Глава 24
Что здесь произошло?

Генерал-полковник Соколовский и член Военного Совета Булганин вышли от Сталина слегка навеселе: бутылка крепкого цинандали сделала свое дело. Как и подобает внимательному хозяину, Иван Серов проводил гостей до машины. Заметно взволнованные и под большим впечатлением от встречи с Верховным, они не торопились уезжать, наперебой делились пережитыми впечатлениями.

– Все-таки товарищ Сталин невероятно внимательный к своим подчиненным, – с теплотой в голосе произнес Булганин. – Вот возьмем, к примеру, меня, сначала расспросил, как у меня семья, как супружница моя, Елена Михайловна. Представляете, даже отчество ее не позабыл! А мне сказал, вы берегите себя, дорогой Николай Александрович, вы нужны партии и народу. – Восторгу Булганина не было границ. Остановившись, он продолжал пересказывать содержание состоявшейся беседы улыбающемуся Серову. – А еще товарищ Сталин сказал, партия знает, какую важную роль вы играете на Западном фронте, как член Военного Совета. А я ему отвечаю, товарищ Сталин, сделаю все возможное, что в моих силах, как для страны, так и для вас лично. А Иосиф Виссарионович только стоит, улыбается и говорит: «Для меня лично ничего не нужно, вы для страны все это делаете».

– Всецело согласен с вами, Николай Александрович, – поддержал Булганина генерал-полковник Соколовский. – Товарищ Сталин умеет ценить свои кадры. Если уж поругает, так есть за что, и хвалить тоже умеет. Вспомнил вот Московскую наступательную операцию сорок первого – сорок второго года. Вы, говорит, товарищ Соколовский, сумели наладить разведку на должном уровне, сумели организовать инженерные работы на передовых рубежах в это очень непростое время, что в дальнейшем поспособствовало нашему наступлению под Москвой. И Ставка очень надеется, что вы и дальше будете действовать столь же умело. О как!

– Все так, товарищ Соколовский, а вспомните, что про меня сказал товарищ Сталин. Вы, товарищ Булганин, с первых дней войны были членом Военного Совета Западного направления и как никто другой знаете положения дел. Останетесь на Западном направлении и дальше, потому что со своими делами справляетесь и ни на кого другого менять я вас не собираюсь.

Булганин с Соколовским продолжали находиться под впечатлением от встречи со Сталиным, Серов впервые видел их такими возбужденными. Теплый прием Верховного подействовал на них куда крепче выпитого грузинского вина. Оба продолжали разговаривать громко, невольно привлекая к себе внимание молоденьких связисток.

– Товарищ Сталин это такой человек, которому важно любое мнение. Николай Александрович, а помните, что он у меня спросил: «Кого бы вы могли отметить?» А я ему отвечаю: генерал-полковник Голованов очень помогает обеспечить бомбежку переднего края немцев перед предстоящим наступлением фронта. А товарищ Сталин улыбнулся и отвечал: «Дальняя авиация у нас всегда была на высоте»… Знаете, поговорил с Иосифом Виссарионовичем, и у меня сразу настроение улучшилось. Готов этих гадов собственными руками душить.

Булганин с Серовым дружно рассмеялись. На том и распрощались.

Иван Серов вернулся в дом. В соседней комнате прозвучал голос Сталина, говорившего по телефону.

– Здравствуйте, барышня. Это Иван Иванов говорит, соедините меня с товарищем Маленковым. Да, подожду… – Через минуту вновь прозвучал бодрый голос Иосифа Виссарионовича: – Георгий Максимилианович? Это Иванов говорит. Ты сейчас там в Москве всем заправляешь, за старшего остался, помоги мне в одном деле… Командующий Западным фронтом доложил мне сложившуюся обстановку и выделил генерал-полковника Голованова с его дальней авиацией. Дальняя авиация очень хорошо провела бомбежку переднего края немцев. Мне бы хотелось, чтобы завтра в «Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета о присвоении генерал-полковнику Голованову звания маршала авиации. Поможешь… Вот и хорошо.

Негромко постучавшись, Иван Серов вошел в комнату:

– Что-нибудь желаете, товарищ Сталин?

– Посидите пока здесь, – указал Верховный на стул подле стола. – Наливайте себе чаю, не стесняйтесь. – Едва улыбнувшись, добавил: – В чайнике столько воды, что я один не выпью.

Комиссар второго ранга присел на стул, налил себя чаю.

Иосиф Виссарионович вновь поднял трубку и произнес:

– Это Иванов. Соедините меня с генерал-полковником Головановым.

Через несколько минут чуткие мембраны разнесли по комнате бравый голос двухметрового Голованова:

– Здравия желаю, товарищ Иванов!

– Не так громко, товарищ Голованов, от неожиданности я чуть трубку не выронил, – пошутил Иосиф Виссарионович, – а потом немцы могут услышать. Тут вот какое дело, до меня дошел слух, что завтра в печати будет обнародован указ о присвоении вам звания маршала авиации. Поздравляю вас, заслужили!

– Товарищ Ста… Товарищ Иванов, спасибо вам!

Иосиф Виссарионович дружески рассмеялся:

– О чем вы, товарищ Голованов, я тут совершенно ни при чем. Вы не меня должны благодарить, а исключительно Советское правительство, что так высоко оценило ваш вклад в предстоящую победу.

– Служу Советскому Союзу!

– Вот это уже правильно, – похвалил Сталин и, положив трубку, повернулся к Серову, попивающему чай: – Товарищ Серов, а машина с продуктами так и не нашлась?

– Направили запросы на все КПП, но пока безрезультатно. Видно, произошла какая-то неразбериха, а может, просто укатила в какое-то другое направление. Как только мы выясним, так тотчас доложим.

– А похлебка у нас будет? А то я после чая с товарищами Соколовским и Булганиным сильно проголодался.

Почему-то Иосиф Виссарионович первое блюдо всегда называл похлебкой.

– Думаю, что через полчаса все будет готово.

– Вот как? – спросил Сталин, недоверчиво посмотрев на заместителя министра. – И где же готовят?

– А вот в том доме напротив, там наша кухня, – показал Иван Серов на крепко сколоченный сруб с небольшими окнами.

– Пойдемте посмотрим.

Иосиф Виссарионович вышел за дверь и неспешно зашагал к срубу. Потянув на себя небольшую, но тяжелую дверь, вошел в комнату с большой печью, у которой стояли две девушки в гимнастерках: одна помешивала в котле длинным ковшом какое-то варево, источающее пряный плотный мясной дух, а другая переворачивала плошкой большие куски баранины, жарившиеся на большой чугунной сковороде. Уже покрывшееся тонкой светло-коричневой корочкой, приправленное острыми специями, мясо выглядело весьма аппетитно.

– Здравствуйте, красавицы, – поздоровался Сталин. – Что готовите?

– На первое щи со свежей капустой, а на второе баранина с макаронами, – ответила одна из девушек, крепкая и плотненькая, как репка. На Сталина смотрела безо всякого смущения, уверенно, говорила с улыбкой.

– Вижу, что вы большие мастерицы. Какой аромат вкусный. На весь лес идет! Боюсь, как бы медведи не пришли.

Иван Александрович, стоявший немного в сторонке, польщенно улыбнулся. Не подвели девчата!

– Не буду вам мешать, – сказал Сталин и вышел из сруба. Приостановился, дождался Серова, а потом объявил: – Завтра я должен быть на Калининском фронте у товарища Еременко. Остановлюсь во Ржеве. Хочу посмотреть, что с ним стало… Я с товарищами выезжаю рано утром, а вы летите на самолете. Организуйте все как следует. Вижу, что у вас все очень хорошо получается.

– Подготовим, товарищ Сталин, – заверил Серов.

Место преступления было оцеплено взводом бойцов из комендантской роты. По периметру были проставлены красные флажки, нервно трепыхавшиеся на усиливающемся ветру и предупреждавшие о запрете. Внутри огороженной территории лежали два убитых бойца, посеченные осколками гранаты. Подалее, близ кромки леса, покореженным металлом застыл грузовик. Нескончаемая колонна из машин и военной техники, замедляя движение, аккуратно огибала флажки и, миновав огороженное место, уверенно прибавляла скорость.

Случился не просто какой-то скоротечный бой, о котором в скором времени предстояло позабыть, а чрезвычайное происшествие – проникновение диверсантов в прифронтовую полосу. А потому, как это часто бывает, появились спецы из соседних ведомств: три человека из военной прокуратуры, три особиста из части и еще два инспектирующих лица с чрезвычайными полномочиями из штаба армии.

Тимофей Романцев подъехал в тот самый момент, когда два особиста брали показания у бойцов. Судя по хмурым и сосредоточенным лицам офицеров, ответы их не устраивали.

Уверенно перешагнув через заграждение, Тимофей представился:

– Старший лейтенант военной контрразведки СМЕРШ Тридцатой армии Романцев. – Поймав взгляд подполковника военной прокуратуры, являвшегося в этой компании самым старшим по званию, добавил: – Это по нашему ведомству, я сам проведу дознание. – Возражений не последовало. – Кто дежурный КПП?

– Я, товарищ старший лейтенант. – Навстречу Романцеву из группы бойцов шагнул высокий симпатичный сержант лет двадцати пяти.

Вокруг них как-то неожиданно смолки разговоры, и подполковник военной прокуратуры, имея понимание, отодвинулся на некоторое расстояние, предоставляя возможность переговорить.

– Давай все по порядку… Расскажи, что здесь произошло.

– Едва нам сообщили о грузовике, как эта полуторка на дороге появилась. Ехала тихо, ничего не нарушала, ничем не выделялась от других. Мы вышли на дорогу, чтобы их остановить. В полуторке было четыре человека: водителем был младший сержант, рядом с ним старший лейтенант и майор, а старшина в кузове. Я сразу почувствовал, что здесь что-то не так… Как и положено, потребовал у майора документы, он мне их отдал.

– Документы у тебя?

– Так точно!

– Давай их сюда, – потребовал Романцев.

Сержант вытащил из кармана военный билет и протянул его Тимофею.

Открыв военный билет, Тимофей Романцев невольно сглотнул.

С фотографии на него смотрел Федор Марчук, которого он знал без малого двадцать лет, с тех самых пор, когда стал ездить к своей бабке, проживавшей в Пушкине, еще совсем маленьким мальчиком. Федор проживал в соседнем доме и был немного постарше. Даже оказывал ему некоторое покровительство, как младшему, защищая от других дворовых ребят. Затем он был призван в армию, откуда впоследствии поступил в военное артиллерийское училище. Служил где-то под Киевом, а когда началась война, его родителям пришло извещение, что Федор пропал без вести.

А он вот где всплыл… Вот ведь как оно бывает. А еще у Федора была младшая сестра, прехорошенькое создание со светлыми, сильно скрученными и оттого невероятно кривыми косичками. Когда-то в юношестве она ему нравилась, одно время их даже дразнили женихом и невестой.

По военному билету Марчук являлся Свиридовым Михаилом Степановичем, старшим лейтенантом Красной армии.

– Так, – только и сумел произнести Романцев, стараясь скрыть накатившее волнение. – Что было дальше? – произнес он несколько глухим голосом.

– Сказал им, чтобы все выходили для проверки документов.

– А он что? – стараясь спрятать поглубже растерянность, спросил Романцев. Думы о Федоре и его миленькой сестренке накатили и не давали сосредоточиться.

– Сказал, что у него есть какое-то предписание… Полез за ним, а потом швырнул в нас гранату. Я сразу отскочил, а вот мой помощник, – показал он на бездыханное, развороченное взрывом телом, – не успел. И еще одного нашего осколками убило, – показал он на другое тело, укрытое темной материей. – Только сегодня прибыл, говорил, что из госпиталя к нам направили… Остальным повезло, сразу залегли, осколки над головами прошли.

– А машина что, без водителя, что ли, поехала? – кивнул Тимофей на полуторку, стоявшую в отдалении.

– Получается, что так. Поначалу я подумал, что нога убитого водителя просто со сцепления соскочила, но грузовик вдруг начал набирать скорость, мог вообще уйти! Ну мы и дали по нему со всех стволов! Вы взгляните поближе, вся машина изрешечена! А этому гаду каким-то образом удалось уйти.

– Пойдем посмотрим, – сказал Тимофей Романцев.

Дежурный послушно последовал за ним.

Грузовик проехал в сторону леса, оставив за собой две широкие полосы примятой травы; не доехал до лесополосы метров двадцать, врезавшись в березу. Трава здесь, спрятавшись в тени деревьев, не была столь густой и высокой, и на поверхность ржавыми пятнами выходил коричневый глинозем. Недалеко от березы у самой колеи стоял куст волчеягодника с поломанными ветками.

– Он выпрыгнул из машины… Вот сюда, в этот куст. Ветки обломаны совершенно недавно, а вот дальше он пробирался через эти заросли, – показал Романцев на два четких следа, оставленных подошвами сапог. – А через несколько метров уже лес, вот поэтому вы его и не заметили. А потом, вы ведь наблюдали за движущей машиной?

– Точно так, – подтвердил дежурный КПП.

– Он вас перехитрил.

В разбитой полуторке, упиравшейся капотом в поваленную березу, полнейший беспорядок. Одна дверь, сбитая встречным деревом, валялась далеко в стороне. Вторая, широко распахнутая, держалась лишь на одной петле, из кабины, залитой кровью, простерев руки к помятым ромашкам, свешивался убитый водитель. С другой стороны, закинув голову назад, в кресле сидел майор с простреленным затылком и сосредоточенно рассматривал пробоину в потолке кабины, через которую можно было увидеть лишь кусок синего неба с небольшим медленно уходящим белым облаком. Кузов расщеплен осколками гранаты, прострелен автоматными очередями. Тяжелые металлические диски, зарывшись в землю, подминали разорванные покрышки. Таким бывает грузовик, вернувшийся с передовой.

– А еще третий в кузове, – подсказал старший сержант. – Мы его не трогали.

– Сейчас гляну, – сказал Тимофей.

Встав на пробитое колесо, заглянул в кузов. Диверсант, прислонившись спиной к борту, свесил простреленную голову на грудь.

– Товарищ старший лейтенант, – подошел старшина, – прибыл кинолог с собакой.

– Пусть подходит, – отвечал Романцев. Взобравшись в кузов, сосредоточенно рассматривал пол. Расстегнув карманы убитого, забрал документы. Хм, самые что ни на есть настоящие, не придерешься!

– Давай сюда! – махнул старшина Захарчук рукой, подзывая кинолога.

На его зов через поле со стороны КПП, где народу как будто бы прибавилось (вот только что они там все делают?), побежал молоденький боец с собакой чепрачной масти.

– Как звать? – спросил Тимофей.

– Игорь, – ответил паренек с белесыми, будто бы ранняя седина, волосами и широко улыбнулся.

Вроде бы и не к месту эта широкая улыбка, но одергивать Тимофей не решился. Не наигрался еще, ему бы по подворотням бегать да девчонок за косички дергать. Ребячья непосредственность проходит после первого боя, разумеется, если останешься в живых. И Тимофей, неожиданно для себя самого, ответил легкой, понимающей улыбкой. Таким же добродушным выглядел и его пес, жавшийся к сапогам.

Подошли автоматчики со старшиной и с интересом посматривали на пса.

– Как зовут собаку? – спросил Тимофей.

– Верный.

– Хорошая кличка. Давно работаешь с собаками?

– Самостоятельно три месяца. Окончил курсы кинологов при ОСОАВИАХИМе, потом направили в прифронтовую зону ловить диверсантов.

– И много поймал? – поинтересовался Тимофей Романцев.

– На прошлой неделе выследил троих, – не без гордости отвечал Игорь.

– Ого! – невольно удивился Романцев. – А ты, оказывается, у нас бывалый.

– Они уже километров на десять в тыл отошли. Но ничего, догнали! У моего пса очень сильно развито верхнее чутье, а если бы только по следу шли, то не отыскали бы.

– Вижу, что ты парень боевой, это хорошо. Как раз такие в этом деле и нужны. – Тимофей подвел его к поломанному кусту волчеягодника и сказал: – Начинай отсюда.

– Верный, искать! – наказал красноармеец псу.

Собака тотчас преобразилась: уткнувшись мордой в примятую траву, стала нюхать землю, тонко заскулила, завертелась волчком, а потом, натянув поводок, увлекла за собой хозяина.

– Он взял след! – объяснил Игорь, устремляясь следом.

Тимофей Романцев в сопровождении автоматчиков устремился следом.

Пес бежал уверенно, преодолев низкий дубровник, устремился в высокий луг, зашел в редкий чаплыжник. В какой-то момент Верный приостановился, как если бы засомневался в правильности своих действий. Закружил, возбужденно заскулил, приподняв острую морду, а потом беспомощно воззрился на хозяина.

– След, Верный, возьми след! – науськивал Игорь.

Овчарка озадаченно проскулила, потом вдруг задрала морду, принюхиваясь, и потянула поводок в сторону ручья.

Автоматчики устремились следом, под их ногами негромкими выстрелами трещали сухие ветки. Остановившись у ручья, пес приостановился, но лишь затем, чтобы уже в следующую секунду рвануть вниз по течению к небольшому болотцу, заросшему по берегам длинной плакучей травой. Будто бы споткнувшись о кромку воды, Верный остановился. Прошумел в листьях свежий ветерок, пронесся куда-то в поле и затих. Пес озадаченно поводил головой, соображая, в какую сторону направиться, поднял морду, внюхиваясь в лесной воздух, возбужденно проскулил и уверенно бросился в сторону поля, поросшего разноцветным клевером.

– Вперед, Верный, вперед! – подбадривал Игорь. – Искать!

Пересекли поле и вышли на наезженную грунтовую дорогу, с обеих сторон стиснутую могучими кленами. Пес остановился и беспомощно повертел головой, затем проскулил и виновато посмотрел на хозяина.

– Дальше следов нет, – объявил боец. – Очевидно, он сел в какую-то попутную машину. – Показав на широкую колею, добавил: – Дорога наезженная, машины здесь часто ходят.

На душе было скверно, и, под стать настроению, по широким листьям клена весомо и нечасто, редкой шрапнелью, забарабанил летний дождь.

– Ушел, значит? – сказал Тимофей Романцев, ни к кому не обращаясь.

Автоматчики, осознав настроение старшего лейтенанта, отвечать не торопились, а сержант, воспользовавшись унылой минутой, вытащил из кармана кисет с табачком. Кто знает, когда в следующий раз представится минута побаловаться.

Едва малость покрапав, дождь неожиданно прекратился, как и начался. Летняя теплота распекла облака, и жаркие лучи пробились через спутанные кроны высоких деревьев, отразившись в капельках дождя миллионами солнц.

– Куда эта дорога идет?

– В Гжатск.

– В Гжатск… Вот там и будем его искать.

Уже к вечеру полковник созвал оперативное совещание, на котором присутствовали все руководители подразделений контрразведки Тридцатой армии. Тесно разместились на небольшом черном диванчике и трех стульях, стоявших подле небольшого стола, за которым сидел начальник контрразведки армии.

На столе возвышалась стопка пронумерованных папок, невольно приковывающая внимание всех присутствующих.

– Итак, в числе подозреваемых у нас три человека. Все трое подходят под внешнее описание, все трое прошли через фильтрационный полк армии. Разумеется, диверсант мог максимально изменить внешность: приклеить усы, нарастить брови, изменить цвет волос, я уже не говорю о том, что он просто мог поменять погоны, эмблему войск. Искусством перевоплощения абверовцы владеют в совершенстве. А потому мы исходим из примет, которые трудно изменить: возраст, рост, телосложение, некоторые особенности лица – овал головы, разрез глаз, форму носа. Мы исходим из того, что это должен быть офицер. Судя по его психофизическим данным, волевым чертам и возможности влиять на людей. Это необязательно должен быть майор, каковым он предстал в лазарете.

– А как же опознаватель? – спросил начальник военной контрразведки стрелковой дивизии майор Ткач. – Может, его привлечь к оперативной работе и показать ему подозреваемых со стороны, чтобы не бросать тень на остальных офицеров?

– Мы так и планировали с самого начала, но, к сожалению, немного не успели. Сегодня опознаватель был убит на КПП, во время задержания диверсантов, и у нас имеются серьезные основания предполагать, что это были те самые диверсанты, которых мы разыскиваем. Из четырех диверсантов трое были убиты, а вот одному, руководителю группы, удалось уйти, и сейчас весь оперативный состав военной контрразведки задействован в его поисках. – Открыв папку, Валерий Николаевич вытащил из нее фотографию молодого мужчины, немногим за тридцать. – Знакомьтесь, капитан Шварков Александр Петрович, заместитель командира батальона по оперативной части. Прибыл в расположение с февральским пополнением из Ржевского госпиталя. Вот только подтвердить его личность в настоящее время не представляется возможным. Госпиталь, в котором он лежал, был разбит немцами при бомбежке. В живых осталось всего лишь несколько человек, и о существовании Шваркова они просто не знают. Сам он призывался с Дальнего Востока. Запрос мы уже направили, но, боюсь, когда придет ответ, он будет уже несвоевременен. Сам Шварков служил в железнодорожной части номер триста двадцать первой, которая в июне сорок второго года попала в окружение. Из его рассказов следует, что ему удалось выйти из окружения с несколькими бойцами. Кто они такие, в каких частях служили и как попали в окружение, ответить не сумел. По его словам, все они рядовые бойцы, и знает он их только по фамилиям, но фамилии, как известно, могут быть и вымышленные. Шварков сослался на то, что документы красноармейцев были потеряны во время отступления. Все его показания зафиксированы здесь, – приподнял Мишин папку. – И в них немало слабых мест. Некоторое время его держали под наблюдением, но никаких подозрительных контактов выявлено не было, и наблюдение было снято. Сейчас он на хорошем счету у своего начальства, но это не исключает того, что он внедренный абверовский агент. В настоящее время мы возобновили за ним наблюдение. – Закрыв папку, полковник взял следующую. Пролистав несколько страниц, извлек фотографию и показал ее всем присутствующим. – Это майор обеспечения Двести семьдесят четвертой дивизии Заболотов Антон Игоревич, поступил в часть с мартовским пополнением. Не женат. Скрыл факт, что его брат был репрессирован в тридцать седьмом году, получив десять лет без права переписки. Вполне допускаю, что Заболотов мог затаить обиду на советскую власть и установить контакт с немцами. В запасной полк попал после отпуска. Где он проводил отпуск, не вполне понятно. Сказал, что у матери, но из полученного запроса следует, что у матери он не появлялся. Так что этот вопрос остается открытым. Может, все это время он провел у своей любовницы, а может быть… что я не исключаю, входил в контакт с немцами… И, наконец, третий фигурант, подходящий под описание, это майор Степан Яковлевич Гнедой, – показал полковник Мишин фотографию. Со снимка на них смотрел пехотный майор с располагающим волевым лицом. На широких плечах полевые погоны, фуражка с матерчатым козырьком. Взгляд открытый, внушающий доверие. Такого человека заподозрить в предательстве сложно, но подобную вероятность исключать не следовало. Каждый из присутствующих как никто другой понимал, что на войне случается всякое. – Служит в дивизионе номер триста двенадцать по охране тылов фронта. В свою часть поступил с майским пополнением. Прежде служил в линейной комендатуре. Затем попал на переформирование. Оттуда был направлен в охранную часть. Но вот здесь имеется одна нестыковка. – Полковник на секунду замолчал, обвел присутствующих долгим взглядом и продолжил: – После переформирования в часть он попал не сразу, а с задержкой на целых четыре дня. Свое опоздание объяснил тем, что железнодорожный узел был разбит при бомбежке и все поезда пустили обходным путем. Мы сделали запрос на станцию, действительно, железнодорожные пути были разбиты при бомбардировке и поезда были направлены в объезд. Но позже нами было выяснено, что до своей части он должен был добраться за два дня. Но невольно возникает вопрос, что он делал последующие двое суток? Мы сделали запрос в часть, где он служит, там его отрекомендовали как исполнительного офицера. Решили его не трогать. Но вопросы к нему остаются, и в ближайшее время ему предстоит на них ответить. За эти два дня можно проделать все, что угодно: остаться у какой-нибудь женщины, а можно встретиться и с резидентом. Вы и сами можете привести немало более удивительных примеров. Повторяю, в настоящее время за всеми ними установлено скрытое наблюдение, к ним приставлены люди, которые фиксируют каждый их шаг, каждый их контакт. Со своей стороны, мы должны быть готовы ко всяким неожиданностям. Я располагаю информацией, что диверсанты готовят теракты против высшего руководства страны, поэтому нужно активизировать агентуру во всех частях и подразделениях. О каждом, даже самом малом происшествии докладывать мне лично! Враг находится где-то среди нас, и мы должны его выявить!