9

Она впустила сестру в кухню с заднего хода через внутренний дворик, так как не хотела, чтобы ту заметили. Тем не менее она была счастлива ее видеть и сразу поспешила подать ей стаканчик вина и тарелку пирожков с бычьим мозгом.

– Сильвин, я уже просила тебя не сваливаться вот так, как снег на голову. И скидывай ты свои вонючие тряпки!

Удобно устроившись за столом, собеседница только фыркнула в ответ:

– Ну что ты, Люс, они совсем не воняют. Это только тебе кажется, что они грязные, паршивые и плохо пахнут. Если б ты знала, чего мне стоило их перепачкать! Чтобы ходить по улицам с протянутой рукой, надо быть одетой достаточно скверно.

– Это точно!.. Почему ты так злишься?

– Я должна это делать, – огорченно ответила Сильвин.

– А тебя-то это дело каким образом касается?

– Никаким.

Люс свирепо уставилась на нее, сложив руки на груди.

– Тебе что, так нужно совать нос куда не следует?

Собеседница печально сгорбилась на стуле. Ее худое лицо приняло еще более унылое выражение. Люс снова заговорила, одновременно огорченная и рассерженная этими резкими словами:

– Напрасно ты огрызаешься! Если б я получила дар нашего предка, я бы извлекла из него совсем другое! Меня здесь больше не будет, чтобы вставать на рассвете и наполнять корзинки для других.

– У меня уже горло пересохло объяснять, что я его вовсе не получала! Никакая я вовсе не ясновидящая. Просто в голове у меня иногда появляются какие-то картинки. Там гнев, смерть, ненависть, – прошептала Сильвин.

– Но ты знала, что он придет.

– Я чувствовала, что кто-то должен приехать и что, возможно, я наконец буду прощена.

Сильвин не услышала, что Люс предлагает ей подлить вина, и сделала это сама, осушив стакан за пару глотков. Щелкнув языком, он прошептала – и в голосе ее слышалась та же досада:

– Я больше не такая глупая, вовсе нет, но вся ученость меня покинула. Как бы тебе объяснить получше… И если… Наконец, если после стольких лет отчаяния судьба наконец хочет дать мне возможность, вторую, последнюю… Столько совпадений, что надо быть полной дурой, чтобы по-прежнему считать их случайными. Такая путаница, что я уже просто теряюсь.

– Но ты же не отвечаешь за это! – почти выкрикнула Люс, заметив ужасную печаль на лице своей старшей сестры.

– О, напротив. У меня была горячая кровь и я не была недотрогой. Я очень любила мужчин, но теперь я состарилась. Тот, чье имя и чье лицо стерлись у меня из памяти, был таким красивым, таким молодым… От него пахло соломой… лошадью… Я должна продолжать до самого конца. Видишь ли, моя добрая Люс, многие сильно обольщаются, думая об аде. Он не клокочет с ревом глубоко под землей. Мы носим его в себе, этот жестокий огонь, который вечно будет пожирать нас. И не думай, что это все лишь бредни старой женщины.

Поднявшись, она уставилась на Люс своими ледяными голубыми глазами, взгляд которых вызывал у всех смущение, и произнесла:

– Благодарю за вино и угощение, дорогая сестрица. Видеть тебя мне прямо бальзам на сердце. Ты неплохо выглядишь. Когда он вернется?

– Не знаю, но сразу же извещу тебя.

Матушка Крольчиха сжала сестру в объятиях, отчего капюшон ее изношенной нищенской накидки съехал попрошайке на лоб.

– По правде говоря, от тебя не так уж плохо пахнет, – расчувствовавшись, сказала трактирщица. – Может быть… дать тебе несколько денье?

– Нет, моя хорошая. Мне нужно время. Надо, чтобы вернулся красавчик, который весь в кровище, и поскорее! Из-за него все наконец-то завяжется, но прекрасный убийца этого не знает.