Эпилог

– Значит, отец Дионисий, вернее, тот, кто носил это имя, предпочел совершить грех самоубийства, но не ввергнуть прихожан в ужас сообщением о том, что они исповедовались и причащались у священника-самозванца, – вздохнул Борис, ставя передо мной чашку с латте. – Хотя он позднее стал настоящим батюшкой.

– Да, – согласился я. – Никита Слонов искренне поверил в Бога и все последующие после аварии годы истово проповедовал христианские истины. Кроме того, он отдал все награбленные деньги на восстановление храма, на нужды церкви и прихожан, раскаялся во всем содеянном. Да, одно время он вел службу, не имея на то права, но потом стал иеромонахом. Настоятель, который постригал его, определенно все знал. Лже-отец Дионисий давно покаялся в обмане. Но он никак не мог сообщить правду пастве, это подорвало бы веру людей, могло отвратить их от церкви. И давайте вспомним, что в деле еще были замешаны матушка Ирина, Марфа Ильинична, Филипп Петрович. Нет, настоятель храма никак не мог предать свою историю огласке. Да и как признаться, что церковь восстанавливалась на краденые деньги? Поэтому он предпочел прыгнуть с колокольни.

– По-моему, его поступок нельзя считать суицидом, – сказал Борис, – священника вынудили так поступить.

Я сделал глоток кофе.

– Сегодня Евгений Протасов едет к высокому церковному руководству за советом. Думаю, его попросят не разглашать правду. Версия, что у батюшки на колокольне закружилась голова, случился инсульт, весьма удачна. Полицейский придумает объяснение тому, с чего вдруг отец Дионисий полез на верхотуру, ну… может, решил сам проверить, нужна ли реставрация звонницы…

– Что будет с Еленой? – поинтересовался секретарь.

Я поставил чашку на блюдце.

– Сложный вопрос. Пока ответа на него нет. За то, что она в детстве столкнула Максима с качелей и избила его, ее не привлечешь к ответу. Тем более, что и срок давности истек. А вот что делать со смертью отца Дионисия и Филиппа Петровича? Ведь именно Елена привела батюшку к Максиму. Но адвокат посоветует ей говорить: не знала, что задумал сын Елизаветы.

– Легко можно было догадаться, что озлобленный на священника Брякин приглашает его ночью на встречу отнюдь не для того, чтобы угостить чаем, – рассердился Борис. – Ладно, предположим, вызов и сопровождение отца Дионисия ночью к храму сойдет ей с рук. Но Филиппа-то Петровича она убила! Надеюсь, за это Горкиной ответить придется?

Я отвернулся к окну.

– Если Евгения попросят замять дело с самоубийством Слонова, то как объяснить, почему Горкина напала на Ветрова? Ее молчание могут купить обещанием свободы.

– Ясно, – нахмурился секретарь. – А Максим? Как его найти?

Я пожал плечами.

– Я говорил сегодня с начальником полиции, он своим звонком меня рано утром разбудил. Пока я спал, Протасов развил бешеную активность, но не преуспел. Брякин – человек-невидимка, он вроде и есть, но его нет. Нигде не прописан, официально не работает, не имеет кредиток, мобильного телефона.

– Вот уж воистину человек-невидимка, – согласился Борис. – Однако Анатолий Винкин умер. И подозреваю, без Максима тут не обошлось.

Я посмотрел на лежащую на полу Демьянку.

– Геннадий Палкин предупрежден о возможной опасности, его охраняют сотрудники полиции. И еще новость: Марфа Ильинична ночью умерла. На этот раз она и правда скончалась. Инсульт.

– Надо было ей не чай травяной, а таблетки пить, – вздохнул Борис.

В комнате повисла тишина. Я решил сменить тему беседы:

– Демьянка по-прежнему не может сидеть?

– Нет, – грустно ответил Борис, – все врачи, все академики-профессора в один голос твердят: здорова собака. И тем не менее…

– Странно, – протянул я и услышал звонок в дверь.

Секретарь пошел в прихожую, я погладил Демьянку по голове.

– Что же с тобой, а?

– Со мной? – раздался за спиной голос Николетты. – Со мной все прекрасно. Он тебе уже нажаловался?

Я повернулся к маменьке.

– Добрый день! Не думал, что ты так рано приедешь в гости.

– Эй, куда ставить-то? – спросил из коридора грубый мужской голос.

Меня охватило беспокойство.

– Ты не одна?

– Это не человек, – отмахнулась маман, – грузчик, вещи носит.

– Чьи? – испугался я.

– Мои, – ответила Николетта. – Тебе муж звонил?

– Твой? – уточнил я.

– Чей еще? – вскипела маменька. – Я развожусь…

– О нет! – испугался я, вмиг поняв, что в случае разрыва брачных уз о госпоже Адилье снова придется заботиться мне. – Владимир Иванович прекрасный человек! Второго такого не найти! Он тебя очень любит. Подумай, как плохо жить одной.

– И выхожу замуж, – продолжила Николетта.

– За кого? – похолодел я.

– За веселого человека. За такого, с которым не скучно. За Фреда. – Маменька заулыбалась.

Я лишился дара речи. Борис, наоборот, утратил свой дар корректно молчать.

– С ума сойти! Не делайте этого!

– За Фреда, – гордо повторила Николетта. – Мы с ним одной крови, он и я!

Теперь хорошее воспитание покинуло и меня.

– Ну да, Фред – это Маугли из дикого леса телевидения и мира фэшн-бизнеса.

– При чем тут мультик про Маугли? – спросила маменька, никогда не читавшая Киплинга.

– Вы меняете вежливого, обожающего вас и очень богатого супруга на не пойми кого? – продолжал Борис. – Опомнитесь! Это опрометчивый шаг!

– Мне Владимир хуже касторки надоел, скучный ужасно, – затараторила Николетта. – Вава, мы временно поживем у тебя. Потом, когда мой муж-зануда съедет из моего особняка, вернемся туда. Не смотри на меня так! По закону при разводе жене отходит половина всего. Молчать! Вава, купи шампанское, да не дрянь дешевую, которую сам из скупости пьешь. В гостевую, олух, вещи неси!

Последнее замечание адресовалось грузчику.

– Нет-нет, – поспешно возразил я, – с удовольствием отдам вам свою спальню, там на кровати прекрасный новый матрас.

Борис отвел глаза в сторону, а я продолжал улыбаться. Ни за что не расскажу маман, что пока сам сплю в гостевой. Мастер Сергей вроде наладил матрас, но я боюсь на него ложиться, а времени купить новый у меня пока не нашлось.

В дверь снова позвонили. Мы с Борисом одновременно вышли в прихожую, секретарь открыл створку. В холл вплыла Эмма Эмильевна Розалиус.

– Поскольку ваша собака продолжает стучать когтями по полу, мешая мне работать, я купила ей валеные сапожки, – объявила соседка. – Иди сюда, дорогая, надену их на тебя.

Демьянка послушно приблизилась к даме.

– Сядь и дай переднюю лапу, – велела соседка.

– Она не может сесть, – пояснил я, – у нее что-то с хвостом. Опускается на филейную часть, взвизгивает и вскакивает.

– Вы злой человек! Немедленно отведите несчастную к врачу! – возмутилась Розалиус.

– Побывали у всех светил, – пояснил Борис, – никто не может поставить диагноз.

– Да уж, кругом одни неучи! – отрезала Эмма Эмильевна и начала рыться в шерсти Демьянки.

Собака взвизгнула, Розалиус ойкнула.

– Так и знала! Вот она! Кнопка. Канцелярская. Запуталась в собачьей шерсти. Сейчас кнопки делают из пластика, но ножка у нее очень даже острая. Со мной похожая история была. Ужасно в одной паре туфель правая нога болела. Стольких врачей обошла – никто не помог. А потом сын рукой внутри туфли пошарил и нашел причину – там гвоздик торчал.

– Кнопка… – повторил Борис, глядя на ладонь соседки, где лежала розовая пупочка с остроконечным «хвостиком». – Просто кнопка? А нам такие диагнозы ставили! Например, нейрофасциальное воспаление мышечных волокон среднезадней поверхности обеих задних лап. И это еще не самое страшное. Но все смотрели хвост, и никто не глянул на… э… филей, а проблема была в нем. Просто кнопка, которая запуталась в шерсти? Не верю своим ушам!

– Ну тогда поверьте глазам, – велела Розалиус. – Вот он, ваш ужасный диагноз, у меня в руке.

– Почему никто из ветеринаров не додумался порыться у псинки в шерсти? – недоумевал я. – Надо же, Демьянку обследовали на разных аппаратах, и ни один не заметил кнопку!

– Да потому, что все доктора исследовали только хвост, – подытожил Борис. – Исключительно хвост. И ничего, кроме хвоста.

– Эй, ты уронил мой кофр! – заорала Николетта. – О боже, мир состоит из ленивых кретинов, представителей племени попоруких мутантов!

Эмма Эмильевна попятилась.

– Все, я удаляюсь… Иван Павлович, деньги за войлочные сапожки, всего-то семьдесят тысяч рублей, занесете потом, чек в пакете. Псинка не должна снимать обувь днем. Да и спать тоже в ней пусть укладывается.

– Сколько стоят валенки? – подпрыгнул Борис.

– Сущую ерунду, – отмахнулась Розалиус. – Уже сказала – семьдесят тысяч. Весь набор. Четыре штуки.

– Зачем надо было такие дорогие покупать? Наверное, есть валенки намного дешевле, – остановил я Эмму Эмильевну.

– Разве можно покупать в подарок дрянь? – оскорбилась та.

– Так это презент! – обрадовался секретарь. – Спасибо. Но зачем тогда чек?

– Приношу вам дар, а вы оплачиваете, – объяснила Розалиус. – В Европе все так делают.

– Но мы живем не в Европе, а в России подарки отдают бесплатно, – заспорил Борис. – И за столь большую сумму, извините, валенки нам не нужны.

– Они необходимы мне! – рассердилась соседка. – Мне нужна тишина!

– А платить за это придется Ивану Павловичу? – окончательно вышел из себя секретарь.

Розалиус закатила глаза и удалилась, всем своим видом демонстрируя негодование.

– Где балбес грузчик? – заорала маменька. – Вава, рысью вниз к машине с вещами! Сию секунду найди лентяя! Живо!

Я вышел на лестничную клетку и медленно двинулся по ступенькам, проигнорировав лифт. До слуха долетал резкий голос маменьки, распекавшей всех и вся. Милые дамы, понимаю, что мой совет не будет вами воспринят серьезно, но все же рискну его дать. Всякий раз, когда вы открываете рот и начинаете кого-то ругать, знайте: злые, обидные слова характеризуют вовсе не того, в чей адрес вы их направляете, – они выдают ваш характер. Чем больше в вас хорошего, тем меньше плохого вы видите в других людях.

– Иван Павлович, – сказал Борис, догоняя меня, – хочу отдать Эмме Эмильевне валенки. Ведь мы не просили ее их покупать. Семьдесят тысяч за лапти для собаки? Это нонсенс!

– Лапти для собаки и даром нонсенс, – усмехнулся я.

– А кто вам звонил? – вдруг спросил секретарь.

– Когда? – не сообразил я.

– Ну, в самом начале. Кто вам сказал, что причину смерти отца Дионисия надо искать в деле пропавшего мальчика Максима? – уточнил Борис.

– Не знаю, – признался я. – Мы с Протасовым думаем, что это был сам Максим. Он ухитрялся следить за всем, что происходит в Бойске.

– Как? – удивился помощник.

– И снова ответ отрицательный – понятия не имею, – сказал я. – Или… Черт возьми, Елена! Брякин с ней регулярно связывался, и она ему сообщила, что Катя наняла детектива Ивана Павловича Подушкина. Сыну Елизаветы очень хотелось, чтобы вся история вылезла наружу, поэтому он мне и позвонил анонимно. И как я раньше не догадался?

– Странно, что Максим, желая открыть всем правду про отца Дионисия, не пошел в «Желтуху», – удивился Борис. – Сей листок заплатил бы ему…

Договорить секретарь не успел – у меня затрезвонил мобильный.

– Вава! Вава! – заверещала из трубки Николетта. – Скорей домой! Живей! Со всех ног несись!

Голос у маменьки звучал так странно, что я полетел вверх по ступенькам, перепрыгивая сразу через четыре. Ворвался в квартиру и увидел Николетту, которая уставилась в телевизор.

– Вава! – закричала матушка. – Про тебя в программе «Скандал недели» говорят, слушай!

Я рухнул в кресло. Я и «Скандал недели»? Это просто невозможно.

Через полчаса сидевший около меня Борис шепнул:

– Иван Павлович, вы как?

– Нормально, – тихо ответил я. – Посчитал, сколько раз меня назвали дураком. Получилось двадцать пять.

– Максим не пошел в «Желтуху», а обратился в телепрограмму, – протянул Борис. – Добился своего, рассказал-таки все про отца Дионисия. А заодно решил нагадить вам и Протасову. Надо немедленно звонить владельцу канала, пусть его корреспондент расскажет, где встречался с убийцей.

– Пресса не выдает информаторов, – пробормотал я, – Максима они ни разу не показали, только голос его все слышали. А вот мне, похоже, в ближайшее время лучше не высовываться из дома – мое фото демонстрировали постоянно.

– Теленовость живет один день, – утешил меня Борис, – завтра посудачат и забудут.

– Вава! – завопила маменька. – Отправляйся срочно в ресторан «Лермонтов» и забери там мой заказ. Вечером у нас суаре!

– Ты хочешь устроить вечеринку? – уточнил я.

– Конечно! – ликовала Николетта. – Мой сын телезвезда! Прибегут все – Кока, Мака, Зюка, Мока… Человек пятьдесят, думаю. Как здорово! Прекрасно! Фред восхищен! Он пригласит прессу! Я дам интервью! Расскажу, как сделала из…

Я стал отступать к двери и спешно ретировался из квартиры. На лестничной клетке меня догнал Борис.

– Иван Павлович, у меня есть к вам чудесное предложение. Давайте временно переберемся в ваш офис, а? Там много комнат, разместимся. А Николетта пусть останется в квартире. Полагаю, долго она там не проживет. С мужем она не разведется. Фред – ее временное увлечение. Он – как Демьянка. Помните, как ваша матушка целую неделю обожала собачку? И где теперь псинка? Живет у нас.

Мое дурное настроение растаяло без следа, я рассмеялся.

– Если проводить параллель между Демьянкой и Фредом, то маменька вскоре бросит Безумного, и он, родив одиннадцать детей, останется жить в моей квартире. Спасибо вам, Боря, отличная идея. Прямо сейчас устроим переезд в офис. Пойдемте, соберем вещи.

Я повернулся к входной двери и впервые не справился с обуревавшими меня эмоциями.

– Ну почему Николетта никогда не могла понять ни моего отца, ни меня?

– Иван Павлович, вы непременно встретите женщину, которая будет вас понимать, во всем поддерживать и всегда любить! – воскликнул секретарь.

Я молча вошел в квартиру.

Очень опасно встретить женщину, которая вас понимает, во всем поддерживает и всегда любит. Такая встреча заканчивается женитьбой.