Глава 6
12 мая 2001 года
Даже не успев открыть глаза, я понимаю, что в очередной раз попала в прошлое. Сердце неистово колотится, приходится сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя. И мне, собственно, наплевать, какой сегодня день, достаточно и того, что мне подарили еще один день.
Выбравшись из кровати, определенно той самой, что стояла в нашей с Джейн съемной квартире, и накинув на плечи одеяло, чтобы защититься от утренней прохлады, я прохожу в гостиную. И вот я сижу, подобрав под себя ноги, на диване в окружении упаковочных коробок, медленно потягиваю чай с молоком и смотрю, как чернильное небо за тонкими занавесками начинает мало-помалу светлеть.
Я твердо знаю, что день грядущий мне готовит – подсказкой послужили упаковочные коробки, – и теперь нахожусь в состоянии приятного волнения от перспективы съехаться с Эдом. При этом я лихорадочно соображаю, удастся ли мне хоть как-то изменить стереотип поведения, чтобы повлиять на ход событий. И предотвратить смерть Эда. Теперь я не сомневаюсь, что это возможно.
Допив чай, я оставляю кружку на столике и, сладко потягиваясь, поднимаюсь с дивана. Одеяло соскальзывает с плеч, но я не поднимаю его, поскольку утреннее тепло уже успело сменить ночную прохладу. Я шлепаю босиком на кухню и останавливаюсь перед холодильником. Дверца хаотично завешена фотографиями на магнитах, а также рецептами, ваучерами и прочей чепухой, которую непонятно куда девать.
Фотографии вроде знакомые, но прежде я особо не обращала на них внимания. И вот теперь я рассматриваю снимки более пристально, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь. Мой взгляд приковывает фото нас с Джейн в обществе двух красивых парней. Каникулы в Греции много лет назад, когда мы вовсю тусовались по ночам и практически не видели солнца. Наши глаза сияют, а кожа светится изнутри. И мы явно навеселе. Затем куча снимков, где мы за ресторанным столиком поднимаем бокалы вина и улыбаемся в камеру; фотографии с выпускного вечера, с вечеринок по поводу дней рождения; фото, где я с Эдом или с Джейн; фото Джейн с парнями, имена которых мы давным-давно забыли. Это самый настоящий каталог нашей жизни и романтических увлечений.
Вот ваучер на тапас «два по цене одного» в местном ресторанчике, стикер, напоминающий одной из нас купить молока, несколько рецептов. А еще открытка из Барселоны. Я снимаю магнит и переворачиваю открытку:
Отлично проводим время, ходим по магазинам и едим вкусную еду. Солнечно, хотя и холодно, но все равно лучше, чем дома. Тебе бы здесь точно понравилось, ты непременно должен привезти сюда Зои. До скорой встречи, дорогой. С любовью, мама и Роджер.
Я с грустной улыбкой погружаюсь в воспоминания. В жизни Сьюзан было совсем мало мужчин, правда, с Роджером она на какое-то время обрела счастье. Но именно эта поездка в результате положила конец их отношениям, поскольку Сьюзан поняла: их с Роджером устремления в корне не совпадают. Роджер хотел спать с другими женщинами, а Сьюзан, как законченная эгоистка, хотела, чтобы он хранил ей верность. Бедняжка Сьюзан почему-то всегда привлекала мужчин подобного типа, включая отца Эда. Эта мысль навевает неприятные воспоминания, и я невольно морщусь, словно от боли. Вернувшись из путешествия, мы с Эдом, воодушевленные возникшими между нами новыми, более прочными и доверительными отношениями, завели разговор о супружеской жизни, в частности о браке родителей Эда.
– Ну, после той катастрофы, которой обернулся брак моих родителей, я не желаю повторять их ошибок, – заявил Эд.
Я понимала, что он не хотел меня обидеть, но его слова были для меня точно нож острый.
– Никогда-никогда?
– А смысл? Брачное свидетельство не смогло удержать папу, оно для него вообще ничего не значило. Если люди по натуре обманщики и предатели, то церемония бракосочетания и клочок бумажки определенно ничего не изменят. – Он говорил настолько горячо и страстно, что я была потрясена.
Я, конечно, знала, что брак родителей Эда формально распался еще до смерти его отца, но не предполагала, что Эд так сильно переживает из-за этого.
Если честно, я растерялась. Нет, я отнюдь не рвалась замуж, но твердо знала, что рано или поздно свяжу себя узами брака, причем в последнее время я все чаще мысленно рисовала, как пройду по проходу вместе с Эдом. Но оказывается, у Эда на сей счет имелась своя точка зрения, изменить которую было не в моих силах. Хотя тогда это меня не останавливало.
Отмахнувшись от неприятных мыслей, я снова принялась изучать фотографии. Сколько воспоминаний о счастливых временах с друзьями и родственниками! Вот фотография моей коллеги и старой подруги Люси с ее новорожденным. Люси была первой из нас, кто забеременел. Что казалось выше нашего понимания, по крайней мере большинству из нас. И тем не менее Люси и ее бойфренд Джейк очень хотели ребенка, планировали это и были счастливы. У меня защемило сердце, когда я машинально провела пальцем по славному личику новорожденной девочки.
– Ты сегодня ранняя пташка. – Голос Джейн врывается в мои мысли.
Я поворачиваюсь к подруге. Видок у нее еще тот. Взгляд затуманенный, волосы всклокочены, словно она сражалась с газонокосилкой.
– Ну, к тебе это тоже относится.
– Угу, никак не могла заснуть. Терять лучшую подругу – ужасно грустно! – Джейн строит печальную рожицу, оттопырив нижнюю губу.
– Извини.
– Ладно, проехали. Ты волнуешься?
– Жду не дождусь. – Сегодня я съезжаюсь с Эдом, и теперь во мне оживают воспоминания о всех треволнениях того дня.
Решение о том, чтобы съехаться, было значительным прогрессом в наших отношениях, причем, как ни странно, предложение исходило от Эда.
– Я столько времени провожу в вашей квартире, словно мы уже живем вместе, – в один прекрасный день заявил Эд, когда мы, лежа рядышком на диване, смотрели телевизор.
– Э-э-э? – Я прослушала, о чем он говорил.
– Тогда почему бы нам этого не сделать?
Я нахмурилась, пытаясь уловить предмет разговора. Речь явно шла о чем-то серьезном.
– Не сделать что? – Я повернулась к нему лицом, ожидая объяснений.
– Мы могли бы… ну, ты понимаешь, – замялся Эд. – Перебраться куда-нибудь вместе.
Эд, избегая смотреть мне в глаза, теребил несуществующую нитку на джинсах. Он не отличался особой стеснительностью, а потому можно было понять, каких титанических усилий ему это стоило. И я решила облегчить задачу:
– Эдвард Уильямс, ты что, предлагаешь жить вместе?
– Хм, я просто подумал, может, нам будет проще… ну, ты понимаешь… и в самом деле съехаться, – пожал плечами Эд.
Я немного помолчала, переваривая его слова.
– Проще?
– Ну да. – Эд снова пожал плечами. – Не придется болтаться туда-сюда между нашими домами. И все вещи будут в одном месте. Ну и вообще это будет здорово.
Не выдержав, я расплылась в широкой улыбке:
– Да, это будет здорово. Даже больше того. Это будет потрясающе. Эд, я с удовольствием!
Итак, мы провели в поисках квартиры несколько недель, обшарив весь север Лондона – начиная с грязных улочек Тоттенхэма и кончая тенистыми аллеями Хэмпстеда, где мы могли позволить себе арендовать разве что коробку для обуви, и в конце концов остановились на районе Крауч-Энд, возле Александра-паласа. И только после этого рискнули огорошить Джейн.
– Значит, бросаете меня, да? – Джейн напустила на себя грозный вид.
Но я знала, что она придуривается; более того, когда мы наконец нашли квартиру, Джейн даже выставила нам бутылочку просекко – отметить радостное событие.
И вот этот день настал, и я заново переживаю его. Тогда я была на седьмом небе от счастья, но сейчас к ощущению счастья примешивается некая нервозность.
Джейн, расхаживая взад-вперед по кухне нашей крохотной квартирки в Тафнелл-Парке, готовит кофе. Я наблюдаю за ней с затаенной улыбкой. Все эти годы мне не хватало общества Джейн, не хватало легкости совместного бытия. Обернувшись, она ловит мой взгляд:
– Все в порядке?
– Да, замечательно. Я буду по тебе скучать.
Она театрально вздыхает:
– Ага, и я тоже. Честное слово. – Я собираюсь ей сказать, что мне ужасно жаль, но она перебивает меня вопросом: – Сдобную лепешку?
– Угу, с удовольствием.
Положив лепешку в тостер, Джейн лукаво улыбается:
– Спорим, твой Эд не будет ухаживать за тобой так хорошо, как я. Уверена, что не хочешь остаться? – Она комично надувает губы.
– Ну, предложение, конечно, заманчивое… Да-да, продолжай. Я сейчас позвоню Эду, скажу, что передумала.
– Представляю, что тогда будет. Он меня сразу убьет!
Лепешка выскакивает из тостера, Джейн намазывает ее маслом и протягивает мне.
– Спасибо. Мм… Эта девчонка делает бесподобные лепешки. В один прекрасный день ты станешь образцовой женой.
– Ой, заткнись, ради бога! – Джейн бросает в меня мокрый чайный пакетик. Я уклоняюсь, пакетик падает на диван за моей спиной, и Джейн со смехом говорит: – Ха, пропал твой задаток! Кстати, а когда прибывает фургон?
– Около двенадцати.
Я обвожу глазами комнату – проверить, все ли упаковано. И изо всех сил напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, кто въедет в мою освободившуюся комнату. Ведь Джейн может показаться странным, если я об этом не упомяну. Неожиданно в памяти всплывает имя Рут. Эта чудаковатая девица поселилась в нашей квартире, но через пару недель вылетела оттуда как пробка, когда Джейн обнаружила, что новая жиличка таскает у нее из кошелька деньги. Меня гложет чувство вины, но я старательно пытаюсь отмахнуться.
– А когда приезжает Рут?
– Завтра. Надеюсь, она не окажется законченной неудачницей.
Увидев, что я молчу, Джейн тотчас же настораживается:
– Эй?! Ты что-нибудь о ней знаешь?
– Не смеши меня. Откуда? – Мои слова звучат не слишком уверенно, и Джейн бросает на меня удивленный взгляд. – Просто… ну, просто будь поосторожнее. Ведь никогда не знаешь, не окажется ли одинокая белая женщина скрытой психопаткой?
– Ой, спасибо тебе большое. Ты мне здорово помогла.
– Ладно. – Пожалуй, пора сменить тему. – Мне пора собираться. Спасибо за завтрак. – Я соскакиваю с табурета и с кружкой чая в руке направляюсь в ванную.
Оказавшись перед зеркалом, я рассматриваю свое отражение. Волосы светлые, коротко подстриженные, с аккуратной челкой. С этой прической я какая-то другая, но зато выгляжу гораздо моложе. Мне, должно быть… сколько? Двадцать шесть? А выгляжу на тринадцать.
Я принимаю душ и беру со стула приготовленную накануне одежду. Одевшись, я начинаю перетаскивать коробки в переднюю. Джейн нигде не видно, но я слышу шум воды в ванной.
И вот наконец в полдень в нанятом для перевозки фургоне приезжает Эд. Очень довольный собой, он взбегает по лестнице и врывается в квартиру.
– Ты какой-то не такой, а? – спрашиваю я.
– Да нет, такой, как всегда! – В его глазах играют озорные искорки.
– Эдвард, давай колись. Что ты задумал?
Ухмыльнувшись, он хватает меня за руку и тащит за собой на улицу. Подводит к фургону, распахивает задние двери, и я вижу изрядно потертый кожаный диван.
– Я нашел его в комиссионке. Квартира, конечно, уже с мебелью, но я решил, что тебе понравится.
– Ох, Эд! Классный диван! – Я бросаюсь Эду на шею.
Диван точь-в-точь как тот, на который я показала Эду пару недель назад, когда мы покупали одеяла и подушки.
– Нам что, непременно нужны все эти подушки? – спросил тогда Эд.
– Да.
– А зачем?
– Они красивые, – огрызнулась я. – Я не собираюсь жить в холостяцкой берлоге.
Эд лишь пожал плечами и не стал мне мешать. А когда мы выходили из магазина, Эд перехватил мой тоскливый взгляд, устремленный на роскошный коричневый кожаный диван. Наш диван, конечно, не точная копия того, но очень похож. Но самое главное, что Эд не остался равнодушным к моим желаниям, а это куда важнее того, как выглядит купленный им диван.
Я целую его в щеку:
– Хорошо. Так ты собираешься помочь мне спустить вниз коробки?
– Да, босс.
Эд послушно поднимается вслед за мной по лестнице, и следующие полчаса мы перетаскиваем мои пожитки в фургон. Даже странно, как в такой крошечной комнате умещалось столько вещей! Но вот погрузка закончена и можно ехать.
– Мы всего лишь в одной автобусной остановке от тебя. – Я со слезами на глазах обнимаю Джейн.
– Не плачь, глупышка. Я буду каждый день приходить к вам обедать, – говорит Джейн, но, заметив выражение ужаса на лице Эда, с ухмылкой добавляет: – Ладно, так и быть, через день. Эд, расслабься, я прикалываюсь.
– Ой, прости, – краснеет он. – Прости, пожалуйста.
Мы говорим «до свидания», садимся в фургон и отчаливаем. Крауч-Энд находится в двух милях от нашей с Джейн квартиры – извиняюсь, от квартиры Джейн – в Тафнелл-Парке, но переезд символизирует конец целой эпохи, и, когда мы с Эдом в плотном потоке транспорта спускаемся с горы к нашему новому дому, у меня на душе скребут кошки.
Бывают минуты, когда мне хочется, чтобы время остановилось и ничего-ничего, пусть даже самая крошечная деталь, не менялось. Возможно, другим этого не понять, но, как только я оказалась в нашей новенькой квартире, у меня возникло страстное желание остановить мгновение.
Я лениво слежу за конденсационным следом в небе и отстраненно гадаю, куда он ведет. След тает в бескрайней голубизне, глаза от яркого света начинают слезиться. Я смежаю веки и слегка поворачиваю голову, от долгого пребывания в одной позе у меня затекла шея. Под тяжестью моей головы мускулы живота Эда напрягаются; его живот ритмично поднимается и опускается в такт дыханию, а вместе с ним и моя голова.
Наличие маленького садика, примыкающего к квартире, стало для Эда решающим фактором. Эду отчаянно не хватало открытого пространства, зелени, свежего воздуха, покоя и тишины. И хотя садик не мог предоставить всех этих возможностей – как-никак это был Лондон, где шумного соседства избежать невозможно, – Эд был на седьмом небе от счастья и, как только мы оказались в новой квартире, тотчас же захотел выйти во двор. И вот мы лежим, глядя в небо, на жестком деревянном настиле, и мое тело наливается приятной тяжестью. Наверное, впервые за долгое время у меня возникает ощущение настоящей радости бытия и наслаждения жизнью. Я выкидываю из головы мрачные мысли и стараюсь получить максимум удовольствия от того, что Эд рядом со мной. Ведь это похоже на чудо. Я лежу, вытянув ноги и сложив на груди руки, а Эд – под прямым углом ко мне; наши тела образуют своеобразную букву «Т» на настиле. Возле нас стоит недопитая бутылка просекко, пузырьки медленно, лениво поднимаются вверх. Над головой о чем-то шепчутся ветви деревьев, и разве что случайный крик с улицы время о времени нарушает гармонию.
Мое лицо греют яркие лучи солнца, исходящее от Эда тепло проникает в тело, становится слишком жарко, но не хочется двигаться. Хочется лежать так вечно, застыв во времени. И чтобы ничего не менялось.
И тут Эд неожиданно садится, а мне волей-неволей приходится убрать голову с его живота. Приподнявшись на локте и заслонив ладонью глаза, я слепо щурюсь на него.
– Что ты делаешь? – бормочу я, увидев, что Эд тянет ко мне руку, наверное, чтобы погладить.
Но нет, оказывается, он нацелился на лежавшую рядом со мной бутылку с водой.
– Прости, жажда замучила.
Он откидывает голову, встряхнув волосами, и начинает пить жадными глотками. Вода с громким бульканьем льется ему в горло и, выливаясь изо рта, струйкой течет по щеке, капает на плечо, оставляя на футболке темное пятно. Наконец, осушив бутылку ровно наполовину, Эд вытирает тыльной стороной руки мокрые губы. И это уже выше моих сил. Я наклоняюсь и целую его. Влажным, очень глубоким поцелуем.
– Прости, не могла устоять, – игриво улыбаюсь я.
– И кто ж тебя за это осудит! Я ведь такой неотразимый. – Он раскидывает руки, словно приглашая меня в свои объятия.
– Что есть, то есть. – Я снова ложусь, и его улыбка меркнет.
Эд наверняка ждет, что я, как обычно, начну его поддразнивать. Но мне не хочется этого делать, только не сейчас. Не стоит портить такой момент, лучше просто помолчать. Я устремляю задумчивый взгляд в небо. Эд продолжает сидеть, его тень падает мне на грудь. Он явно наблюдает за мной.
– Здорово, да? – прерывает он затянувшуюся паузу.
– Хм?
– Ну, ты понимаешь, все это. – Он обводит рукой крошечный садик и окна квартиры.
Приподняв голову, я озираюсь по сторонам, яркое солнце бьет прямо в глаза. Потом я перевожу взгляд на Эда. Смотрю на его волосы, упрямо падающие на глаз, на загорелое от работы на свежем воздухе лицо, на подбородок, заросший темной щетиной, и понимаю, что вот он, момент истины. Все правильно.
Я прижимаю ладонь к щеке Эда, ощущая шершавость небритой кожи. Он нежно накрывает мою руку своей.
– Эд, это идеально.
– Да, – кивает он. – И пусть всегда будет так!
Конечно, ничто на свете не может длиться вечно, я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Вот потому-то час спустя мы уже дома и распаковываем коробки. Чары разрушены.
– Мне казалось, ты говорила, мы сделаем это завтра, – ворчит Эд, разворачивая завернутые в газеты тарелки. – Блин, зачем тебе столько тарелок?
– Я люблю есть как положено. Кстати, а зачем тебе столько домашних растений?
– Три! У меня их только три!
– Да неужели? – Выразительно подняв брови, я оглядываю комнату. Если не ошибаюсь, то растений как минимум семь.
– Часть из них для улицы. Ампельная фуксия, например.
– Ой, по мне, так они все одинаковые.
Эд закатывает глаза:
– Боже мой, какая невежда! Я, пожалуй, отнесу цветы на улицу, а ты оставайся распаковывать пожитки.
Он, кряхтя, поднимает с пола горшок с самым крупным растением и выходит с ним через заднюю дверь. А я возвращаюсь к своим тарелкам, составляя их стопками рядом с кружками. Эд тем временем продолжает выносить цветы, шаркая ногами за моей спиной. Он вне себя от счастья, что нам удалось найти жилье с садом, причем сад для него явно важнее самой квартиры.
– Ты только представь, мы можем в любое время выйти во двор, подышать свежим воздухом, – говорил мне Эд.
– Эд, твой сад размером с носовой платок. Сюда выходят окна еще пятнадцати квартир, да и расположен он в самом центре Крауч-Энда. Его вряд ли можно назвать королевским ботаническим садом!
– Да, но когда-нибудь мы сможем найти садик побольше, в самой глуши. Это только начало, – отмахивается Эд.
Тогда я ему ничего не сказала, но сейчас наш давнишний разговор не выходит у меня из головы. Эд любил деревню, и, хотя в данный момент ему было хорошо в Лондоне, он считал, что жизнь в городе – временное явление. В отличие от меня. В том-то и проблема. Я не представляла себе жизни вне Лондона, а тем более в деревне. Но вместо того, чтобы поговорить с Эдом, я как страус зарывала голову в песок в надежде, что все это не имеет значения.
Но, как оказалось позднее, очень даже имеет.
А что, если попробовать прямо сейчас затронуть больной вопрос и предупредить Эда, что мне вряд ли захочется жить за городом, в большом доме, где звенят детские голоса, о чем он всегда мечтал? И предотвратит ли это ожидавшие нас впереди бесконечные разборки?
– Эд?
– Да? – С горшком в руках он останавливается посреди кухни и пытается отдышаться.
– Мне нравится жить в Лондоне.
– Мне тоже.
– Но ты ведь не собираешься осесть здесь надолго, так?
Эд прислоняет горшок к кухонному прилавку:
– Зо, горшок чертовски тяжелый. Какая такая срочность обсуждать это прямо сейчас?
– Но мне очень важно знать.
– Тогда погоди секундочку. – Он ставит горшок с цветком на пол, вытирает руки о джинсы. – Ладно. Я весь внимание. В чем дело?
– Я переживаю. А что, если в один прекрасный день тебе всего этого окажется недостаточно?
– Ты сейчас о чем? О нас с тобой или о квартире?
– О нас. О нашей жизни в городе. Я переживаю из-за того, что ты, возможно, думаешь, будто это только на время и в один прекрасный день я захочу переехать в большой дом в деревне. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь этого захочу.
Эд облокачивается на прилавок и с шумом выдыхает. Он задумчиво смотрит куда-то вдаль.
– Умеешь ты выбрать подходящий момент!
– Прости. Но мне было важно это обсудить.
– Я тебе вот что скажу. Давай радоваться сегодняшнему дню, тому, что мы здесь, ну а там поживем – увидим. Да, по-моему, было бы здорово жить там, где много воздуха и более просторно, но это отнюдь не самое главное. – Он пытается заглянуть мне в глаза. – Зои, мне нужна ты, и только ты. С тобой я готов жить хоть в глинобитной хижине посреди пустыни.
– Эд, не уверена, что в пустыне есть глина. Думаю, там кругом один песок, – улыбаюсь я.
Эд молниеносно хватает свернутую газету и швыряет мне в голову:
– Морган, это вовсе не смешно.
– Нет, Эд. Я обожаю повеселиться. Ты меня еще плохо знаешь.
Внезапно лицо Эда становится серьезным.
– Похоже, в ближайшие годы нам предстоит много чего узнать друг о друге, а?
При этих словах у меня на глаза наворачиваются слезы. Эд совершенно прав. Нам действительно предстоит много чего узнать друг о друге, а также о том, что готовит для нас будущее. По крайней мере, Эду. Что до меня, то я и так слишком много знаю.
– Да, похоже, ты прав.
Ближе к вечеру, когда все пожитки наконец распакованы, а на Лондон опускаются сумерки, мы с Эдом плюхаемся в изнеможении на кожаный диван из комиссионки.
– Черт, я уже как загнанная лошадь, которую пристреливают. – Я кладу голову на плечо Эда, он нежно меня обнимает.
– Я тоже.
Эд включает телевизор, мы тихо сидим, уставившись в экран. Я чувствую, что у меня больше нет сил растягивать сегодняшний день. Пора двигаться дальше в надежде, что будет следующий. Мои веки тяжелеют, дыхание выравнивается, я медленно погружаюсь в темноту…