6
Три дня и три ночи Уэйнесс применяла все известные ей и доступные ее воображению способы запутывания следов, переодевания и конспирации — в частности, она часто проверяла одежду в поиске микроскопических датчиков и радиоактивных меток. Она быстро протискивалась через толпу и тут же возвращалась по своим следам, снова и снова присматриваясь к выражению лиц — не удалось ли ей привести кого-нибудь в замешательство? Зайдя в автобус, она выскочила из него, когда тот остановился у светофора в небольшом поселке, и сразу же покинула поселок в автофургоне, перевозившем сельскохозяйственных рабочих. В Лиссабоне, на атлантическом побережье, она села в вагон поезда на магнитной подушке, отправлявшегося на север, вышла на первой остановке, зашла в другой вагон того же поезда, заперлась в женском туалете до следующей остановки, снова вышла и проскользнула в вагон поезда, двигавшегося в обратном направлении; в этом поезде она доехала до самого Танжера. Там она изменила внешность, выбросив приобретенные раньше зеленый походный плащ и светлый парик, после чего присоединилась к группе молодых странников, одетых в одинаковые парусиновые штаны и серые свитера. Переночевав на молодежной базе в Танжере, на следующее утро она приобрела билет на трансатлантический аэроэкспресс и через шесть часов оказалась в мегаполисе Алонсо-Сааведра, на реке Танагра. К тому времени она была уже почти уверена, что избавилась от любого «хвоста», но продолжала проверять, не подбросили ли ей какой-нибудь датчик, прятаться в укромных местах, наблюдая за проходящими вслед людьми, и непредсказуемо пересаживаться из одного транспортного средства в другое. В свое время она приземлилась на небольшом аэробусе в провинциальной столице Биригуассу, после чего отправилась на другом аэробусе, летевшем на юго-запад над бескрайней пампой, в горняцкий городок Намбукара. Здесь она остановилась на ночь в гостинице «Стелла д'Оро» и поужинала бифштексом угрожающих размеров с гарниром из жареного картофеля и авокадо; с гарниром принесли еще и жареную птицу, похожую на небольшую длинноногую курицу.
Помбареалес все еще находился далеко на юге, и сообщение с этим населенным пунктом оказалось весьма непостоянным. Наутро Уэйнесс с большим сомнением забралась в древний аэробус, с какими-то перестуками и стонами поднявшийся в воздух рывками и тяжело полетевший на юг, покачиваясь и ныряя под порывами ветра. Другие пассажиры, судя по всему, не замечали тревожных особенностей этого рудимента античности — беспокойство у них вызвал только один исключительно резкий провал в «воздушную яму», из-за которого несколько человек разлили пиво. Господин, сидевший рядом с Уэйнесс, заявил, что давно летает по этому маршруту и отбросил возникавшие у него поначалу опасения. По его мнению, так как этот аэробус почти ежедневно совершал рейсы с севера на юг и обратно на север уже в течение многих лет, не было никаких причин предполагать, что именно сегодня он возьмет и развалится на части в воздухе. «По сути дела, — доверительно сообщил он, — этот драндулет становится безопаснее с каждым днем. Этот неоспоримый факт можно доказать математически! Насколько можно судить по вашей манере выражаться, вы получили хорошее образование — полагаю, вас обучали началам логики?»
Уэйнесс скромно признала, что ей действительно преподавали курс логики.
«В таком случае я смогу без труда продемонстрировать вам ход своих мыслей. Представьте себе новый аэробус. Допустим, он летает два дня без происшествий, а на третий день разбивается. Значит, ему свойственна очень высокая аварийность — больше тридцати процентов. Однако, если аэробус — такой, как наш — летает уже десять тысяч дней и ни разу не упал, его аварийность очень невелика, меньше одной сотой доли процента, что внушает оптимизм! Более того, с каждым следующим днем риск, связанный с таким аэробусом, уменьшается, так что уверенность пассажиров в их безопасности должна только укрепляться».
В этот момент музейный летательный аппарат подвергся воздействию исключительно бестактного воздушного потока — резко вздрогнув, он клюнул носом и затрясся крупной дрожью; откуда-то послышался жалобный скрежет, закончившийся таким звуком, будто что-то лопнуло. Любитель математики игнорировал это обстоятельство: «Таким образом, по всей вероятности мы здесь в большей безопасности, чем сидя дома в любимом кресле, где нас может укусить забежавшая с улицы бешеная собака».
«Ваши пояснения очень любопытны и отличаются редкой ясностью изложения, — отозвалась Уэйнесс. — Тем не менее, я все еще немного беспокоюсь, хотя теперь не понимаю, почему».
После полудня аэробус приземлился в городе Акике, где Уэйнесс вышла — древний аппарат продолжал путь на юго-восток, к озеру Анжелина. В местном справочном бюро Уэйнесс узнала, что опоздала на аэробус в Помбареалес, совершавший рейсы три раза в неделю; до конечного пункта ее странствий, гнездившегося практически в тени гигантских Анд, оставалось еще километров сто пятьдесят. Она могла ждать аэробуса, проведя два дня в Акике, или отправиться в Помбареалес на омнибусе, выезжавшем на следующий день.
В качестве лучшего отеля Акике ей рекомендовали «Универсо», пятиэтажную башню из бетона из стекла рядом с аэропортом. Уэйнесс отвели просторную комнату на верхнем этаже, откуда можно было видеть весь город — несколько тысяч блоков из бетона и стекла, образовывавших прямоугольные кварталы вокруг центральной площади. Дальше, до горизонта, расстилалась пампа.
Вечером Уэйнесс почувствовала себя одиноко, ей хотелось вернуться домой. Она провела целый час, сочиняя письмо родителям — с припиской для Глоуэна на тот случай, если он еще не покинул станцию Араминта: «Я потеряла надежду получить от тебя какую-нибудь весточку. Джулиан объявился в доме дядюшки Пири, но не сделал ничего, что принесло бы ему популярность. Тем не менее он упомянул, что ты куда-то уехал, чтобы помочь своему отцу, и теперь я не знаю, жив ты или нет. Надеюсь, что ты жив, и очень хотела бы, чтобы ты был со мной, так как окружающая бесконечная степь вызывает подавленность. У меня не хватает энергии на все эти интриги и заговоры, а когда у меня кончается энергия, я чувствую себя несчастной. И все же я постараюсь выжить. Мне нужно рассказать тебе огромное количество разных вещей. Я нахожусь в очень странной сельской местности — иногда я забываю, что путешествую по Древней Земле, мне кажется, что я уже на другой планете. В любом случае я тебя целую и всей душой надеюсь, что ты ко мне скоро присоединишься».
Наутро Уэйнесс села в омнибус, резво помчавшийся на юго-запад по ровной прямой дороге, пересекавшей пампу. Удобно расположившись в кресле, она тайком разглядывала попутчиков — у нее это уже практически вошло в привычку. Ничто не вызвало у нее подозрений; никто не проявлял к ней особого интереса, кроме молодого человека с узким лбом и широкой зубастой ухмылкой, желавшего вручить ей религиозную брошюру.
«Нет, спасибо, — отказалась Уэйнесс. — Меня не интересуют ваши теории».
Молодой человек протянул ей кулек: «А конфет не хотите?»
«Нет, спасибо! — повторила Уэйнесс. — И если вы намерены есть все эти конфеты, пожалуйста, пересядьте подальше, потому что у них тошнотворный запах, и меня может вырвать на ваши проповеднические брошюры».
Молодой человек пересел на другое место и ел конфеты в одиночестве.
За окнами омнибуса проплывали пустынные низкие холмы, обнажения крошащейся скалистой породы, пучки орляка, редкие группы ив и осин в низинах и провалах, еще более редкие тщедушные кипарисы, изуродованные ветром. Ланюшафт не был лишен определенной унылой красоты. Уэйнесс подумала, что, если бы ее попросили нарисовать этот пейзаж, ей потребовалась бы палитра с очень немногими красками, но из этих красок пришлось бы смешивать многочисленные оттенки серого — темного для теней, с примесями умбры, охры и кобальта для камней и скальных обнажений, а также желтовато-серого, серовато-оливкового и пыльного коричневато-серого, с несколькими мазками темно-зеленого с бронзовым отливом и черно-зеленого, чтобы не забыть о кипарисах.
По мере приближения к пункту назначения горы вырастали все выше. а ветер, налетавший с запада, оживлял пампу порывистыми движениями.
Солнце, побледневшее в пыльной дымке, поднималось к зениту. Вдалеке показалось скопление низких беленых строений — городок Помбареалес.
Омнибус въехал на центральную площадь и остановился перед обветшалым зданием гостиницы «Монополь». С точки зрения Уэйнесс, этот населенный пункт во многом напоминал Намбукару, слегка уменьшенную в масштабе — такая же площадь посередине, такие же прямоугольные кварталы беленых строений с прямоугольными очертаниями. «Непривлекательный городишко», — подумала Уэйнесс. Единственным преимуществом Помбареалеса было то обстоятельство, что это было, пожалуй, последнее место на Земле, куда добрались бы агенты Танглет-клуба в поисках нарушителя его правил.
С багажной сумкой на плече Уэйнесс зашла в просторное темное фойе гостиницы «Монополь». Регистратор предложил ей, на выбор, номер с окнами, выходившими на площадь, номер с окнами, не выходившими на площадь, или угловой двухкомнатный номер с окнами, выходившими и не выходившими на площадь. «У нас немного постояльцев, — пояснил служащий. — Цена всех номеров одинаковая: два сольдо в день, включая стоимость завтрака».
«Тогда я предпочла бы двухкомнатный номер, — сказала Уэйнесс. — Я еще никогда не снимала двухкомнатный угловой номер».
«В наших местах, как вы заметили, свободного пространства более чем достаточно, — философски пожал плечами регистратор. — Если хотите, занимайте целый этаж, я с вас много не возьму. Завывания ветра и вид на Анды — бесплатно».
Двухкомнатный номер удовлетворил Уэйнесс во всех отношениях. Все устройства в ванной функционировали безупречно; в спальне стояла широкая кровать, слегка пахнувшая антисептическим мылом, а в гостиной красовались тяжелый дубовый обеденный стол на большом синем ковре, несколько тяжелых стульев, софа и письменный стол-секретер с телефоном. Уэйнесс подавила в себе желание позвонить дядюшке Пири и присела на один из стульев. У нее еще не было никаких планов — в отсутствие информации какое-либо планирование казалось бессмысленным. Прежде всего нужно было разведать обстановку и узнать все, что можно было узнать об Ирене Портильс.
Приближался полдень — обедать было рано. Уэйнесс спустилась в фойе и подошла к регистратору. Теперь следовало проявить чрезвычайную осмотрительность — ведь служащий отеля мог оказаться, чего доброго, двоюродным братом Ирены Портильс! Уэйнесс начала расспросы издалека: «Приятель просил меня навестить одну знакомую. Она живет на улице Мадера. Вы не подскажете, где эта улица?»
«Мадера? В Помбареалесе нет такой улицы».
«Гм. Может быть, я перепутала или не расслышала. Нет ли у вас улицы с похожим названием — Ладеро или Бадуро?»
«У нас есть улица Мадуро, а также проспект Оникс-Формадеро. По традиции улицу здесь называют «калье», а проспект — «авенида»».
«Да-да! Кажется, он сказал «калье Мадуро»; его знакомая живет в доме с двумя черными гранитными шарами на столбах въездных ворот».
«Не припомню такого дома, но улица Мадуро мне хорошо известна, — служащий указал карандашом на лежавшую перед ним карту. — Пройдите три квартала на юг по улице Люнета, и вы окажетесь на перекрестке с улицей Мадуро. Там у вас будет выбор: если вы повернете налево и пройдете несколько кварталов, вы упретесь в ограду кооперативного птичника, а если вы повернете направо, в конце концов вы придете на кладбище. Решайте сами! Не могу ничего порекомендовать по этому поводу».
«Спасибо!» — Уэйнесс повернулась, чтобы уйти.
Регистратор остановил ее: «Нельзя сказать, что это в двух шагах, причем снаружи сильный ветер, он гонит много пыли. Почему бы вам не воспользоваться удобным средством передвижения? Прямо у выхода запарковано такси Эстебана, с красной крышей. Он не возьмет с вас слишком много, если вы пригрозите, что пересядете в такси его брата Игнальдо, с зеленой крышей».
Уэйнесс подошла к красному такси. На переднем сиденье скучал тощий субъект с длинными руками и ногами; его обветренное коричневое лицо было вытянуто, как у клоуна, изображающего удивление. Заметив возможную пассажирку, он воскликнул «Сию секунду!», выскочил и распахнул дверь.
Уэйнесс спросила: «Это машина Игнальдо? Мне говорили, что у него низкие — даже очень низкие цены».
«Какая чепуха! — возмутился Эстебан. — Вы здесь впервые, и вас обманули. Иногда Игнальдо притворяется, что предлагает низкие расценки, но он хитрый дьявол и в конце концов умудряется содрать с пассажиров втридорога. Кому это знать, как не мне, его единственному конкуренту?»
«Именно по этой причине ваше суждение может быть пристрастным».
«О нет! У Игнальдо нет ни стыда ни совести. Даже если бы ваша бабушка, будучи при смерти, торопилась доехать до церкви прежде, чем священник уйдет домой, Игнальдо повез бы ее в объезд по окраинам и плутал бы до тех пор, пока она не испустила бы дух, после чего вступил бы в силу его тариф на перевозку трупов — или, во имя спасения ее души, до тех пор, пока несчастная старуха не согласилась бы заплатить неслыханные чаевые!»
«В таком случае я попробую воспользоваться вашими услугами, но сперва вы должны сообщить мне свои расценки».
Эстебан нетерпеливо воздел руки к небу: «Куда вы едете?»
«Хочу посмотреть на город. В частности, для начала, не помешало бы завернуть на улицу Мадуро».
«Это вполне возможно. Вы хотите зайти на кладбище?»
«Нет. Меня больше интересуют дома».
«На улице Мадуро нет домов, заслуживающих внимания, в связи с чем вступает в силу мой минимальный тариф. За поездку продолжительностью полчаса взимается один сольдо».
«Что? Игнальдо берет в два раза меньше!»
Эстебан издал возглас, полный отвращения, но сдался так быстро, что Уэйнесс убедилась в полной справедливости своего возмущения.
«Очень хорошо, — сказал таксист. — Мне все равно больше нечего делать. Залезайте. Тариф — один сольдо в час».
Уэйнесс чопорно уселась на сиденье: «Учитывайте, что я не обязательно нанимаю такси на час. За полчаса я заплачу половину сольдо, включая чаевые».
«Почему бы мне не отдать вам машину вместе со всем моим жалким скарбом и не уйти из города нищим, побираясь по дороге?» — взревел Эстебан.
В голосе водителя послышалась непритворная обида, в связи с чем Уэйнесс заключила, что названный тариф соответствовал стандартным расценкам. Уэйнесс рассмеялась: «Успокойтесь! Нельзя же надеяться на внезапное богатство каждый раз, когда к вам в машину садится неопытный новичок».
«Вы не так неопытны, как может показаться с первого взгляда», — проворчал Эстебан. Он закрыл дверь, и такси поехало по улице Люнета: «Так куда мы едем?»
«Сперва на улицу Мадуро».
Эстебан понимающе кивнул: «Кто-то из ваших родственников похоронен на кладбище».
«Не припомню, чтобы у меня здесь были родственники».
Эстебан поднял брови, всем своим видом показывая, что не видит смысла в указаниях клиентки: «В нашем городке, в сущности, не на что смотреть — и тем более на улице Мадуро».
«Вы знаете, кто там живет?»
«Я знаю всех в Помбареалесе!» — гордо ответил Эстебан. Он уже повернул на улицу Мадуро, заасфальтированную очень давно, и с тех пор покрывшуюся многочисленными выбоинами. Лишь примерно половина участков по обеим сторонам улицы были застроены — промежутки между домами достигали не менее двадцати метров. На участках, окружавших дома, время от времени виднелись тщедушные кустики или искаженные постоянным ветром деревца, свидетельствовавшие о попытках зачаточного садоводства. Эстебан указал на жилище с заколоченными окнами, окруженное зарослями чертополоха: «Этот дом продается по дешевке».
«Он мрачновато выглядит».
«Не удивительно — в нем водится призрак Эдгара Самбастера, повесившегося в полночь, когда с гор дул холодный ветер».
«И с тех пор там никто не живет?»
Эстебан покачал головой: «Владельцы улетели на другую планету. Несколько лет тому назад некий профессор Соломон, уличенный в мошенничестве, пару недель прятался в этом доме — но с тех пор про него никто ничего не слышал».
«Гм. Кто-нибудь проверял — может быть, он тоже повесился?»
«Такая возможность рассматривалась, и полиция произвела обыск, но никого не нашла».
«Странно!»
Медленно двигающаяся машина поравнялась с другим домом, отличавшимся от других парой установленных перед входом статуй в натуральную величину. Статуи изображали нимф, благословляющих отсутствующего входящего.
«А здесь кто живет?»
«Здесь живет Эктор Лопес, кладбищенский садовник. Он перенес к себе эти скульптуры, когда производилась перепланировка могил».
«Любопытная идея».
«Как сказать. Некоторые считают, что Эктор Лопес слишком много о себе думает. А вы как считаете?»
«Не вижу в этих нимфах ничего, что позволило бы сделать подобный вывод. Может быть, соседи ему просто завидуют?»
«Может быть. А теперь перед вами жилище Леона Касинде, забойщика свиней. Он хорошо поет, как пьяный, так и трезвый — его нередко можно послушать в винном баре».
По мере того, как такси продвигалось по улице Мадуро, Эстебан разговорился не на шутку, и Уэйнесс узнала множество подробностей, относившихся к жизни и привычкам обитателей домов, встречавшихся по пути. Наконец они подъехали к вилле «Лукаста» — двухэтажному дому чуть побольше соседних, с крепкой оградой, окружавшей приусадебный участок, и табличкой «№ 31». С северной стороны, в самом солнечном и защищенном от ветра уголке, было устроено нечто вроде садика с геранями, гортензиями, ноготками, лимонной вербеной и потрепанным пучком бамбука. Рядом находились игровая площадка и различные предметы дешевой садовой мебели — стол со скамьей, несколько стульев, качели, большая песочница и большой деревянный ящик со всякой утварью. На этой площадке, сосредоточенно игнорируя друг друга, занимались своими делами мальчик лет двенадцати и девочка года на три младше.
Заметив любопытство пассажирки, Эстебан притормозил и многозначительно постучал пальцем по лбу: «У них не все дома — матери приходится очень тяжело».
«Могу себе представить! — отозвалась Уэйнесс. — Остановитесь здесь на минутку, пожалуйста». Она с интересом наблюдала за детьми. Девочка сидела за столом, складывая какую-то головоломку; мальчик стоял на коленях в песочнице, заканчивая сложное сооружение из песка, увлажненного водой из ведерка. Оба ребенка, тонкие и гибкие, но не истощенные, отличались непропорционально длинными руками и ногами. Их каштановые волосы были коротко подстрижены без всякой попытки следовать какой-либо моде — так, как если бы человеку, ухаживавшему за детьми, не было никакого дела до их внешности, да и вообще до внешности, как таковой. У детей были продолговатые худые лица с достаточно правильными чертами, серые глаза и бледная, чуть загоревшая кожа с едва уловимым розово-оранжевым оттенком. «Довольно милые дети, — подумала Уэйнесс, — хотя явно не местного происхождения». Лицо девочки казалось более оживленным, чем у мальчика, работавшего с замкнутым упорством. Дети ничего не говорили. Бросив безразличные взгляды на остановившееся такси, они больше не обращали внимания на машину.
«Гм! — сказала Уэйнесс. — Почему я не видела на этой улице никаких других детей?»
«Здесь нет никакой тайны, — ответил Эстебан. — Остальные дети в школе».
«Ах да, конечно. А эти почему не ходят в школу?»
«Трудно сказать. Их регулярно посещают психиатры, и все они только головой качают, а дети продолжают делать, что хотят. Девочка впадает в дикую ярость, если что-нибудь делается против ее воли, и падает на землю с пеной у рта, так что все боятся за ее жизнь. А мальчик невероятно упрям и отказывается вымолвить хоть слово, хотя говорят, что в некоторых отношениях он очень сообразителен. Одни считают, что их полезно было бы хорошенько выпороть несколько раз; другие склоняются к тому мнению, что они страдают от какого-то гормонального нарушения или от недостатка какого-то вещества».
«На мой взгляд, они не выглядят заторможенными или недоразвитыми. Как правило, психиатры умеют помогать детям без явных генетических дефектов».
«Этим двум ничто не помогает. К ним еженедельно приезжает доктор из института в Монтальво, но никаких улучшений не наблюдается».
«Жаль! Кто их отец?»
«Это сложная история. Если вы помните, я уже говорил о профессоре Соломоне, замешанном в скандале. Он теперь на другой планете — никто, по-видимому, не знает, где именно, хотя многие были бы не прочь его найти. Он и есть их отец».
«А мать?»
«Мадам Портильс — зазнается, как герцогиня, хотя она из наших мест. Ее мать, госпожа Клара, родилась в Сальгасе, а там никакой знатью и не пахнет».
«И каким образом мадам Портильс обеспечивает свое существование?»
«Работает в библиотеке — подклеивает оторвавшиеся корешки и выполняет всякие мелкие поручения. Так как у нее двое детей, и ее престарелая мать живет вместе с ней, она получает общественное вспомоществование. Этого хватает на самое необходимое. У нее нет никаких оснований для тщеславия — тем не менее, она задирает нос перед всеми, даже перед людьми действительно знатного рода».
«Судя по всему, она необычная женщина, — заметила Уэйнесс. — Возможно, у нее есть какие-то скрытые таланты».
«Если это так, она скрывает их лучше всякого преступления. При всем при том, ее судьба достойна сожаления».
С предгорий налетел порыв ветра, со свистом взметнувший с дороги облако пыли и мусора и унесший его на пустырь. Эстебан указал пальцем на девочку: «Смотрите-ка! Она всегда возбуждается от ветра».
Девочка вскочила и встала лицом к ветру, чуть расставив ноги, покачиваясь и кивая головой в такт какому-то внутреннему ритму.
Мальчик не обращал на нее внимания, полностью сосредоточившись на своем занятии.
Из дома послышался резкий окрик. Напрягшееся тело девочки расслабилось, она неохотно обернулась к дому. Мальчик игнорировал окрик и продолжал добавлять детали из влажного песка к уже чрезвычайно изощренному сооружению.
Из дома позвали снова — еще громче и настойчивее. Девочка направилась ко входу, остановилась, обернулась, подошла к песочнице и разрушила ногой все чудесное сооружение своего брата. Тот оцепенел, глядя на развалины песочного дворца. Девочка ждала. Мальчик медленно повернул голову и посмотрел на нее. Насколько могла заметить Уэйнесс, его лицо не выражало никаких чувств. Девочка повернулась и, задумчиво сутулясь, пошла ко входу в дому. Мальчик печально поплелся за ней.
Такси Эстебана тронулось с места: «А теперь мы познакомимся с кладбищем, каковое каждый, кто, подобно вам, решил изучать улицу Мадуро, должен считать главной достопримечательностью. Для того, чтобы надлежащим образом обсудить все заслуживающие упоминания могилы, нам потребуется как минимум полчаса…»
Уэйнесс рассмеялась: «С меня пока достаточно. Давайте вернемся в гостиницу».
Эстебан фаталистически пожал плечами, развернул машину и стал возвращаться: «Вам больше понравилось бы проехаться по авениде де лас Флоритас, где проживает местная элита. Кроме того, приятно прогуляться в нашем парке; там есть фонтан и Палладиум — павильон, где каждое воскресенье после обеда играет духовой оркестр. Музыка вам понравится — они исполняют самые разные пьесы, на все вкусы. Кроме того, вы могли бы повстречаться в парке с привлекательным молодым человеком и — кто знает? — дело закончилось бы великолепной свадьбой!»
«Это было бы приятной неожиданностью», — вежливо согласилась Уэйнесс.
Эстебан указал рукой на высокую худощавую женщину, приближавшуюся навстречу: «А вот и мадам Портильс собственной персоной, возвращается с работы».
Эстебан чуть притормозил. Уэйнесс наблюдала за тем, как Ирена Портильс быстро шагала по тротуару, наклонив голову против ветра. С первого взгляда и на значительном расстоянии она казалась красивой — но иллюзия разрушилась почти мгновенно. На Ирене Портильс были потертая юбка из рыжеватой саржи и облегающий плечи черный жакет. Гладкие черные волосы, обрамлявшие лицо до подбородка, увенчивала маленькая бесформенная шляпка. Ирена уже попрощалась с молодостью, и годы ее не пощадили. Черные глаза с потемневшими веками были посажены слишком близко над длинным носом с узкими ноздрями; уже слегка одутловатые щеки были испещрены морщинами, свидетельствовавшими о подавленности и пессимизме.
Проезжая мимо, Эстебан обернулся и посмотрел Ирене вслед: «Странно, в молодости она была очень привлекательна. Но она поступила в школу актеров и, насколько я знаю, присоединилась к труппе каких-то комических импрессионистов или драматургических комиков — уж не знаю, как они там называются; а потом говорили, что она улетела с этой труппой в межпланетное турне, и никто о ней не вспоминал до тех пор, пока в один прекрасный день она не вернулась, уже замужем за профессором Соломоном, называвшим себя археологом. Они тут прожили только пару месяцев и снова улетели куда-то в просторы Галактики.».
Такси подъехало к длинному приземистому бетонному строению в тени шести высоких эвкалиптов.
«Это не гостиница!» — встревожилась Уэйнесс.
«Я заговорился и проехал поворот, — извиняющимся тоном объяснил Эстебан. — Это кооперативный птичник. Раз уж мы здесь, может быть, вы желаете пройтись и посмотреть на куриц? Нет? В таком случае мы сразу вернемся в «Монополь»».
Уэйнесс откинулась на спинку сиденья: «Вы рассказывали о профессоре Соломоне».
«Да-да. Так вот, Ирена и профессор вернулись несколько лет тому назад, вместе с детьми. Некоторое время Соломон пользовался высокой репутацией — его считали видным представителем общественности, высокообразованным ученым. Он занимался исследованиями в горах и раскопками в доисторических руинах. А потом он объявил, что нашел зарытый клад — и оказался замешан в очень темную историю, в связи с чем ему пришлось бежать с Земли. Ирена утверждает, что не знает, где он прячется, но ей никто не верит».
Эстебан повернул на улицу Люнета и подъехал к месту своей обычной стоянки у гостиницы: «Вот так обстоят дела на улице Мадуро».
7
Уэйнесс сидела в углу фойе, полузакрыв глаза, с блокнотом на коленях. Она пыталась привести свои мысли в порядок, делая записи под заголовком «Ирена Портильс», но никак не могла сосредоточиться. Она чувствовала необходимость отдохнуть, прерваться на несколько часов, чтобы внести ясность в свое представление о происходящем. Откинувшись на спинку кресла, она попыталась ни о чем не думать.
Фойе — огромное помещение с массивными деревянными брусьями, поддерживающими высокий потолок — наполняли успокоительные отзвуки и шорохи. Вся мебель была большой и тяжелой: обтянутые кожей кресла и диваны, длинные низкие столешницы из цельных кусков полированного дерева в стиле «чирики». Арка в далекой противоположной стене вела в ресторан.
На площади появилась группа фермеров, рассевшихся за столиками, чтобы выпить пива и поговорить о делах перед обедом в ресторане. Их веселость, громкие голоса и внезапные шлепки ладонями по бедрам мешали Уэйнесс не думать. Кроме того, у одного из фермеров были большие пушистые черные усы, от которых Уэйнесс никак не могла отвести глаза, хотя боялась, что скотовод заметит ее внимание и подойдет, чтобы спросить, чем ей не понравились его усы.
Уэйнесс решила, что настало время пообедать и ей. Она зашла в ресторан, и ее посадили у большого окна, выходящего на площадь; в это время дня, однако, в городе не происходило ничего достойного внимания.
Согласно меню, одним из фирменных блюд ресторана была белая куропатка на шампуре, заинтересовавшая Уэйнесс, никогда еще не пробовавшую ничего подобного. Она заказала куропатку, но почти не могла ее есть — на ее взгляд, жареная птица слишком отдавала дичью.
Уэйнесс задержалась в ресторане за десертом и кофе. У нее был свободный вечер, но она решила больше не делать попыток «отключиться» и снова занялась Иреной Портильс.
Главный вопрос формулировался просто: как узнать у Ирены местонахождение человека, называвшего себя «профессором Соломоном»?
Уэйнесс вынула блокнот и просмотрела записи, сделанные раньше:
«Задача: найти Монкурио
— Решение 1. Объяснить Ирене Портильс все обстоятельства и попросить ее о помощи.
— Решение 2. Сделать то же, что и в случае 1, но предложить Ирене деньги — возможно, существенную сумму.
— Решение 3. Загипнотизировать Ирену или опоить ее наркотиком и таким образом извлечь из нее требуемую информацию.
— Решение 4. Произвести розыски в доме, пока там никого нет.
— Решение 5. Расспросить мать и (или) детей Ирены. (???)
— Решение 6. Не делать ничего из перечисленного выше».
Просмотр возможных вариантов не внушал никакой уверенности. Первое решение, казалось бы наиболее разумное, почти наверняка вызвало бы у госпожи Портильс в высшей степени эмоциональную реакцию и побудило бы ее к еще большей скрытности. То же можно было сказать о втором решении. Третий, четвертый и пятый варианты были почти столь же непрактичны. Наиболее целесообразным решением представлялось последнее.
Уэйнесс вернулась в фойе. Было около двух часов дня, до вечера оставалось много времени. Уэйнесс подошла к регистратору и спросила, как пройти к публичной библиотеке.
«Она в пяти минутах ходьбы, — ответил тот, показывая карандашом на карте. — Пройдите один квартал по улице Люнета до перекрестка с улицей Базилио; там вы увидите большую акацию. Поверните налево и пройдите еще квартал — там вы и найдете библиотеку».
«Это очень просто — спасибо!»
«Не за что. Не забудьте полюбоваться на коллекцию первобытной керамики — кажется, в справочном отделе. Даже здесь, в Патагонии, где некогда пасли скот гаучо, мы стремимся к идеалам высокой культуры!»
Стеклянная дверь в бронзовом обрамлении сдвинулась в сторону — Уэйнесс вошла в вестибюль, где были предусмотрены обычные удобства и средства связи. Слева и справа коридоры вели к различным тематическим отделам.
Уэйнесс побродила по библиотеке, постоянно проверяя, нет ли поблизости Ирены Портильс. У нее не было определенного плана, но ей казалось более чем естественным, что именно здесь было бы удобнее всего познакомиться с Иреной. Уэйнесс просмотрела журналы, выставленные на проволочной стойке, присела за компьютерный экран, притворяясь, что просматривает базу данных, внимательно прочитала вывешенное расписание часов работы библиотеки. Нигде не было никаких признаков Ирены — возможно, сегодня она больше не собиралась приходить на работу.
В разделе изобразительных искусств и музыки Уэйнесс нашла коллекцию первобытной керамики, рекомендованную регистратором гостиницы. Экспонаты были расставлены на полках широкого стеклянного шкафа. В шкафу находилась дюжина горшков и мисок, а также различная прочая утварь. Многие изделия были склеены из черепков; на некоторых были заметны остатки примитивных узоров, нанесенных точечными углублениями или выцарапанных. Утварь изготовлялась посредством обмазывания внутренней стороны корзины глиной с последующим обжигом глины вместе с корзиной или лепилась вручную — гончарный круг был еще неизвестен.
Пояснительная табличка приписывала изделия аборигенам из племени «зунтиль», полудиким охотникам и собирателям, обитавшим в этих местах за много тысяч лет до прибытия европейцев. Утварь нашли местные археологи на берегах реки Азуми, в нескольких километрах к северо-западу от Помбареалеса.
Рассматривая коллекцию, Уэйнесс нахмурилась — ей пришла в голову удачная мысль. Она критически рассмотрела различные аспекты своей идеи и не нашла в ней никаких изъянов. Конечно же, такой вариант означал, что ей пришлось бы врать, притворяться и рыться в чужих вещах без разрешения. Что с того? Не разбив яйца, не сделаешь омлет. Уэйнесс решила обратиться к библиотекарю, сидевшему рядом за столом — угловатому молодому человеку с мягкими волосами песочного цвета, широким лбом мыслителя, клювообразным носом и выдающимися желваками и подбородком. Библиотекарь давно исподтишка наблюдал за посетительницей. Встретив ее взгляд, он покраснел и поспешно отвернулся, но не смог удержаться и посмотрел на нее снова.
Уэйнесс улыбнулась и подошла к столу: «Это вы так хорошо организовали выставку керамики?»
Молодой человек ухмыльнулся: «Не кто иной, как я — то есть, отчасти. Я не занимался раскопками. Этим занимались мой дядя и его приятель. Они — опытные археологи. Меня лично не слишком привлекает перспектива целый день копаться в земле».
«Но это же самое интересное!»
«Возможно», — кивнул библиотекарь, но задумчиво прибавил: «На прошлой неделе мой дядя и его приятель Данте работали на раскопках. Моего дядю ужалил скорпион. Он стал прыгать от боли и упал в реку. А вечером того же дня за Данте погнался разъяренный бык, и тоже загнал его в реку».
«Гм! — Уэйнесс взглянула на коллекцию горшков и мисок. — На этой неделе они продолжали раскопки?»
«Нет. Они пошли в бар и напились».
На это Уэйнесс нечего было сказать.
Рядом с коллекцией висели несколько карт. На одной были отмечены стоянки племени зунтиль, а на другой, более крупномасштабной, изображались зоны распространения различных империй инков — раннего, среднего и позднего периодов.
«По-видимому, инки никогда не забирались так далеко на юг», — заметила Уэйнесс.
«Время от времени их передовые отряды и разведчики здесь появлялись, — возразил молодой человек. — Но никто еще не нашел достоверной стоянки инков ближе, чем в Сандовале, и даже там, скорее всего, не было ничего важнее обменного торгового пункта».
«Думаю, именно этот вопрос хочет решить, так или иначе, руководитель нашей экспедиции», — как бы между прочим заметила Уэйнесс.
Библиотекарь язвительно усмехнулся: «В Сандовале никогда не было столько инков, сколько теперь туда повадилось археологов!» Но теперь он смотрел на посетительницу с явным уважением: «Значит, вы тоже занимаетесь археологией?»
Уэйнесс рассмеялась: «Спросите меня снова после того, как я отработаю год в полевых условиях и еще три года в лаборатории, сортируя кости и черепки». Она посмотрела по сторонам: «У вас не слишком много посетителей, я вам не мешаю?»
«Ни в коем случае. У нас никогда не бывает много посетителей. Садитесь, если вы не против. Меня зовут Эван Форес».
Уэйнесс скромно присела: «А меня — Уэйнесс Тамм».
Разговор продолжался вполне дружелюбно. Через некоторое время Уэйнесс стала расспрашивать молодого человека о пещерах в горах и легендах о золоте инков: «Было бы здорово найти огромный ящик с золотом!»
Эван опасливо обернулся, проверяя, нет ли кого-нибудь за спиной: «Я не посмел бы упомянуть о пресловутом профессоре Соломоне, если бы меня могла услышать Ирена Портильс. Но сегодня, думаю, она уже на работу не вернется».
«Кто такие профессор Соломон и Ирена Портильс?»
«Ага! — воскликнул Эван. — Вы хотите узнать всю подноготную о самой громкой скандальной истории нашего города!»
«Расскажите — я люблю скандальные истории».
Эван снова обернулся: «Ирена Портильс — служащая библиотеки. Насколько я понимаю, когда-то она была танцовщицей или чем-то в этом роде, и выступала на других планетах с развлекательной труппой. Она вернулась в Помбареалес, будучи замужем за археологом по имени Соломон, заявлявшим, что он повсеместно известен и пользуется высокой репутацией. Профессор произвел хорошее впечатление на местную элиту и стал одним из самых почетных жителей нашего города.
Однажды вечером, ужиная с друзьями, профессор Соломон развеселился больше обычного и, по-видимому, пренебрег необходимостью держать язык за зубами. Он поведал друзьям, с условием сохранения этих сведений в строжайшей тайне, что нашел старую карту, на которой указано местонахождение тайника в пещере, где конкистадоры спрятали сокровище — дублоны из переплавленного золота инков. «Скорее всего, это подделка или чья-то злая шутка, — сказал он. — Тем не менее, было бы любопытно проверить, нет ли чего-нибудь в пещере».
Дня через два, никому ничего не сообщив, профессор Соломон ушел в горы. Его друзья, как только они об этом пронюхали, забыли о своем обещании и разболтали о золоте профессора Соломона всем и каждому.
Через месяц профессор вернулся. Друзья настойчиво просили его поделиться результатами экспедиции, и он неохотно показал им четыре золотых дублона, пояснив, что для извлечения найденного им сундука необходимо расчистить пещеру от каменного завала, а для этого, в свою очередь, потребуется специальное оборудование. Вскоре после этого он снова исчез. Вести о его находке вызвали живой интерес и пробудили во многих алчность. Когда профессор Соломон вернулся и привез четыреста дублонов, коллекционеры стали осаждать его предложениями. Он позволил произвести анализ нескольких монет, что привело к снижению их стоимости, и никто не удивился, когда он отказался посылать на экспертизу остальные дублоны. Однажды, точно в полдень, он устроил распродажу. Собралась плотная толпа потеющих и вопящих коллекционеров, размахивавших пачками денег. Профессор продавал монеты партиями по десять штук, и все четыреста дублонов разошлись быстрее, чем за час. После этого Соломон поблагодарил коллекционеров за проявленный ими интерес и сообщил, что отправляется на раскопки в другой пещере, где, по его мнению, может находиться еще более ценный клад — изумруды инков. Профессор уехал под аккомпанемент похвал и поздравлений. На этот раз он взял с собой Ирену Портильс.
В Помбареалесе восстановились мир и покой — но ненадолго. Уже через несколько дней стало ясно, что коллекционеры заплатили большие деньги за дублоны, отчеканенные из свинца и покрытые сусальным золотом. Эти подделки ничего не стоили.
Коллекционеры редко бывают фаталистами. Их разочарование сменилось возмущением и гневом, превосходившими по интенсивности прежний энтузиазм».
«И что случилось?»
«Ничего. Если бы профессора Соломона нашли и вытащили оттуда, где он прячется, побили камнями, повесили, утопили, четвертовали, сожгли заживо, отхлестали кнутом до смерти, распяли вниз головой и заставили выплатить все, что он получил за подделки, с процентами, начисленными за прошедшее время, может быть, жажда торжества справедливости была бы утолена. Но профессора никто не нашел, и по сей день никто не предложил простить ему совершенное преступление. А Ирена Портильс вернулась через несколько лет с двумя детьми. Она заявляет, что профессор Соломон ее бросил. Кроме того, она заявляет, что ничего не знала о мошенничестве и хочет только одного — чтобы ее оставили в покое. Никто не может доказать, что она была в сговоре с профессором, хотя такие попытки предпринимались неоднократно. Через некоторое время Ирена устроилась работать в библиотеку. Прошли годы — ситуация с тех пор не изменилась».
«И где же профессор Соломон? Вы думаете, она с ним переписывается?»
Эван холодно усмехнулся: «Не знаю. Спрашивать у нее что-либо бесполезно. Она никому не доверяется».
«У нее нет подруг, близких знакомых?»
«Насколько я знаю, никого. В библиотеке она справляется с обязанностями и умеет разговаривать достаточно вежливо, когда это требуется, но всегда думает о чем-то другом, ее мысли блуждают где-то далеко. Иногда в ней чувствуется такое напряжение, что вокруг нее все начинают нервничать. В ней как будто бушует какая-то буря, готовая вот-вот вырваться наружу».
«Как странно!»
«Очень странно. Не хотел бы находиться рядом, когда она наконец взорвется».
«Гм». Замечания Эвана не вызывали оптимизма. Ирена Портильс оставалась единственным связующим звеном с Адрианом Монкурио; к ней нужно было найти подход, тем или иным способом. Уэйнесс осторожно заметила: «Если я приду в библиотеку завтра, то наверняка с ней встречусь».
Судя по всему, эти слова произносить не следовало. Эван насторожился: «Зачем вам встречаться с Иреной?»
«Наверное, меня просто интересуют необычные люди», — робко объяснила Уэйнесс.
«Завтра ее на работе не будет — к ее детям приедет психиатр. Он навещает их каждую неделю. Кроме того, Ирена работает в отделе реставрации книг. В читальных залах вы с ней так или иначе не встретитесь».
«Все это неважно».
Эван мечтательно улыбнулся: «А я был бы не прочь встретиться с вами снова».
«Все может быть», — уклончиво сказала Уэйнесс. Возникало впечатление, что ей в любом случае потребуется чья-то помощь. Но Эван? Эксплуатировать его было бы жестоко. Тем не менее, как уже поняла Уэйнесс, чтобы сделать омлет, требовалось разбить хотя бы одно яйцо.
«Если у меня будет такая возможность, я еще сюда зайду», — пообещала она.
Уэйнесс вернулась в гостиницу. За столиками кафе на открытом воздухе, занимавшего часть центральной площади, уже сидели и болтали деловитые молодые люди, матроны из местных высших кругов и окрестные фермеры с супругами, прибывшие в город за покупками и решившие приятно провести вечер. Уэйнесс присела за свободный столик и заказала чай с ореховым печеньем. Ветер успокоился, теплые солнечные лучи нагрели мостовую. Подняв голову и глядя далеко на запад, можно было разглядеть угрожающе высокую тень Анд. Если бы не отягощавшие ее заботы и опасности, Уэйнесс могла бы с легким сердцем отдохнуть и расслабиться.
Не зная, чем заняться, она отодвинула чайник, достала бумагу и ручку и сочинила еще одно письмо родителям; в заключении письма говорилось: «Я ввязалась в сложнейшую игру, связанную с погоней за документами, причем правила этой игры допускают ходы, чреватые самыми неприятными последствиями. В данный момент мне придется иметь дело с некой Иреной Портильс, служащей единственным связующим звеном между мной и Адрианом Монкурио (по удивительному — а может быть и не столь удивительному — стечению обстоятельств оказавшемуся старым приятелем дядюшки Пири). Кстати, сведения, которые я вам сообщаю, не следует доверять никому, кроме Глоуэна, и даже намекать на них нельзя. Для Глоуэна я вложила отдельную записку. Рано или поздно, надеюсь, я смогу узнать, где он и что с ним».
В записке для Глоуэна она снова упомянула Ирену Портильс: «Не знаю, как к ней подойти. Постоянно чувствую себя в замешательстве и в тупике, как муха, бродящая в калейдоскопе. Но на самом деле я не жалуюсь. Когда я вспоминаю о значении того, что могу найти, ко мне возвращается бодрость. Шаг за шагом, пядь за пядью я продвигаюсь к цели. Должна еще раз повторить, что Джулиан производит на меня самое плохое впечатление. Не знаю, убийца ли он, но у него за плечами несомненно масса отвратительных делишек. В том, что касается Ирены Портильс, мне придется проявить изобретательность и найти какой-то повод с ней познакомиться. Не думаю, что в библиотеке для этого подвернется подходящий случай, но она нигде больше практически не контактирует с окружающим миром. Еженедельно, однако, ее детей посещает психиатр. Может быть, что-нибудь удастся сделать в этом направлении. Следует об этом подумать. Как всегда, мне очень хочется, чтобы ты был со мной — и я очень надеюсь, что ты получишь это письмо».
Увы, этой надежде Уэйнесс не суждено было сбыться: к тому времени, когда ее письмо прибыло на станцию Араминта, Глоуэн уже взошел на борт звездолета, чтобы преодолеть невообразимое расстояние, разделяющее Кадуол и Древнюю Землю.
Уэйнесс отнесла письма в местное почтовое отделение, вернулась в гостиницу и поднялась в номер. Она выкупалась, после чего, пытаясь воспрянуть духом, переоделась в один из своих самых привлекательных вечерних костюмов— мягкую черную тунику с юбкой в черную и горчично-охряную полоску. Настроение ее поправилось лишь ненамного, но она спустилась в ресторан гостиницы, чтобы поужинать.
За ужином Уэйнесс не торопилась; ей подали бараньи котлеты со спаржей. Когда она покончила с этим блюдом, уже спустились сумерки, и молодежь Помбареалеса вышла на вечернюю прогулку. Девушки ходили по площади по часовой стрелке, а юноши — против часовой стрелки; встречаясь, они обменивались приветствиями и шутками. Некоторые молодые люди расточали комплименты, другие шутники притворялись, что у них при виде такой красоты случился разрыв сердца, подкашиваются ноги и начинаются предсмертные судороги. Самые бесшабашные бедокуры издавали страстные возгласы типа «Ай-ай-ай! Готов застрелиться, не сходя с места!», «Соблазнительное чудо грации, озари меня светом очей!» или «Тысяча проклятий! Чем я заслужил такие сердечные муки?» Девушки гордо игнорировали эти излишества, иногда с заметным презрением, но от продолжения круговой прогулки не отказывались.
Уэйнесс вышла на улицу и села за столиком кафе подальше от шумной толпы. Заказав кофе, она смотрела на Луну, поднимавшуюся в небо Патагонии. Ее присутствие не осталось незамеченным — к ней несколько раз подходили расположенные к общению молодые люди. Один предложил ей посетить кантину «Долоросита», чтобы послушать музыку и потанцевать; другой хотел заказать кувшин пунша «писко» и побеседовать о философии; третий приглашал Уэйнесс проехаться с ним по пампе в спортивном автомобиле. «Ты опьянеешь от свободы и пространства!» — заверял последний.
«Звучит заманчиво, — признала Уэйнесс. — Но что, если машина сломается, если тебе станет нехорошо, или если произойдет еще что-нибудь, и мне придется возвращаться в Помбареалес пешком?»
«Чепуха! — заявил молодой человек. — Хорошеньким девушкам не пристало забивать голову практическими соображениями; впрочем, вам это даже к лицу».
Уэйнесс вежливо отказалась от приглашения, поднялась к себе в номер и забралась в постель. Она лежала и смотрела в потолок не меньше часа, вспоминая места близкие и далекие, тех, кого она любила, и тех, кого ненавидела. Она размышляла о жизни, столь незнакомой и дорогой, чуть было не прервавшейся уже по чьей-то воле, и о смерти, не поддававшейся сколько-нибудь осмысленному анализу. Мысли ее вернулись к Ирене Портильс. Она лишь на мгновение увидела усталое мрачное лицо с плотно сжатыми губами над узким подбородком, обрамленное гладкими, растрепанными ветром черными волосами, но уже сумела составить себе представление о характере Ирены.
Доносившиеся из открытого окна восклицания, сопровождавшие прогулку, стали затихать по мере того, как девушки расходились по домам; возможно, некоторые согласились проехаться с ветерком по пампе.
Уэйнесс стало клонить ко сну. Она уже решила, каким образом познакомится с Иреной Портильс. Выбранный ею подход вовсе не гарантировал успеха — более того, провал был гораздо вероятнее. Тем не менее, в данном случае любое действие было лучше бездействия, а Уэйнесс почему-то была уверена в том, что добьется своего.
Утром она встала пораньше и надела клетчатую юбку, белую блузку и темно-синий жакет — аккуратный и не привлекающий особого внимания наряд, приличествующий рядовой банковской служащей, молодой помощнице учителя или даже консервативно настроенной студентке.
Покинув двухкомнатный номер, Уэйнесс спустилась на первый этаж, позавтракала в ресторане и вышла из гостиницы.
На небе не было ни облачка, дул свежий ветер; прохладные бледные лучи Солнца косо освещали площадь с северо-востока. Уэйнесс быстро прошла по улице Люнета, придерживая юбку на ветру и уворачиваясь от беспорядочно суетившихся пыльных вихрей. Повернув на улицу Мадуро, она продолжала идти, пока до виллы «Лукаста» не осталось метров сто. Теперь она остановилась и осмотрелась по сторонам. Прямо напротив находился маленький белый домик, ветхий и явно нежилой — два окна с разбитыми стеклами смотрели на улицу, как неподвижные глаза пьяницы, уже не замечающего ничего вокруг. Убедившись в том, что за ней никто не наблюдает, Уэйнесс подождала, пока очередной вихрь пыли, взвившийся над мостовой, не пробежал мимо, и, сморщив нос, перебежала на другую сторону. Еще раз опасливо оглянувшись направо и налево, она взобралась на крыльцо пустующего домика и спряталась в тени за покосившейся ажурной перегородкой между опорами нависшей над крыльцом крыши. Здесь она была защищена от ветра и могла наблюдать, оставаясь незамеченной, за всем, что происходило на улице.
Уэйнесс приготовилась ждать — если потребуется, весь день; она не имела никакого представления о том, когда именно должен был приехать психиатр, посещавший виллу «Лукаста».
Было примерно девять часов утра. Уэйнесс устроилась как можно удобнее. По улице проехала машина — грузовичок, по-видимому доставлявший какие-то материалы на кладбище. Появилась еще одна небольшая машина — фургон пекаря, развозившего хлеб и прочие продукты обитателям района. Мимо промчался молодой человек на мотоцикле; грузовичок вернулся с кладбища. Уэйнесс вздохнула и переставила ноги. Теперь уже было без пяти минут десять. На улицу Мадуро повернул средней величины автомобиль, белый с черной полосой и желтым наименованием какого-то учреждения на полосе — очевидно тот самый, которого ждала Уэйнесс. Выскочив из укрытия, она выбежала на тротуар и, когда автомобиль подъехал поближе, стала лихорадочно сигнализировать. Машина затормозила. Уэйнесс с облегчением заметила надпись на боковой панели автомобиля:
«ИНСТИТУТ ОБЩЕСТВЕННОГО ЗДРАВООХРАНЕНИЯ
— Монтальво —
АДАПТАЦИОННОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ».
Она не ошиблась — это был автомобиль психиатра.
Водитель и Уэйнесс рассматривали друг друга. В автомобиле сидел темноволосый мужчина среднего роста, тридцати трех или тридцати четырех лет, крепко сложенный, с решительным угловатым лицом. С точки зрения Уэйнесс он выглядел достаточно привлекательно — главным образом в том смысле, что производил впечатление человека разумного и способного к непредвзятому мышлению, что было для нее полезно; тем не менее, мрачновато поджатые губы могли свидетельствовать об отсутствии чувства юмора, а это могло быть опасно. На водителе была повседневная одежда — темно-зеленый свитер и светло-коричневые брюки — что говорило, скорее всего, об отсутствии строгих правил в его учреждении. Полезное обстоятельство. С другой стороны, он изучал Уэйнесс с безразличным аналитическим интересом, что было опять-таки опасно — такие люди не таяли от приятной улыбки и не реагировали положительно на легкий флирт. Последнее могло означать, что ей придется воспользоваться умом, а не внешностью, что было значительно труднее.
«Что случилось?» — спросил водитель.
«Вы врач?»
Мужчина смерил ее взглядом с головы до ног: «Разве вы больны?»
Уэйнесс несколько раз моргнула. Следовало ли понимать этот вопрос, как язвительное проявление своего рода чувства юмора? Она поняла, что ей предстоит нелегкая задача.
«Я чувствую себя прекрасно, благодарю вас. У меня к вам очень важное дело».
«Настораживающее заявление! Вы уверены, что обращаетесь по адресу? Я — доктор Арманд Оливано; пожалуйста, не застрелите меня по ошибке».
Уэйнесс подняла обе руки ладонями вперед: «Вы в полной безопасности. Я всего лишь хочу вам кое-что предложить — и надеюсь, что вы сочтете мое предложение разумным и целесообразным».
Доктор Оливано поразмышлял пару секунд, после чего резко пожал плечами: «После такого вступления не остается ничего другого, как выслушать ваше предложение». Он открыл дверь автомобиля: «Поблизости меня ждут пациенты, но несколько минут ничего не меняют».
Уэйнесс села в машину: «Было бы гораздо лучше, если бы мы куда-нибудь отъехали и остановились там, где нам никто не помешает разговаривать».
Доктор Оливано не возражал. Он развернул машину, проехал назад по улице Мадуро и остановился в тени эвкалиптов у ограды кооперативного птичника: «Это место вас устраивает?»
Уэйнесс кивнула и сказала, осторожно выбирая слова: «Так как я хотела бы, чтобы вы приняли меня всерьез, необходимо начать с изложения некоторых фактов. Меня зовут Уэйнесс Тамм — что, разумеется, ничего для вас не значит. Но позвольте вас спросить: как вы относитесь к консервационизму, в философском и эмоциональном отношении?»
«Положительно. В сущности, я думаю, что любой человек предпочитает не уничтожать окружающую среду».
Уэйнесс не ответила на это утверждение непосредственно: «Вы когда-нибудь слышали об Обществе натуралистов?»
«Нет, должен признаться, не слышал».
«Это не слишком важно. От Общества уже почти ничего не осталось. Мой дядя, Пири Тамм, его секретарь. Я выполняю обязанности помощницы секретаря. Членами Общества все еще состоят три или четыре человека — все они глубокие старцы. Но тысячу лет тому назад Общество натуралистов было очень влиятельной организацией. В доверительную собственность Общества была передана целая планета — Кадуол, находящаяся в конце Пряди Мирцеи, за созвездием Персея. Вся эта планета была объявлена Заповедником, причем навечно. Я родилась на Кадуоле; мой отец — консерватор Заповедника».
Уэйнесс говорила несколько минут, стараясь выражаться сжато и по существу. Она описала вкратце возникший на Кадуоле кризис, обнаружение потери Хартии и бессрочного договора о передаче собственности и свои попытки найти эти документы. «Поиски привели меня сюда», — закончила она.
Доктор Оливано удивился: «Сюда? В Помбареалес?»
«Не совсем так. Следующим звеном цепочки, ведущей к документам, является Адриан Монкурио, профессиональный гробокопатель. В Помбареалесе он известен как «профессор Соломон», устроивший знаменитую распродажу свинцовых дублонов».
«А! Начинаю понимать! Вилла «Лукаста» оказалась в прицеле судьбы!»
«Совершенно верно. Возможно, Ирена Портильс — законная супруга Монкурио, хотя я в этом сомневаюсь. Тем не менее она, насколько мне известно — единственный человек на Земле, знающий, где его можно найти».
Доктор Оливано кивнул: «Все это очень любопытно, но поверьте мне на слово — Ирена Портильс ничего вам не расскажет».
«Я тоже так считаю — я заглянула ей в лицо, когда она шла по тротуару. Ее обуревает какое-то внутреннее напряжение, будто она бросила вызов всему миру».
«Справедливое наблюдение, хотя я выразился бы покрепче. Мне пришлось привезти ей несколько форм, которые нужно было заполнить и подписать — стандартные вопросники, относящиеся к ситуации, возникшей в семье. Закон требует, чтобы в таких формах указывался адрес отца, но госпожа Портильс наотрез отказалась его предоставить. И не только адрес — она столь же решительно отказалась назвать имя, возраст, место рождения и профессию пропавшего супруга. Я напомнил ей, что, если она будет упорствовать в этом отношении, судебные исполнители могут отобрать у нее детей и разместить их в общественном приюте. Эта угроза привела ее в чрезвычайное возбуждение. «Эта информация ни для кого не имеет значения, кроме меня! — закричала она. — Мой муж на другой планете, и это все, что вам нужно знать. А если вы отберете детей, я сделаю что-нибудь ужасное». Я уступил и сказал, что в конце концов в ее случае можно сделать исключение. Я указал в вопросниках вымышленное имя и вымышленный адрес, и это всех устроило. Но совершенно очевидно, что госпожа Портильс находится на грани психического заболевания. Она надевает маску спокойствия и по возможности сдерживается — особенно тогда, когда я приезжаю к детям. Что неудивительно, так как я представляю институт, располагающий самыми широкими полномочиями. Я понимаю, что она меня ненавидит — тем более, что дети ко мне относятся, по всей видимости, положительно».
«Их можно вылечить?»
«Трудно сказать, так как никому еще не удалось определить характер их заболевания. Их состояние неустойчиво — в один день они ведут себя почти нормально, а уже через несколько дней полностью погружаются в свои фантазии. Девочку зовут Лидия, она часто мыслит рационально — если ее не подвергают чрезмерному давлению. Мальчик — Мирон. Он может взглянуть на страницу печатного текста и безошибочно воспроизвести ее в любом масштабе, слово в слово. Его движения невероятно точны. Возникает впечатление, что ему доставляет удовольствие фотографическая передача изображения. Но он не умеет читать и не желает говорить».
«Хотя он может говорить?»
«Лидия утверждает, что может — но она не уверена, что с ней разговаривал Мирон, а не ветер. Видите ли, с ней часто говорит ветер. Если ночью налетает сильный ветер с гор, за ней нужно следить, потому что она вылезает из окна и бегает в темноте. В такие минуты с ней очень трудно иметь дело, приходится применять успокаивающие средства. Любопытнейшая пара детей, их способности вызывают у меня нечто вроде почтения, граничащего со страхом. Однажды я расставил перед Мироном шахматы, объяснил ему правила — и мы начали играть. Он едва смотрел на доску и поставил мне мат через двадцать ходов. Мы стали играть снова. Он замечал доску только тогда, когда наступал его черед переставить фигуру — и с унизительной легкостью покончил со мной за семнадцать ходов, после чего соскучился и потерял всякий интерес к игре».
«И при этом он не читает?»
«Нет — и Лидия тоже не умеет читать».
«Кто-то должен их научить».
«Согласен. Их бабка, однако, безграмотна, а у Ирены нет достаточного терпения. Кроме того, она слишком капризна. Я рекомендовал бы ей приходящего на дом учителя, но у нее нет денег на такую роскошь».
«Как насчет меня?»
Оливано медленно кивнул: «Я подозревал, что дело идет к чему-то в этом роде. Позвольте мне изложить мое понимание ситуации. Во-первых, я верю в вашу искренность и в то, что вы заслуживаете всей помощи, какую я мог бы оказать вам на законных основаниях. Но мой первоочередной долг — оказывать помощь детям. Я не могу участвовать в осуществлении плана, способного нанести им вред».
«Я не нанесу им никакого ущерба! — твердо сказала Уэйнесс. — Я хочу только одного — получить какой-то предлог оказаться в доме и какую-нибудь возможность выяснить адрес Монкурио».
«Понятное желание», — голос доктора Оливано приобрел оттенок, который Уэйнесс могла назвать только «казенным». Несмотря на все попытки сдерживаться, она стала говорить громче: «Я не хочу производить впечатление особы, склонной к мелодраматическим эффектам, но от меня зависит судьба целой планеты и жизнь тысяч людей».
«Да, по-видимому это так, — доктор Оливано помолчал, тщательно выбирая слова. — Если вы правильно оцениваете ситуацию».
Уэйнесс огорченно взглянула ему в глаза: «Вы мне не верите?»
«Посмотрите на вещи с моей точки зрения, — сказал Оливано. — В институте мне ежегодно приходится говорить с десятками молодых женщин, излагающих свои фантазии настолько убедительно, что ваша история бледнеет в сравнении. Я не хочу сказать, что вы не говорите мне правду — напротив, я совершенно уверен, что вы описываете действительность такой, какой вы ее видите, или даже такой, какова она есть. Но у меня нет никакой возможности это проверить, в связи с чем мне нужно подумать о вашем предложении по меньшей мере пару дней».
Уэйнесс мрачно смотрела на птичник: «Насколько я понимаю, вы желаете навести справки и подтвердить достоверность моего рассказа. Если вы позвоните в усадьбу «Попутные ветры», ваш разговор с моим дядей подслушают. Меня найдут в Помбареалесе и убьют».
«Утверждения такого рода весьма характерны для пациентов, одержимых манией преследования».
Уэйнесс не смогла сдержать короткий горький смешок: «Я едва избежала смерти в Триесте. Мне повезло — я успела ударить убийцу по голове каким-то горшком или бутылкой. Этого убийцу зовут, кажется, «Баро». Хозяину лавки по имени Альцид Ксантиф, предоставившему мне полезные сведения, не повезло. Его убили той же ночью, а его тело сбросили в канал Дачиано. Это похоже на манию преследования? Позвоните в полицию Триеста. А еще лучше — если вы согласитесь зайти со мной в гостиницу — мы позвоним Пири Тамму и попросим его перезвонить назад из банка, где телефон не прослушивается. Тогда вы сможете задать ему любые вопросы обо мне и о Заповеднике».
«Сейчас туда звонить бессмысленно, — трезво заметил доктор Оливано. — В Шиллави глубокая ночь». Он выпрямился на сиденье: «Кроме того, в этом нет необходимости. Сегодня я принял определенное решение и менять его не стану, даже если оно ошибочно. Я не могу допустить, чтобы у Ирены отняли детей; насколько мне известно, она обращается с ними достаточно хорошо — кормит их и одевает, содержит их в чистоте. Они не слишком несчастливы. По меньшей мере нет никаких признаков того, что они страдают от того образа жизни, который ведут в настоящее время. Но что будет через двадцать лет? Лидия все еще будет раскладывать на столе кусочки цветной бумаги, а Мирон все еще будет строить в песочнице сооружения, приобретающие смысл только в пяти измерениях?»
Повернув голову и глядя куда-то в простирающуюся за эвкалиптами пустынную даль пампы, Оливано продолжал: «И тут ни с того ни с сего появляетесь вы. Несмотря ни на что, я не считаю, что вы сошли с ума или стали жертвой горячечной фантазии». Психиатр бросил взгляд на собеседницу и тут же отвел глаза: «Сегодня я приведу вас к Ирене Портильс и представлю как работницу программы общественного вспомоществования, которой поручено, в виде эксперимента, некоторое время проводить занятия с детьми».
«Благодарю вас, доктор Оливано».
«Думаю, что вам лучше не ночевать в доме, где живут дети».
«Я тоже так думаю», — сказала Уэйнесс, вспомнив отчаянное лицо Ирены.
«Полагаю, что у вас нет никаких познаний в области психотерапии?»
«В сущности никаких».
«Неважно. От вас не потребуется выполнение сложных процедур. Вы должны составлять компанию Лидии и Мирону и относиться к ним с дружеской симпатией, стараясь привлечь их внимание к окружающему миру и отвлечь его от мира внутреннего. Проще говоря, вы должны придумывать занятия, которые им понравятся. К сожалению, очень трудно предсказать, что им понравится, а что нет — их предпочтения всегда необъяснимы. Главное: будьте терпеливы и ни в коем случае не проявляйте презрение или раздражение — заметив такое отношение, они замкнутся в себе и перестанут вам доверять, то есть все ваши усилия пропадут даром».
«Сделаю все, что смогу».
«Превыше всего — в том числе превыше жизни и смерти, репутации и чести, истины и справедливости — как вы сами понимаете, благоразумие и предусмотрительность. Не втягивайте институт в какую-нибудь скандальную историю. Не попадитесь Ирене на глаза, когда вы будете рыться в ящиках ее стола или просматривать ее почту».
Уэйнесс усмехнулась: «Она меня не поймает».
«Остается одна трудность. Вы не сможете убедительно притворяться служащей общественной организации, у вас это просто не получится. По-моему, лучше будет представить вас в качестве студентки психотерапевтической школы, проходящей у меня аспирантуру. Ирене это не покажется странным, так как я уже привозил с собой аспирантов».
«С ней трудно работать?»
Оливано поморщился и уклонился от прямого ответа: «Она держит себя в руках, но, судя по всему, с большим усилием, отчего мне становится не по себе. У меня такое ощущение, что она постоянно танцует на краю обрыва, но я никак не могу определить, что ее заставляет так жить. Как только я затрагиваю тему, которую она не желает обсуждать, она начинает возбуждаться, и мне приходится отступать, чтобы не вызвать какой-нибудь эмоциональный взрыв».
«А что собой представляет их бабушка?»
«Госпожа Клара? Проницательная и наблюдательная старуха, все замечает. Дети приводят ее в замешательство, она обращается с ними грубовато. Думаю, что она поколачивает их тростью, когда у нее плохое настроение. Она меня не любит, и вам тоже доверять не станет. По возможности игнорируйте ее. От нее вы не получите никаких сведений. Возможно, что она ничего толком не знает. Так что же, вы готовы?»
«Готова, хотя нервничаю».
«Нет никаких причин для беспокойства. Теперь ваше имя — Марина Уэйлс. Так зовут одну нашу студентку, уехавшую на несколько недель повидаться с родителями».
Машина тронулась с места и стала возвращаться к вилле «Лукаста». Уэйнесс с сомнением смотрела на белое двухэтажное здание. Раньше ее беспокоила невозможность получить доступ в этот дом; теперь, когда появилась такая возможность, она беспокоилась пуще прежнего. И все же — чего бояться? «Если бы я знала, чего бояться, — подумала она, — то, наверное, боялась бы гораздо меньше». Что ж, отступать было поздно. Оливано уже вышел из машины и ждал ее с легкой усмешкой: «Не волнуйтесь. Вы студентка, от вас не ожидается обширный профессиональный опыт. Стойте в сторонке и наблюдайте, сегодня больше ничего не потребуется».
«А впоследствии?»
«Вам придется играть с двумя интересными, хотя и ненормальными детьми, которым вы, скорее всего, понравитесь — с чем связаны мои основные опасения, потому что они могут к вам слишком привязаться».
Уэйнесс осторожно вылезла из машины, заметив, что Ирена уже смотрит из окна второго этажа.
Психиатр и новоявленная аспирантка подошли к парадному входу. Дверь открыла госпожа Клара. «Доброе утро! — приветствовал ее Оливано. — Мадам Клара, разрешите представить вам мою ассистентку Марину».
«Что ж, проходите», — потеснившись, безразлично и хрипло отозвалась приземистая старуха с трясущимися руками, сгорбленная настолько, что голова ее постоянно наклонялась вперед. Ее седые волосы, казавшиеся грязноватыми, были неряшливо повязаны узлом на затылке; черные глазки зорко бегали из стороны в сторону; рот, искривленный судорогой или повреждением какого-то нерва, застыл в гримасе, напоминавшей усмешку, и придавал всему лицу выражение хронической циничной подозрительности, будто ее забавлял тот факт, что все окружающие пытаются скрыть уже известные ей отвратительные тайны.
Уэйнесс заглянула в столовую, справа от прихожей — за столом, вытянувшись в струнку и широко открыв глаза, сидели дети, неестественно притихшие и приличные, сжимая в руках по апельсину. Безразлично взглянув на доктора и Уэйнесс, они вернулись к своим грезам наяву.
По лестнице спускались длинные костлявые ноги Ирены Портильс. Она надела зеленую с желтыми узорами блузу и темную красновато-серую юбку. Ей этот наряд был явно не к лицу. Цвета не подходили к оттенку кожи, блуза была слишком коротка, а талия юбки находилась слишком высоко, в связи с чем подчеркивался уже полнеющий живот. Тем не менее, в первый момент, когда она появилась на лестнице, Уэйнесс снова показалось, что она увидела трагический призрак былой красоты, столь мимолетный, что он мгновенно исчез, как лопнувший мыльный пузырь, обнажив действительность изможденного страстями и отчаянием существа.
Ирена с удивлением и без всякого удовольствия посмотрела на новоприбывшую. Доктор Оливано игнорировал ее реакцию и деловито произнес: «Это Марина Уэйлс. Она уже заканчивает курс и выполняет обязанности моей ассистентки. Я попросил ее поработать с Мироном и Лидией на интенсивной основе с тем, чтобы ускорить их лечение, так как в настоящее время не вижу никаких признаков прогресса».
«Не совсем понимаю».
«Все очень просто. Марина будет приходить каждый день и проводить какое-то время с детьми».
«Приятная неожиданность, — медленно ответила Ирена. — Но я не уверена, что это удачная идея. У нас в доме все может пойти кувырком».
«В таком случае нам придется принять другие меры, о которых я уже упоминал раньше. Годы проходят, и мы не можем позволить себе ничего не делать».
Ирена и госпожа Клара одновременно принялись пристально изучать Уэйнесс. Уэйнесс попыталась улыбнуться, но было ясно, что она произвела неблагоприятное впечатление.
Ирена снова повернулась к доктору и холодно спросила: «В чем именно будет заключаться это весьма неудобное вмешательство в нашу жизнь?»
«Никаких особенных неудобств Марина вам не причинит, — возразил Оливано. — Ей поручено как можно больше играть и заниматься с детьми. По сути дела, она будет составлять им компанию, чтобы пробудить в них интерес к окружающему миру, применяя любые средства, которые покажутся ей целесообразными. Она будет приносить с собой какие-нибудь закуски, чтобы ничем вас не обременять. Я хотел бы, чтобы она пронаблюдала, чем дети занимаются на протяжении дня — с самого утра до тех пор, когда они ложатся спать».
«Вы позволяете себе бесцеремонное вмешательство в нашу личную жизнь, доктор Оливано!»
«Как хотите. Для того, чтобы не вмешиваться в вашу личную жизнь, я увезу Лидию и Мирона в больницу, где распорядок их дня будут определять врачи. Будьте так любезны, соберите их пожитки — я их сразу увезу, и вам не нужно будет испытывать никаких неудобств».
Ирена оцепенела, уставившись на доктора исподлобья, как обиженный ребенок. Госпожа Клара, ухмыляясь своей бессмысленной усмешкой, повернулась на месте и пошлепала в кухню, всем своим видом показывая, что ее происходящее не касается. Лидия и Мирон смотрели в прихожую из столовой. Уэйнесс подумала, что они выглядят беспомощными и беззащитными, как птенцы в оставленном гнезде.
Ирена медленно перевела оценивающий взгляд на лицо Уэйнесс и пробормотала: «Не знаю, что делать. Дети должны жить у меня».
«В таком случае, если вы позволите нам остаться с детьми наедине, я представлю им Марину».
«Нет. Я останусь. Я хочу слышать все, что вы им будете говорить».
«Тогда, пожалуйста, сядьте в углу и не вмешивайтесь в разговор».
8
Прошло три дня. Ближе к вечеру, выполняя указания доктора Оливано, Уэйнесс позвонила ему — он жил в окрестностях Монтальво, километрах в пятидесяти от Помбареалеса. На экране появилось лицо миловидной блондинки: «Суфи Джиру вас слушает».
«Вас беспокоит Уэйнесс Тамм; я хотела бы поговорить с доктором Оливано».
«Одну минуту».
Оливано подошел к телефону и приветствовал Уэйнесс без удивления: «Вы только что познакомились с моей женой. Она музыкантша, и психические расстройства ее совершенно не интересуют. Вернемся, однако, к психическим расстройствам — как идут дела у обитателей виллы «Лукаста»?»
Уэйнесс собралась с мыслями: «Это зависит от точки зрения. Ирена сказала бы вам, что дела идут плохо, хуже некуда. Госпожа Клара заявила бы, что все идет, как обычно — она делает все, что от нее требуется, и ненавидит это каждую минуту. Что касается меня, то я еще ничего не обнаружила — не знаю даже, где искать. Никаких откровений со стороны Ирены я не жду; она со мной почти не разговаривает и всем своим видом показывает, что терпеть меня не может».
«Этого следовало ожидать. А как себя ведут дети?»
«В этом отношении до сих пор все идет хорошо. По-видимому, я им понравилась, хотя Мирон держится особняком. Лидия, может быть, не так талантлива, но подвижна и не столь замкнута. Кроме того, у нее есть чувство юмора, хотя оно всегда проявляется неожиданно. Ее смешат вещи, которые кажутся мне самыми обычными — скомканный клочок бумаги, птица в небе или один из песочных замков Мирона. Она прыгает от радости, когда я щекочу ухо Мирона травинкой — по ее мнению, это самая лучшая шутка, и даже Мирон снисходит до того, чтобы улыбнуться».
Оливано слегка усмехнулся: «Вижу, что вы с ними не скучаете».
«Нет, что вы! Но не могу сказать, что мне нравится вилла «Лукаста». В глубине души я боюсь этого дома. Боюсь Ирены и госпожи Клары — вылитые ведьмы в темной пещере!»
«Вы очень красочно выражаетесь», — сухо заметил Оливано.
Из-за спины доктора послышался задумчивый голос Суфи: «Жизнь — не что иное, как череда красочных мгновений». Доктор обернулся: «Суфи? Ты не могла бы пояснить свое наблюдение?»
«Не обращай внимания. Я просто подумала, что красочные выражения правильно отражают сущность бытия, но это не новая мысль, и она не служит ключом к разгадке каких-нибудь тайн».
«А жаль! — отозвалась Уэйнесс. — Вилла «Лукаста» полна тайн, хотя все они могут быть составными частями одной головоломки».
«О каких тайнах вы говорите?»
«Например, о поведении Ирены Портильс. Утром она выходит из дома собранная, аккуратная и холодная, как ледышка. После работы она возвращается в ужасном настроении, с осунувшимся, покрытым розовыми пятнами лицом».
«Я заметил нечто в этом роде. В сложившихся обстоятельствах не хотел бы высказывать догадки. Возможно, имеет место незначительная проблема медицинского характера».
«А дети? Меня просто поражает, насколько они изменились за те несколько дней, что я с ними провела. Не могу сказать с уверенностью, но мне кажется, что теперь они гораздо лучше понимают, что вокруг них происходит, быстрее реагируют, внимательнее слушают. Лидия много говорит, когда на нее находит особое настроение, и я ее понимаю — в какой-то степени. По меньшей мере, она сама хорошо понимает, о чем говорит. Сегодня — и это был настоящий триумф — она ответила на несколько моих вопросов, вполне разумно. Мирон притворяется, что ничего не замечает, но он наблюдателен и все время думает. В целом он предпочитает безмятежную отстраненность и свободу воображаемых внутренних миров. Иногда, однако, он интересуется тем, чем я занимаюсь с его сестрой — надеюсь, что рано или поздно он к нам присоединится».
«А что обо всем этом думает Ирена?»
«Я говорила с ней сегодня и поделилась примерно теми же соображениями. Она только пожала плечами и ответила, что у детей часто меняется настроение, и что их не следует слишком возбуждать. Иногда у меня возникает такое ощущение, что она хочет, чтобы они оставались молчаливыми, лишенными всякой энергии и неспособными жаловаться».
«Весьма распространенное явление».
«Вчера я принесла детям бумагу, картинки и карандаши, чтобы учить их читать. Мирон сразу уяснил себе суть процесса, но быстро соскучился и перестал реагировать. Лидия написала слово «КОТ», когда я показала ей картинку с изображением кошки, после чего Мирон, уступив моим настояниям, сделал то же самое с выражением презрительного безразличия. Ирена считает, что я теряю время зря, так как дети никогда не проявляли желания читать.
Мы изготовили воздушного змея и запустили его, что развеселило и сестру, и брата. А потом змей упал и сломался, что их очень огорчило. Я обещала им скоро сделать еще одного змея, но только после того, как они научатся читать. Мирон недовольно хмыкнул — это был первый звук, который он издал в моем присутствии. Когда Ирена вернулась с работы, я хотела, чтобы Лидия прочла ей несколько слов, но Лидия будто перестала меня слышать. Вот тогда Ирена и сказала, что я теряю время. А потом она сказала, что завтра, в воскресенье, госпожа Клара должна уехать по каким-то делам, а Ирена будет заниматься детьми весь день — купать их, готовить им воскресный обед и так далее. Она считает, что мое присутствие ей помешает, и попросила меня не приходить».
Оливано удивился: «Купать? Готовить обед? На это не уйдет весь день — два-три часа, не больше. А все остальное время Ирена проведет с детьми наедине, и никакая Марина не будет знать, что происходит». Психиатр погладил подбородок: «Никаких особых посетителей у нее не может быть — об этом бы знал весь городок. Скорее всего, она просто хочет от вас избавиться».
«Я ей не доверяю. Сомневаюсь, что это ее родные дети — они на нее совершенно не похожи».
«Любопытное наблюдение! Истину, между прочим, установить нетрудно». Оливано снова погладил подбородок: «Мы брали у детей анализы крови, чтобы проверить, нет ли у них каких-нибудь генетических нарушений. Разумеется, никаких нарушений мы не нашли — их поведение остается одной из тайн виллы «Лукаста». Вы звоните из гостиницы?»
«Да».
«Я перезвоню вам через несколько минут».
Экран погас. Уэйнесс подошла к окну и выглянула на площадь. В субботу вечером все население Помбареалеса, независимо от общественного положения, наряжалось в самые лучшие костюмы и отправлялось на прогулку. Подчиняясь строгим предписаниям местной моды, молодые люди носили черные брюки в обтяжку и рубашки сочных темных тонов — красновато-коричневые с полосами цвета глубокой морской воды и темно-желтые с темно-синими полосами, причем их кушаки обязательно были того же цвета, что и полосы рубашки. Самые галантные головорезы носили широкополые черные шляпы с низкой тульей, залихватски сдвинутые на лоб, набекрень или назад, в зависимости от настроения владельца. Девушки носили доходившие до колен платья с короткими рукавами и прикалывали к волосам цветы. Откуда-то доносились звуки веселой музыки. «Жизнь кипит ключом посреди пампы!» — подумала Уэйнесс.
Звонок заставил ее поспешить к телефону. На экране снова появился Оливано, теперь несколько озабоченный: «Я поговорил с Иреной. Она не смогла назвать никаких убедительных причин, по которым вам не следовало бы приходить к детям завтра. Я объяснил ей, что вы сможете посещать виллу «Лукаста» лишь на протяжении ограниченного срока, и что детям было бы полезно проводить с вами как можно больше времени. Она ответила, что не может ничего возразить, если таково мое профессиональное мнение. Таким образом, вы можете продолжать ежедневные посещения».
Утром Уэйнесс явилась к детям в обычное время. Дверь открыла Ирена.
«Доброе утро, госпожа Портильс!» — приветствовала ее Уэйнесс.
«Доброе утро, — холодно и отчетливо отозвалась Ирена. — Дети еще в постели, сегодня они неважно себя чувствуют».
«Как же так? Что случилось?»
«По-моему, они съели что-то несвежее. Вы, случайно, не давали им конфеты или какое-нибудь печенье?»
«Я принесла им несколько маленьких кексов с кокосовым жмыхом, это правда. Но я их тоже ела, и у меня они не вызвали никакого расстройства».
Ирена только кивнула, будто убедившись в справедливости своих подозрений: «Боюсь, что сегодня они не смогут ни заниматься, ни играть. Очень сожалею».
«Не следует ли мне все-таки провести с ними какое-то время?»
«Не вижу, каким образом ваше посещение могло бы принести им пользу. Они плохо спали всю ночь, и теперь их лучше не тревожить».
«Я понимаю».
Ирена приготовилась закрыть входную дверь: «Доктор Оливано упомянул, что его эксперимент не затянется надолго. Когда именно он закончится?»
«Определенная дата еще не назначена, — вежливо ответила Уэйнесс. — Все зависит от результатов моей работы».
«Вам ненормальные дети, наверное, здорово надоели, — предположила Ирена. — Мне-то уж точно все это надоело. Что ж, можете идти. Пусть дети слегка поправятся, и завтра вы сможете продолжить свои занятия».
Ирена отступила в тень прихожей, и дверь закрылась. Уэйнесс медленно повернулась и пошла обратно в гостиницу.
Полчаса она сидела в фойе, хмуро оглядываясь по сторонам; ей хотелось позвонить доктору Оливано, но ее останавливали несколько соображений. Во-первых, в воскресенье утром Оливано лучше было не беспокоить по пустякам. Во-вторых... были и другие причины.
Несмотря ни на что, в конце концов Уэйнесс решила позвонить психиатру, но ей ответил бесстрастный голос, сообщивший, что доктора нет дома. Уэйнесс отвернулась от телефона, испытывая смешанное чувство разочарования и облегчения — и в то же время горячий прилив необъяснимого гнева. Ее необычайно раздражала Ирена Портильс.
Вечером следующего дня Уэйнесс снова позвонила доктору Оливано. Рассказав о своем воскресном разговоре с Иреной, она перешла к событиям понедельника: «Когда я пришла туда утром, я не знала, чего ожидать — но то, что я увидела, меня очень удивило. Дети уже встали, оделись и завтракали. Они были какие-то вялые, почти коматозные, и почти не обратили на меня никакого внимания, когда я их поприветствовала. Ирена наблюдала за мной из кухни. Я притворилась, что не замечаю ничего необычного, и продолжала сидеть с детьми, пока они не кончили есть. Как правило, после завтрака им всегда не терпелось выйти на улицу, но в этот раз им было явно все равно.
Так или иначе, мы вышли на улицу. Я попробовала заговорить с Лидией, но она только на меня взглянула и отвернулась. Мирон сидел на бортике песочницы и что-то чертил палкой на песке. Короче говоря, все улучшения исчезли — их состояние даже ухудшилось, и я не понимаю, в чем дело.
Когда Ирена вернулась с работы, она ожидала, что я буду ее расспрашивать о состоянии детей, но я только отметила, что Мирон и Лидия, по-видимому, еще не совсем поправились. Ирена с этим согласилась и прибавила: «На них всегда что-нибудь находит, я уже привыкла». Вот такие дела».
«Черт побери! — выругался Оливано. — Вам следовало позвонить мне вчера утром».
«Я звонила, но вас не было».
«Разумеется — я уехал в институт! А Суфи занималась с учениками».
«Прошу прощения. Кроме того, я боялась вас потревожить утром в воскресенье».
«Сегодня вы меня достаточно встревожили. Тем не менее, нам удалось кое-что узнать. Что именно, я еще толком не понял». Психиатр помолчал несколько секунд: «В среду я туда приеду, как обычно. Продолжайте посещения и позвоните мне завтра вечером, если произойдет что-нибудь заслуживающее внимания. По сути дела, позвоните в любом случае».
«Хорошо, я так и сделаю».
Во вторник день прошел без особых происшествий. Уэйнесс показалось, что дети стали не такими вялыми и унылыми, но качества, которые она начинала в них замечать раньше — живость, непосредственность восприятия — были все еще подавлены.
После полудня стало прохладно — Солнце скрылось за плотной серой пеленой, с гор подул пронизывающий ветер. Дети сидели на диване в гостиной. Лидия вертела тряпичную куклу, а Мирон теребил обрывок бечевки. Госпожа Клара вышла в пристройку с корзиной грязного белья — приготовления к стирке должны были занять у нее не меньше пяти минут. Уэйнесс вскочила и беззвучно взбежала вверх по лестнице. Дверь в комнату Ирены была закрыта. Сердце Уэйнесс часто билось — она открыла дверь и заглянула внутрь. В обстановке комнаты не было ничего особенного — кровать, сундук с несколькими ящиками, письменный стол. Уэйнесс сразу бросилась к столу. Открыв один ящик, она стала просматривать содержимое, но торопилась — время шло слишком быстро. С каждой секундой напряжение росло и уже становилось невыносимым. Шипя от досады, Уэйнесс закрыла ящик и бегом вернулась в гостиную. Мирон и Лидия наблюдали за ней без любопытства — невозможно было понять, о чем они думали; возможно, мир представлялся им не более чем туманным сочетанием цветных пятен. Уэйнесс присела на диван и раскрыла книжку с картинками; сердце ее все еще тяжело стучало, все еще существо дышало огорчением и гневом. Она осмелилась сделать вылазку на вражескую территорию — и все закончилось ничем.
Через пятнадцать секунд госпожа Клара вернулась и заглянула в гостиную. Уэйнесс даже не повернула голову. Скривив рот в своей вечной подозрительной усмешке, старуха зорко обвела глазами помещение и ушла по своим делам. Уэйнесс глубоко вздохнула. Неужели Клара что-то услышала? Или она просто нутром почувствовала непорядок? Одно было совершенно ясно — в присутствии госпожи Клары плодотворные поиски в этом доме были невозможны.
Вечером Уэйнесс позвонила доктору Оливано. Она сообщила, что состояние Мирона и Лидии, все еще апатичное, несколько улучшилось: «То, что с ними случилось в воскресенье, как будто рассеивается, но очень медленно».
«Мне будет любопытно взглянуть на них завтра».
