Глава 35
Очнулся Слонов днем на широкой кровати, укрытый пуховой периной. С одной стены с потемневших икон на него смотрели торжественно-печальные лики святых, перед ними мерцала лампадка. В комнате висели полки с книгами, у окна громоздился письменный стол с раритетной чернильницей и томами в потрепанных кожаных переплетах. Большое кресло, накрытое старым клетчатым пледом, выглядело уютным. Тихо говорили «тик-так» ходики с двумя гирьками.
Никита сел, продолжая оглядываться. И в этот момент в комнату вошли старушка, женщина лет тридцати пяти и крепкий мужчина. Первая села на кровать, вторая застыла на пороге, дядька опустился в кресло и без обиняков заявил:
– Будем знакомы. Я Филипп Петрович Ветров. Ты находишься в доме матушки Ирины, вдовы отца Владимира. Сам-то кто?
– Музыкант, – пробормотал парень. – Никита Слонов.
– Расскажи нам, сынок, что случилось, – попросила бабуля. – Но сначала молочка теплого выпей. Коровка своя, хорошая, добрая.
Голос хозяйки дома звучал ласково, смотрела она на нежданного гостя с такой любовью, что Слон почему-то зашмыгал носом, а потом вдруг заплакал как маленький.
– Это ничего, даже хорошо, – загудел Ветров, подавая Никите полотенце. – На-ка, утрись. Это душа у тебя просыпается.
Матушка Ирина встала, обняла парня, прижала его голову к своему животу и тихо заговорила:
– Ну-ну, Господь управит. Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…
Никита сразу вспомнил знакомый с детства девяностый псалом, на секунду ему показалось, что рядом родная мама, и он совсем отчаянно разрыдался. Филипп Петрович, матушка Ирина и женщина помоложе сидели молча. Наконец истерика Слонова стихла, и он, совершенно неожиданно для себя, рассказал незнакомым людям всю свою жизнь. Признался в грехах, поведал о девках, выпивке, воровстве, о своей любви к музыке, о том, что случилось в клубе и ночью на дороге. Излив душу, Никита притих.
Матушка Ирина погладила его по голове.
– Правильно отец Дионисий сказал: не зря Господь тебя в живых оставил.
– Все умерли, – всхлипнул Никита.
– Нет, – неожиданно ответил Филипп Петрович.
– Что будет со мной? – испугался Никита. – Украденные деньги! Они в автомобиле, в мешке из-под мусора… Их там очень много! И драгоценности! Умерли не все? Кто остался жив?
Матушка Ирина сложила руки на коленях.
– Отца Дионисия и монахиню, которая, по твоим словам, взялась ему помочь с ребенком, мы тайно похоронили в лесу. Приятели твои все покойники.
– Времени их упокоить по-человечески не было, – подхватил нить рассказа Ветров, – я вашу машину вместе с их телами в карьер столкнул. Утром съездил в деревню Марково в церковь на литургию за упокой погибших душ записки подал. Машину Тарасова, на которой отец Дионисий ехал, в овраг носом загнал, получилось, будто Валерка с управлением не справился. Мы с матушкой Ириной к месту аварии на мотоблоке поехали. Думали, если там кто дышит, мы его в больницу оттащим. Жив лишь Тарасов был, он с места ДТП сам ушел, мы его, когда уже назад возвращались, на околице приметили, сидел на пне, с виду целый. Но про происшествие вообще ничего не помнит и говорит как-то странно, медленно очень. Домой его я отвел, жене сдал.
– Что теперь со мной будет? – запаниковал Никита. – Столько трупов! Меня посадят?
Филипп Петрович похлопал парня по плечу.
– Тебе кажется, что влип в неприятности, а у нас горе огромное, мы можем храм потерять. Слушай внимательно. Есть выход из положения…
Актриса прервала плавный рассказ.
– Вы уже все поняли?
– Могу предположить, что Никита превратился в отца Дионисия. Вот почему в библиотеке были детские православные книги – матушка Ирина обучала парня Закону Божьему. Думаю, парень кое-что помнил, знал, ведь ребенком ходил на службу, пел в хоре, но вдова решила с азов начать. Но как эта троица решились на подмену? Я не воцерковленный человек, но в моей голове не укладывается, как люди, которые громко говорят о вере и Боге, стоят на Литургии, бьют поклоны перед иконами, как они могли решиться на… У меня никак не подбираются сейчас эпитеты… Страшные поступки? Ужасные? Богомерзкие? Сбросить в карьер машину с телами? Похоронить отца Дионисия и монахиню без отпевания? По сути украсть ворованные деньги? У меня нет слов, чтобы оценить содеянное этими «верующими»!
Людмила грустно улыбнулась.
– Мы с вами похожи по эмоциональным реакциям. Услышав от Никиты его историю, я произнесла те же слова, что и вы сейчас, только еще прибавила: «И как ты можешь после всего этого служить в храме? Ты же самозванец!» Никита ответил не сразу, несколько мгновений он просто смотрел на меня, затем произнес:
– Некоторые люди убивают друг друга за одну монету и говорят, что делают это ради веры в Господа. Не мной эти слова были сказаны, другим человеком, намного более умным, чем я. Попробую тебе объяснить. Матушка Ирина невероятно любила мужа, после его смерти для нее главным делом в жизни стало сохранить храм, где служили предки супруга. После похорон отца Владимира вдова ни пила, ни ела, только молилась, потом поехала в Москву. Для нее посещение столицы было сродни подвигу, матушка боялась большого города, ее жизнь проходила вокруг мужа и церкви, и она ведь добилась своего: отца Дионисия отправили в Бойск. Трудно нам понять, какой удар по психике получила тогда женщина. Сначала долгая болезнь отца Владимира, его медленное угасание, смерть обожаемого супруга, угроза закрытия храма, путешествие в Москву и… Победа! Матушка вернулась назад счастливая, она сутками у икон стояла, Господа благодарила за то, что он помог ей церковь сохранить. И вдруг! Все рухнуло. На пороге ее дома возник парень с младенцем.
Никита неожиданно взял меня за руку.
– Я исповедую прихожан, среди них и те, чья душа вот-вот покинет тело. Давно заметил: незадолго до смертного часа у некоторых людей случается невиданный прилив сил, как духовных, так и физических. И в момент тяжелых испытаний у многих людей, как перед смертью, происходит такой же всплеск. Матушка Ирина, поняв, что храм в связи с гибелью отца Дионисия точно закроют, в секунду придумала план, как спасти церковь. Она мне потом говорила: «Озарение Господь послал!» Но думаю, что в момент, когда она приехала к месту аварии, у нее уже некоторое время развивалось психиатрическое заболевание. Поселившись с ней в одном доме, я сначала не понимал, почему женщина иногда ведет себя странно, думал, у нее характер такой, сложный. Но потом, через несколько лет сообразил, что к чему, и привез к ней психиатра, не сказав, что мужчина врач, она никогда бы в этом случае не пошла с ним на контакт. Как все психически нестабильные люди, матушка Ирина была уверена в своей нормальности. По указанию доктора я стал давать ей таблетки, говорил, что они от артрита. Болезнь развивалась медленно, посторонние ничего не замечали. Матушка-то всегда была сурова, немногословна, то, что она вообще перестала почти разговаривать, никого не удивило. Некоторые поступки, которые она стала совершать, люди считали свидетельством ее истинной веры и глубочайшей религиозности. Под конец жизни она самобичеванием занималась… Я видел, как она страдает, пытался помочь и понимал: матушка Ирина тяжело больна, недуг, вероятно, начал развиваться сразу после смети отца Владимира и набирал силу. В момент, когда матушка Ирина приняла решение заменить Никитой Слоновым отца Дионисия, она уже была психически больна. Потому как, будучи в здравом разуме, ни один воцерковленный человек подобного поступка не совершит. Что же касаемо Филиппа Петровича и женщины, которая тоже поехала к месту аварии… За пару часов до кончины матушка рассказала мне всю правду. Это не было ее исповедью, просто разговор, поэтому могу раскрыть информацию. Когда Филипп, матушка Ирина и еще одна тетка примчались на место трагедии, мужчина сразу вытащил из машины мешок с деньгами, с драгоценностями, посмотрел на все и тихо сказал:
– За все это богатство можно сто машин купить, а я на одну никак не скоплю. Знаете, матушка, я вам помогу. Молчать всю жизнь стану, во мне не сомневайтесь, я никому правду не расскажу. Ради нашего храма, ради веры все сделаю.
Он говорил, говорил, говорил… Матушке Ирине стало все понятно, она пробормотала:
– Филипп Петрович, вы точно купите себе машину.
Тетка, услышав эти слова, поняла, что Ветров станет владельцем автомобиля, и завела свое:
– И я молчать стану. Пусть меня режут, огнем жгут, все ради сохранения нашего храма вытерплю. Но у меня мечта есть! Сарайчик с индейскими курочками. Уж так они мне нравятся, уж так нравятся, уж так нравятся, но дорогие, заразы. Денег у меня совсем нет.
Никита посмотрел мне прямо в глаза.
– Понимаешь?
– Да, – кивнула я, – за машину и индейских курочек Филипп Петрович и тетушка были готовы на все. Только эта их готовность с верой в Бога ничего общего не имела. Понятно. Матушка Ирина была психически больна, а ее помощники алчные люди, которые прятали свою жадность за красивыми словами о спасении храма. Но ты? Как решился изображать из себя священника? Я не верующая, но все равно, где-то в глубине души теплится огонек: а вдруг Бог существует? И это «а вдруг» удерживает меня теперь от некоторых поступков.
Никита усмехнулся.
– Сначала я ни о чем не тужил. Обрадовался, что матушка Ирина меня спрятала. Я боялся людей, которых мы обокрали, найди они Слонова, не снести глупцу голову. Убили бы сразу. Я решил в Бойске годок пересидеть, потом уехать. Денег было очень жаль, но я понимал: спрятать их от жены священника не сумею. По поводу обмана прихожан не страдал, да и сколько их на службе стояло? Три старухи? Ну а потом… Телевизора в избе нет, стал от скуки библиотеку отца Владимира изучать. Жил когда-то такой святой человек Иоанн Крестьянкин, его один раз спросили: «А как тому, кто в середине жизни воцерковиться захотел, к Богу-то прийти? Тяжело ведь сразу Литургию стоять, дома молиться, акафисты читать?» Он ответил: «Зачем сразу все? Потихонечку начинается. Сначала «Отче наш» просто почитал, недолго оно. Потом в церковь зашел, свечку поставил… Сел на лошадку и тюх-тюх, пошла она неспешно». Вот и я так, неспешно. А когда глаза открылись, отправился к одному настоятелю монастыря, рассказал ему все, покаялся, совета спросил, получил его и вот каждый день прошу Господа меня грешного помиловать. Ты знаешь плохое, что я совершил, но ты не знаешь меру моего раскаяния.
Я решила задать ему последний вопрос:
– Не боишься – вдруг тебя кто-то окликнет: «Никита, привет!»
Лисонька вздернула подбородок.
– Он мне ответил: «Много сил вложено в то, чтобы храм существовал, и здесь, в глуши, я не опасался, что кто-то сможет меня узнать. Ведь родных моих в живых не осталось, товарищи по группе погибли, на свете остались только ты, Людмила, ну и, вероятно, Фред. Я знал, что мы живем в разных мирах, и считал, что Господь не допустит нашей встречи. Но человеку не дано узнать Божий Промысел. Не смею тебя просить никогда никому ничего не рассказывать об этом нашем разговоре. Решать, как поступить, только тебе одной. Почему я все перед тобой открыл? У меня на то есть веская причина, но тебе незачем знать ее. Прощай». И он повернулся, чтобы уйти. А я вдруг произнесла:
– Астральное тело холостяка…
Сама не знаю, почему эту дурацкую фразу вспомнила. Он остановился и снова посмотрел на меня.
– Помню. Стыжусь. Раскаиваюсь. Прости меня, Людмила! За все прости!
Поклонился мне в ноги и пошел по дорожке.
Я сказала ему в спину:
– Не открою твою тайну, не беспокойся. Никита, ты так изменился, не узнаю тебя.
Священник обернулся со словами:
– Никита Слонов умер на шоссе. Я отец Дионисий.
Грибанова оперлась локтями о стол.
– Парни из «Ронди Кар» никому не были нужны. Я никогда их родных не видела. Только у Гнома была мать, которая переживала, куда делся сын. Я неделю мучилась: как лучше поступить? Найти Надежду Марковну? Объяснить ей, что сын давно покойник? Наверное, ей станет легче. Ведь это ужасно – не знать, что с любимым человеком случилось. Но каково будет матери от известия, что останки ее мальчика валяются в старом карьере? Женщина наверняка пристанет ко мне с расспросами, откуда я узнала про аварию, помчится на место происшествия. И не сказать Надежде Марковне о судьбе Сергея подло, и сообщить невозможно. А вдруг она в Бойск поедет, узнает, кто такой отец Дионисий?!
Лисонька откинула упавшую на лицо прядь.
– Потом я решила поступить так: все же отыщу Надежду Марковну, представлюсь, скажу, что получила анонимное письмо, в нем изложена история об аварии, во время которой погибла вся группа «Ронди Кар». Поясню, что текст набрали на компьютере, место, где машина полетела в тартарары, автор послания не указал.
– Не самая хорошая идея, – критично высказался я.
Грибанова развела руками.
– Ничего лучше в голову не пришло. А в конце концов я не стала этого делать. Струсила.
– За ошибки некоторых глупых подростков их матери платят большую цену, – не выдержал я. – Скажите, правильно ли я понял: на месте аварии спешной «уборкой» занимались матушка Ирина, Филипп Петрович Ветров и еще какая-то женщина?
– Да, – после паузы ответила актриса.
– Имя последней вы помните? – ради проформы поинтересовался я, предполагая, что услышу: «Конечно, нет».
Людмила Олеговна взяла салфетку.
– Обычно я мигом забываю, кто есть кто, фамилии, имена с отчеством вылетают из головы. Но с этими людьми, с Филиппом Петровичем и Марфой Ильиничной, особый случай. Потому что так звали моих дедушку и бабушку.
– Марфа Ильинична! – воскликнул я.
– Верно, – подтвердила актриса. И вдруг резко сменила тему: – Иван Павлович, как вы относитесь к классической музыке? Слышали о квартете преподавателя Парижской консерватории Анри Деканье?
– Не только слышал, но и пытался – увы, безуспешно – достать билет на концерт, который на днях состоится в католическом соборе, – ответил я.
Лисонька подняла бровь.
– Имею на руках две контрамарки. Не желаете стать моим спутником? Одной идти скучно.
– Почту за честь! – воскликнул я.
– Договорились, – обрадовалась Грибанова. – Ваш телефон, Ванечка, у меня есть. Надеюсь, вы не разочаруетесь, познакомившись со мной поближе.
