Язык тел Макса и Кэрис давал им понять, что они злятся друг на друга. Внутри стеклянного шлема его лицо морщилось, когда он произносил слова, которые она не в состоянии была услышать, он жестикулировал руками быстрее, чем шеф-повар, измельчающий овощи. Тем временем в ее позе читалось поражение: спина ссутулена, хотя тело шевелится — жертва вечного движения невесомости.

— Я знаю, — говорит она, несмотря на то что он ее не слышит. — Я задала Озрику неправильный вопрос. Я впустую потратила наш шанс, и ты на меня злишься. Я знаю.

Они потеряли связь. Они не могут говорить или слышать друг друга. Озрик пропал. В последовавшем за этим безмолвии фрустрация Макса превратилась в злость, и Кэрис, которой надоела его враждебность, поднимает руку перед его лицом, ожидая полного внимания, и начинает снова и снова прижимать четыре пальца к большому, показывая международный жест, означающий «бла-бла-бла». Разгневанный, он воскрешает свою агрессию, произнося слова, которые Кэрис никогда не услышит, но он всегда будет сожалеть о них.

Они несколько минут продолжают бороться в тишине, дрейфуя в сторону темноты. Когда успокаиваются, Макс сворачивается в клубок, охватив руками свой шлем, прижав колени к груди, и кричит. Он кричит от беспомощности их положения, оттого, что они застряли здесь и плывут в ночь, не получив полных инструкций в ЕКАВ. Он кричит о том, что не должен сейчас быть здесь, с ней, что он пробовал все, чтобы оставаться в стороне, соблюдать закон утопии, оставить ее. Но больше всего кричит из-за положения, которое сейчас угрожает ей по его вине. Через час, даже меньше, она умрет, а ему придется смотреть на это.

Она не слышит его крика. Она видит, как он, свернувшись, принял позу эмбриона, по его телу проносятся судороги, когда Макс вымещает свои эмоции. Она замечает, как они проходят волнами по его телу к конечностям. Наблюдая за этим крахом, Кэрис знает, что есть звук, которого она не слышит, и на мгновение рада этому.

Она протягивает ладонь и кладет ее на руку Макса. Вначале он пытается отмахнуться, но она настаивает.

— Прости, — шепчет Кэрис. — Мне так жаль.

Медленно он кладет свою руку поверх ее, утвердительно поглаживая ее. «Хорошо», — говорит он этим жестом и возвращается назад.

Он медленно раскручивается, его ноги вытягиваются, как у водолаза, но в полете. Руки расслабляются, выпрямляясь из плотного, жесткого клубка, в который он превратился. Макс поднимает голову и дышит, медленно и глубоко. Веревка фала между ними слегка вздымается у него на талии от движения, и он дергает за нее так, что Кэрис, привязанная вокруг ее живота, притягивается к нему, словно в па танго.

Она смотрит на него. Макс кладет руку на сердце, его голубые глаза гладят виновато.

— Я знаю, — говорит она. — Мне тоже очень жаль.

Он два раза поднимает пальцы к груди, изображая сердцебиение. Кэрис смотрит на индикатор его запаса кислорода, замечая, что количество уменьшилось до пятидесяти с чем-то минут — их общий возраст. Она думает, что делать, как они будут общаться теперь, когда нет возможности говорить, смогут ли все-таки вернуться к жизни после такого. Чтобы активировать сетку флекса, она осторожно широко раздвигает пальцы, ее ладонь теперь напоминает морскую звезду, затем печатает случайные буквы. На ее стекле ничего не появляется — она надеялась, что текст все еще может отобразиться у него. Кэрис качает головой, и он вопросительно смотрит на нее, поэтому она повторяет отрицание. Макс пожимает плечами. Он не знает, что она имеет в виду.

Она пытается вспомнить, что изучала в школе о средствах общения, исключая европейские языки. Дело в том, что никто вообще не знает азбуки Морзе. Большинству известно, как подавать сигнал «SOS», а более продвинутые, возможно, передали бы и собственное имя, но вся система им незнакома.

Кэрис отбрасывает вариант ручной сигнализации флажками — она не пытается посадить самолет. Она могла бы махать перед Максом тканью, или веревкой, или водяными пакетиками вверх-вниз, но никак не припомнит все отдельные символы, да к тому же если бы еще и он их знал.

Кэрис думает.

Макс трогает ее за плечо, вопросительно.

Он опять ее трогает, и она, продолжая думать, поднимает палец, чтобы приостановить его.

Его брови удивленно ползут вверх.

В шквале движений она подзывает его руками, показывая, что хочет попасть ему за спину или как-то его повернуть. Макс кивает, и Кэрис пробирается вдоль его тела, продвигаясь вперед, пока не достигает его плеча и начинает маневрировать за ним. Она лезет в его ранец, туда, где раньше заметила воду и… фонарики.

Достав светодиодный фонарик, Кэрис берет его обеими руками, концентрируясь на том, чтобы включить свет. Она отпускает Макса при этой возне с фонарем, поэтому ее немного уносит в сторону от него и фал вздрагивает.

Светодиод включается, Кэрис переводит фонарь на полную мощность, ослепляя Макса, и он закрывает глаза руками.

— Извини, — говорит она, хотя он не может это услышать.

Направив луч в сторону, она указывает туда, где он исчезает в темноте. Для них и такой свет яркий, но это бесконечно малая точка на холсте галактики. Макс смотрит в указанном направлении, задаваясь вопросом, использует ли она луч фонарика, чтобы подать кому-то сигнал, заметила ли проблеск надежды на спасение. Макс поворачивается, но не видит спасательного плота, вместо этого в поле его зрения появляется довольно большой камень, падающий примерно в миле от них, поэтому он вздрагивает. Они погрузились глубоко в пояс астероидов.

Кэрис трясет фонарем, чтобы привлечь внимание Макса, и он кивает в ответ. Она указывает на луч, ожидая, пока Макс вновь кивнет.

Уверенным движением Кэрис медленно проводит фонариком черту вверху и рисует полукруг внизу, протягивая крошечный луч света сквозь мрак. Она смотрит на Макса.

— Б?

Кэрис улыбается и кивает, ведь Макс сказал именно «Б», а не одно из многих слов, которые рифмуются с этой буквой либо похожи на нее при чтении по губам. Она еще раз проводит фонариком то же очертание, Макс, мгновенно хлопнув ее по руке, снова говорит: «Б».

Кэрис отрицательно качает головой. Она повторяет очертание, показывая ему жестом, чтобы продолжал смотреть, и проводит еще две горизонтальные линии посередине и внизу.

— Е? — произносит губами Макс.

Кэрис поднимает большие пальцы вверх и быстро рисует светом дугу.

— С. — Макс смотрит на нее в замешательстве. — БЕС. Беспечный? Беспокойный? Это самая ужасная игра в мире. Я понятия не имею. Продолжай.

Сконцентрировавшись, Кэрис чертит прямую и пару косых полос, изображая «К».

— Б-Е-С-К. Бесконечный?

— Нет.

— Бесконечный. Что ты имеешь в виду под этим «бесконечным»? К чему относится бесконечный? Бесконечное пространство. Бесконечное движение. Бесконечный цикл. — Он смотрит на нее. — Ничего не подходит.

Она раздраженно качает головой, наблюдая за его монологом, изображает руками движение от себя к нему, затем от него к себе, указывая на пространство между ними.

— Да, мы оба здесь.

Он повторяет ее движения (от себя к ней, затем от нее к себе), и она закатывает глаза. Снова взяв фонарик, она проводит круг: «О».

— О. Или ноль. О? Ну и что?

— Ничего, Макс, ничего. БЕСКО.

Он ее не слышит, и она понимает, что ей надо начать сначала. Если они с этим не справятся, то не смогут так много сказать друг другу. О чем можно говорить перед самым концом, используя лишь язык жестов? Они прошли через такое количество испытаний вместе. С наигранным терпением и все еще сжимая фонарик, она выпрямляет руки перед собой и будто вытирает воздух ими, показывая жестом «убери», имея в виду, что он должен забыть все, что видел. Она снова достаточно быстро рисует фонариком «Б-Е-С-К»…

— Я идиот. Бесконтактный. Ты о бесконтактном доступе. — Он говорит это Кэрис одними губами, и она поднимает большие пальцы вверх, указывая на свой флекс, затем имитируя набор текста для Озрика.

— Ох! — Макс быстро прокручивает ее последнюю переписку с Озриком:

Дороги ушли летать.

Макс читает «Дороги ушли летать» и стонет, затем кивает ей, и она понимает. Он пропустил это раньше, последнюю инструкцию Озрика: нужно выяснить, как включить бесконтактный доступ, чтобы иметь возможность говорить.

— Бесконтактный доступ, — бормочет Макс, пролистывая голубой текст в собственном стеклянном шлеме, отодвинув экран с перепиской в сторону, чтобы посмотреть изменения настроек. — Я никогда не сталкивался с этим раньше.

Кэрис делает вопросительное выражение лица — он понял? Она качает головой, показывая, что не поняла.

— Так же, как и я, Кэри, так же, как я. — Макс безрезультатно прокручивает настройки яркости, контраста и цвета. — Не тут. — Он переключает внимание на панель управления звуком на его руке, двигая ручки настройки громкости, контроля четкости и эквалайзера. Как будто в космосе кого-то волнует, сколько высоких и низких частот нужно слышать.

Он беспомощно смотрит на нее, показывает на свое ухо, качает головой, затем тычет пальцем в экран и снова качает головой.

Она опять пролистывает переписку с Озриком, напряженно думая.

Она толкает Макса в грудь:

— Он в наших чипах. — Кэрис ясно, что он ее не слышит, поэтому она указывает на запястье: — Чип.

Понимая, что слово произносится губами почти так же, как «шип», она еще несколько раз указывает на запястье, и он улыбается, сообразив, что именно она имеет в виду. Кэрис быстро прокручивает разные настройки в своем чипе, приближаясь к редко используемым. Она находит нужные и вытягивает запястье к нему, чтобы он посмотрел. Макс на своем чипе выставляет такие же. С потрескиванием, которое намного громче, чем их предыдущее аудио, передающееся через «Лаерт», система связи оживает с самым красивым звуком, который она только могла представить:

— Привет.

Они обнимаются и смеются в полном стереозвучании.

— Кэрис, — говорит он. — Знаешь, когда мне предложили работу?

— Это первое, о чем ты хочешь поговорить?

— Я думал над этим, пока мы не могли нормально общаться. Я хотел спросить тебя. Я хочу знать.

— О чем спросить? — произносит она.

— Они сказали, что предлагают мне работу по рекомендации, а также из-за того количества запросов на Майндшер, на которые я ответил. Но порекомендовать кого-то для работы может только действующий сотрудник.

Она вертит фал в руках.

— Мы уже это обсуждали.

— Когда я снова тебя увидел, — говорит он, — когда узнал, что ты тоже работаешь в ЕКАВ — такое совпадение…

— Да.

— Это один из уроков, который ты усваиваешь, взрослея. Совпадений не существует. Ты меня порекомендовала, Кэри?

— Это имеет значение?

— Ты дала мне эту работу?

— Да. — Она не пытается увиливать, и он кивает.

— Я думал, что сам этого добился.

— Таки было.

Он смеется, его смех похож на отрывистый лай, который трещит и заглушает звуковые системы их шлемов.

— Ты вмешалась, чтобы сделать мою жизнь лучше, после того как видела меня лишь раз?

— Дважды. Мы виделись дважды.

— Ты сумасшедшая?

— Нет. Да. — Она знает, что будет пытаться объяснить. — Когда мы встретились, я видела, что ты несчастлив. Ты оказался в том магазине как в ловушке, из-за семейного долга, судя по твоему рассказу. Потом я разговаривала с Лю, в ту ночь в баре, и он поведал мне про «уловку с космосом», как он это назвал, потому-то я и подумала, что могу помочь тебе использовать твой настоящий талант — ведь это талант, Макс, — воплотить в реальность ту историю, которую он про тебя рассказывал. «Величайший из ныне живущих астронавтов, все еще живой и не мертвый». Почему это не могло стать правдой? Почему им не мог быть ты? В ЕКАВ нужен был техник, специализирующийся на еде, а ты уже сделал всю тяжелую работу — я просто показала ее нужным людям.

— Почему, Кэри?

Тишина в ответ.

— Почему я?

— Не знаю. Может… потому что у тебя красивая улыбка…

— Ты действительно сумасшедшая.

Она в последний раз пытается объяснить:

— Я не знала, произойдет ли когда-нибудь что-то между нами, тогда еще нет, но подумала, что было бы неплохо попытаться тебя порадовать. Вместо того чтобы сидеть и ждать, пока кто-то сделает для тебя что-нибудь хорошее, я могла бы продолжить и помочь хоть раз чьим-то амбициям осуществить свои порывы.

Он ненадолго отстраняется от нее, переваривая информацию.

— Значит, все это время, — говорит он, — мы шутили, будто я спас тебя, когда мы встретились, а на самом деле это ты спасла меня.