Глава 3

На следующее утро Вероника явилась в офис Арнольда, надеясь, что это испытание станет для нее последним. Ей вполне хватило бы и похорон. Вскоре подробности завещания станут известны, и жизнь вновь пойдет своим чередом. Тимми и Джой уже готовы к этому. Джульетта собиралась закрыть булочную до конца августа, до Дня труда. По пути к Арнольду Вероника размышляла, когда ей будет лучше вернуться во Францию. Аренда дома в Сен-Тропе оплачена до конца месяца, но возвращаться ее не тянуло. Париж летом словно вымирал, поэтому она туда и не стремилась, а в Нью-Йорке было слишком жарко. Окончательного решения Вероника пока не приняла, не стала задумываться над планами на август и вообще не знала, чем теперь заняться. Так ничего и не надумав, она приехала в офис Арнольда и узнала, что остальные еще не приехали. Движение на улицах оказалось менее плотным, чем она предполагала.

– Ты прекрасно организовала похороны – впрочем, я не удивлен, – дружески приветствовал ее Арнольд, целуя в обе щеки на французский манер, но обнимая чересчур крепко для друга. Он всегда слишком старался сократить расстояние между ними, что слегка раздражало Веронику. Некоторое время они говорили о ее дочерях, а вскоре и сами сестры прибыли почти одновременно. Берти явился в новом солидном костюме, бледно-голубой рубашке и темно-синем галстуке делового вида, и выглядел как процветающий банкир, а не аферист.

Арнольд провел собравшихся в комнату для совещаний, секретарь предложила им кофе или чаю, но все отказались. Им не терпелось начать и закончить встречу, а вместе с ней оставить позади официальную сторону смерти отца. Джой уже забронировала билет до Лос-Анджелеса на дневной рейс и сказала, что завтра у нее прослушивание на маленькую роль в очередном «мыле», к тому же ее начальство в ресторане, где она работала пять вечеров в неделю, попросило ее вернуться пораньше. Ресторан пользовался популярностью, клиенты оставляли неплохие чаевые, работодатель оплачивал Джой квартиру, поэтому ей не хотелось злить его и вынуждать искать замену.

С серьезным выражением лица Арнольд заговорил:

– На протяжении всего прошлого года мы с вашим отцом обсуждали его завещание, пока он был еще в состоянии составить его. Заранее хочу предупредить: пункты его завещания несколько необычны, но полностью соответствуют его намерениям. Мы придерживались различных взглядов на то, как следует поступать в тех или иных обстоятельствах, но, признаться, в своих решениях Пол проявил более творческий подход. Он хорошо помнил, что всем вам предстоит когда-нибудь унаследовать от матери большое состояние и что ваше будущее обеспечено благодаря ей, и считал, что это дает ему возможность несколько шире взглянуть на вещи. Он стремился удовлетворить ваши насущные, а не долговременные потребности, зная, что о последних уже позаботились.

Как и Полу, Арнольду были известны принципы Вероники, считавшей, что ее дочери должны сами зарабатывать себе на жизнь, каким бы крупным ни было состояние, которое они когда-нибудь унаследуют. Ей хотелось быть для них гарантией безопасности для особых и непредвиденных случаев, а не источником средств для повседневных расходов. Вероника рассчитывала, что дочери будут зарабатывать сами, и они старались на совесть. Пол не соглашался с ней, считал, что она должна чаще проявлять щедрость, но Вероника наотрез отказывалась баловать дочерей и поощрять праздную жизнь, или же допускать, чтобы они транжирили чужие деньги, как делал сам Пол. Она считала, что отец подает девочкам плохой пример; не о таком образце для подражания для них она мечтала. Арнольд восхищался ее уроками, несмотря на то, что Полу они не нравились. Вероника сумела вырастить дочерей самодостаточными, несмотря на все свое состояние. Все трое не были ни ленивыми, ни избалованными, даже если Вероника не одобряла выбранную ими работу.

– В завещании Пола, – продолжал Арнольд, – отражены эти взгляды, его стремление что-то изменить в вашей жизни прямо сейчас, поскольку гарантии на будущее вам уже обеспечила мать. Для этой цели Пол отставил вам различные суммы, сами по себе тоже необычные, но соответствующие, по мнению Пола, вашим потребностям и тому, в чем вы нуждаетесь в данный момент, а не когда-нибудь потом. Как сам он отметил в завещании, различие сумм вовсе не означает, что он любил кого-то из вас больше или меньше.

Арнольд обвел взглядом присутствующих, и Вероника заметила, как на лице Берти отразились надежда и нетерпение. До отцовских доводов ему не было дела – он только хотел поскорее узнать, сколько получит.

– Ваш отец хотел, чтобы вы получили то, что будет особенно полезно вам, и на этот счет высказался недвусмысленно, – добавил Арнольд, и трое дочерей кивнули. Арнольд взял последнее завещание Пола и принялся читать вслух. Копии завещания лежали перед ним, по одной для каждого из наследников, но раздавать их он не спешил, предпочитая сначала все прояснить.

– «Моей дочери Тимми, которую я люблю и которой восхищаюсь, я оставляю следующую сумму… – Арнольд назвал ее, и Тимми изумленно раскрыла глаза. Это наследство показалось огромным не только ей, но и всем остальным. – Я хочу, чтобы она приобрела на эти деньги дом там, где она сочтет разумным, и создала свой фонд помощи неимущим людям, с которыми работает, чтобы помогала им, как умеет, зная, что она вправе делать для этого то, что считает нужным. Я абсолютно уверен в том, что она прекрасно справится с этой работой. А я благодаря Тимми смогу помочь людям, которым ничем не мог помочь при жизни. Надеюсь, полученное наследство хоть как-нибудь изменит в лучшую сторону ее мнение обо мне как о закоренелом эгоисте. Я и вправду был таким, но теперь хочу помочь дочери, а с ее помощью – и тем людям, которые в этом нуждаются».

Тимми слушала Арнольда со слезами на глазах. От отца она не ожидала ничего подобного. Ее сестры и мать тоже одобрительно улыбались, смаргивая слезы.

– Даже не знаю, что сказать… – прошептала Тимми, глубоко растроганная завещанием.

– Мы с твоим отцом выяснили, что завещанной тебе суммы хватит и на дом, и на то, чтобы приступить к работе над проектом, о котором написал твой отец, – Арнольд добавил: – Тебе досталась самая большая часть наследства.

Все кивнули, сестры Тимми ничуть не возражали, но Берти нахмурился. Сумма показалась ему гигантской, он сомневался, что отец располагал вчетверо большим состоянием, чтобы оделить их всех поровну. Значит, сумма, которая достанется ему самому, будет намного меньше.

– «Моей милой дочери Джульетте, – продолжал читать Арнольд, – я оставляю в наследство дар времени, чтобы она наняла помощников для работы в булочной, управляющего, который руководил бы работой, а сама могла уехать куда-нибудь, путешествовать, жить активнее, чем в предыдущие годы. Я оставляю ей достаточную сумму, чтобы платить наемным работникам, модернизировать булочную, а если будет желание, то и поставить дело на более широкую ногу. Но дорогая моя Джульетта, я хочу, чтобы ты жила и встречалась с людьми. Ты замечательная, ты должна видеть мир, не замыкаясь в четырех стенах, как сейчас».

Отец оставил ей внушительную сумму, хоть и не такую большую, как Тимми, и Джульетта благодарно всхлипнула. Заполучить много денег она не стремилась и не нуждалась в них, поэтому отцовское наследство сочла невероятно щедрым. Улыбаясь сквозь слезы, она переглянулась с сестрами и пожала руку Тимми, сидящей рядом. Джульетта ничуть не завидовала старшей сестре, которая получила больше: достанься эта сумма ей, Джульетте, она не знала бы, как распорядиться ею. А если Тимми откроет приют для бездомных, пусть даже небольшой, расходов у нее будет гораздо больше, чем на модернизацию булочной и зарплату наемным работникам, чтобы время от времени устраивать себе отдых. Отец верно рассчитал, сообразил, каковы их потребности, как и сказал Арнольд. Видимо, он тщательно обдумал каждое свое решение.

– «Я знаю, что мать не одобряет актерскую карьеру моей прекрасной дочери Джой, – продолжал Арнольд, – но я уверен, что у нее на самом деле есть талант, поэтому хотел бы стать ангелом, который поможет ей исполнить заветную мечту. Мое наследство Джой предназначено для того, чтобы она наняла хорошего менеджера, если повезет – лучшего в Лос-Анджелесе, и сдвинула свою карьеру с мертвой точки, а это наверняка привлечет внимание первоклассного агента. Я оставляю ей столько денег, что хватит на уроки актерского мастерства у лучшего преподавателя в Лос-Анджелесе, а также на то, чтобы безбедно жить два года, поэтому Джой может бросить работу официантки, всецело сосредоточиться на своих ролях и наконец добиться успеха, которого заслуживает».

Вместе с Арнольдом Пол подсчитал, какая сумма позволит Джой испробовать пути, прежде закрытые для нее из-за недостатка денег и избавит ее от необходимости подрабатывать официанткой, поскольку Вероника не желала финансировать карьеру, которую не одобряла. Слушая Арнольда, Джой просияла, потом виновато взглянула на мать и с облегчением увидела, что она тоже улыбается. Улыбки расцвели на лицах всех сестер. Джой уже поняла: отец оставил ей более чем достаточно, чтобы заметно продвинуться в профессиональном отношении. Именно об этом она и мечтала, и не желала ничего другого.

К тому времени Берти уже ерзал на своем стуле и явно терял остатки терпения. Ему надоело слушать о сестрах и чужих мечтах. Он ждал, когда дело дойдет до его части наследства.

– «Кроме того, – снова принялся читать Арнольд, и Берти вздохнул с облегчением, наконец-то дождавшись своего пункта завещания, – я завещаю свой шато близ Сен-Поль-де-Ванса в четырех равных долях каждой из моих трех дочерей – Тимми, Джульетте и Джой, а… – Арнольд помялся, но продолжал: – …четвертая доля, равная каждой из остальных трех, отходит моей дочери Софи-Агнес Марнье, дочери Элизабет Марнье, с которой я был несколько лет связан нежными узами. Я понимаю, что известие о существовании Софи и ее матери станет шоком для моих детей и для Вероники, и приношу за это свои извинения. То, что Софи и ее мать существуют, ничуть не умаляет моей любви к трем моим старшим дочерям, а также к Веронике, когда я был женат на ней. Все произошло давным-давно, и сейчас, после смерти, я хочу признать свою младшую дочь и сделать для нее то, чего не сделал при жизни. Я хочу, чтобы она владела шато наравне со своими сестрами, чтобы каждая из них получила по одной четверти этой недвижимости. Все остальные средства, которыми я располагаю, я завещаю Софи. Она получит сумму гораздо меньше тех, которые получили три мои старшие дочери, но она поможет ей и ее матери, а также снимет с Элизабет часть бремени – это самое меньшее, что я могу сейчас для них сделать».

Арнольд умолк, в комнате воцарилась мертвая тишина. Никто не шелохнулся, не издал ни звука, казалось, даже не дышал. Вероника словно обратилась в камень. Джой была потрясена: всего две минуты назад она считала себя младшей в семье и любимицей отца, а теперь вдруг узнала, что у него есть еще одна дочь, младше ее. Шок испытали все.

– Сколько ей? – сдавленным голосом спросила Вероника, и Арнольд понял, насколько мучительным станет для нее ответ.

– Софи сейчас двадцать три года, она тремя годами моложе Джой.

Оба знали, что это означает. Пол был все еще женат на Веронике, когда завел роман с матерью Софи. Девочка родилась за три года до его развода, еще когда у Вероники с мужем все было хорошо и она не подозревала о его изменах. Она узнала о них только после расставания, изумилась и не сразу поверила, постепенно вскрылись детали, но имени Элизабет Марнье она никогда прежде не слышала. Пол сумел сохранить свою тайну. Его отношения с Элизабет явно были серьезными, если у них даже родился ребенок. Вероника прекрасно понимала, что удивляться не следует, особенно после всего, что она уже знала о Поле, но все-таки была поражена тем, как старательно он скрывал от нее правду все эти годы.

Ее дочери словно утратили дар речи. Лицо Берти побагровело. Он слушал внимательно и успел произвести подсчеты. Владелицами шато стали только дочери Пола, Берти не досталось собственной доли, остаток средств отошел внебрачной дочери Софи, значит, самому Берти не причиталось ничего.

– «Далее о моем сыне Бертране, – продолжал Арнольд. – Я финансировал десятки его предприятий, и все они оказались провальными – ввиду отсутствия здравой оценки, опыта и продуманных бизнес-планов. Его мачеха помогала ему гораздо усерднее, чем я, особенно когда он был моложе, но без малейшего успеха за все пятнадцать лет. По-моему, Берти, ты имел гораздо больше преимуществ, чем твои сестры, и больше денег, чем они, когда я ушел из семьи – с тех пор и до настоящего момента я не давал им ни цента. По моим оценкам, ты уже получил более чем приличную долю моего состояния и состояния твоей мачехи, и боюсь, что если бы я оставил тебе что-нибудь еще, это наследство было бы растрачено так же бездарно, как и все остальное. Этот урок наверняка покажется тебе жестоким, сынок, но я люблю тебя и хочу, чтобы ты работал, зарабатывал на жизнь честным трудом, усвоил то, чему мы с Вероникой безуспешно пытались научить тебя. Тебе придется самостоятельно строить карьеру и сколачивать состояние – без помощи со стороны и обходных путей, только так ты добьешься того, к чему стремишься. Это единственный путь, который имеет значение для тебя. Надеюсь, ты будешь стараться лучше и действовать мудрее в будущем, проявляя трезвость суждений. Я оказывал тебе всю возможную помощь при жизни. Теперь же я надеюсь, что ты справишься сам. Это решение ты наверняка сочтешь слишком жестким, но поверь мне, сынок: я люблю тебя».

Арнольд закончил чтение, и Берти вскочил со своего места с перекошенным от ярости лицом, уставившись на Веронику и ее дочерей.

– Сволочи! Все вы! Выманили у него все – целовали ему задницу, навещали, чтобы нажаловаться, наговаривали на меня! И ты тоже! – он злобно продолжал, повернувшись к Веронике. – Это ты виновата, святоша, – ты со своими идеями насчет работы, ты заставляешь всех пресмыкаться перед тобой ради денег, а сама притворяешься нищей – это ты уговорила его оставить меня ни с чем, лишь бы остальным досталось все!

Все понимали, что в сказанном Берти нет ни слова правды. Они никогда не жаловались отцу и ничего от него не ждали. Веронике и в голову не приходило притворяться нищей или вынуждать своих детей унижаться перед ней ради денег. Она просто хотела, чтобы они работали честно и зарабатывали себе на жизнь. И как отметил Пол в завещании, за долгие годы Вероника проявила по отношению к Берти гораздо больше щедрости и терпимости, чем к своим дочерям. Она старалась хоть чем-нибудь возместить отсутствие у Берти родной матери, всегда сочувствовала его сиротству, находила ему оправдания, которые он не ценил и которых не заслуживал. Но сейчас Берти словно ослеп от ярости, узнав, что отец не завещал ему ни цента.

– Значит, мне ничего? – выпалил он, обращаясь к Арнольду, и тот кивнул.

– Да, Берти, к сожалению. Он думал, что этим поможет тебе.

Когда-то Арнольд согласился с Полом, но теперь начинал сомневаться в его правоте. Берти по натуре был транжирой худшего сорта, завещать ему хоть что-то было бессмысленно. Девочки найдут достойное применение отцовским деньгам, а Берти наверняка потратит их на всевозможные махинации и в конце концов потеряет и промотает – это Пол знал точно. Насчет сына он не питал иллюзий.

– Вы обо мне еще услышите! – угрожающе заявил он Веронике и ее дочерям. – Это еще не конец, даже не надейтесь!

Он широкими шагами покинул комнату и хлопнул дверью.

Поистине это был день потрясений и сюрпризов как для Вероники, так и для остальной семьи. Известие о существовании у Пола внебрачной дочери изумило и встревожило их гораздо больше, чем все сказанное Берти или то, что он остался ни с чем, – впрочем, и этим решением Пола они были удивлены. Все полагали, что Берти получит хотя бы какое-то наследство, и никак не ожидали, что Берти обманется в своих надеждах, зато у них появится еще одна сестра. Вероника по-прежнему была бледна, ее била внутренняя дрожь. Девочки заговорили все разом, расспрашивая Арнольда о Софи.

Арнольд попросил тишины: завещание еще не было дочитано.

– «И наконец, моей бывшей жене Веронике, самой удивительной женщине, которую я знаю и люблю всем сердцем, я завещаю мою любовь, мое сердце, наши воспоминания и одну просьбу: я прошу, чтобы она снова начала рисовать. Вероника, у тебя редкостный талант, ты просто обязана снова заняться живописью. Кроме того, завещаю тебе картину, которую мы купили в наш медовый месяц в Венеции – предположительно Беллини, но ее подлинность так и не была установлена, а ты считала ее подделкой. Мы оба любили это полотно, независимо от его ценности или ее отсутствия. Ты обещала выяснить ее происхождение, но так и не собралась. Если она не имеет ценности, надеюсь, она вернет тебе счастливые воспоминания, как вернула мне. Все эти годы я очень любил ее».

При разводе Вероника отдала ему эту картину неохотно: для нее она имела сентиментальную ценность. Но Пол очень хотел заполучить ее, и она уступила.

– «Если же окажется, что это подлинник Беллини, оставляю его тебе с радостью как ценный дар, но гораздо менее ценный, чем ты заслуживаешь за все, что сделала для меня за долгие годы. И прошу прощения за известие о ребенке, о котором ты ничего не знала. Пожалуйста, поверь моим словам: я никогда не любил ее мать так, как тебя. Ты всегда была моей единственной истинной любовью. Как жаль, что раньше я был таким глупцом. Я люблю тебя, но так и не смог стать тебе мужем, которого ты заслуживаешь».

Арнольд поднял голову и увидел, что Вероника в слезах.

– И его подпись… – тихо добавил он, пока Вероника незаметно вытирала нос.

Пол проявил редкую проницательность по отношению к детям и даже к Веронике, чего не случалось при их совместной жизни. Однако Вероника полагала, что он позаботится не только о девочках, но и о Берти, и задумалась, попытается ли Берти опровергнуть завещание. В любом случае Пол был вовсе не обязан оставлять ему хоть что-нибудь. В отличие от французских законов, по американским он мог вообще ничего не завещать сыну, и он недвусмысленно объяснил, почему так поступил с Берти. Вероника растрогалась, услышав, что он завещал ей Беллини в напоминание о хороших временах, прожитых вместе, и о том, как страстно они любили друг друга поначалу. В то, что картина подлинная, ей по-прежнему не верилось, но ни для нее, ни для Пола на самом деле это не имело значения: они просто обожали ее, влюбившись с первого взгляда. Ее до глубины души тронула и просьба Пола снова начать рисовать. Вероника сама не раз думала об этом с тех пор, как девочки выросли, но так и не решилась. И не знала даже, решится ли сейчас. Слишком много лет прошло с тех пор, как она рисовала в последний раз, начинать все заново будет нелегко. И потом, сейчас им предстоит обдумать и обсудить более насущные вопросы – например, о Софи-Агнес Марнье. Дочери Вероники принялись наперебой расспрашивать о ней Арнольда и заметно разволновались, но не потому, что ей досталась доля принадлежащего им шато: беспокоил сам факт ее существования и то, что отец никогда ни словом не обмолвился о своей внебрачной дочери. Известие о ней потрясло всю семью, а выяснить подробности было не у кого, кроме как у Арнольда.

Арнольд объяснил, что мать Софи жила неподалеку от Сен-Поль-де-Ванса и шато, там Пол и познакомился с ней. Но насколько было известно Арнольду, Пол не виделся ни с Софи, ни с ее матерью вот уже тринадцать или четырнадцать лет. И совсем не помогал им, поэтому и хотел теперь загладить вину. Пол просто вычеркнул этих двоих из памяти и вспомнил вновь, лишь когда перед смертью задумался о том, чиста ли его совесть. Поэтому он и внес Софи в свое завещание последней. Арнольд пояснил, что не знает о дочери Пола ничего, кроме адреса, который в целях исполнения воли покойного уже успели проверить, и он оказался действительным. Перед смертью Пол не пытался связаться с Софи и ее матерью, и Вероника невольно задумалась о том, что он уклонялся от своих обязанностей даже перед младшей дочерью, как поступил с остальными, потому и старался хоть что-то исправить посмертно.

Когда все они покинули офис Арнольда, Тимми предложила поужинать вместе, а Джой сама вызвалась перенести свой отъезд на завтра. Услышав, что причитается ей по завещанию, Джой поняла, что избавлена от необходимости возвращаться на работу в ресторан. Теперь она могла со спокойным сердцем уволиться и впервые за пять лет сосредоточиться только на актерской карьере. Кроме того, матери и дочерям требовалось многое обсудить и решить, как быть с шато. У каждой из них имелись планы, которые профинансировал отец в своем завещании. И теперь все хотели поговорить о том, как быть с Софи – нынешней совладелицей замка. Арнольд сказал, что отправит ей копию завещания и объяснит, что ей причитается.

От ужина тем вечером не отказался никто, в том числе Вероника. Они договорились встретиться в ресторане неподалеку от квартиры Тимми часов в восемь. Вероника вернулась домой одна, на такси, так и не оправившись от потрясения после известия о Софи и ее матери. В голову Вероники сами собой закрадывались мысли о том, что даже после смерти Пол ухитрился вновь больно ранить ее, признавшись, что еще до развода у него был роман на стороне и ребенок, о котором Вероника ничего не знала. Оказалось, что полезно вспомнить, каким Пол был на самом деле – эгоистичным, самовлюбленным нарциссом, он считался лишь со своими желаниями и не думал, что кому-то может причинить боль. На протяжении всей жизни у Пола был только один по-настоящему близкий человек, которого он окружал заботами, – он сам.