Коту было плохо.

После драки с тощей собачонкой, которая оказалась на удивление сильной и агрессивной, Ваучер совсем скис. Никак не мог найти себе места. С трудом запрыгивал на кухонную столешницу, обнюхивал любимую раковину и ложился рядом с ней. Через несколько минут вставал и шёл в гостиную, пытался устроиться поудобнее в кресле-мешке. Потом перебазировался в детскую комнату. Потом садился под дверью спальни и заунывно мяукал. Вид он имел самый жалкий: тусклая шерсть, изрядно прореженная в драке, потухшие бледно-зелёные глаза, поникшие уши. Он вдруг сильно уменьшился в размерах. Казалось, Ваучер сбросил целую тонну.

От беспокойства за кота, от расстройства из-за разрушенной карьеры, от тоски по мужу Наташа тоже сильно похудела. Свердловские слойки уже не доставляли ей радости. Теперь они ассоциировались у неё со сплошным негативом.

Одиннадцатого мая Наташа встала на домашние весы и схватилась за сердце. Вечные, неубиваемые, зловредные, прилипчивые пятнадцать килограммов незаметно ушли. Безо всяких усилий с её стороны. Просто потому, что она перестала на них зацикливаться. Ну, может, ещё и из-за того, что она перестала зацикливаться на свердловских слойках.

Этим достижением нельзя было не воспользоваться. Наташа накинула на плечи лёгкую ветровку – май был тёплым, но необычайно ветреным, ураганный воздушный поток с Финского залива сшибал с ног – и побежала в собес, решив любой ценой встретиться с Зинаидой Лазаревной Обиженной и выцарапать у неё свои карточки. Ваучера она с собой тоже взяла, чтобы и его могли взвесить для статистики.

К счастью, на работу ходить не надо было – депутаты сами себя отпустили на отдых (Пасха, День Победы, День труда, что особенно парадоксально) с двадцать пятого апреля аж до двадцатого мая. Поэтому времени для осады собеса было много.

И оно пригодилось, потому что очередь из пенсионеров и многодетных была, как обычно, бесконечной и злой. Десятки Антонин Блиновых стояли в коридоре, не пропуская сквозь строй никого, даже в туалет. Время от времени кто-то из посетителей узнавал помощницу депутата с самим пушистым депутатом на руках, вспыхивали перебранки. Наташу и Ваучера обвиняли во всех смертных грехах, включая взлёт курса доллара и наводнение на Дальнем Востоке. Ваучеру было всё равно, он впал в беспокойную дрёму, а Наташа делала вид, что слушает музыку в наушниках, и не ввязывалась в спор.

К вечеру, за несколько минут до закрытия собеса, очередь подошла к концу. Зинаида Лазаревна Обиженная, увидев заглядывающую в кабинет Наташу, крикнула: «Приём окончен!»

– Я никуда отсюда не уйду, пока не получу карточки, – твёрдо заявила Наташа, усаживаясь на стул для посетителей.

– Очень хорошо, тогда уйду я, – и Обиженная принялась подкрашивать тонкие губы фиолетово-бордовой помадой. – Рабочий день окончен, милочка.

– Зинаида Лазаревна, ну отдайте вы мне эти карточки, ну прошу вас! – взмолилась Наташа, не выдержав напряжения. Обиженная тем временем надевала чёрную куртку, повернувшись к Наташе спиной. На куртке обнаружился белый рисунок во всю ширину: стилизованная голова оскалившей зубы пантеры.

– Милочка, а вы разве ещё не поняли? – невинно вопросила Обиженная, начёсывая перед зеркалом сиреневые волосы. – Вы слишком поздно пришли за своими карточками, мы так долго документы не храним. Месяц максимум, – и открыла дверь. – Вы выходите или тут остаётесь?

– Так никаких карточек уже нет? – Наташу охватило отчаяние.

– Конечно же, нет, – громко ответила Зинаида Лазаревна и пробормотала себе под нос: – Вообще-то их никогда и не было…

– Что? – переспросила Наташа.

– Ничего, – повернулась к ней Обиженная. – Если хотите, можете заново зарегистрироваться в программе, только справки необходимые соберите.

– Как же так?! Я ведь сто раз сюда приходила! Это вы сначала болели, потом принтер ломался, потом ещё что-то, я уже и не помню. Во всяком случае, я тут ни при чём, не по моей вине я карточки не могла получить! Господи, да я же сама этот закон и придумала, что же это за беспредел?!

– Обращайтесь в суд, если пожелаете, – с плохо скрытым торжеством парировала Обиженная и вставила ключ в дверь. – Милочка, я запираю кабинет! У меня начинается уик-энд, мне на дачу пора, грядки обрабатывать! Насажала всего на майских, теперь прямо рук не хватает.

Наташа встала и, посадив вялого Ваучера в переноску, понуро побрела к двери. Эту битву с бюрократией она проиграла. Её, как и дачные грядки, знатно обработали.

Несчастья сваливались одно за другим.

К парадной было не подойти. Если раньше, ещё перед выборами, здесь толпились восхищённые поклонники, то теперь весь двор был заполнен недоброжелателями.

«Ваучера в отставку!», «Опять с ВАУЧЕРОМ обманули!», «Он что, валерьянки наелся?!», «Всех Бурбонов сошлём в Европу!» – кричали ярко-красные рукописные плакаты. Угрожающая толпа – не меньше нескольких десятков человек, удивительно много для непроплаченного митинга – размеренно скандировала: «В от-став-ку! В от-став-ку!»

Вокруг активистов суетился Максим Морозов с микрофоном, таща за собой на проводе, как на поводке, хмурого оператора в неизменной всепогодной жилетке с карманами и с камерой на плече. Люди, волнуясь и радуясь чести попасть в кадр, давали Максиму эмоциональные интервью на тему своего недовольства недавно принятыми законами. Ухоженные мужчины средних лет жаловались, что не могут развестись с надоевшими им жёнами. Толстые домохозяйки визжали, что их свекрови следят теперь за каждым куском, попавшим им в рот, и заставляют садиться на диету, чтобы поучаствовать в программе похудения и принести в дом хоть немного денег. Пенсионеры роптали, что у них отнимают их четвероногих друзей; работники дошкольных учреждений показывали камере кошельки, опустошённые штрафами.

Про закон об ограничении интернета никто из собравшихся не вспоминал. Этот закон больно ударил по молодёжи, проводящей все дни за компьютером; после разочарования в Евграфе Миловидном никто и ничто теперь не могло заставить продвинутых юзеров выйти на митинг. Своё возмущение они изливали исключительно на виртуальных просторах; причём отныне только на сайтах с расширением «.ru»; посетителей сайтов с вражеским «.com» в названии отлавливала интернет-полиция, созданная по образу и подобию китайской, и наказывала драконовскими штрафами, а также изъятием всех устройств, имеющих выход в интернет.

Завидев в отдалении Наташу с котом, Макс подскочил, оборвав на полуслове очередного страдальца, делящегося со всем миром своими горестями, и вприпрыжку, волоча за собой оператора, побежал к ней.

– Наталья, наконец-то мы с вами поговорим, – он радостно сунул микрофон ей под нос, – как вы можете прокомментировать ситуацию?

– Максим, мы же с тобой вроде подружились, не надо меня снимать, пожалуйста! – Наташа попыталась заслониться от объектива свободной рукой.

– Простите, служебный долг превыше всего, – твёрдо ответил Макс, продавший свою душу телевидению. – Я не ваш друг, я всего лишь хладнокровный наблюдатель, свидетель, если угодно. Будете тонуть, не смогу подать вам руку; моя задача – задокументировать трагедию, а не предотвратить её. Итак, ваши комментарии?

Наташа, прижав к сердцу клетку с Ваучером, бросилась к парадной, раздвигая правым плечом толпу. Вслед ей полетел град вопросов корреспондента: «Какие ваши дальнейшие планы?», «Подаст ли Ваучер в отставку?», «Извинитесь ли вы публично?», «Есть ли у вас оправдания?» и гневный рокот митингующих, которые устремились за ней в дверь подъезда. Бесполезно было объяснять им, что «Антикошачий» закон – результат недопонимания, недоразумения с розовыми лапками-штампиками. Наташа пробежала мимо консьержки, единым духом, не чуя под собой ног и не замечая тяжести клетки, вознеслась на четвёртый этаж и опустилась на верхнюю ступеньку, прислушиваясь к воплям, доносящимся снизу.

Судя по всему, митингующие столкнулись с непреодолимым препятствием в лице консьержки бабы Флоры. Вопреки Наташиным ожиданиям, баба Флора (которая, по идее, должна была возненавидеть свою соседку больше других из-за предстоящей разлуки со своими одичавшими «деточками»), так же, как и Макс, имела свои представления о служебном долге. А её служебный долг в данной ситуации заключался в том, чтобы не допустить посторонних в доверенное ей помещение. Похоже, бабулька стояла насмерть против орды разъярённых горожан.

Хорошо, что сегодня пятница, и ребёнка из садика заберет к себе Петя.

Спустя полчаса крики поутихли. Наташа, прижимаясь лицом к холодным металлическим прутьям лестничного ограждения, старалась понять, что происходит. Громко хлопнула дверь парадной. Мизансцена явно переместилась на улицу.

Наташа оставила клетку с притихшим Ваучером на верхней ступеньке и спустилась на полпролёта вниз, поближе к грязноватому общественному окну. В немытом стекле разворачивался последний акт драмы «Народ против бедненького старенького котика».

Двор заполнился хрустальным перезвоном. Собравшиеся доставали из сумок и карманов памятные колокольчики с фотографией Ваучера, оставшиеся со дня выборов. И, поминутно оглядываясь на камеру, бросали жалобно плачущие бубенчики в мусорный контейнер. Это было похоже на похороны, люди прощались с ярким образом самого милого депутата в истории; колокольчики исполняли роль горсти земли.

Тем временем самый милый депутат в истории вдруг подал голос из своей клетки. Даже не голос – утробный стон.

Наташа, бормоча «что такое, что такое, Ваучер, потерпи, котик, мы уже дома», поскорее открыла дверь и выпустила питомца из клетки. Похудевший, потускневший кот, покачиваясь на нетвёрдых лапах, кое-как выбрался из своей переноски, которая за последние месяцы стала для него таким же домом, как кресло в самолёте – для директора по региональному развитию.

– Боже, а это что? – Наташа неожиданно заметила, что у Ваучера не хватает двух зубов. Ещё несколько раскачивались, держась из последних сил.

Она расплакалась. Привалилась спиной к стене рядом с входной дверью и, глядя на несчастного беззубого кота, неудержимо рыдала.

– Что же мне делать, что же делать, Урчалка, как тебе помочь? Как же быть? – приговаривала она сквозь слёзы, поглаживая пушистого друга. – Нам с тобой очень нужна помощь!

Кот лёг на придверный коврик и устало закрыл глаза.

Петя стоял на серой половой тряпке, которая заменяла ему в съёмной квартире придверный коврик, и застёгивал куртку.

Только что в прямом эфире ТТВ он увидел свою жену. Свою законную жену со своим законным котом, которых едва не раздавила агрессивная толпа.

Кто знает, до чего могли дойти эти люди, способные устроить такой невообразимый, языческий ритуал с показательным уничтожением безобидных колокольчиков. Похоже, заказ супруги губернатора Изольды на переориентацию общественного мнения можно считать выполненным. Ваучера все эти люди теперь ненавидели.

Он должен быть там. Должен, и всё.

Должен защитить свою семью. Пусть бывшую, но семью. Хорошо, что сегодня пятница, и ребёнка из садика забирают его родители. Они купили билеты на творческий вечер народной артистки Людмилы Савельевой и хотели взять с собой Надю, чтобы девочка посмотрела на живую легенду. Родители очень любили «Войну и мир» и всё, что с ней связано.

Да, сказал себе Петя, берясь за ручку двери. Он должен быть рядом с Наташей. И никто его не остановит.

Собственно, останавливать его было и некому.

Каролина ушла неделю назад. Ушла красиво, цокая тонкими каблучками изящных чёрно-белых «лодочек». Прихватила с собой все свои шёлковые халатики (единственная примета её присутствия в его доме, помимо бездонного чемодана с косметикой), а также всех Петиных лучших клиентов и его должность креативного директора «Контрол-Альт-Дилита» заодно.

Несколько дней назад генеральный вызвал Петю к себе в «Чижик-пыжик», предложил рюмку водки и, немного смущаясь, попросил написать заявление. Сказал, что прекрасно видит, что в последнее время Петя всю свою работу переложил на свою заместительницу Каролину Шварц, и будет только справедливо, если Каролина Шварц станет получать Петину же зарплату. Тем более, добавил генеральный, ему лично весьма импонирует немецкая педантичность и сдержанность Каролины.

Действительно, в сдержанности Каролине было не отказать. Перед уходом она с ледяной вежливостью попросила Петю стереть её номер телефона из памяти: она теперь строит отношения с достойным, высокопоставленным, умным и тонким мужчиной, настоящим дворянином по духу и по происхождению, и не желает принимать звонки от неудачников, которые даже причесаться нормально не могут. Несмотря на все требования Каролины, Петя уже больше месяца не стриг свои кудрявые волосы, и они вились так, как им захочется.

Ну и чёрт с ней, с этой Каролиной. Ничего общего, кроме работы, у них всё равно не было. Да и саму работу она не считала своим истинным призванием. На «Ночь Каннских Львов» вот идти категорически отказалась. Скучно, сказала. Скучно! Подумать только! Хотела идти в ресторан «Бомонд» вместо Дома кино. Вот в «Бомонде» по-настоящему скучно! В прикольных носках и смешной футболке туда небось не пустят. И вообще, рядом с Каролиной Петя постоянно чувствовал себя как на службе. Иногда хотелось, образно говоря, снять деловой пиджак и побродить по дому в пижаме.

Пережить увольнение было труднее. Петя любил свою работу, любил свой «Львиный мостик». Не раз и не два, сидя в полном одиночестве в гадкой съёмной квартире, Петя хватался за телефон, чтобы позвонить Наташе и всё ей рассказать – как раньше, ещё до эпохи интернет-форумов, картонных коробок и слингов, когда они часами обсуждали самые малозначительные происшествия дня. Они тогда были лучшими друзьями.

Но теперь Наташа сильно изменилась, и Петя просто не знал, чего от неё ожидать. Тоскливая овечка обернулась активной львицей. И он нажимал «отбой», не дождавшись соединения.

Увиденные по телевизору кадры подтолкнули его к решительным действиям. Он шёл к ней. Шёл, не зная, примет ли эта сильная, уверенная в себе женщина его защиту. Особенно после того момента перед заседанием суда, когда он промолчал в ответ на её откровения, зато на них отреагировала Каролина.

Простит ли Наташа его теперь?

Ему было непереносимо стыдно. И ещё горько – настолько, что он чувствовал неприятный металлический привкус во рту. Впрочем, поцелуи ему сегодня явно не светили, так что последнее не имело значения.

Наташа услышала, как поворачивается ключ в замке, и очнулась.

Последний час она провела в забытьи. Организм, истощённый голодовкой, горем и слезами, словно выключился. Она так и сидела в коридоре рядом с дверью, положив правую руку на заснувшего Ваучера.

С трудом приоткрыв опухшие глаза, она равнодушно наблюдала за опускающейся ручкой двери. Кто это? Грабители? Митингующие? Макс с камерой и микрофоном? Зинаида Лазаревна Обиженная в леопардовых лосинах? Всё равно, кто. Хуже уже не будет.

Это был Петя.

Но уверенности в этом не было.

«Кажется, у меня начались галлюцинации», – бесстрастно отметила про себя Наташа. В её глазах-щёлочках Петин образ рябил и мигал, как в старом телевизоре пятидесятых годов.

Боясь спугнуть прекрасный мираж, Наташа сидела не двигаясь.

Галлюцинация подошла поближе, присела рядом и Петиным голосом – прежним, мягким, добрым – спросила:

– Как дела, котёнок?

Затем мираж обнял её и прижал к себе.

Наташа снова разревелась, теперь уже от облегчения. Что может быть лучше объятий большого плюшевого медвежонка, если тебе грустно? Особенно, если этот плюшевый медвежонок – самый родной на свете и любимый муж, шепчущий тебе на ухо те самые слова, которые ты так мечтала услышать.

Нет, пожалуй, всё-таки это не галлюцинация. У галлюцинаций не бывает таких тёплых, сильных рук и такой колючей щетины.