«Рони» вскарабкался на вершину дюны и повернул направо. И тотчас же, словно кто-то отдернул огромный занавес, возникли суперструктуры города желтых марсиан. Последние, в отличие от черных, сохранили на поверхности некоторое количество постоянных строений. Главным образом то были высокие, совершенно закрытые башни, снабженные редкими окнами. Перед этими конструкциями, метрах в тридцати — сорока от них, располагалась ярусами целая вереница наполовину врытых в землю небольших фортов. Довольно высокая, с несколькими входными воротами стена окружала собственно город.

Сли сказал что-то Рэю, и тот пояснил остальным, что нужно обогнуть город, так как в те ворота, которые располагаются с этой стороны, «Рони», вероятнее всего, не пройдет. Произведя заданный маневр, звездолет прошел под портиком и оказался в черте города.

Города, войти в который Поль решился не без определенных сомнений. По сути — в этом он был согласен с Бернаром, — о желтых марсианах они ничего не знали. Предательство по-прежнему представлялось возможным, поэтому, когда они, облачившись в скафандры, сошли на землю, он включил блокировочное устройство, закрыв тем самым вход в шлюзовую камеру для любого, кто не обладал секретом открытия люка. Они направились к ближайшей башне, в которой при их приближении широко раскрылась треугольная дверь, тотчас же, правда, снова закрывшаяся за их спинами. У Поля возникло безотчетное ощущение некоей ловушки — ведь до сих пор земля Марса была так к ним враждебна!

Они очутились в прихожей, от стен которой исходило слабое голубое свечение, затем вошли прямо в лифт, который тут же начал погружаться. Спуск длился минут пять и был весьма быстрым. Сли как мог отвечал на вопросы, но так как сам он знал черный диалект не слишком хорошо, а Рэй — и того хуже, многие вопросы остались без ответа уже в силу того, что их не удалось должным образом сформулировать. Они смутно поняли, что сейчас будут представлены некоему Совету, но что это за Совет — правительство, экспертный комитет или же академия, — так и осталось невыясненным. Они прошли в галерею, которая привела их к залу, где ожидали многочисленные марсиане. Едва они вошли, как с легким свистом откуда-то выскользнул и подъехал прямо к ним какой-то яйцеобразный аппарат. Они сели в него вместе с марсианами. Анаэна их покинула — ей нужно было с кем-то повидаться. Рэй так и не понял, идет ли речь о ее родителях или о ком-то другом. Аппарат двинулся вперед со скоростью, которую трудно было определить, так как иллюминаторов в его стенах не имелось. Внутреннее устройство было простым и удобным и занимало весь интерьер. Ничто не указывало на какие-либо двигатели, и Поль предположил, что они находятся в зоне действия электромагнитного поля, «всасывающего» данный аппарат посредством соленоидов. Через десять минут они остановились у какой-то станции, затем снова двинулись в путь и прибыли на «вокзал», где пересекались несколько линий. Там они вышли, проследовали по галерее и оказались в городе.

То была просторная и, судя по всему, искусственная пещера значительно меньших, нежели пещера черных марсиан, размеров. Она имела эллиптическую форму и, должно быть, достигала нескольких километров в своей большой оси и трехсот или четырехсот метров в высоту. Почти вся она была занята фруктовыми садами, в которых змеились реки. В двух точках эллипса высились своего рода башни (или скорее колонны, так как они упирались в свод) метров в пятьсот диаметром. Они выглядели так, словно были высечены прямо в скале, и были снабжены окнами и балконами. Сли указал на ближнюю: Анак, затем на дальнюю: Энак. Из последовавших объяснений Рэй разобрал, что данный грот является одной из основных резиденций желтых марсиан, и что две эти колонны представляют собой два города. Энак был административным и артистическим городом, Анак — городом научным и столицей. На земле, между рядами красных и зеленых деревьев, пробегала целая сеть путей, по которым циркулировали открытые трамваи, монорельсы. Пока они осматривались, парочка таких трамваев на весьма приличной, от шестидесяти до восьмидесяти километров в час, скорости пронеслась к ближайшей станции. Вся эта перспектива была освещена тусклым голубым светом, вызывавшим небольшую резь в глазах и не слишком, по мнению Бернара, подходившим для обеспечения фотосинтеза растений. Легкие планеры летали на умеренной скорости и садились либо на землю, либо на балконы городов. На реплику Луи, заметившего, что ему представляется не слишком очевидной целесообразность их использования в столь ограниченном пространстве, Сли ответил, что это всего лишь спортивные планеры, но есть и другие, очень быстрые, которые летают в больших туннелях, соединяя желтые города.

По приглашению своего гида они сели в один из легких трамваев и направились прямиком в Анак, где длинный лабиринт коридоров и подъемников в конечном счете вывел их к залу, в котором должен был собраться Совет. То было просторное помещение, украшенное панно, представлявшими, судя по всему, древнюю жизнь на Марсе. Здесь можно было увидеть морские пейзажи, прерии, по которым бегали неизвестные, но очень похожие на земных животные. Были тут и городские виды, удивительно напоминавшие некоторые человеческие агломерации; в частности, одна из них, представленная в виде зарисовки города с высоты в несколько сотен метров, вполне могла сойти за Париж с его большой центральной площадью в форме звезды и ажурной металлической башней. В глубине зала, под белоснежным потолком, ожидали своих владельцев тридцать восемь металлических стульев, снабженных мягкими подушками. Перед каждым из них стоял небольшой столик из серого металла.

— Мы прибыли раньше времени, — заметил Бернар.

Не успел он произнести эти слова, как послышался легкий скрип, одна из стен раскололась надвое, и из образовавшегося таким образом проема появились тридцать семь персон. Первые пятеро были старцами, которые заняли пять сидений, стоявших немного в стороне. Затем шла смешанная толпа из мужчин и женщин; последней вошедшей оказалась Анаэна. Один из стульев оставался незанятым, и тогда Сли отделился от их группы и сел на него.

— Ну и дела! — шепнул Бернар Ингрид. — Похоже, мы спасли крупную шишку. Ты только посмотри, с каким важным видом восседает на своем стуле Анаэна! Я чувствую себя так, словно мне предстоит сдавать экзамен перед крайне строгой комиссией.

Ингрид прыснула со смеху.

— Замолчи!

Один из старцев заговорил, не вставая со своего места. У него был красивый голос, степенный и полный, медленные и преисполненные достоинства жесты.

— Люди планеты, которые мы называем Злой, и которую сами вы именуете Землей, от имени всей нашей расы и наших союзников, я желаю вам приятного пребывания в нашем древнем городе. Мы благодарим вас за спасение той, которая, несмотря на свою молодость, является одной из надежд нашей науки, — Анаэны.

Он говорил медленно, тщательно выговаривая слова; Рэй переводил его речь на французский. Старик продолжал:

— Пока что мы еще не можем обмениваться мнениями и представлениями, так как говорим на языке, который чужд всем нам, поэтому, вместо того чтобы продолжать пустые дискуссии, мы решили заняться изучением вашего языка. Вам же, если вы еще нас не покидаете, думаю, будет полезно выучить наш. Сли и Анаэна сообщили мне, что вы — ученые с Земли, и полагаю, нам будет небезынтересно поделиться друг с другом мыслями. Здесь у вас будет полная свобода действий. Вас я прошу лишь соблюдать наши обычаи, какими бы странными они вам ни казались; мы же, в свою очередь, будем с уважением относиться к вашим. Жить вы будете здесь, в Анаке, во дворце Науки. О материальной стороне вашего размещения позаботятся Сли и Анаэна. Уже завтра, если вы не против, мы приступим к изучению наших языков.

Во время этой речи Рэю пришлось несколько раз просить старика повторить другими словами непонятые ему фразы. План работы показался им здравым, так что никаких возражений не последовало.

Спустя полтора месяца Рэй, Сиг, Бернар и Ингрид, обладавшие определенной предрасположенностью к изучению языков, болтали на местном диалекте уже достаточно хорошо для того, чтобы самостоятельно разобраться с любой проблемой. Поль и Элен немного отставали, Луи же, к его огромному стыду, испытывал в этом плане серьезные трудности. Анаэна, Сли и почти весь Совет говорили по-французски медленно и несколько упрощенно, но вполне понятно. Земляне поселились практически на самой вершине Анака, в веренице комнат, выходящих на общий балкон, откуда открывался прекрасный вид на предместья. Комнаты были обставлены просто и элегантно: удобные кресла, легкий металлический столик да кровать, состоявшая из очень мягкого матраца и обычного одеяла. Здесь можно было не бояться ни малейшего изменения климата. По крайней мере в помещениях, так как вне их жара чередовалась со свежестью, что, по словам желтых марсиан, самым благоприятным образом сказывалось на растительности. Днем всю пещеру заливал насыщенный свет янтарного оттенка, ночь же была представлена голубым светом, столь удивившим их по прибытии. Комнаты, по желанию, в любой момент можно было погрузить во мрак. Двери не содержали никакой запорной системы, что, по мнению Бернара, являлось доказательством того, что марсиане не опасаются вмешательств в их личную жизнь. Немало времени ушло у землян на то, чтобы уяснить социальное устройство общество. Желтые марсиане оказались ярыми коллективистами. В частной собственности у них находились лишь предметы личного пользования: одежда, книги, орудия труда и т.д. Жилые помещения принадлежали государству, но каждый был волен занимать свое столько времени, сколько он пожелает там оставаться. Первоначально он был вправе менять меблировку и орнаментацию квартиры лишь после вынесения эстетическим комитетом разрешительного постановления, но уже давно, несколько тысячелетий назад, как уточнил Сли, эти комитеты перестали накладывать вето, преобразовавшись в собрание людей, проповедующих культ красоты во всех ее формах и стремящихся установить его повсюду. Безупречные формы теперь имели даже промышленные машины.

Единственное значительное ограничение свободы заключалось в следующем: ввиду не слишком большой численности населения (в данный момент, насколько понял Бернар, она составляла одиннадцать миллионов человек), каждый марсианин и марсианка были должны государству определенное количество рабочих часов в месяц. Обязанность Сли состояла в патрулировании на криоксе; Анаэна была ответственна за материально-техническое обеспечение школ. Помимо этого первый был скульптором, а вторая — геологом, скорее даже аэрофизиком.

По-прежнему — как факт биологический, но не легальный — существовала семья. Каждому, в его связях, была предоставлена полная свобода, однако многие предпочитали хранить верность одному спутнику жизни. Ребенку давали имя, сопровождавшееся упоминанием о том, что он является сыном такого-то или дочерью такой-то. Мальчиков таким образом звали по их собственному имени и имени их отца, девочек, опять же, по их собственному имени и имени их матери. По отношению к государству они к тому же обозначались серией номеров. Правительство было представлено рядом экспертных комитетов, которые подчинялись Совету «Тридцати восьми». В этот Совет входили выдающиеся умы планеты, избиравшиеся комитетами. Каждый марсианин мог войти в любой комитет — достаточно было лишь показать, что ты способен должным образом выполнять ту или иную специфическую работу. Но это не давало никаких социальных преимуществ, и многие достойные марсиане предпочитали заниматься исключительно своей профессией. Для власть имущих существовала дисциплина, которая становилась все более и более строгой, по мере того как человек поднимался по социальной лестнице. Член какого-либо комитета или совета мог на время уйти в отставку. В этом случае право на переизбрание он получал лишь через два года. Нарушившего регламент ждало незамедлительное и бесповоротное исключение.

— И это работает? — недоверчиво спросил Бернар, когда Анаэна изложила ему все эти факты.

— Да. Не забывайте, что мы пережили, пусть и в далеком уже прошлом, ужасные времена и не имели выбора. Если бы мы не сумели ужиться, поладить друг с другом, наш вид бы просто-напросто вымер. На днях вам покажут старые документы времен страха… И потом, у нас за спиной — миллионы лет обучения! Вначале Совет был правительством авторитарным и безжалостным, трезвым и жестким, поддерживаемым сильной и фанатичной полицией и располагавшим ужасными средствами принуждения, которыми, должна заметить, он никогда не злоупотреблял. По мере того как обучение совершенствовалось, то, что прежде было запретом, стало обычаем. Мы очень свободны, потому что ни один из нас не горит желанием совершать безрассудные поступки. Но для того, кому захотелось бы вести жизнь безумца, пребывание здесь быстро стало бы невыносимым, даже если бы мы не стали предпринимать против него никаких мер.

Они посетили несколько школ. До возраста, который соответствовал десяти земным годам, основное внимание уделялось физическому воспитанию. Кроме того детей обучали правильному владению своим языком, рисованию и моделированию, игре на музыкальных инструментах, вождению некоторых машин. От десяти до пятнадцати лет шла уже исключительно литературная фаза: они читали те произведения марсианских писателей, которые подходили для их возраста. Также они обучались азам науки и начинали записываться в самые разнообразные спортивные секции. От шестнадцати до двадцати лет шла научная фаза. Ученики в общих чертах знакомились с историей планеты и населявших ее рас, а также с основными вехами грандиозной космической авантюры. Помимо этого они обучались какой-либо профессии, одновременно продолжая читать классиков и заниматься музыкой либо тем или иным видом искусства. После двадцати лет они были вольны выбирать тот путь, который им нравился.

— Но сколько же лет вам, Анаэна?

— В ваших годах?

— Да.

Она произвела быстрый подсчет.

— Двадцать три.

— Вы выглядите гораздо моложе! Я бы не дал вам больше семнадцати!

— Мы развиваемся медленнее, чем вы, и становимся взрослыми примерно к тридцати вашими годам.

— Да вы просто какие-то монстры скороспелости! А какова у вас продолжительность жизни?

— Сто пятьдесят, сто шестьдесят, иногда сто восемьдесят лет.

— Вдвое больше нашей, ну и ну! Это расовая особенность или же следствие вашей науки?

— На этот уровень мы вышли благодаря нашей науке. Наши предки жили не более девяноста — ста лет. Вы можете расспросить об этом моего брата Лои. Он — биолог и просветит вас гораздо лучше, чем я. Но я думаю, что, если вы останетесь здесь, то проживете не меньше нашего.