Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Святой Павлин, епископ Ноланский, был столь милостив, что все свое имущество раздал бедным соотечественникам для искупления у вандалов пленников. Наконец, когда у праведника не осталось не только денег, но и платья, которое бы он мог продать, пришла к нему бедная вдовица и просила у него помощи, чтобы выкупить единственного ее сына. Раб Божий Павлин обыскал весь дом свой, но не найдя ни полушки, сказал рыдающей матери: «Кроме меня самого нет у меня ничего; итак, возьми меня и как раба своего отдай за сына...» Бедная вдовица подумала, что святитель над нею смеется, и хотела идти домой, но святой Павлин остановил ее, уверил, что говорит сущую правду, и убедил ее епископа отдать за сына.
Здесь обыкновенные люди удивятся, и поступок святого человека почтут неблагоразумным. Будучи не в состоянии выкупить одного юношу, скажут они, Павлин мог бы в другое время освободить из рабства несколько человек. Но пусть они прочтут слова Спасителя: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин XV, 13). Сверх того, пусть смотрят, сколь спасительны были следствия от сего столь решительного поступка.
Святой Павлин и вдовица скрылись из города и пошли к вандалам. Достигнув места, вдовица пала к ногам князя вандальского, зятя царя Рикса, и просила его, чтобы он раба взял за сына. Долго жестокосердый господин не соглашался, долго не уважал слез матери; но услышав, что Павлин — искусный садовник, принял старца за юношу. Вдовица с сыном возвратилась в отечество; а праведник начал трудиться в саду господина своего и получил приказание — каждый день к столу его приносить различные травы и плоды. Вельможа, будучи охотником до садов, также часто ходил к Павлину, и всегда подолгу разговаривая с ним, узнал его разум и мудрость и, наконец, так полюбил его, что почувствовал необходимость каждый день видеть его. Однажды, между прочими разговорами с господином, святой Павлин втайне поведал ему: «Скоро встретятся с тобою важные обстоятельства: царь Рикс умрет скоропостижно; смотри же, не отлучайся из столицы; в противном случае кто-нибудь другой захватит власть и венец царский». Удивленный столь важным пророчеством, вельможа верил и не верил словам праведника; но будучи весьма любим царем, в тот же час пошел к нему и сказал все, что слышал от своего садовника. «Я хочу сам видеть человека сего, — отвечал царь. — Прикажи ему принести к столу моему трав и плодов».
Едва Павлин по приказанию вошел в палату, Рикс затрепетал... потом, опомнясь, подозвал к себе зятя и сказал ему: «Слова его справедливы: в прошедшую ночь я видел сон, будто мои бояре сидят в совете, а сей человек выше всех их: разговаривая между собою некоторое время, вдруг они вынесли приговор, чтобы отнять у меня царство; итак, спроси его, кто он? И откуда? Я не думаю, чтобы сей старец был простой человек». Тогда зять царский отвел святого Павлина в сторону и заклинал его Богом, чтобы тот сказал о себе всю истину. Праведник ни за что бы не обнаружил себя, но для имени Господня, которым заклинал его вельможа, хотя с душевным прискорбием, сказал, что он — епископ.
Рикс и зять его объяты были ужасом. «Прости меня, человек Божий! — сказал вельможа. — Что я, по неведению, возложил на тебя труд рабский». — «Требуй от меня чего хочешь, — продолжал царь, — и возвратись в землю твою с великими дарами». — «Одного прошу у тебя, — смиренно отвечал святой Павлин, — отпусти пленников из всех мест моего отечества; это величайший дар, которым можешь меня напутствовать».
Тогда везде разосланы были указы царские. Все пленники собирались в одно место и были отданы святому Павлину... Наконец праведник с честью, осыпаемый благословениями, отправился в отечество и возвратил спокойствие и радость отцам и матерям, супругам и детям, родственникам и друзьям. Сам Господь сохраняет жизнь и свободу того, кто ею жертвует для спасения жизни и свободы своих ближних.
Святитель Христов Григорий, занимаясь богомыслием, любил жизнь уединенную; но царь и народ призывали его в Царьград на престол патриарший. Как ни отрекался угодник Божий принять на себя столь важную должность, но тщетно. Собрались сто пятьдесят епископов и под председательством святого Мелетия, патриарха Антиохийского, вручили ему жезл пастырский.
Спустя несколько дней святой Мелетий преставился, и епископы Египетские и Македонские вознегодовали на Григория, утверждая, что он, будучи возведен на престол свой не Александрийским патриархом, яко старшим, против правил получил сан великого святителя. Восстала распря и междоусобие. Угодник Божий, видя в сане своем причину раздоров между пастырями духовными, мгновенно приемлет намерение решительное: представ посреди собора, он говорит им: «Пастыри святого стада Христова! Стыдно вам других учить миру и любви, а между собою воздвигать брань; ибо увещания к согласию и единодушию не только не действительны, но и обращаются в посмеяние, когда происходят из сердца, обуреваемого раздорами. Заклинаю вас Пресвятою Единосущною Троицею: имейте между собою мир и любовь и устраивайте дела Церкви согласно. Если я, один я, причина вашего разномыслия и ссор, то я не лучше пророка Ионы; ввергните меня в море, и утолится между вами буря междоусобия; корабль духовный войдет в пристанище мира. Хотя невинен я, но готов претерпеть все, что вам угодно; только примиритесь и будьте единодушны».
Сия твердость святого Григория всех привела в стыд и смущение; никто не мог ответить ему; многие обливались слезами. Увидев сие, угодник Божий, сам прослезившись, воскликнул: «Простите, служители православия; поминайте меня грешного в молитвах ваших». Он вышел из собрания, спросил у царя увольнение от должности и немедленно отбыл в отечество на жизнь уединенную.
Преподобный Зинон, ученик святого Василия Великого, сорок лет в постничестве богоугодно проводивший, сначала ни от кого и ничего принимать не хотел, поэтому щедролюбцы, унося свои подаяния назад, уходили от него с душевной печалью о том, что святой муж не приемлет от них. Между тем приходили к нему бедные, желая что-нибудь получить от него как от великого старца; но поскольку Зинон не имел, что дать, то и сии уходили от него также печальны. «Что предприму? Что буду делать? — наконец сказал сам себе старец. — Печалятся и те, которые назад уносят дары свои; печалятся и те, которые хотят что-нибудь принять от меня. Буду же поступать таким образом: если кто мне принесет что-нибудь, я возьму; если кто у меня попросит, я отдам». Сие наблюдая, святой Зинон и сам был спокоен и других успокаивал.
В один злополучный год царствования Юстинианова, с последних чисел октября, в Византии и окрестных странах открылось моровое поветрие и свирепствовало так сильно, что стало умирать тысяч по десять каждодневно; в некоторых местах оказалось такое запустение, что не бе погребаяй... Но в Антиохии, сверх сей язвы, продолжалось ужасное землетрясение: ежедневно разрушались дома и церкви, и множество народа погибало под их развалинами. Среди прочих был подавлен и Евфрасий, епископ Антиохийский, в то время приносивший бескровную жертву в храме Господнем. Мизийский город Помпеополь до половины был разрушен; а другая половина его поглощена землею с тысячами жителей. Дабы отвратить сей гнев Господень, по особенному откровению некоторому святому человеку, установлено торжественно праздновать Сретение Господне. И как скоро, февраля второго дня, начали всенощное бдение с крестным ходом, в тот час язва миновала, мор перестал, землетрясение укротилось.
Старец Симеон, по свидетельству Священного Писания, был человек праведный и благочестивый; просвещенный Духом Святым, он чаял утехи Израилевы по следующему откровению.
Когда Птоломей, царь египетский, основатель славной Александрийской библиотеки, приказал Моисеевы и пророческие книги перевести с еврейского языка на греческий, тогда из Израильтян выбраны были семьдесят мудрых и как в том, так и в другом языке искусных мужей. В числе их был и праведный Симеон. Занимаясь переложением книги Исаии, когда Симеон достиг пророчества: Се дева во чреве зачнет и родит Сына (Ис VII, 14), усомнился и, остановясь, рассуждал сам с собою: как девица может родить отрока? Потом взял нож и в своей рукописи хотел изгладить оное... Вдруг Ангел Господень явился ему и, удержав руку, сказал: «Веруй тому, что написано; ты сам узришь событие величайшего таинства; ибо не увидишь смерти, доколе не узришь имеющего родиться от пречистой Девы Христа Господня». Утвердившись на словах Ангела и пророка, с того времени Симеон с пламенным желанием ожидал пришествия Христова: жил праведно и непорочно и, не выходя из церкви, молился Богу.
Когда же рожденный Спаситель после сорока дней Богоблагодатною Мариею принесен был в церковь, тогда святой, познав свыше, что сей Младенец есть обетованный Мессия и сия Матерь есть Святая Дева, на которой исполнилось пророчество Исаии, с благоговением и радостью принял в объятия свои Господа и воскликнул: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, яко видесте очи мои спасение Твое» (Лк II, 29-30), — и, возблагодарив Бога, давшего утешение Израилю, испустил на небо дух свой.
Да подражаем в житии и вере праведному Симеону! Тогда здесь в мире, удостоимся принять не в объятия, но в сердца наши Христа Господня; а после смерти восхищени будем на облацех в сретение Господне на воздусе. Таким образом всегда с Господем будем (1 Фес IV, 17).
Некоторый инок был любим пятью старцами, но не нравился одному, который и старался оскорблять его разным образом. Инок вышел из терпения и, оставив обитель, удалился в другую. Там восемь человек обходились с ним по-дружески, но двое ненавидели. Инок ушел оттуда в третий монастырь; но там семь только братьев изъявляли некоторое к нему благорасположение, а пятеро смотрели на него с превеликим неудовольствием. Инок опять решился искать нового убежища. На пути старец размышлял о своем несчастии и ужасался, воображая, что с ним случится везде то же самое; он искал средств, как бы ему ужиться на одном месте, и после долгого размышления нашел. Это было терпение! Обрадовавшись счастливой мысли, он взял свиток бумаги и написал: «терпи!» Потом вошел в первый монастырь, который ему встретился. Тут нередко случалось Доброму старцу принимать обиды не только от одного, от двух, но иногда и от всей братии: однако он, дав обет Богу, не хотел нарушать его; никогда не покушался, даже в мыслях, переменить место свое; и когда весьма чувствительно кто-нибудь огорчит его, он только вынет хартийцу и прочтет: «Во имя Иисуса Сына Божия терплю» — и после сего успокоится. Таким образом добродетельный старец проводил жизнь спокойно.
Кто желает спокойно жить в обществе, тот должен равнодушно смотреть на все неудовольствия, которые ему причинять будут; без сей необходимо-нужной добродетели, человек будет менять место за местом и вся его жизнь будет подобна вихрю.
В некоторой обители был инок, украшенный всеми добродетелями и за то весьма уважаемый братией. К несчастью, он всегда верил сновидениям.
Дух-искуситель весьма радуется, когда узнает в человеке слабую сторону, с которой легко может победить его: дух-искуситель всею адскою силою вооружился на инока.
Каждую ночь, как скоро инок после обыкновенных молитв вздремлет, враг рода человеческого начинает показывать ему сновидения, сначала безвредные, чтобы тем более обольстить несчастного, и в какую сторону старец ни толковал их, каждый сон оправдывает событием наяву. Наконец увидев, что заблудший старец всему верит, в одну злополучную ночь тот изобразил пред ним жизнь будущую: изобразил, что апостолы, мученики, преподобные и христиане сидят в ужасной тьме, терзаемые отчаянием; а в другой стороне вместе с пророками и древними патриархами ликует народ еврейский, и Бог Отец, указуя на них перстом, вещает: «Се чада Моя!». Старец от ужаса пробудился и, ни о чем не рассуждая, ушел в Палестину, в жилища иудейские. Там принял обрезание и стал ревностным защитником убийц Христовых.
Но Бог сколько долготерпелив, столько и правосуден: через три года Бог наслал на него болезнь столь лютую, что сгнили даже кости его, и отступник в ужасных мучениях испустил дух свой.
Кто слепо верит снам, тот погрешает не менее, как если бы ворожил на картах. Лучше надеяться на Промысел небесный и не вверяться тому, что бывает часто действием заблуждающего воображения.
В Киево-Печерской Лавре были два инока, священник Тит и диакон Евагрий. Несколько лет они жили между собою так дружелюбно, что прочие братия дивились их единодушию. Но враг рода человеческого искони сеет плевелы посреди пшеницы! Он посеял между ними вражду и гневом и ненавистью так омрачил их, что они не могли без досады даже взглянуть друг на друга. Когда, отправляя Божию службу, один из них шел с кадильницею по церкви, то другой отходил в сторону, чтобы не услышать фимиама; а если иногда сей последний оставался на своем месте, то первый проходил от него как можно далее. Сия взаимная злоба продолжалась весьма долго, и они, не примирившись между собою, дерзали приносить бескровную жертву Богу... Сколько братия ни советовали им, чтобы отложили гнев и жили между собою в мире и согласии, но все было тщетно!
Однажды священник Тит тяжко разболелся. Отчаявшись в жизни, он начал горько плакать о своем согрешении и послал к недругу своему просить прощения; но Евагрий не хотел слышать о том и начал жестоко проклинать его. Братия, соболезнуя о столь тяжком заблуждении, насильно привлекли его к умирающему. Тит, увидев врага своего, с помощью других встал с одра и пал пред ним, слезно умоляя простить его; но Евагрий был так бесчеловечен, что отвратился от него и с остервенением воскликнул: «Ни в этой, ни в будущей жизни не хочу примириться с ним!» Он вырвался из рук братии и пал на землю. Иноки хотели поднять его; но как изумились, увидев его мертвым и настолько охладевшим, как будто бы он умер некоторое время тому назад! Их изумление умножилось еще более, когда священник Тит, в то же самое время встал с одра болезни здрав, будто никогда болен не был. В ужасе от столь необыкновенного происшествия, они окружили Тита и один за другим спрашивали: «Что значит это?» — «Будучи в тяжкой болезни, — отвечал он, — доколе я, грешный, сердился на брата моего, видел Ангелов, от меня отступивших и плачущих о погибели души моей, а нечистых духов — радующихся, — вот причина, почему я всего более желал примириться с ним. Но как скоро привели его сюда, и я поклонился ему, а он начал проклинать меня, я увидел, что один грозный Ангел поразил его пламенным копьем, и несчастный мертв повергся на землю; а мне сей же Ангел подал руку и восстановил от одра болезни». Иноки оплакали лютую смерть Евагрия, и с того времени более прежнего начали блюстись, да никогда солнце не зайдет во гневе их.
Памятозлобие есть порок ужаснейший и столько же мерзок пред Богом, сколько пагубен в обществе. Христиане! Человек создан по образу и подобию Божию; какое отличие!.. Но поверьте, что памятозлобный не имеет его: он более зверь, нежели человек.
Некто, по имени Иоанн, служил в Царьграде при монетном дворе. Будучи благочестив, щедр для нищих, богобоязнен, однажды Иоанн принял к себе инока, пришедшего из Палестины, как для того, чтобы исполнить приятнейший сердцу его долг странноприимства, так и для того, чтобы в праздное время заниматься с ним разговорами душеспасительными. В одно время собеседники шли вместе, инок по правую, а Иоанн по левую руку. Вдруг встретился с ними незнакомец и сказал выразительно: «Не должно тебе, авва, идти одесную великого архиерея». Удивленный инок объявил о сем Евтихию, патриарху Царьградскому, и святитель, уважив столь чудное происшествие, облек Иоанна в образ ангельский. Новопосвященный инок не обманул надежды первосвященника: был образцом братии, Ангелом земным, человеком небесным. Через некоторое время умер блаженный Евтихий, и праведный Иоанн с общего согласия духовных и светских был избран на место его. Человек Божий долго отказывался от столь великого сана; но устрашенный сверхъестественным видением, в котором представилось ему пламенное море, от земли до неба колеблющееся, и сонм Ангелов, в случае непослушания предвещавших ему грозную казнь, наконец, согласился вступить на престол патриаршеский.
Житие чистое, пост совершенный, высокие добродетели украшали его до блаженной кончины; и содеянные им чудеса свидетельствуют, что Иоанн, нареченный Постником, был возлюбленный Божий.
В царствование греческого царя Феофила агарянский князь Амирмумна разбил христианское воинство и осадил прекрасный и великий град Амморию. Но поскольку неприступные стены и многочисленная сила защищали его, и греки на вылазках каждую ночь истребляли великое число измаильтян, то Амирмумна был в сомнении, не лучше ли отступить от столь крепкого града.
Но, к несчастию греков, между царскими военачальниками был некто Ватадзис. Сей изверг, имея частную злобу на некоторых полководцев, вознамерился предать неприятелю город, чтобы вместе с ним погубить тех, кого ненавидел. Выбрав благоприятный случай, злодей пустил к агарянам, уже начинавшим снимать лагерь, стрелу с письмом следующего содержания: «Почто после толикого с вашей стороны кровопролития отходите без всякого успеха? Приступите к стене оттуда, где видите столб, на котором стоит мраморный лев. Сию часть города защищаю я и клянусь, что буду вам помощником. Вы знаете, впрочем, какой награды будет стоить ваш благоприятель и друг». Стрела была примечена; письмо отдано Амирмумне, который, прочитав его, не преминул воспользоваться советом злодея. В глухую полночь, когда амморияне неприятеля не опасались, агарянин совокупил силу свою и с бешенством наступил на ту часть стены, где был Ватадзис. Граждане и войска устремились сделать отпор; но злодей обратил оружие на своих соотечественников, и неприятель беспрепятственно вошел в город. Кровопролитие было ужасно; все обращено в пепел; христианские вожди уведены в плен, а предатель отечества Ватадзис, приняв веру лжепророка, наделен от Амирмумны богатством и возвеличен саном вельможи. Семь лет злосчастные военачальники сидели в мрачной темнице, занимаясь единым богомыслием, ибо выкуп за них отвергнут был с презрением. Агаряне, пленившие их тела, хотели пленить и души их. Часто посылаемы были вельможи и мудрецы, чтобы преклонить их на свою сторону, но тщетно; приходил и Ватадзис; но они ужасались и воззреть на него. Наконец Амирмумна ожесточился и изрек им приговор смерти. Сорок два праведных мужа за веру во Христа Спасителя пролили кровь свою... Но Бог сколько долготерпелив, столько и правосуден. Агарянский князь, удивляясь их непоколебимости в вере и преданности царю своему, вдруг призывает к себе Ватадзиса, который был равнодушным свидетелем смерти их, и с грозным взором говорит ему: «Ты не соблюл веры во Христа, изменил царю твоему: то уверен я, что при случае оставишь веру в Магомета и будешь моим предателем; посему предупреждаю вторичное от тебя злодейство». Он дал знак исполнителям казни, и в одно мгновение глава изменника была отторгнута от выи.
Ужасно быть изменником Царя — Отца небесного! Столь же ужасно быть изменником царя — отца отечества!.. Как гражданин, изменивший царю своему, не может быть христианином, так и христианин, отрекшийся от веры Господней, не может быть гражданином. Ибо какая верность царю земному от того, кто изменяет Царю небесному?
Один затворник, в юности отказавшись от всех удовольствий света, жил в тесной хижине и, занимаясь богомыслием, умерщвлял тело свое постом и всенощным бдением. За столь равноангельское житие праведник удостоился откровения свыше. В один день пришел в монастырь старейшина града, чтоб подать, по обыкновению своему, милостыню братии. Он наделил всех иноков по сребренику, а к затворнику принес златницу и, стоя у окна келии, усердно просил его, чтоб тот не отвергнул столь не важного дара. Старец употреблял в пищу и питие не более, как по одному сухарю и по чашке воды на день, хотя никогда не принимал ни злата, ни серебра, но, устыдясь просьбы человека благородного и благодетельного, взял златницу... Ночью, прочитав обычные молитвы, он уснул. Вдруг в сонном видении представилось ему, что вместе с братией, он стоит в пространном поле, которое заросло густым и колючим тернием; а какой-то юноша, подобный Ангелу, понуждет старцев, чтоб пожинали оное. Потом подходит к нему и говорит: «Жни терны!» Когда же затворник начал отговариваться, то юноша грозно воскликнул: «Не имеешь причины стоять праздно! Ибо вчера вместе с братией ты нанялся и при том взял златницу, между тем как прочие получили только по сребренику. Как больше взявший, ты больше других должен и трудиться. Сии терны суть дела того, кто вчера подал тебе милостыню... Трудись в поте лица твоего». С сим словом затворник проснулся. Он размыслил о своем сновидении и сердечно ужаснулся, что, при столь непроходимом тернии грехов своих, должен исторгать терны чужих прегрешений.
О вы, которые питаетесь милостынею! Познайте обязанность вашу из сего видения, которого небесный Судия удостоил праведного мужа: молитесь о прощении грехов благодетелей ваших. А вы, которые даете пищу и одежду страждущему нищетой или недугами человечеству, усугубьте щедроты свои; ибо милостынею и верою очищаются грехи.
В царствование Деция, когда христиане в необъятном числе содержась в темницах, были томимы голодом и муками, праведный Кодрат, будучи знатен и богат, покупал вход у стражей к христианским узникам, приносил им пищу и увещевал, чтобы по любви к Богу они дерзали на все ужасы смерти.
В то время некто Перенний, чиновник царский, прибыл в Никомидию и потребовал списка богоотступников (так поклонник идольский называл христиан). Видя их столь великое множество, тиран поклялся — даже память их истребить из среды живых.
В общем собрании народа представлены были на суд христиане. Судия воскликнул грозно: «Пусть скажет всяк свое имя, звание и отечество». Блаженный Кодрат, как втайне исповедующий веру Христову, был посторонним зрителем и стоял позади всех. Видя робость страдальцев, он устрашился, чтобы кто-нибудь из них, от угроз или мучений, не отрекся от Христа Спасителя, — и решился подать пример страдальчества до смерти: он воззвал велегласно из-за народа: «Мы называемся христиане, чином рабы Христовы; а отечество наше есть небо». Услышав сие, воевода царский удивился дерзости и приказал оруженосцам, чтобы наглого (так думал злобожный) незнакомца взяли и представили к нему ближе. Но дерзающий по Боге Кодрат, не дожидаясь стражи, устремился туда сам и, раздвигая руками теснящийся народ, стал пред Переннием. Все обратили на него взоры свои; а он, оградившись крестным знамением, воскликнул: «Се от имени всех предстою тебе и уведомляю тебя, что мы все, сколько здесь ни видишь, воины Иисуса Христа...» Взирая на столь великого ревнителя православной веры, все христиане укрепились; все восхотели лучше пролить кровь свою, нежели сказать одно слово в пользу язычества. Святой Кодрат был предшественником страдальцев.
Человек не должен сомневаться, жертвовать ли самим собою, если имеет случай обратить других на путь спасения или поддержать на оном.
Некоторый старец, по имени Кир, будучи из низкого рода и весьма кроток, не понравился братии. Часто случается, что за смирение или за другие хорошие качества наконец полюбят того, кого прежде не любили; но участь преподобного Кира была не такова! С продолжением времени умножалась ненависть братии: не только старшие, но и юноши, находящиеся под искусом, оскорбляли его и нередко даже выгоняли из-за стола. Сие продолжалось пятнадцать лет. В сей обители случилось быть Иоанну Лествичнику. Видя, что кроткий Кир, будучи выгоняем из-за стола, часто ложился спать голодным, он спросил у него: «Скажи мне, что значат сии против тебя обиды?» — «Поверь мне, любезный о Христе гость, — отвечал смиренный старец, — что братия так поступает не по злобе; они только искушают меня, достойно ли ношу образ ангельский? Вступив в обитель сию, я слышал, что отшельнику должно быть под искусом тридцать лет, а я прожил еще одну половину».
Христиане! Вот примерный поступок против тех, которые обидят нас. Кроткий Кир не хотел мстить на деле своим гонителям и считал за высшее счастье то, что другие бы почли для себя совершенным несчастьем.
Во время гонений на христианскую веру взяты были под стражу два брата, которые друг на друга имели злобу, и после обыкновенных допросов осуждены на смерть. Тогда один сказал другому: «Примиримся между собою, любезный брат! Мы завтра отыдем к Богу». Но тот не хотел и слушать его. На следующий день повели их на место казни, и что же?.. Тот, который не перестал ненавидеть брата, отрекся от Христа; другой, который простился с братом своим, умер за веру Христову. Удивленный мучитель спросил у первого: «Почто вчера не отвергся от Христа, чтобы избегнуть пытки?» И услышал от него следующий ответ: «Когда я решительно сказал брату моему, что не хочу с ним помириться, тогда мгновенно оставила меня сила и помощь Божия: вот единственная причина, почему я оставил веру во Христа».
Ненавистник, беспрестанно изыскивая различные средства, как бы сделать зло тому, кого ненавидит, уже не походит на человека, но совершенно уподобляется духу — губителю; а посему может ли он быть способен к каким-нибудь добродетелям, наипаче к мученичеству, где нужна в высочайшей степени любовь к Богу, которая не может быть без любви к ближнему?
Некто, по имени Иоанн, бывший прежде боярин киевский, облекшись в ангельский образ в Киево-Печерской Лавре, имел при себе юного сына Захарию. Видя приближающуюся смерть, Иоанн поручил его покровительству Промысла Божия; а некоторому иноку, по имени Сергий, бывшему прежде также боярину киевскому и с ним вместе постригшемуся, оставил тысячу гривен серебра и сто гривен золота, чтобы сохранил их до совершеннолетия сына и после ему отдал. Таким образом распорядившись, Иоанн умер.
Захария, достигнув восемнадцати лет, потребовал у Сергия наследство отца своего. Но отшельник, сделавшись рабом любостяжания, изумился, как бы не зная, чего юноша от него требует; но видя неотступность Захарии, притворно оскорбился и сказал ему: «Отец твой отдал все имение Богу; у Него и проси, а не у меня. Виноват ли я, что Иоанн был так безумен, что, обогащая нищих, сделал нищим единородного сына». Видя такое вероломство, юный Захария заплакал. Он умолял Сергия, чтобы тот отдал ему, по крайней мере, половину имения, хотя бы третью часть; даже просил у него, наконец, десятой доли, но напрасно. Для Захарии осталось последнее средство, чтобы инок доказал невинность свою клятвою пред Богом. Увы! Порок имеет столь гибельное свойство, что человек, поскользнувшись однажды, спотыкается и в другой раз! Пустынник — миролюбец, имея свидетелями братию, идет с Захариею в Печерскую церковь; там, став пред чудотворным образом Пресвятой Богородицы, где прежде вместе с юным Иоанном приял союз братолюбия, клялся небом и землею, что отец Захарии никогда не давал ему ни полушки, не только тысячи гривен серебра и ста гривен золота. Но как скоро начал приступать к Приснодеве, чтобы облобызать воскрилия одежды ее, вдруг невидимая сила удержала преступника: он не мог двинуться с места, как ни напрягал стопы свои — весь трепетал... Наконец, видя, сколь ужасно правосудие Господне, воскликнул: «Преподобные отцы Антоний и Феодосий! Помолитесь Богородительнице, да не даст Ангелу смерти погубить меня... А ты, сын моего собрата и друга! Возьми злато свое и прости меня грешного». Иноки ужаснулись и пошли в келию Сергия, славя Бога, такие чудеса сотворившего.
«Не приемли имене Господа Бога твоего всуе», — сказал Господь чрез Моисея. Христиане! Страшитесь говорить: ей Богу! Вот тебе Христос! Даже тогда, когда на вашей стороне правда. Довольно сказать: ей, ей! или: ни, ни! Тем более да сохранит вас Бог от привычки божиться напрасно.
Некоторый старец, молившийся Богу и питавшийся от трудов своих, пришел в селение продать свое рукоделие. Уже благочестивый инок хотел возвратиться в обитель, как встретился с ним незнакомец, окруженный нищими, странниками, и пригласил его к себе на ужин. Обласканный как нельзя лучше, старец простился с добродетельным человеком и, восхищаясь гостеприимством его, старался узнать, кто таков сей страннолюбец? Какую же почувствовал к нему любовь, когда услышал, что он каменосечец, по имени Евлогий; занимается работой весь день, ничего не вкушая; когда же настанет вечер, получив обыкновенную плату, ведет за собой в дом всех, кого из бедных на пути встретит, и издерживает на ужин все, что заработал; даже крошки, которые останутся от стола, бросает соседним псам. Так надеялся Евлогий на Промысел небесный, питающий всех от человека до червя! Добродушный старец, удивляясь добродетелям его, думал: «Евлогий бедный питает каждый день столько нищих; что же бы сделал Евлогий богатый? Ах! Он был бы пища всем голодным, одежда всем нагим!» И начал день и ночь просить Бога, чтобы Евлогий для счастья других сделался богат; соединив молитву свою с постом, он так изнемог, что едва был жив. Наконец Бог услышал молитву старца и известил его следующим образом: старец заснул; вдруг видит себя в церкви Воскресения; видит некоторого Богоподобного отрока, на камне сидящего; подле него стоял Евлогий. Потом отрок сказал: «Если отдашь сам себя порукою за Евлогия, то наделю его богатством». — «От рук моих взыщи душу его», — отвечал старец и увидел, что двое из предстоявших начали в пазуху Евлогия сыпать золото. Тут старец воспрянул от сна своего, благодаря Бога, что услышана молитва его.
Между тем Евлогий жил по-прежнему. Однажды поутру, выйдя на работу свою, ударил он киркой по камню и почувствовал, что он пуст; ударил в другой раз и увидел скважину; ударил в третий раз, и из камня посыпалось золото. Евлогий ужаснулся и не знал, что делать с сокровищем? В тот день ни один нищий у Евлогия, и даже сам Евлогий, не вкушали пищи. Назавтра он купил лошадей и под видом перевозки камней привез домой золото и ужинал один. Долго Евлогий был в беспокойных размышлениях... Наконец нанял корабль и отправился в Царьград; там задарил всех вельмож и сам сделался вельможею; купил огромный, великолепный дом и жил так, как прежде, без всякой бережливости, то есть, каждый день угощал людей знатных и сильных.
Старец, который испросил у Бога богатство Евлогию, ничего не знал о том; но спустя два года опять увидел во сне святолепного отрока и подумал: где-то Евлогий? Но что же узрел после того? Некто злообразный изгоняет Евлогия от лица отрока... Старец пробудился от сна и, воздохнув, сказал сам себе: «Увы! Я погубил душу мою!» Потом оделся и пошел в ту весь, где прежде жил Евлогий; он долго ждал, пока придет питатель бедных и пригласит его в дом свой, но тщетно! Наконец, выйдя из терпения, спросил у одной старушки: «Есть ли здесь кто-нибудь, принимающий странников?» — «Нет, — отвечала она с тяжким вздохом. — Был у нас каменосечец, который всего более любил странноприимство; но Бог, увидев дела его, дал ему благодать Свою, и он теперь в Царьраде вельможею...» Услышав сие, старец сказал сам себе: «Я сделал убийство!» — и пошел в столицу. Там он узнал, где живет Евлогий, сел у врат дома его и ожидал, когда выйдет он... Наконец является Евлогий с гордостью на лице, с гордостью в походке, окруженный ласкателями и сопровождаемый рабами. «Помилуй меня, — воскликнул старец, — я хочу нечто сказать тебе...» Но Евлогий даже не воззрел на старца; а рабы оттолкнули его. Несчастный поручитель опередил Евлогия другой улицей, опять встретился, опять окликнул его, но, получив несколько ударов, вынужден был удалиться. Таким образом старец сидел четыре недели пред вратами дома Евлогиева, обуреваемый снегом и дождем, и не имел случая с ним объясниться. Наконец старец отчаялся о спасении Евлогия и, повергшись на землю, просил Бога разрешить его от поручения; но через необычный сон был извещен, что безумная молитва и безумное поручение недостойны прощения. Несчастный старец, не зная что делать, сел в корабль, чтобы отплыть в Александрию, и в это самое время повергся в такое малодушие и отчаяние, что был подобен мертвецу. В сем умоисступлении он воздремал и после многих мучительных сновидений услышал глас: «Иди в твою келию! Я возвращу Евлогия в прежнее состояние; но ты, слабый человек, не воссылай к Богу молитв, недостойных Его величия». Спустя три месяца старец услышал, что царь Иустин умер; что наследник его начал гнать прежде бывших любимцев; что двое из них умерщвлены, а Евлогий бежал. Впрочем, царь назначил великое награждение тому, кто принесет его голову. Старец опять пошел в ту весь, где прежде жил Евлогий. Но как обрадовался он, когда на закате солнца увидел его, идущего с работы и окруженного нищими! Старец хотел было броситься навстречу к нему, но Евлогий предупредил и, целуя руки его, пригласил к себе ужинать. Тут старец и Евлогий объяснились между собою, причем каменосечец рассказал ему, как возвратился он в отечество свое; как бежали все жители, чтобы видеть его, и поздравляли с саном вельможи; и как он, боясь обнаружить себя, уверил их, что ходил только в Иерусалим поклониться гробу Господню. «Я вторично взял, — продолжал Евлогий, — свои орудия и пошел прямо к тому камню, где обрел золото; я думал, что опять найду клад; но сколько ни стучал, сколько ни тесал разных камней, не нашел ничего. Наконец вышел из заблуждения и, слава Богу, забыл пагубный сан вельможи».
Молись Господу Богу о том, чтобы простил твои согрешения, и о том, чтобы предохранил тебя от внезапных случаев совершить преступление; но не проси в молитвах твоих богатства, власти и проч. Ибо Бог всеведущ: Он знает, что нам полезно и вредно; Бог милосерд: Он дарует то, что человеку нужно. Евлогий служит примером, сколь иногда пагубно бедному сделаться богатым.
В Царьграде был гражданин, довольно богатый и человеколюбивый. Имея у себя одного сына, он не старался оставить ему великое наследство и свое имение раздавал щедрою рукою неимущим. Но сего еще не довольно было для человека богоугодного. Он хотел иметь и то утешение, чтобы, явившись к страшному престолу Судии небесного, мог ему сказать: се аз и чадо мое! Хотел и сына своего сделать столько же милостивым к страждущему человечеству. В один день, призвав его к себе и показав все свои богатства, он спросил у него: «Любезный сын! Что более желаешь получить от меня в наследство: сии ли сокровища? Или Христа Спасителя?» Юноша, воспитанный в страхе Божием, решительно отвечал ему: «Христа; более ничего». Восхищенный сыновним ответом, отец еще более начал расточать свое имение нищим, так что после смерти своей оставил ему только насущный хлеб. Благонравный юноша, из богача сделавшись почти убогим, не сожалел о том; ибо надеялся на Христа — на сие великое сокровище, которое у него осталось.
В том же городе жил некоторый вельможа, славный богатством и благочестием. Он имел у себя супругу, также богобоязненную, и единственную дочь, воспитанную в страхе Божием. Когда девице пришло время супружества, родители сказали друг другу: «Какого жениха изберем нашей дочери? Богатого ли и злонравного? Но он будет оскорблять ее, принудит гоняться за суетою света, научит тщеславиться... Нет; изберем лучше человека среднего состояния, но богобоязненного, который примет дочь нашу, как особливый дар неба. Пойдем в церковь Божию, — присовокупили они. — Будем молиться о счастии нашего дитяти; и кто первый войдет в храм Божий, тот пусть будет супругом ее».
Сотворив пламенную молитву к Богу, отец и мать девицы сели и ждали, чем небесный Промысел решит судьбу любезнейшей их дочери... Вдруг входит вышеупомянутый богобоязненный юноша. Подозвав его к себе, они спросили: кто он и откуда? И услышав, что это сын такого-то в Бозе усопшего щедролюбца, возблагодарили Бога и сказали ему: «Христос Спаситель нам усыновил тебя; прими от нас руку нашей дочери, а с нею и богатство наше. Все сие дает тебе Сам Бог».
Благочестивый юноша служит примером, что Бог никогда не оставляет в нищете того, кто единственно из любви к Нему расточает свои сокровища.
Девица Монония, в юности приняв иночество, по-видимому, была смиренна и благочестива, но в самом деле поклонялась идолу; ибо собирала богатство и никогда не подавала милостыни. Имея у себя племянницу и любя ее сердечно, она думала только о том, чтобы выдать ее в супружество как можно выгоднее, и забыла своего небесного Жениха.
Святой Макарий, попечитель неимущих, с душевным сокрушением взирая на сию заблудшую инокиню, вознамерился обратить ее от идола к Богу, в чем и успел следующим образом. Будучи в молодости своей искусным гранильщиком драгоценных камней, он был известен Мононии, страстной охотнице до редких вещей. Итак, в один день придя к ней, сказал он: «Некто продает два бесценных камня, изумруд и яхонт; я не знаю, его ли они собственные или где украдены; но уверяю тебя, что они будут редким украшением для твоей племянницы; купец отдает их недорого — только за пятьсот золотых». Монония обрадовалась несказанно и начала просить святого Макария, чтобы такую редкость не выпускал из рук; не желая сама выходить за монастырь, она в ту же минуту вручила ему деньги. Благочестивый Макарий, получив золото, ушел и не хотел с ней видеться несколько дней, а старице совестно было послать за ним, ибо Макарий был человек всеми уважаемый и пользовался общим доверием. Наконец Монония, встретив его в церкви, спросила: куплены ли камни или нет? «Они у меня дома, — отвечал праведник, — не угодно ли тебе самой посетить меня и посмотреть камни? Если они понравятся, то возьми их; если же не понравятся, то получи назад золото». Монония с радостью пошла к нему. «Что прежде хочешь видеть, яхонт или изумруд?», — войдя в дом свой, спросил ее святой Макарий. — «Что тебе угодно», — отвечала Монония; и праведник ввел ее в одну комнату. Но что увидала тут Монония? Мужеского пола нищих, хромых, слепых, расслабленных, которые, сидя за столом, благословляли имя Мононии... «Вот твой яхонт», — указав на них, сказал ей Макарий и повел в другую комнату. Изумленная старица, не говоря ни слова, за ним следовала и увидала женщин, страждущих или от старости, или от болезней, которые, также обедая, молили Бога о здравии Мононии. «Вот твой изумруд, — указав на них, опять сказал Макарий, — как думаешь ты, есть ли что драгоценнее сих камней? Если хочешь, возьми их; если не хочешь, оставь у меня и возьми назад твои деньги». Не зная, что отвечать на сей поступок святого Макария, пораженная стыдом, старица безмолвно оставила его.
Будучи наедине, Монония призадумалась, припомнила всю жизнь свою в иночестве и не могла вспомнить ни одного совершенного ею доброго дела; она так начала сокрушаться о том, что впала в тяжкую болезнь. Тут представлялась ее воображению то тьма кромешная, то огонь неугасаемый; а некоторый Муж, сияющий славою, на все сие указывая, говорил ей: «Вот ужасы, от которых могут избавить тебя яхонт и изумруд, купленные святым Макарием». Устрашенная сим, Монония как от сна воспрянула и почувствовала облегчение от болезни. С того времени Монония уважала Макария, как своего Ангела-хранителя, и, переменив образ жизни, сделалась щедрой питательницей бедных.
Поистине, тот покупает бесценный яхонт, бесценный изумруд, кто питает бедных; ибо на сии камни можно купить царство небесное.
Благочестивый пустынник пришел в некоторый скит на короткое время и, не застав свободной келии, не знал, где остановиться. Другой старец, у которого была пустая хижина, отдал ее пришельцу. В первые дни иноки обходились между собою, как братия о Христе; но скоро их любовь рушилась.
Узнав, как поучительна беседа пришельца, многие начали посещать его и приносили ему, кто что имел. Старец, давший ему убежище, позавидовал славе инока и сказал сам себе: «Я живу здесь издавна, молюсь и пощусь, однако никто не навестил меня до сего времени; а сей пришелец здесь несколько дней, и все приходят к нему просить благословения». Потом начал роптать и злословить инока; наконец дошло до того, что он, надрываясь с досады, послал своего ученика сказать гостю, чтобы тот уходил из келии, куда хочет. Добродетельный ученик, пришел к гостю, вместо того чтобы объявить волю своего наставника, поклонился и сказал ему: «Отец мой приказал спросить у тебя, здоров ли ты?» — «Скажи отцу твоему, — отвечал гость, — чтобы помолился обо мне Господу Богу; я несколько болен». Юноша, возвратившись к своему наставнику, объявил другое: будто старец нашел другую келию и скоро уйдет от него. Прошло несколько дней, и старец опять послал ученика своего сказать пришельцу, что, если он не выйдет из келии, он сам придет и жезлом изгонит его... Что ж напротив того сделал ученик? «Отец мой, — сказал он пришельцу, — услышав, что ты болен, старец прислал меня навестить тебя». — «Скажи отцу твоему, — отвечал гость, — что я, молитвами его, выздоровел». Юноша, возвратившись к наставнику своему, сказал, будто гость просит позволения пожить у него только одну неделю. Прошла и неделя... Старец вышел из терпения и, взяв костыль, пошел выгонять пришельца. Но юноша, предупредив его, прибежал к иноку и сказал ему, что учитель идет звать его на ужин... Услышав сие, пришелец вышел навстречу старцу и, поклонившись ему, сказал: «Я иду к тебе, любезный о Христе брат! Не трудись идти ко мне». Изумленный кротостью его, старец поверг на землю костыль свой, устремился облобызать его; потом увел в свою келию и угостил, чем Бог послал. Проводив гостя, старец спросил у юноши, сказывал ли он пришельцу то, что было ему приказано? «Нет!» — отвечал юноша. Старец душевно тому обрадовался и, узнав, что зависть его была следствием зависти дьявольской, он припал к ногам ученика своего и сказал ему: «Отныне ты отец мой, а я ученик твой; ибо чрез твой только поступок спасены души обоих нас».
Вот поучительный пример для тех, которые любят из дома в дом переносить вести! Христиане! Если увидите двух между собою ссорящихся, употребляйте все способы, чтобы примирить их: чрез сие спасительное дело вы избавите от погибели заблудших и сами к добрым своим делам присовокупите важнейшую добродетель.
Когда преподобный Вадим, архимандрит Персидский, за веру Христову содержался в темнице и, будучи томим голодом и терзаем пытками, не хотел оказать даже наружного богопочитания солнцу, в то самое время некто Нирсан, князь арийский, уличенный в христианстве, отдан был под стражу. Но он не имел великодушия и долготерпения Вадимова. Устрашившись угрожающих мук, он повергся наконец в такую робость, что не устыдился сказать: «Почто терять мне блаженство известное в надежде некогда получить блаженство неизвестное?» И в тот же час послал одного из стражей к царю Саворию с просьбой, чтобы он возвратил ему свое благоволение, а он, со своей стороны, вернется к вере отцов своих. Царь обрадовался и велел, чтобы Нирсана к нему представили. «Я готов доказать тебе мою царскую милость всем, чем пожелаешь, — сказал Саворий, — но и ты, Нирсан, докажи мне послушание верноподданного». Он шепнул что-то на ухо одному из царедворцев, и вскоре предстал преподобный Вадим в тяжких оковах на руках и ногах. «Если Нирсан умертвит своею рукою Вадима, — сказал Саворий к предстоящим вельможам, — то оставлю ему жизнь, возвращу сан, богатства и любовь мою». Злочестивец, не ответствуя ни слова, берет у одного оруженосца саблю и взмахивает...
Вдруг раб Божий воззрел на него. Злодея объял трепет; рука его как бы окаменела. «Злобожный человек! — сказал ему праведник. — До того ли дошло твое неистовство, что не только дерзнул ты отречься от Христа, но еще убиваешь рабов Его? Горе тебе в страшный день суда Божия! Я охотно умираю за веру Христову; но не хотел бы быть умерщвленным от твоей руки». Богоотступник, не чувствуя укоризны праведника и не имея сил исполнить волю тирана, стоял в трепете, устремив дикий взор на Вадима. Наконец он собрался духом, с напряжением поднял руку свою и спустил удар на выю святого, но вскользь; он несколько раз повторял удары свои и, нанеся бесчисленные раны, едва мог умертвить мученика. Так дрожали руки убийцы! Предстоявшие вельможи удивлялись долготерпению мученика, который под многократными ударами стоял неподвижно, как гора каменная, и ругались над убийцею, гнушаясь, что тот так боязлив и малодушен.
Бедственна была жизнь богоотступника! Ибо неверные подозревали его, не обратится ли опять к Христианству, и при всяком случае укоряли, что он, раз изменив вере отцов своих, не может быть добрым гражданином; а христиане, встречаясь с ним, бежали от него или падали ниц, чтобы не осквернить очей своих воззрением на столь лютого нечестивца... Наконец, терзаемый отчаянием, святоубийца сделался самоубийцею.
Один епископ за некоторую вину отлучил священника от службы Божией. Вскоре случилось, что несчастный по своей надобности пошел в другую область и на дороге был захвачен неверными. Будучи принуждаем принести жертву идолам, с твердостью отрекся он от злобожного веления и был замучен. Тело убиенного досталось христианам и было принесено в близлежащий город. Бог не токмо на душе, но и на телах праведных удивляет милость Свою. Градоначальник, видя чудеса от мощей мученика, соорудил церковь, устроил раку и, положив в нее тело его, поставил внутрь святилища. Потом, пригласив епископа и весь причет церковный, просил освятить храм Господень. Но едва началось всенощное бдение — о, чудо! Рака двинулась с места и, никем не тронутая, вышла из церкви. Все тут находившиеся ужаснулись и, усердно молясь Богу о своих согрешениях, которые, как думали они, прогневали угодника Господня, опять внесли оную в церковь; но едва в другой раз началась служба Божия, рака опять вышла. Градоначальник, пораженный удивлением и страхом, не знал, чему приписать сие чудо; епископ болезновал; весь народ плакал, и с сими чувствованиями все разошлись по домам своим. Настала ночь, и святой мученик явился епископу. «Не скорбите о себе, — сказал он, — что не остаюсь с вами в храме Господнем; я умоляю тебя, сходи в такой-то град к святителю и упроси его, да разрешит и меня от запрещения; ах! Я отлучен от службы Божией, и потому не могу с вами служить в церкви и исхожу вон; хотя и принял венец мученический, но не видел лица Христова, как недостойный совершать святые Тайны Его; елицех бо архипастырь свяжет на земли, будут связаны на небесех. Ты не приступай к сему; кто связал, тот пусть и разрешит». Сказав сие, мученик стал невидим.
Наутро епископ, взяв с собою некоторых из причта духовного, отправился к нареченному от святого мученика епископу и обо всем случившемся рассказал ему. Святитель немедленно отправился в путь и, преклонясь пред чудотворными мощами, воскликнул: «Христос, связавший тебя через меня, смиренного раба Своего, да разрешит тебя ныне за пролитие крови твоей во славу имени Его! Войди в храм Господень и пребуди с нами».
Тогда с подобающей честью внесли раку святого в церковь и совершили всенощное бдение и литургию. Мощи не двинулись и источали чудотворения.
«В юности моей, — говорит о себе преподобный Исаак Сирский, — я жил с аввою Кронием, и сей уже дрожащий старец не возлагал на меня никакого дела, но добровольно вставал сам и подавал мне и прочим сосуд воды для умовения. После того я жил с аввою Феодором Ферменским, — и сей отец не дал мне ни одного приказания, но сам приносил на стол пищу и говорил мне: «Если хочешь, садись обедать». Я обычно отвечал ему: «Авва! Я пришел сюда для того, чтобы тебе служить; почто не объявляешь мне воли твоей?» Но старец всегда молчал... Наконец я уведомил о сем прочих. Иноки пришли к нему и сказали: «Авва! Брат пришел сюда единственно для твоих услуг; почто не поручаешь ему никакого дела?» — «Разве я начальник киновии, что буду приказывать? — отвечал преподобный Феодор. — Когда захочет, пусть делает то, что я делаю, как видит он». Итак, с сего времени я предупреждал его и делал все, что намеревался делать авва.»
Дети, ученики, подчиненные! Из сей повести заметьте, как должно поступать вам с родителями, начальниками и учителями.
Когда преподобный Исаак приблизился к блаженной кончине, собравшиеся вокруг него старцы спросили: «Что будем делать после тебя, авва?» — «Смотрите, — отвечал святой муж, — како ходих пред вами: сего для вас довольно. Если захотите идти в след мой и хранить заповеди Божии, Господь ниспошлет на вас благодать Свою и сохранит место сие; а если не соблюдете оных, не останетесь и на месте сем. Мы, видя приближающихся к смерти отцов наших, также сокрушались; но, соблюдая заповеди Господни и советы их, жили, как будто их самих пред собою имея. Равным образом поступайте вы, и Сам Бог сохранит вас».
Дети! Каждый благочестивый поступок ваших родителей, ваших наставников, ваших родственников, старцев и всех добродетельных людей всегда имейте пред вашими очами не только при их жизни, но и после смерти. Это будет светильником на путях ваших, с которым никогда не преткнетесь о камень соблазна.
Святой Иоанн Богослов, достигнув глубоких лет и потеряв силы не столько от старости, сколько от великих, непостижимых для нашего разума трудов, приносим был в собрание верных своими учениками. Апостольская ревность заставляла его проповедовать Слово Божие и поучать христиан; но старец говорить не мог, а потому и довольствовался только сими словами: «Чадца моя! Любите друг друга». Удивляясь всегдашнему повторению одного и того же совета, они спросили его о причине, и любимец Христов отвечал: «Это заповедь Спасителя, исполнение которой, после любви к Богу, есть сокращенное содержание всего закона».
Святой Тихон, бывший епископом Амафунтским и великим поборником Православия, в молодых летах продавал хлебы, ибо отец его был пекарь. Имея сострадательное сердце, благочестивый отрок часто раздавал по нескольку хлебов нищим безденежно, за что раздраженный отец в одно время строго наказал его. Тогда святой Тихон сказал ему: «Родитель мой, ты огорчаешься напрасно; я отдаю хлебы твои взаим Богу и имею от Него рукописание в священных книгах, где именно и говорится: даяй Богу, сторицею приимет. Если тому не веришь, пойдем в житницу: там увидишь, как Бог возвращает заимодавцам долг Свой». Сказав сие, он берет отца своего за руку и ведет к житнице; но когда хотели отворить дверь, они нашли, что она наполнена чистой и лучшей пшеницей, хотя прежде в ней почти ничего не было. Отец удивился и ужаснулся; он пал на землю, воздавая благодарение Богу, и с того времени не запрещал сыну своему раздавать милостыню по его воле.
В саду обрезали сухие ветви от виноградных древ и выбрасывали вон. Святой Тихон, собрав оные, рассадил в своем огороде и помолился Богу, чтобы он ниспослал на виноград его четыре дарования: первое, чтобы сухие розги приняли влагу, жизнь и силу, укоренились и возросли; второе, чтобы виноград был полон и красив; третье, чтобы ягоды были сладки и здоровы; четвертое, чтобы гроздья его скорее прочих созревали. Наутро Тихон пошел наведаться о винограде своем и увидал на нем благословение Господне: все розги прозябли; они начали расти и того же лета сверхъестественно принесли чрезвычайное изобилие плодов; повсюду виноград был зелен, а у святого отрока созрел, имел вкус весьма сладкий и для здравия полезный. Сей виноград не только при жизни, но и после смерти чудотворца не лишился своей чудесной силы, и вино из сих ягод по большей части употреблялось для приношения бескровной жертвы Богу.
Столько пред Господом действительна молитва угодников Его!.. Но, христиане! Здесь заметьте другое, не менее важное для вас нравоучение. Вы не члены ли Церкви? Не розги ли винограда, его же насадила десница Господня? Вы, без духовных дарований, сухи исходите из чрева матери своей; но святая купель вам дарует влагу, Божественное миро — жизнь, Крест Господень — силу. Вся Церковь тогда молится за вас устами священнослужителя, да укоренитесь и возрастете в вере евангельской. Итак, исполнитесь у дел добрых; будьте украшением не только ваших семейств, но и общества христианского. Растворяйте сладостью благодеяний жизнь ближних, огорченную злосчастиями; споспешествуйте здравию недужных. Спешите, один скорее другого, расцвести верою, благочестием, братолюбием! Тогда будете, яко древа насажденным при исходящих вод, иже плоды своя дают во время свое, и лист их не отпадет, и вся, елика аще творите, успеете (Пс I, 3).
Святой Сампсон, уроженец римский, еще в юности своей обучился врачебному искусству, не по нужде, не из корысти, но единственно для того, чтобы не быть праздным и помогать страждущим. После смерти родителей он поселился в Царьграде и полностью посвятил себя врачеванию. Но неусыпного врача наиболее украшала благодать Господня, которая всегда благословляла успехом святые труды его — через что человек Божий так прославился, что патриарх против воли рукоположил его в пресвитера.
В то время тяжко разболелся греческий царь Юстиниан и, не получая от врачей своих ни малейшего облегчения, обратился к Богу, единому Источнику исцелений, и после усердной молитвы извещен был в сновидении, что только Сампсон может избавить его от болезни. Не скоро и с трудом благодатный врач был отыскан. Обрадованный Юстиниан оказал ему необыкновенную ласковость, на которую святой Сампсон отвечал с кротостью: «Всемилостивейший государь! Я нищ и грешен: сам требую от Христа исцеления грехов моих. Но вера твоя преклонит на милость Царя царей; Он может сотворить все, что восхочет». После сего человек Божий, конечно не искусством своим, но благодатью небесного Врача, столь долго страдавшего Юстиниана совершенно восстановил от одра болезни. Благодарный монарх радовался сколько об исцелении своем, столько и о том, что богоугодный человек обитает в царствующем граде его. Он поднес ему богатые дары в сребре и злате; но святой Сампсон ничего не принял. «Если благоволишь оказать мне милость твою, — сказал он, — то прошу тебя об одном: во славу Бога и для твоего спасения повели близ хижины моей построить гостиницу, в которой бы я, пока жив буду, мог принимать больных и странных и по силе моей успокаивать их; чрез сие исходатайствуешь и себе вечное воздаяние от Бога и мою старость утешишь». Юстиниан с сердечным удовольствием исполнил просьбу человека Божия: соорудил странноприимницу и больницу и определил для них большие доходы. Здесь-то неутомимый врач, не только телесный, но и душевный, благодетельствуя ближним, достиг глубокой старости и безболезненно перешел в жизнь вечную.
Но и сама смерть его сей богоугодный дом не сделала сирым. Когда случалось, что надзиратель странноприимницы был нерадив в своей должности или скуп для бедных, святой Сампсон являлся ему и, если тот не исправится, грозил погибелью. Однажды в Царьграде случился пожар, столь свирепый, что отчаялись потушить его; огонь шел прямо на странноприимницу и готов был истребить оную. Вдруг увидели угодника Божия, явившегося над домом. Он ходил вокруг ограды своей и повелевал остановиться пламени. В то самое время сверх чаяния возгремело облако, пролился необыкновенный дождь и погасил пламень.
Один старец не выходил из келии; но имя затворника везде было славно и до благоговения уважаемо. Однажды Дух Святой возвестил ему: «Некто из праведных мужей разрешается от тела; гряди, и прежде нежели умрет он, воздай целование». Старец задумался: «Если выйду днем, стечется народ; будет, может быть, прославлять меня, а это тяжело для моего сердца. Итак, отправлюсь в путь поздно вечером, тайно от всех». Когда смерклось, человек Божий вышел из келии... Но вдруг явились от Господа два Ангела с лампадами, чтобы освещать путь его. Весь город сбежался увидеть славу праведника. Таким образом, сколько он убегал славы, столько слава за ним следовала, и исполнились слова Священного Писания: всяк смиряяй себе вознесется (Лк XIV, 11).
Когда авва Амос принял патриаршеский престол в Иерусалиме, тогда иноки из разных обителей и пустынь, по обыкновению, пришли воздать поклонение первосвященнику Божию. «Молитесь за меня грешного, — облобызав их, сказал патриарх, — непрестанно молитесь, отцы и братия! Великое и тяжкое бремя возложено на меня, и ужасают меня подвиги старейшинства. Я читал негде, что Лев, первый наставник римский, сорок дней пребыл в церкви в молитве и посте и слезно просил Бога, да простит согрешения его. Наконец услышал глас: «Господь отпустил все грехи твои кроме тех, которые касаются обязанностей, возложенных на тебя рукоположением. О сем едином истязан будешь».
Вы, которые готовитесь быть пастырями и учителями словесного стада Христова! Познайте из сего, сколь важное дело — принять рукоположение. Не забывайте, что на страшном суде Христовом взыщется от вас каждая душа, вам порученная. Пасите их так, чтобы тогда дерзновенно могли сказать: Господи! Се аз и дети, яже ми дал ecu.
Когда святой Симеон, епископ Персидский, пренебрегая ласками и угрозами мучителя и показав готовность на все ужасы смерти, окованный и терзаемый оруженосцами, был веден из царской палаты, евнух Усфаган, первый вельможа и в юности царя бывший его дядька, увидев Симеона, встал и поклонился угоднику Божию. Но он, как принявшего некогда христианство, а потом сделавшегося богоотступником, Усфагана не удостоил даже взора своего и, укорив его, как беззаконника, равнодушно пошел на мучения, для него уготованные.
Усфаган затрепетал... Он вспомнил божественные надежды, которые имел некогда на заслуги Христа Спасителя; искра Христовой веры пробудилась в душе его, и Усфаган, сокрушаясь сердцем, начал плакать и рыдать. Он совлек с себя драгоценные одежды и, надев рубище, сел у врат двора царского и, ударяя себя в перси, вопиял: «Увы мне, окаянному! Как явлюсь к Богу моему, Которого отвергнул? Какой дам ответ на суде страшном?..»
Царь Саворий в минуту узнал о столь внезапной перемене своего любимца и благодетеля. Он призывает его к себе, истощает все средства, чтобы возвратить его на путь гибели, удивляется, увещевает, укоряет, сожалеет, угрожает; называет волшебством все поступки христиан; проклинает веру Христа Спасителя и потом опять умоляет Усфагана, как отца своего, чтобы он, именитый и мудрый старец, не делал уничижения богам, ему бесчестия и печали всему царскому дому. Но Усфаган на все отвечал только следующими словами: «Довольно ужасно и прежде содеянное мною безумие; теперь свидетельствуюсь небом и землею: не почту тварь паче Творца». После борьбы между царем и Усфаганом, неблагодарный Саворий решился предать смерти своего благодетеля и второго отца... Он повелел отсечь ему голову. Идучи на казнь, праведный муж просил царя обнародовать, что Усфаган умирает не за гражданское какое-нибудь преступление, но за веру христианскую. Он без труда получил на то согласие царское; ибо Саворий, наказывая своего друга и благодетеля, думал тем самым устрашить прочих христиан, а Усфаган надеялся, что христиане, услышав о страдании его, более укрепятся на все ужасы смерти за веру Христову. С сими мыслями он умер спокойно.
Вот пример добродетели языческой! Сей тиран, осудивший на смерть своего воспитателя, наставника и благодетеля, второго отца, и этим поправший все священное, мог ли иметь в сердце своем какие-либо благодетельные чувствования? Душа христианина не такова: она сочувствует в несчастии и иноверцу.
В царствование великого князя Василия Васильевича, в Белозерском Кирилловском монастыре был старец, по имени Савватий. Работая Господу день и ночь, умерщвляя тело свое постом, всенощным бдением и трудами на пользу обители и наставляя в благочестии приходящих туда богомольцев, он так прославился, что не проходило ни одного дня, чтобы не посетили его несколько человек для принятия от него благословения. Но Савватий, ища славы не от людей, а от Бога, сокрушался о том, что везде говорят о нем; ибо, зная слабость человеческую, праведник не надеялся на свое сердце и боялся, чтоб не проникли в него чувствования гордости и высокомерия. Святой муж решился сыскать для себя место пустынное, никем не посещаемое. Утвердившись в этом намерении, он принял благословение от настоятеля, простился с братией и ушел на остров Валаам, лежащий на Ладожском озере, где иноки, ночь трудясь в молитвах, днем снискивают себе пищу милостыней и трудами рук своих. Но слава всегда следует за тем, кто убегает от нее... Всех превосходя подвигами постничества, святой Савватий и здесь просиял именем не только в местах окрестных, но и в странах далее лежащих.
Опять человек Божий начал скорбеть и снедаться печалью, видя почтение от братии и от приходящих туда богомольцев; но, к сердечному удовольствию, услышал он, что на море есть остров, называемый Соловецким, пустой и ненаселенный, отстоящий от берега на два дня плавания. Другой при первом слухе вообразил бы ужас пустыни, хлад севера, рев зверей и в трепете отвратил бы оттуда очи свои; святой Савватий, напротив того, воскликнул: «Здесь благоприятное для меня пристанище! Бог милосерд: Он пятью хлебами напитал в пустыне пять тысяч народа, пропитает и меня на острове хладном и пустом и даже пошлет для меня чем накормить и пришельцев, если какие посетят обитель мою». Но настоятель и братия ни под каким видом не хотели расстаться со столь праведным мужем; ибо святой Савватий был венцем их братства. Человек Божий решился уйти тайно. В глухую полночь он вышел из обители и направил путь свой к стороне моря; от живущих на берегу рыболовов вторично услышал он, сколь ужасная пустыня будет жилищем его, но все сие святого отшельника только более восхищало. Идучи вдоль по берегу морскому, он нашел инока, по имени Герман, при часовне живущего, и соорудил с ним малую ладью.
Взяв с собою немного хлеба и необходимое орудие, с надеждою на Бога, они пустились в море. Тишина и попутный ветер способствовали им достигнуть желанного места. Там пустыннолюбцы водрузили крест, поставили келию и начали жить, работая Господу и в поте лица своего снискивая себе пищу. Их руки были заняты трудом, а уста благословляли Господа.
Войти с помощью соц. сетей: