Глава 12
Покупателей в торговом центре было меньше, чем продавцов. Софи побродила по дорогим бутикам и спустилась на второй этаж, с магазинами попроще. Там она села на скамейку и позвонила подруге.
– Представляешь, ту соболью шубу, что я примеряла, уже купили! Ну везет же какой-то сучке! – завелась она и онемела: из «Домашнего текстиля» под руку с тощей уродиной, одетой до ужаса безобразно, вышел Дмитрий Хованский. Уродина повернулась боком к Софи и… Этого не может быть! Уродина беременна! Ах ты, Хованский! Ах ты, недотрога!
Хованский и уродина вошли в магазин обуви. Софи натянула капюшон почти до бровей и спряталась за елкой.
– Софи, але! Ты че молчишь? – услышала она голос подруги.
– Да подожди ты!
– А че шепчешь?
– Да тут Хованский! Представляешь, с какой-то беременной клячей! Он ей тапки покупает. Нет, ты представляешь?!
– Это его новая жена?
– Да откуда я знаю!
– Молодая?
– Молодая, сука!
– Так сфоткай и жене отправь, может, та вообще ничего не знает!
– Ты думаешь?
– Конечно! И вот что: не со своего номера, купи карточку, вот с нее и отправь.
После магазина обуви Дима с уродиной направились в отдел хозтоваров. Прячась за стендом с помадами, Софи сделала несколько снимков. На одном из них уродина целовала Хованского в щеку.
Обложной дождь заливал Харьков – казалось, он никогда не кончится. Лена спустилась на лифте в паркинг под торговым центром, поставила пакеты в багажник, села в машину и еще раз прочла список. Та-ак: елочные игрушки, постельное белье, полотенца, коврики для ванной комнаты, посуда, молоток для отбивания мяса, овощерезка, средства для уборки… Ходьбы по магазинам хватит еще на пару дней, но она счастлива, она обустраивает новый дом, готовится к встрече Нового года. Ой, надо не забыть про собачий корм! Она взяла ручку и дописала: «Давинчи». Как давно они не приглашали к себе друзей! Даже дни рождения отмечали вдвоем. А ведь родители так не делали, в доме всегда были гости.
Ну ничего, они вернут эту традицию. Главное, что Димка вернется домой – обещал. Конечно, он будет ездить в Киев, он должен зарабатывать. А как иначе?
Она не отказалась от своей мечты. Она уже так много читала о суррогатном материнстве, что может без запинки рассказать об этой «вспомогательной репродуктивной технологии», об этической, юридической стороне. С мужем она пока об этом не говорила, но скажет, обязательно скажет. Лена посмотрела в зеркало – темные круги под глазами. Она устала, но это приятная усталость. Она вынула помаду из сумочки и услышала сигнал – пришло ММС, за ним еще четыре. Одно за другим она открыла сообщения – в них были фотографии Димы и беременной молодой женщины. Женщина целовала Диму!
– Эй! Вы собираетесь ехать? Вы зажали меня! – услышала Лена.
Перед ее машиной стояла девушка в белоснежной шубе с чихуахуа под мышкой и показывала на автомобиль справа.
– Я вам не мешаю, – бросила Лена.
– Как это не мешаете?!
– Там достаточно места.
Места действительно было достаточно, даже если бы водитель был шестидесятого размера.
– Ваша машина грязная, я шубу испачкаю!
– Оставьте меня в покое!
– Слушай, ты, старая сука! Вали отсюда, пока цела, а то я…
Лена не отдавала себе отчета в том, что делает, но все ее действия были записаны камерами наблюдения.
Она вышла из машины, вырвала из рук девушки собаку и, размахнувшись, забросила подальше. Девушка закричала и хотела побежать за собакой – та уже плюхнулась на крышу какого-то автомобиля, – но Лена вцепилась в шубу и оторвала рукав. Девушка толкнула Лену – Лена упала. Пока Лена поднималась, девушка попыталась отнять рукав, но Лена не отдавала. Девушка ударила Лену ногой в бедро и спряталась в машине. Собака уже была тут как тут и путалась под ногами. Лена пнула ее сапогом и попыталась открыть дверь, но девушка двери заблокировала. Лена открыла багажник своей машины и достала из пакета молоток для отбивания мяса. Новенький, в упаковке.
Единственное, что она помнила, – как удары эхом разносились по паркингу, как разлетались стекла, как истошно тявкала собака и как визжала ее хозяйка. Еще она помнила, как набежали люди, приехала полиция. Она не испугалась: ей просто надоело колошматить автомобиль и она изрядно утомилась. Она села в машину и заблокировала двери.
И заплакала. Так горько, что полицейский перестал стучать в окно.
Вскоре слезы иссякли, и она опустила стекло. К ней тут же бросилась какая-то женщина, кричала, что она едва не убила ее дочь. Дочь визжала, собака тявкала, полицейские держали мамашу, не давая подобраться к Лене.
А у Лены было ощущение, что она умерла, – ни одна эмоция не тревожила ее душу. Она думала только о том, что надо купить хлеб во «Французской булочной». Если ее задержат, то она не успеет до закрытия и придется доедать черствый батон.
В одиночестве.
– Батон черствый, – неожиданно произнесла она.
– Что? Что вы сказали? – переспросил полицейский.
– Дома нет свежего хлеба.
– А документы у вас есть?
– Да.
Лена протянула ему права.
– Пожалуйста, выйдите из машины, – попросил полицейский.
– Не могу.
– Почему?
– Мои ноги… я их не чувствую.
– Вам есть к кому обратиться за помощью?
– Да. У меня есть, – она запнулась, – есть муж.
– Вы можете позвонить ему?
– Не знаю…
– Пожалуйста, дайте мне его номер, я сам позвоню и попрошу его приехать за вами.
– Он в Киеве.
– А кому еще вы можете позвонить?
– Никому.
– Вызовите скорую помощь! – крикнул полицейский.
– Не надо, сейчас пройдет.
– У вас так бывает?
– Да…
– Но мы обязаны вызвать скорую.
– Мне нужен адвокат? – спросила Лена.
– Думаю, да.
– Хорошо, я сейчас позвоню адвокату.
Семьи Хованских и Андруховичей объединяла давняя дружба. Отец Димы познакомился с отцом Ильи при довольно забавных обстоятельствах: Семен Хованский стоял на остановке, когда дверь переполненного троллейбуса открылась и из нее выпал мужчина с портфелем. Мало того что он шлепнулся в большую лужу, так еще порвал брюки.
Это был следователь Павел Андрухович. Осмотрев себя, Павел расстроенно сел на скамейку и едва не заплакал. Семену стало жаль ровесника, на правой руке которого не было мизинца и безымянного пальца. К тому же он хромал. Хотя, возможно, это от падения. Как выяснилось позже, он хромал в результате ранения.
– Привет, – сказал Семен, приближаясь. – Помощь нужна?
– Отстаньте, гражданин!
– Я живу рядом, могу дать брюки. Не ахти какие, но целые.
– Не нужны мне ваши брюки!
– Чего ты так? Ты же воевал…
– Ну воевал, а вам что с этого?! – Павел окинул его недоверчивым взглядом.
И было чему не доверять – и года не прошло, как закончилась война, все бедно одеты, а тут красавец в макинтоше и шляпе.
– Да вообще-то ничего. – Хованский сел рядом. – Небось, сидишь и думаешь, мол, этот франт – жулик, заведет меня в подъезд и отберет портфель.
– Да, я хорошо знаю, как такие вот, – он окинул Семена презрительным взглядом, – обдирают доверчивых граждан как липки!
– А ты где работаешь?
– В Караганде!
– Ну и дурак! – бросил Семен, вставая.
И тут к остановке подошла женщина с девочкой.
– Сенечка! Ой, мне уже сказали, что ты вернулся! Живой! – Она крепко обняла Хованского и заплакала. – А мой Степка погиб в сорок четвертом. Говорят, тебя ранило? А теперь как?
– Как-как! Зажило как на собаке.
Семен садился в троллейбус, когда кто-то потянул его за рукав. Это был Павел.
– Прости, что обидел. Помоги мне, а то я пропал… Да и брюк у меня больше нет.
Семен спрыгнул со ступеньки.
– Я не обиделся. – Он протянул руку для пожатия. – Хованский Семен, разведка, Второй украинский фронт.
– Павел Андрухович, пехота, Второй украинский. Так ты макинтош из Будапешта привез?
– Из него самого. И шляпу тоже.
Об их дружбе ходили легенды, к ней ревновали жены, и такие же крепкие отношения связали их сыновей.
Илья позвонил, когда Дима уже отвез Катерину в клинику и ехал домой.
– Ты можешь говорить? – спросил Илья.
– Да.
– Тут такая проблема…
Илья в нескольких словах рассказал о случившемся.
– Она изуродовала машину? – переспросил Дима, выслушав Илью.
– Да.
– Это слишком! Почему она мне не позвонила?
– Сказала, что не хочет тебя тревожить.
– Несуразица какая-то! Где она сейчас?
– Дома, спит. С ней моя племяша.
– Эти люди подают в суд?
– Да.
– Послушай, я не говорил тебе, но у Лены есть проблемы с психикой. Потому и ноги отнялись. Так уже было.
– Хм! Отлично, это сыграет нам на руку, нужно только получить заключение психиатра.
– Она не обращалась к психиатру. Вообще-то, последние полгода все было нормально. Не знаю, что сейчас спровоцировало…
– Ну как что? Девочка обозвала ее старухой. Я считаю, что Лена сделала правильно, этих малолетних сволочей пороть надо каждый день! Давай так: назначим психиатрическую экспертизу…
– Боже упаси! – перебил его Дима. – Даже не заикайся об этом!
– Как скажешь…
– Илюша, я не хочу, чтобы дело дошло до суда.
– Хм! Потерпевшие могут попросить большую сумму.
– Я готов заплатить.
– Хм! Хорошо, я займусь этим. Ты когда будешь в Харькове?
– Прямо сейчас выезжаю.
– Я позвоню завтра утром.
Дима позвонил жене – она не ответила.
Не заезжая домой, он помчался в Харьков.
Он приехал в три часа ночи. Лена вышла ему навстречу – бледная, резко постаревшая, сутулая. Она пошаркала к зеркалу, посмотрела на свое отражение и повернулась к Диме.
– Ты так молодо выглядишь, – сказала она. – Смотри, – она показала пальцем в зеркало, – я старуха, измотанная и никуда не годная, а ты такой молодой!
– Не говори глупости! Ты не старуха, ты просто устала! – Дима с трудом скрывал раздражение. – Что такого сделала тебе эта женщина?!
– Она сказала правду, – вяло ответила Лена, – она сказала, что я старуха. Да я и сама это знаю. Вчера полицейский спросил, сколько мне лет. Я ответила. А он с такой жалостью посмотрел. – Ее губы искривила горькая усмешка. – Я мечтала, что мы состаримся вместе, будем нянчить внуков, ездить на курорты, но все пошло не так. У меня больше ничего нет, ни тебя, ни будущего.
Она вынула из кармана телефон.
– Вот, теперь все будет у нее. – Она отдала Диме телефон и побрела в спальню. – Теперь я понимаю, почему ты не спишь со мной! – бросила она через плечо.
На дисплее было фото: Катя и он в торговом центре.
Дима тихо выругался и пошел в спальню: свернувшись клубочком, Лена лежала поперек кровати. Он сел на край.
– Лена, это не то, что ты думаешь. Эта девушка…
– Что эта девушка?! – Лена резко села. – Она носит твоего ребенка? – Она соскочила с кровати. – Я убью ее, слышишь?! А потом себя! Но я тебя никому не отдам! – Она выскочила из спальни.
– Лена, успокойся, у тебя снова может быть приступ. – Он остановил ее в коридоре. – Эта девушка носит чужого ребенка, она одинокая, она беженка, я ей просто помогаю!
– Помогаешь? – Лена выдернула руку. – Забеременеть помогаешь?! Врешь ты все!
– Нет, не вру! Я чуть не убил ее!
– Как это? – Лицо Лены потихоньку приобретало нормальное выражение.
– Чуть не наехал!
– Почему мне не сказал? – участливо спросила Лена.
– Не хотел волновать.
Лена потопталась на месте, а потом подошла к Диме и положила руки ему на плечи:
– Ты говоришь правду?
– Да, это правда.
– А ты ей ничего не повредил?
– Ничего, я успел остановиться.
– Ой, Дима… – Она убрала руки с его плеч. – Что же это я наделала? А кто это мог так нам нагадить?
– Не знаю, но у меня немало «доброжелателей», – горько усмехнулся он.
– Прости, я была сама не своя. Я вообще не могла себя контролировать.
– Что уж говорить… Я приехал, чтобы все быстро решить.
– Ой, ты же голодный! – воскликнула Лена и бросилась в кухню.
Она ставила на стол все подряд, пока он не остановил ее:
– Хватит, ночь на дворе! Я съем сыр с оливками.
Они съели по два бутерброда с сыром, закусили оливками и, взявшись за руки, как давние друзья, пошли спать.
Илья позвонил рано утром.
– Ты уже в Харькове?
– Да.
– Потерпевшие согласны все решить полюбовно.
– Отлично.
– Когда ты готов встретиться?
– Да хоть сейчас!
– Они тоже хотят побыстрее. В три подойдет?
– Подойдет. Спасибо.
– Не за что. Я сейчас сброшу на мейл, что они хотят. Там все – и моральный ущерб, и лечение собаки.
– Собаки?
– Ну да, у собаки лапа сломана.
– А моральный ущерб, нанесенный Лене?!
– Не волнуйся, мы все обсудим по пунктам и поторгуемся.
– Хорошо, жду звонка.
Илья арендовал офис в старом здании напротив театра имени Пушкина. Дима припарковался, и тут Лена схватила его за рукав и воскликнула: «Это они!»
Возле входа в здание стояли трое: высокий плотный мужчина лет пятидесяти в коротком пальто, невысокая упитанная женщина в пуховике и девушка в куртке, но без собаки.
Дима взял жену за руку:
– Я думаю, тебе лучше подождать в машине, послушать музыку. Я сам все сделаю.
– Нет-нет, я хочу посмотреть на людей, воспитавших такую сволочь. Только пусть они первыми войдут. Какого черта топчутся на холоде?! Нас, что ли, ждут? И чего эта дрянь пришла?
Троица будто услышала Лену и распалась: девушка села в машину, не битую, а родители вошли в здание.
Лена натянула перчатки.
– Вот теперь пошли.
Мужчина и женщина поздоровались с Хованскими довольно сухо.
– Итак, – начал Илья, – Борис Михайлович, Анна Петровна, Дмитрий Семенович, Елена Сергеевна! Прочтите, пожалуйста, соглашение, оно лежит перед вами, и после этого приступим к обсуждению.
Все, кроме Димы, надели очки.
– Надо же! – воскликнула Анна Петровна, снимая очки. – Дмитрий Хованский?
Она смотрела на Диму и улыбалась.
Он узнал ее, только когда она перестала улыбаться.
– Аня?
– Да, это я! Когда Илья Павлович назвал твою фамилию, я даже не подумала. А вот сейчас… Ты так мало изменился… Боже мой! – Она покачала головой. – Сколько лет прошло! Мы отдыхали вместе, – пояснила она мужу, – в санатории, в Одессе.
– Может, делом займемся? – вмешалась Лена.
– Простите. – Анна снова нацепила очки и уткнулась в бумаги.
Через полчаса все было закончено. Они вышли в коридор, и Лена потянула Диму к выходу, но он мягко высвободился, сказал, что на минуточку, и подошел к Ане.
– Как твои дела?
– Нормально. Боря, – сказала она мужу, – подожди меня в машине, а я перекинусь с Дмитрием Семеновичем парой слов.
– Хорошо.
Муж попрощался и пошел вниз.
– Дима, мы спешим! – Лена стояла у лестницы.
– Пожалуйста, подожди меня в машине.
– Ты уверен? – Глаза жены метали стрелы.
– Лена, пожалуйста!
Стуча каблуками, Лена побежала вниз.
– А она ревнивая, – прокомментировала Аня. – Я бы тоже тебя ревновала. Да, вот как в жизни бывает! Знаешь, я давно хотела тебя увидеть, но, конечно, не при таких обстоятельствах.
– Я тоже рад тебя видеть, Аня. – Он нервно сцепил руки. – Скажи, как Настя? Ты давно ее видела? Как она?
– Настя? Я тоже хотела тебя спросить, как она…
– Почему меня?
– Так она же к тебе поехала.
– Ко мне? Когда?
– Как когда? В том же году, где-то в начале зимы…
– В начале зимы? Постой! Как она могла ко мне поехать? У нее не было моего адреса.
– Ей Светка адрес дала, Светка несколько раз ездила в Харьков к Тарасу, мечтала, что он жену бросит. Говорила, что тебя видела.
– Врала она, я ее не видел!
Аня всматривалась Диме в лицо.
– Так ты ничего не знаешь?
– А что я должен знать?
– Она была беременна, от тебя.
Диме показалось, что его ударили по голове чем-то тяжелым.
– Я же сказал, Настя ко мне не приезжала!
– Дима, – Аня осмотрелась и взяла его за руку, – пойдем, сядем, ты что-то бледный…
Они сели на стулья, намертво прибитые к старому паркетному полу. Аня порылась в сумочке и извлекла из нее блистер с таблетками.
– Сердце? – участливо спросила она.
Дима плохо понимал, что она от него хочет.
– Это валидол, положи под язык.
– Не хочу.
Аня щелкнула фольгой и сунула таблетку в рот.
– А где Настя сейчас? – спросил он.
– Не знаю, я ее больше не видела. Я же думала, ты в курсе, думала, может, вы вместе…
– Нет, мы не вместе, последний раз я видел ее в тот день, когда розы принес!
– Ох, какие были розы! – прошепелявила Аня.
– В тот день Лена приехала, – продолжил он, – я не знал, что она приедет. Мы еще не были женаты, я хотел все рассказать Насте, хотел оставить Лену. Но все пошло не так! – Дима запнулся. – Все пошло не так! – Он ударил кулаком по колену. – Я любил ее, я и сейчас ее люблю, – дрожащим голосом произнес он.
– А она тебя так любила, ой как любила! Когда ты уехал, она слегла, ничего не ела. Врачи забеспокоились, прописали ей кучу лекарств. Она ничего не принимала, на глазах чахла. А что она беременна, я узнала осенью. Я тогда работала в спортивном интернате, тоже номенклатурном, и кто-то сказал, что Настю уволили, а она беременна. Я поехала к ней в общежитие – вот тогда и узнала, что это твой ребенок, она сама сказала. Знаешь, она была такая счастливая, говорила, наконец-то у нее будет родной человечек. И еще сказала, что Светка в Харьков ездила, что ты женился, что у тебя все хорошо.
– Ох, Светка! – в сердцах выпалил Дима.
Аня махнула рукой:
– Что теперь говорить? Это ж какой сволочью надо быть, чтоб такое сказать?! И кому?! Сироте! Настя уехала в Харьков в начале декабря. Точно! – Она подняла вверх указательный палец, и ее глаза расширились. – Тогда еще в Армении случилось землетрясение. И больше я ее не видела.
– Ты не пыталась о ней что-то узнать?
– Я? Нет, не пыталась, мы же не дружили. Так… встречались на собраниях…
– А я искал ее, столько раз в Сумы ездил! Узнал адреса всех детских садов, все обошел, меня гнали, а я лез. За идиота принимали. Я так хотел ее найти! – Его голос срывался.
– По каким это садикам ты ходил?
– По детским, конечно.
Аня прижала руку к щеке и покачала головой:
– Димка-Димка… Боже мой! Она работала не в обычном детском саду, а в номенклатурном, в спецсадике. О таких садиках нигде ничего. Надо же, как все получилось!
– А прописка? Про Настю в адресном столе ничего не было!
– Ты в Сумах спрашивал?
– Да.
– Она была прописана в Ахтырке, – скорбно произнесла Аня.
– В Ахтырке?! Не понимаю…
– А что тут понимать? Сирота, где прописали, там прописали. После детдома ее прописали в Ахтырке, в каком-то общежитии. Там она училась на повара, работала в спецстоловой, а потом ее направили в Сумы по просьбе одной сволочи.
– Какой сволочи?
– Заведующего детским садом. – Аня скривилась. – Премерзкий тип, снаружи партиец до мозга костей, а внутри та еще мерзота. Женат, дети, а сам такой бабник, такой хам! Глазки свинячьи, пальчики-сосисочки, губы жирные… Тьфу! Ты даже представить не можешь, что это был за человек, и он не только с Настей так… Говорят, не все ему отпор давали, многие спали с ним… Ох, она с ним натерпелась, особенно когда стало известно о беременности. Он напал на нее прямо на кухне, и она ему голову разбила сковородкой! И что? Он сказал, что застал Настю на горячем, что она продукты воровала! На Настю завели уголовное дело и уволили. И запретили работать по специальности. Она потыкалась, помыкалась, деньги проела, плюнула на все и удрала. И правильно сделала. Про нее забыли, да и дело, видимо, закрыли. Слушай! – воскликнула Аня, хватая Диму за рукав. – Я вот что подумала: позвоню в Сумы одной женщине, у нее были нормальные отношения с Настей. Может, она что-то знает. Только бы она жива была, она уже старая.
– Прошу тебя, сделай это для меня. – Дима смотрел Ане в глаза. – Все эти годы я думаю о Насте. Я живу потому, что еще надеюсь ее увидеть, эта надежда дает мне силы… Знаешь, я ездил в Сумы этим летом, гулял по городу, надеялся ее встретить.
– Мама дорогая, – прошептала Аня, и на ее глаза навернулись слезы. – Я сегодня же позвоню, а потом тебе сообщу. Ой, дай мне свой телефон, а то так и разойдемся.
Они обменялись номерами.
– А ты не хочешь поискать Настю в Харькове? Чем черт не шутит? – спросила Аня.
– Хорошая мысль.
– Ты уж не сердись на нашу дочку, – сказала Анна, когда они вышли на крыльцо, – Боря ее так избаловал, что сил моих нет. А у вас кто – сын, дочь?
– Пока никого.
– Ой, прости, я не знала.
– Конечно не знала. До свидания.
– Счастливо!
Дима пошел к машине – ее на месте не было. Он позвонил Лене – она уже была дома и посоветовала вызвать такси.
Но он не вызвал, а вернулся к Илье. Илья записал все, что Дима сказал ему о Насте, и пообещал навести справки по своим каналам.
Лена сидела на диване в гостиной, на журнальном столике стояла начатая бутылка мартини. Такая же бутылка валялась на ковре, и вокруг нее растеклось большое мокрое пятно.
– Ты что, все это выпила? – Дима поднял с пола бутылку.
– Ага, из горла. – Она окинула его хмельным взором. – Помогает.
Лена попыталась встать на ноги, но не смогла.
– А ты… а ты спроси, почему я пьяная. Спроси…
Дима потянулся к бутылке на столе, но Лена на удивление четким движением перехватила ее:
– Не-е… не трогай!
– Тебе будет плохо.
– Мне и так плохо.
Держа бутылку, она встала и, шатаясь, подошла к Диме.
– О чем ты говорил с этой… с Анькой? – Она заглянула ему в глаза.
– Давай я уложу тебя в постель, – предложил Дима.
– Нет, ты скажи, о чем вы говорили? О Насте?
Он кивнул.
По щекам Лены потекли слезы.
– Я так и знала…
– Пойдем в постель.
– Пойдем…
Он раздел ее, укрыл одеялом и сел рядом. Она схватила его за руку. Прижимая руку к груди, она беззвучно плакала.
– Это не я… – прошептала она. – Я не хотела…
– Чего ты не хотела?
– Плохого… Очень плохого…
Он сидел до тех пор, пока ее рука не ослабла. Он поправил одеяло и тихо вышел из спальни.
Илья позвонил через три дня.
– Привет. Ты где?
– Уже в Киеве, на работе.
– Я получил полную информацию.
Дима затаил дыхание.
– Должен тебя огорчить: Анастасия, или Настасья Палий, в нашем городе прописана не была, недвижимость не покупала, под судом и следствием не была, замуж не выходила, не болела, не рожала, не училась и не умирала.
– Это хорошо, – вырвалось у Димы.
– Да, это хорошо.
– Спасибо.
– Всегда рад помочь.
Дима хотел сунуть телефон в карман, но он снова зазвонил. Это была Аня.
– Привет.
– Привет. Ты узнала что-нибудь?
– Ага. В Харькове Настя останавливалась у Роксоланы Папановой, они из одного детского дома. Отчества та женщина не знает, а вот имя запомнила. И фамилию, потому что любит актера Папанова.
– А где живет эта Роксолана?
– Этого она тоже не знает. Тогда Роксолана жила в общежитии какого-то завода.
– Имя редкое, я попробую найти. Спасибо.
– А ты что-то узнал?
– Да. К сожалению, о Насте в Харькове ничего нет. Одно хорошо – она здесь не болела и не умирала.
– Ну, слава богу. Я верю, что ты найдешь ее.
Он тоже верил. Он позвонил Илье и попросил найти Роксолану Папанову.
Дима чувствовал себя на грани – два дня подряд он вел тяжелые переговоры по заключению очень важного договора. В то утро он приехал на работу очень рано – до окончательной встречи с заказчиками надо было обсудить с Юрой некоторые нюансы. Он вызвал Юру, и тут позвонил Илья.
– Ты не поверишь, но я нашел Роксолану Анатольевну Папанову. Такая дамочка на весь Харьков одна. Она работает на Роганском пивзаводе. Я уже говорил с ней, сказал, что разыскиваю Анастасию Палий по поручению заинтересованных лиц.
– И что?
– Спросила, сколько ей заплатят эти лица.
– За что?
– За вещи.
– Какие вещи?
– Настины. Ты не поверишь, но она их сохранила.
– Сохранила? А Настя? Где Настя?!
– Она расскажет тому, кто придет за вещами. Запиши ее телефон.
Поручив переговоры Яровому и выслушав тираду, что он круглый идиот, Дима вышел из кабинета и сообщил Юле, что срочно уезжает в Харьков.
Юля только глаза выкатила.
Да, было отчего – шеф мотается между двумя городами, как челнок, ему уже и билеты на самолеты-поезда не нужны. Встал с кресла – и вперед!
* * *
Дмитрий смутно помнил, как добрался до Харькова и до дома Роксоланы – он думал только о том, почему Настя оставила у нее вещи. И что это за вещи.
Роксолана открыла дверь только после того, как позвонила Илье и тот сказал, как Дима выглядит.
– А вы кто будете? Неужто родственник? – Она смотрела исподлобья.
– Нет, я не родственник, я друг Анастасии.
– Хорош друг! – Роксолана окинула его оценивающим взглядом. – Где ж вы были столько лет?
Дима вынул кошелек и молча протянул ей купюру в пятьсот гривен. Она смерила его оценивающим взглядом.
– Вижу, зря я суетилась.
Дима добавил такую же купюру. На этот раз она взяла деньги.
– Пошли, – она направилась к кладовке в торце коридора.
Включила свет и открыла дверь.
– Вот ее вещи. – Она сняла с полки картонную коробку из-под утюга, перевязанную тесемкой.
На полу стоял черный чемодан с ремешками, сильно потертый, на одном ремешке не было пряжки. Дмитрий хорошо помнил не только этот чемодан, но и тапочки Насти, выглядывавшие из-под кровати, и расческу, и чашку на тумбочке, и полотенце на спинке кровати.
– Такой же чемодан был у Насти, – сказал Дима, беря коробку.
– Да, верно, это мой, мы их вместе покупали, когда из детдома уматывали.
Коробка оказалась очень легкой.
– Это все?
– А что вы хотели? Все вещи Настя держала в камере хранения на каком-то вокзале, с ними ее в общежитие не пустили бы, у нас с этим строго было.
– А потом? Она забрала их оттуда?
Роксолана подбоченилась и уставилась на Диму:
– Мужчина, откуда я могу знать?! Говорю вам, это все, что осталось. Еще тапочки были, но их соседка по комнате стала носить, да они уже старые были. Рубашка ночная была, тоже далеко не новая. – Она раздраженно взмахнула рукой. – Вот что, идите себе, у меня дел много.
Дима сунул коробку под мышку и вынул из кошелька еще пятьсот гривен.
– Ну, что еще? – угрюмо спросила хозяйка, глядя на деньги.
– Расскажите о тех днях все, что знаете.
Взглянув на бумажку, она сказала:
– Пошли в кухню, нечего тут торчать. – И взяла деньги.
В кухне она предложила сесть, придвинула к Диме вазочку с печеньем, но чаю не предложила. Дима печенье не взял. Роксолана тоже села.
– Ваша Палий приехала ко мне в начале декабря восемьдесят восьмого, а не вернулась в день, когда землетрясение было в Армении. Она целыми днями где-то бродила, где – я не знаю, приходила только ночевать. Она была беременная, от кого – не говорила, да я и не спрашивала. – Она покосилась на Диму. – Не от вас ли?
Дима не ответил.
– Ну, дело ваше, – с насмешкой произнесла Роксолана. – Может, она к вам ходила?
– Нет, не ко мне.
– Ну, тогда не знаю, где она была. Думаю, ее загребли.
– В каком смысле?
– Да в прямом! Она ж была под следствием.
– Под следствием? Я об этом ничего не знаю, – солгал Дима.
– Ну, дело ваше… В тот вечер, когда она не вернулась, в общагу мужик приходил с милицией. Меня дома не было, только соседка. Сказали, что из прокуратуры, про Настю спрашивали, где она. Вещи ее требовали. Говорили, мол, знают, что она здесь. Соседка моя была девка тертая, чистая оторва, в колонии уже побывала, сказала, что Настя уехала, а куда – не докладывала. Письмо не отдала…
– Какое письмо?
– То, что в коробке. Сдается мне, оно вам написано.
Дима встал.
– Скажите, – он запнулся, – у вас есть фото Насти?
– Не, ни одного, я все детдомовские фотографии сожгла.
– Понимаю. Спасибо.
– Да не за что. Я все думала, Настя вернется, все-таки мы с ней как сестры были. Наши кровати всегда рядом стояли. Жалко, если с ней что случилось. – Выражение ее лица смягчилось. – Если найдете Настю, скажите, чтоб заглянула. Адрес запомнили?
– Я записал.
Дима взял коробку, попрощался и вышел из квартиры.
Он поставил коробку на заднее сиденье и сел рядом. Он ничего не чувствовал, ему казалось, что душа покинула его. Долго смотрел на крышку с изображением утюга советских времен, а потом открыл.
Сверху лежали зубная щетка, полупустой тюбик зубной пасты и почти использованный тюбик норкового крема для лица. Под ними он нашел набор открыток «Харьков» и тонкую папку, сложенную вдвое, чтобы в коробку влезла. В папке были рисунки. На них – его дом на Пушкинской, двор в разных ракурсах, его подъезд, на козырьке лежит маленький сугробчик, дворничиха тетя Нина расчищает лопатой дорожку. Это был двор конца восьмидесятых – сейчас он стал совсем другим. Были там и еще рисунки. Под рисунками лежал конверт, а в нем – письмо.
Адрес отправителя: Харьков, главпочтамт, до востребования, Палий Анастасии. Адрес получателя – его.
«Здравствуй, Дима! Как твои дела? Если ты получил это письмо, значит, мы не увиделись. Пожалуйста, не рви его, а дочитай до конца, это очень важно. Я приехала в Харьков, чтобы увидеть тебя и сказать, что жду ребенка, это наш с тобой малыш. Нет, не подумай, я никогда не предъявлю тебе претензий, никогда не испорчу твою налаженную жизнь. Я знаю, что у тебя все хорошо. Я рада за тебя. Я хочу встретить тебя, если повезет. Вот уже четыре дня я сижу в твоем дворе и рисую, хорошо, что не очень холодно, снег тает, солнышко светит, а то в мороз я бы не высидела. Меня согревает даже то, что я сижу в твоем дворе, там, где ты ходишь. Я познакомилась с вашим дворником тетей Ниной, она пускает меня погреться, угощает чаем. Жаль, что она глухонемая. Я не сказала, что ищу тебя, только то, что мне надо зарисовать ваш двор для курсовой работы, что он очень красивый. Она рада была это слышать. Не волнуйся, твоя жена меня не видела, но я ее видела, вечером, когда было уже темно.
А где же ты? Может, болеешь? Если так, напиши мне, я волнуюсь. У меня уже болит горло, я боюсь заболеть. Если б не малыш, я бы не боялась. Если я так и не увижу тебя, то завтра отправлю это письмо по почте. Надеюсь, оно не попадет в руки твоей жены. А если попадет, то я заранее прошу у нее прощения и обещаю никогда не появляться в вашей жизни. Я хочу, чтобы ты знал: ты сделал меня самой счастливой женщиной в мире, подарил мне большую любовь и ребенка.
Сейчас уже двадцать четвертая неделя, он сильно толкается. Сильнее всего, когда я рассказываю ему, как первый раз увидела тебя, как мы сидели на пляже, как ты подарил мне самые прекрасные розы на свете. Я рассказываю ему обо всех наших днях, их было всего четыре, но в них вся моя жизнь. Я купила открытки с видами Харькова, хочу, чтобы он хорошо знал твой город, я зарисовала твой двор и подъезд. Когда вырастет, он будет знать, что его папа самый лучший на свете. Я пишу «он», потому что не знаю, кто у нас будет, мальчик или девочка. Одни говорят, что мальчик, другие – что девочка. Но мне не важно, главное – это наш с тобой ребенок.
Дима, пожалуйста, напиши мне письмо и сообщи, куда я могу прислать тебе еще одно. Может, на твою почту до востребования? Я хочу, чтобы ты дал имя ребенку, и напишу, как только он родится. Напиши, хорошо? Конечно, я могу сама дать имя, но лучше ты. И было бы здорово, если бы ты писал ему письма. Тогда он будет говорить, что ему пишет папа, он будет произносить слово “папа”, а это очень важно для ребенка. У нас в детдоме был мальчик, он сильно болел, и никто не мог его вылечить, и вот он стал получать письма от папы – и сразу выздоровел. Письма писал дядя Рома.
Я каждый день думаю о тебе, разговариваю с тобой, рисую твое лицо. Только твой голос я не могу нарисовать. У меня нет твоей фотографии, пришли какую-нибудь, пожалуйста.
Вот и все, малыш уже не толкается, он спит, пора и мне ложиться. Завтра мы опять придем в твой двор и будем ждать тебя. До свидания. Настя.
P. S. Пусть твоя жена не волнуется, я никогда не буду вам мешать».
Он не сообщил Лене, что уже приехал в Харьков, – сказал, что приедет поздно вечером, и бросился к тете Нине. Он возлагал на встречу с дворником большие надежды. Ей уже далеко за семьдесят, но она еще работает, у нее отличная память, и она умеет читать по губам, надо только говорить медленно. Она знала по именам всех жильцов, помнила тех, кто давно умер или уехал. Помнила номера автомобилей, клички котов и собак, знала, кто когда мусор выносит. Дима читал, что у глухих память лучше, чем у обычных людей, – они концентрируются на том, что видят. И вообще, дворники знают то, чего не знает никто.
Вечером, без пятнадцати девять, он въехал во двор. В окнах квартиры дворничихи свет не горел, во дворе ее тоже не было. Он нажал кнопку звонка – у тети Нины звонок был особенный, он не звонил, а ярко мигал в коридоре, – но никто не открыл. Дима вышел во двор и хотел позвать ее, но тут же сообразил, что это глупо.
Он лихорадочно соображал, что же делать, как вдруг услышал скрип двери и обернулся. Из углового подъезда выскочил кот, за ним еще двое, а потом вышла тетя Нина. Она что-то несла в переднике, надетом поверх драпового пальто.
– Здравствуйте! – сказал Дима.
– Здравствуй, Дима, – довольно внятно произнесла дворничиха.
– Тетя Нина, мне нужна ваша помощь.
Тетя Нина жестом пригласила его следовать за собой. В ее переднике копошились пищащие котята. Она вошла в квартиру и показала рукой на дверь в кухню.
Дима сел на табурет, а дворничиха занялась котятами. Она быстренько устроила их в картонной коробке на куске старого одеяла и подсела к Диме – он уже положил на стол рисунки Насти.
Тетя Нина надела очки и взяла верхний рисунок.
– Нас-тя, – произнесла она, улыбнувшись, вынула из кармана блокнот и карандаш.
«Что нужно?» – написала она.
«Настя была здесь в начале декабря 1988 года. Вы помните?»
Тетя Нина закивала, как болванчик.
«Рисовала тут 4 дня, хорошая девочка».
«Когда вы видели ее в последний раз?»
Тетя Нина склонила голову набок.
«Землетрясение в Армении. В тот день», – написала она и показала на телевизор, стоящий на столе у окна.
И снова принялась писать.
«Я смотрела новости для глухих. – Она отодвинула занавеску и показала пальцем на что-то во дворе, вернулась к блокноту и дописала: – Настя села в машину твоей тещи».
И она медленно произнесла:
– Больше я Насти не видела.
Дима показал на фигурку на рисунке:
– Это вы?
Тетя Нина засмеялась и снова закивала. Потом взяла карандаш.
«Ты будешь продавать квартиру? Тут спрашивают».
– Пока нет.
«Чаю хочешь?»
– Спасибо, мне пора.
Дима попрощался и ушел.
Возвращаясь к машине, он набрал номер дяди Вали. Тот выслушал, не перебивая, а потом сказал:
– Землетрясение в Армении? Оно было седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. Она сидела в твоем дворе и после этого ее никто не видел?
– Нет, ни дворник, ни Роксолана.
– Что ты намерен делать дальше?
– Не знаю.
– Малыш, меня волнует все это, что-то здесь неправильно. Позвони мне, если еще что узнаешь, хорошо?
Он позвонил Лене. Она была дома.
– Что ж ты заранее не предупредил? Я только приехала с Шатиловки, ужина нет…
– Ничего, я пиццу куплю.
Он купил пиццу, но есть ему не хотелось – он думал только о том, что сказала тетя Нина.
Лена была голодна и сразу набросилась на еду. Дима съел один кусочек и молча наблюдал за женой.
– Я сегодня не обедала, – сказала она с набитым ртом, быстро прожевала, вытерла губы салфеткой и откинулась на спинку дивана. – Я сегодня столько сделала! Ты не представляешь! – В ее глазах сверкала радость. – На завтра практически ничего не осталось, только елку нарядить.
– Хорошо. – Дима провел рукой по столу. – Лена, я хотел поговорить с тобой…
– Давай я пока чай сделаю. – Она хотела встать.
– Потом. Это важный разговор. Это касается исчезновения одного человека.
– Какого человека? – испуганно спросила Лена.
– Насти. Той самой Насти.
– Она что, пропала?
– Да, пропала.
– И что я должна о ней знать? – Лена откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
Дима рассказал о посещении тети Нины и Роксоланы. О письме умолчал. Наступила долгая пауза.
– Скажи, Тамара Николаевна говорила тебе о том, куда повезла Настю?
– Ты что, чокнулся? Дворничиха все наврала! И вообще, милый, я что, должна помнить о том, что было двадцать восемь лет назад?! – Лена вытаращила глаза.
– Тетя Нина помнит.
– Твоя тетя Нина врунья, она еще не такие сплетни по двору пускала, старая дура! – Лена вскочила на ноги и схватила чайник.
– Значит, ты не видела Настю в нашем дворе? Она просидела в нем пять дней.
– Я не смотрю на тех, кто болтается по двору, у меня нет такой привычки. И я видела ее в сарафане, один раз, а ты говоришь о зиме! – Она наполнила чайник водой. – Я бы ее в жизни не узнала! И к маме в машину она не садилась, поверь мне! Вранье все это!
– Но Настю после этого больше никто не видел, – настаивал Дима.
– Моя мама Настю не видела – и точка! Надо же! – Она включила чайник и взмахнула руками. – Столько лет прошло, а старая карга помнит! Да она уже в маразме бьется! Дима, к чему этот разговор? Слушай, – она усмехнулась, – ты вообще понимаешь, о чем спрашиваешь? Ты еще спроси, что у меня было на обед в тот день! – Она дернула плечом и, скорчив обиженное лицо, пошла в ванную.
Лена солгала – она хорошо помнила тот день и то, что у нее было на обед.
Мама позвонила около часу дня и сказала, что ее пациентка, директор магазина обуви, получила дефицитный товар и ждет их у себя. Мама заехала за Леной на работу, и около двух они были в магазине. Они взяли по паре французских туфель и зимние ботинки папе и Диме, а потом зашли в ресторан перекусить. Лена уже доедала свою порцию, телячью отбивную с кровью, когда мама рассказала о жутком землетрясении в Армении. «Представляю, что там творится», – сказала мама. А Лена взяла и представила – у нее всегда было хорошее воображение, – и ее тут же стошнило. Мама повезла ее домой, и только они въехали во двор, как Лена увидела Настю. Она узнала бы ее в любой одежде. Настя сидела на скамейке и рисовала.
– Остановись у подъезда, напротив двери, – сказала Лена.
– Я поставлю машину на площадку.
– Высади меня у подъезда!
Лена выбежала из автомобиля, как только он остановился.
– Тебя опять тошнит? – спросила мама, войдя в квартиру. – Поехали в клинику, может, телятина была несвежая?
Лена взяла маму за руку, подвела к окну и показала пальцем на Настю:
– Это она!
– Кто?
– Настя! Мама, она приехала за Димой. Смотри, у нее живот!
Лена вскрикнула и прижала пальцы к губам.
– А ты не ошиблась?
– Нет, не ошиблась! Я буду умирать и ее помнить! Она причинила мне столько страданий! – Она схватила маму за плечи. – Прошу тебя, увези ее отсюда! Как угодно, но увези! Сейчас же! Дима сегодня возвращается из командировки! Мама, пожалуйста! Если он оставит меня, я убью себя!
– Успокойся, я все улажу.
Лена видела, как мама прошла мимо Насти, но вдруг вернулась и заговорила с ней. Потом села рядом, стала какие-то листы рассматривать. Вскоре они встали и пошли к машине. Вечером мама позвонила и сказала, что дала Насте деньги, что та очень обрадовалась и пообещала больше никогда не приезжать.
* * *
«Иди за мной». – Дима услышал голос Насти и оглянулся. Ее нигде не было. «Я тебя не вижу!» – закричал Дима. «Иди за мной!» Он пошел на голос мимо Антонины Денисовны – та смотрела на него и улыбалась. «Чего это она пропустила Настю? – подумал он, взбегая по лестнице на чердак. Низкая чердачная дверь открылась, и тот же голос позвал его к смотровому окну: «Не боишься?» – «Нет», – ответил он и вышел на крышу. Внизу раскинулось спокойное море, светило солнце, но его лучи не слепили глаза. «Полетели к нашей беседке», – сказала Настя. «Я не умею летать». – «Неправда, умеешь, ты просто не веришь в это, ты сейчас ни во что не веришь». – «Ты права, я уже ни во что не верю, а сейчас у меня хотят отнять последнюю надежду на счастье». – «Я пришла, чтобы помочь тебе». – «Разве это возможно?» – «Да. Поверь в то, что мы снова будем вместе, у тебя вырастут крылья, и ты полетишь». – «Любимая, мы будем вместе!» – воскликнул он. Легкий порыв ветра подхватил его и поднял высоко в небо. Он посмотрел на руки и вместо них увидел большие серо-белые крылья. «Настя, я лечу! Где ты?» – «Я здесь». Он увидел ее внизу, она стояла на краю обрыва и с восхищением смотрела на него. Ветер играл ее волосами. «Ты выше чаек!» – воскликнула она. Он взмахнул крыльями и спустился к ней. «Любимая, я так скучал по тебе!» – Он обнял ее. «Видишь, я уже не боюсь, – произнесла она, – это ты научил меня не бояться. Ты помнишь, как мы рассказывали морю о мечтах?» – «Конечно помню». Она коснулась ладонью его щеки, и он почувствовал тепло. «Ты веришь в то, что они сбудутся?» – спросила она. «Да, верю!» – «Верь в это всем сердцем, и мы снова будем вместе», – сказала она и стала вдруг отдаляться от него. «Настя, куда ты?! Вернись!»
– Вернись! – услышал он свой голос и открыл глаза.
За окном серело унылое утро, предпоследнее утро уходящего года, но ему оно казалось самым светлым и радостным – впервые за много лет он увидел во сне лицо Насти! Счастье какое! Может, это вещий сон? Но он сразу отогнал эту мысль, посмотрел на часы и быстро встал с кровати.
Киев стоял в пробках, и Дима целых срок минут добирался до торгового центра.
Он купил настоящую елку, елочные игрушки, шелковый халат и большую мягкую игрушку – Карлсона.
Дядя Валя уже сидел в палате. Кати не было, она ушла на какие-то уколы.
– О, да это я! – Он выхватил Карлсона из рук Димы. – Красавец мужчина в самом расцвете сил! – воскликнул дядя Валя. – Это мне?
– А кому же?
– Спасибо! – Дядя Валя посадил Карлсона на подоконник и погрозил пальцем у его носа. – Смотри, не улетай! – И он принялся распаковывать елку. – Хорошо, что маленькая, а то я боюсь лазить на стулья. – Елка была ему до пупа. – Сам я тут не справлюсь.
Дядя Валя уже смотался за сторожем, и оба пыхтели, засовывая ствол елочки в подобие маленькой безносой ракеты на трех ножках, устремившейся в потолок, а Кати еще не было. Дима нетерпеливо ходил по палате.
Дверь отворилась, и вошла Катя.
– Ой, красота какая! – воскликнула она. – А запах какой! Боже мой, елки только в детстве так пахнут!
– С наступающим Новым годом, Катюша. – Дима протянул ей пакет с халатом.
– Ой, спасибо… – Она вынула халат, и ее лицо расплылось в улыбке. – У меня такого красивого еще не было.
Дима краешком глаза посмотрел на часы.
– Вы уходите? – встревожилась Катя. – Так быстро?
– Да, я должен ехать в Харьков.
– Обязательно позвони мне, как приедешь, слышишь? – сказал дядя Валя, не отрываясь от кропотливой работы.
– Не волнуйся, позвоню. Катя, а ты поедешь домой на Новый год?
– Да, завтра поеду, Богдан Евгеньич разрешил.
– Это правильно, Новый год надо встречать с любимыми и родными. Будь осторожна.
– Я уже второго числа вернусь. Подождите! – Катя бросилась к тумбочке и извлекла оттуда пакет. – Это вам… У вас таких нет, у вас вообще нет ничего вязаного…
В пакете были вязаные носки.
Дима еще раз поздравил всех с наступающим праздником и уехал. Он ехал и думал о том, что у него действительно нет ничего вязаного. Что очень давно у него были вязаные носки, и свитера, и шарфики – да чего только не вязали его бабушки! Он все это любил, но Лена как-то незаметно куда-то подевала вязаные вещи, и с их пропажей из дома ушло что-то теплое, бесценное. Ушли неповторимый уют, тепло.
А сейчас вернулись.
