Глава последняя

Мастер Гу с грохотом вывалил передо мной кирпичи из тележки.

– Хочешь, я разобью их головой? – спросил он.

– Нет, зачем же, я вам верю, – с трудом вымолвил я.

– Мне нужно было сломать маленькую стену из двух кирпичей, чтобы добиться твоего доверия. Ты не хотел верить людям, – обиженно сказал учитель.

– И был прав. Кто-то же меня предал. – Я показал мастеру на свое окровавленное тело.

– Вот тебе целая тележка кирпичей. Будешь проверять всех…

– Учитель, посмотрите на меня. Я уже ничего не решаю, я плыву по течению…

– Hе иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если хочешь достичь берега. – Мастер Гу процитировал китайскую мудрость и исчез.

Я резко открыл глаза и дернулся, тут же замерев от болевых ощущений. Легкие наткнулись на ребра из-за глубокого вдоха, с которым я вышел из этого странного сна. Я по-прежнему ничего не видел, но вспомнил, что в камере со мной был Харбинец.

– Эй, ты живой? – задал я вопрос в неизвестность.

– Я не прощу себе, если твой голос будет последним, который я услышу, Дахай, – отозвался Харбинец.

Мы пролежали молча минут сорок, а может, больше. Выхода из сложившейся ситуации не виделось. Я понимал, что Харбинцу оставалось совсем недолго, а в таких случаях принято подводить итоги. Я спросил его:

– Скажи, а как ты стал таким жестоким?

– Жестоким? Это я-то жестокий? Ты посмотри на этот мир. Посмотри на эту страну. Этой стране не важна жизнь одного простого человека. А мне должна быть?

– Да.

– Тебе, Дахай, легко говорить. Ты, наверное, вырос в большом красивом доме, в большой доброй семье. Мама, наверное, готовила тебе ваш этот суп с говядиной и свеклой и читала на ночь сказки.

– Я рос в простой советской семье. Никаких изобилий, каждую копейку считали…

– Дахай… У меня было 4 младших сестры. Я возился с ними, пока родители пахали на заводе. Одна умерла, то ли от голода, то ли от инфекции. Других сестер куда-то отдали. Меня оставили, потому что я мог работать. Отец избивал и меня, и мать. Однажды он сломал ей лицевую кость, ударив горячей кастрюлей. Ожог на моем лице – это суп из той кастрюли.

Харбинец замолчал минут на двадцать, а потом вдруг продолжил:

– Я убил отца через три или четыре дня после той истории. В свой день рождения, кстати. Мне исполнялось 13.

– Как убил?

– Мы были с ним в погребе, я поджог солому, выбежал и закрыл снаружи. А он там остался. Потом мать умерла. Сестер не нашел. Думаю, их тоже затрахали где-нибудь до смерти.

– Скольких ты всего убил?

– Да фиг его знает. За жизнь-то?

– Ну да.

– 30–40, наверное.

Харбинец вдруг заорал от боли. Отдышавшись, продолжил:

– Я бы с удовольствием продолжил. Счастлив только тот, у кого есть власть править жизнями всех остальных. А если не ты правишь, то правят тобой. И в любой момент могут убить тебя.

– Ну вот, ты доуправлялся жизнями людей, теперь управляют твоей.

– Да. Не успел я дорасти выше. Помешал мне один шакал…