Газетная иллюстрация, изображающая тайную сходку Мафии. Коллекция фонда исследований истории Луизианы, Университет Тулейна

ТЕПЛЫМ ИЮНЬСКИМ ВЕЧЕРОМ 1907 ГОДА светловолосый мальчишка восьми лет от роду по имени Уолтер Ламана забавлялся тихой игрой в переулке у похоронного бюро своего отца на Сент-Филлип-стрит во Французском квартале. Было почти восемь вечера, янтарный вечерний свет угасал, и привычный для квартала сладковатый запах гниющих фруктов, конского навоза и чеснока словно бы на мгновение усилился в сумерках.

Уолтер играл под арками, когда в переулок въехал катафалк на конной тяге, возвращавшийся в бюро с припозднившихся субботних похорон. Остановившись, кучер бросил мальчику несколько слов, а затем проехал по переулку во двор, где отвязал лошадей и вернул их в конюшню.

Через несколько минут другой мужчина – чуть за сорок, с редкими седеющими волосами и усиками – подошел к Уолтеру в переулке. Что именно сказал ему – неизвестно. Но затем усатый вынул из кармана две монетки по пять центов и пообещал мальчишке мороженое из кондитерской неподалеку. Уолтер не заметил в этом предложении ничего подозрительного. Он встал, взял усатого за руку и отправился с ним по Сент-Филип-стрит в кондитерскую.

Дойдя до Бурбон-стрит, они подошли к остановившемуся на углу крытому фургону, около которого, будто поджидая их, стоял незнакомец высокого роста. Он взял Уолтера за руку и, не успел мальчик возмутиться, как вместе с кучером затолкнул его в фургон. Затем высокий забрался в фургон сам и закрыл брезентовый полог. Кучер пришпорил лошадь, фургон шумно покатился по узкой улице. Усатый долго стоял на тротуаре, наблюдая за тем, как он растворяется в полумраке, потом повернулся и исчез в лабиринтах Французского квартала.

Хотя уже спустились сумерки, а Уолтер до сих пор не вернулся домой, его родители не волновались. Мальчик любил прятаться во дворе, на сеновале или в конюшне, а иногда даже засыпал в своем укрытии. Но время шло, и супруги Ламана начали волноваться. Питер Ламана, отец Уолтера, обыскал окрестности, но не нашел ни следа мальчика. Наконец, он решил, что Уолтер мог тайком пробраться в дилижанс, на котором его старший брат Джон уехал тем вечером в Уэст-Энд, озерный курорт в шести-семи милях от города. Ламана оседлал коня и поскакал туда в свете луны, но несколько часов спустя вернулся ни с чем. Джон не видел младшего брата.

Всю ночь и весь воскресный день Питер Ламана искал сына во Французском квартале, ему помогали все: друзья, его работники и окрестные мальчишки. Они расспрашивали соседей, лавочников, прохожих, но никто не знал, что случилось с мальчиком. К вечеру воскресенья Ламана решился обратиться в полицию. То, что он так медлил, было неудивительно. Члены итальянской диаспоры города предпочитали решать свои проблемы самостоятельно. Кроме того, полиция не всегда быстро реагировала на заявления итальянцев, поскольку свидетели преступлений в итальянских районах часто опасливо отмалчивались. Но дело Питера Ламана было исключением. Он владел процветающим похоронным бюро и самой большой конюшней во Французском квартале, был членом влиятельного Союза Прогрессивистов, общественной организации, в которую входили самые влиятельные бизнесмены города, и считался весьма важным человеком, которому не могла не прийти на помощь полиция. Поэтому слуги закона взялись за расследование с гораздо большей решимостью, чем если бы похищенный мальчик оказался сыном бакалейщика или сборщика бананов. Поиски продолжились на набережной, у озера, и в «сточных трубах, в темных переулках, в задних дворах и укромных уголках» квартала.

Но наутро понедельника в дом семьи Ламана доставили анонимное письмо, написанное по-итальянски корявым, едва разборчивым почерком:

«У вашего парня есть крыша над головой, он сыт и одет, цел и невредим. Но если вы не выполните наши требования, за последствия мы не отвечаем».

Далее следовало требование выкупа в $6000 – огромной суммы по меркам 1907 года, – передать который похитителям должен был лично Ламана. Согласно указаниям в письме (которые Ламана сохранил в тайне от всех, кроме полиции), он должен собрать указанную сумму в золоте и отвезти мешок – в одиночку, верхом – в Богалузу, городок, расположенный в семидесяти милях к северу. По дороге его встретит человек, который примет у него деньги и расскажет, где мальчик. Если Ламана не хочет получить своего мальчика «разрубленным на кусочки», исполнить эти указания надлежит в точности.

Вместо подписи в письме были нарисованы череп и скрещенные кости – многие говорили, что это верный знак того, что за ним стояла организация, известная всем итальянцам под названием «Черная рука».

На протяжении почти десяти лет после суда Линча у окружной тюрьмы в 1891 году, в итальянском подполье Нового Орлеана царило сравнительное затишье.

«Около двенадцати лет назад мы осознали, что ошибались, закрывая глаза на преступные вендетты, – заметила “Таймз-Демократ” в 1902 году. – Нас пробудило… ударом грома, который потряс весь город и всю страну». Этим ударом, конечно же, было убийство Дэвида Хеннесси, и влиятельнейшие жители города ответили на него «коррективными» насильственными мерами. «Мы преподали преступникам урок, – продолжала газета, – и на протяжении двенадцати лет Новый Орлеан был почти избавлен от вендетт. На улицах города стало спокойнее, и сами сицилийцы извлекли из этого только выгоду».

Маловероятно, что с этим утверждением согласились бы «сами сицилийцы». Но на протяжении 1890-х в городе действительно почти не случалось убийств. Однако все изменилось в 1902 году, с прибытием в Новый Орлеан человека, называвшего себя Франческо Дженова. Дженова, которого на самом деле звали Франческо Матези, судя по всему, бежал с родной Сицилии после того, как его обвинили в убийстве семьи Сейна. Он попал в Луизиану через Лондон и Нью-Йорк (где, по слухам, завел знакомство с легендарным мафиози Джузеппе Морелло) и быстро стал одним из лидеров итальянской диаспоры города. Все знали об убийстве на Сицилии и страшно боялись Матези. Он и его предполагаемый соучастник Паоло Ди Кристина (настоящее имя: Паоло Марчезе) попытались взять под контроль местный макаронный бизнес, но встретили сопротивление. Братья Антонио и Сальваторе Лучиано, владевшие макаронной фабрикой в Дональдсвилле, неподалеку от Нового Орлеана, отказались терпеть прессинг Дженова. В начале мая 1902 года Сальваторе Лучиано заметил Дженова и Ди Кристину в экипаже около пансиона Лучиано на новоорлеанской Пойдрас-стрит. Решив, что эти двое пришли, чтобы выполнить обещание покалечить братьев, Сальваторе вбежал в дом за двустволкой, а затем бросился к экипажу и выстрелил в Дженова.

Он промахнулся, но Дженова и Ди Кристина получили болезненные пороховые ожоги, а полиция прибыла раньше, чем произошло что-то более серьезное. Этот инцидент стал началом жестокой войны между семействами гангстеров. Горожане, надеявшиеся, что проблема итальянских преступных группировок решена, пришли в ужас. Примерно месяц спустя после этого инцидента Антонио Лучиано играл в покер в пансионе на Пойдрас-стрит, а Сальваторе в соседней комнате писал письмо их матери в Италию. Четверо незнакомцев зашли в пансион и накинулись на Сальваторе Лучиано с ножами и дубинами. Антонио, услышав шум, схватил двустволку и открыл огонь.

Сальваторе и один из игроков в покер погибли, а еще двое получили серьезные ранения.

Действия Антонио Лучиано суд признал самообороной и выпустил его из заключения, а на следующий день тот устроил поминки по брату. Друзья семьи толпились около тела Сальваторе, лежавшего на столе в одной из просторных комнат. На глазах у изумленного Антонио, человек по фамилии Феррара, в котором он узнал одного из убийц брата, подошел к телу, убрал с лица покойного прозрачный саван и поцеловал его в губы. Рассвирепев и не веря своим глазам, Антонио вызвал Феррара во двор пансиона. Тот, судя по всему, не подозревал, что его узнали, и вышел.

В этот же момент Лучиано встретил его двумя заряженными стволами дробовика, а в довершение на глазах онемевших от ужаса гостей размозжил ему голову треснувшим прикладом.

– Наконец-то! – яростно ревел Антонио во время ареста. – Я отомстил убийце своего брата!

Франческо Дженова, напротив, был явно недоволен. Однако терпел. Когда Антонио Лучиано был оправдан в убийстве Феррара и вновь оказался на свободе, Дженова нанял стрелка из Нью-Йорка – некоего Эспаре, который за несколько недель втерся в доверие Лучиано. В августе 1902 года добродушный Эспаре провожал нового друга в фотомастерскую на Канал-стрит, чтобы забрать оттуда фотокарточки. На обратном пути прямо на лестнице, соединяющей улицы, Эспаре невозмутимо вытащил из-за пояса револьвер и выпустил шесть пуль в спину Антонио Лучиано. Лучиано попытался выстрелить в ответ, но поскользнулся и сверзнулся вниз по ступеням. Эспаре же взобрался на крышу здания, перепрыгнул на соседнее – ресторан Тома Андерсона «Арлингтон» на Рампарт-стрит, – и исчез, нырнув в открытый потолочный люк.

К счастью для новоорлеанских служителей закона, свидетелями перестрелки стало несколько членов элитного «Пиквикского клуба», располагавшегося прямо напротив фотомастерской. Когда Эспаре был обвинен в убийстве, эти досточтимые граждане – в отличие от итальянских свидетелей многих других вендетт – дали показания. Эспаре быстро признали виновным и приговорили к казни через повешение. В 1905 году это стало первым случаем в истории города, когда итальянец был казнен за убийство итальянца. Но вывод из этой вендетты все же сделали: как писали газеты, итальянское подполье города пробуждалось от десятилетнего сна.

И действительно, после убийства Лучиано в городе разбушевалась мафия. «Черная рука», банда вымогателей, ступила на тропу войны. По мнению современных историков стоит четко разделять два понятия: «Черную руку» как технику шантажа, активно действовавшую вплоть до 1920-х годов, и одноименную «мафию» – синдикат преступных семей, просуществовавший гораздо дольше. Ее члены не брезговали методами «Черной руки». Однако для простых граждан начала 1900-х понятия «Мафия» и «Черная рука» были едины и обозначали исключительно преступников из «понаехавших» итальянцев. Когда после происшествия с Лучиано итальянские бизнесмены начали получать письма с угрозами от анонимного вымогателя, полиция и пресса твердо знали, кто за ними стоял. Многие сочли, что активизация мафии слишком подозрительно совпала по времени с прибытием Франческо Дженова. В Новый Орлеан явился новый capo, главарь, не усвоивший урок суда Линча в окружной тюрьме.

Однако «лучшие люди города» бездействовали, пока, как в случае дела Хеннесси, не пострадал один из них. Это случилось июньским вечером в 1907-м. Любимого сына Питера Ламана, «состоятельного и достойного» члена Союза Прогрессивистов, похитили у порога собственного дома. Казалось, что урок 1891 года необходимо повторить.

Вечером в среду, 12 июня, в главном зале Юнион-Франсе-Холла собралась толпа из четырех-пяти тысяч человек. С момента исчезновения Уолтера Ламана прошло четыре дня, но до сих пор не обнаружилось никаких его следов. Прошлой ночью, следуя указаниям в письме вымогателей, Питер Ламана выехал на дорогу в Богалусу с мешком золота ценностью в $6000. Однако его так никто и не встретил и не забрал выкуп. Скорее всего потому, что засекли отряд полиции, который, вопреки указаниям из письма, последовал за Ламана. У полицейских почти не осталось существенных зацепок.

Союз Прогрессивистов и лидеры итальянской диаспоры в тот же вечер созвали митинг, чтобы найти новые улики, призвав итальянцев не молчать о преступлениях мафии. Похищение сына Ламана нельзя было оставить безнаказанным. «Жители Нового Орлеана беспечны и многого не замечают, – писала “Дейли Пикайюн” – но злоумышленники, осмелевшие от многолетней безнаказанности, иногда наносят удары по самым основам нашего общества и наших семей. Тогда разгневанные граждане демонстрируют им свою силу».

Гнев горожан нужно было направить точно в цель, для чего и созвали этот митинг. Один за другим выступавшие призвали жителей Итальянского квартала рассказать обо всем, что им известно о деле Ламана, и любых других происшествиях, за которыми могла стоять мафия. Судья Филипп Паторно, один из лидеров диаспоры, объявил о создании Итальянского комитета бдительности, призванного решить проблему преступности в районе. «Отныне итальянцы полны решимости действовать, – поклялся он. – Любой из нас, получивший письмо с угрозами, будет обязан предоставить его комитету».

Речь Паторно, как и выступления других ораторов, была встречена радостными возгласами и аплодисментами. Но самыми бурными овациями – по крайней мере, если верить «Дейли Пикайюн» – встретили полковника Джона К. Уиклиффа, который вместе с У. С. Паркерсоном был одним из устроителей линчевания 1891 года. («Собравшиеся призывали выступить мистера Паркерсона, – писала газета, – но среди присутствующих его не оказалось».) Уиклифф призвал толпу сотрудничать с судьей Паторно. «Итальянцы нашего города привыкли бороться в одиночку и боятся просить помощи, – сказал он. – Но они должны знать, что живут в свободной стране, и могут рассчитывать на поддержку со стороны любого из наших горожан. Может ли кучка преступников бросить вызов городу с населением в триста тысяч человек? Возможно ли, чтобы эти люди смогли скрыться? Ради наших детей, мы должны всеми силами остановить этот кошмар!»

После окончания митинга на улицу Вье Карре высыпали возбужденные толпы. Не дождавшись очередных призывов, часть мстителей собралась около старой окружной тюрьмы с угрозами «творить историю на Конго-Сквер» – это звучало как слишком явное напоминание о линчевании итальянцев в 1891 году. Другие «защитники справедливости» наводнили улицы около дома Ламана. Не подчиняясь полиции, они рыскали по окрестностям и врывались в дома с обысками. Перепуганным жителям не оставалось ничего, кроме как впускать их внутрь. «Да, [самопровозглашенные стражи закона] жаждали крови, – признала “Дейли Пикайюн” на следующие сутки, – но только крови виновных».

Эта тактика устрашения оказалась эффективной. В одном переполненном пансионе мстители обнаружили двоих школьников, которые признались, что видели Уолтера Ламана в субботу с человеком по имени Тони Коста. Воодушевившись этим успехом, толпа двинулась к дому Косты на углу улиц Сент-Филип и Шартрес. Перевернув жилище вверх дном, они так никого подходящего под описание Косты не нашли. Правда, один из соседей рассказал, что Тони действительно жил здесь, что он заядлый азартный игрок, что у него есть судимость, но в субботу он исчез и с тех пор от него ни слуху ни духу.

Полиция тем временем тоже небезуспешно продвигалась в расследовании. Слухи о том, что подозрительный итальянец в этом районе недавно приобрел крытый фургон, оказались правдой. Следователи, отправившиеся по наводке в округ Джефферсон к западу от города, нашли свидетеля, видевшего, как поздним вечером в субботу крытый фургон заехал во двор плантации Сент-Роуз, принадлежащей некоему Игнацио Камписциано. В деле появилось еще одно имя.

Утром в четверг Питер Ламана получил еще одно лапидарное письмо по-итальянски без подписи: «Со слезами на глазах отправляю вам эти несколько строк в утешение. Будьте мужчиной и доверьтесь мне. Я делаю это из любви к вашему сыну».

Аноним рассказывал Ламана, как найти мальчика: «Отправляйся к каналу Харви и найди человека по имени Макорио Морти. Он знает все. Когда встретишься с ним, спроси его о цирюльнике, который живет поблизости. Цирюльник здесь самый главный. У меня нет никаких сомнений в том, что твой сын у него».

Воспользовавшись этой и другими наводками, к пятнице полиция арестовала десятерых подозреваемых, и главным из них был Тони Коста, отсиживавшийся в доме на улице Клуэ. Кроме того, среди задержанных были фермер Камписциано, информатор с Харви-Канала, упомянутый в анонимном письме, владелец магазина мороженого около дома семьи Ламана, и – по особому требованию Итальянского Комитета бдительности – Франческо Дженова, предполагаемый capo, соучастник убийства Лучиано, произошедшего пять лет назад. Дженова к тому времени стал богатым бизнесменом, и многие утверждали, что итальянцы Нового Орлеана страшно его боялись. Какие доказательства причастности Дженова к делу имелись у Комитета и имелись ли они вообще – неясно. Но поскольку он был главарем группировки, которую горожане называли «Мафией», у полиции не было сомнений, что он каким-то образом замешан в этом деле.

Итак, у возглавлявшего расследование капитана полиции Томаса Капо (которому явно не повезло с фамилией), появились основания полагать, что расследование сдвинулось с мертвой точки. Но почти все улики, позволившие ему задержать подозреваемых, были косвенными. После вмешательства адвокатов, всех задержанных, за исключением Тони Косты, продолжавшего яро настаивать на своей невиновности, пришлось отпустить. Но полиция держала их под постоянным наблюдением и продолжала изучать улики и наводки, поступавшие в Комитет бдительности.

Со дня исчезновения Уолтера Ламана прошло уже больше недели, и надежды на то, что его найдут живым, почти не осталось. Проверяя продолжительные слухи о том, что мальчика убили и спрятали тело на болоте за фермой Камписциано, двадцать первого июня полиция арендовала поезд и отправила на место поисковый отряд из двадцати пяти человек. Но трясина в этом районе была одной из самых густых и опасных во всей Луизиане. Изнуряемый москитами отряд с ищейками, по колено в грязи, весь день обыскивал трясину, но ничего не нашел.

В сумерках изможденные спасатели вернулись с болота ни с чем. Фермер Камписциано безмолвно наблюдал за ними, делая вид, что продолжает работать на своей земле.

Тянулись дни, но расследование не сдвигалось с места, и среди отчаявшихся следователей начались конфликты. Полиция обвинила Итальянский Комитет бдительности в организации тайных встреч и сокрытии важной информации. Питер Ламана предпочел вести расследование самостоятельно и прервал все контакты со следователями. Судя по всему, он считал, что неумелые действия полиции причиняли скорее вред, чем пользу, мешая развязать языки возможным свидетелям.

Наконец, через две недели после исчезновения мальчика, среди какофонии обвинений и намеков прозвучало еще одно ключевое имя. Судья Паторно несколько дней выслушивал итальянских коммерсантов, получивших письма с угрозами от вымогателя. Один из них утверждал, что знает, кто написал письмо, адресованное ему. Затем он подвел судью к окну кабинета и указал пальцем на человека, стоявшего на улице.

– Это он, – сказал коммерсант. – Тони Гендуза!

Судья Паторно не сразу отреагировал на это сообщение, ведь подобные обвинения ему приходилось выслушивать по многу раз за день. Но, сравнив письмо коммерсанта с тем, которое получил Питер Ламана, он заметил, что почерк подозрительно похож. Явившись в дом Тони Гендузы, он обнаружил, что тот пропал. Паторно выслал следователей в Пекан-Гроув, городок неподалеку фермы Камписциано в Сент-Роузе, где – по словам брата Тони Гендузы Фрэнка – жила возлюбленная пропавшего, но те ничего не обнаружили.

Паторно, однако, продолжил расследование и вскоре обнаружил любопытные связи между Тони Гендузой и несколькими другими подозреваемыми. Он выяснил, что Гендузу неоднократно видели с главным подозреваемым Тони Коста за несколько недель до похищения. С ними часто был третий, Франсиско Лучези. И вот теперь этот Лучези исчез, как и его подельник Леонардо Геббиа, живший с сестрой и родителями рядом с домом семьи Ламана. По слухам, Геббиа знали об исчезновении Уолтера Ламана гораздо больше, чем рассказали полиции. Миссис Геббиа, мать Леонардо, якобы несколько раз приходила к миссис Ламана после похищения. Она уверяла ее в том, что малыш Уолтер в безопасности, и призывала семью Ламана заплатить выкуп, чтобы его вернули. Тогда ее словам никто не придал значения, сочтя их благонамеренными утешениями старушки-соседки. Теперь же они выглядели совсем иначе.

Ранним утром полиция ворвалась в дом Геббиа. Леонардо еще лежал в постели, и его удалось задержать без помех. Его арест оказался роковым для заговорщиков. Настаивая на собственной невиновности, он все же признался, что все знал о заговоре. Он рассказал, что видел, как Тони Коста увел мальчика от похоронного бюро, передал его человеку по имени Стефано Монфре, поджидавшему на углу улиц Бурбон и Сент-Филипп в крытом фургоне, кучером которого был Франсиско Лучези. Кроме того, Геббиа подтвердил, что Тони Гендуза написал письмо с требованием выкупа в $6000.

Этой информации судье Паторно оказалось достаточно, чтобы начать новую серию арестов. Он арестовал всю семью Геббиа, брата Тони Гендузы Фрэнка, жену Стефано Монфре, и даже семейную пару, державшую вместе с Геббиа пансион на улице Сент-Филипп. Но самым важным свидетельством стало признание сестры Геббиа, Николины, подтвердившей то, о чем давно подозревал Паторно: мальчика действительно отвезли на ферму Камписциано в Сент-Роузе. Игнацио Камписциано был арестован несколько дней назад, но отпущен из-за отсутствия доказательств. Теперь Паторно получил необходимые доказательства, чтобы возбудить процесс против фермера. Он договорился с Центральной железной дорогой Иллинойса об особом рейсе до плантации и собрал отряд, который должен был отправиться туда вечером. Среди членов этого отряда был начальник поезда по имени Фрэнк T. Муни – тот самый, который десятью годами позже стал суперинтендантом полиции. Муни, уже тогда интересовавшийся работой полицейского, принимал активное участие в аресте Камписциано и даже во всех красках описал его «Дейли Пикайюн».

Когда около полуночи особый рейс прибыл в Пекан-Гроув, объяснял Муни, «мы потушили прожектор локомотива и свет в пассажирском вагоне, а затем полторы мили шли пешком до дома Камписциано».

Паторно выставил охрану по периметру жилища Камписциано и сарая в пятидесяти ярдах от него, где могли держать Уолтера Ламана. Затем полицейские принялись стучать в дверь Камписциано до тех пор, пока не разбудили его.

«Мы распахнули дверь и вошли внутрь», – рассказывал Муни «Таймз-Пикайюн».

Испугавшийся пыток Камписциано жестом показал, что будет говорить. Петлю на его шее ослабили, и он рассказал о том, как Монфре, Лучези и еще двое, одного из которых звали Анджело Инкаркатерра, привезли мальчика в его дом в крытом фургоне. Но когда Паторно спросил фермера, где сейчас находится мальчик, тот снова замолчал. Петлю на его шее снова затянули и пригрозили повесить на ближайшем дереве. И тогда он наконец сдался. Когда веревка чуть ослабла, он проговорил то, чего все боялись:

– Мальчик мертв.

«Камписциано описал это жуткое преступление в мельчайших подробностях, – рассказал Муни. – Он отвел нас в другой дом и показал, где именно и в какой позе лежал мальчик, когда его задушили. Он божился, что не имеет к произошедшему никакого отношения и все это сделали те, кто его привез».

Судья Паторно потребовал от Камписциано отвести их к телу мальчика. Фермер собирался подождать до утра, поскольку пробраться предстояло на болото за его домом, а луна уже скрылась. Но Паторно настоял. Отряд направился в топкую трясину, освещая себе путь фонарями. Камписциано умолял развязать ему руки, чтобы пробираться сквозь заросли тростника.

Паторно согласился, но оставил веревки вокруг шеи и плеч, которые держали члены отряда, чтобы фермер не ускользнул во тьму.

«Можете представить себе, как это было, – рассказывал Муни “Дейли Пикайюн”. – Главарь “Черной руки” вел нас по болоту, по пояс в воде, сквозь колючий кустарник. Никто не был уверен, что он сказал нам правду и что не заведет нас в смертельную ловушку».

Через несколько миль в зловонном болоте Камписциано остановился и показал на иву.

– Здесь, – сказал он.

«И он не соврал, – вспоминал Муни. – Подняв тяжелые ветки, мы увидели серый сверток на стеблях тростника. Стояла ужасная вонь, а когда мы подняли сверток и развернули одеяло, голова мальчика отделилась от тела».

В стране не было ни одной газеты, не упомянувшей об этой последней детали – голове, отделившейся от тела. Новый Орлеан залихорадило с удвоенной силой. Когда тело мальчика привезли в городской морг, здание осадили тысячи людей. «Дейли Пикайюн» так описывала происходящее:

«Толпа наводнила двор и протиснулась в узкую дверь морга. Внутри людей охватило безумное желание заполучить мерзкий сувенир от самого ужасного преступления, потрясшего Новый Орлеан со времен убийства Хеннесси, и они начали склоку, тесня друг друга и пытаясь оторвать клочки от кишащей червями и пропахшей мертвечиной тряпки, в которую было завернуто тело и которая все еще лежала на столе морга».

Тем временем при допросе подозреваемых выяснились новые подробности. По словам Камписциано, Уолтер Ламана был убит в среду после похищения, то есть десять дней назад. Судя по всему, похитители были напуганы вестями о беспорядках в Новом Орлеане в тот вечер и решили отказаться от своего плана. Поэтому Анджело Инкаркатерра – якобы по приказу Леонардо Геббиа, главаря группы – схватил мальчика и хладнокровно задушил его. Затем они замотали его тело в одеяло и отнесли этот сверток подальше в болото, где, как они надеялись, его никогда не найдут.

Оценить численность заговорщиков, стоявших за этим ужасающим преступлением, было сложно. Полиция задержала шестерых главных подозреваемых: Камписциано и его жену, Тони Косту, Фрэнка Гендузу и Леонардо и Николину Геббиа. Но еще четверо оставались на свободе: кучер фургона Лучези; владелец фургона Стефано Монфре, Тони Гендуза, написавший письмо, и Анджело Инкаркатерра, задушивший мальчика. А в показаниях упоминалось еще несколько заговорщиков, о местонахождении которых ничего не было известно: «высокий человек по имени Джо», которого Камписциано видел со Стефано Монфре утром после похищения; таинственный рябой незнакомец, несколько раз приходивший домой к Монфре перед похищением; и – что интереснее всего – «потерпевший» по имени «мистер Кристина». Был ли это Паоло ди Кристина, сообщник capo Франсиско Дженова, замешанный в убийстве Лучиано в 1902 году, – неизвестно. Как бы то ни было, стало ясно, что группа заговорщиков большая и сложно организованная. То, что они смогли сплести паутину такого хитроумного заговора – о чем, судя по всему, было известно многим обитателям грязных улочек Французского квартала, – приводило в ужас всех остальных. Похоже, урок линчевания Хеннесси так никто и не усвоил.

Однако некоторые члены итальянской диаспоры рассказали полиции о том, что им было известно, а Комитет бдительности, пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, заявил: «Власти «Черной руки» в Новом Орлеане пришел конец», хотя это означало скорее надежду, чем констатацию факта.

Полиция продолжила розыск подозреваемых и даже отправила следователей в Канзас: кое-кто предполагал, что Стефано Монфре может прятаться там у родственников. Но скоро стало ясно, что Монфре и другие заговорщики попросту скрылись от следствия. Шестеро задержанных подозреваемых тем временем были отправлены в тюрьму в городке Ханвилль округа Сент-Чарльз (где рассматривалось дело, поскольку убийство произошло в этом округе).

Суд над первыми четырьмя обвиняемыми начался в Ханвилле 15 июля. Первыми предстали перед судом Камписциано, Тони Коста и Фрэнк Гендуза. Очередь Николины и Леонардо Геббиа должны была прийти позже. Вскрытие установило, что Уолтер Ламана был убит ударом топора в лоб; это лишь распалило негодование общественности, у небольшого здания суда, к которому стекалась враждебно настроенная толпа, пришлось выставить оцепление.

Суд длился четыре дня. Давая показания, обвиняемые предсказуемо настояли на том, что не играли никакой роли в этом заговоре, назвавшись лишь испуганными свидетелями злодеяний пяти мужчин и одной женщины, разгуливавших на свободе. Но на этот раз, в отличие от дела Хеннесси, которое рассматривали шестнадцатью годами ранее, доказательства вины подсудимых были убедительными. Полиция на этот раз работала гораздо тщательней, и никого, кроме адвоката защиты, не смущал тот факт, что Камписциано заставили сознаться в преступлении с петлей на шее. Присяжные совещались менее получаса и вернулись в зал суда с вердиктом.

«Виновны, – объявил председатель, – но без высшей меры наказания». Доказательства вины, как объяснил позже один из присяжных, не были достаточно вескими, чтобы оправдать вердикт о повешении.

Потребовалось три роты солдат со штыками наголо, чтобы не дать разъяренной толпе, собравшейся у дверей зала суда, свершить собственное правосудие. Одна стычка едва не переросла в кровавую бойню, когда поезд, захваченный взбешенной толпой из Нового Орлеана, отогнали от маленькой станции Ханвилль с применением оружия. А в это время в Новом Орлеане мэр Мартин Берман был вынужден отдать приказ закрыть все салуны, бары отелей и частные клубы города и выслать особый наряд полиции в итальянский квартал для охраны порядка и защиты соседей Ламана. Эти меры предосторожности оказались эффективными. Несмотря на ожидаемые вопли толпы «Дайте нам даго!», массового кровопролития удалось избежать.

«Дейли-Айтем» с явной тоской и сожалением сообщила о вердикте, который она – как и почти все остальные городские газеты – считала вопиюще несправедливым. «Настоящий вердикт, высшая мера наказания по делу Ламана, мог бы заставить их [т. е. «сицилийцев из низов общества»] понять, что американский закон силен и могуществен – и его нужно бояться. Каким благом была бы для общества законная казнь виновных…»

Однако граждане Нового Орлеана все-таки добились законной казни. Надолго отстроченный из-за массовых беспорядков суд приговорил Леонардо и Николину Геббиа к казни через повешение. Но затем приговор Николины смягчили до пожизненного заключения (мысль о том, чтобы казнить женщину, какова бы ни была ее провинность, многим казалась чудовищной). В пятницу, 16 июля 1909 года, Леонардо Геббиа вздернули на виселице во дворе Ханвилльской тюрьмы. Петлю с его шеи вручили Питеру Ламана, который выразил благодарность за то, что хотя бы один из преступников получил по заслугам.

Трагедия семьи Ламана имела значимые последствия. На следующий год после казни Геббиа законодательное собрание Луизианы приняло закон, по которому похищение ребенка каралось смертной казнью. Такой исход дела удовлетворил некоторых горожан. Но надежды на то, что «Черная рука» навсегда изгнана из города, не оправдались гораздо раньше, чем могли бы предположить даже самые пессимистичные новоорлеанцы.