Недоброе утро

Утро следующего дня жильцы квартиры №259/1 встретили на ногах, а точнее кто, как мог. Тяжелее всех перенесла новость о смерти старушки Маша. Она была бледной как полотно и все время плакала, что затягивало ее допрос Свинищевым. Чтобы прийти в себя, она почасту уходила в свою комнату, куда не пускала даже полицию.

Не лучше выглядели и другие. Руслану ходил по квартире как сомнамбула и спотыкался о катавшиеся под ногами бутылки. Костя держался немного лучше, хотя тоже не сомкнул глаз. Он поддерживал упавшего духом Андрея, руки и лицо которого были синими. Причиной этому была не только бессонная ночь, но и синяя краска, которую Андрей принял за кровь – чего только не померещится на пьяную голову.

Управдом тоже был тут. Он внимательно следил за всем, что происходило и слушал свидетельские показания студентов. Как раз опрашивали Андрея. Еще не придя в себя от ночного потрясения, он давал довольно противоречивые показания.

– Когда вы в последний раз видели умершую живой? – спрашивал капитан Свинищев.

– Умершую или живую? – переспрашивал Андрей, тщетно пытаясь сосредоточиться на допросе. – В обед… нет, перед ужином. Она звала меня поправить гардину и принести краску.

Андрей потер синие ладони.

– Вы заметили в поведении умершей что-то необычное?

– Да. То есть нет, все было как обычно.

– Так «да» или «нет»?

– Ничего особенного не заметил.

– Почему вы пошли к ней в такое позднее время?

– Она позвала.

– Как она вас позвала – зашла, позвонила?

– У нас был условный сигнал – она стучала в потолок.

– И как часто бывали у вас подобные вызовы?

– Такой в первый раз.

– Чем вы это объясняете?

Андрей сжал всклокоченную голову.

– Не знаю. Я вообще ничего не помню.

– Так-так. Стук, который вы слышали, был таким же, как всегда? В нем не было ничего необычного?

– Я не помню. У меня болит голова.

– Тогда ответьте, в последнее время потерпевшая… хм, умершая не спрашивала у вас о чем-то странном. Может чем-то интересовалась?

– Ни о чем она меня не спрашивала. Или…

– Что? – насторожился Свинищев.

– Она хотела узнать, какой растворитель лучше отмывает краску.

– Это все?

– Нет, мне показался странным ее халат, когда она лежала там… наверху.

– Что в нем было странного?

– Я никогда не видел его раньше. Она носила голубой в цветочек, а вчера на ней были розы.

– На халате?

– Да.

– Вы не спрашивали, почему она переодела халат?

– Она же уже не говорила.

– Почему?

– Потому что… умерла.

– Хотите сказать, что до вчерашнего вечера она ходила в одном халате, а умереть решила в другом?

– Я ничего такого не говорил, – губы Андрея тряслись.

– Ладно, – захлопнул папку Свинищев. – Последний вопрос, зачем ей понадобилась краска?

– Хотела покрасить шкаф. Говорила, это любимый цвет ее сестры.

– Ясно. Свободны, но сначала распишитесь вот здесь и здесь. Это подписка о невыезде. В ближайшие дни вам нельзя покидать Москву. Следующий.

Когда с показаниями студентов было закончено, Свинищев поднялся на этаж выше. Там орудовала группа криминалистов. Пока капитан осматривал место событий, дверь в квартиру распахнулась и вошел швейцар.

– Вы кто? Вас вызывали?

Швейцар остался глух к вопросу Свинищева. Он снял фуражку и, пройдя к лежавшей посреди гостиной покойной, склонился над ней. Его лицо дрогнуло, в уголках глаз заблестели слезы.

– Почему ты мне не поверила? – сказал он шепотом.

– Что вы там бормочете? – окликнул его капитан. – Немедленно выйдите! Евсеев, ты где? Почему здесь посторонние?

В комнату влетел сержант.

– Я здесь! Так точно. Он сказал, что родственник.

– Какой еще родственник? – рассвирепел капитан. – Гони его в шею.

Не обращая внимания на крики в его адрес, швейцар склонился над покойной и поцеловал ее в лоб.

– Прости за все, – прошептал он и вышел.

Полицейские проводили его недоуменными взглядами. Свинищев погрозил Евсееву кулаком.

– Еще один такой родственник и будешь до конца жизни в ночных патрулях.

– Есть! Так точно. Никак нет, не пущу родственников.