Победоносные русские войска шли вперед — освобождать от Наполеона Европу. Это понимал каждый солдат. Другие задачи — восстановить на континенте феодальные режимы, свергнутые Французской революцией и Наполеоном, вернуть на троны Европы дореволюционных монархов, обеспечить России европейскую гегемонию, — эти задачи «нижним чинам» не разъяснялись. Зато Александр I и его окружение, впервые за 10 лет ощутившие сладость победы над Наполеоном, предвкушали скорое решение всех задач, ради которых бились Насмерть с «новым Аттилой» пять коалиций. Царь не скрывал своего торжества. Сопровождавший его в феврале 1813 г. А.И. Михайловский-Данилевский записывал в дневнике: «Государь был всегда верхом, одетый щеголем; удовольствие не сходило с прекрасного лица его».

Все складывалось для 6-й коалиции наилучшим образом. Англия уже отсчитывала коалиционерам свое золото, выделив на 1813 г. 1 853 334 ф. ст. Пруссия и Австрия порвали с Францией, причем 20-тысячный прусский вспомогательный корпус генерала Г. Иорка еще в декабре перешел на сторону России, а 28 февраля в Калише Пруссия заключила с Россией договор о совместной борьбе с Наполеоном, выставив для начала 80 тыс. солдат. Австрийский же вспомогательный корпус фельдмаршала К.Ф. Шварценберга (30 тыс. человек) в январе вышел из войны, открыв русским войскам путь на Варшаву, и теперь министр иностранных дел, фактический глава правительства Австрии К. Меттерних договаривался с Россией и Пруссией об условиях присоединения к ним Австрийской империи.

15 марта в Бреславле Александр I встретился с Фридрихом Вильгельмом III. Венценосные приятели бросились в объятия друг к другу и, по наблюдению очевидцев, «молча, несколько минут, прижимали один другого к сердцу». Видя, что король прослезился, царь воскликнул; «Утешьтесь, брат мой, это последние слезы, которые заставил вас проливать Наполеон!» В тот же день из Бреславля Александр отправил письмо другому своему «брату» Францу I: «Хотел бы приехать в Вену, чтобы забыть в ваших объятиях о прошлом и возобновить вашему величеству заверения в моей искреннейшей привязанности».

Пока был жив М.И. Кутузов, Александр выказывал ему всяческое уважение. Никто не мог упрекнуть царя в том, что он завидует воинской славе фельдмаршала. Он воспринимал как должное приветственные возгласы пруссаков в адрес Кутузова даже при виде его, царя; «Vivat papa Kutusof!»; а когда жители городка Стейнау на Одере поднесли Александру лавровый венок, он отослал его Кутузову. Царь был так деликатен с Кутузовым не только по своей воспитанности, но и потому, что видел: дни старого фельдмаршала уже сочтены. Уважая патриотические чувства нации, Александр простился с умершим Кутузовым, как с национальным героем. «Не вы одна проливаете о нем слезы, — написал он вдове фельдмаршала. — С вами плачу я, и плачет вся Россия». На запрос о том, где похоронить усопшего, царь ответил: «В Казанском соборе, украшенном его трофеями».

После смерти Кутузова вновь встал вопрос о главнокомандующем. Несмотря на старшинство в чинах М.Б. Барклая де Толли, А.П. Тормасова и М.А. Милорадовича, Александр I предпочел П.Х. Витгенштейна. Должно быть, царь учитывал и заслуги этого генерала как «спасителя Петербурга» в 1812 г., и его немецкую фамилию. Ведь речь шла о главнокомандующем не только русскими, но и прусскими войсками. Именно Витгенштейну было доверено принять на себя удар стремившегося к реваншу за 1812 г. Наполеона…

Катастрофа в России не обескуражила Наполеона, поскольку была воспринята им как стихийное бедствие. Он верил в себя, надеялся на преданность своих германских вассалов и на лояльность тестя, императора Австрии, а потому считал, что 6-я коалиция не будет прочной и распадется после первых же его побед. Трудно было лишь собрать заново большую армию, а в том, что он поведет ее от победы к победе, император не сомневался, как не сомневался и в том, что эти его победы заставят смолкнуть охвативший Францию ропот недовольства его воинственностью.

Новую армию Наполеон создал с магической быстротой, призвав под ружье половину новобранцев досрочно, в счет 1814 и отчасти даже 1815 г. Не только обучить, но и организовать их должным образом не было времени. Их отправляли в поход ротами, на пути к границе соединяли в батальоны, за границу они уходили полками, а к началу боев составляли дивизии и корпуса. Боеспособность солдат 1813 г. резко уступала той, которой славились герои Аустерлица и даже Бородина, но культ Наполеона удваивал силы новобранцев. Император сам провожал в поход новые формирования, раздавал им знамена, старался воодушевить их клятвами верности отечеству. «Никогда, — вспоминал очевидец одной из таких сцен, — никогда не изгладится в моей памяти конец его речи, когда, привстав на стременах и протянув к нам руку, он бросил нам эти два слова: „Клянетесь ли?“ И я, и все мои товарищи, мы почувствовали в этот миг, точно он силой исторг из наших внутренностей крик: „Клянемся! Да здравствует император!“ Сколько мощи было в этом человеке!»

Первое после «грозы двенадцатого года» сражение русских и прусских войск с новой армией Наполеона произошло 2 мая 1813 г. на исторической равнине у г. Лютцена, где в 1632 г. в битве со знаменитым Альбрехтом Валленштейном пал (но выиграл битву) еще более знаменитый Густав II Адольф. Здесь Наполеон и Александр I сошлись на поле боя впервые после Аустерлица. Оба они понимали, как важно начать кампанию с победы, и в желании победить не уступали друг другу. Наполеон, верный себе, непосредственно руководил битвой. Очевидцы рассказывали, что никогда еще со времени итальянского похода он не был в таком огне, рискуя собой, по выражению А. Дюма, «как младший лейтенант». Александр в сражении лишь присутствовал (не столько вдохновляя, сколько стесняя главнокомандующего Витгенштейна), но тоже был под огнем, а когда свита попыталась увести его в безопасное место, заявил: «Для меня здесь нет пуль!»

По русским источникам, Наполеон имел при Лютцене в полтора раза больше солдат (150 тыс. против 92 тыс.), хотя и почти вдвое меньше орудий (350 против 650). Его новобранцы сражались храбро, но не очень умело, Битва весь день шла на равных, и лишь к вечеру Наполеон осуществил маневр, принесший ему победу. Он подверг ослабленный центр союзников бомбардировке из 80 гвардейских орудий и под прикрытием этого огневого вала бросил в атаку гвардию. Союзники дрогнули и начали общее отступление, потеряв 20 тыс. человек. Они не бежали, как при Аустерлице, но отступали капитально, как в России летом 1812 г. «Отсюда, — вспоминал о Лютцене русский офицер-мемуарист И.Т. Радожицкий, — принялись мы опять за старое: ретироваться».

Наполеон потерял при Лютцене не меньше 15 тыс. человек и не имел достаточно сильной кавалерии, чтобы преследовать союзников с боем. Он лишь проследовал за ними в Дрезден и далее к Бауцену, где союзники дали ему новое, еще более упорное сражение 20 и 21 мая. По русским данным, Наполеон и здесь сохранял общий численный перевес, хотя его артиллерия и кавалерия были вдвое слабее. Впрочем, именно артиллерийский маневр с захватом командных высот позволил ему выиграть и эту битву. Потеряв 18 тыс. человек, союзники продолжили свою ретираду. Наполеон, не досчитавшийся 12 тыс. своих солдат и страдавший от недостатка кавалерии, преследовал их вяло, но тем не менее занял Бреславль и вышел к Одеру.

В штабе союзников забили тревогу. Фридрих Вильгельм III вновь плакал, восклицая: «Опять я на Одере!» Русские офицеры вспоминали предостережение Кутузова: «Как воротимся? С рылом в крови!» Витгенштейн сам попросил уволить его с поста главнокомандующего и назвал своим преемником М.Б. Барклая де Толли. 29 мая Александр I с согласия Фридриха Вильгельма III назначил главнокомандующим Барклая. В те же дни при посредничестве Меттерниха союзники предложили Наполеону перемирие.

Наполеон после двух побед не проявлял особой радости. Дело не только в том, что победы дались ему труднее, чем он рассчитывал. Он пережил и тяжкие личные утраты. Перед битвой при Лютцене, в стычке под Вейсенфельсом 1 мая был убит на глазах императора его старый друг маршал Ж.Б. Бессьер, а после битвы при Бауцене, в арьергардном бою под Герлицем 22 мая, когда Наполеон наблюдал за отступлением союзников, неприятельское ядро ударило в дерево, возле которого стоял император, и рикошетом поразило его самого близкого друга обер-гофмаршала М. Дюрока. Смертельно раненный Дюрок умер на руках Наполеона. «Прощай, мой друг, — сказал умирающему император. — Жди меня там, мы скоро увидимся». После гибели Ж. Ланна под Эсслингом в 1809 г. ничто (даже русскую катастрофу) Наполеон не переживал так тяжело, как смерть в течение трех недель Бессьера и Дюрока. «Эта двойная потеря была самым зловещим предзнаменованием собственной судьбы его», — заметил Вальтер Скотт.

К тому же не радовали императора и вести из Франции. Страна буквально надрывалась, поставляя ему досрочные наборы призывников, и от этого теряла национальное здоровье, которым так гордился и любил похвастаться перед Европой Наполеон. В таком расположении духа он принял австрийское посредничество и согласился на перемирие. Оно было подписано 4 июня в Плейсвице на два месяца. Надежды союзников на перемирие были понятны: оправиться от двух поражений, подтянуть резервы и, главное, привлечь к себе Австрию.

А на что рассчитывал Наполеон? Заключить ли мир с деморализованными коалиционерами на условиях сохранения status quo, т. е. всех его завоеваний? Или видимостью миротворчества успокоить пресыщенную славой и уставшую от войн Францию, а тем временем пополнить свои войска подходившими резервами и нанести коалиции решающий удар? По-видимому, было в его расчетах и то, и другое. Было, но не удалось. Поэтому post factum, уже на острове Св. Елены, Наполеон признал: «Не следовало мне соглашаться на перемирие после победы при Бауцене. Я уже был в Бреславле, и если бы продолжал безостановочное движение, то русские и пруссаки ушли бы за Вислу, поляки снова вооружились бы, и мой тесть (Франц I. — Н.Т.) никогда не отважился бы явно восстать против меня» Биограф Александра I Н.К. Шильдер тоже полагал, что после третьего (вслед за Лютценом и Бауценом) большого сражения, которое, «по всей вероятности», выиграл бы Наполеон, Австрия осталась бы нейтральной. Именно в расчете на неизменную лояльность Австрии обманулся Наполеон, заключая перемирие. Он не ожидал, что в ряду предательств 1813 г., когда один за другим бежали от него в стан коалиции столь послушные ему ранее германские вассалы, «наиболее элегантное предательство» (по выражению чешского историка Я. Шедивы) уготовит ему К. Меттерних.

28 июня Меттерних приехал к Наполеону в Дрезден и как посредник предъявил ему нечто вроде ультиматума, который Австрия уже согласовала с Россией и Пруссией. Коалиция соглашалась заключить мир с Наполеоном только на четырех условиях: 1) ликвидация герцогства Варшавского и раздел его между Россией, Пруссией и Австрией; 2) возвращение Австрии ее иллирийских провинций; 3) присоединение Данцига к Пруссии и очищение от французов всех прусских крепостей; 4) восстановление независимости ганзейских городов. В случае, если Наполеон откажется принять эти условия, Австрия обязалась объявить ему войну и выставить против него в рядах 6-й коалиции для начала 150-тысячную армию.

Наполеон, выслушав Меттерниха, пришел в ярость. Ультиматум он отверг категорически и безусловно. Вступлению же Австрии в войну против него он отказывался верить. Он то увещевал Меттерниха «образумиться», ласково похлопывая его по плечу («Зачем же нам воевать?»), то угрожал покарать Австрию за предательство, напоминая, что он трижды возвращал престол Францу I и, наконец, породнился с ним, а тот, неблагодарный, как был, так и остается врагом. Меттерних настаивал на четырех условиях. С тем и откланялся. «Хорошо, пусть будет война! — жестко сказал Наполеон, провожая его. — До свидания в Вене!» 10 августа Австрия объявила войну Наполеону, и 150 тыс. австрийских солдат, уже готовых сражаться, присоединились к войскам коалиции.

Итак, Наполеон отверг мирные предложения коалиционеров. А.З. Манфред усмотрел здесь с его стороны «суеверное, почти дикарское самоослепление»: «Математик, он непостижимым образом разучился правильно считать». Иначе (и, думается, вернее) рассудил Е.В. Тарле: не «суеверное самоослепление», а особый, наполеоновский склад мышления. В 1813 г., как и до 1812, Наполеон действовал по принципу: «все или ничего!» Предложенные ему четыре условия перечеркнули бы многое из его завоеваний, а уступать завоеванное он не собирался. «Ваши государи, рожденные на тронах, — говорил он в Дрездене Меттерниху, — могут быть побиты хоть 20 раз и спокойно возвращаются в свои столицы. А я солдат, мне нужны честь и слава, я не могу показаться униженным перед моим народом…».

Присоединение Австрии резко усилило 6-ю коалицию. К тому же шли ей на помощь шведские войска, наступали со стороны Пиренеев испанцы и англичане, переходили в лагерь коалиции Бавария и Вюртемберг, Баден и Нассау. Против Наполеона поднималась вся Европа.

Главнокомандующим союзными войсками Александр I предложил назначить князя К.Ф. Шварценберга. Сделал он это не только на радостях по случаю вступления Австрии в коалицию, но и потому, что знал: спесивые немецкие феодалы оскорбляются подчинением Барклаю де Толли как «плебею», сыну безродного поручика. Шварценберг — бывший посол Австрии в Париже, больше дипломат, нежели военачальник, страдавший при избытке осмотрительности недостатком активности, — тоже не вполне устраивал Александра как главнокомандующий, особенно в сравнении с Наполеоном. Поэтому царь возобновил начатые еще в 1804 г. попытки заполучить из США генерала Ж.В. Моро. На этот раз Моро принял приглашение и в августе 1813 г. приехал к союзникам в Прагу. По воспоминаниям А.С. Шишкова, «принят он был с великою и, можно сказать, излишнею честью: российский император и король прусский, как только услышали о его прибытии, тотчас поехали к нему с поклоном и поздравлениями»; ни Румянцеву, ни Суворову, ни Кутузову «не было никогда оказано подобной чести».

Александр I предлагал Моро главное командование над союзными армиями вместо Шварценберга. Моро предпочитал, чтобы главнокомандующим числился Александр, а он, Моро, руководил бы войсками в качестве его начальника штаба. До битвы при Дрездене этот вопрос не был решен.

Симптоматично, что в один день с Моро приехал в Прагу и генерал А. Жомини, бывший начальник штаба у маршала М. Нея, уже тогда авторитетный военный теоретик, перешедший теперь на русскую службу. «Мы, русские, несказанно ему обрадовались, — свидетельствовал А.И. Михайловский-Данилевский, — ибо все, от государя до последнего офицера, почитали его своим учителем». Жомини сразу получил звание генерал-адъютанта и место советника при Александре I. Поскольку к тому времени появился в стане коалиции и бывший наполеоновский маршал Ж.Б. Бернадот, французские историки восклицают: «Казалось, что только французы могут побеждать французов!» Все три «дезертира», как ругал их Наполеон, советовали коалиционерам одно и то же: «Избегать столкновения там, где руководит лично Наполеон, а стараться бить отдельно его маршалов <…> Если же связываться с Бонапартом, то не иначе как с громадным превосходством сил». Отныне коалиционеры следуют этим советам неукоснительно.

В первом же после перемирия сражении под Дрезденом, 26–27 августа, союзники уже располагали большим численным перевесом: 227 тыс. человек против 165 тыс. Однако Наполеон вновь победил. На второй день битвы он прорвал союзный центр мощным ударом чуть ли не всей своей кавалерии, внезапно собранной в кулак под начальством И. Мюрата, и принудил коалиционеров к беспорядочному отступлению. Потеряв до 30 тыс. человек, они поспешно уходили к Богемским горам. Наполеон потерял людей в три раза меньше.

Тяжесть поражения усугублялась для союзников и лично для Александра I гибелью Моро. Он был смертельно ранен ядром, которое, по слухам и с той и с другой стороны, выпустил сам Наполеон, разглядевший в подзорную трубу своего «дезертира». После ампутации обеих ног Моро умер 2 сентября, а через месяц прах его был погребен в Латинской церкви на Невском проспекте Петербурга с фельдмаршальскими почестями.

Теперь в лагере коалиции началась паника. Фридрих Вильгельм III от страха совсем потерял голову. Даже Александр I поддался общему унынию. Меттерних, по данным Н.К. Шильдера, «готовился отделить Австрию от коалиции». В этот критический момент, когда все шло к тому, что 6-я коалиция разделит судьбу пяти предыдущих, реализовались советы трех наполеоновских «дезертиров».

Сам Наполеон после Дрезденской битвы заболел и почти на шесть недель вышел из строя, оставаясь под наблюдением врачей в Дрездене. Преследовать союзников он поручил своим маршалам, которые, однако, в отсутствие императора действовали разрозненно и все были разбиты: М. Ней — при Денневице, Ж.Э. Макдональд — на р. Кацбах, Н.Ш. Удино — при Гроссберене. Особенно удачным для союзников стал бой под Кульмом, где 29–30 августа был окружен и большей частью уничтожен русско-прусскими войсками корпус генерала Д. Вандама, а сам Вандам взят в плен. Пленника доставили как важный трофей к Александру I. Царь строго осудил его «злодейские поступки в Ольденбурге» и сразу пожалел об этом, ибо ответ Вандама был преисполнен дерзости: «Я казнил врагов моего отечества, но не убивал своего отца!»

После такого фейерверка побед над военачальниками Наполеона коалиционеры воспрянули духом. 9 сентября в Теплице они скрепили свой союз новым договором, по которому обязались бороться с Наполеоном до победного конца, а после победы свести Францию к границам 1792 г. К началу октября коалиция выставила против Наполеона уже 1 млн. солдат, основное ядро которых составили четыре армии, рассредоточенные в Германии: Богемская (134 тыс. австрийцев, русских и пруссаков) под командованием К.Ф. Шварценберга, Силезская (60 тыс. русских и пруссаков) — Г. Блюхера, Северная (58 тыс. русских, пруссаков и шведов) — Ж. Бернадота и Польская армия Л.Л. Беннигсена (54 тыс. русских и пруссаков); всего же — 306 тыс. человек и 1385 орудий плюс гарнизоны, летучие, ополченские и даже партизанские отряды. Главнокомандующим всеми армиями считался кн. Шварценберг, которым номинально руководил совет трех монархов — русского, прусского и австрийского. Фактически возглавляли союзный штаб два барона — француз А. Жомини и немец К.Ф. Толь, один из которых учился воевать у Наполеона, а другой у М.И. Кутузова. План союзников заключался в том, чтобы совокупными усилиями четырех своих армий окружить и уничтожить в районе Лейпцига армию Наполеона численностью до 180 тыс. человек при 700 орудиях.

Наполеон понимал, что предстоящее сражение должно решить судьбу кампании 1813 г., если не судьбу его империи вообще. Он знал, что союзники превосходят его численно в полтора раза (а по кавалерии и артиллерии — вдвое), и принял единственное решение, при котором мог рассчитывать на успех. Перед ним изготовились к бою войска Шварценберга и Блюхера, а Бернадот и Беннигсен были еще на марше — в 30 и 40 км.

Наполеон решил попытаться разбить две первые армии до появления третьей и четвертой, а потом сразиться и с двумя остальными…

16 октября 1813 г. на равнине у Лейпцига началась трехдневная, величайшая из битв наполеоновской эпохи, которая вошла в историю как «битва народов». Войска 6-й коалиции состояли из русских, австрийцев, пруссаков, шведов, баварцев, причем в рядах русской армии были представлены разные народы России, например башкиры, вооруженные луками и стрелами, за что французы прозвали их «амурами». Под знаменами Наполеона сражались кроме французов итальянцы, поляки, голландцы, бельгийцы, саксонцы, немцы Рейнского союза. К началу битвы Наполеон имел, по разным источникам, от 155 до 175 тыс. человек и 717 орудий, союзники — от 193 до 220 тыс. человек и 893 орудия.

В ночь на 16 октября, как бы предвещая небывалое кровопролитие, над полем битвы разразилась буря с громом и молнией, а весь день 16-го шел дождь, который, однако, не остудил пыла сражающихся. Первые полдня битва шла с переменным успехом, а к 15 часам Наполеон подготовил прорыв союзного центра. Командующий его артиллерией генерал А. Друо обрушил на место прорыва из 160 орудий, «пожалуй, неслыханный в истории войн по своей сосредоточенности шквал артиллерийского огня» (свидетельство очевидца, русского генерала И.И. Дибича). Ровно в 15 часов все трубачи французской армии протрубили сигнал к атаке. Мюрат с двумя кавалерийскими корпусами (100 эскадронов, т. е. 10 тыс. сабель) устремился к селению Госсе в самом центре позиции союзников, прорвал здесь уже расстроенную огнем Друо русско-прусскую линию и, преследуя бегущие полки, оказался в 800 шагах от «монаршего холма» близ Мейсдорфа, откуда наблюдали за битвой все союзные государи и главнокомандующий Шварценберг.

В этот момент Наполеон решил, что сражение выиграно. Он поздравил с победой короля Саксонского и приказал властям Лейпцига звонить во все колокола. Однако в считанные часы картина боя начала калейдоскопически меняться. Из своей ставки на холме у Тонберга, всего в 3,5 км от «монаршего холма», Наполеон мог видеть, как пришли в движение союзные резервы. Александр I раньше своих «братьев»-монархов и даже самого Шварценберга понял, что в битве наступает критический момент, и, прежде чем Мюрат прорвался к «монаршему холму», успел лично послать в прорыв резервную 100-пушечную батарею И.О. Сухозанета, а вслед за ней — русскую дивизию Н.Н. Раевского и прусскую бригаду Ф. Клейста. Эти войска остановили Мюрата, закрыли брешь в центре союзной позиции и, по выражению М.И. Богдановича, «исторгли успех из рук Наполеона».

Тогда, к 17 часам, Наполеон, стремясь выиграть битву непременно в первый же день, пока не появились войска Берна-дота и Беннигсена, решил идти ва-банк и ударить по ослабленному центру коалиционеров силами пешей и конной гвардии. Он уже снимал с руки перчатку, чтобы дать знак для сакраментального приказа: «Гвардию — в огонь!» — когда ему доложили об атаке австрийцев на его правое крыло. Пришлось отрядить часть гвардии вправо, на помощь кн. Ю. Понятовскому, который принял на себя австрийский удар. Понятовский сражался искусно, отбросил австрийцев и взял в плен их корпусного начальника, генерала от кавалерии графа М. Мервельдта. Но время для решающего удара по союзному центру было упущено. Над полем боя сгустились сумерки…

Таким образом, первый день «битвы народов» не выявил победителя, хотя обе стороны понесли огромные потери: Наполеон — почти 30 тыс. человек, союзники — около 40 тыс. Наполеон, владевший большую часть дня инициативой, несмотря на численное превосходство союзников, был доволен тем, как сражались его войска. Польского князя Ю. Понятовского он прямо на поле боя произвел в маршалы Франции. Но результат дня его разочаровал. Разбить Шварценберга и Блюхера до соединения их с Бернадотом и Беннигсеном не удалось. В ночь с 16 на 17 октября и Бернадот, и Беннигсен прибыли к Лейпцигу и привели с собой 110 тыс. бойцов. Наполеон в ту ночь тоже получил подкрепления, но всего лишь в 15 тыс. человек. Теперь войск у союзников стало почти вдвое больше, чем у Наполеона.

С утра 17 октября обе стороны начали убирать раненых и готовиться к возобновлению битвы. Узнав о двойном превосходстве коалиции в силах, Наполеон понял, что выиграть лейпцигское сражение практически невозможно. Он приказал доставить к нему пленного генерала Мервельдта, с которым уже имел дело как с вестником мира в 1797 г., перед Леобеном, и в 1805 г., после Аустерлица. Теперь Наполеон, отпуская его из плена под честное слово, передал с ним письмо к Францу I с предложением мира. Франц посоветовался с Александром I. Тот рекомендовал оставить письмо без ответа.

Предлагая мир, Наполеон, вероятно, хотел выиграть время для дипломатических и военных маневров. Вышло же так, что он потерял все. Если бы он начал отступать утром 17 октября, то до рассвета 18-го мог бы отвести войска за р. Эльстер. Но полдня Наполеон прождал, не примут ли союзники его предложение. Когда же к вечеру 17 октября, не дождавшись ответа, он решил отступать, уже было поздно. На рассвете 18-го союзники атаковали его по всему фронту. Три союзных монарха, отслужившие в ночь с 17-го на 18-е молебен Всевышнему о даровании победы, теперь уповали и на божью помощь, и на двойное превосходство своих войск в численности.

Второй день битвы был еще страшнее первого. Войска коалиции сражались не столько умением, сколько числом, ибо Шварценберг слишком полагался на трех монархов, а они — на него. Наполеон делал все возможное, чтобы не уступить. Имея наполовину меньше войск, он и здесь умудрялся создавать в решающих пунктах численное превосходство. Был момент, когда он сам повел резерв Старой гвардии в атаку, чтобы взять обратно деревню Пробстейд, а затем вернулся на Тонберг. Оттуда он и увидел в самый разгар битвы, как вся саксонская армия, сражавшаяся в его рядах, вдруг перешла на сторону союзников и, повернув свои пушки, начала палить из них по французам.

напишет об этом Д. Байрон.

Французы сочли едва ли не главной причиной своего поражения под Лейпцигом именно этот эпизод, которому, как заметил А.И. Михайловский-Данилевский, «военные летописи не представляют подобного». Такой взгляд на «битву народов», конечно, наивен. Саксонцев было не так много (по разным источникам, от 3,5 до 14 тыс. человек, а не 30 тыс., как считают некоторые французские историки), чтобы их измена могла решить исход битвы. Зато в моральном отношении она ударила по войскам Наполеона очень больно.

К концу дня Наполеон, несмотря на измену саксонцев, удержал свои позиции, но понял, что еще день он уже не продержится. В ночь с 18 на 19 октября он начал отводить войска через Лейпциг за р. Эльстер. Утром 19-го на Тонбергском холме, где три дня была ставка Наполеона, появились Александр I, Франц I и Фридрих Вильгельм III, Они обязали Шварценберга преследовать французов со всей энергией и, если понадобится, штурмовать Лейпциг.

Наполеон успел вывести из города 100 тыс. человек. Единственный каменный мост через Эльстер он приказал взорвать, как только переправится его арьергард и появится авангард союзников. Однако командир саперов куда-то отлучился, а заменивший его капрал увидел вдалеке русских солдат и поспешил взорвать мост, не зная, что на том берегу остались еще 28 тыс. французов во главе с маршалами Макдональдом и Понятовским. У взорванного моста началась паника. Солдаты и офицеры, генералы и маршалы бросались через Эльстер вплавь. Макдональд спешился и переплыл. Понятовский же, лишь накануне получивший звание маршала, погиб: он бросился в реку на коне, был ранен и утонул. Корпусные генералы Ж.А. Лористон и Ж.Л. Ренье, еще 20 дивизионных и бригадных генералов и саксонский король попали в плен. До 13 тыс. французских солдат были истреблены подоспевшими войсками союзников в страшной резне на берегу Эльстера.

Всего за три дня битвы Наполеон потерял не менее 65 тыс. человек и 325 орудий. Погибли кроме маршала Понятовского шесть его генералов. Союзники потеряли немногим меньше — до 54 тыс. человек. В числе девяти убитых союзных генералов оказались герой 1812 г. Д.П. Неверовский и зять Кутузова кн. Н.Д. Кудашев.

Александр I на холме у Тонберга торжествовал долгожданную (после пяти месяцев неудач) победу в генеральном сражении. Он принимал восторженные поздравления и щедро раздавал награды. Шварценбергу и Блюхеру царь пожаловал орден св. Георгия I степени, Барклаю де Толли и Беннигсену — графское достоинство, Милорадовичу и Платову — орден св. Андрея Первозванного, Витгенштейну — золотую саблю с лаврами и алмазами. Генерал-лейтенанты Раевский, Уваров, Винценгероде были произведены в полные генералы. Франц I и Фридрих Вильгельм III тоже осыпали своих и русских генералов наградами. Семидесятилетний Блюхер стал «молодым» фельдмаршалом.

Победа союзников под Лейпцигом действительно была полной и чрезвычайно важной. Правда, уничтожить наполеоновскую армию (как планировали стратеги коалиции) не удалось. Она ушла от Лейпцига разбитой, но еще многочисленной и боеспособной, что и доказала 30 октября при Ганау, где ее попытались остановить баварские войска фельдмаршала К.Ф. Вреде при поддержке русских отрядов М.И. Платова, В.В. Орлова-Денисова, В.Д. Иловайского и А.И. Чернышева общим числом в 50 тыс. человек. Этот мощный заслон был отброшен, потеряв 9 тыс. бойцов, а Наполеон проследовал к границам Франции уже свободно. Словом, война еще продолжалась. Но кампания 1813 г. закончилась…

С тяжелым чувством возвращался Наполеон во Францию после лейпцигской «битвы народов». Полтора десятилетия его непрерывных побед уходили все дальше в прошлое. Была проиграна вторая кампания кряду и, главное, начала распадаться его империя. Его брат Жером, вестфальский король, уже изгнан из своего королевства. Другой брат, Жозеф, король Испании, едва удерживал трон в борьбе с испанскими повстанцами и англичанами. Зять императора, неаполитанский король И. Мюрат, изменил ему. Зашатались его режимы в Италии, Голландии, Бельгии, а созданный им Рейнский союз распался. Парадокс истории: феодальные владыки, тиранившие своих подданных, поднимали народы против него, сына Революции и творца Гражданского кодекса, во имя свободы!

Разумеется, Наполеон учитывал, что свободы бывают различными и понимают их разные люди неодинаково. Но такую свободу, как национальное достоинство, он считал привилегией лишь цивилизованного народа, а у народов «отсталых» всегда недооценивал, что и было главным его просчетом, главной причиной всех его неудач. Это доказала ему Испания, затем Россия, а теперь вся Европа. Он проиграл «битву народов» не только под Лейпцигом. «Битвой народов» была вся кампания 1813 г. Народы Европы не хотели принимать от него, чужеземного завоевателя, свободы, которые он нес им на штыках своей «Великой армии». Они предпочитали отечественные цепи таким «свободам». За него они сражались подневольно и нерадиво (кроме поляков и итальянцев), а против него — с энтузиазмом. Ради того, чтобы сбросить с себя унижавшее их национальные чувства иго Наполеона, они готовы были поддержать не только феодальную коалицию, но и саму нечистую силу. Наполеон это видел, удивлялся этому, но так до конца своего и не примирился с мыслью о том, что противостоять национальному подъему даже одного, а тем более многих народов не может никакой гений.