Глава 19

В аэропорту Ниццы Джульетта взяла напрокат машину и поехала в Сен-Поль-де-Ванс. Там она забронировала номер в отеле и собиралась подыскать какой-нибудь дом, где могла бы жить, пока в шато идет ремонт и для жизни он непригоден. Риелтор, который занимался оценкой стоимости шато, уже ждал ее. По дороге в отель Джульетта заехала к Элизабет и столкнулась с Софи, достающей из машины покупки. При виде ее Софи просияла.

– Ты вернулась! – воскликнула она так радостно, словно они были давними подругами. Джульетта тепло обняла ее, с удивлением ощущая, что с этой девушкой ее связывают прочные узы, видимо, все дело было в общем отце и наследстве, которое он оставил Софи.

– Как хорошо, что ты приехала на выходные! Я как раз хотела повидаться с тобой.

– Я стараюсь приезжать домой так часто, как только могу, чтобы проведать маму.

Они вошли в маленький коттедж. Элизабет искренне обрадовалась Джульетте и пригласила ее на ужин: она как раз готовила потофё – тушеное мясо с овощами, которое Джульетта очень любила. А Софи объявила, что ее мама готовит лучшие аши Пармантье и конфи де канар во всей округе. В аши Пармантье по традиции добавляли остатки мясного фарша или мелкие кусочки говядины или утки, это блюдо прекрасно утоляло голод, особенно холодными зимними вечерами.

За ужином они приятно побеседовали, затем Джульетта попрощалась с хозяйками дома и направилась в отель. К тому времени она настолько устала от перелета и радостной встречи, что уснула мгновенно, едва успев забраться под одеяло. Она прекрасно провела вечер с Элизабет и Софи. В разговоре за ужином Софи с гордостью объявила, что обновила гардероб для учебы на деньги, которые Джульетта заплатила за ее долю шато. Новые шторы на окнах Джульетта заметила сама. В жизни матери и дочери Марнье появились маленькие радости, которых прежде они были лишены.

На следующее утро Джульетта позвонила Жан-Пьеру и отправилась к нему в офис, посмотреть на проект, над которым он работал. Жан-Пьер занимался переделкой кухни в ее шато и уверял, что ремонт обойдется совсем недорого. Шкафы предполагалось приобрести в ИКЕА, пол выложить досками от старого амбара. Объяснив все это, Жан-Пьер умолк и с улыбкой ждал, когда Джульетта оценит и одобрит его план.

– А я уж боялся, что вы передумали, – признался он.

– Ну уж нет! – Она удивилась, что это вообще пришло ему в голову. – Я просто занималась неотложными делами и продавала булочную. Кстати, очень выгодно продала, – ликуя, добавила она. – А заодно и старое оборудование, которое до сих пор хранила.

Для ремонта в шато она решила собрать все деньги, какие только удастся.

Они пообедали вместе, опять заказав «сокка», а затем поехали в шато, чтобы скорректировать планы. Жан-Пьер сказал, что сможет приступить к работе через неделю. А через два дня Джульетте позвонил риелтор с известием, что нашел для нее маленький коттедж в Биоте, который можно снять за совсем небольшую сумму до переезда в шато. Джульетта осмотрела коттедж вместе с Жан-Пьером, который одобрил его. От дома Жан-Пьера до коттеджа было всего несколько миль, архитектор счел расположение удачным и сказал, что места здесь безопасные.

В воскресенье вечером, накануне отъезда Софи в Гренобль, Джульетта повезла Жан-Пьера ужинать к Марнье. Элизабет приготовила свой знаменитый аши Пармантье. Жан-Пьер трижды просил добавки, Джульетта – дважды. Уезжая, Джульетта обняла Софи и пообещала поддерживать связь с ней эсэмэсками и по электронной почте.

– Мне понравились ваши друзья, – заметил Жан-Пьер, когда вез Джульетту домой.

Помедлив минуту, она робко взглянула на него.

– Они не просто друзья. Софи – моя сестра, правда, сводная. Ее мать и мой отец были… – она смутилась, и он кивнул, сообразив, в чем дело. – Мы узнали обо всем только после его смерти. Мне тоже они нравятся.

– Хорошо, что вы навещаете их по-дружески.

Джульетта кивнула. Она думала о том же самом.

– Здесь такое часто случается, – продолжал он. – Так было всегда. При королевском дворе жило множество внебрачных детей, люди часто растили чужих дочерей или сыновей. Французы – непростой народ, – с улыбкой добавил он. – Но ваш отец не француз.

– Моя мама наполовину француженка. Ее мама была француженкой, и ее бабушка с дедушкой тоже.

– Значит, и вы француженка, – его взгляд заметно потеплел. – У нас сильные гены.

Ее и вправду всегда тянуло во Францию – она сама не знала, почему. А Жан-Пьер просто радовался, что она здесь. Он высадил ее возле коттеджа и пообещал заехать за ней на следующий день. Работу в шато он предвкушал с нетерпением, охотно согласился помочь переделать его в отель и понимал, как много эти планы значат для Джульетты. Ее приезд в Сен-Поль-де-Ванс казался ему знаком судьбы.

В тот же день, когда Джульетта улетела во Францию, у Джой было назначено прослушивание в рекламном агентстве, которое готовило рекламу для крупной косметической компании. После прослушивания Джой позвонила матери и сообщила, что все прошло успешно. Она надеялась, что ее утвердят, и Рон тоже так считал. На собеседовании Джой выглядела шикарно, пребывала в радостном возбуждении и той же ночью улетала в Лос-Анджелес.

– Сообщи мне, когда что-нибудь выяснится, – попросила Вероника.

Она успела убедиться, что Рон действительно озабочен карьерой Джой и оказывает ей всяческую поддержку. И Джой выглядела более уверенной, чем раньше, вдобавок Рон старался не отнимать у нее время на прослушивания, которые он считал бесперспективными. Зато агент Джой предлагал ей браться за все сразу. А Рон хотел, чтобы она научилась быть разборчивой. И считал, что участие в общенациональной рекламной кампании станет поворотным моментом ее карьеры и обеспечит рекламу прежде всего ей самой. Веронику не покидала мысль, что Пол дал каждой из дочерей возможность исполнить свою мечту, даже ту, о которой они раньше не подозревали, – например, Джульетте и в голову не приходило переделать шато в отель.

Вероника по-прежнему сочувствовала Берти, понимала, почему он злится, и надеялась, что он все-таки пересилит себя и добьется хоть чего-нибудь в жизни. Девочки, похоже, двигались в верном направлении, и выбранный путь много значил для них.

С тех пор как и Джой, и Джульетта покинули Нью-Йорк, Вероника скучала по ним, но ни словом не обмолвилась об этом Эйдану. Она знала, что он и без того считает ее привязанность к детям чрезмерной, особенно потому, что все они уже взрослые. А дочери были явно в меньшей степени привязаны к ней, и Вероника считала, что в их возрасте это нормально. И все-таки ей было обидно сознавать, что девочки считают увлечение рисованием излишним для нее и уверены, что для этого занятия она уже слишком стара. Еще обиднее было думать, что, по их мнению, близкого человека она не заслуживает. Но к счастью, у нее был Эйдан, так что мнение дочерей не имело особого значения, хоть о существовании Эйдана они не знали.

На следующее утро ей позвонил Николай. Он прибыл в Нью-Йорк и выразил желание повидаться с ней.

– Когда начнем? – спросил он низким голосом, со своим резким акцентом.

– Что начнем?

Вероника точно знала, что он не имеет в виду романтические отношения. Она слишком стара для него, если вспомнить, с какими юными девушками он обычно появлялся на людях. В Риме Вероника успела рассмотреть его спутницу, которую Николай выгнал в спальню.

– Я про свой заказ. Мой портрет.

– Так вы серьезно? – изумилась она.

– Разумеется. Помните, я говорил вам об этом на яхте, когда мы ужинали с вами и вашими дочерьми?

– Николай, но я уже много лет не рисовала. Портрет вам может не понравиться.

– Я вам доверяю. Так когда начнем? – снова спросил он. Вероника растерялась: даже принадлежности для рисования она давным-давно уже не покупала. – Завтра у меня будет свободное время. Я проведу в Нью-Йорке четыре дня.

Она слушала и пыталась сообразить, как теперь быть.

– Да, мы можем начать. Заодно я сделаю фотографии и видео, чтобы потом закончить портрет, – четырех дней вполне хватит для эскизов, а потом она завершит работу над портретом уже не торопясь. – Хорошо, я подготовлюсь. Значит, завтра в десять?

– Прекрасно. А потом мы пообедаем. Согласны?

– Да, – от волнения у нее перехватывало дыхание. Ей не верилось, что она действительно согласилась писать портрет Николая. А если она уже утратила все прежние навыки?

Она поспешила в салон художественных принадлежностей, купила масляные краски, приблизительно подходящий по размеру холст, мольберт, скипидар и кисти – атрибуты давно заброшенного ею ремесла. Нервничая и чувствуя себя неловко и глупо, она собрала покупки, отнесла их домой, разложила в кухне, освещение в которой сочла наиболее подходящим, и притащила туда же удобное кресло для Николая.

Тем вечером она не сказала Эйдану о предстоящем сеансе ни слова, потому что тогда пришлось бы объяснять, что она согласилась писать портрет Николая. Но возбуждение чувствовалось в ее голосе, и Эйдан заметил это.

– Ты что-то затеяла, я точно знаю, – добродушно упрекнул он, с облегчением думая, что отъезд дочерей из города не стал для Вероники тяжелым ударом. Она не знала, когда вновь увидится с Джульеттой или Джой, а Тимми, как уже понял Эйдан, не проявляла особой заботы о матери. Эйдану не нравилось, что Вероника подолгу остается совсем одна, когда она не с ним.

– Да так, просто решила опробовать кисти и краски, – отозвалась она. – Накупила их сегодня утром.

– Давно пора. Берись за дело, – он был занят подготовкой к следующей выставке, которая отнимала у него все время.

Вероника последовала совету, слегка смущенная тем, что не сказала Эйдану всей правды. Николай прибыл на следующее утро ровно в десять. Здороваясь, он по-медвежьи обнял ее, она сварила ему кофе и усадила на приготовленное кресло в кухне. Наброски она сделала так легко, что не поверила своим глазам, потом взялась за фотографии и видео, попросив Николая двигаться свободно и стараясь разглядеть его лицо во всех ракурсах, чтобы выбрать наиболее выгодный. Они сошлись во мнении, что на портрете он должен быть изображен в три четверти, он одобрил предложенный размер холста и сказал, что именно его он и имел в виду. К удивлению Вероники, от ее недавней нервозности не осталось и следа, как только она погрузилась в работу. Она успела поработать над подмалевком и набросала несколько эскизов в блокноте, которые показала Николаю, когда они решили сделать перерыв.

– Очень хорошо, – оценил он и одобрительно кивнул, а потом сообщил, что заказал столик в «Ла Гренуй» – одном из самых элегантных ресторанов Нью-Йорка.

Покончив на сегодня с набросками, Вероника тщательно вымыла руки и быстро переоделась в черный костюм от «Шанель». Машина Николая ждала внизу. Они промчались от Пятой авеню до Пятьдесят второй улицы между Пятой и Мэдисон авеню, потом прекрасно пообедали, беседуя об искусстве, портрете Николая и его великолепной яхте. Вскоре он улетал на другую свою яхту, которую держал в южной части Тихого океана. Он объяснил, что вторая яхта размерами поменьше, чем та, на которой побывала Вероника. Общаться с Николаем было удивительно легко и весело, а после обеда, вернувшись домой, Вероника снова взялась за доработку эскизов, сделанных утром. Работа продвигалась неожиданно быстро и успешно.

На следующее утро Николай приехал снова. Вероника так и не рассказала Эйдану, чей портрет пишет, – просто объяснила, что все-таки взялась за рисование и что очень довольна этим, но тревожить Эйдана упоминаниями о Николае не стала. В тот день сеанс продолжался три часа, в третий – два, а в последний день Николай смог уделить ей только один час, за который она сняла еще видео, сделала несколько фотографий и наконец заключила, что ей хватит материалов для дальнейшей работы. Отнимать у него больше времени ей не требовалось.

– Сообщите мне, когда портрет будет готов, и я напишу вам, куда его отослать. Ста тысяч долларов будет достаточно? – спросил Николай, доставая чековую книжку. Вероника поспешила возразить:

– Нет-нет, хватит и десяти. Или пяти. Только без глупостей, пожалуйста, не надо пока платить мне. Сначала посмотрите, понравится ли вам портрет. Когда я закончу его, я отправлю вам фотографии.

– Нет, десять тысяч – это слишком мало, – отрезал он. – Вы же не уличный художник, а мастер, – объяснил он, и Вероника засмеялась.

– Об этом поговорим потом, – мягко предложила она. – Может, вам еще не понравится.

– Вряд ли, – он кивнул в сторону ее набросков. – Мне уже нравится.

– Спасибо, Николай.

Он снова обнял ее на прощание и ушел, и следующие три дня она неистово работала над портретом, пока его лицо еще было свежо в ее памяти. Внезапно оказалось, что у нее нет охры, которая требовалась для фона. Она совсем забыла про охру, поскольку давным-давно не писала красками.

Поспешив в магазин, она купила и охру, и еще одну краску, которую всегда любила за то, что та придавала коже теплый оттенок, вдобавок выбрала еще несколько кистей. Погруженная в мысли о портрете, она сошла с тротуара, чтобы подозвать такси и ехать домой. Краем глаза она заметила, как что-то несется на нее во весь опор, и не успела опомниться, как какой-то курьер на велосипеде сбил ее. Отлетев в сторону, она ударилась о бордюр, ее пакет взлетел в воздух. Кто-то пронзительно завизжал. Такси, которое она подзывала всего секунду назад, остановилось, скрипнув тормозами, водитель выскочил из машины и бросился на помощь. Какие-то прохожие подобрали сумочку и пакет Вероники и поставили рядом с ней. Лежа на тротуаре, Вероника растерянно смотрела на курьера и таксиста. В левом плече она ощущала острую боль, но не могла понять, почему, а когда попыталась сесть, то не смогла. Таксист понял, что она серьезно пострадала, и попросил кого-нибудь из прохожих позвонить в службу «911». Курьер явно запаниковал.

– Я не заметил, что вы сошли с тротуара! – уверял он.

У Вероники кружилась голова, она никак не могла сосредоточить на нем взгляд. Водитель такси просил ее не двигаться, но она все равно не смогла бы, даже если бы хотела. Левая сторона ее тела, казалось, разбилась на миллион осколков. Потом вдруг совсем рядом завыла сирена, Вероника почувствовала, как ее поднимают и кладут на носилки. Сирена завыла еще громче, и Вероника вдруг поняла, что ее везут на «Скорой помощи» по улицам, а врач меряет ей давление и прикладывает к лицу кислородную маску.

– Все будет хорошо, – уверял он, но уже заметил, что и рука, и ступня пациентки повернуты под странным углом, значит, переломы неизбежны. Веронику стошнило, от унижения она была готова провалиться сквозь землю.

Ее доставили в больницу Ленокс-Хилл, в приемную «Скорой помощи». Врач остался, чтобы помочь заполнить бумаги, сестры принялись расспрашивать Веронику о страховке и возрасте, носит ли она зубные протезы или очки, о религиозной принадлежности, аллергиях и лекарствах, которые она принимает постоянно.

– Кажется, у меня сломана рука, – простонала она. – Или шея. Везде болит.

Ее укрыли теплым одеялом и пообещали, что врач скоро подойдет, но обезболивающего пока не дали, и ей пришлось терпеть боль и неизвестность, гадая, что с ней случилось. Курьера, который сбил ее, она даже не заметила. И теперь чувствовала себя глупо, мучалась от боли во всем теле и от тошноты.

– Может быть, позвонить кому-нибудь из ваших близких? – спросила сестра. Вероника хотела бы позвонить Эйдану, но боялась напугать его. Потом она подумала о Тимми, но отвлекать ее от работы не стоило, тем более что пока неизвестно, насколько сильно она пострадала. Она ведь не умирает, ей просто больно. Наверное, это всего лишь вывих или растяжение.

Пытаясь приглушить тошноту, она задремала, но вскоре подошедший врач разбудил ее, спросил, что случилось, и приступил к осмотру. Ей сделали рентген левой стороны тела, врач изучил снимки и сообщил ей печальные вести.

– Ну что ж, могло быть и хуже, – философски начал он. – Он мог отбросить вас на проезжую часть, и тогда на вас наехала бы машина. Или вы могли удариться головой о бордюр. У вас сломана щиколотка и запястье. Думаю, мы обойдемся без штифтов. Оба перелома чистые, без осколков. Некоторое время мы подержим вас на вытяжке и наложим гипс. Недель через пять все будет в порядке. Вы живете одна?

Вероника кивнула, от шока и боли смутно сознавая, что происходит.

– В таком случае мы оставим вас на пару дней в больнице. Передвигаться вам придется с помощью костылей, а с переломом запястья это будет затруднительно.

Руку она сломала, с силой ударившись о тротуар, но поскольку была правшой, то рассчитывала как-нибудь справиться и, может быть, даже продолжить рисовать.

Вскоре ее отвезли в ортопедическую операционную, поставили капельницу, от которой она уснула и проснулась уже в послеоперационной палате. Медсестра в голубой робе звала ее по имени и предлагала лед.

– Как вы себя чувствуете? – спросила медсестра.

– У меня слабость, – ответила Вероника и хотела уснуть, но ее снова разбудили. Медсестра объяснила, что даст ей обезболивающее, когда она немного придет в себя, а потом ее отправят в обычную палату. В приемной «Скорой» Вероника назвала сестрам номер своей страховки, и ей пообещали отдельную палату.

В эту палату ее и привезли два часа спустя, затем дали обезболивающее, и Вероника затихла, чувствуя себя все так же глупо и не вполне понимая, что произошло. Она убеждала себя, что в случившемся виновата сама, как в тот раз, когда она чуть не попала под «Феррари» в Риме, но в глубине души знала, что теперь все произошло иначе. У нее не осталось выбора: велосипед сбил ее прежде, чем она успела его заметить. Ей хотелось закончить портрет Николая, а не валяться в больнице, мучаясь от боли. Полностью прийти в себя она сумела лишь к восьми часам вечера, запястье и щиколотка адски ныли, но просить обезболивающее ей не хотелось. Наконец она решила позвонить Тимми и сообщить ей о случившемся. Ее телефонный звонок сразу же переключился на голосовую почту, а это обычно означало, что Тимми занята. Вероника передумала оставлять дочери сообщение о том, что она в больнице. Отправлять эсэмэску она тоже не стала, подумав, что позвонит еще раз, следующим утром.

Ей снова предложили обезболивающее, и она проспала несколько часов, а в четыре утра опять проснулась от острой боли. С помощью медсестры она добралась до туалета, посещение которого оказалось гораздо более трудным и болезненным, чем она ожидала. Потом, лежа в постели совершенно обессиленная, она сообразила, что в Лондоне уже девять утра, значит, можно позвонить Эйдану. Она подождала еще час, стараясь набраться смелости, потом наконец достала мобильник из сумочки и набрала номер. Судя по шумовому фону, звонок застал Эйдана в каком-то людном месте.

– Привет, дорогая! Как дела? Я на станции, везу на выставку снимки. Может, я попозже тебе перезвоню? – жизнерадостно спросил он. Вероника согласилась, но ее голос предательски дрогнул, и Эйдан насторожился. – Голос у тебя какой-то не такой. Ты больна? Где ты сейчас?

Она изо всех сил старалась не расплакаться от боли.

– Произошел дурацкий случай… – начала она. От лекарств ей казалось, что язык увеличился на насколько размеров, не помещался во рту и стал шершавым, как наждачная бумага.

– Какой случай? – заволновался он, мгновенно вспомнив «Феррари».

– Пустяки… просто так глупо вышло… я не заметила… подзывала такси у художественного салона, и тут меня сбил велосипедист. А я и не видела, как он подъехал, – ее голос звучал слабо, она говорила с явным трудом, и его охватила паника.

– С тобой все хорошо? Что было дальше?

Но по голосу Вероники он уже понимал, что хорошего в случившемся мало.

– Оказалось, у меня сломаны запястье и щиколотка. Но переломы без осколков, так что все в порядке. Могло быть и хуже, – и она вдруг расплакалась. – Все бы ничего, только сейчас так больно… Завтра пройдет.

Услышав ее плач, он не поверил, что все пройдет так быстро. И считал, что два перелома сразу – это боль, вынести которую непросто.

– Ты дома?

– Нет, меня оставили в больнице.

Он немного успокоился, узнав, что она под надзором врачей, но встревожился, что рядом нет никого из близких.

– Девочкам звонила?

– Джой и Джульетта уехали во Францию и в Лос-Анджелес. Я звонила Тимми, но у нее включена голосовая почта, и мне не захотелось пугать ее сообщением, что я в больнице. Я чувствую себя так глупо, – призналась Вероника.

– Ну и напрасно! Хотя ты немного снизила планку: быть сбитой велосипедом не так шикарно, как попасть под «Феррари», – поддразнил он ее, она рассмеялась и вдруг ощутила, что ей становится легче даже от голоса Эйдана. – Обязательно позвони Тимми. Пусть утром первым делом мчится к тебе.

– Попозже позвоню. Не хочу тревожить ее в четыре часа утра.

– Обещай, что позвонишь попозже. И пусть тебе дадут снотворное. Позвони мне, когда проснешься. Да, в какой ты больнице?

– Ленокс-Хилл. Я люблю тебя, – благодарно произнесла она.

– Я тоже тебя люблю. А теперь постарайся еще поспать.

После разговора с Эйданом ей стало гораздо легче. Теперь ей уже не казалось, что от нее ничего не зависит, ей снова дали обезболивающее, и она проспала несколько часов, а потом снова попыталась позвонить Тимми. Опять попав на голосовую почту, она оставила дочери сообщение, но о несчастном случае не упомянула, чтобы не напугать ее. Вероника всегда считала, что должна быть сильной ради своих детей, несмотря на то, что они уже выросли и могли бы помочь ей. Но о помощи она их почти никогда не просила, даже не помнила, когда это случилось в последний раз. Она твердо решила быть самодостаточной и ничем не обременять их.

Немного погодя пришла одна из сестер и показала Веронике, как передвигаться на костылях, а это дело оказалось непростым, поскольку она могла пользоваться лишь одной рукой и старалась не опираться всем весом на сломанную ногу. До постели она добралась совершенно обессиленная, страдая от головокружения. Тимми так и не ответила на сообщение, зато позвонил Эйдан.

– Как себя чувствуешь? – с беспокойством спросил он. На этот раз голос Вероники звучал бодрее, чем накануне ночью.

– Неплохо. Правда, мне все еще больно, а со сломанным запястьем на костылях передвигаться трудно, но я справлюсь.

Пока что она не могла в одиночку даже дойти до туалета, но говорить об этом Эйдану не стала. Стаскивать трусики одной рукой, стоя на одной ноге, означало каждую секунду рисковать потерей равновесия, но так или иначе, ей придется этому научиться. Она попыталась смешно описать свои ощущения от этого процесса, хотя на самом деле ей было не до смеха.

– Ты еще не говорила с Тимми? – Его голос зазвучал напряженно.

– Нет, она, наверное, занята. Она увидит, что я звонила, и перезвонит мне.

– Ради всего святого, позвони ей и оставь сообщение, что ты в больнице! По крайней мере, она придет и поможет тебе. Пообещай, что позвонишь!

Они проговорили еще несколько минут, он сказал, что перезвонит через несколько часов. Вероника изнемогала от усталости, боль снова усилилась.

Тимми увидела два пропущенных звонка от матери, прослушала ее сообщение, но не ответила: с предыдущего вечера ей пришлось решать сложную ситуацию. Одну из ее подопечных чуть ли не до смерти избил друг-наркоман. Эта женщина сумела позвонить Тимми с улицы, Тимми поспешила на встречу к ней, сама отвезла ее в больницу, потом вызвала полицию. Потом ей пришлось ехать в приют, где жила пострадавшая, и искать временную опеку для ее детей. За этими делами прошел день, в офисе Тимми ждали посетители, и она заторопилась принять их. Ей хотелось еще успеть вернуться в больницу, к пострадавшей, которая, по словам врачей, находилась в критическом состоянии, между жизнью и смертью. А на шесть часов у Тимми было назначено важное совещание, на котором предстояло обсудить финансирование. Как главе отдела, Тимми предстояло вести это совещание, поэтому пропустить его она никак не могла. День выдался один из тех, когда она буквально разрывалась на части, и все дела были одинаково важными и срочными. Тимми понимала, что перезвонить матери в тот же день не сможет, поэтому отправила ей эсэмэску: «Слишком занята, не до звонков. Поговорим завтра. Сегодня важное совещание. Извини». Объяснять остальное было слишком долго, а Тимми знала, что мать хочет просто убедиться, что с ней все в порядке, и поболтать.

Прочитав сообщение от Тимми, Вероника решила не отрывать ее от дела. Ее дочь все равно не смогла бы ничем помочь, а если вечером у нее важное совещание, то нечего и надеяться, что она сможет приехать в больницу. Лучше вообще не беспокоить ее.

Несколько часов Вероника продремала, потом снова позвонил Эйдан.

– Она звонила?

– Прислала сообщение: она занята, сегодня у нее важное совещание. Не хочется зря отвлекать ее. Со мной все в порядке.

Труднее всего будет, когда ее отправят домой: Вероника пока не знала, справится сама или нет. Она звонила Кармине и сообщила, где находится. Но временно пожить у нее Кармина не могла: по ночам ее дети нуждались в присмотре. Она предложила Веронике нанять сиделку, но та отказалась. У нее всего лишь сломана рука и нога, переломы несложные, это не операция на открытом сердце, нет смысла поднимать шум.

– Плевать мне на ее важные совещания! Скажи, что ты в больнице! – настаивал Эйдан. – Для этого и существуют дети. Иначе зачем вообще заводить их?

Его довод показался Веронике логичным, по его настоянию она наконец отослала Тимми сообщение:

«Вчера по глупости пострадала – сломала левое запястье и щиколотку. Потом поговорим, целую, мама». Ей не хотелось выпрашивать у дочери внимание или настаивать, но по крайней мере, самое важное она сообщила.

На этот раз Тимми ответила почти сразу: «Слава богу, запястье только левое! Сегодня совсем закрутилась. Завтра позвоню, целую, Т.».

Читая сообщение матери, Тимми невольно застонала: только жалоб беспомощного инвалида ей сейчас и не хватало. Она и без того вымоталась, весь день устраняя одну проблему за другой, в том числе спасая жизнь подопечным, а из-за перелома щиколотки и запястья ее мать точно не умрет. Наверное, свалилась где-нибудь с лестницы. В любом случае ей, Тимми, сейчас не до материнских переломов.

Когда Эйдан позвонил вновь, Вероника рассказала ему о эсэмэске Тимми, и он вскипел.

– Да что с ней такое? А остальные что – звонят, только когда им от тебя что-нибудь нужно? Пока мы были вместе, они названивали постоянно, то за советом, то за помощью!

– Звонить Джой в Лос-Анджелес или Джульетте во Францию бессмысленно, они все равно ничем мне не помогут. Я же взрослая, я сама способна позаботиться о себе.

– Знаю я твои способности. То чуть не попала под «Феррари», то тебя сбил велосипед. Тебя на пять минут оставить одну нельзя! И я зол как черт на твою дочь. Она же знает, что у тебя сломана рука и нога, она обязана была позвонить! Плевать мне на ее дела, все это ерунда и отговорки!

Вероника тоже расстроилась, но смотрела на вещи трезво: Тимми не из заботливых дочерей, готовых выхаживать больную мать. И как раз сейчас у нее экстренная ситуация на работе. Джульетта, конечно, примчалась бы сразу, но она за три тысячи миль от Нью-Йорка. А беспокоить ее телефонными звонками бессмысленно. Веронике нужно, чтобы кто-нибудь помог ей надевать трусы и застегивать одежду, а не сочувствие в телефонном разговоре – впрочем, без разговоров с Эйданом ей было бы еще тяжелее. Но в ее семье обо всем заботилась она, а детям было не до того. Им никогда не приходилось ни за кем ухаживать, поскольку ни мужей, ни детей у них еще не было. И даже за их отцом после инсульта ухаживала в основном Вероника.

– Что будешь делать, когда тебя отправят домой? – с тревогой спросил Эйдан.

– Что-нибудь придумаю. Я же не лишилась ноги или руки, а гипс снимут через пять недель.

– Через пять? Ну и как ты будешь жить все это время?

– Скакать на одной ноге и пользоваться правой рукой.

– А Тимми не побудет с тобой? Она могла бы помогать тебе хотя бы по вечерам, после работы.

– Я могу попросить, но вряд ли она согласится. У нее дела.

Эйдан промолчал. Голос Вероники звучал устало и смущенно, и он посоветовал ей поспать еще.

Остаток дня она дремала и смотрела телевизор. Врач решил отложить выписку до следующего дня, чтобы она успела освоиться с костылями. Он рассудил, что еще одного дня ей хватит.

Тем вечером ей никто не позвонил: ни Эйдан, ни Тимми. Вероника приняла снотворное и проспала до семи часов следующего утра, когда ей позвонила Тимми. Она уже была в офисе, явившись туда к шести. Ей все равно не спалось. Ее подопечная в полночь умерла в больнице, медсестра позвонила Тимми и сообщила печальную новость. Тимми ощутила тошноту и опустошенность, и они так и не прошли к тому времени, как она позвонила матери, но голос звучал почти как всегда, только немного устало.

– Прости, что не перезвонила сразу, мама. Вчера здесь ужас что творилось. Так что у тебя стряслось?

Она честно пыталась сосредоточиться на мелких материнских жалобах, а не на трагической смерти подопечной минувшей ночью. Этой женщине исполнилось всего двадцать три года, ее трое детей осиротели, их жизнь была кончена: мать умерла, отец сидел в тюрьме. Его арестовали днем раньше, предъявили обвинение в убийстве, так что ему грозил большой срок. Значит, дети попадут или в сиротский приют, или в приемную семью.

– Меня сбил курьер на велосипеде, – смутившись, объяснила Вероника.

– Черт, тебе крупно повезло, что ты осталась жива! Ужасно, конечно, но я и сегодня никак не смогу тебя навестить. Слишком много дел на работе, – она собиралась навестить детей погибшей. – Кармина тебе помогает?

В голосе Тимми послышались слегка пренебрежительные и покровительственные нотки: важные и сложные проблемы, с которыми справлялась она, не шли ни в какое сравнение с пустяковыми материнскими.

Вероника робко объяснила:

– Я в Ленокс-Хилл, учусь пользоваться костылями…

– Ну, по крайней мере, ты под присмотром. Завтра постараюсь заехать, обещаю.

Тимми обрадовалась, узнав, что мать в больнице: значит, она жива, под присмотром врачей и вполне может обойтись без ее помощи.

– Наверное, завтра я буду уже дома, – ответила Вероника.

– Вот и хорошо. В выходные я обязательно заеду.

Вероника молча кивнула и разозлилась на себя, почувствовав, как глаза наполняются слезами. Почему-то она считала, что Тимми приедет сразу же, едва узнав, что она в больнице. А она, как оказалось, слишком занята. Вероника почувствовала себя никому не нужной. Закончив разговор с Тимми, она долго лежала неподвижно, глядя в окно. Ей захотелось домой сейчас же, несмотря на риск упасть и разбиться насмерть в собственной ванной. Все лучше, чем торчать в больнице.

Слезы заструились по ее щекам. Неожиданно в палату вошел врач в шапочке, маске и темно-синей робе хирурга – Вероника подумала, что речь пойдет об операции, и стала ждать расспросов. Сегодня к ней уже заходили медсестры – спрашивали, удалось ли ей добраться до туалета и как она управляется с костылями. Неожиданно врач объявил, что ему очень жаль, но ногу и руку придется ампутировать. Вероника ошарашенно уставилась на него широко раскрытыми глазами и вдруг захохотала.

– Ах, черт! А я ведь почти поверила тебе!

Эйдан стащил маску и кинулся к ней с поцелуями.

– Что ты здесь делаешь? Как я тебя люблю! Спасибо, что приехал!

Никогда в жизни Вероника еще не была так счастлива при виде знакомого лица.

– Ты же сказала, что тебе самой даже трусы надеть непросто, вот я и задумался. А потом решил, что тебе необходима помощь – правда, стаскивать с тебя трусы у меня получается лучше, чем надевать их, – он бросил шапочку и скинул хирургическую робу.

Вероника смеялась, радуясь, что он здесь.

– Раз уж твои никчемные детки не в состоянии позаботиться о тебе, как полагается, я сам тобой займусь. Я позаимствовал бы костюм медсестры, но женская одежда мне не идет, – Эйдан уселся на стул у кровати и устремил на Веронику полный любви взгляд, ради которого она была готова снова попасть в аварию. – Когда тебя отпустят домой?

– Завтра. Но сначала я должна научиться ходить на костылях.

Когда принесли завтрак, Вероника поделилась с Эйданом, потом велела ему отправляться к ней домой и устраиваться на новом месте. Кармина наверняка уже пришла, но на всякий случай Вероника отдала Эйдану свои ключи, и объяснила, где находится ее спальня. Немного погодя он ушел, чтобы привести себя в порядок после полета. Вероника позвонила Кармине, предупредила ее о приходе Эйдана, но объяснять, кто он такой, не стала.

Он позвонил ей из квартиры.

– Так, на этот раз я почти спокоен, но все-таки решил спросить: все эти Ренуары, Дега, все прелестные маленькие полотна, которыми увешаны сплошь все стены, – полагаю, это подлинники? И они принадлежали твоему деду?

– Да, – тихо подтвердила она, надеясь, что он не впадет в панику. – Ничего?

– Как бы не так! Это же кошмар, ты обязательно должна продать их! У тебя не квартира, а музей. Ты себе не представляешь, что со мной творится. И кстати, – строго продолжал он, – что это за чертов портрет у тебя в кухне?

Только тут она вспомнила о начатом портрете Николая, из-за которого ей и понадобилось в художественный салон за красками.

– Это заказ. Он предложил заплатить мне сто тысяч долларов.

– Соглашайся, – разрешил Эйдан, но его голос звучал недовольно. Он по-прежнему ревновал ее к Николаю.

– Я сторговалась с ним на пяти или десяти тысячах, – со смехом объяснила она, стыдясь того, что не сразу рассказала Эйдану о портрете.

– Сразу видно деловую жилку. Я бы разозлился на тебя за скрытность, но раз ты в больнице, на этот раз я тебя прощаю. Только больше так не делай.

– Не буду. Но опасаться его не стоит. Это же просто заказ.

– Очень надеюсь. Иначе придется его убить, – он шутил, но она слышала, как он встревожен – скорее злополучным портретом, чем ее коллекцией живописи. Дом в Париже отчасти подготовил Эйдана к встрече с коллекцией. – Кстати, твоя квартира в Париже мне больше нравится, – продолжал он, – она и уютнее, и веселее. А этот дом для меня слишком велик. Но картины изумительные.

Картины он осматривал под бдительным присмотром Кармины, опасающейся, что он попытается украсть какую-нибудь из них. Кармина понятия не имела, кто этот человек, но Вероника, похоже, доверяла ему, а то, что он отнес свою сумку к ней в спальню, говорило о многом.

– Я скоро приеду. Привезти тебе что-нибудь? – спросил он.

– Привези себя. Да, и еще мне понадобится одежда, чтобы доехать до дома: мои джинсы разрезали, когда я попала в больницу. Но об этом мы поговорим вечером.

– Я быстро, – пообещал он, и через полчаса уже входил в ее палату с букетом цветов и огромным воздушным шаром в виде плюшевого медвежонка, чтобы хоть немного повеселить ее. Шарик он купил в больничном киоске, в лапе у медвежонка красовался голубой флажок с надписью «Мальчик!», и Вероника весело рассмеялась, увидев его.

– Большое тебе спасибо. Как хорошо, что ты приехал, – снова повторила она. Вошедшая медсестра прервала их поцелуй и улыбнулась.

– Ну вот, сегодня вид у вас намного лучше, – заметила она, и Вероника просияла. – Как идут дела с костылями?

Вероника пока не возобновляла тренировки, но Эйдан и сестра уговорили ее попробовать еще раз. С загипсованным ноющим запястьем орудовать костылями было тяжело. Медсестра посоветовала ей взять домой кресло на колесах – передвигаться на нем было бы безопаснее.

– Я чувствую себя дряхлой старухой, – с досадой призналась Вероника, но тем не менее справлялась лучше, чем втайне опасался Эйдан. Его напугал слабый голос Вероники по телефону.

Эйдан пробыл с ней весь день, но к вечеру усталость из-за разницы часовых поясов сморила его. Вероника подвинулась, он прилег рядом с ней на кровать и уснул, пока она читала журнал, принесенный медсестрой. Эйдан мирно проспал на плече Вероники до шести часов, вплоть до прихода Тимми, изумленно уставившейся на них. Сегодня она выглядела почти такой же уставшей и измученной, как ее мать: под глазами у обеих появились густые тени.

– Кто это?! – возмутилась Тимми, когда наконец обрела дар речи.

– Мой друг из Лондона. Он прилетел проведать меня, – Вероника старалась сохранять спокойствие, но чувствовала себя девчонкой, которую мать застала целующейся с парнем.

– Что он делает в твоей постели? – Тимми была шокирована. Она понятия не имела, кто этот человек и почему он крепко спит в постели ее матери.

– Спит. Он сегодня приехал.

– Какого черта? – воскликнула Тимми, разбудив Эйдана, который уставился на нее, сразу понял, кто она такая, отметил негодование на ее лице и сел на постели рядом с Вероникой.

– Я Эйдан Смит, – невозмутимо представился он. – Прилетел позаботиться о вашей матери, поскольку больше было некому, – он поднялся с постели, выпрямился во весь рост и шагнул к Тимми, протягивая руку для пожатия. – А вы, должно быть, Тимми. Очень некстати этот несчастный случай, – спокойно продолжал он. Тимми от растерянности подала ему руку, пожала и сразу отдернула свою. К спокойной уверенности Эйдана она оказалась не готова. Смутившаяся Вероника, прикованная к постели, чувствовала себя как в ловушке.

– Что здесь происходит? – тоном сержанта полиции осведомилась Тимми. – Мне следует знать об этом? – Она с упреком посмотрела на мать.

– Не думаю, – холодно ответил Эйдан. – Если, конечно, вы не хотите объяснить, почему были слишком заняты, чтобы проведать родную мать в больнице. Ваша мать считает, что это нормально, а вот я с ней не согласен. Между прочим, если бы вы попали в больницу, она сразу примчалась бы к вам.

Его слова настолько потрясли Тимми, что она не сразу нашлась с ответом. Минуту все трое молча смотрели друг на друга.

– У меня нет детей, – продолжал Эйдан, – но если бы были, и я попал в больницу с переломами, то захотел бы, чтобы они навестили меня.

– У моей клиентки случилась беда. Она умерла, и мне пришлось иметь дело с врачами, полицией и ее детьми, оставшимися в приемной семье, – враждебным тоном заявила Тимми, разозлившись на Эйдана. – А вчера вечером у меня было важное совещание, – веско добавила она, но ему все же удалось пристыдить ее. Кем бы он ни был, он явно не боялся ее. Нетрудно было догадаться, что с Вероникой этого человека связывают близкие отношения. Тимми задумалась, когда они успели познакомиться.

– Похоже, у тебя есть жизнь, о которой мы не подозреваем, мама, – раздраженно продолжала Тимми и вдруг вспомнила недавний разговор, когда мать спросила, как бы они отнеслись к появлению мужчины в ее жизни. Вопрос оказался далеко не праздным и мог послужить намеком.

– Что вообще с тобой происходит? – потребовала ответа Тимми.

– Мы с Эйданом встречаемся с прошлого лета, – просто ответила Вероника. – Мы познакомились в Риме.

Перечислять все города, где они побывали, она не стала, опасаясь, что Тимми хватит удар: она и без того выглядела так, словно была готова взорваться.

– Это что, серьезно? – спросила Тимми.

Вероника предпочла бы ответить на этот вопрос в другом месте и в другое время, но Тимми не оставила ей выбора. А оскорблять Эйдана, отрицая все, она не собиралась. Он прилетел к ней, бросив все дела, поэтому она сочла своим долгом честно ответить дочери.

– Да.

– Спасибо, что сказала нам, – яростно сверкнув глазами, отозвалась Тимми, круто развернулась и вышла из палаты.

Вероника и Эйдан переглянулись, он шагнул к кровати, заметив, что Вероника встревожена.

– С тобой все хорошо?

– Пожалуй, – тихо ответила она, и он присел рядом. – Она все равно была бы против, даже если бы обо всем узнала заранее. По-моему, им больше нравится знать, что я одинока. Так им легче.

И никто не видит, даже если они пренебрегают ею. Тимми явно не понравился упрек Эйдана в том, что она не спешила проведать мать. Не то чтобы Тимми не любила мать и не беспокоилась за нее: Вероника знала, какова натура ее старшей дочери. Тимми явно была занята и думала прежде всего о подопечной, которой не повезло в жизни.

Немного погодя Вероника отправила ей эсэмэску: «Извини, неловко получилось. Спасибо, что навестила. Целую». Других слов она пока не нашла.

Тимми принялась звонить обеим сестрам в тот же момент, как вернулась домой. Едва обе ответили на звонок, она выпалила: «Мама попала в аварию и у нее есть мужчина». На это известие сестры отреагировали каждая по-своему: Джульетта встревожилась и принялась расспрашивать, как себя чувствует мать и что это была за авария. А Джой сразу спросила: «Кто этот мужчина?» Тимми рассказала обеим, как познакомилась с Эйданом в больнице. Джульетта расстроилась из-за того, что мать не позвонила ей.

– Наверное, не захотела тебя беспокоить, – рассудила Тимми. Она рассказала сестрам, что Эйдан выглядит моложе их матери, но у них, кажется, все серьезно.

– Он спал в ее постели, когда я вошла, – сказала она Джой, – и отругал меня за то, что я не навестила ее сразу.

– Так ты не сразу пришла к ней? – ужаснулась Джой.

– Я не смогла! Была слишком занята и вчера, и сегодня. Мою клиентку избил до смерти ее друг, мне пришлось пристраивать ее детей. А вчера вечером я проводила совещание, – оправдываясь, Тимми заметно смутилась, но у нее, по крайней мере, были серьезные причины: она столкнулась с настоящей трагедией, а то, что случилось с ее матерью, было лишь мелкой неприятностью.

– А он там как очутился? – полюбопытствовала Джой. От своей матери ничего подобного она не ожидала.

– Прилетел из Лондона, чтобы побыть с ней, по его словам. Не знаю, где она его прятала, но теперь он здесь, и уезжать явно не собирается.

– Наверное, он решил, что мы чудовища, – сгорая от стыда, выговорила Джульетта, – если никто из нас так и не навестил ее. Как она, ничего?

– Не знаю. Кажется, да. У нее гипс на руке и на ноге. Поговорить с ней я не успела. Так разозлилась, что ушла.

Обе сестры спросили, где сейчас мать, и Тимми дала им адрес больницы Ленокс-Хилл. После разговора с Тимми обе сестры позвонили матери. Ни одна не упомянула об Эйдане. Вероника закончила разговоры и улыбнулась ему: обе дочери проявили редкое для них сочувствие.

– Слухами земля полнится, – с усмешкой заметила она.

– Про меня ничего не говорили? – спросил он.

– Ни слова.

– Извини, что сцепился с Тимми в первые же пять минут знакомства, мне не понравилось то, как она себя повела.

– Может, ей это пойдет на пользу. Могла бы прийти и пораньше, – признала Вероника. – Но как же я рада, что ты здесь! – ее лицо вдруг стало виноватым. – Жаль только, что из-за этого глупого гипса со мной сейчас невесело… – после целого дня тренировок она едва могла передвигаться по палате, прыгая на одной ноге.

– Ничего, справимся, – лукаво подмигнул он.

– Да я не об этом. – Вероника рассмеялась, откинувшись на подушки. – Ну, добро пожаловать в семью, Эйдан. С Тимми ты уже познакомился. Теперь осталось еще двое.

– Жду не дождусь, – он улегся на кровать рядом с ней. – Знакомство с дочерьми может получиться интересным, но меня, признаться, больше привлекает их мать.

Всем троим дочерям Вероники пришлось о многом задуматься после рассказа Тимми. Они и представить себе не могли, что когда-нибудь им придется иметь дело с мужчиной, который доводится близким другом их матери. Причем с мужчиной моложе ее.

Тимми рассказала о случившемся Брайану, ужиная с ним в соседнем ресторане тем вечером, на своем втором свидании.

– А вас это удивляет? – не понял он. – Ваша мать – красивая женщина.

Брайан считал, что Вероника выглядит немногим старше ее дочерей.

– Да, удивляет, – призналась Тимми. – Ведь она всю жизнь прожила одна. У моего отца было множество женщин, а у мамы – никого. Так, редкие встречи, но ничего серьезного с тех пор, как она развелась с моим отцом. Она была всей душой предана ему.

– Значит, ей давно пора было найти себе кого-нибудь, – рассудил Брайан. – Надеюсь, ее друг – хороший человек. Какого она и заслуживает, – добродушно добавил он. Тимми промолчала.