Глава четвертая
#4
Собрание перед началом учебного года в образовательном учреждении второй ступени служило не затем, чтобы обсудить практические детали того, как школа примет новых учеников; его основной задачей было погрузить персонал в психологический траур по каникулам и приучить его к грустной реальности: совсем скоро ученики и бесконечные проблемы вернутся снова.
Все три года, что Марианна занимала пост ассистента преподавателя, она каждый раз находила это собрание не только бесполезным – работала она на полставки и не нуждалась в психологической помощи, чтобы расстаться с летней беззаботностью, – но и откровенно, смертельно скучным. Этот раз не стал исключением, с той лишь разницей, что охватившая ее скука утешала не хуже ласки. Она давала чувство защищенности и некоторой стабильности. Школа была средоточием, высшим воплощением рутины – конечно, рутины, расцвеченной мордобоями в столовой, сексуальными связями учеников в туалетах, нежелательными беременностями и приступами судорог, загадочным образом совпадающими с контрольной по истории, но рутины в общем и целом успокоительной, если научиться справляться со всеми этими ситуациями.
Вокруг нее, посреди внутреннего двора, где обычно проходили собрания, сидели на принесенных из классов стульях преподаватели. Препод английского перешучивался с секретаршей дирекции, трудовик, последний подхалим, сидя в первом ряду, кивал каждой фразе стоявшего перед ними директора. Рядом с ней Оливье слал эсэмэски своей новой пассии, преподу шведской гимнастики, что, по ее личному мнению, выглядело уж совсем карикатурно. Короче, все было в точности как всегда, как до каникул. И Марианна почти с наслаждением вслушивалась в унылую речь директора.
– Таким образом, согласно новым указаниям министерства, мы обязаны ввести часы индивидуальных занятий с учениками; однако включить эти часы в почасовую нагрузку, установленную на этот год, мы не можем. Поэтому они будут совмещены с часами наказаний. Час наказания = час индивидуальных занятий. Надеюсь, никто не против?
Поднялось несколько рук. Мадам Тибо, ужасно строгая историчка, из-за которой у учеников случались приступы судорог, взяла слово:
– Смотря кто будет вести эти часы. Часы наказания бывают после уроков, и лично я не собираюсь сидеть в школе до половины седьмого и следить за наказанными без прибавки к жалованью. Кто же возьмет на себя эти дополнительные занятия?
Директор примирительно махнул рукой и пояснил:
– Часы наказаний всегда были прерогативой наших лучших ассистентов преподавателей, и незачем это менять. Их преимущество в том, что они молоды, это сближает их с учениками, и они смогут использовать его, чтобы… – казалось, он не знал, как сформулировать свою мысль, – чтобы… чтобы помочь им справиться с трудностями в учебе. Все они – блестящие студенты с огромным педагогическим чутьем. Более того, работа с наказанными учениками входит в их оплачиваемые обязанности, то есть наша почасовая нагрузка никак не меняется.
Марианна встала и попросила слова:
– Простите, но я не понимаю, что меняется по сравнению с прошлым годом. Вы думаете, чем мы занимаемся с наказанными учениками? Решаем судоку? Нет, помогаем делать уроки. Но вам это, разумеется, неизвестно, ведь в это время в школе уже никого нет…
Послышался скрежет сдвигаемых стульев, кашель, чихания. Учителя всегда чувствовали себя неловко, когда воспитатели открывали рот и напоминали о своем статусе школьных пролетариев.
Вслед за ней поднялся Оливье:
– Не уверен, что министерство одобрит столь вольное толкование “часов индивидуальных занятий”. Кроме того, хотел бы обратить ваше внимание на то, что в последний рабочий час нужно одновременно следить за наказанными учениками и отмечать отсутствующих в электронном журнале. А компьютер, я уже указывал на это в прошлом году, стоит в кабинете завуча по воспитательной работе, тогда как наказанные находятся во внутреннем дворе, а ассистент один. То есть ассистенту приходится быть одновременно в двух местах. Мы до сих пор ждем, когда вы решите эту проблему.
Он уселся на свое место рядом с Марианной, и они обменялись довольным взглядом. Оба знали, что никакого решения не будет, что они по-прежнему станут оставлять детей одних, отлучаясь в кабинет завуча, но им нравилось играть в эту школьную игру и слегка доводить директора; тот состроил недовольную мину, как будто только что обнаружил неожиданное затруднение.
– Да, конечно, понимаю. Что ж, вы просто можете отмечать отсутствующих в другое время. Короче. Мы вернемся к этому вопросу позже, ясно, что речь о мелочах, которые решаются в рабочем порядке в течение года. А теперь предлагаю всем перейти к угощению по случаю начала учебного года и выпить кофе с круассанами, которые ожидают нас в столовой.
Предложение было встречено вздохами облегчения и таким же гвалтом, каким обычно сопровождается конец уроков. Они гуськом потянулись к лестнице, ведущей в столовую.
Училка французского, с которой Марианна, естественно, была в хороших отношениях, учитывая их общие интересы, взяла ее под руку и спросила:
– Ну что? Как каникулы? Удалось диплом дописать?
Марианна ответила улыбкой, плавно переходящей во вздох, который лучше всяких слов описывал состояние ее университетских дел. Училка потрепала ее по плечу:
– Не волнуйся. В этом году допишешь обязательно.
Она кивнула, но подумала, что вообще-то за всей этой хренью слегка подзабыла главный свой источник тревоги: учебу и то, что потом. На что может рассчитывать человек с дипломом по Бодрийяру?
Подошел Оливье и протянул ей обжигающий кофе в пластиковом стаканчике.
– Не вижу смысла тут торчать, когда нет учеников, – как и каждый год, сказала ему Марианна.
А Оливье, как всегда, ответил:
– А я люблю эти собрания, они дают иллюзию, что у нас есть настоящая работа.
Но Марианна подозревала, что истинный источник удовольствия Оливье заключается 1) в том, что к нему приковано внимание всей женской половины школы; 2) в его крючкотворском тропизме.
И, как каждый год, они в конце концов задались вопросом, останутся ли здесь и в следующем году.
– А вдруг это наше последнее собрание перед началом учебного года? Надо прожить его по полной, – мрачно заметил Оливье.
– Уй-й… Что-то не верится, судя по нынешнему состоянию моей жизни.
Оливье вопросительно поднял бровь.
– Ну, вообще-то предполагается, что все в жизни к лучшему. Или, по крайней мере, в ней есть прогресс. Но, судя по моей ситуации в последние месяцы, она, объективно говоря, движется к худшему. – Марианна на миг умолкла. – Моя жизнь похожа на заплесневелый кусок хлеба. Может, у нее истек срок годности счастья.
Оливье хмыкнул.
– Ну да, честно говоря, положение у тебя не блестящее. Но и катастрофы тоже никакой не случилось.
Марианна подняла руку и начала перечислять, загибая пальцы:
– У меня был парень. У меня нет парня. Он меня любил. А сейчас, думаю, предпочел бы переспать с Гитлером, чем встретить меня на улице. Диплом я так и не дописала. Никаких профессиональных перспектив у меня нет. Я жила в симпатичной двушке, теперь живу в какой-то мерзкой собачьей будке. Вечерами торчу в интернете и болтаю с двумя незнакомыми мужиками, которые смотрели ролик, где меня трахают. И единственное мое спасение заключается на сегодняшний день в компьютерных познаниях девятнадцатилетнего мальчишки, сидящего на каникулах с родителями. Куда уж лучше.
– Зато ты на все это смотришь отстраненно и отлично держишься.
– Я стала нечувствительной к собственному несчастью.
К ним подошел школьный повар:
– Ну что, молодежь, как дела? Навеселились за два месяца?
Дабы не разрушать его иллюзий насчет того, что значит быть-сегодня-молодым-во-Франции, Оливье с Марианной дружно закивали и замахали руками, типа “у-у-у, если б ты только знал… просто ах!”. Повар, казалось, остался доволен:
– Что и говорить… Молодость – лучшее время. Конечно, пользуйтесь, пока можно. Потом всякие пакости навалятся, не до того будет.
Марианна всем своим видом выразила полное согласие.
– Когда мне было столько лет, сколько вам сейчас, мы с приятелями путешествовали автостопом. Так здорово. Свобода! Мы были такие беспечные…
Оливье все-таки решил поумерить его пыл:
– Ну да, только знаешь, наше-то поколение не то чтобы беззаботное…
Повар нахмурился.
– Знаю, знаю… По сыну вижу. Безработица, СПИД, всякое такое… Жизнь вас не балует, верно? Но вы молоды, в вашем возрасте все нипочем.
Марианна чуть было не спросила, почем бы он оценил – скажем, в диапазоне от одного до десяти – тот факт, что видео с ее задницей висит в интернете, но не стала. Он ей очень нравился. К тому же она, как и большинство “молодежи”, привыкла, что беби-бумеры часто завидуют их возрасту, вспоминая собственную благословенную юность, и им даже в голову не приходит, что сейчас во Франции быть двадцатилетним – вовсе не подарок.
Оливье потянул ее за локоть:
– Марго прислала эсэмэску, она пытается тебе дозвониться, а ты не отвечаешь.
– А, да, я телефон оставила в сумке, в кабинете. А чего ей надо?
– Не знаю. Говорит, что-то срочное.
– А-а… Небось очередная катастрофа в моей жизни наметилась, – спокойно заметила Марианна. Вряд ли Марго звонит ей затем, чтобы сообщить о создании новых мест для исследовательниц ситуационизма. Она поднялась наверх, размышляя о словах Оливье. Может, она действительно стала равнодушна к своему несчастью? И ее ум, защищая себя, свернулся в клубочек в мозгах? Она вспомнила Готье. Если прежде она втайне надеялась, что когда-нибудь они снова будут вместе, то теперь эту надежду можно похоронить. Она вошла в кабинет завуча, где работали и ассистенты преподавателей. Постояла несколько секунд на пороге. Что ж, начинается новый учебный год. Надо, чтобы он стал последним моим годом здесь, подумала она. Я должна наконец найти себе место в обществе.
Она неохотно достала телефон. У нее не было ни малейшего желания звонить Марго и узнавать очередную скверную новость. Усевшись в большое кресло у письменного стола, она положила телефон перед собой. Два дня назад она послала мейл Готье сказать, что сделала все, чтобы он снова мог жить спокойно, и выяснить, уладилось ли дело. Он не ответил. Ее бы, наверно, дико взбесило, что он смеет не отвечать после всего, что с ней сделал, но он сумел повернуть ситуацию, поменяться с ней ролями и присвоил себе статус жертвы. Хуже того, она чувствовала себя виноватой. Но в глубине души знала, что в этой истории с преследованием и пиццей ее вины нет. Она, как последняя дура, винила себя за то, что изменила ему и пустила псу под хвост их роман. Злодейкой была она. Так и запишем.
Перед открытой дверью кабинета прошла уборщица и в знак приветствия помахала ей рукой. Марианна грустно улыбнулась в ответ.
Она решила все-таки позвонить Марго. Голос у подруги, как и следовало ожидать, был не тот, как если бы она выиграла в лотерею и собиралась предложить ей пожизненное обеспечение. Скорее в ее голосе звучало то напускное спокойствие, с каким обращаются к слабонервным.
– Слушай, Марианна, это, в общем, пустяки.
– Ок… Все настолько плохо?
– Нет-нет, честное слово. Ты там сидишь?
– Да.
– Отлично. На Vox появилась статья, там мельком упоминается твоя история. Не знаю, какого хрена творит твой приятель Кристоф, но они сделали об этом публикацию. Но – хорошая новость: твое имя не названо. Они только пишут, что ты ведешь блог. И – вторая хорошая новость: ссылки на твой блог нет.
– ЧТО-О??
В этот момент в кабинет вошел Оливье и вопросительно взглянул на Марианну.
– Так, зайка, сейчас погляжу. Потом перезвоню.
Она нажала на отбой и включила древнюю машину, игравшую в школе роль компьютера. Оливье уселся рядом. На то, чтобы попасть наконец на сайт Vox, ушло минут десять. На главной странице висел жирный заголовок:
Ее предал экс, и она спустила на него кибервойска
Она кликнула.
шумиха вокруг клубнички
В самый разгар лета Youporn, новый порносайт с бесплатным видео, стал причиной странной войны между двумя молодыми французами.
Все началось весьма банально и печально: молодая пара рассталась после трех лет счастья. Узнав, что она ему изменила, он принимает решение с ней порвать. Разбитый, подавленный, он совершает непоправимое.
Отправившись утешаться к родителям, он натыкается на Youporn, сайт, о котором мы рассказывали вчера (см. нашу статью “Youporn, бесплатный секс, безопасное порно, секс-революция на марше”). Сайт, куда любой может залить порноролик: он появляется в сети и доступен для всех. Не удержавшись, он в приступе ярости выкладывает на сайт видео своих любовных утех с экс-подружкой.
Обнаружив ролик, молодая женщина чувствует себя преданной; ее облили грязью, вторглись в ее личную жизнь. Будучи влиятельной блогершей, она обращается к своим преданным фолловерам и организует контратаку. Разгорается настоящая кибергерилья, призванная довести молодого человека до белого каления и превратить его жизнь в кошмар. В любви все средства хороши. В ненависти тоже. Он получает письма с оскорблениями и угрозами убийства, посылки с экскрементами. Градус преследования все повышается. В течение трех дней киберсолдаты, добыв его адрес, заказывают ему круглосуточную доставку пиццы каждые десять минут.
Он впадает в депрессию.
С нетерпением ждем продолжения этой истории о любви и жестокости новых Ромео и Джульетты эпохи web 2.0.
Оливье расхохотался:
– Прости, это все такой маразм!
Но, увидев лицо Марианны, сразу посерьезнел и попытался ее утешить:
– Да не волнуйся, никто тебя в этой истории не узнает. Имени твоего нет, фотки тоже.
– Знаю. Но во-первых, эта статья – вранье. Все было совсем не так. Я же не галактическая императрица, чтобы поднять целую армию. А главное…
Ее прервало бурное вторжение завуча. Заведующий учебной частью был их непосредственным начальником, что было бы не важно, не будь он одновременно одним из самых невыносимых людей, каких Марианне и Оливье доводилось встречать в жизни.
– А-а! Моя бойцовая парочка вернулась! – радостно возопил он, выстроившись перед письменным столом, словно посетитель: Марианна с Оливье занимали его место по другую сторону стола.
– Добрый день, – выговорила Марианна.
– Здравствуйте, вы слегка припозднились на собрание по случаю начала учебного года, а? – вступил Оливье.
Завуч раздвинул в улыбке усы, обнажив желтые зубы, подошел к столу и уселся на стул для посетителей.
– А, знаете, все эти собрания меня в общем-то не касаются. Опять выслушивать, как училки ноют по любому поводу, оно того не стоит. Всем же понятно, что этих дамочек интересует, – добавил он, подмигнув со значением, которое Марианна определила для себя как “особо пакостное”.
– Работа интересует? – предположила Марианна, отчего начальник даже заикал от смеха. Но справился с собой и изрек одну из своих любимых сентенций:
– Нет, серьезно, я действительно считаю, что наша система национального образования, весьма достойная институция, функционировала бы куда лучше, если бы мы боролись против ее феминизации. В девятнадцатом веке всех этих проблем со школьным насилием просто не было. А школа в девятнадцатом веке держалась в основном на мужчинах. ЧТД, как говорится…
Оливье стиснул под столом колено Марианны. Они изо всех сил старались не смотреть друг на друга.
– А вообще что новенького? – спросил шеф, но тут его отвлекло появление школьной медсестры, и он сердечно ее приветствовал: – А! Жанина-синьорина! Как поживаешь?
Центнер веса Жанины рухнул на второй стул для посетителей.
– О-ля-ля… Каникулы – это так утомительно…
– Правда? А где ты была? Я вот съездил в Йемен, и это было пре-вос-ходно!
Марианна наклонилась к Оливье и шепнула ему на ухо:
– Собственно, проблема в том, почему статья появилась в сети. Кристоф вроде взялся мне помогать, а тут берет и пишет про эту историю. Это называется удар ножом в спину, нет?
– …дивная страна, где на тебя взирают тысячелетия истории. И еще там очень жарко.
– Понимаю, это странно. Но с другой стороны, ты с самого начала поверила этому типу без всяких на то оснований. Ты его не знаешь. И доверяешь ему самые личные свои проблемы. Рассказываешь ему про свою жизнь. Сидишь с его мелким. Это ни в какие ворота не лезет. Сколько я тебя знаю, ты всю жизнь торчишь в интернете, надо же все-таки понимать, что первое правило – остерегаться незнакомцев.
Марианна недовольно поморщилась. Нет, что-то не срасталось. То есть… да, то, что говорит Оливье, совершенно верно, но как-то не вяжется с личностью Кристофа. Он выглядит таким солидным парнем – прямым, застенчивым, внушающим доверие. А не подонком, который манипулирует ею, чтобы добыть инфу и написать материал.
– Я ему эсэмэску пошлю.
Она взяла телефон и стала набирать:
Можешь объяснить, откуда взялась статья на Vox? Ты что, воспользовался мной, чтобы собрать материал для своего говнотекста?
– Марианна? Все в порядке? Мы тебе не очень мешаем? – спросил шеф и, не дожидаясь ответа, повернулся к Жанине: – Ох уж эта молодежь, вообще не вылезает из телефонов. Честное слово, у нее болезнь, она в обморок грохнется, если отойдет на метр от компа.
Марианна стиснула зубы. Новый учебный год обещал быть особенно долгим. Надо, надо найти другой способ зарабатывать на хлеб.
Ответ Кристофа был лаконичным и холодным, как ледниковый период.
Я больше не работаю на Vox. Если не веришь, могу переслать письмо о моем увольнении, утром получил.
Она протянула телефон Оливье; тот посмотрел и с вопросительным видом пожал плечами. Она изобразила губами “это не он”, без единого звука, но было уже поздно: завуч почувствовал, что нечто происходит, а он не в курсе. В его глазах это непременно означало нечто важное.
– Что это вы там шепчетесь? Ученика обсуждаете? Или препода? Директора? Он вам что-то сказал? Вы же понимаете, наши отношения должны строиться на доверии, вы мне должны обо всем сообщать.
– Да не, пустяки, это мы про каникулы, – вывернулся Оливье. Шеф взглянул на него с подозрением:
– Так, вы уже подготовили личные дела к началу учебного года?
Нет, она не только искорежила ему жизнь и карьеру, пустила псу под хвост все его планы, загнала их всех – его, Клер и Люка – в адскую денежную ситуацию, так еще имеет наглость атаковать его злобными эсэмэсками? Совсем, что ли, охренела? Кристоф, с виду по-прежнему хранивший олимпийское спокойствие, саданул кулаком по дивану, потертая обивка которого отозвалась лишь вялым приглушенным “пффф”. Он подумал, что именно этот звук издает его жизнь. Его жизнь делает “пффф”. Он стал резонатором для всех “пффф” на свете.
Ну а чего, собственно, он ждал? Помогал совершенно незнакомой девушке и даже не подумал проверить, не состоит ли она на учете в психиатрической лечебнице. И после этого еще смеет считать себя журналистом… Вообще-то в первый же вечер можно было понять. Заподозрила, что он расставил ей ловушку, что он взломал ее комп и выложил видео в сеть. С тем же успехом могла разгуливать в майке “У меня паранойя”.
Он дебил.
Он снова несколько раз грохнул кулаком. Пффф, пффф, пффф.
Потом поднял голову и посмотрел на письмо об увольнении. Час назад, в приступе ярости с оттенком мазохизма, он прилепил его скотчем над телевизором, чтобы оно всегда маячило перед глазами, пока он будет сидеть на диване. С девяти утра он вел с этим письмом умственную дуэль. Попросту не мог поверить, что Луи мог с ним так поступить. Да, они целыми днями срались, но ведь они были командой. И даже в случае развода Луи не мог взять и украсть у него его ребенка. “…Серьезные разногласия в вопросах редакционной политики сайта, ставящие под вопрос его будущее и угрожающие его финансовой стабильности”.
Ясно, что Луи уже какое-то время готовил удар. Такие решения с кондачка не принимают. Возможно даже, его подонок компаньон с самого начала, с того самого дня, когда позвонил ему поздравить с Vox и предложить работать вместе, вынашивал макиавеллические планы избавиться от него и прибрать сайт себе.
Да пошел ты нах, Луи! Кристоф встал, схватил ручку и подошел к письму. Посмотрел на него с вызовом и приписал внизу: “убейся об стенку, подонок!”
Потом обозрел результат и растерянно заметил, что “убейся об стенку” может относиться и к нему самому. Как будто ему написали: “ты уволен, убейся об стенку”. Он в унынии вернулся на диван.
Меньше чем через час приедет Клер. Переступит порог, и что он ей скажет? “Привет, дорогая, как твой отпуск? Как я? Ба, знаешь, ничего нового. Я отказался от суперской работы, хотел посвятить себя своему жалкому сайту, а меня как раз оттуда выперли. Хочешь лазанью на обед?”
Если раньше она сомневалась, то теперь уж ей придется признать очевидное: она живет с лузером.
Телефон провибрировал.
Блин… Мне очень жаль. Что случилось? Надеюсь, это не из-за меня?
Конечно нет, Марианна, к тебе это вообще не имеет никакого отношения… У нее не только паранойя, она еще и дура.
Пока Марианна и Кристоф воевали со всеми несчастьями на свете, Поль, со своей стороны, проснулся в самом благостном настроении и лениво потягивался, валяясь в кровати. Сейчас он встанет, включит комп, позавтракает и будет смотреть “Бората” – вчера, ложась спать, он поставил его на закачку.
Идеальное утро.
В конечном счете ежедневное общение с Марианной и Кристофом имело то громадное преимущество, что он стал легче переносить родителей. Каникулы почти кончились, а он их пока не убил. Интернет слегка проветрил затхлый родительский дом. Что ни делается, все к лучшему.
Он наконец решил встать и, машинально усевшись за письменный стол, протянул руку к клавиатуре, но с изумлением ощутил деревянную поверхность. Потряс головой, чтобы проснуться окончательно и уточнить жест. Но ничего перед собой не увидел. На столе было пусто. Он нахмурился и обернулся. Может, компьютер остался на полу? Он встал, пошарил в кровати, пошарил вокруг кровати и под кроватью и наконец пришел к единственно возможному выводу: его комп исчез.
В панике он бросился в гостиную. Может, ночью в дом пробрались воры и теперь родители сидят где-нибудь, привязанные к стульям и с кляпом во рту? Отца он обнаружил в саду, тот поливал розы, а мать на кухне мыла салат. Она подняла голову и спросила с улыбкой:
– Как дела, дорогой? Кофе хочешь? Еще горячий.
Ему казалось, что вокруг него нарастает какой-то кошмар, но, вероятнее всего, он просто еще дрыхнет. Сейчас проснется и найдет компьютер. Мать вытерла руки об фартук и, протянув ему чашку кофе, ласково потрепала его по голове. Он подозрительно взглянул на нее:
– Что это на тебя нашло, мама?
– О, ничего особенного! Имею я право позаботиться о своем малыше или нет?
Она вернулась к раковине и стала чистить огурцы.
– Хорошо поспал? Я подумала, мы могли бы сейчас покататься на велосипеде. Так было бы славно, правда? А то каникулы кончаются, а мы тебя почти и не видели.
Поль проглотил кофе и посмотрел на стеклянную дверь, выходящую в сад. На улице было прохладно, но солнечно. Потом ответил:
– Что-то сегодня странное с утра творится.
До него доносился звук картофельного ножа, ползущего вдоль огурцов.
– А вечером мы думали сходить поесть мидий, – продолжала мать.
Поль спокойно поставил пустую чашку на стол и повернулся к матери:
– Это ты взяла мой комп?
– Судя по всему, в новом ресторане, который только что открылся, знаешь, такой с голубым фасадом, мидии просто замечательные.
– Ты вошла в мою комнату, пока я спал, выдернула мой комп и унесла его?
Звук ножа затих.
– Перестань, Поль. Этот вопрос закрыт.
Он подошел к ней:
– Ты это сделала, да?
Она швырнула нож в раковину и обернулась к нему. На ее лице не осталось ни следа былого добродушия. Ее взгляду позавидовала бы Снежная королева.
– Да. Я это сделала. Между прочим, у тебя, по-моему, проблемы с аденоидами, ты слишком громко храпишь для своего возраста.
– Ты хоть понимаешь, что ты больная? И что с возрастом это усиливается?
Поль увидел, что удар достиг цели. Всякое упоминание о неизбежном старении звучало для матери как пощечина. Но сдаваться она не собиралась.
– А у тебя больше нет компьютера. Теперь два дня, которые нам осталось провести вместе, будешь общаться с родителями.
– Где он?
Она пожала плечами:
– Поищи, если хочешь. Все равно не найдешь.
Поль достаточно хорошо знал мать и понимал, что она не бросает слов на ветер. С нее станется отослать его в Париж по почте. Его охватило страстное желание отвесить ей здоровенную оплеуху. Но он старался держать себя в руках.
– Отдай. Он мне нужен.
Она развернулась к нему окончательно и попыталась взглянуть на него сверху вниз с высоты своего метра шестидесяти. Уперла руки в боки и отрезала:
– Ты не понял, Поль. Я пыталась по-хорошему, но если ты переходишь на подобный тон, будет по-плохому. Поэтому говорю тебе прямо: своего компа ты больше не увидишь, пока мы не вернемся в Париж. Тебе повезло, тебе подарили каникулы, поэтому ты потерпишь двое суток настоящей жизни с настоящими людьми и настоящими делами. Ясно?
Он схватил ее за руку и сжал пальцы на ее запястье.
– Нет. Ты отдашь мне его сейчас. Он мне нужен. Есть люди, которые нуждаются в том, чтобы я был в сети и им помог. СЕЙЧАС.
Он понятия не имел, какое у него было выражение лица, но первый раз в жизни заметил в глазах матери проблеск страха. Она попыталась высвободить запястье, но он только крепче его сжал.
– Поль, мне больно…
В этот момент на кухню вошел отец. И остановился как вкопанный на пороге, не в силах осмыслить сцену, разворачивающуюся у него на глазах. Жена стала звать его на помощь:
– Ален! Он сошел с ума, он делает мне больно!
Отец посмотрел на Поля, по-прежнему ничего не понимая, и произнес:
– Оставь мать в покое, ты что делаешь?
Поль разжал руку и объяснил:
– Она забрала у меня комп. И отказывается отдавать. Это кража. Он мне нужен. Скажи ей, пусть отдаст.
Мать отошла от него и укрылась за спиной мужа. Она демонстративно растирала запястье и прошептала достаточно громко, чтобы Поль мог услышать:
– По-моему, у него приступ буйного психоза.
Отец отступил назад, переводя взгляд с жены на сына и обратно. Спросил, в самом ли деле она забрала компьютер. Она не отрицала. Наконец правота Поля была признана. Больше того, отец заметил с упреком:
– Я же тебе говорил, слишком назойливая мать – это вредно для юноши. В его возрасте это вызывает комплекс кастрации.
Она бросила на него оскорбленный взгляд:
– А мне плевать. Я хочу на два дня получить собственного сына, и я его получу. Даже если для этого придется конфисковать его чертов компьютер. – Она обернулась к Полю. – И позволь тебе напомнить, что когда родитель отнимает у ребенка его добро, это не кража, а просто конфискация.
– Если бы мне было пять лет, возможно, но мне девятнадцать, и я вполне могу подать в суд.
Отец Поля воздел руки, призывая к примирению.
– Думаю, нам всем надо опомниться. И не терять рассудок.
– Ты прав, дорогой, – согласилась мать расстроенным тоном. – Хочешь, я сварю еще кофе?
Поль взглянул на нее с ненавистью.
– Папа?! Но ты же не позволишь ей вот так взять и победить? Скажешь ей, чтобы она вернула мне комп, да?
Отец улыбнулся:
– Ну ты же знаешь мать. Если уж вобьет себе что-нибудь в голову… Не волнуйся, у нее это пройдет.
– Да папа, блин! Ты, похоже, не сечешь. Он мне действительно нужен. И я не собираюсь ждать, пока этой больной взбредет в голову новая блажь.
Мать по-прежнему держалась в сторонке, с кофейником в руках. И заявила подчеркнуто вопросительным тоном:
– А зачем, собственно, он тебе нужен? Для работы? Нет, потому что ты не работаешь. Значит, разговор окончен.
Видеть, как она присваивает себе право распоряжаться его собственностью – ок, он не платил за нее из своего кармана, но это ничего не меняет, – и снова навязывает ему свою тираническую волю… от этого можно было спятить. Ему страшно хотелось дойти до другого угла кухни и засветить ей по морде. Наверно, это был бы лучший способ доказать ей, что он уже взрослый.
– Представь себе, милая мамочка, работа бывает не только за деньги, к тому же не только деньги есть в жизни. Мне нужен комп, потому что я нужен другим. У меня есть обязательства в интернете. Атаки, которые надо разрулить. Либо ты мне его возвращаешь, либо я сваливаю.
Родители переглянулись.
– Я тебе говорила, Ален. Он ни дня не может прожить без своих компьютерных штучек. И как ты такое назовешь? А вот я скажу, что это зависимость. В придачу он от этого впадает в буйство, – добавила она, снова растирая запястье. – Ты отец, так сделай что-нибудь.
Ален Гедж еще размышлял, что ему предпринять, а жена уже шагнула к сыну:
– Вот видишь, Поль. Именно поэтому я это сделала. Чтобы ты понял, что на самом деле, в реальности он тебе не нужен. Это как у наркоманов. Их надо насильно оторвать от наркотика, тогда они осознают, что есть жизнь и помимо него. Чем больше ты настаиваешь, тем яснее я понимаю, что сделала, как лучше для тебя. – Она выдержала мелодраматическую паузу. – И вообще, я наконец поступаю как настоящая мать.
Поль старательно внушал себе: нельзя ее бить, ни в коем случае нельзя.
– Мне девятнадцать лет, я совершеннолетний и сам за себя отвечаю. И ты мне, блин, отдашь мой компьютер.
Голос его звучал глухо.
Мать повернулась к отцу и торжествующе воскликнула:
– Вот видишь! Видишь! У него серьезные проблемы. Слышишь, какой у него голос? Видишь, насколько он напряжен? Совершенно как наркоман в ломке. Ему нужна помощь.
Блин, я сейчас ей вмажу. Нужно успокоиться.
– Ты посмотри, как он дрожит! Только что пена изо рта не идет!
– Да блин, ты понимаешь, что я из-за тебя свихнусь?! Ты мне всю жизнь отравила! Ты же моя мать, твою мамашу! Ты должна быть со мной ласкова, а ты все время меня оскорбляешь и унижаешь! – Он повернулся к отцу. – Вы обращаетесь со мной как с больным, как с инвалидом, как с ничтожеством, потому что вам удобнее считать меня малым ребенком. Она обращается со мной как с малолеткой просто потому, что боится морщин и седых волос.
Он увидел, как мать приближается. Подойдя вплотную, она вернула ему ту самую звучную пощечину, какую он мечтал дать ей. И прошипела ледяным шепотом, так что он так и не понял, слышал ли ее слова отец:
– А я? Обо мне ты подумал? О том, какое это ежедневное разочарование – иметь единственным ребенком тощего, асоциального, полного ненависти сопляка?
Это была вторая пощечина, бесконечно более болезненная, чем та, что обожгла его щеку пару секунд назад. Поль посмотрел вокруг, но ненависть застила ему глаза. В конце концов он взял стакан, стоявший на краю раковины. И швырнул его об пол. Стакан разбился, и куски разлетелись по кафельному полу.
Мать закрыла лицо руками и испустила долгий вопль, перешедший в “боже мой… все еще хуже, чем я думала”. Голос ее сорвался в подавленном рыдании. “Мы должны были действовать раньше, боюсь, уже слишком поздно. Мы должны были следить за ним, заметить симптомы”. Потом она обратилась к Полю:
– Мы сделаем все, чтобы тебе помочь. Не волнуйся, дорогой.
Отец был в шоке, но быстро опомнился.
– Поль, мне кажется, что мама права. Твое состояние ненормально. Ты уже не способен контролировать свои эмоции.
Швырнув стакан, Поль почувствовал себя странно опустошенным. Стоя перед ними в трусах, свесив руки, он усталым голосом заговорил:
– Вы не понимаете, что главная проблема моей жизни – это вы? Это она спятила. Это у нее большие проблемы. А ты, как всегда, встаешь на ее сторону.
– Первые часы – самые сложные, – ответил отец. – Это всегда так, но это пройдет. Уже завтра ты почувствуешь себя лучше.
– Нет, это так не пройдет. Я не останусь с вами на два дня без компа.
Но они его уже не слушали. Отец помогал матери сесть, словно перед ее носом взорвалась заминированная машина. Блин, из отца вышел бы дерьмовый коп, ни хрена не видит, что утешает террористку.
Поль вышел из кухни, старательно обходя осколки стекла, и вернулся к себе в комнату. Он чувствовал себя чужим всему, и прежде всего самому себе. Вся его ярость внезапно утихла. Осталось лишь ощущение, что в нем что-то сломалось. Теперь в нем не осталось гнева, он был уже далек от семейного цирка и в первый раз мог наконец действовать. Он подхватил вчерашнюю одежку и натянул на себя. Взял сумку, в которой носил свой ноут, и покидал туда кое-какие вещи. Вышел снова, прошел через гостиную. Нашел бумажник отца. Там было сорок евро и банковская карточка. Он положил их в карман. Слышно было, как мать рыдает на кухне и, всхлипывая, повторяет: “Он болен…”
Он тихо вышел. Перед домом оседлал свой велосипед и уехал, не оглянувшись.
Докатил до компьютерного магазина, где раньше уже покупал карты памяти. Зашел, выбрал маленький дрянной PC и оплатил его отцовской кредиткой. Никаких злоупотреблений, не надо ему навороченной машины. Он просто занял немного денег в порядке компенсации за кражу его компа. Естественно, если бы он нашел карточку матери, то без колебаний обзавелся бы Макбуком, который Apple только что выпустила в продажу.
Он вышел, доехал до вокзала и купил билет на ближайший поезд в Париж. До отхода оставалось два часа. Он отправился на проспект Альберта Эйнштейна и наконец нашел почти пустой “Макдак”. Заказал макзавтрак и уселся в зоне вайфая со своим новым компьютером. Когда он подключил его к розетке и к адаптеру, а на дисплее загорелась иконка вайфая, мозг его наконец включился тоже. Он отхлебнул кофе и ощутил какое-то пощипывание внутри, вроде подступающего восторга. Никто не знал, где он, а это высшая форма свободы. Он находился совершенно не там, где должен был бы находиться в данную минуту. От этой мысли ему вдруг захотелось есть. Он проглотил свой завтрак, сходил за вторым и стал поедать его, разглядывая одинокую пожилую даму, которая пила кофе за столиком напротив.
Он надеялся, что у отца в один прекрасный день хватит мужества уйти от матери и она кончит свои дни в одиночестве.
В ожидании этого чуда он ушел сам. Оставил этих двух полоумных наедине друг с другом. И это оказалось так легко… Почему он раньше этого не сделал? Зачем терпел весь этот их бред? Теперь ему это казалось непостижимым. Он вспоминал свои вечные проволочки и не видел в них ничего, кроме заражения их собственным безумием. Первый раз за долгие годы он чувствовал себя блаженно спокойным. На самом деле, наверно, именно это и удерживало его так долго: бешенство. Оно действовало как связующая нить между ними, как скользящая петля, которая от каждой ссоры затягивалась все туже. А когда перманентный гнев наконец угас, он сумел свалить.
Поль ушел, не задумываясь о смысле своего бегства, но теперь, сидя в одиночестве перед столиком, заваленным грязными картонными упаковками, ему пришлось признать, что он уже староват для побегов из дома. В его возрасте надо уходить окончательно. Он больше никогда не будет жить с ними. Он с наслаждением откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Свободен. Один и без гроша, ну и ладно, нечего портить себе первые часы свободы такими мелочами. Там видно будет. Надо действовать по порядку. Первая его цель – вырваться из Ла-Рошели и вернуться в Париж. Он подключился к чату. Марианна отправила ему сообщение, писала, что на Vox повесили статью про историю с вендеттой. Не просила помощи, просто говорила, что не знает, как ей быть. Зато от Кристофа никаких вестей.
Он написал им общий мейл:
Как вы знаете, я живу с родителями. Отношения у нас суперхреновые. Теперь они кинули мне чудовищнейшую подлянку. Мне пришлось от них уйти. Я возвращаюсь в Париж поездом, он приходит в 17.24, и идти мне некуда. Было бы классно, если бы кто-то из вас меня встретил и приютил, всего на несколько дней, пока я не найду решение. Я, мягко говоря, в жопе.
Он ждал до последней минуты, пока не пришлось отключить комп и ехать на вокзал, но ответа не получил.
Когда он компостировал билет, его вдруг сдавила неприятная тревога. Может, родители беспокоятся о нем? Может, не надо так поступать с отцом? В конце концов, он-то тут ни при чем. Но вернуться уже невозможно. Дело даже не в храбрости или трусости, ответственности или чувстве вины; это просто выше его сил. Он сел в поезд и первый раз почувствовал себя взрослым, ответственным за свою жизнь, принимающим решения и следующим им. Дрожь возбуждения прошла по его телу. Он уселся на свое место и, уткнувшись лбом в стекло, смотрел, как за окном проносится пейзаж. Ему хотелось видеть, как нарастают километры между его прежней жизнью и будущим. Когда поезд въехал в туннель, в окне появилось его отражение: по лицу бродила дурацкая улыбка.
Он открыл компьютер. Новый документ. Заголовок: План действий. Его руки на секунду зависли над клавиатурой. Теперь оставалось всего лишь найти способ заработать денег. Но у него уже появилась идея, которую он про себя обозначил как “гениально, блин” и которую теперь надо было записать черным по белому.
Выйдя из поезда на вокзале Монпарнас, он первым делом увидел на краю платформы Марианну. Она стояла у столба, в джинсах и легком свитере, с сумкой через плечо. Довольно непривычно было видеть ее одетой. Он попал в ее поле зрения, но она ему не улыбнулась, по той простой причине, что не знала, как он выглядит. Рядом с ней торчал небритый брюнет с кругами под глазами, судя по всему, Кристоф. Они стояли молча, словно двое посторонних, которые по чистой случайности оказались рядом. Поль свернул со своей траектории и подошел к ним. Все трое обменялись неловкими улыбками. Марианна протянула ему руку, уточнив: “Марианна”. Поль ответил: “Одетая ты тоже неплохо выглядишь”. Кристоф сказал:
– Нам надо поговорить, предлагаю пойти куда-нибудь в кафе.
Они ушли с вокзала вместе.
