Глава 20

Не успел я выйти из магазина, как позвонил Протасов.

– Иван Павлович, у меня тут убийство, правда уже раскрытое.

– Узнали подробности о смерти Филиппа Петровича? – спросил я.

– Нет, не о Ветрове речь, – ответил Евгений. – Помните, мне позвонили и сообщили, что Марфа Горкина напала на Елизавету Брякину? Мать Елены лишила ее жизни, ударив киркой по голове.

– За что? – поразился я.

– За все. Марфа много лет издевательства терпела и больше не могла, – мрачно ответил начальник полиции. – Вы не хотите подъехать?

Я перестроился в левый ряд.

– Уже направляюсь в Бойск.

– Жду! – донеслось из трубки.

Я нажал на педаль газа. Надо же, киркой по голове… Как-то не по-женски. Дамы предпочитают подбрасывать таблетки в кефир или подливать яд в кофе.

Телефон тихо звякнул, мне пришла эсэмэска: «Ванечка, уже еду к тебе, любимый». От неожиданности я проскочил перекресток на красный свет. Кто мог прислать мне этот текст? На данном этапе жизни я считаю себя свободным мужчиной.

Не люблю рассказывать о своей личной жизни, но сейчас уместно заметить, что осенью я прекратил отношения с одной дамой. Вернее, любовь потухла, и по обоюдному согласию мы расстались без всякой агрессии. Я вообще стараюсь сглаживать углы и сохранять дружбу с теми, с кем состоял в близкой связи и для кого стал жилеткой, в которую можно стенать и плакать. Послание «Ванечка, уже еду к тебе, любимый» никто из моих бывших отправить не мог, все они пишут иначе: «Ваня, немедленно приезжай, у меня проблема». Я быстро проверил номер, с которого прилетело сообщение, и увидел, что он скрыт.

Поразмыслив над ситуацией, я звякнул домой и задал Борису вопрос:

– К нам кто-то приехал?

– Нет, – удивился секретарь. – А должен?

Я рассказал ему о странном сообщении.

Борис отреагировал спокойно:

– Иван Павлович, ваше имя сейчас уже не так популярно, как в давние времена, но все равно не редкость. Некая девушка отправила жениху весточку, но случайно ошиблась номером. Бывает такое, в особенности, если у человека сенсорный телефон и толстые пальцы. Выкиньте ерунду из головы.

– Вы правы, – повеселел я. – И почему столь простая мысль не пришла в голову мне… Вы с Демьянкой когда к доктору поедете?

– Через час, – уточнил помощник.

– Сообщите потом, определил ли этот врач, по какой причине псинка сидеть не может, – попросил я.

– Непременно, – пообещал Борис.

Добравшись безо всяких приключений до полиции Бойска, я вошел в кабинет начальника.

– Хотите присутствовать на допросе Марфы? – спросил Протасов.

– Да, – кивнул я, – у меня есть к ней вопросы. Если, конечно, вы позволите их задать.

– В Бойске все намного проще, чем в Москве, – усмехнулся Евгений, вставая. – Мы находимся совсем близко от столицы, но порядки уже другие. Пошли.

Мы переместились в небольшую комнату. Я опустился на жесткий стул, хотел придвинуть его поближе к столу, но не смог.

– Привинчен, – пояснил Евгений. – Никому неохота по башке мебелью получить, в допросную разный контингент попадает.

– Знаю об этом, – вздохнул я, – чисто машинально попытался стул подвинуть.

Дверь открылась.

– Здравствуйте, Марфа Ильинична, – поприветствовал задержанную Протасов. – Парни, снимите с Горкиной браслеты. Вы же не станете на нас с Иваном Павловичем кидаться, ведь так, Марфа Ильинична?

– Она меня довела! – закричала Горкина и закашлялась.

– Воды принесите, – распорядился Протасов, – и чаю. С печеньем. Разговор будет не короткий. Марфа Ильинична, я вас понимаю.

– Не-ет! – зло выкрикнула Горкина. – Понять меня может лишь тот, кому тридцать лет дверь дома дерьмом мазали! Я просто сорвалась. Как увидела ее, скотину… Она стояла, глядела, моргала… а потом… руку мне протянула, типа «здрассти». Прямо потемнело у меня в глазах… схватила первое, что под руку попало. На беду, это кирка оказалась. И кто ее туда поставил? Там венику место.

– Марфа Ильинична, Елизавета постоянно вам гадости делала, но вы терпели, – «запел» Евгений. – Столько времени!

– Отец Дионисий, царствие ему небесное, – перекрестилась Горкина, – всегда говорил: «Елизавета больна, вам надо за нее молиться, не затевайте свару, пожалейте женщину. Господь забирает душу малыша лишь в том случае, когда понимает: вырастет ребенок и таких страшных дел натворит, что лучше ему сейчас, пока он безгрешен, к Богу уйти, у его престола ангелом стать, чем потом в аду за свои грехи гореть. Пожалейте Елизавету, она не понимает, что кончина Максима на самом деле благо. Молитесь за Брякину и терпите».

– Не думаю, что меня утешили бы слова священника, – признался Евгений. – Надо иметь особый склад мышления, чтобы относиться к потере сына как к благу.

– Я пыталась поступать так, как отец Дионисий советовал, – всхлипнула Марфа, – но когда тебе зимой в окно кирпич бросают, христианское милосердие куда-то испаряется.

Она перекрестилась.

– Наша семья испокон века верующая. Только дочь моя, басурманка, на литургию раз в году, когда на нее наору, ходит. Но под причастие ни в какую. Сколько ни прошу, лень ей накануне пару молитв прочитать.

– Понятно, – кивнул я. – Елизавета мстила вам с дочерью за сына?

Горкина взяла чашку.

– Дура она. А я еще глупее. Лизка вскоре после пропажи Максима в больнице оказалась. Я пирогов напекла, к ней прибежала, угощенье на тумбочку положила: «Ешь, соседка. Мне очень жаль, что мальчик пропал. Моя Ленка никак к этому не причастна». Так она пироги схватила и прямо мне в лицо запустила.

Марфа отвела за ухо прядь волос.

– Видите шрам? Тарелка о голову разбилась, меня осколком порезало. Крови было! Хорошо, что я в больнице была, сразу к хирургу отвели, тот швы наложил. А я Лизку утешать – до того, как она меня ранила, – пыталась, посоветовала: «Пусть милиция Содом проверит, может, Максимка туда направился. Фейерверк они целую неделю запускали. Вдруг мальчик там обретается? Вспомни, как Жанку в Содоме приветили. До сих пор ее мать вздрагивает».

– Содом? – повторил я.

– Вы не из наших, поэтому много чего не знаете, – снисходительно заметила Марфа. – Со стороны храма в Бойск незаконная дорога ведет, давно проложенная. Она узкая, в одном месте зигзагом крючится, прямо у карьера, из которого глину когда-то брали. Мне бабуля рассказывала, что в ее юности Бойск был богатой деревней. Мужики и бабы свистульки делали, игрушки. Брали из карьера глину, лепили, обжигали, раскрашивали и продавали. Посуду еще мастерили. Хорошо все жили. А после того, как Ленин царя скинул, пошли неприятности: то белые красных побьют, то красные белым в ответ накостыляют, в тридцатые годы мужиков посажали, потом война, народ на фронт пошел. Короче, не до свистулек стало, ну и захирел промысел, забыли все о нем, мастерство растеряли, а оно от отца к сыну передавалось, не по книжкам учились. Коренных-то жителей в Бойске, таких как я, у кого здесь поколения родились, сейчас и нет совсем. Теперь карьер, а он глубокий, аж голова кружится, оврагом считают. Если левее у Ведьминого поворота взять, в лесу раньше дом отдыха был от завода, забыла, как он назывался, рабочие там здоровье поправляли. Их обслуживали сотрудники, которые там и жили. От них никогда неприятностей не было – тихие, семейные. К нам в деревню ходили за молоком, творогом, детям брали, сами ели. Тогда в каждом дворе коров держали. Когда дом отдыха закрыли, работники его разъехались. В здании стали устраивать вечеринки. Ой-ой-ой, что было… На своих машинах гости гоняли как сумасшедшие. Сколько там аварий на Ведьмином повороте случалось!

Марфа поджала губы.

– Народ знал, что милиция хулиганами куплена, поэтому жаловаться бесполезно. Кто дебоши затевал? Не спрашивайте, я понятия не имею. Но нам житья не стало. Отец Владимир тот дом Содомом назвал, и прижилась кличка-то. Позднее Гришка Рубин в помещении клуб сделал, и туда местные побежали, парни и девки из окрестных деревень. Лет пять Содом в новом виде существовал, а потом шалман сгорел.

Горкина засмеялась.

– Милиция так засуетилась! Гришка им платил, чтобы от нас и других недовольных его прикрывали. А тут лишились менты своего сахара. Мы-то хорошо знали, кто красного петуха пустил, – Вадим Бузанов, отец Жанки. Хороший мужик, в церковном хоре пел, а девка у него с гнильцой выросла, в пятнадцать лет в Содом бегать начала, ее там приметили, предложили работу: плясать для посетителей. Знамо дело, родители ни о чем понятия не имели. Вечером дочь вроде спать ложится, и отец с матерью в постель. А шалава подождет, пока взрослые заснут, и в окошко – хоп. Утром тем же путем назад. Ну и доплясалась до большого пуза. Вадим в милицию с заявлением, мол, совращение малолетней. В отделении у него сначала бумагу брать не желали, а когда со скрипом приняли, Жанка вдруг сказала, что отец врет, клуб к ее ребенку отношения не имеет, изнасиловал ее какой-то солдат. А через два дня Содом заполыхал. Вот такая история. Но пожар случился много позже пропажи мальчишки.

– Но когда он исчез, вы подумали, что семилетний пацан решил посмотреть, как веселятся взрослые? – уточнил Протасов.

– Почему нет? – хмыкнула Марфа. – Сын Лизки не по годам развит был. А уж противный… Отец сыну внушал, что все люди созданы для прислуживания ему. Ленку мою Геннадий нанял, чтобы она Максиму в ноги кланялась. Дочка из-за барчука каждый день плакала, тот над ней издевался – то за попу ущипнет, то юбку ей задерет. Маленький совсем, а интересы уже взрослые. Умом своим гордился, дочку мою дурой постоянно называл.

– Если девочка находилась в такой ситуации, следовало ее от Брякиных забрать, – заметил я.

– Ага! – разозлилась Марфа. – И пусть ребенок в пять утра встает, километры до школы ногами в любую погоду меряет? Ну уж нет! Я своей балде твердила: Господь терпел и нам велел.

Горкина отвернулась к стене.

– Максим пропал, а Елизавета стала пакостить, – вздохнул я. – Почему именно вам?

– Винкиным и Палкиным тоже досталось, – скривилась Марфа. – Психованная эта им заборы подожгла. И небось, как и мне, стала бы дерьмо по избам мазать. Но они богатые были, собрались и смылись. А я нищая, некуда деться.

– Можно дом продать, – запоздало посоветовал Евгений.

– Никогда, – медленно, чуть не по слогам, произнесла женщина. И повторила так же четко: – Никогда. Здесь моя семья много веков жила, тут могилы дедов, прадедов, родителей. Я свою родину не брошу. И дорогих покойников не оставлю. Не выжить меня отсюда! Хотя Лизка чего только не делала, распоясалась вконец. Я в милицию-полицию сколько раз ходила, а толку? Поймать дерьмовку не могли. Много лет она хамила, потом перестала. Я на радостях молебен заказала за то, что Господь мои молитвы услышал и вразумил корову тупую.

– Подождите, пожалуйста! – остановил я ее. – Но в день, когда убили Филиппа Петровича, кто-то испачкал дверь вашей избы.

– Кто-то?! – подпрыгнула Горкина. – Не вопрос кто, Лизка, конечно! День рождения Максима был.

– Но, по вашим словам, Брякина перестала хулиганить, – напомнил я.

– Верно, – не стала спорить Марфа. – У нее циклами шло. Сначала во все тяжкие пустилась, опомнилась, утихла. А спустя годы, Ленка как раз школу заканчивала, снова Елизавета вразнос пошла: дверь у меня в дерьме, огород она ночью выкопала весь… Ой, подробности вспоминать не охота. Короче, обострение у сумасшедшей произошло. Некоторое время она разбойничала, затем прекратила. И так несколько раз. Сейчас у идиотки очередной припадок случился, несколько месяцев бесновалась.

– Почему она себя так странно вела? – поинтересовался Евгений.

– У нее и спрашивали бы! – заорала Марфа. – Ум совсем потеряла! Это Брякина Ветрова убила!

– Смелое заявление, – заметил Протасов. – На основании чего его делаете?

Марфа оперлась ладонями о стол и приподнялась.

– Ленка ее видела.

– Когда? – быстро спросил Евгений.

Задержанная опустилась на стул.

– Филипп Петрович позвонил, сказал: «Зайду к тебе чайку попить, поговорить надо». Я в погреб за медом сгоняла, воду вскипятила, кружки на стол поставила. Глянула в окно – Ленка моя у сарая. Я раму открыла и ну ее ругать: «Когда еще просила грядки закидать, а ты только сейчас из дома выйти соизволила, лентяйка. Чего застыла? Иди работай!» А она в ответ: «Мама, у нас на огороде только что Брякина была. Вон там, у кучи песка. Видела ее отлично, в дурацкой розовой куртке с перьями. Заорала на нее: «Вали отсюда!» Она и убежала». Одежонка как в куриных перьях, страшнее и не придумаешь, только Лизка такую дрянь дешевую могла напялить.

– Я видел, как дорожку у церкви Елизавета в темной одежде подметала, – вспомнил я.

– Ну и что? Значит, переоделась, – зашипела Марфа. – А тогда я тоже ее приметила и еще подумала: никак гадюка очередную гадость нам сделать собиралась, да Лена ее спугнула. Поняли, да? Лизка и прибила Ветрова, больше некому. Кого Елена в розовой куртке видела? Ее. Больше ни одного человека рядом не было. Гадюка старика поджидала.

– Откуда вы узнали, что Ветрова убили? – продолжал я недоумевать.

– Сорока по имени Райка на хвосте принесла. У нее подруга в морге уборщица, все слышит, – пояснила Горкина. – Прилетела ко мне незадолго до того, как Лизка, охамев, в мой дом постучалась, и затрещала: «Марфа! Новость! Нинка слышала, как врач говорил, что Ветрову спину проломили. Не от инфаркта он умер, не инсульт у него, убили деда».

Я посмотрел на начальника полиции. Похоже, ему надо менять техперсонал.

– Как получилось, что вы Елизавету киркой по голове ударили? – спросил Протасов.

Горкина с шумом выдохнула.

– Так уж объясняла. Я гладила себе спокойно, вдруг стук в дверь. Пошла открывать – Брякина стоит, улыбается мне. Улыбается! Да еще руку протягивает! У меня аж в глазах потемнело. У нас в сенях справа всегда веник стоит, чтоб грязь с ног обметать. Я, не глядя, черенок схватила и по башке Брякину тюкнула. Наподдала со всем христианским милосердием… Тут Ленка из туалета выскочила, за лицо руками схватилась.

Марфа потупилась.

– Кровь льет… Лизка что-то кричит… я видеть-слышать перестала… Потом на диване очнулась, рядом полицейские стоят.

– Вместо веника в сенях оказалась кирка? – уточнил я.

Марфа обхватила руками пустую чашку.

– Мотыжка такая, лопатка загнутая или тяпка, не знаю, как правильно обозвать… У нас такой инструмент киркой кличут.

– Интересно, а куда веник делся? – спросил я. – И кто на его место совсем другую вещь поставил?

Марфа неожиданно положила голову на стол и мерно засопела.

Протасов встал.

– Заснула. Все рассказала и успокоилась. Пошли в кабинет. Горкину потом в камеру отведут. Сергей!

В камеру зашел высокий лысый парень.

– Звали?

– Не буди ее, – велел полицейский начальник. – А когда проснется, отведи во вторую. Никого к бабушке не подсаживай. Возьми у Марины подушку, одеяло, дай Марфе Ильиничне. Суп ей принесите горячий. Как поест, вызывай Олега Борисовича, пусть в больницу ее везет, я ему все объясню. Понял?

Парень молча кивнул.

– Тяпку эту в сенях оставила Елена, – объяснил Евгений, когда мы вошли в его кабинет. – Никакого злого умысла у дочери не было. Она купила новую кухню, старые полки решила повесить в бане, в комнате для отдыха. Пошла в сарай, чтобы инструменты взять. Лена привыкла сама дрелью и молотком орудовать. Кирка ей понадобилась, чтобы сломать самодельный пенал возле плиты, его не жалко было. Дочь Марфы вышла в сени за киркой, и тут у нее резко живот прихватило. Ну прямо так, что срочно в сортир нестись пришлось, не медля ни секунды. У Горкиных давно туалет теплый есть, на двор не бегают, но санузел пристраивали к старой избе, поэтому вход в него из сеней, а не из дома. Понятно?

– Елена, боясь не дотерпеть, поставила кирку у створки и полетела к унитазу. Именно в этот момент заявилась Елизавета, на ее стук из дома вышла Горкина-старшая… – закончил я. – Трагическое стечение обстоятельств. Зайди Брякина на пятнадцать минут позднее, Марфе Ильиничне не попалась бы под руку кирка – Лена бы уже начала пенал ломать.

– Судьба любит пошутить, – мрачно вымолвил Евгений.

У меня в кармане запищал мобильный. Я вынул телефон и увидел эсэмэску следующего содержания: «Любимый Ваня, извини, задерживаюсь в дороге из-за пробки. Но до вечера приеду, я тебя не подведу». Письмо было послано со скрытого номера.

У Протасова тоже запищала трубка. Он прочитал сообщение, произнес: «Понятно», – и посмотрел на меня.

– Брякина к Марфе не со злыми намерениями пришла. Я себя спрашивал: «Зачем Елизавета постучалась в дом к женщине, которую преследовала не один год? По какой причине улыбалась? Руку ей протягивала?» Странно это. Ну прямо очень странно. Все объяснилось, когда эксперт в морге начал изучать одежду Елизаветы. В кармане ее пальто нашлась записка. Вот фото…

Начальник полиции дал мне свой телефон.

Я стал читать: «Лиза, хватит нам воевать. Вчера был день рождения Максима. Приходи сегодня, помянем мальчика. Я ошибалась насчет тебя. Теперь знаю, кто на самом деле хулиганил. Не ты это. Хочу тебя обнять. Твоя Марфа».

– Напечатано на пишущей машинке, – объяснил Евгений, – не на компьютере.

Я вернул Протасову сотовый.

– Ясно, почему Елизавета улыбалась, – она пришла мириться.

– Да только Марфа Ильинична понятия не имела о письме, – подхватил Евгений, – восприняла визит Елизаветы и ее улыбку как издевательство и хотела огреть нахалку веником, а под руку попалась кирка.

– Вы показывали послание Горкиной? – уточнил я. – Задавали вопрос, не она ли послала приглашение?

– Нет, конечно, – ответил Евгений, – сообщение о найденной записке пришло минуту назад, мы с вами одновременно получили эсэмэски. Однако я не исключаю, что все это придумано Горкиной, то есть она сама воспользовалась пишущей машинкой, чтобы пригласить Брякину.

– Думаете, Марфа спланировала убийство? – уточнил я. – Обставила дело так, словно случайно лишила Елизавету жизни? Мол, не хотела плохого, просто кирка под руку попалась…

Полицейский облокотился о подоконник.

– Нельзя исключать ни одну версию. Брякина делала гадости Горкиной. Вчера опять дверь ее избы дерьмом измазала. Марфа Ильинична не выдержала и решила избавиться от нее…

– Что-то тут не вяжется, – осторожно остановил я Протасова.

– Например? – осекся тот.

– Марфа описала, как Елизавета пришла к ней с радостной улыбкой на лице и протянула руку, – напомнил я. – Представьте себя на месте Брякиной. Вы в который раз пачкаете дверь Горкиных дерьмом, а потом, получив от той, с кем много лет на ножах, приглашение в гости с предложением зарыть топор войны, бегом несетесь к Марфе с намерением пожать ей руку? Я бы так никогда не поступил. Испугался бы, подумал, что это ловушка.

Евгений начал барабанить пальцами по столу.

– В ваших словах есть резон. Пожалуй, сегодня не стану Горкину трогать, пусть отдохнет. Завтра с ней побеседую.

Я встал.

– Мне пора домой. Но перед отъездом хочу задать пару вопросов Елене.