Глава 6
Весь путь домой перед моим внутренним взором стояла эта девушка, стояла у реки в темноте со столь тяжким грузом на плечах, что и камней в карманы набивать не нужно. Чаяния и ожидания мисс Патрик, долги, а тут еще будущий младенец… Не был ли он самым тяжелым камнем? Восьмимесячный утробный плод? Но что-то не сходилось, ускользая от понимания. Если Кэролайн теряла из-за ребенка работу, то зачем было так долго его вынашивать? Вряд ли она не думала об этом. Девушка принадлежала к поколению феминисток, наверняка разделяла их взгляды на аборт и право женщины на выбор. Если бы она не хотела, чтобы один подло просочившийся сперматозоид помешал ее карьере, существовали места, куда она могла обратиться и где ей помогли бы решить эту проблему. Несмотря на деревенское происхождение, девушка явно не была неотесанной мужичкой. Имела друзей, выступала на сцене, знавала успех, участвовала в общественных движениях (но разве плакат в защиту животных, который я видела у нее на кухне, автоматически делает ее членом общества противников абортов?). Возможно, она и хотела избавиться от плода, а потом передумала? Что-то могло измениться в ее жизни, заставив изменить решение…
Я так старалась прочувствовать все ее переживания, что когда пришло время спать, сон упорно бежал от меня. Уж лучше бы мне сразу, выйдя из ресторана, отправиться в Колиндейл, в библиотеку прессы. Поиски нужной информации в подшивках еженедельных и воскресных газет за две-три недели работа, прямо скажем, не из легких, но все лучше бессонницы. После беседы со Скоттом я вернулась домой в час ночи, страшно усталая и расстроенная, и воспользовалась испытанным старым приемом: под легкую вечернюю музыку, лежа в горячей ванне, выпить молока. Это помогло расслабиться, но заснуть так и не удалось. В память о Кэролайн я позволила себе прибегнуть к слабым наркотикам.
Скрутив косячок, я легла в постель. Старые хиппи не умирают, они просто растворяются в струйках дыма. Я прямо-таки видела, как Фрэнк с осуждением качает головой. Какого черта! Это здоровее, чем накачиваться вином, да и как вы можете навязывать мне закон, если не знаете, какие ощущения в эти минуты я испытываю? Постепенно, начав малость улетать, я встала погасить верхний свет и краешком глаза заметила в высоком напольном зеркале обнаженную женщину. Я повернулась, чтобы убедиться, что это она. Да, это она, Ханна Вульф, сразу же узнанная мною по темным волосам и мальчишескому лицу. Gamine, вот как называется это по-французски, хотя меня вполне можно дисквалифицировать из-за асимметричности титек. Левая заметно больше правой. Или это мне только кажется под воздействием травки? Зато с животом никаких проблем, хотя он, несомненно, принадлежал мне, этот нежный, чуть вздымающийся холмик. И ноги тоже мои. Не то чтобы это были ноги манекенщицы, рекламирующей купальники, но для ходьбы, бега и даже прыжков сконструированы весьма удачно. Теперь, когда мы собрались все вместе и сконцентрировались, то подумали об ощущении, которое порождает в женской груди злокачественная опухоль, но всерьез этим не обеспокоились. Интересно, спросили мы себя, а мужчины о таких вещах беспокоятся? Или просто проводят быструю профилактику, отмыв себя, как машину, и заправившись бензином и маслом? А что будешь делать ты, если обнаружишь, что нуждаешься в перекраске? Если бы мы, женщины, были автомобилями, интересно, чем была бы я? Может, «фиатом-уно» с проселочно-вездеходными ухватками «ауди»? Идеи переполняли меня. Кэт могла бы, скажем, быть «сирокко», мисс Патрик — наверняка «бентли»,а Кэролайн Гамильтон?.. Ну, Кэролайн, полагаю, могла начать с какого-нибудь гладенького прилизанного седанчика и вырасти до статуса «вольво».
Потом я пыталась вообразить, на что это может быть похоже, когда ты медленно раздуваешься, как созревающая дыня. С какого момента это начинает осознаваться как беременность, а не нарушение деятельности пищеварительного тракта? И когда ты начинаешь настолько любить дитя, что смиряешься с хаосом, которым небытие вымещает свою досаду на твоем теле? И как все это происходило у Кэролайн? Должно быть, для нее это было особенно тяжко. Танцовщица, которая целыми днями репетировала, напрягая свое полуголодное, мальчишески поджарое тело… Каково это — ощущать, как оно женственно округляется и наполняется, как оно тяжелеет, дабы исполнить извечное предначертание всякой земной женщины — произвести младенца, который до поры зреет и наливается силами у тебя в животе? Возможно, я ошибаюсь. Возможно, она радовалась этому, как чему-то такому, что придаст ей силы переменить судьбу, отказавшись наконец от иссякающих амбиций и родительских надежд и упований. Она могла даже сама увлечься надеждой увидеть свою собственную тоненькую балеринку, выделывающую пируэты возле ее ног. Почему нет? Что делают танцовщицы, не ожидая впереди ничего, кроме старости и больных суставов? Или частные сыщики, нанимаемые для отлова убегающих из дому чад? Что я сама стану делать, дожив лет до шестидесяти и не имея никого, с кем можно было бы разделить воскресный ланч? Или не имея никого, кому можно было бы доверить мою канарейку, пока я буду отсутствовать, ежегодно уезжая на двухнедельный отдых в Средиземноморский Клуб стариков? Задуматься— так перспектива весьма мрачная. От всех этих мыслей я окаменела, да оно и понятно, всем известно, какая паранойя охватывает тех, кто курит в одиночку. Да еще эта жуткая мисс Патрик не выходит из головы. Так и вижу, как она сидит в одиночестве с прямой как доска спиной перед блеклыми коричневатыми фотографиями, сидит трезвая, даже не пытаясь чем-нибудь одурманить свою черепушку. Эта картинка неожиданно вновь вернула мне чувство юмора. А потом я задремала, и в мое сознание вплыл Париж, переполненный беременными женщинами, престарелыми балеринами и рыбами Тэба Хантера с пустыми пьяными глазами Скотта. Все это было как предзнаменование.
Колиндейлская библиотека прессы удалена от всех мест и населенных пунктов, кроме самого Колиндейла. Стулья в ней неудобные, персонал даже более терпелив и занудлив, чем ты, а сэндвичи из расположенного поблизости кафе имеют тот же вкус, что и пожухлые экземпляры «Санди экспресс». Но все это, как ни странно, помогает подобного рода занятиям, я имею в виду дотошное исследование старых газет. У меня не было никаких гарантий, что объявления о найме на работу в Париже помогут мне в поисках, тем более что на всех открытках Кэролайн стоял почтовый штемпель «Лондон». Но она, похоже, все-таки ездила во Францию, да и не раз, если верить Реснитчатому. Впрочем, и верить-то больше было некому. Какой у меня выбор? Я надеялась найти что-то похожее в лондонском «Ивнинг стандарт», до такой степени переполненном всякого рода предложениями, что тут сам черт мог ногу сломать. Но у меня была одна зацепочка. Со слов Скотта я знала, когда примерно она прочитала объявление. На поиски ушло все утро и часть дня, но в конце концов, я нашла его. И чувствовала, что это именно то, что надо. Впервые они дали его в «Гардиан», в пятницу 4 февраля, потом повторили в «Ивнинг стандарт» от 7 и 11 февраля.
«На ответственную работу приглашается молодая женщина с изюминкой. Вам от двадцати до тридцати? Вы здоровы, красивы, сообразительны, любите жизнь и заботитесь о своей индивидуальности? Вы располагаете собой и хотели бы исключительно прилично заработать, временно пожив во Франции? Если все это так, обращайтесь к нам письменно, присылайте данные о себе и недавние фотографии по адресу: агентство „Потенциал“, Джубили-авеню, 123.071335 4311».
Я позвонила сразу же, желая для начала удостовериться, что агентство все еще находится по указанному адресу. Никто ничего по телефону говорить мне, конечно, не стал, да я и сама всегда считала, что во плоти произвожу большее впечатление. Пришлось объявиться там лично.
Девушки, сидевшие за столами, выглядели не так стильно, как интерьер, но имели самонадеянный вид, проистекающий от однодневных курсов администрирования, которые проходит весь персонал. У меня было два пути — лгать или говорить правду. Но почему ограничиваться чем-то одним, когда можно воспользоваться и тем, и этим?
— Ну, я действительно не знаю, чем вам помочь. Лучше поговорите с главным администратором, с миссис Сангер.
Миссис Сангер была немного старше, немного моднее одета и гораздо более смекалиста.
— Простите, но лично ко мне полиция по этому поводу не обращалась.
— О, конечно, нет. Просто я выполняю определенную предварительную работу, чтобы помочь в решении некоторых вопросов расследования.
— Но сами вы не из полиции?
— Нет, я частный детектив.
— В таком случае боюсь, что не смогу помочь вам. Все наши отчеты строго конфиденциальны.
Ох, ну прямо кирпичная стена! Я думала о множестве других обходных путей. Попробовать представиться полицейским или дождаться темноты и, пробравшись сюда, поворошить их папки. Расследуя это дело, я уже один раз нарушила закон, но у «Потенциала» на дверях наверняка гораздо более усовершенствованные замки и запоры, не говоря уж о системе сигнализации. Я решила пока действовать убеждением:
— Поймите, миссис Сангер, речь идет об убийстве.
— Но газеты, кажется, писали о самоубийстве. Черт бы тебя побрал!
— У полиции есть причины думать иначе. В этом случае определенно имели место… Как бы это получше выразить… Ну, скажем: подозрительные обстоятельства.
Последние два слова я проговорила с особым значением и смаком, напоминающим завитушки разбойничьих усов.
— Понятно, — спокойно ответила она, всем своим видом показывая, что ничего не понимает.
Я выдержала паузу, после чего спросила:
— Итак, вы помните эту девушку?
— Да, конечно, ведь я что-то читала о ней.
— Она отозвалась на ваше объявление?
— Э-э… Да, я, кажется, помню, что она могла быть претенденткой.
— И вас не беспокоит, что полиция тоже захочет поинтересоваться этим?
— Это было так давно. Почти год прошел. Честно говоря, я не думаю, что это может иметь хоть какое-то отношение к тому, что с нею случилось.
— Несмотря на то, что через вас она и получила работу?
Прекрасно! Ведь это была лишь мимолетная догадка. Если верить Скотту, Кэролайн после первого собеседования места не получила. Выходит, она ему солгала? Что ж, годами обманывавшая мисс Патрик, неужели она не сумела бы при необходимости ввести в заблуждение других?
Миссис Сангер выдержала небольшую паузу. Вероятно, она прошла более длительный курс администрирования, чем другие. Но вот она улыбнулась.
— Я все еще не понимаю, какое все это имеет значение.
— Миссис Сангер, в соответствии с отчетом патологоанатома ясно, что Кэролайн Гамильтон зачала дитя и тогда же, в последние дни апреля, исчезла. Очевидно, что сведения о любых связях, которые она могла иметь до этого или позлее, не могут не быть важными. Я вынуждена нарушать правила конфиденциальности, но при подобных обстоятельствах…
Без макияжа и довольно экстравагантной одежды я бы дала ей года тридцать два или тридцать три. Она была моложе меня и реже, как видно, сталкивалась в своей практике с подобными неприятностями. Не знаю, что было решающим фактором, но она заколебалась.
— Хорошо, мисс Вульф, что вы хотите узнать?
— Описание работы и что-нибудь вроде контактного телефона клиента.
Она явно делала вид, что все еще что-то обдумывает. Затем слегка кивнула.
—Что до работы, я, кажется, припоминаю, что речь шла о временной должности, что-то вроде личного помощника для французского бизнесмена. Мы провели с девушками анкетирование, а после обязательного медицинского освидетельствования факсом отправили в Париж лучшие результаты вместе с фотографиями отобранных девушек. На этом наше участие в этом деле заканчивалось.
— И Кэролайн была одной из отобранных девушек?
— Да.
— Получила ли она эту работу?
— Понятия не имею. Мы сделали все, что требовалось, подали объявления в газету, посмотрели девушек, отобрали нескольких и отправили короткий список в Париж. Больше, помнится, контакта с клиентом мы не имели.
У меня возникло еще одно подозрение. Не так уж мало для одного дня.
— В этом не было ничего необычного? Я имею в виду, разве вы обычно получаете плату за поиски хороших девушек?
Она пожала плечами.
— Не всегда. Разные клиенты пользуются разными методами. В этом случае нам платили за медицинские освидетельствования, составление анкет, а конечный отбор был не за нами.
— И вы не находили все это подозрительным?
— Конечно, нет. Нас наняли выполнить определенную работу, и мы ее выполнили.
Она явно решила, что наш разговор завершен. Я не виновата, что пришлось ее огорчить.
— Неужели вы не понимали, в какого сорта деятельность вовлечены? Я хочу сказать, что для должности личного помощника бизнесмена объявление выглядит слишком двусмысленно.
С минуту она смотрела на меня, затем улыбнулась.
— Бизнес сегодня — это сложная индустрия, мисс Вульф. Влиятельный глава известной фирмы может иметь нескольких личных ассистентов, вы же понимаете; кто-то используется для работы в офисе, кто-то заведует его общественным календарем, составляя список встреч и приема иностранных посетителей, представителей прессы и все в таком роде.
Она говорила о своих клиентах так, будто они возглавляли целые регионы страны, а не были просто производителями стали или туалетной бумаги.
Как дитя семидесятых годов, я все еще с трудом могла приспособиться к этим новым капиталистическим утопиям, где важно не то, что вы делаете, а то, сколько вы можете заплатить, чтобы делать это наивыгоднейшим для себя образом. Проще говоря…
— В объявлении сказано о возможности исключительно прилично заработать. Это соответствует истине?
— Да, насколько я помню, оплата предлагалась очень хорошая.
— Вы, я вижу, помните об этом случае не так уж мало.
— Ну, это было до того, как я стала администратором. Я была рядовой сотрудницей, которая вела это дело.
— Так собеседование с ней проводили вы?
— Да, — сказала она, слегка нахмурясь.
— И как она вам показалась?
Миссис Сангер немного подумала, лишь потом ответила:
— Это была хорошая кандидатка. Очень красивая, яркая, с чувством собственного достоинства, но и способная рискнуть.
В этом описании Кэролайн Гамильтон представала этакой героиней «Космополитена» девяностых годов: прекрасной, гордой и бесстрашной. Некоторые люди говорят профессиональными штампами, что меня всегда настораживает. Однако я взяла себе на заметку эту характеристику.
— Идеальная женщина для работы, не так ли?
— Знаю одно, что она соответствовала всем требованиям объявления. Но она была не единственной, а кого из них выбрали, мы не знаем.
— Вы можете дать мне парижский адрес или контактный телефон?
Она кивнула и встала.
— Подождите одну-две минуты.
Сквозь стеклянную стену хорошо было видно, как старательно копошатся конторские девушки «Потенциала» над бумагами, завалившими их рабочие столы. Мне все это знакомо, а потому сейчас я чувствовала себя свободной и независимой, будто отдыхаю на одном из таинственных и загадочных греческих островков. Но все это лишь досужие фантазии. На самом деле на такой отдых никаких денег мне не хватит, денег всегда не хватает… В свое время я так же корпела над химическими отчетами для одной захудалой корпорации, пока не перебралась в Лондон, который тогда задыхался от зноя. Я следила за женщиной среднего возраста, сражающейся с массивной стеклянной дверью, затем нерешительно вошедшей в вестибюль и старающейся выглядеть бодрее и моложе, чем она есть на самом деле. Сразу видно: ищет работу, и не сегодня начала, а здесь, как видно, ей тоже не светит. Я попыталась представить на ее месте Кэролайн Гамильтон. Личный помощник французского бизнесмена. Не очень-то подходит для балерины, которой здесь пришлось пройти медицинское обследование. Но бремя долгов заставило ее принять все как есть. Необходимость разыскать восемь тысяч фунтов кого угодно подвигнет на перемену образа жизни и отказ от карьеры. Показалось ли мне или миссис Сангер действительно, вернувшись, выглядела не очень уверенной в себе, не столь уравновешенной и спокойной, как прежде?
— Прошу простить, но мы пока не смогли найти того, что вам требуется.
— Ничего, я могу подождать.
— Не уверена, что вам имеет смысл ждать. Уже сейчас ясно, что они вряд ли найдут нужную папку.
— Понятно. А как насчет копии вопросника и списка девушек, которых вы отобрали?
— Но у нас обычно вся информация хранится в одном месте.
— А сами вы не вели никаких записей?
— Ну, столько времени прошло… Где-то в каких-то папках, может, что и задержалось, но остальное наверняка пошло в мусорную корзину.
— Выходит, за свою работу вы ни перед кем не отчитывались?
— Боюсь, в этом случае так и было.
Я почувствовала легкое сотрясение внутренностей от подавленного смеха. Да, смех я подавила в самом начале и виду не показала. Тело подчас ведет себя непринужденнее, чем мозг, но воли ему, телу, давать не следует. А мозг все еще усердно работал, переваривая полученную информацию.
— А как насчет текстов, переданных по факсу?
— Простите?
— Вы говорили, что сведения были переданы в Париж по факсу. Так неужели не сохранилось никаких следов регистрации этих текстов? Не верится, что и они пошли в мусорную корзину.
Это называется перекрестным опылением. Взять информацию, полученную для одной работы, и использовать ее для другой. Честно говоря, если меня эти тексты, переданные по факсу, сильно озаботили, то и миссис Сангер они взбудоражили не меньше. Регистрация факсов, телефонные счета — где они? Непохоже на штатную ситуацию правильного администрирования. Если такие документы все-таки существуют, наверняка окажется, что она не сможет мне предоставить их без особого разрешения. А разрешение, естественно, наверняка где-то подзадержится. Но со мной, пока я нахожусь в этом кабинете, такой номер не пройдет.
Оставшись опять на какое-то время в одиночестве, я решила малость посамовольничать. А почему нет? Быстро, один за другим, я выдвигала ящики стола, одним глазом поглядывая на их содержимое, а другим— на пространство офиса, находившееся за стеклянной стеной. Ящики были забиты всякой дрянью не хуже дамских сумочек, которые немало могут поведать вам о своих владелицах. Миссис Сангер, как видно, была вечно обеспокоена состоянием своих ногтей, так что по всем ящикам, вперемежку с бумагами, было натыкано множество флакончиков лака для ногтей и всяческих пилочек и полировальных щеточек. Единственное, чего не нашлось в этом месиве бумаг и предметов, так это папки по работе с парижским клиентом. Но зато я наткнулась на красную телефонную книжицу. Над столом был прикноплен лист с выразительным заголовком «ПОЛЕЗНЫЕ НОМЕРА», так что навряд ли ей постоянно приходилось шарить в этой записной книжке. Эта маленькая книжка легко могла поместиться как в ящике стола или портфеле, так и в кармане частного детектива. Вся операция заняла тридцать-сорок секунд. Я знаю, ибо подсчитала. Когда я только начинала работать, то впитывала все, включая книги и плохие детективные фильмы. Ловкость пальцев и скорость были уроками освоенными. Но главное, знать, сколько на что уходит времени. Кратчайший, скажем, звонок по телефону занимает не меньше минуты.
На этот раз миссис Сангер отсутствовала дольше. Когда она появилась, я сидела и просматривала последний, ноябрьский номер журнала «Проблемы занятости и менеджмента». Вид у нее был не особенно обнадеживающий.
— Боюсь, вся проблема в полицейских мероприятиях. Вероятно, когда полиции потребовались эти документы, она обратилась к главе офиса и получила их на время расследования, так что пока… Простите, но не вижу, чем еще могу вам помочь.
Я встала.
— Значит, вам больше нечего мне сказать?
— Увы, нечего, — ответила она быстро и уверенно.
— Хорошо, миссис Сангер, если вспомните что-то важное, то дайте мне знать, — проговорила я привычную фразу, вручила ей свою визитку и
удалилась.
Следующие полтора часа я провела в автомобильных пробках, а когда в начале восьмого добралась домой, то была насквозь пропитана пылью и вонью города. Возникло неясное ощущение, что сегодня вечером мне еще что-то надо было сделать, но что именно — я никак не могла вспомнить. В таких случаях лучше не беспокоиться и не пытаться вспомнить — само придет. Наскоро приготовив пару сэндвичей, я углубилась в изучение красной книжицы. В ней нашлось целых шесть французских телефонных номеров. Четыре из них оказались номерами агентств, наверняка снабженных автоответчиками, да и в Париже уже начало девятого. Пятый номер, принадлежавший некоему Этьену, был занят, сколько бы я ни звонила. И последний номер, владельцем которого был некто Жюль, неразборчиво написанная фамилия которого начиналась на «Б», не отвечал вообще.
Отложив на время истязание телефонного аппарата, я решила немного посидеть над домашним заданием.
Если вы все еще питаете иллюзии по поводу детективного метода, то знайте, что главное в этом деле не слишком волноваться и не особо нервничать. В конце концов ежеминутно в течение любого рабочего дня теряются сотни папок и досье, бесследно растворившись в миллионе прекрасно устроенных и отлаженных канцелярских систем. В конце концов человек не машина и всегда может допустить ошибку. Но на каждый миллион ошибок приходится одна, которая допущена преднамеренно. И что из того, что она одна на миллион, если это затрагивает именно вас? Но паниковать не стоит. Первый вопрос — кто? Второй вопрос — почему? Миссис Сангер вряд ли принадлежала к тому сорту службисток, которые позволяют конспирации тормозить ход оперативной работы, да и с чего бы вдруг ей взбрело в голову уничтожать дела, которые — если верить ей на слово — были обычной выгодной работой? С другой стороны, почему она не дала мне посмотреть отчеты по факсам? Потому ли, что они и в самом деле брошены в мусорную корзину? И действительно ли она звонила боссу? А может, просто стояла, говоря в трубку и держа палец на рычаге? Я подумала, что скорее всего— первое, но проверить это пока никак не могла. Возможно, она вообще здесь ни при чем. Но кто тогда уничтожил папку с отчетами? Сама Кэролайн Гамильтон? Такая версия казалась весьма заманчивой, но существовала чисто теоретически. Определенно известно лишь то, что Кэролайн забеременела, исчезла, затем было затрачено много энергии, чтобы скрыть, куда она делась. Но могла ли она действительно дойти до таких крайностей, как уничтожение папки из-за работы, которую она могла еще и не получить? И способна ли она была провести семь месяцев в Париже, открытки домой отсылая из Лондона. Если это так, то она… Если бы да кабы! В том-то и трудность поиска, что это как хождение по кругу: вы думаете, что ушли далеко, и вдруг возвращаетесь к исходной точке. Я принялась все прокручивать сначала. Имеется факт: примерно в то время, когда Кэролайн зачала, она не раз летала через Ла-Манш. И один из этих перелетов был совершен для собеседования, Заключение: даже если она и не получила работы, можно поговорить с людьми, которые проводили с ней собеседование. Все это вернуло меня к маленькой красной книжице.
Телефон прервал мои занятия. Услышав знакомый голос, я сразу же вспомнила то, о чем позабыла.
— Боже, Кэт, прости…
— Ты ведешь себя хуже, чем папа. Вот уж не думала, что ты способна заработаться настолько, чтобы забыть все на свете.
— Ох, прости… Буду у вас минут через двадцать.
— Хорошо бы. У меня тут наготовлено столько всякой вкуснятины. Надеюсь, ты еще не ела?
— Нет-нет, не ела. И скоро буду… Ох, Кэт, я забыла купить подарок. Не знаю, что и…
Она со смехом прервала меня:
— Не беспокойся, он все еще не прочитал ту книжку про шпиона Кэтчера, что ты подарила ему в прошлом году. Почему бы тебе не перестать дарить ему нечто по своей специальности и не перейти на что-нибудь из горячительных напитков? Думаю, такие подарки он будет усваивать гораздо лучше.
Лучше-то лучше, но во что одеться? Впрочем, теперь это не вопрос, у меня полно всяких шелковых штучек, подаренных миссис Ван де Билт, которая вечно скулила, что я жалею потратить полчаса на то, чтобы пойти и купить себе что-нибудь приличное. Я выбрала костюм, который сидел на мне почти элегантно, и прыснула на себя беспошлинной «Шанелью», приняв обличье леди, которая не ведает о существовании Колиндейлской публичной библиотеки. Через двадцать пять минут, купив по дороге бутылку хорошего коньяка, я прибыла в дом сестры.
Вечеринка была в самом раогаре. Окна в гостиной задернуты бархатными шторами, в камине весело пляшет электрический огонь, гордясь своим сходством с настоящим. Вокруг расставлены мисочки с зелеными оливками, обрамленными красным стручковым перцем, множество канапе, разложенных по огромным блюдам, устланным кружевными салфетками. Я уж и забыла, как живут эти взрослые люди. Обычно, навещая сестру, я обреталась в кухне, разделяя трапезу с детьми. Несмотря на шум, без детского визга дом казался тихим. Нанятые профессиональные официанты скользили, входя и выходя, как хорошо одетые тени, предоставив Кэт возможность общаться с гостями. Выглядела сестрица довольно усталой. Один из малышей подхватил насморк, и всю прошлую ночь Кэт провела у его кроватки, вытирая бедняжке сопельки и капая ему в нос капельки. Но держалась она молодцом и в стильном платье для беременных смотрелась весьма недурно. Интересно, когда можно будет отсюда слинять, никого не обидев?
Я попивала мартини, слушая коллегу Колина, украшенного красным вязаным галстуком и очками в тонкой оправе, который потчевал меня своими соображениями по поводу насущной необходимости общей реорганизации полицейских служб метрополитена и о том, как обеспечить более тесную и продуктивную связь полиции со служащими метрополитена. Когда-то— помню еще, что в тот день лил дождь — я сама назойливо вдалбливала Фрэнку нечто подобное, но потом просто выбросила все это из головы. К нам присоединился молодой человек с подвижным кадыком. Послушав с минуту, он сказал, что если мы считаем деятельность станционных полицейских не отвечающей определенным требованиям, то надо обратиться к Би-би-си. Не преминул упомянуть и о неудовлетворительной уборке мусора. Возможно, новая администрация даст нам новые, более продуманные и сбалансированные программы. Красный вязаный галстук с важностью одобрил это рассуждение. Я хотела было вынести на рассмотрение нашей компании не слабую мысль о слабости либерализма, но решила, что лучшие вещи надо оставлять при себе.
На другой стороне гостиной я заметила одну из черно-белых теней, обратившуюся с каким-то вопросом к Кэт. Они с минуту поговорили, после чего Кэт исчезла. Жаль, что я не успела ее перехватить, иначе принесла бы свои извинения и выскользнула прежде, чем начнется пиршество. Я вышла в холл, но, не обнаружив там сестру, поднялась на первую лестничную площадку и позвала ее.
Сверху, из комнаты Бенджамина, на меня нахлынул целый вал звуков: жуткие задыхающиеся вопли негодования были так неистовы и отчаянны, будто наступает конец света, и наступает именно в спальне этого малыша. Я запаниковала, решив, что послужила причиной его пробуждения, и, взбежав еще на один пролет лестницы, замерла у закрытой двери. Там, за дверью, наступила пауза между рыданьями, но было понятно, что дитя просто переводит дыхание для очередной серии горестных криков. Тихонько открыв дверь, я вошла.
Кэт стояла у окна, выделяясь силуэтом на светлом фоне ночного городского освещения. Младенец, положив голову на материнское плечо и покачиваясь в колыбели ее рук, возобновил вопли, но теперь они были менее истеричными. Она разговаривала с ним, ее тихий, ее мягкий и музыкальный голос струился успокоительной волной. И он начинал прислушиваться, хотя рыдания все еще прорывались наружу.
— Мамочка здесь, гусенок, с тобой, ты видишь? Посмотри, все хорошо, плакать не о чем. Мамочка здесь. Ничего плохого с тобой не случится. — Бенджамин затих у нее на руках, глотая слезы вместе с воздухом. Он еще пытался плакать, но уже по инерции. — Я знаю, малыш, что ты чувствуешь. Это страшно, когда ты не можешь свободно дышать, ведь так? Но это всего лишь простуда, и больше ничего, мамочка пришла, и ее золотому сыночку сразу стало лучше.
Малыш зарылся головкой в ее плечо, и постепенно его тело перестало содрогаться от плача. Крики превратились в отдельные всхлипы и в конце концов прекратились. Он заснул, пока Кэт покачивала его и поглаживала по спинке. Вдруг я почувствовала себя неловко, как будто нечаянно оказалась свидетельницей чужой интимной близости. Я хотела уйти, но она обернулась и сделала мне знак остаться, после чего положила уснувшего малыша в кроватку. Он было захныкал, но тотчас успокоился, сон уже совсем одолел его. С минуту мы постояли, глядя на это чудо. Из орущего, зареванного существа он почти мгновенно превратился в спящего ангела, по нежным пухлым щечкам которого разлился безмятежный покой. Такое упорное и в то же время беспомощное существо. Сочетание этих двух качеств могло свести с ума, если бы материнский инстинкт не срабатывал прежде разума. Забавно смотреть на такие сценки со стороны.
— Иногда я думаю, что сон придуман Богом для безопасности младенцев, — сказала она тихо, все еще не спуская глаз с ребенка. — Десять минут назад я готова была убить его. А сейчас мне хочется встать перед ним на колени и молиться.
Я вновь подумала о большой разнице между теми, кто имеет детей, и бездетными. Вспомнила и о Кэролайн Гамильтон, которая была так близка к материнству, но почему-то отвергла его вместе со своей собственной жизнью. И это несчастье, случившееся с незнакомой девушкой, вновь отозвалось во мне острой болью.
Бенджамин в своей кроватке слегка захрипел во сне, производя такие же звуки, как дитя в «Алисе в Стране Чудес», только еще до того, как оно превратилось в поросенка. Кэт улыбнулась, и мы на цыпочках вышли. На лестничной площадке она оправила платье и потерла плечо, извазюканное слюнями и слезами младенца.
— Я пойду вниз и присмотрю за буфетом, — сказала она, но было видно, что идти ей никуда не хочется. — Сама не пойму… Иногда я спрашиваю себя, не слишком ли много времени провожу с детьми? Кажется, будто со взрослыми даже и разговаривать разучилась.
— Может, это просто плохие взрослые? Она слегка усмехнулась.
— Знаю, знаю, тебе наша компания не по душе. Я пожала плечами.
— Просто у меня с ними очень мало общего.
— Но ведь и ты, как и все они, делаешь деньги.
— Это кто сказал? Кэт Вульф или Колин Чамберс?
Моя сестрица сморщила нос — типичная ее гримаса. В детстве я называла это тухлым видом.
— Тебе, Ханна, всегда изменяло чувство юмора, когда тебя поддразнивали. Знаешь, иногда мне хочется, чтобы ты проявляла к Колину больше внимания. Он не так уж поглощен добыванием денег, как ты считаешь.
Я улыбнулась.
— Да уж… Ну, ты ведь меня знаешь. Я вся в папу. Не хочется признавать, что кто-то достаточно хорош для моей дорогой сестрички.
— Ты хочешь сказать, что предпочла бы видеть на его месте Дэвида?
Дэвид, единственный мужчина — кроме, естественно, Колина, — которого она приглашала в свое время домой на семейные ужины, университетский преподаватель с весьма экстравагантным вкусом в одежде и обостренным чувством юмора. Он обладал явно завышенной самооценкой, но очарования, харизматичности, как теперь говорится, в нем было гораздо больше, чем в Колине. Кэт покачала головой и продолжила:
— Поверь мне на слово, это было бы намного хуже. Ты ведь знаешь, что говорят о хороших любовниках? Они становятся плохими мужьями и никуда не годными папашами.
Да уж, и все премудрости Конфуция разбиваются о рождественскую хлопушку, то бишь сказочку. Она, должно быть, заметила выражение моего лица и, как бы оправдываясь, проговорила:
— Я знаю, это звучит ужасно, но так оно и есть. Поверь мне, я встречала женщин, которые вышли замуж за своих любовников, и ничего, кроме боли сердечной, это им не принесло. А с Колином я спокойна. И потом, он действительно любит детей.
Великолепная моя Кэт, женщина вечно вожделеет мужчину и бежит от него. Может, ей просто нужно было освободиться от власти чувственности— собственной или чьей-то еще? Потому она и выбрала Колина? Хорошие мужья и любящие отцы. Она права, конечно. Однако слова ее ужасали не меньше, чем безответный вопль погребенного заживо. А я в глубине души все еще воспринимаю секс как подросток. Так что, сестричка, благодарю покорно, но уж лучше иметь просто хорошего любовника. Кэт сказала бы, что это связано с моим иррациональным отвращением к домашнему очагу и что оно в конце концов превратит меня в копию моей матери. Я бы удивилась, если бы и Кэролайн Гамильтон не думала о том же. У нее была возможность видеть двух разных матерей и выбрать для себя один из двух кошмаров. Но она, как видно, предпочла любовника, который, во всяком случае, не станет претендовать на роль хорошего мужа и любящего отца. Но бедная, бедная Кэролайн…
Кэт провела рукой у меня перед лицом.
— Эй, ласточка моя. Где ты?
— Что?.. Ой, прости, я задумалась…
— Ну, ничего, бывает… Не переживай. Я совсем заговорила тебя. Даже не спросила, что слышно насчет твоей маленькой исчезнувшей танцовщицы.
Как многие родственники, мы виделись довольно редко. Я даже не была уверена, стоит ли мне откровенничать. Снизу доносился звон приборов и блюд. Колин, должно быть, ожидает ее. Но родственная близость дороже бутылки сомюра, а мне так необходимо было с кем-то поговорить. Мы присели на верхней ступеньке лестницы, совсем как те маленькие сестрички, подслушивающие, что говорят внизу родительские гости, и мотающие, как говорится, себе на ус байки взрослых. Кэт расстроилась куда больше, чем я ожидала.
— О, Ханна, что за ужасная история! — Она немного помолчала, не глядя на меня, и потом договорила: — Господи, бедная девочка! Как ты думаешь, что с ней случилось?
— Кто знает… Очевидно, она просто почувствовала, что не сумеет со всем этим совладать.
— Тридцать пять недель! Нет, я не в силах поверить! Слишком большой срок для подобных решений. Ведь дитя уже готово было родиться. Нет, как хочешь, а я не верю, что это самоубийство. Тут что-то не так. Ее явно кто-то погубил. Я не понимаю, как женщина способна убить себя на восьмом месяце беременности.
— Но она это сделала. Даже оставила предсмертную записку.
— Что в ней сказано?
Я полностью привела текст записки. С минуту Кэт молчала, и я заметила на ее глазах слезы.
— Прости, но я все равно не могу поверить… А я, не желая того, все же сравнивала свою милую Кэт, живущую в собственном доме, с мужем, поутру подающим ей в постель чашечку чая и оклеивающим обоями детскую комнату, и Кэролайн, которая тащит по берегу хмурой реки единственную свою собственность — восьмимесячный живот, тащит и тащит его на подламывающихся балетных ножках, и рядом нет никого, кто взял бы ее за руку и отвел домой.
— Вероятно, Кэт, все это оказалось для нее непереносимой тяжестью. У нее ведь никого не было. Одна как перст.
— Да я не о том говорю, Ханна! Как ты не поймешь! — В ее голосе вспыхнуло негодование. — Раньше, может быть… Два месяца, ну три… Но восемь месяцев— это нечто такое… Тебе трудно понять, но я-то знаю, что это значит. Ты уже вовсю общаешься с ним, он тебе даже по-своему отвечает, ты чувствуешь, что он тебя слышит… Б этом-то все дело. Поверь, что перед родами тебе самой не так страшно, как думают окружающие. Страшно, конечно, но это не тот страх, и даже если тот, слишком поздно что-нибудь изменить. Знаешь, ведь под конец беременности даже мужчина не имеет никакого значения. Остаешься только ты и дитя. И дитя в этот период не может позволить тебе убить себя и его. — С минуту она молчала, потом покачала головой и продолжила: — Даже не знаю, как это объяснить… Появляется какая-то апатия, и она будто сковывает тебя в последние несколько недель, существуешь будто в подвешенном состоянии. Ты просто ждешь, вы оба ждете. Не знаю, как еще можно описать это все… Знаю только, что как бы ни были плохи дела, я просто не верю, что она могла сама сделать это, что бы там ни говорилось в ее записке.
Для Кэт это был долгий монолог. Я промолчала. Мне вспомнилось, что сразу после рождения Эми она пыталась объяснить мне свои ощущения. Мол, будто с нее содрали кожу, так что теперь все ощущалось сильнее, и боль была сильнее, но что, в общем, это всего лишь боль материнства, которую исцеляет явившийся младенец. Я испытывала чуть ли не отвращение от этой ее боли. Будто она пережила за меня все ощущения, не оставив возможности пережить все самой. Старшие сестры. Кому они нужны? Однако вы все равно слушаете их. Но кто я такая, чтобы утверждать, что она знает о Кэролайн Гамильтон меньше, чем какой-нибудь полицейский или следователь мужского пола. Или бездетный частный сыщик. Опять эта непреодолимая граница…
— Кэт? — поднялся голос Колина из общего шума внизу.
Она будто очнулась, тихо вздохнула и отозвалась на зов мужа:
— Да, Колин, я здесь. Сейчас иду. — Повернувшись ко мне, она сказала: — Прости, я понимаю, материнский инстинкт совсем не то, что может помочь в работе детектива. Но ты сама спросила…
— Да, — сказала я, ибо она была права, я сама спросила.
