– Уговорили!

– Коля-ан! А Колян!

Николай откинул в сторону расколотое полено и, воткнув топор в стоявшую перед ним колоду, выпростал из-под ремня висевшее на нем полотенце и степенно вытер залитое потом лицо. Жара нынче в Кавешме для сентября стояла жуткая. Ну да с погодой в последнее время вообще невесть что творится.

– Коля-ан, ну где ты там?

Это орал Петька Скрынник, водитель лесовоза с местного леспромхоза, или как там он теперь назывался, и основная причина всех местных неприятностей. Уж сколько раз и мужики его били, и бабы по деревне мокрыми тряпками гоняли, и сам Николай, как участковый, его в «холодную» сажал, а все одно тот никак не успокаивался. Отлежится чутка после побоев, оклемается – и снова здорово! То свинье бабки Дарьи бидон браги в корыто опрокинет, после чего пьяная животина полдеревни на уши поставит. То деду Кондратию дверь нужника валерьянкой зальет, и сбежавшиеся со всей деревни коты устроят вокруг этого весьма полезного в хозяйстве строения такой ночной сейшн, что деду в туалет пришлось прорываться с помощью своей старенькой охотничьей «тулки». То Жабину, местному куркулю, жировавшему на скупке по осени кедровых шишек, ночью проса на капот новенького «крузака» насыплет, вследствие чего вся деревня полночи не спит: как птицы начинают клювами по капоту жабинского «крузака» стучать, так у него тут же принимается выть сигнализация. Самому-то Жабину нипочем было – он в то время пьяный спал и ничего не слышал. А вот остальной деревне… Впрочем, когда поутру Жабин проснулся и углядел, во что его новенький, блестевший лаком автомобиль превратился, то орал не хуже своей сигнализации. Но это уже деревня Петьке не в укор поставила, а скорее в заслугу…

– Коля-ан!

Участковый вздохнул и, степенно, не торопясь, вышел из-за сарая.

– Ну, чего тебе, шебутной?

– Айда посмотрим, как пришлые строятся!

Пришлые объявились в Кавешме полгода назад. Сначала свой участок продала бабка Меланья. Этому ее поступку никто особенно не удивился. Она давно уже собиралась перебраться к внукам в Чульман. Скорее удивиться можно было тому, что нашелся кто-то, решившийся купить дом в Кавешме. Зачем деньги-то тратить? Эвон сколько пустых домов по деревне стоит. Дети-внуки выросли и разъехались по разным городам и весям – кто в Чульман, кто в Нерюнгри, а кто аж до Биробиджана и Хабаровска добрался. В сибирской деревне-то жизнь тяжелая. И не шибко денежная. Ну, если ты не браконьерствуешь или не Жабин. А в телевизоре другую жизнь кажут. Вот молодежь за ней в люди и рвется… Так что как старики поумирали – так дома и стоят заколоченные. Потому что продать их здесь некому.

Но, как выяснилось чуть позже, бабка Маланья, удачно провернувшая операцию со своей недвижимостью, была только началом. Спустя две недели в Кавешме объявилась пара людей весьма необычного (ну, для деревни) вида. То есть в костюмах и лакированных ботинках. Да еще и с портфелями. Оные граждане посетили сельсовет, где предоставили бумагу, доказывавшую, что они являются юридическими представителями полутора десятков наследников почивших кавешминских стариков и уполномочены оными провести оценку принадлежавшей им недвижимости с целью подготовки ее к продаже.

Местные изрядно поудивлялись столь странно прорезавшемуся интересу к их глухому углу. Более того, по деревне тут же поползли слухи один невероятнее другого. Говорили, что под деревней нашли нефть или золото, что в местных лесах растет какая-то особенная, но очень полезная трава, что в округе залегает какой-то особенный минерал, от которого идет шибко полезное излучение, лечащее все болячки, что неподалеку от Кавешмы была обнаружена посадочная площадка инопланетян… Короче, такого бреда Николай ранее никогда в жизни не слышал. Но некоторые кавешманцы в этот бред радостно поверили. И начали радостно ждать, что сейчас со всех сторон набегут москвичи с иностранцами и примутся платить большие деньги за доселе никому не нужную недвижимость…

К удивлению Николая, кое-кто дождался-таки. То есть не москвичей, конечно, да и деньги оказались не такие уж и большие. Но часть народа свои избы с участками все же продала. Ну те, которые примыкали к подворью бабки Маланьи и остальным уже выкупленным. А неделю назад в Кавешме наконец-то появились и покупатели…

– Ну, чего тебе все неймется, Петька? Получил же уже раз по морде, так нет – опять лезешь!

– Это он просто меня неожиданно подловил, – насупился Скрынник.

– Ага, как же, – ухмыльнулся участковый, – а то, что он тебе до этого проорал «в круг» и, скинув майку, напротив тебя встал, ты и не заметил?

– Да кто ж его знал, про какой круг он говорил-то? – попытался было прикинуться ветошью Петька, но потом улыбнулся и махнул рукой: – Ну да, было. Потому тебя и зову. Неохота больше по морде получать. Тот мосластый мне тогда сказал, чтоб я больше к ним не совался, или без всякого круга за забор выкинет. А он здоровый – страсть! В тот раз меня так приложил – я три дня отлеживался. Но мне ж любопытно! А ты у нас власть, так что имеешь право куда хошь заходить. Вот я с тобой и просочусь…

Участковый тяжело вздохнул и покачал головой.

– Ты вот что, Петька: давай-ка дуй домой. Некогда мне твое любопытство удовлетворять. У меня еще полмашины дров недорублено. Так что иди, иди…

Скрынник несколько мгновений вглядывался в стоявшего перед ним бывшего одноклассника, с которым просидел за одной партой последние шесть школьных лет, а затем обреченно взмахнул рукой.

– Вот скучный ты человек, Колян, – с сожалением в голосе произнес главный деревенский хулиган. – К нам в деревню столько нового народа сразу понаехало, сколько за последние двадцать лет, вместе взятые, никто не видел. А кто, откуда, почему – ничего не ясно! И тебе на это наплевать. Как так? Ты ж власть! А вдруг это шпиёны какие?

Участковый сердито сплюнул и, развернувшись, двинулся за сарай. К своим дровам.

Петька проводил его грустным взглядом и, воздев очи горе, некоторое время размышлял, что предпринять. Пришлые интересовали его чрезвычайно. Он, как и любой деревенский парень, всегда относился к городским со смесью зависти и пренебрежения. Потому что, по представлениям деревенских, городские, с одной стороны, жили куда богаче и интереснее, а с другой – все поголовно были пентюхами и неумехами, не способными справиться толком ни с каким нормальным делом. Да что там говорить, если они даже скотину обиходить не умеют!

Но эти пришлые были какими-то не такими.

Петька с детства любил подраться. Не со зла, нет… просто ему нравилось то ощущение звенящей пустоты в голове и мурашек на загривке, которое возникает за несколько мгновений до того, как нанесен первый удар, нравилась та бурная волна, которая устремлялась по всему телу, когда пальцы ощущали первую боль от удара, нравилось, как мягко шибало в мозги волной адреналина, когда прилетало самому, все равно куда – в ухо, в грудь, в плечо, да даже в «солнышко».

А боль… Да что той боли-то? Иной раз, когда молотком по пальцу засветишь или при правке косы лезвием по пальцу секанешь, куда больше болит. Боль – она в жизни человека всегда присутствует. Ежели ее в твоей жизни не имеется или маловато – так ты и не живешь совсем. Не работаешь до ломоты, не отдыхаешь по полной, не стоишь за своих, коли припрет… да и нет у тебя в этом случае никаких своих. Потому что кому ты, такое ссыкло, нужно? А если вокруг тебя все такое же ссыкло, пусть и заумно рассуждающее о всяких там «гуманизме», «цивилизационном выборе», «правилах культурного человека» и «общечеловеческих ценностях», оправдывая свою ссыкливую сущность мусором пафосных слов, то какие же они в этом случае свои? Они же, как Скрынник слышал в каком-то очень старом, еще советском фильме – «разбегутся при первом же шухере», начхав на всех, кроме себя!

Так что получить по морде он не боялся. Но вот получить по морде просто так, без пользы, было все-таки обидно. Поэтому, тяжело вздохнув, Петька повернулся и двинулся в сторону подворья Аверьяна.

Аверьян был якут, охотник, и большую часть времени проводил в тайге, поэтому его усадьбу обихаживали всей деревней. Вследствие чего доступ на подворье был открыт для всех даже в отсутствие хозяина. А Аверьян взамен делился с добровольными помощниками мясом, шкурами и поделками из них, на которые был большой мастак. У самого Скрынника имелась хорошая шапка из волчьего меха, сварганенная ему Аверьяном. Отличная шапка. Волчий мех не только теплый, но еще и не обмерзает от дыхания и не колет лицо. А еще с его бани очень хорошо просматриваются участки, выкупленные пришлыми. Так что достаточно залезть на крышу…

Вот только, скорее всего, крыша бани и так уже плотно забита. Причем всякой малышней, среди которой ему, взрослому солидному человеку, уже самому зарабатывающему себе на жизнь, находиться вроде как не по чину. Да и стройка от Аверьяновой бани располагалась далековато – на противоположном конце участка. Так что происходящее на ней с бани было видно не слишком хорошо.

Ну и второй момент присутствовал – раз он зайдет на подворье Аверьяна, придется что-то там сделать. Это та школота, что торчала сейчас на крыше бани, могла себе позволить обиходить Аверьяново подворье через раз, надеясь на то, что никто не заметит, сколько раз они к нему забегали и что за это сделали. Взрослый же человек и права свои, и обязанности знает, и исполняет не потому, что кто-то за ним следит и может наказать, а потому что… ну, потому что он взрослый и за себя отвечает, не так ли?

Так что идти на Аверьянову баню не хотелось. Но других вариантов пока не просматривалось.

Петька вздохнул, покосился на солнце, прикидывая, сколько еще осталось до заката, потом сплюнул и… не успев сделать и шага, замер. Из-за поворота прямо к нему неспешно приближался один из пришлых. Тот самый, который и набил ему морду. Скрынник дернулся было, но потом до него дошло, что этот тип явно не за ним пришел. Ну откуда он мог знать, что Петька торчит здесь? Так что, скорее всего, его целью был дом участкового. Поэтому Скрынник повернул голову и заорал:

– Коля-ан! Хорош заготовки на зиму делать! Иди работать! – И чуть погодя добавил: – Карочь, пришли к тебе, слышь! – После чего повернулся к подошедшему чужаку и, улыбнувшись самой обаятельной улыбкой, решительным жестом протянул тому руку: – Петр. Скрынник. На лесовозе работаю, в леспромхозе.

Чужак несколько мгновений недоуменно смотрел на руку Петьки, а затем в его глазах мелькнуло какое-то непонятное выражение, после чего он, в свою очередь, протянул руку и… Силу пришлого Петька оценил еще в прошлый раз. Так что когда холодные пальцы сомкнулись на его ладони, у Скрынника на мгновение засосало под ложечкой. А ну как начнет силой меряться?! Но, к удивлению парня, чужак сжал его руку сильно, но довольно аккуратно. Будто в тисках, но не до боли, а с выверенной до волоса точностью. Вот еще буквально на волосок сильнее – и Петька бы взвыл. Но остановившись аккурат на этом самом волоске.

– Ранб, – коротко представился пришлый. – Ранб Корт.

– Эк у тебя имя! – удивился Скрынник. – Иностранец, что ли? А по-русски болтаешь так, будто язык для тебя родной.

Пришлый с усмешкой кивнул.

– Иностранец. Бывший. Сейчас тоже русский. А язык выучил. Когда принял решение перебираться в эту страну.

– Это да, – солидно кивнул Петька. – К нам нынче многие перебираются. Отовсюду. Эвон, в Приморье, говорят, одних немцев уже под сорок тысяч приехало. Да и французов с итальянцами тоже, бают, до фига. Чего-то у них там в Европе совсем не заладилось… А ты откуда будешь?

Но ответить пришлый не успел. Потому что со стороны дома раздался голос участкового:

– Отстань от человека, оболтус! Не видишь, он по делу пришел. И ко мне, а не к тебе.

– Ничего, – улыбнулся пришлый. – Тем более, мы с господином… Скрынник… уже знакомы.

От этой улыбки Петька машинально чуть скривился левой половиной лица. Синяк уже выцвел и почти прошел, но все равно слегка побаливало.

– Чем могу помочь? – перешел на официальный тон участковый.

– Вы нам по приезде рассказывали насчет этой, как его… – Тут пришлый слегка запнулся, но затем все-таки уверенно выговорил: – Прописки. У нас через пару часов должны подъехать еще несколько человек. И я хотел бы сразу решить вопрос и с нами, и со вновь прибывшими. Я могу собрать паспорта и съездить в район сам или в… миграционной службе обязательно личное присутствие каждого?

– Присутствие… – участковый задумался. – Да в принципе нет. С этим я могу помочь. Сам приеду, соберу паспорта… ну, чтобы сверить фотографии, но… вы где людей прописывать-то собираетесь?

Пришлый озадаченно уставился на Коляна.

– Не понял. Мы же строим дома.

– Ну, так чего непонятного-то? – усмехнулся участковый. – Вы же их только строите. И куда людей прописывать? Дома надо построить, подключить к коммуникациям, составить акт о приеме в эксплуатацию, зарегистрировать в госорганах, открыть лицевой счет – и только после всего этого в построенном доме можно кого-то прописывать.

– Э-э… понятно, – еще более озадаченно кивнул пришлый. – Я-то считал, что прописка – это… ну, нечто вроде простой фиксации факта, что человек считается жителем данного региона. И что для этого нет необходимости в непременном наличии у него… ну-у… собственного жилого помещения.

Участковый досадливо сморщился.

– В общем, так и есть, да и по-правильному это называется именно регистрация, а не прописка. Просто раньше так называлось – вот народ и привык. Но жилое помещение для этого все равно необходимо. Хотя бы чужое. В этом случае пропи… то есть регистрация может быть временной. И на нее требуется разрешение собственника.

Пришлый задумался.

– А-а… без прописки никак?

– Почему никак? – удивился участковый. – До девяноста дней – вполне возможно. Но кое-какие проблемы отсутствие прописки создать может – с почтой, там, с записью детей в школу, с открытием какого-нибудь предприятия опять же…

Если первые две позиции из перечисленного пришлым, судя по его повеселевшему виду, в качестве проблем не рассматривались, то последняя, похоже, серьезно нарушала его планы. Потому что он тут же посмурнел и задумался. А вот Петька, наоборот, встрепенулся.

– Колян, – вкрадчиво начал он, – а давай мы их ко мне пропишем?

Участковый и пришлый тут же развернулись к деревенскому хулигану и скрестили на нем взгляды: Николай – досадливый, но похоже, лишь оттого, что влез оболтус в серьезный разговор… а пришлый – явно заинтересованный.

– К тебе?

– Ну да! Изба у меня большая. Живу я один. Сам знаешь, бати уже семь лет как нет, а маманя еще по зиме к сестре в Томмот подалась. А Варьку я выгнал…

При этих словах участковый еле заметно усмехнулся. Варька, леспромхозовская кладовщица, была той еще оторвой. Так что следовало еще посмотреть, кто кого выгнал. Но сам факт того, что Петька теперь жил в одиночестве, подобные мелкие детали не отменяли. А Скрынник, между тем, продолжал:

– Так что у меня вполне человек семь влезет. С раскладушкой-то… А если еще и баню считать…

– Баню тебе считать никто не позволит, – притушил его воодушевление Николай. – Это нежилое помещение, и там никого не пропишешь. Да и вообще, по нормам на твоих метрах прописать можно только… У тебя изба сколько, семь на восемь?

– Нам будет достаточно троих, – мягко влез в разговор пришлый. – Остальные подождут пару недель. То есть до того момента, пока мы не достроим дома.

Оба местных жителя удивленно уставились на собеседника. Он что, совсем больной, что ли? Нет, что существуют технологии быстровозводимых домов, оба были в курсе. Но тут, извини-подвинься, Сибирь, а не какая-то там Европа! Тут морозы не под, а за сорок бывают. Тут эвон, по местным меркам, почитай, рукой подать – полюс холода. И не Сибири, не России, а всей планеты! Там вообще за минус семьдесят случается… Какие, блин, пару недель?!

Николай и Петька переглянулись, прикидывая, как бы это поделикатней объяснить пришлому, чтобы он не страдал идиотизмом и осознал ситуацию, но тот не дал им начать.

– Я в курсе местных температур, – дружелюбно улыбнувшись, произнес он, – и уверяю вас, что при проектировании домов этот момент был полностью учтен. Наши дома гарантированно выдерживают температурный диапазон от минус семидесяти до плюс шестидесяти градусов, снеговую нагрузку до двухсот сорока килограммов на квадратный метр и скорость ветра до двадцати пяти метров секунду.

Николай и Петька снова переглянулись. После чего участковый нехотя кивнул.

– Хорошо. Тогда гражданин Скрынник сейчас сбегает за паспортом, после чего встретимся у вас на… – Те несколько гектаров, которые заняла выкупленная пришлыми зона, назвать подворьем или участком язык не поворачивался, но никакого другого определения Николай с ходу не придумал, поэтому продолжил: —…на вашем участке. Там все и оформим.

Когда первый деревенский хулиган, перепрыгнув порог, влетел в свою избу, рожа у него сияла от удовольствия. Ну, еще бы – он-таки добился своего. Так что когда Петька разглядел неожиданных и, прямо скажем, совсем незваных гостей, он еще несколько секунд пялился на них, сияя глупой улыбкой.

– Привет, Скрынник, – хрипло сказал Жабин, сидевший на табурете у приоткрытого окна. – Выпить есть?

– А у тебя чего, ничего выпить не осталось? Или деньги кончились? – удивился Петька, при этом на автомате двинувшись в сторону холодильника. Несмотря на то что назвать неожиданных гостей «дорогими» у Скрынника язык не повернулся бы, Жабин, судя по внешнему виду, страдал после вчерашнего. А не налить пришедшему в дом страдальцу чего-нито на опохмел – до такого садизма сибирские мужики еще не опустились.

– Деньги-то есть, – морщась, ответствовал главный кавешинский куркуль и эксплуататор, – а вот с выпивкой хуже. Вчерась с мужиками все подобрали. До капли. А Настька, дура, с утра в район умотала по своим делам. Так что до завтрева у нас хрен где укупишь. В район ехать надо. Или на трассу…

– На, полечись, – снисходительно произнес Петька, выставляя на стол бутылку «китайки», дешевой водки, поставляемой понятно откуда. Она была сильно вонюча, имела крепость всего градусов под тридцать, но стоила копейки. Петька спиртным особенно не баловался (ну, по деревенским меркам), предпочитая расслабляться по-другому, а на выпивку ловить халяву, так что держал ее больше для хозяйственных нужд. Уж больно противна на вкус. Но народ употреблял ее без особых последствий. И, кстати, именно она послужила причиной того, что в деревнях почти перестали варить самогон. Ну, в коммерческих, так сказать, масштабах. Не выдержал традиционный русский напиток ценовой конкуренции с «китайкой»…

Двое соратников… вернее, судя по внешнему виду, собутыльников Жабина обрадованно подтянулись к столу.

– А чего поприличнее есть? – скривился Жабин.

В отличие от собутыльников, с которыми Скрынник был знаком, но шапочно (знал только по именам и еще то, что один – бывший зэк, осевший у главного куркуля деревни на подворье и подрабатывавший у него водителем и, там, «принеси-подай, стукни вон того», а второй – у него же, но чем-то вроде бригадира), главный деревенский мироед «китайкой» брезговал, употребляя напитки выше уровнем.

– Что есть, то не про вашу честь, – отрезал Петька. – Давай, поправляйся и говори, зачем пришел. А то у меня еще дела.

Жабин молча набулькал в стаканы и одним махом опрокинул свой. Почти сразу же его перекосило, а затем он вздрогнул всем телом и шумно выдохнул:

– Уфх… ну и гадость, – после чего еще пару мгновений помолчал, а затем насупился, упер в Петьку тяжелый взгляд и заговорил: – В общем так, Скрынник, народ тут посовещался и решил, что никаких пришлых нам тут не нать.

Петька слушал его, вытаращив глаза. О чем это он?! Какой народ? Жабин с прихлебалами, что ли? Да с таким народом никаких захватчиков не надо! Сами все разорят, украдут и продадут!

Нет, почему Жабин затеял этот разговор, парню в принципе было понятно. Все знали, что деревенский куркуль не совсем законные дела мутит. И браконьерствует потихоньку, и ягодой с кедровыми орехами с китайцами напрямую приторговывает. Причем ходили смутные слухи, что дарами не только природы, но и как бы даже не недр… А чего – тут Сибирь, тут золотишко много где встречается. С другой стороны, кто в деревне мог сказать о себе, что он никогда, нигде и ничего? Уж ружьишком-то без всяких лицензий точно каждый второй балуется. Если не каждый первый…

А Жабин, хоть и сволочь порядочная, но все-таки свой. На соседней улице вырос. В одну школу ходили. Колян-участковый за соседней партой сидел. Так что все молчали… Но если в деревне появятся совершенно чужие люди, не повязанные ни общим детством, ни своими мелкими грешками, то как бы не нашлось среди них кого-нибудь, кто не только увидит что-то, что не принято показывать чужим, но и решит исполнить, так сказать, гражданский долг. Да и кто его знает, чем эти пришлые тут заниматься думают? А ну как чем-то таким, на чем и сам Жабин неплохо зарабатывает. Это большой город всех прокормит: хошь – в олигархи иди, хошь – в таксисты. А в деревне способов заработка – раз, два и обчелся! Короче, не нужны были главному местному куркулю в Кавешме пришлые – и точка!

Но вот Петька с этим был совершенно не согласен. Ему-то пришлые нравились. Несмотря на то, что первое же более или менее близкое знакомство с ними закончилось тем, что он получил по морде. Ну и что? По-правильному же получил. По-честному! Один на один. Грудь в грудь. Без подлости…

Жабин же, между тем, продолжал свой горячий или, скорее, горячечный монолог.

– Так они ж себе скоро все равно дома построят, – наконец, спустя еще пять минут излияний, прервал Скрынник своего нежданного гостя. – И чего ты тогда будешь делать?

Главный деревенский куркуль запнулся, окинул Петьку недоуменным взглядом, а затем хрипло рассмеялся.

– Строить и построить – это две большие разницы, понял? Сам видишь, какая нынче сушь стоит!

– Ты, Жабин, говори, да не заговаривайся, – с угрожающим видом вскочил на ноги Скрынник. – Не дай бог, тайга полыхнет – в своем нужнике отсиживаться будешь?! По горло в дерьме?!

Главный деревенский куркуль и эксплуататор боднул его тяжелым взглядом и процедил:

– Я тебя предупредил, – после чего мотнул головой своим прихлебателям и, тяжело поднявшись, вышел из дома.

А Скрынник опустился на табурет и задумался. Нет, отказываться от своих слов он не собирался. Сколько надо, столько он пришлых в своей избе и пропишет. Точка!

Но ведь с этого урода станется не только пришлым красного петуха подпустить. Так что очень непростые вырисовывались пироги с котятами…