Темпл провел с Финдлеем едва ли больше пяти минут, когда почувствовал, что не в силах забыть прошлое: старая обида оказалась слишком живучей, более того – сегодняшняя встреча откровенно разбередила ее. Но он пришел с намерением помириться, да и Финдлей уцепился за эту идею так охотно, что поневоле приходилось делать хорошую мину при плохой игре. Наконец, и предрождественская обстановка тоже настраивала на мирный лад – хотя бы внешне.

В результате оба они говорили о том о сем, тщательно стараясь не упоминать причину и даже сам факт давней ссоры. Темпл главным образом рассказывал о своих путешествиях. Он стоял между камином и шкафом с коллекцией минералов, примостив стакан виски на каминной полке, а Финдлей внимательно слушал, сидя в кресле рядом с рабочим столом. На обширной поверхности стола располагались десятки небольших, маленьких и совсем крохотных черепов, предмет сегодняшних научных трудов хозяина гостиной. В основном это были насекомоядные, от ежей до землероек.

Гость остановил взгляд на черепах и вдруг запнулся, прервав повествование о равнинах Южной Африки.

– Вижу, пока я скитался, ты уже сумел как следует устроиться, – сказал он.

– Да, удалось кое-куда достучаться, – признал Финдлей.

– В Королевское научное обществе и прочие славные места, о которых мы мечтали… сколько лет назад?

– Если считать с момента окончания университета – то пять.

Темпл оглядел комнату. На сей раз взгляд его задержался на каком-то округлом сероватом предмете, лежащем в углу возле двери, но тут же проследовал дальше, внимательно изучая обстановку гостиной.

– А у тебя словно и ничего не изменилось: все те же пухлые фолианты – разве только их стало еще больше, тот же запах препарированных костей, старых и свежих… где ты здесь анатомированием занимаешься: небось, на подоконнике, как в студенческие времена?.. Вот только теперь ты пригрет славой, не правда ли?

– Слава… – задумчиво произнес Финдлей. – Ну, вряд ли есть смысл называть это славой. Таких, как я – соответствующих определению «известный специалист в сравнительной анатомии», – поистине пруд пруди.

– Что ж, «известный специалист в сравнительной анатомии» – тоже неплохо. Во всяком случае, это на положительной стороне шкалы. А на отрицательной и нет ничего, так ведь? Как говорят, «не жениться – не разориться». Верно?

– Пожалуй, – Финдлей внимательно посмотрел на своего собеседника.

– Отличный выбор, замечательный образ жизни. Увы, не для меня. Я предпочитаю азарт, опасность, риск, но – при всем этом! – Темпл неожиданно резко возвысил голос, а взгляд его вернулся к серому предмету возле двери, – считаю, что есть какой-то предел негуманности, который запрещено преступать даже деятелю науки. Пускай он и сравнительно известный анатом. В частности, никак нельзя использовать черепную коробку человека в качестве дверного фиксатора! – Он быстрыми шагами пересек комнату и решительно поднял этот предмет.

– «Черепную коробку человека», боже мой… – с легким недоумением повторил Финдлей. – Ну, как видишь, это не она. Или не видишь? Ты действительно забыл все, чему учился?

– Не забыл. И призна́ю, это не кости черепного свода Homo sapiens. – Темпл повертел странный предмет в руках, рассматривая его с подлинным интересом. – Но что это за дьявольщина такая?

То, что он назвал «дьявольщиной», и в самом деле выглядело необычно. Безусловно, кость, округлая, полая внутри, чем-то в самом деле напоминающая черепной свод, а еще больше громадную, объемом с три сжатых кулака, луковицу жилетных часов.

– У тебя и в самом деле плохая память. – Финдлей усмехнулся почти естественно, лишь самый внимательный наблюдатель мог бы уловить в его голосе напряженность. – Это средняя часть пазушной полости кита, то есть в данном случае, можно сказать, ушная кость – по крайней мере, у китообразных ее функции таковы. Булла.

– А. Конечно, – интерес Темпла мгновенно угас. – Ethmoid bulla. Я и вправду забыл многое из… Из прошлой жизни.

Он положил костяную полость на невысокий шкафчик, рядом с гантелями и боксерскими перчатками.

Некоторое время оба молчали.

– Возвращаясь к твоему предложению выступить в этой одноактной пьеске, которую вы подготовили на Рождество, – промолвил Темпл, словно ничего не случилось, – скажу: что ж, я готов. Роль прочитал и заучил – хотя, боюсь, она мне не очень подходит. Тут бы найти совсем молодого парня…

– Не скажи! Это как раз роль для человека, прощающегося с молодостью.

– Вот как? Человек, прощающийся с молодостью, оплакивающий свою раннюю зрелость… Да, такое я могу сыграть. Просто, весело и без неуместного трагизма. Хорошо, пошли в зал, посмотрим, как там все получится…

Когда они вернулись, небольшие часы на каминной полке пробили половину второго ночи; циферблат был едва различим в полумраке, потому что с момента ухода из комнаты хозяина и гостя туда пару раз наведался слуга, который не только подложил угля в камин, но вдобавок опустил жалюзи и задернул тяжелые шторы. Ничего, кроме тиканья часов, не нарушало покоя хранящихся в гостиной книг и костей. Отсветы каминного огня плясали по потолку, ложились багряными пятнами на стол – и черепа́ животных, отбрасывавшие причудливые тени, выглядели будто гротескная иллюстрация для романа ужасов.

Наконец тишина была нарушена звуком ключа, повернувшегося в замочной скважине, хлопком входной двери, шумом приближающихся по коридору шагов. Затем открылась и внутренняя дверь. Двое мужчин вошли в освещенное, согретое камином пространство; впрочем, Темпл, стремительно шагавший первым, не обратил внимания на теплоту воздуха, его лицо и так было разгорячено праздничными возлияниями, а пальто широко распахнуто, как будто на дворе не декабрь. Он глубоко засунул руки в карманы, покачался с носка на пятку, затем резко развернулся – и, кажется, был глубоко озадачен, обнаружив себя в компании Финдлея. Мозг его, под воздействием алкоголя отбросивший дипломатию, настойчиво подсказывал: им нет причин находиться рядом, даже в праздники.

Темпл подошел к камину и встал к нему спиной: неправдоподобно контрастный, будто вырезанный из черной бумаги, силуэт на фоне огня.

– Дураки мы были, что тогда поссорились, – отрывисто сказал он. – Враждовать из-за такой ерунды? Нет, действительно полные кретины!

Финдлей остановился возле стола с черепами. Он начал было стаскивать перчатки – и обнаружил, что руки его немного дрожат. То ли от выпитого, то ли…

– Моей вины в случившемся не было…

– Конечно, ты ни в чем не был виноват! – с прежней резкостью ответил Темпл. – Ты никогда ни в чем не виноват, мы оба знаем это, не так ли? Ты со студенческих лет такой: Финдлей-который-всегда-прав.

Сейчас основное внимание Финдлея было сосредоточено на керосиновой лампе. Он довольно опасным образом держал ее в левой руке, а правой столь же рискованно-неуверенными движениями пытался подкрутить фитиль. Сперва лампа под действием его усилий почти погасла, потом вдруг вспыхнула так, что на миг снова пришла мысль об опасности. Водрузив наконец ее на край стола, хозяин повернулся к гостю.

– Теперь порядок. Снимай пальто, старина, и присаживайся. У меня тут есть еще немного виски. Ах, как она лихо танцевала, эта девчонка в развевающемся платье…

– Полные кретины! – не слушая, повторил Темпл. И вдруг спохватился: – Что ты сказал?

– Я сказал: раздевайся и садись, выпьем еще немного, – Финдлей придвинул поближе маленький металлический столик с сифоном литиевой, бутылкой виски и коробкой сигар. – Лампа, как вижу, дает дьявольски неровный свет, что-то с керосином не в порядке, но придется смириться: больше под рукой ничего нет. Да присядь же! Скажи, а ты сразу разобрался в этом трюке: ну, когда фокусник вроде бы разбивает камень, но потом оказывается…

Гость, не обращая внимания на слова хозяина, стоял перед камином, все такой же прямой и мрачный.

– Дураки! – вновь произнес он с нажимом. – Только дураки могут поссориться из-за…

Судя по всему, он был слишком пьян, чтобы продолжать делать вид, будто они просто старые друзья, увидевшиеся после долгого расставания. Но Финдлей, который сейчас тоже был отнюдь не трезвым, вдруг подумал, что это даже к лучшему. Уже ясно: в обычном своем состоянии им удастся разве только приглушить давний конфликт, а отнюдь не примириться по-настоящему; однако, может быть, теперь, когда печать цивилизованности снята?..

– Нет такой женщины, ради которой стоило бы нарушить мужскую дружбу! – Темпл изрек это с пафосом, но вполне искренне. После чего опустился наконец в кресло, налил себе виски, разбавил его минеральной водой из сифона – и, поскольку идея мужской дружбы овладела его вниманием полностью, принялся вспоминать приключения студенческих лет, во многом совместные с Финдлеем. Несколько следующих минут их диалог в основном состоял из фраз вроде «А помнишь то?», «А помнишь это?». Финдлей, заметно повеселевший, охотно поддерживал разговор.

– Да, времена были славные… – сказал он, очередной раз подливая виски в стакан гостя.

Однако тот вдруг опять потемнел лицом.

– Нет такой женщины, ради которой… – Темпл не договорил, но уже было ясно: ход его мысли опять вернулся к причине их давней ссоры. – Да будь они прокляты! Все зло из-за них. Вот черт… Вот ведь черт побери!

– И вправду, черт побери… – приглушенно отозвался Финдлей.

– После всего, что было… – Темпл словно бы не услышал его. – В итоге получить – вот такое… – И вдруг он как будто проснулся. – А тебе как раз нечего черта поминать и проклятиями сыпать. Вот у меня-то есть причина, а у тебя – наоборот! Если бы ты тогда не влез непрошено…

– А я-то надеялся, мы больше не будем это обсуждать…

Темпл уставился на огонь.

– Не буд… не-бу-дем… – согласился он; ощутил, что язык у него заплетается, сосредоточился и не без усилий вернул контроль над речью. – Финдлей, я, похоже, здорово пьян.

– Ерунда, старина. Наливай еще. Сегодня мы имеем право напиться.

Темпл, пошатнувшись, поднялся из кресла. На его пылающем не то от виски, не то от ярости лице застыло странное выражение.

– Право-то мы имеем. Но из нас двоих только у меня имеется на то причина. И ты ее знаешь!

– Выпей, – твердо сказал Финдлей. – Выпей – и забудь об этой причине. Дело прошлое…

– Ох… У тебя тут есть холодная вода? Кажется, мне надо вылить на голову не меньше кувшина, чтобы… Вот дьявол! У кого я сейчас прошу воды?! И с кем я сейчас вообще нахожусь рядом?! Вот уж право слово – нам бы с тобой стоило держаться друг от друга подальше! На разных континентах…

– Бред какой-то. – Финдлей пожал плечами. – Если не хочешь пить – мы могли бы еще немного вспомнить прошлое… Другое прошлое. Нам что, больше говорить не о чем? Ну, хотя бы как смешно выглядел старина Джейсон в боксерских перчатках! Интересно, сейчас бы ты выстоял против него пять раундов, как тогда?

Темпл отвернулся от камина. Теперь он смотрел только на своего собеседника – и с каждой секундой все больше наливался злобой. Финдлей выругался про себя. Он уже понял, что попытка примирения провалилась, да теперь ему и самому уж не казалась бесспорной ее необходимость. Но все-таки следовало завершить разговор, раз уж он начат.

– Старина Джейсон, с его поистине слоновьей памятью и такой же неповоротливостью на ринге… Тем не менее именно он показал нам, что такое настоящий бокс! Помнишь, как мы с тобой это выяснили на практике – когда случилась та небольшая потасовка на Гауэр-стрит?

Финдлей, чувствуя, что переигрывает в своей показной непринужденности, отодвинул кресло, словно освобождая посреди гостиной пространство, впрочем, отнюдь не достаточное для боксерского поединка, – и встал там, как на ринге. Сперва изобразил позу, которая должна была напомнить им обоим о Джейсоне, – чуть шаржированную стойку старого призового бойца времен лондонской арены, – а потом, охваченный новой мыслью, шагнул к полке в стенной нише, взял оттуда свои боксерские перчатки, быстро надел их и встал в более современную стойку.

Возможно, он сейчас делает ошибку, но, если и спортивный дух поединка по джентльменским правилам любительского бокса не примирит их, пусть это выяснится прямо сейчас.

– Ну же, не стой столбом, человече! Тебе, может быть, и кажется, будто вокруг черным-черно – однако лишь потому, что ты сам загнал себя во мрак и сам себя там держишь. Давай встряхнись! Все хорошо, ты верно сказал: нет женщины, способной разрушить мужскую дружбу – зато эта дружба отлично выдерживает испытание боксерскими перчатками. Новые четырехунциевые перчатки из отлично выделанной кожи – самое то, чтобы взбодрить дух и разгорячить кровь, заставить ее быстрее бежать по жилам… а может быть, и чуть-чуть из носа, но нам ли этого бояться!

– Ладно, – было видно, что Темпл соглашается безо всякого энтузиазма. – Где у тебя вторая пара перчаток?

– Вон там, в углу. На кабинетном шкафчике рядом с коллекцией минералов. Отлично, молодец, парень! Все будет как в добрые старые времена!

Темпл молча проследовал к шкафчику, сам не понимая, почему его сейчас бьет нервная дрожь: во всяком случае, не от страха из-за предстоящего спарринга. Он несколько легче своего противника весом и ощутимо больше выпил – но все равно в лучшей физической форме. Значит, у него появится шанс взять над Финдлеем верх… однако разве он этого хочет? Вернее, разве он хочет это сделать так? Такая победа – слишком малое возмещение за… за…

Он вздрогнул, коснувшись рукой чего-то твердого и холодного – буллы, части китового черепа.

Искушение было неодолимым и внезапным как вспышка молнии. Темпл, закрепив боксерскую перчатку на левой руке, сунул правую в полость буллы. С изумлением обнаружил, что костяной накулачник удобно облегает кисть и держится прочно, как влитой. Правда, его приходилось фиксировать изнутри всеми пятью пальцами, но для каждого нашлась подходящая выемка.

То, что было у него сейчас на правой руке, почти в точности соответствовало боксерской перчатке: разве только без большого пальца, однако при таком освещении это не сразу заметишь… И еще, конечно, куда тверже, чем используемая для перчаток кожа. Но такое вообще обнаруживается лишь после пропущенного удара.

Темпл мрачно усмехнулся при мысли о том, что сейчас смог бы сыграть со своим бывшим другом жестокую шутку. Интересно, насколько далеко можно зайти в ней?

Он обернулся на звук сдвигаемой мебели и обнаружил, что Финдлей уже переместил письменный стол в эркер, тем самым сделав пространство посреди гостиной вполне соответствующим любительскому рингу, а теперь торопливо переставляет лампу подальше от места предстоящего боя.

– Ты готов? – Хозяин с улыбкой шагнул в импровизированный ринг. Гость медленно двинулся ему навстречу.

Финдлей принял оборонительную стойку, держа полураскрытые перчатки ладонями вперед. Он внимательно следил за противником, но на его руки специального внимания не обращал, поэтому булла на правой ладони Темпла до сих пор оставалась незамеченной. Впрочем, алкоголь сильно ослабил внимание обоих – и виртуозной техники боя сейчас ожидать не приходилось.

Гость и хозяин все еще улыбались друг другу, причем гость шире.

Они качнулись вперед-назад, пробуя дистанцию, – в тусклом свете камина и керосиновой лампы их тени заметались по рингу, будто дополнительные участники схватки, – а потом Финдлей сделал легкий выпад левой, метя в лицо. Темпл без труда уклонился. В следующий миг он сам нанес удар через руку своего противника, тоже метя в лицо, но с безжалостной силой, увеличенной его костяным накулачником.

Финдлей, отлетев на несколько шагов, едва сумел устоять. Ошеломленный, не веря самому себе, ощупал ухо, куда пришелся удар, и убедился, что оно онемело, так же, как вся левая половина лица. Все-таки он сумел снова принять боевую позицию за мгновение до того, как Темпл попал в него снова: на сей раз в корпус, левой рукой в обычной перчатке. Тем не менее этого хватило, чтобы Финдлей рухнул на пол перед самым входом в курительную комнату, который условно ограничивал место поединка с одной из сторон, играя роль канатов ринга.

До нокаута Финдлею было далеко, хотя по щеке его текла кровь, струящаяся из уха. Неискренне засмеявшись, он быстро поднялся на ноги, но тут же пошатнулся, едва не упав спиной вперед в курительную. Финдлей по-прежнему был скорее ошеломлен, чем напуган. Он понимал, что по меньшей мере на стоун тяжелее своего противника и никак не ждал настолько сокрушительных последствий от первого же пропущенного удара. Жестом показал, что хочет прервать спарринг, – и тут Темпл снова бросился в атаку. Он сделал финт левой, однако его друг, даже полуоглушенный, оставался опытным боксером и понимал, откуда сейчас следует ждать опасности. Не защищаясь, он тоже ударил левой, на опережение. Темпл не смог обрушить на противника буллу: кулак Финдлея чувствительно ткнулся в его губы, заставив отпрянуть.

Темпл ощутил соленый вкус собственной крови – и это, одновременно с видом крови Финдлея, заставило его озвереть. Иногда такое случается, когда хмель туманит сознание, а вот сейчас он как раз улетучился, но отрезвевший мозг разом отринул все законы, привнесенные цивилизацией. Вместе с ними исчез и человек: осталось только свирепое дикое животное, жаждущее смерти врага. С хриплым, поистине звериным воплем Темпл прыгнул вперед, широко, не по-боксерски размахнувшись своим костяным кастетом. Финдлей, тоже совсем не по-боксерски, попытался заслониться поднятой рукой – но от удара буллы она хрустнула чуть выше запястья.

Тот, который еще оставался человеком, вскрикнул. А тот, что перестал им быть, с первобытной яростью нанес еще три удара подряд, метя в череп.

Финдлей снова вскрикнул: в голосе его до сих пор звучало изумление, а не страх или гнев. В последний раз неуклюже сделал защитное движение – и, не успев его завершить, начал падать, как вол под обухом мясника.

Темпл тут же навалился на него сверху. Сцепившись в ближней схватке, они возились на полу, задевая мебель. Лампа покачнулась, обрушилась на пол и с оглушительным звуком лопнула. Керосин не вспыхнул: наоборот, комната погрузилась в полумрак, что едва развеивался багровыми сполохами догорающего в камине угля.

Финдлей, лежа на спине, сумел сильно пробить Темплу по ребрам, но только один раз. Темпл придавил ему руки коленями, левым локтем прижал горло – и, надежно зафиксировав своего врага, бил и бил оправленным в кость кулаком, словно кувалдой, пока не почувствовал, что распростертое на полу тело перестало содрогаться.

Возможно, даже после этого он остановился бы далеко не сразу. Но тут вдруг в противоположной стороне гостиной осторожно приоткрылась дверь. Мгновение спустя комнату заполнил отчаянный женский визг, а потом служанка в ужасе захлопнула дверную створку. Было слышно, как панический топот ее шагов стремительно удаляется по коридору.

Темпл опустил взгляд на лицо Финдлея, то есть на то окровавленное месиво, которое совсем недавно было его лицом. Затем целую минуту – бесконечно долгую и ужасную – убийца провел коленопреклоненным, склонившись над убитым.

После этого он наконец встал. Встряхнулся, словно освободившись от кошмара. Некоторое время стоял неподвижно, озаряемый пламенем умирающего камина, и вдруг заметил, что его правая кисть до сих пор скрыта внутри буллы.

В страхе Темпл изо всех сил тряхнул рукой, сбрасывая окровавленный накулачник. Костяная полусфера, звучно ударившись о паркет, прокатилась через всю комнату и замерла абсолютно в той же точке, где он впервые увидел ее, приняв тогда за человеческий череп. Путь буллы был завершен: она стала причиной смерти двух человек, Финдлея и, в неизбежном скором будущем, самого Темпла. Теперь костяная полость, сделав свое дело, могла вернуться на прежнее место.

Темпл понимал, что такая мысль, скорее всего, является отголоском его недавнего безумия. Но это в любом случае уже ничего не могло изменить.