убоимся гнева Божия!
Некоторый брат за согрешение отлучен был от святого общества. Когда же начали изгонять его из обители, преподобный Виссарион встал и пошел с ним вместе, сказав: «И я такой же грешник». Но сколько человек Божий наставлял учеников своих милосердию к грешникам, столько же советовал им мужественно противоборствовать грехам. «Иноку должно стараться, — говорил он, — да будет весь око, якоже Херувим и Серафим: ибо грех пресмыкается невидимо. Против кого не воюют страсти, тот еще более да блюдется и смиряет себя перед Богом, чтобы надежда на самого себя не свергла его тем стремительнее. За самомнение многие преданы были на брань; напротив того, Господь часто отвращает брань плоти от немощных, чтобы до конца не погибли».
Подражая преподобному Виссариону, не должно осуждать ближнего, видя сучок в глазу его, а лучше смотреть, нет ли у нас чего-нибудь более!
Один брат спросил у преподобного Виссариона: «Как должно вести себя, живя с другими?» — «Говори только тогда, когда нужно, — отвечал старец, — а особенно не соперничай с братиею».
Сей совет весьма полезен в каждом духовном и светском состоянии, даже в каждом семействе.
Когда преподобный Кирилл Белоезерский созидал и украшал монастырь, то окрестные жители весьма удивлялись успеху работ и думали, что старец имеет великие богатства, а один корыстолюбивый и злонравный помещик отважился учинить разбой и послал слуг своих, чтобы святого Кирилла и его обитель ограбили.
Вечером злодеи собрались в близлежащем лесу и дожидались ночи, чтобы неожиданно напасть на спящих иноков; но, подъехав к монастырю, увидели вокруг ограды великое множество вооруженных людей, из которых иные стреляли из лука, иные ходили с копьями, иные держали в руках обнаженные сабли. Разбойники думали, что какой-нибудь воевода с отрядом оруженосцев пришел к преподобному Кириллу ради благословения и молитв, почему опять ушли в лес и смотрели, когда воины удалятся от обители; но, тщетно прождав почти до рассвета, решили наверное, что богомолец, замедлив, остался тут ночевать, и, возвратившись домой, рассказали господину своему все, что видели. Злочестивый помещик приказал им сделать то же покушение в следующую ночь; но разбойники увидели тогда еще больше вооруженного народа и в трепете опять прибежали домой.
Тогда жадный корыстолюбец послал в монастырь одного из сообщников разбоя, чтобы искусным образом спросил у иноков, кто вчера и третьего дня был у них; но когда служитель принес ответ, что в монастыре более недели не было ни богомольцев, ни посетителей, то Феодор (так назывался помещик) удивился и ужаснулся; он познал, что Бог ополчает Ангелов, и, страшась, да не постигнет его суд Господень, немедленно пошел к святому Кириллу и, обливаясь слезами, исповедал свой грех и чудное видение двух ночей. Святой настоятель, возблагодарив Бога, спасающего Своих избранных, довольно поучил Феодора от Божественного Писания и, даровав ему прощение, сказал: «Поверь мне, чадо, и другим скажи, что я с самого вступления в иночество ничего у себя не имею, кроме одежды, которую на мне видишь, и нескольких книг; а деньги на сооружение и украшение святой обители доставляет Тот же, Кто сохраняет оную».
Раскаявшийся помещик возвратился домой, радуясь и благодаря Бога, что не допустил его оскорбить угодника Своего, и с того времени сделался первым почитателем добродетелей Кирилла и щедродателем для его святой обители.
Христиане! Если чистое сердце есть достойнейшая обитель и великолепнейший храм для Бога, то и все добродетельные люди должны ожидать от Него такой же помощи, какую получил преподобный Кирилл. Он Ангелам Своим заповедует о каждом праведнике — хранить его во всех путех его: яко на Мя упова, вещает Он устами порфироносного пророка, и избавлю его, покрыю его, яко позна имя Мое: воззовет ко Мне: и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его и прославлю его (Пс 90, 11, 14, 15) .
Когда святой Вассиан, бывший после епископом Лавдийским, жил в Равенне при церкви священномученика Аполлинария, в то время от императора Валентиниана к тамошнему градоначальнику пришло повеление предать смерти чиновника, по имени Вифимний, единственно по клевете злобных людей. Немедленно несчастный был окован и без суда приведен на место казни. Чувствуя свою невинность, Вифимний воспомянул святого Вассиана и, сказав сам в себе: «Раб Божий, благодатью, тебе от Бога данною, будь мне ныне помощником!» — преклонил главу свою. Но едва исполнитель смертного приговора поднял секиру, чтобы ударить по шее Вифимния, секира вывалилась из рук его и упала на землю. Изумленный палач схватил оную и опять, держа крепко, направил удар; но секира невидимою силою опять исторглась и упала; то же случилось и в третий раз. Градоначальник, думая, что тут кроется умысел, чтобы пощадить преступника, повелел другому исполнить суд царев; но и тот, к общему удивлению, равным образом трижды тщетно поднимал руку свою на Вифимния: секира всегда исторгалась и упадала без действия. Народ, громко вопия, требовал освобождения узнику, столь явно Богом покровительствуемому. Градоначальник не знал, чему приписать сие чудо, и, приказав содержать его крепко, но человеколюбиво, под стражею, обратился к императору о столь чрезвычайном происшествии и в истине оного свидетельствовался всем городом. Валентиниан, не менее удивляясь тому, предписал рассмотреть доносы на Вифимния, и, увидев одни происки неприятелей, повелел немедленно освободить невинного и возвратить ему все чины и достоинства.
Вифимний всенародно прославил имя угодника Божия Вассиана и, прямо из темницы прибегнув к нему, омыл слезами благодарности его руки и ноги. С того времени народ почитал святого Вассиана не иначе, как Ангелом-хранителем.
Святые мученики Мануил, Савел и Измаил, родные братья, были Персияне, тайно в христианском благочестии воспитанные. Занимая важные государственные места в отечестве, они отправлены были государем своим к греко-римскому императору Юлиану Отступнику для утверждения мира между обеими державами. Посланники сначала приняты были с честью; но презревший святую веру вскоре презрел и святость прав народных, что происходило следующим образом.
Наступил языческий праздник в честь Аполлона. Юлиан, как усердный поклонник идолов и желая притом показать чужестранцам пышность двора своего, захотел отправить этот праздник как можно великолепнее и приказал царедворцам, чиновникам и народу быть в Вифинии. Там воскурялись жертвы, загремела музыка, начались пиршества и показались все мерзости, какими только когда-нибудь отличались язычники. Рабы Христовы — Мануил, Савел и Измаил, хотя находились также в Вифинии по обязанности всюду быть с императором, однако не хотели и смотреть на богопротивное празднество, но в уединении оплакивали заблуждение народа, а наипаче государя, рожденного в христианской вере. Когда Юлиан приказал спросить у них, почему не принимают участия в молениях и удовольствиях государя, — святые братья отвечали кротко, что они, как христиане, не могут воздавать чести идолам. Греческий чиновник намекнул им, что за такую грубость неминуемо подвергнутся они гневу императорскому. Тогда посланники, уважая свой сан, сказали: «Мы имеем необходимость быть у его величества только тогда, когда дело идет о взаимной пользе наших государств. Доложите вашему государю, что и мы здесь — наместники великого государя». Услышав сие, Юлиан воспылал гневом и повелел взять благочестивых персиан под стражу. Видно, богоотступник давно искал случая оскорбить Персию и вызвать против себя государя, который искал мира. Иначе нельзя объяснить в царе, отличавшемся образованием, сей поступок, на который редко отваживаются и варварские правители.
На следующий день Юлиан потребовал их к себе и начал укорять в зловерии (так богоотступник называл правоверие). «Возможно ли вам, — говорил он, — заступать при мне место вашего государя, когда не наблюдаете веры его? Возможно ли стараться о пользе отечества, когда презираете богов отечественных? Будьте единодушны с нами в вере, тогда будем единодушны и в договорах о пользе государств». — «Государь! — отвечали святые юноши, — обязанности посланников известны тебе и нам; мы имеем наставление от своего двора, о чем с тобою договариваться: безопасность границ, дружественное сношение и торговля — вот предметы, для которых наш государь отправил к тебе посольство. Препираться о вере, которой должно держаться, не есть наша обязанность. Что же касается до нашей верности государю и усердия к отечеству, узнаешь тогда, когда будешь рассуждать о выгодах Рима и Персии». Защищая свой сан, особенно ревнуя по христианском благочестии, они употребили несколько выражений, неприятных для богоотступника, и этим так раздражили его, что Юлиан воспылал гневом. «Я угожу приятнейшим образом царю вашему, — сказал он, — если предам пыткам и казни предателей его веры и оскорбителей моего союзника», — и повелел истощить на святых братьях все мучения, а потом отсечь им головы.
Так пострадали и умерли за Христа Спасителя святые мученики Мануил, Савел и Измаил. Но тиран, поправший все права божественные и человеческие, не был доволен оскорблением Персии в лице ее посланников: он собрал силы почти всех известных тогда народов и пошел мстить, не зная за что, той державе, которая имела полное право отмстить ему жесточайшим образом.
Всякому известно, какой конец имело сие предприятие богоотступника, запечатленное кровью святых мучеников: Юлиан погиб.
Преподобный Иоанн Колов однажды с некоторыми братьями пошел из скита. Дорогою застигла их ночь, и провожатый к несчастию сбился с пути. «Авва, что нам делать? — сказали Иоанну спутники, — скитаясь здесь, можно погибнуть». — «Не говорите провожатому ничего, отвечал старец, — бедный устыдится и будет печалиться, досадовать и, может быть, роптать. Лучше сделаем вот что: я притворюсь, будто болен; скажу, что не могу идти далее, и останусь здесь, пока не рассветет». Таким образом и поступил. Прочие объявили, что останутся с ним; все пробыли тут до утра и не причинили сокрушения брату.
Вот высокий пример, как должно каждому из нас дорожить спокойствием ближнего!
Преподобный Паисий Великий был столь славен благочестием и всеми добродетелями, что современники называли его не иначе, как «божественным», и почитали за высшее счастье, если сподобятся слышать от него священные уроки и принять благословение. Блаженный Пимен, имея тогда не более семи лет от рождения, также чрезвычайно желал увидеть святого Паисия, но долго не мог удовлетворить желание своего сердца, поскольку, думая о нем, как об Ангеле, не смел приступить к нему. Наконец, он начал просить преподобного Павла[, друга Паисиева, чтобы он сходил с ним к человеку Божию; но и сей старец сказал ему: «Ты еще дитя; как поведу тебя к столь великому мужу, когда и мы, состарившиеся в постничестве, приходим к нему с большою осторожностью, в известное только время, единственно для пользы душевной и как можно строже испытав свою совесть? Поверь, чадо, я стыжусь идти с тобою к великому Паисию». — «Но я, — отвечал юный Пимен, — по крайней мере, постоял бы у его келии. Ты войди к нему один и начни душеспасительный разговор. Счастлив буду, если услышу его мудрые наставления; а если невозможно и сие, спокоен останусь, если прикоснусь к его келии и облобызаю следы ног его! Отец мой! Не лиши меня хотя этого благословения». Преподобный Павел, видя столь пламенную ревность в дитяти, наконец согласился взять его о собою и, достигнув келии Паисиевой, оставил за дверьми. Но великий пустынник, едва встретил его, как вдруг спросил: «Где твой юный спутник?» — ибо Святой душевными очами издалека увидел Пимена. «Он остался вне келии, боясь беспокоить тебя», — отвечал Павел. Паисий немедленно кликнул отрока, сам ввел его и, благословляя, сказал: «И нам, старым людям, вещает Спаситель: аще не будете яко дети, не внидете в Царство небесное. Поверь мне, любезный о Христе брат, — обратившись к Павлу, продолжал он, — сие дитя спасет много мужей и старцев, ибо с ним десница Господня». Потом, возложив руки свои на главу Пимена, вторично благословил его и после продолжительной беседы о спасении отпустил их с миром.
Дети! Сей малолетний Пимен, который столь пламенно желал слушать поучения от великого Паисия, сам после назван был Пименом Великим, и его старались увидеть христолюбивые люди с таким же нетерпением. Любезные дети! Если хотите быть утешением родителей, надеждой отчества, наследием Христовым, то более всего ищите случая беседовать с людьми благочестивыми.
Святой мученик Феодор, родом варяг, в бытность свою в Греции принявший христианскую веру, по торговым делам жил с сыном своим Иоанном в Киеве и, жалея о заблуждении столь храброго и вместе с тем добродетельного народа, немолчно вопиял против многобожия, за что идолопоклонники ненавидели его, а жрецы искали случая отомстить ему, не подвергая опасности свою честь.
В то время великий князь Владимир Святославич, еще не просветившийся крещением, возвратился в Киев с победой, которую одержал над ятвягами, жившими на реке Бугу; и поскольку покорение многочисленного и воинственного народа было весьма приятно Владимиру, то определено было принести богам в благодарность чрезвычайную жертву: заклать на алтаре изуверства юношу или девицу. В собрании знатных людей кинули жребий, кому пролить кровь свою; хитрые жрецы направили жертвенный нож на Иоанна, сына Феодорова. Немедленно были посланы к нему нарочные, которые именем богов, князя и народа потребовали юного христианина. «Боги возлюбили твоего сына, — говорили они, — и им угодно взять его к себе». Ревнующий по Христе Феодор вместо того, чтобы искать способа уклониться от ярости неверных, почел сей случай удобнейшим, дабы сильнее прежнего уличить их в постыдном многобожии. «Боги ваши, — сказал он, — не суть боги, но идолы, сделанные из дерева; ныне есть, а вскоре сгниют. Сами видите, что они бездушны и бесчувственны, не видят, не слышат, не говорят: как же могли они потребовать моего сына? Они не едят, не пьют: на что им Иоанн? Несчастные! Познайте наконец, что един есть Бог, безначальный и вечный, в трех лицах поклоняемый, в Которого веруют греки и я с сыном. Он сотворил небо и землю, солнце, луну, звезды и человека. Он дал нашему князю и нынешнюю победу над супостатами». Но так как посланцы начали угрожать ему, что гнев их богов прольется на его непокорную главу, то святой Феодор изгнал их с бесчестием.
Народ, узнав ответ христианина, воспылал гневом и, подстрекаемый жрецами, с бешенством бросился к дому Феодора с оружием и дрекольями, начал ломать ворота и нагло кричать: «Выдай нам сына, и мы принесем его в жертву богам». Нетрепетный воин Христов вышел на крыльцо. Величественная картина! Он стоит, подобно кедру, младой порослью обвитому, — стоит, обхваченный руками юного сына, и, спокойно взирая на бешенство народа, отвечает: «Если боги ваши захотели есть, то пусть пришлют от себя одного которого-нибудь за моим сыном; а вам что стараться о них?» Тогда-то совершенно обезумела бессмысленная толпа: они зарыкали, как тигры, подсекли крыльцо, и святой Феодор первый пал под их ударами; святой Иоанн своею кровью обрызгал мерзкий истукан Перуна; весь дом разметан до основания.
Так пострадали российские первомученики. Но их святая кровь, яко дождь, нисшедший на руно, оросила семя Христовой веры, посеянное равноапостольною Ольгою: великий Владимир вскоре просветился и просветил весь народ крещением. На том месте, где стоял дом Феодора, воздвигнут был храм в честь и славу Пресвятой Богородицы.
Войти с помощью соц. сетей: