Глава 33
6 августа. В Москву!

Пробило восемь часов утра – время, когда следовало разбудить Сталина. Иосиф Виссарионович лежал, не раздеваясь, поверх одеяла на правом боку, слегка подогнув ноги. Снял лишь только сапоги, которые аккуратно поставил подле кровати. Дышал он глубоко и ровно, слегка посапывая. Будить его было жаль. После секундного колебания Иван Александрович наклонился над Верховным и произнес:

– Товарищ Сталин, вы просили разбудить.

Иосиф Виссарионович пробудился мгновенно, перевернувшись на спину, спросил:

– Уже восемь?

– Так точно, товарищ Сталин.

– Скажите, чтобы приготовили к завтраку крепкого чая. Можно лимон, если есть.

– Распоряжусь, товарищ Сталин, – сказал Иван Александрович и вышел из комнаты.

Во дворе Серов встретил дежурного майора и передал пожелания Сталина. Выслушав, офицер немедленно заторопился к речке, где располагалась полевая кухня.

Позавтракали быстро, по-деловому. Серов прошел по деревне, проверил посты. Все были на своих местах. Предстоящий отъезд пока их не касался. Пограничники уйдут в самую последнюю очередь.

Подле забора стоял сталинский «Паккард». Возле него прежний шофер заботливо протирал светлой ветошью и без того чистые крылья. Машина сверкала как полированная.

Офицеры готовились к отъезду. Выглядели напряженными, явно нервничали, подобное состояние бывает лишь перед дальней дорогой. Их настроение выдавало лишь количество папирос, выкуренных больше обыкновенного. У грузовика по команде «вольно», спрятавшись в тени, стояло отделение автоматчиков.

Все готовились к отъезду. На станцию уже подогнали спецпоезд, и охрана, разместившись в теплушках, терпеливо дожидалась появления Верховного главнокомандующего. Следовало доложить, что все приготовления закончены и можно выезжать.

Уже шагнув в комнату Сталина, Иван Александрович увидел через оконце, как с речки тягач тащит полевую кухню.

– Можно выезжать, товарищ Сталин. Спецпоезд подошел.

Иосиф Виссарионович согласно кивнул, а потом спросил:

– Что вы дадите хозяйке за наше проживание?

Пожав плечами, Серов отвечал:

– Предложу сто рублей, думаю, что она останется довольна.

Иосиф Виссарионович неодобрительно покачал головой:

– Думаю, что этого будет недостаточно. Отдайте ей продукты, которые здесь остались, – показал он на чулан, где были сложены ящики с тушенкой, крупы, макароны.

– Хорошо, товарищ Сталин, – вынужден был согласиться Серов.

– А что у вас там? – показал Иосиф Виссарионович на картонные коробки, стоявшие подле чулана.

– Фрукты: апельсины, яблоки, груши…

– Оставьте ей и фрукты, – распорядился Верховный главнокомандующий.

Иван Александрович невольно нахмурился.

– Товарищ Сталин, хочу честно признаться, я ей ничего не хотел оставлять.

– Почему? – удивился Иосиф Виссарионович, с любопытством посмотрев на Серова.

– Когда мы этот дом для вас подбирали, так она никого не хотела пускать. Скандал устроила. На всю улицу кричала, дескать, при немцах полковник в моем доме жил, а сейчас какой-то генерал будет жить, а когда же я буду в своем доме жить?

Иосиф Виссарионович весело рассмеялся:

– А хозяйка забавная. Знаете что, отдайте ей еще и вино. Я видел в шкафу три бутылки.

– Хорошо, товарищ Сталин, – лишь вздохнул Иван Александрович.

– Значит, машина уже ждет?

– Так точно, товарищ Сталин, можно выезжать. Я вас провожу до станции, а потом поеду на аэродром и встречу вас в Москве.

– Договорились, товарищ Серов, – согласился Сталин и вышел во двор.

Минут через тридцать были на железнодорожной станции. Паровоз стоял на парах, тяжело отдуваясь, и ждал команды к отправлению. Оцепление разомкнулось и пропустило тяжелый бронированный «Паккард» к самому вагону в сопровождении грузовика с автоматчиками.

Иосиф Сталин вышел из автомобиля, улыбаясь. По его лицу было заметно, что поездкой он доволен. О чем-то переговорил с Ворошиловым, что-то сказал подошедшему Жданову и, кивнув на прощание Серову, стоявшему здесь же, на платформе, поднялся в вагон.

Загрузилась в вагоны сталинская охрана, вышедшая на перрон размять ноги; следом заторопилось снятое охранение, а когда на платформе осталось всего лишь несколько сопровождающих, паровоз отдал протяжный прощальный гудок и шумно потянул за собой состав.

Иван Александрович сел в «Виллис» и поехал в деревню.

Хозяйку он застал на огороде, собиравшую укроп. Увидев вошедшего Серова, она, слегка робея, подошла.

– Так это же Сталин в доме жил, – едва ли не шепотом проговорила она.

– Именно так, – охотно согласился Иван Александрович.

– Чего же он уехал?.. Я его совсем не выгоняю, пусть дальше себе живет сколько хочет… коли понадобилось. Ну погорячилась малость, с кем не бывает.

Иван Александрович сумел подавить улыбку.

– Я передам ваши слова товарищу Сталину.

– Обязательно передай. Там, в комнате, кто-то мой глиняный горшок разбил, я в нем молоко хранила. А еще миску расколотили… Так ты ему скажи, что я не сержусь, с кем не бывает. Мало ли чего! Пойду на базар, еще куплю, они нынче не такие дорогие.

– Сообщу непременно. Пойдемте в дом, – сказал Серов.

Прошли в комнату, по-армейски прибранную, чистую, уютную, на полу ни пятнышка. Иван Александрович подвел хозяйку к чулану с продуктами и сказал:

– Здесь крупы, мясо, колбасы, фрукты. Все эти продукты товарищ Сталин оставил вам… за причиненные неудобства и в благодарность за постой.

Хозяйка всплеснула руками:

– Мамочка моя, я такого добра сроду не видала. – С некоторым сомнением, очевидно услышав в словах Серова какой-то подвох, переспросила: – Так это все мне или как?

– Это все ваше до самой последней банки.

– Даже и не знаю, как и отблагодарить товарища Сталина, – расчувствовалась хозяйка. – У меня на огороде чеснок растет, самый лучший в деревне! За ним ко мне даже из соседнего села приезжают. Так я могу его надергать, вы ему передадите?

– Как-нибудь в следующий раз, – заверил Серов.

– А в следующий раз, когда у меня товарищ Сталин остановится, так я непременно этого чеснока ему в суп положу.

– Думаю, что товарищ Сталин останется доволен, – с прежней серьезностью продолжал комиссар второго ранга Серов. – Он любит острую кухню.

Попрощавшись с хозяйкой, Иван Александрович уехал на аэродром.

Ранним утром адмиралу Канарису доложили об уничтожении спецпоезда. По заверению командира летной эскадры, сбросившей бомбы, эшелон разлетелся на мелкие щепки. А то, что от него осталось, вспыхнуло мгновенно. Так что у Сталина и его сопровождения, находившегося в вагонах, не было ни малейшего шанса уцелеть.

Нужно было сообщить о случившемся Гитлеру, но Вильгельм Канарис медлил. Дважды он поднимал трубку с твердым намерением позвонить в рейхсканцелярию, но всякий раз что-то его удерживало – клал ее обратно. О произошедшем русские молчали, и это было странно.

Спешить с сообщением о смерти Сталина не следовало: не исключено, что в этот самый момент тот просто отлучился из поезда и наблюдал со стороны за его разрушениями. С минуты на минуту разведка должна будет или опровергнуть, или подтвердить гибель Сталина.

С момента бомбардировки как-то незаметно минуло еще два часа. Фронт русских, если верить заверениям командующих, тоже как-то незаметно притих. Не связано ли это затишье как-то со смертью Сталина?

Очень даже может быть…

В этом случае невероятным успехом следует наслаждаться в одиночестве. А затем пусть об этом грандиозном событии узнают и остальные. Достав из шкафа бутылку французского коньяка, адмирал Канарис налил в рюмку темно-коричневую благоухающую жидкость, пахнущую древесно-ванильными ароматами. Неожиданно дверь открылась, и в кабинет вошел Альфред Розенберг, рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий, с которым у адмирала сложились приятельские отношения.

– Не рановато ли для коньяка, Вильгельм? – спросил рейхсминистр.

– Имеется повод, – ответил адмирал Канарис.

– И какой же? – Альфред Розенберг устроился в кресле напротив.

Адмирал Канарис достал вторую рюмку и наполнил ее коньяком. Французы скверные вояки, но в винах они знают толк. Розенберг взял рюмку и вдохнул пряный аромат.

– Мне сообщили о том, что эскадра бомбардировщиков разбомбила спецпоезд, в котором ехал Сталин.

Рейхсминистр едва улыбнулся:

– У меня другие сведения.

– Какие же?

– Давайте включим радио.

Адмирал подошел к приемнику и повернул ручку. Комнату тотчас заполнил уверенный сильный мужской голос, четко выговаривающий каждое слово; говорил он на русском. Даже не зная слов, можно было понять, что диктор сообщал о чем-то значительном, о таком, отчего мурашки пробегали по коже.

– И что же он сказал? – спросил адмирал Канарис, когда голос смолк. – Кажется, вы знаете русский?

Рейхсминистр громко рассмеялся:

– Дорогой Фридрих, только не надо относить меня к русским шпионам. Наверняка где-то в ваших тайных архивах пылится мое дело и там сказано, что мой второй родной язык – русский! Вам ли не знать, что родился я в Ревеле, учился в Риге, а высшее образование получил в Московском высшем техническом училище…

Адмирал Канарис качнул головой:

– Я в курсе вашей биографии, образование вы получили по специальности инженер-строитель.

– Все так… А голос, что вы слышите, принадлежит диктору Юдке Берковичу Левитану, кстати, еврею… Фюрер как-то обмолвился, что первым, кого он вздернет на виселицу, когда возьмет Москву, будет именно Левитан.

Вильгельм Канарис хмыкнул:

– Судя по всему, кончина этого бедного еврея откладывается на неопределенное время. И все-таки, чего он там наговорил?

– А он сказал о том, что войска Шестьдесят девятой и соединения Седьмой гвардейской армии Степного фронта штурмом овладели Белгородом. И в этот же день после напряженных уличных боев был освобожден город Орел. И по приказу Верховного главнокомандующего Сталина в городе Москве в честь знаменательной победы советской армии будет произведен артиллерийский салют.

– Проклятье! – невольно выругался Канарис.

– Надеюсь, вы не позвонили в рейхсканцелярию, чтобы сообщить… так сказать, важную новость о кончине Сталина?

– Не успел, – глухо произнес адмирал.

– Хочу сказать вам по секрету, что фюрер в последнее время высказывается негативно о вашей работе. Собственно, я пришел затем, чтобы предупредить вас… Есть вещи, которые не следует говорить по телефону… даже главе разведывательного ведомства. Кстати, сам Левитан уроженец Белгородской области, а потому он особенно эмоционально говорил об освобождении Белгорода. – Выпив коньяк одним махом, рейхсминистр сказал: – А коньяк великолепный!

– Вы пьете коньяк как русский, – сумрачно заметил адмирал Канарис.

– Что поделаешь, я очень долго жил среди русских, так что некоторые их привычки достались и мне, а привычки – такая скверная штука, что передаются быстро, как заразная болезнь.

Попрощавшись, Розенберг вышел из кабинета, оставив Канариса в глубокой задумчивости.

Подняв со стола узкий вскрытый пакет с сургучовой печатью, Мишин сурово спросил Тимофея:

– Знаешь, что в этом пакете?

Старший лейтенант Романцев невольно напрягся: что же такого в нем может быть?

Разговор принимал драматический оборот. Никаких серьезных грехов он за собой не находил. А ведь каких-то несколько минут назад ему думалось, что его вызывают к начальнику военной контрразведки СМЕРШ лишь затем, чтобы проинструктировать перед очередным заданием.

– Никак нет, товарищ полковник! – браво отвечал Тимофей.

– А вот ты все-таки вспомни, покопайся поглубже в своей памяти, – столь же сурово произнес Валерий Николаевич, не сводя со старшего лейтенанта строгих глаз. – Чего ты на меня ангелом-то смотришь? Грешков, что ли, никаких нет?

– Ничего такого, что могло бы опорочить честь советского офицера и военного контрразведчика, я не совершал, – твердо произнес старший лейтенант Романцев, не отводя взгляда.

– Ты уверен?

– Да!

– Ну тогда слушай, вынужден тебе зачитать, – суровости в голосе полковника прибавилось: – «Старший лейтенант Романцев Тимофей Степанович, старший оперуполномоченный войсковой разведки СМЕРШ 30-й армии приказом № 344 от 5 августа 1943 года направляется в распоряжение ГУКР СМЕРШ для дальнейшего прохождения службы. Начальник Главного управления контрразведки СМЕРШ Наркомата обороны СССР, комиссар ГБ 2-го ранга В.С. Абакумов». Ну что тут скажешь? Поздравляю тебя! – широко улыбнулся полковник, глядя в слегка растерянное лицо Романцева, и протянул широкую ладонь.

– Спасибо, товарищ полковник, – сказал старший лейтенант Романцев, крепко тиснув короткие толстые пальцы. – Не ожидал!

– Немедленно собирай вещи и выезжай! Москва ждать не любит. Не стал чинить препятствия, хотя, – губы полковника плотно сжались, – расставаться с тобой мне жаль! Куда тебя направят, не знаю, но уверен, что ты проявишь себя на любом месте и в любой должности. Работать ты умеешь. И еще вот что, – понизив голос, проговорил полковник, – тут такое дело… чисто житейское, пойми меня правильно… Не знаю, что там у тебя получилось, но к тебе посетительница какая-то пришла. Здесь я тебе ничем не могу помочь. Думаю, что дело серьезное, спровадить ее не в моей власти. Давай разреши эту беду самостоятельно! И… счастливой дороги!

Тимофей Романцев вышел из кабинета полковника и направился в свою комнату, которую делил с тремя такими же старшими лейтенантами. Некоторое время он стоял перед дверью, соображая, чего следует ожидать, а потом решительно распахнул. На стуле у самой стены, положив длинные тонкие ладони на колени, примерной ученицей сидела Зоя.

– Боже мой, Тимофей! – бросилась Зоя к нему на шею. – Почему ты мне не писал? Я вся извелась! Не знала, что и думать.

– Я писал тебе, – обескураженно произнес Романцев, чувствуя тепло жены и не смея расцепить объятия. – Целых десять писем. Серьезно!

– Но я не получила ни одного, – растерянно произнесла девушка.

– Просто я не успел их отправить, – нашелся Тимофей. – Когда ты едешь в Москву?

– Я не успела приехать, а ты меня уже прогоняешь? – обиженно спросила жена.

– Вовсе нет, – улыбнулся Тимофей. – Просто меня направляют в Москву. И если мы уедем прямо сейчас, то подъедем прямо к праздничному салюту!

– Но сначала я бы хотела получить твои письма… Ведь они принадлежат мне.

– Конечно же, тебе! Я расскажу тебе их по дороге, а сейчас нам нужно торопиться, у нас мало времени!