4
Глоуэн сидел на краю пьедестала, вытянув широко расставленные ноги и глядя в пустоту. «Еще никогда, — думал он, — я не опускался так низко». Тем не менее, существовала возможность дальнейшего ухудшения ситуации.
Шло время — сколько времени? Больше часа, меньше суток. Кто-то что-то сказал на балконе, опустил на веревке корзину и ушел, не убирая горящий фонарь.
Не торопясь и не испытывая особого интереса, Глоуэн подошел посмотреть, что было в корзине. Ему соблаговолили подать обед: две кастрюльки с бобовым супом и рагу, кусок хлеба, кружку чая и три фрукта, напоминавших инжир. По-видимому, морить голодом его не собирались.
Глоуэн почувствовал, что очень хочет есть. В трапезной он только пару раз откусил от куска хлеба — сколько времени прошло с тех пор? Больше суток, меньше недели.
Глоуэн расправился со всей провизией и положил посуду в корзину. Теперь он почувствовал некоторый прилив сил и осмотрелся в тускло освещенной усыпальнице. Вода стекала в округлую расщелину чуть меньше метра в диаметре. Можно было заметить, что мокрый лаз довольно круто спускается. Наклонившись к трещине, можно было расслышать далекое непрерывное бульканье воды, падавшей в воду. Нервно передернув плечами, Глоуэн отвернулся. Может быть, когда-нибудь ему захочется опуститься на дно темного холодного колодца — но это время еще не настало.
Глоуэн вернулся к пьедесталу и сел на краю. Что теперь? «Что-нибудь должно случиться», — утешал он себя. Не может же человек просто-напросто жить днями и неделями и годами, заточенный в пещере! Увы, неумолимые законы природы свидетельствовали об обратном.
Тянулось время. Ничего не происходило — только в какой-то момент, очень нескоро, корзину с пустой посудой подняли, спустив другую корзину.
Глоуэн снова поел, устроился на подстилке, натянул на себя покрывало и заснул.
Измерение времени — дней и недель — становилось возможным благодаря тому, что одним суткам, по-видимому, соответствовали две корзины. После появления каждой второй корзины Глоуэн выцарапывал метку на плоском камне. На одиннадцатый день на балконе появился Мьютис. Он сбросил вниз чистую рясу и чистую простыню, после чего ворчливо спросил: «Мне приказано узнать, нужно ли тебе что-нибудь?»
«Да. Бритва и мыло. Бумага и письменный прибор».
Все, что Глоуэн попросил, оказалось в следующей корзине.
Прошло тридцать дней, сорок, пятьдесят. На пятьдесят второй день, если Глоуэн не ошибался в расчетах, должен был наступить его день рождения. Становился ли он теперь Глоуэном Клаттоком, полноправным служащим управления станции Араминта? Или ему предстояло быть Глоуэном ко-Клаттоком, наемным работником и кандидатом на выселение без какого-либо статуса?
Что происходило на станции Араминта? К этому времени кто-нибудь должен был начать наводить справки, пытаясь узнать, куда делся капитан Глоуэн Клатток. Что Керди скажет Бодвину Вуку? Правду? Маловероятно. Тем не менее, в любом случае Шард никогда не оставит поиски. Передвижения Глоуэна было нетрудно проследить, но что с того? Даже если Шард приедет в семинарию, даже если Заа пригласит его зайти и произвести обыск, к этому моменту еще одно тело будет лежать в беспросветном мраке на дне колодца, только и всего.
Тем временем Глоуэн пытался поддерживать физическую и психическую готовность к побегу. Бо́льшую часть дня он проводил, занимаясь гимнастикой и легкой атлетикой — бесконечно бегал по кругу, прыгал, пиная стену и соревнуясь с самим собой в точности и высоте ударов, ходил на руках, отрабатывал сальто-мортале. Привычка к упражнениям превратилась в одержимость, в занятие, заменявшее мышление. Каждый день все бо́льшую часть времени с того момента, когда он просыпался, до того момента, когда он засыпал, Глоуэн посвящал безжалостной самотренировке.
Прошло шестьдесят дней. Глоуэну становилось все труднее вспоминать мир за пределами пещеры. Вся известная реальность ограничивалась окружностью усыпальницы Зонка. Счастливчик Глоуэн Клатток! Тысячи туристов приезжали на Тассадеро в надежде найти чертову дыру в скале, знакомую ему до боли, до каждой трещинки между камнями! И в какой-то момент ослепительного озарения ему наконец стало ясно, что Заа с такой щедростью поделилась с ним всем, что знала, не потому, что доверяла ему, а потому, что, когда он предоставит все требуемые «договорные услуги», его молчание будет гарантировано самым определенным и бесповоротным образом. Заметив невзначай, что он находится в гробнице Зонка, ордина тем самым дала ему понять, что его ждет неминуемая смерть.
На шестидесятый день открылась нижняя дверь. В проеме стояла Фьюно: «Пошли».
Глоуэн поспешно собрал свои бумаги и последовал за старостой. Как и прежде, Фьюно провела его вверх по двум пролетам лестницы и коридору в келью, которую он занимал раньше. Ничего не говоря, староста вышла и закрыла дверь. Глоуэн сразу взобрался на стул: спрятанный им на шкафу рулон одежды и запасных простыней никто не тронул.
За дверью послышались какие-то шорохи. Глоуэн успел соскочил со стула как раз в тот момент, когда Мьютис распахнул дверь: «Пошли! Ты должен вымыться».
Глоуэн отстоял несколько минут под струей дезинфицирующей жидкости и последовавшим ледяным душем. Мьютис игнорировал отросшие волосы Глоуэна: «Оденься, как подобает, и ступай в келью».
Глоуэн молча подчинился. Когда он вернулся в келью, дверь снова закрыли — надо полагать, на замок. На столе его ожидал привычный ужин. Глоуэн поел на всякий случай, без аппетита. Через некоторое время Мьютис забрал посуду.
Дело шло к вечеру. Сиреневая дымка заката погасла — в небе проявилась мерцающая вьющаяся нить Пряди Мирцеи.
Прошло полчаса. Глоуэн продолжал сидеть за столом, перебирая принесенные с собой бумаги. Дверь открылась — неподвижно глядя перед собой, в келью неохотно вошла Лайла. Глоуэн с любопытством рассмотрел ее. На ней были белые брюки, серовато-бежевая блуза и сандалии. Вся ее внешность полностью переменилась — она почти не напоминала бледного большеглазого заморыша, которого Глоуэн встретил два месяца тому назад. Растрепанные каштановые локоны, слегка вьющиеся, обрамляли лицо, теперь казавшееся тонким и хрупким, а не исхудалым и болезненным. Судя по всему, Лайла проводила какое-то время на открытом воздухе — кожа ее приобрела смуглый оттенок загара. Ничто не позволяло судить, однако, о ее настроении.
Лайло медленно приблизилась. Глоуэн встал. Лайла остановилась и спросила: «Почему ты на меня уставился?»
«От удивления. Ты кажешься другим человеком».
Лайла кивнула: «Я чувствую себя другим человеком — человеком, с которым я еще не знакома».
«Тебя радует такая перемена?»
«Не знаю. Ты думаешь, я должна радоваться?»
«Конечно. Теперь ты выглядишь нормально — почти нормально. В любом городе никто не обратил бы на тебя внимания — то есть обратил бы, но только для того, чтобы полюбоваться».
Лайла пожала плечами: «Мне приказали измениться. Я боялась, что буду выглядеть нелепо, безвкусно, вульгарно».
«Твои опасения были напрасны».
«Ты знаешь, зачем я здесь?»
«Догадываюсь».
«Я смущаюсь».
Глоуэн не сдержал короткий смешок: «Смущение — роскошь, которую я теперь не могу себе позволить. Я забыл, что такое смущение».
Лайла встревожилась: «Не нужно об этом думать. Мы обязаны делать то, что от нас требуется. Поэтому я пришла».
Глоуэн взял ее за руки: «Надо полагать, Мьютис подглядывает».
«Нет. Стены сплошные, каменные. Здесь подглядеть невозможно».
«Рад слышать. Хотя бы этого развлечения я им не доставлю. Что ж, приступим, раз нет другого выхода».
Глоуэн подвел ее к койке. Лайла уперлась: «Мне кажется, я боюсь».
«Бояться нечего. Расслабься, вот и все».
Лайла последовала совету Глоуэна, и процесс закончился без непредвиденных событий. Глоуэн спросил: «А теперь какого ты мнения о Двойственности?»
Лайла прижалась к нему как можно теснее: «Не знаю, как объяснить. Мне, наверное, приходят в голову неправильные мысли».
«Какие?»
«Я не хочу делить тебя с другими».
«С другими? Сколько их, других?»
«Примерно дюжина. Если сегодня все получилось правильно, завтра к тебе придет Заа».
«Ты должна перед ней отчитаться?»
«Само собой. Она ждет меня в управлении».
«И ты снова ей скажешь, что я сексуальный маньяк?»
Лайла недоумевала: «Я ничего такого ей не говорила».
«Ты не возмущалась моими эротическими намеками и не дрожала, испуганная моими наглыми предложениями?»
«Конечно, нет! Даже если ты намекал на что-нибудь, я ничего не заметила».
«Почему же Заа уверяла меня, что я вел себя, как похотливый мерзавец?»
Лайла задумалась: «Наверное, она неправильно меня поняла. А может быть, она...» Лайла наклонила голову и шепнула Глоуэну на ухо: «...ревнует».
«Но сегодня ей пришлось справиться со своими чувствами».
«По необходимости. Я первая потому, что она хотела проверить, функционируешь ли ты надлежащим образом».
«И она собирается снова запереть меня в гробнице?»
«Не думаю — по крайней мере, пока ты хорошо выполняешь свои обязанности. А если ты не будешь их выполнять, Мьютис задушит тебя веревкой».
«В таком случае — не попробовать ли нам еще раз?»
«Если тебе так хочется».
Наконец Лайла покинула келью. Глоуэн подождал пять минут, после чего подошел к двери и попробовал ее толкнуть. Замок был закрыт.
Время настало. Одевшись в свой старый костюм, Глоуэн лег на койку.
Прошел час. Глоуэн подошел к двери и прижался к ней ухом. Ничего не услышав, он сразу, с лихорадочным сосредоточением приступил к делу.
Койка была собрана из деревянных компонентов, которые можно было легко внести или вынести по отдельности через узкую дверь. Матрас опирался на веревочную сетку. Глоуэн отделил сетку от рамы. Теперь в его распоряжении были крепкие боковые брусья.
Глоуэн придал койке примерно первоначальный вид — на тот случай, если кто-нибудь заглянет в келью. После этого он стал носить в туалетную каморку, одну за другой, шесть простыней, украденных из кладовой, и там разрывал их на полосы шириной сантиметров пятнадцать. Связав все полосы, он изготовил веревку длиной сорок метров — по его расчетам, этого должно было хватить.
Снова он прижался ухом к двери и прислушался. Ни звука.
Вооружившись брусом из койки и веревкой из той же койки, Глоуэн взобрался на стол и широко открыл обе половины разделенного столбиком окна. Он внимательно рассмотрел металлический столбик, преграждавший ему путь. Существовали несколько способов удаления этого препятствия. Простейший заключался в том, чтобы сломать шов в основании столбика.
Глоуэн привязал конец деревянного бруса к нижней части столбика, многократно обматывая его веревкой для того, чтобы брус служил рычагом, усиливающим момент вращения. Глоуэн осторожно повернул другой конец бруса, сделав два шага поперек кельи. Веревка, как он и ожидал, растянулась. Вернув брус в исходное положение, Глоуэн затянул крепления и снова повернул брус. Послышались скрежет и резкий треск — шов лопнул.
Глоуэн удовлетворенно вздохнул. Сгибая столбик к себе и от себя, он скоро отломил его полностью. Путь к побегу был свободен!
Не теряя ни секунды, Глоуэн крепко привязал узловатую веревку из простыней к деревянному брусу, который он использовал теперь как распорку, установленную поперек окна. Сбросив веревку в окно, он сразу вылез наружу и в темноте, быстро перебирая руками, соскользнул по веревке вниз.
Подошвы его прикоснулись к скалистому склону. «Прощай, семинария! — сказал Глоуэн, почти задыхаясь от радости. — Прощай, прощай, прощай!»
Повернувшись спиной к стене, Глоуэн осторожно, но поспешно спустился с крутого холма, опьяненный свободой. Вскоре он уже пересек площадь городка.
В закрытом автовокзале было темно. Рядом стоял автобус с открытой настежь передней дверью. Глоуэн заглянул внутрь: водитель спал на задней скамье. Глоуэн растолкал его: «Хотите заработать пятьдесят сольдо?»
«Еще бы! Это моя месячная зарплата!»
«Вот пятьдесят сольдо, — протянул деньги Глоуэн. — Отвезите меня в Фексельбург».
«Сейчас? Утром вы можете уехать, заплатив гораздо меньше за обычный билет».
«Мне нужно в город по срочному делу, — настаивал Глоуэн. — Кстати, обратный билет у меня уже есть».
«Вы турист, как видно?»
«Турист».
«Ходили, небось, наверх, в семинарию? Там туристов не особенно жалуют».
«Мне тоже так показалось», — ответил Глоуэн.
«Не вижу, почему бы не выполнить вашу просьбу. По срочному делу, говорите?»
«Да. Я забыл позвонить по телефону человеку, который ждет моего звонка».
«Ай-ай-ай. Ну, теперь, наверное, все обойдется. А я заработаю на вашей забывчивости».
«Увы! Такова жизнь».
5
Автобус ехал по ночной дороге под небом, усеянным незнакомыми Глоуэну созвездиями. Ветер налетал резкими порывами, вздыхая вокруг автобуса и сгибая чернеющие в звездном свете силуэты фруков.
Водитель по имени Бэнт, молодой здоровяк-фексель благодушного нрава, проявлял склонность к болтливости. Глоуэн, однако, отвечал на его замечания односложно, и через некоторое время Бэнт замолчал.
Через два часа Глоуэн спросил: «Насколько я понимаю, по расписанию автобус должен выезжать из-под Поганого Мыса рано утром. Как это получится, если мы уже уехали?»
«Я об этом уже думал, — отозвался Бэнт. — Не вижу никакой проблемы. В простейшем варианте утреннего автобуса просто не будет, а значит и проблемы не будет. Но можно устроить и так, чтобы никто не возмущался. Через час-полтора мы доедем до развилки у Фликена. Там я позвоню Эсмеру, моему сменщику, и пообещаю ему пять сольдо за то, чтобы он выехал на старом зеленом «Специаль-Делюксе» и обслужил утренних пассажиров. Эсмер будет только рад подработать, и пассажиры будут довольны. Лично я не вижу никаких причин проливать слезы по поводу одной пропущенной смены».
«Удачное решение. Когда, вы говорите, мы приедем на развилку? Мне тоже нужно позвонить».
«Примерно через час-полтора. Я еду помедленнее из-за сильного ветра. Такие шквалы непредсказуемы на высокой скорости. А вы как думаете?»
«Безопасность прежде всего. Лучше приехать попозже живыми, чем разбиться».
«Вот именно! — одобрил Бэнт. — Эсмеру сколько ни говори, втолковать невозможно: мертвому лишние полчаса не помогут. Он уже опоздал, спешить некуда! Время полезнее на этом свете, я так считаю».
«Я тоже так считаю, — отозвался Глоуэн. — По поводу телефона на развилке у Фликена: уже глубокая ночь. Нам дадут позвонить?»
«Без всякого сомнения! Килумс спит на втором этаже, но звон одного или двух сольдо живо заставит его спуститься».
Разговор снова прервался. Мысли Глоуэна упорно продолжали возвращаться к семинарии. Он пытался догадаться, когда будет обнаружен его побег. Не позднее рассвета, скорее всего раньше. Может быть, кто-то уже заглянул в его опустевшую келью. Глоуэн ухмыльнулся, представив себе переполох, который вызовет его отсутствие — тайна гробницы Зонка вырвалась на белый свет! Глоуэн давно уже размышлял над возможными последствиями такой ситуации, и теперь не мог дождаться возможности позвонить по телефону.
Впереди появились тусклые огоньки. Бэнт указал на них рукой: «Фликен!»
«Почему горит свет? Кто-то не спит?»
«Это фонари. Они их не выключают на ночь — в степи темно, мрачно».
«А когда примерно мы могли бы приехать в Фексельбург?»
«Нужно будет подкрепиться миской горячего супа — утро-то прохладное! И кусок мясного пирога не помешает. Перерыв займет где-то полчаса, в том числе телефонный звонок... Ну, к рассвету будем в городе. В это время года ночи короткие».
К рассвету, если не раньше, о побеге Глоуэна знали бы и в семинарии, и в любом месте, куда позвонила бы ордина Заа. Глоуэн внезапно почувствовал странное волнение — будто сзади, со стороны Поганого Мыса, изошла волна настолько дикой ярости и ненависти, что она настигла автобус и на мгновение заставила душу уйти в пятки. Ошибался он или нет, но с этого момента Глоуэн был уверен, что его побег обнаружили.
Автобус подъехал к развилке у Фликена и остановился перед универсальным магазином. Бэнт вылез из кабины, подошел к двери магазина и протянул за веревку колокольчика. «Килумс! — закричал он. — Вставай! Успеешь поспать, ты вечно спишь! Килумс! Где тебя носит?»
«Иду, иду! — прохрипел Килумс из окна второго этажа. — Это ты, Бэнт? Что тебе нужно?»
«Горячего супа и телефон. Вот этот господин заплатит тебе сольдо, а если не заплатит, я заплачу. Конечно, ты у нас такая важная персона! Паршивое сольдо для тебя ничего не значит. Можешь идти спать, скатертью дорога!»
«Я важная персона, это ты точно подметил! Особенно после того, как мне заплатят! Суп тебе?»
«И мясного пирога, да и кекс с изюмом не помешает. Открывай давай! Все ноги уже продуло!»
«Потерпишь! Дай хоть халат натянуть».
Дверь открылась. Глоуэн и озябший водитель зашли в магазин. «Где у вас телефон?» — сразу спросил Глоуэн.
«На конторке. Но прежде всего, чтобы мы не забыли — сольдо».
Глоуэн протянул старику монету и направился к телефону. Он набрал номер представительства МСБР в Фексельбурге, и через некоторое время дежурный соединил его с квартирой командора и арбитра Патрика Плока. Услышав его спокойный бодрый голос, Глоуэн почувствовал такое облегчение, что у него задрожали колени.
«Да? — спросил Плок. — Кто это, и что вам нужно?»
Глоуэн назвался: «Надеюсь, вы меня помните. Два месяца тому назад я уехал к Поганому мысу, чтобы навести справки в семинарии».
«Прекрасно помню. Я думал, вы давно вернулись на Кадуол».
«Меня предал мой сотрудник. Вместо того, чтобы известить вас о том, что я не вернулся, он предпочел дезертировать и присоединился к труппе «Лицедеев» Флоресте. Меня продержали два месяца узником в усыпальнице Зонка, в пещере под Поганым Мысом. Я только что сбежал и звоню вам из Фликена. Такова вкратце суть вещей, но есть более важная информация».
«Продолжайте».
«Фексельбургская полиция все прекрасно знает про гробницу Зонка — и то, где она находится, и то, что в ней нет никаких сокровищ. Они держат эти сведения в тайне и поэтому смотрят сквозь пальцы на любые безобразия, которые творятся в мономантической семинарии. Для них важнее, чтобы туристы не узнали о гробнице. Подозреваю, что как только ордина Заа обнаружит мой побег, она предупредит фексельбургские власти, и те попытаются перехватить меня по дороге».
«Думаю, вы совершенно правы, — ответил Плок. — На самом деле мы только и ждали удобного повода устроить чистку в фексельбургской полиции. Дайте мне подумать одну минуту. Вы сейчас в магазине на развилке у Фликена?»
«Да».
«Как вы туда попали?»
«Нанял автобус».
«Когда, по вашему мнению, обнаружат ваш побег?»
«Минут пятнадцать тому назад я почувствовал что-то странное — телепатический ужас, если хотите. Уверен, что побег уже обнаружен. В любом случае они узна́ют, что меня нет, не позднее рассвета».
«Я вылечу к вам сейчас же, с отрядом оперативных агентов. Ждите нас примерно через полчаса. На тот случай, если фексельбургская полиция нас опередила, поручите водителю автобуса ехать в Фексельбург, но сами оставайтесь в магазине. Полиция, скорее всего, поедет по дороге, но даже если они полетят, они приземлятся, увидев автобус, чтобы его обыскать — это их задержит. Вы меня понимаете?»
«Прекрасно понимаю».
«Мы сделаем все возможное. До скорой встречи!»
Бэнт тоже воспользовался телефоном, чтобы договориться с Эсмером о замене. После этого он повернулся к Глоуэну: «Нам пора в дорогу, если вы хотите приехать на рассвете».
«Мои планы изменились, — сказал Глоуэн. — Вы поедете в Фексельбург без меня».
Круглое лицо Бэнта чуть вытянулось от удивления: «А вы останетесь, что ли?»
«Именно так».
«Вы не шутите? Вы хотите, чтобы я вез в город пустой автобус?»
«Если пятьдесят сольдо — не шутка, все остальное не имеет значения».
«Золотые слова! В таком случае, до свидания. Рад был возможности вас подбросить».
Автобус уехал. Глоуэн задобрил старика Килумса еще одним сольдо: «Мне нужно подождать друзей — они скоро приедут. Вы можете идти спать. Если мне что-нибудь понадобится, я вас позову».
«Как вам будет угодно», — Килумс поднялся по лестнице в спальню. Глоуэн выключил свет и, усевшись у окна, приготовился ждать в темноте.
За окном мерцали холодные звезды степной ночи; в уме Глоуэна, быстро сменяя друг друга, возникали и пропадали образы прошедших двух месяцев. Никогда в жизни он не чувствовал такой дикой радости, как в тот момент, когда его подошвы коснулись неровного скалистого склона! Что, если бы внизу, под окном, ждали ухмыляющиеся Мьютис и Фьюно? Ему даже думать не хотелось о таком повороте событий. Заживет ли в его памяти, когда-нибудь, глубокая рана, нанесенная самодурствующими философами? Наверное, нет. Даже сейчас у него мурашки бежали по коже от одной мысли о нелепых, безобразных вещах, которые с ним вытворяли в семинарии. С ним, с Глоуэном Клаттоком! А чему тут удивляться? Космосу нет никакого дела до человеческих представлений — ни до чего человеческого вообще.
Так он сидел, мрачно размышляя, и еще одно новое, неведомое чувство наполнило его потрясенный ум: мимолетное дуновение душераздирающей скорби и горечи, печали бездонной, немыслимой, превосходящей всякие человеческие представления, способной, если дать ей волю, сразить наповал без самоубийства.
Глоуэн спрашивал у ночи: что с ним происходит? До сих пор он даже не подозревал о возможности таких восприятий. Что это, плод воображения или действительность? Возможно, одинокое заключение в гробнице Зонка наделило его какой-то дополнительной — и непрошеной, даже нежелательной — способностью.
Необъяснимое настроение прошло, оставив лишь ощущение холода и отчужденности. Глоуэн вскочил и стал прохаживаться взад и вперед, разминая руки привычными гимнастическими жестами.
Прошло двадцать минут, полчаса. Глоуэн вышел и стал стоять у входа. С неба спустился большой черный автолет с девятиконечной серебряной звездой — эмблемой МСБР — на носу. Автолет приземлился на пустом заднем дворе магазина. Из него вышли командор Плок и еще пять человек: двое в форме агентов первого уровня и три рекрута.
Глоуэн вышел им навстречу, и все они ввалились в магазин, снова разбудив старого Килумса. Глоуэн заказал горячий суп для новоприбывших. Затем, следуя указаниям Плока, он позвонил в центральное отделение фексельбургской полиции: «Говорит капитан Глоуэн Клатток. Соедините меня с суперинтендантом Вуллином, по важному делу».
Последовал язвительный ответ: «Посреди ночи? Вам, наверное, приснилось, что вы на другой планете. Суперинтендант Вуллин будет храпеть до второго пришествия аватара Гундельбаха! Позвоните утром».
«Мое дело не терпит отлагательств. В таком случае соедините меня с инспектором Барчем. Скажите ему, что звонит капитан Глоуэн Клатток».
Инспектор Барч подошел к телефону: «Капитан Клатток? Не ожидал услышать ваш голос! Я думал, вы уже вернулись домой. Почему вы звоните? Честно говоря, в такое время все нормальные люди спят».
«Я звоню, потому что у меня есть информация чрезвычайной важности, а также потому, что я вне себя от возмущения и злости. Обе причины достаточны».
«По-видимому, вам пришлось пережить любопытные приключения».
«Очень любопытные! — Глоуэн вкратце изложил все, что с ним произошло, постоянно подчеркивая свое негодование и призывая безотлагательно и официально принять необходимые ответные меры. — У меня нет слов! Это какие-то сумасшедшие извращенцы! Так обращаться с офицером полиции! Это просто ни в какие ворота не лезет!»
«Вы правильно выразились, — не возражал Барч. — «Извращенцы» — точное определение. Именно по этой причине, из брезгливости, мы предпочитали раньше ими не заниматься. Пожалуй, они слишком распустились. Пора их приструнить».
Глоуэн не успокаивался: «Меня продержали два месяца в пещере, где, как они утверждают, был захоронен Зеб Зонк. Само собой, там нет никакого сокровища. Но тайное наконец стало явным — теперь каждый узнает, что искать-то, в сущности, нечего». Пока Глоуэн говорил, он подумал, что Барч, скорее всего, знал о его заключении. Говорить дружеским тоном стало гораздо труднее.
Барч, по всей видимости, не испытывал таких трудностей, но происходящее его явно забавляло: «Вы пережили крупные неприятности. Тем не менее, факт остается фактом — округ Лютвайлер находится за пределами нашей юрисдикции».
«И вы не намерены принимать какие-либо меры?»
«Не торопитесь! На Тассадеро все не так просто. Дела делаются определенным образом, и дважды два нередко равно семи, а то и тридцати семи, в зависимости от того, кто считает».
«Не совсем вас понимаю, — пожаловался Глоуэн. — Мне нужна простота, мне нужны результаты! Пожалуй, будет лучше, если я извещу МСБР, так как вас слишком беспокоит вопрос о юрисдикции. Юрисдикция МСБР ограничивается только Ойкуменой».
«Совершенно верно. Именно поэтому их деятельность неэффективна, — возразил Барч. — Местные агенты МСБР — подхалимы и крючкотворы. Если вы хотите результатов, вы правильно сделали, что обратились к нам. Вы находитесь на развилке у Фликена, насколько я понимаю?»
«Да, в магазине Килумса».
«Подождите у телефона. Я позвоню суперинтенданту Вуллину. Не сомневаюсь, что он распорядится устроить настоящую облаву в мономантической семинарии. Но не звоните в МСБР — они только помешают».
«Как скажете».
Прошло полминуты, и Барч перезвонил: «Суперинтендант просит, чтобы вы оставались во Фликене и ждали. Он решил принять срочные меры».
«Какие именно?»
«Суровые и решительные, уверяю вас! Мы обсудим возможности позже. Главное — никому пока не говорите о ваших злоключениях».
«Не вижу, почему нет. Я вправе говорить с каждым, кого это интересует, тем более что я однозначно определил местонахождение гробницы Зонка и знаю наверняка, что в ней ломаного гроша не найдешь. Эту новость необходимо распространить как можно быстрее, чтобы больше никто не обманывал туристов».
«Альтруистическая точка зрения, — отозвался инспектор Барч. — Вы уже кому-нибудь рассказывали свою историю?»
«Еще никто не проснулся».
«Мы прибудем очень скоро».
«Вам понадобится большой автолет».
«Зачем?»
«В мономантической семинарии тридцать человек. Я предъявляю обвинения каждому из них и хочу, чтобы каждого арестовали».
«Не знаю, получится ли это сегодня», — сказал Барч.
«Тогда не беспокойтесь. Я позвоню в МСБР».
В голосе инспектора Барча послышалось напряжение: «Сегодня предлагаю арестовать только главарей. После этого мы всегда успеем решить, что делать с остальными. Большинство из них — просто-напросто тронутые религиозные фанатики. Нам придется разбираться по ходу дела, кто в чем виноват. В любом случае, подождите нас! Никуда не уходите и ни с кем не говорите — в противном случае все расследование может быть скомпрометировано».
«Это очень маловероятно. Инспектор Барч, вы что, тянете время?»
«Нет, что вы! Ни в коем случае! Мы прилетим через несколько минут и все объясним».
Телефон замолчал. Глоуэн отвернулся, усмехаясь: «Барч бесконечно терпелив!»
«Только до тех пор, пока не прибудет. Теперь нам нужно решить, как с ними поступить. Важно поймать негодяев с поличным, так сказать».
«Но не ценой моей жизни, я надеюсь».
«Конечно нет».
Прошло еще полчаса. Вокруг степи над горизонтом забрезжила первая серебристая полоска — пейзаж озарился водянисто-молочным сумрачным полусветом. Из неба спустился автолет фексельбургской полиции. Как только он приземлился перед входом в магазин, из него бодро выскочили инспекторы Барч и Танаквиль с двумя патрульными полицейскими.
Глоуэн ждал у входа. Четверо офицеров размашистыми шагами направились к нему. Инспектор Барч дружески поднял руку: «Вы, конечно, помните инспектора Танаквиля?»
«Разумеется!»
«Ваша жизнь полна приключений!» — заметил Барч.
«Верно, — отозвался Глоуэн. — Очень неприятных приключений. Но я в недоумении».
«Почему?»
«В вашем автолете только четыре места. Нас пятеро, причем необходимо арестовать еще по меньшей мере пятерых или шестерых человек в семинарии».
«Что ж, Глоуэн, по правде говоря, не все так просто, как ты себе представляешь. Ордина уже довольно давно известила нас о том, что ты удрал из кельи. Как я упоминал, в округе Лютвайлер мы позволяем ордине Заа наводить свои порядки. Она предъявила тебе серьезные обвинения и желает, чтобы тебя вернули в семинарию».
«Вы шутите! — возмутился Глоуэн. — Я — офицер МСБР!»
«Я редко шучу. Такова одна из возможностей, о которых мы говорили. Суперинтендант Вуллин был раздражен тем, что его разбудили посреди ночи, и предложил второй вариант, так называемый «фексельбургский гамак». Учитывая все обстоятельства, я думаю, что мы выберем этот вариант».
«Ваши манеры почти оскорбительны, — холодно сказал Глоуэн. — Я ничего не знаю о ваших гамаках и знать не желаю».
Барч только рассмеялся: «Хочешь или не хочешь, я тебе все объясню. Мы применяем этот метод, когда в четырехместном автолете летят четверо полицейских, которым нужно перевезти преступника. Преступник летит в гамаке». Повернувшись к двум подчиненным, инспектор Барч приказал: «Ну-ка, покажите нам расторопное обращение с гамаком! Здесь холодно, и я хочу успеть домой к завтраку».
«Прекрасная мысль! — одобрил Глоуэн. — Я тоже не прочь позавтракать. В семинарии отвратительно кормят».
«Боюсь, что сегодня тебе будет не до завтрака».
Патрульные приблизились к Глоуэну; один из них нес моток веревки.
«Можете не беспокоиться, — сказал Глоуэн. — Я лучше подожду автобуса».
«Давай, Глоуэн! Ближе к автолету. Что, ты не хочешь идти? Ничего, мы поможем. Ферль, займись веревкой. Раз-два, взяли...»
Два патрульных схватили Глоуэна под локти и подтащили к автолету. Там Ферль накинул веревочную петлю ему на щиколотки, затянул ее, связал ему руки узлом внахлест, а другим узлом внахлест стянул шею. Два конца веревки пропустили через открытый грузовой люк автолета в кабину, где их можно было отпустить в удобный момент над степью.
«Вы забываете», — сказал Глоуэн.
«Э? Что еще?»
«Я — офицер МСБР».
«По этому поводу у меня нет к тебе никаких особых претензий, — рассеянно бросил Барч. — Господа, вы готовы? Тогда поехали!»
Из-за полицейского автолета вышел командор Плок, направивший пистолет на группу из четырех полицейских: «Что тут происходит?»
«О-хо-хо, — сказал Барч. — Патрик Плок».
Плок переводил взгляд с одного лица на другое: «Узнаю инспекторов Барча и Танаквиля».
«Это мы, — неожиданно глухим, подавленным голосом ответил Барч. — Похоже, что наивный юнец Глоуэн сыграл с нами шутку».
«Злую шутку», — добавил Танаквиль.
«Нечто в этом роде, — кивнул Плок. — Но, если вы не забыли, он вас предупреждал снова и снова, что вы совершаете незаконное нападение на офицера МСБР».
Барч жалобно произнес: «Я думал, он просто петушится!»
Двое рекрутов МСБР подошли сзади к фексельбургским полицейским, обыскали их и конфисковали оружие. Третий освободил Глоуэна от «фексельбургского гамака».
Глоуэн заявил: «Я разочарован действиями инспекторов Барча и Танаквиля. Они серьезно намеревались меня убить. Странно. В Фексельбурге они говорили со мной очень дружелюбно. Мне придется пересмотреть мои представления о человеческой природе».
«Приказ есть приказ, — сказал Барч. — Мы его только выполняли».
«Кто отдал приказ?» — спросил Плок.
«Позвольте мне хотя бы не доносить, командор. Я хотел бы сохранить хоть какое-то достоинство».
«Здесь, в округе Лютвайлер, ко мне следует обращаться как к главному исполнительному арбитру».
«Как вам угодно, главный арбитр».
«Боюсь, что вынужден настаивать на ответе, Барч. Вы можете умереть здесь и сейчас доносчиком, потерявшим всякое достоинство, или верным служакой, полным достоинства — в реке пурпурной слизи».
«Вот до чего дошло!»
«Вы в округе Лютвайлер. Вы хладнокровно пытались совершить преднамеренное убийство агента МСБР. Вы знаете правила».
«Да, я знаю правила».
«Вам не придется сегодня завтракать, но в утешение я могу сказать вам следующее. Многие из ваших руководителей сегодня не будут ужинать в ресторанах своих любимых курортов. Мы, подхалимы и крючкотворы, решили почистить фексельбургскую полицию. Еще раз: кто отдал приказ?»
«Вуллин, естественно! Вы это прекрасно знаете».
«Никто из вышестоящих чинов не замешан?»
«Я не осмелился бы звонить вышестоящим чинам посреди ночи».
«Вуллин мог осмелиться — и перед смертью он мне скажет».
«Зачем его спрашивать? Все они замешаны, как один».
«Через неделю ни одного из них не будет. Вы только первые ласточки — надеюсь, это соображение скрасит ваши последние помыслы».
Плок выстрелил четыре раза, и на дорогу легли четыре трупа.
Войдя в магазин, Плок вызвал побелевшего Килумса: «Насколько я понимаю, у вас есть какой-то автофургон?»
«Да, разумеется, очень хорошая машина — мы на ней возим товар из Фексельбурга».
«Вот десять сольдо. Погрузите эти четыре тела в автофургон, отвезите их в степь и выбросьте там, где они никому не будут докучать вонью. Как вы заметили, мы — офицеры МСБР. Приказываю никому ничего не говорить о том, что здесь произошло».
«Никому! Никогда! Ни слова!»
«Тогда поторопитесь, пока вся деревня не собралась поглазеть, что тут делается».
Плок вернулся на дорогу. Глоуэн, рассмотрев со всех сторон личное оружие фексельбургских полицейских, выбрал себе небольшой пистолет и опустил его в карман пиджака.
«Здесь мы закончили, — подвел итог командор Плок. — Нанесем визит философам?»
«Я готов», — отозвался Глоуэн.
«Полицейский автолет нам пригодится», — заметил Плок. Повернувшись к двум агентам первого уровня, он сказал: «Кильте и Нардьюк, следуйте за нами к Поганому Мысу в конфискованном автолете».
6
Звезда Зонка, поднимаясь на востоке, пролила бледный утренний свет на округ Лютвайлер. Два автолета скользили над степью вдоль дороги, по которой Глоуэн ехал в автобусе ночью в противоположном направлении.
Уставший Глоуэн сидел, расслабившись в полудреме, пока его не разбудил голос Плока: «Скоро Поганый Мыс».
Глоуэн выпрямился и попытался сосредоточиться. Впереди, высоко в воздухе, торчала черная скала Поганого Мыса. Глоуэн показал рукой: «Примерно на полпути до вершины — видите? — оконные стекла отражают солнце. Это и есть семинария».
Обогнув скалу, автолеты приземлились на центральной площади городка. Прибывшие высадились и, не теряя времени, стали подниматься по серпентину дороги, ведущей к семинарии. Только Мааз, младший из рекрутов, остался сторожить автолеты и поддерживать связь с управлением в Фексельбурге.
Направо, налево, снова направо, снова налево и все время вверх шагали, тяжело дыша, шесть человек. Наконец они подошли к фасаду семинарии. Плок поднял дверной молоток и постучал — один, второй, третий раз. Ответа не было. Командор попробовал нажать на дверь, но она не подавалась. Наконец дверь чуть-чуть приоткрылась, раздражающе скрипя петлями. В щель выглянул Мьютис. Рассмотрев группу офицеров, он ничем не показал, что узнал Глоуэна. «Что вам нужно? — прорычал староста. — Здесь мономантическая семинария. Мы ничего не знаем про Зеба Зонка и его сокровища. Проваливайте!»
Плок открыл дверь, отталкивая упирающегося и протестующего Мьютиса. «Что вы делаете? — возмущенно завопил Мьютис. — Назад, или вам не поздоровится!»
Агенты МСБР зашли в вестибюль семинарии: «Приведи сюда ордину Заа! Быстро!»
«Кто ее вызывает?» — упрямо и угрюмо спросил Мьютис.
Глоуэн рассмеялся: «Не тяни время, Мьютис! Ты прекрасно знаешь, кто ее вызывает и почему. Это выездная команда МСБР — вы попали в переплет».
Мьютис ушел и через некоторое время возвратился в сопровождении ордины. Заа остановилась в проеме сводчатого прохода и спокойно рассмотрела группу прибывших. Сегодня на ней была та тяжелая серо-коричневая ряса, в которой Глоуэн увидел ее впервые. Она заметила его присутствие и неподвижно смотрела на него целых три секунды. Глоуэн сказал: «Если вы не забыли, я предупреждал вас о том, что незаконное задержание агента МСБР неизбежно повлечет за собой серьезное наказание. Для вас настало время убедиться в справедливости моего предупреждения».
Заа резко обратилась к Плоку: «Вы по какому делу? Говорите и не задерживайте меня, после чего немедленно удалитесь!»
«Глоуэн уже намекнул на то, по какому делу мы прибыли, — спокойно ответил командор Плок. — Спешить некуда, так как мы собираемся делать свое дело аккуратно и методично».
«О чем вы говорите? Вы понимаете, что находитесь в мономантической семинарии?»
«Благодарю вас за подтверждение! — съязвил, не улыбаясь, командор. — Теперь я уверен, что обращаюсь по адресу и не совершил непростительную ошибку. С этой минуты вы и все обитатели семинарии арестованы по обвинению в преступлениях, совершенных по отношению к капитану Глоуэну Клаттоку. Вы можете распорядиться, чтобы остальные семинаристы собрались на площадке перед входом в семинарию».
Заа не проявила никаких признаков намерения подчиниться. С каменным лицом она заявила: «Ваша юрисдикция на семинарию не распространяется. В округе Лютвайлер мы устанавливаем законы. Вы обязаны удалиться. В противном случае вы понесете ответственность согласно местным законам».
Плок потерял терпение: «Делайте, что вам сказано, и пошевеливайтесь! Если вы сейчас же не подчинитесь, мои люди вас свяжут и вынесут наружу». Заа пожала плечами и, повернув голову, сказала Мьютису: «Созови общее собрание перед крыльцом». Отдав это распоряжение, она повернулась и собралась уходить.
«Куда вы идете?» — спросил Глоуэн.
«Не твое дело».
«Будьте добры, отвечайте на вопросы», — строго произнес Плок.
«У меня есть личные дела, не терпящие отлагательства».
Плок повернулся к одному из подчиненных: «Ступай вместе с ней и проследи, чтобы она не уничтожила никакие документы».
«Дела могут подождать», — тут же сказала ордина.
Мономантические семинаристы один за другим спустились по лестнице и вышли на дорогу, щурясь на утреннюю звезду Зонка.
Плок спросил ордину: «Это все?»
Заа взглянула на Мьютиса: «Все спустились?»
«Все до единого».
Плок обратился к толпе в рясах: «В вашей семинарии были совершены преступления. Их подробное описание еще не подготовлено, но в серьезности этих преступлений сомневаться не приходится. Каждый из вас в какой-то степени виновен. Все вы соучастники — и те, кто непосредственно совершали преступления, и те, кто в это время занимались другими делами, и даже те, кто ничего не замечали, погруженные в медитацию. Все вы понесете наказание».
Глоуэн в замешательстве и с растущим беспокойством переводил взгляд с лица на лицо: «По меньшей мере одной семинаристки здесь нет. Где Лайла?»
Никто не ответил. Глоуэн обратился непосредственно к ордине: «Где Лайла?»
Заа холодно усмехнулась: «Ее с нами нет».
«Это и так понятно. Где она?»
«Мы не обсуждаем наши внутренние дела с посторонними».
«Я с вами ничего не обсуждаю. Отвечайте на вопрос: где Лайла?»
Заа безразлично пожала плечами и стала смотреть на степь. Глоуэн повернулся к Мьютису: «Где Лайла?»
«Мне не разрешено ничего говорить».
Один из семинаристов, молодой человек, стоявший чуть поодаль от остальных, резко отвернулся, не в силах скрыть отвращение. Глоуэн обратился к нему: «Скажи мне, где Лайла?»
Заа резко повернулась к юному семинаристу: «Дантон, тебе запрещено отвечать на вопросы!»
Дантон отозвался монотонным, упрямым голосом: «При всем моем уважении, ордина, перед нами высокопоставленные офицеры полиции. Я обязан ответить на их вопросы».
«Совершенно верно, — поддержал его Глоуэн. — Будь так добр, ответь на мой вопрос».
Опасливо покосившись на ордину, Дантон произнес: «Примерно в полночь они заметили, что тебя нет. В наших кельях мы слышали крики ярости и не понимали, что происходит».
«Примерно в полночь, ты сказал?»
«Чуть позже полуночи — точно не знаю, когда именно».
Чуть позже полуночи, в автобусе по пути к развилке у Фликена, Глоуэн почувствовал горячую волну ярости и ненависти, и даже пошатнулся от ее наплыва. Телепатия? Возможно — хотя в таких случаях никогда нельзя исключить совпадение.
«И что произошло потом?»
Заа снова приказала: «Дантон, больше ничего не говори!»
Дантон, тем не менее, продолжал унылой скороговоркой: «Поднялся ужасный шум, все кричали. Во всем винили Лайлу. Ее обвинили в том, что она принесла тебе много простыней, она это отрицала, но ее никто не слушал. Мьютис и Фьюно посадили ее в совиное гнездо. Этой ночью дул сильный холодный ветер. К утру она уже умерла. Мьютис и Фьюно отнесли тело за скалу и выбросили в мусорную яму».
Глоуэн зажмурился. Он боялся посмотреть на Мьютиса потому, что от одного взгляда на это чудовище его могло внезапно вырвать. Когда он почувствовал, что может контролировать свой голос, Глоуэн повернулся к ордине и сказал: «Лайла не приносила мне простыни. Я взял их два месяца тому назад, как только вы посадили меня в келью. Я сбежал бы уже в первую ночь, если бы вы не посадили меня в гробницу. Лайла ничего не знала о моих планах».
Заа никак не отреагировала.
Глоуэн продолжал: «Вы убили девушку без всякой причины».
Обвинение в убийстве не произвело на ордину никакого впечатления: «Все совершают ошибки. Каждую секунду по всей Ойкумене происходят тысячи таких событий. Они неизбежны в рамках любой развитой, слаженно функционирующей цивилизации».
«Вполне может быть, — кивнул командор Плок. — МСБР выполняет одну из функций этой цивилизации, а именно сводит к минимуму число таких ошибок. Приговор по этому делу однозначен и прост, невзирая на любую сложность ваших побуждений. Вы заключили в тюрьму Глоуэна Клаттока; когда он совершил побег, вы убили ни в чем не повинную девушку. Если можно верить слухам, а в любых слухах есть доля правды, вы прикончили также множество туристов. Это справедливое допущение?»
«Мне нечего сказать. Вы уже составили свое мнение».
«Верно, — легко согласился Плок. — Мнение я составил». Обратившись ко всей группе обитателей семинарии, он продолжил: «Вы устроили здесь заразное крысиное гнездо. Семинария больше не существует. Соберите личные вещи и немедленно возвращайтесь сюда. Вас отвезут в Фексельбург, и по каждому индивидуальному делу будет вынесено особое решение. Между прочим, эти распоряжения не относятся к Фьюно, Мьютису и ордине Заа. Эти трое могут сейчас же проследовать со мной по дороге к мусорной яме. Личные вещи им не потребуются».
Мьютис с неуверенностью взглянул на ордину; лицо его обмякло. Фьюно стояла неподвижно и твердо, погруженная в свои мысли. Заа резко сказала: «Это абсурд! Никогда не слышала подобной чепухи!»
«Лайла, скорее всего, тоже что-то такое подумала, когда вы приказали ее казнить, — отозвался Плок. — Смертная казнь часто кажется нелепой тем, кого казнят. В конечном счете это не имеет значения».
«Я хотела бы позвонить по телефону».
«В фексельбургскую полицию? Не разрешаю. Я предпочитаю застать их врасплох».
«Мне нужно написать несколько писем».
«Кому?»
«Ордине Клеа в Штроке и другим ординам».
«Каким, например?» — как бы невзначай полюбопытствовал Глоуэн.
«Хорошо, я никому писать не буду», — сухо сказала Заа.
«Насколько я понимаю, одну из ваших корреспонденток зовут Зигони — она владеет фермой на планете Розалия. Не так ли?»
«Можешь сколько угодно тыкать пальцем в небо, шпион! Тебе я больше ничего не скажу. Делайте свое грязное дело, чего вы ждете?»
«Полезный практический совет, — согласился командор Плок. — Зачем церемониться с убийцами?» Аккуратно прицеливаясь, он выстрелил три раза.
«Грязное дело сделано», — констатировал Плок, взглянув на три трупа и сразу отвернувшись.
Глоуэн подумал: «Как быстро все кончилось!» Фьюно больше не думала о чем-то своем, Мьютис больше не переминался с ноги на ногу в нерешительности, и все, что знала Заа, исчезло вместе с ней безвозвратно.
Плок повернулся к оцепеневшему от ужаса Дантону: «Сбрось эти тела в мусорную яму. Воспользуйся тачкой, тележкой, мешком — чем хочешь. Выбери двух-трех семинаристов посильнее, пусть тебе помогут. Когда вы закончите, ступайте вниз по дороге и присоединяйтесь к остальным».
Дантон начал выполнять приказ, но Глоуэн остановил его: «Лестница между вторым и третьим этажом — почему она опасна?»
Дантон покосился на трупы, словно хотел убедиться в том, что они его больше не слышат: «Когда постороннего приводили на третий этаж и держали в келье против его воли — что случалось чаще, чем ты думаешь, — Мьютис протягивал проволоку над ступенью в верхней части лестницы. К этой проволоке подавалось электричество. После этого тот, кто пытался спуститься по лестнице, думая, что дверь его кельи оставили незапертой по забывчивости, превращался в кучу сломанных костей под лестницей. Мьютис и Фьюно подбирали упавшего и сбрасывали в мусорную яму — даже если он еще не умер».
«И никто не протестовал?»
Дантон усмехнулся: «Тот, кто прилежно изучает мономантический синтораксис, редко что-нибудь замечает».
Глоуэн отвернулся.
Плок сказал Дантону: «Пошевеливайтесь — уберите трупы!»
7
Пустая семинария казалась наполненной тысячами почти различимых, почти осмысленных шепотов. Глоуэн, Плок, Кильте и Нардьюк стояли в конференц-зале на первом этаже.
«Я человек не суеверный, — непривычно задумчивым тоном произнес Плок. — Может быть, поэтому шорохи стольких призраков действуют мне на нервы».
«Призрак Зеба Зонка меня нисколько не беспокоил, — отозвался Глоуэн. — По сути дела, я даже приветствовал бы его общество».
«В любом случае, рискнем обыскать верхние этажи. Возможно, некоторые мономантики настолько погрузились в свои ученые занятия, что не расслышали наши распоряжения».
«Займитесь этим втроем. С меня хватит верхних этажей. В кухне не забудьте выключить печи, а то бобовый суп пригорит больше обычного».
Командор Плок и два агента МСБР поднялись по лестнице. Тем временем Глоуэн обыскал первый этаж. Он обнаружил частные апартаменты ордины Заа и ее кабинет — просторное помещение с покрытыми штукатуркой оттенка слоновой кости стенами, странными искаженными и скрученными торшерами, толстым черным ковром с зеленым узором и мебелью, обитой темно-красным плюшем. «Любопытное помещение!» — подумал Глоуэн, вспоминая о десятках противоречивых внутренних напряжений ордины. На полках стояли самые разные книги — ни одна из них не была посвящена мономантике. Глоуэн обыскал письменный стол, но не нашел ни записей, ни адресов, ни папок с корреспонденцией — ничего, что могло бы его заинтересовать. Тем не менее, возникало впечатление, что перед смертью Заа стремилась во что бы то ни стало уничтожить какую-то информацию. Какую? Где она была спрятана? В ящике стола Глоуэн обнаружил открытый переносной сейф, содержавший большую сумму денег. Когда он вынул сейф из ящика, под ним оказалась фотография двенадцати женщин, по-видимому стоявших в каком-то саду. Судя по растительности, сад этот вряд ли находился на Тассадеро. Одной из женщин была Заа — лет на десять-пятнадцать моложе. В той же группе Глоуэн узнал Сибиллу. Другие лица на фотографии были ему незнакомы; среди них должна была быть ордина Клеа, заведовавшая лабораториями в Штроке, а также, возможно, мадам Зигони с планеты Розалия. Участницы собрания в саду не были как-либо идентифицированы ни подписями, ни кодами. Глоуэн засунул фотографию во внутренний карман пиджака — в данный момент она мало пригодилась бы другим агентам МСБР.
Глоуэн перешел в частные апартаменты ордины и, старательно сдерживая отвращение, продолжил методический поиск документов — писем, записных книжек с адресами, дневников, фотографий. Как и раньше, он не нашел ничего существенного: никаких ссылок на мадам Зигони с планеты Розалия, никаких других известных ему имен.
Плок и другие агенты МСБР спустились с верхних этажей. Глоуэн провел их вниз, в усыпальницу Зонка, где все еще горел тусклый желтый фонарь в нише за балконом.
Глоуэн открыл дверь, но не мог заставить себя зайти внутрь дальше, чем на два шага. «Вот она! — сказал Глоуэн. — Все так же, как было — пьедестал, ручеек в промоине, трещина, ведущая к колодцу».
Плок обвел взглядом всю пещеру: «Сокровищ не видно».
«Я их не нашел — а у меня было время для самых тщательных поисков, уверяю вас! Здесь нет никаких потайных люков, вынимающихся камней или сдвигающихся в сторону панелей. Если клад и существовал, его кто-то давным-давно унес».
«В любом случае, это не наше дело, — заключил Плок. — Мы видели гробницу Зонка — и теперь, если ни у кого нет возражений, я готов вернуться в Фексельбург».
«С меня хватит семинарии», — отозвался Нардьюк.
«Мы тут ничего не потеряли», — добавил Кильте.
«Я тоже насмотрелся вдоволь, — вздохнул Глоуэн. — Пора обо всем этом забыть».
Глоуэн провел своих коллег в кабинет ордины и высыпал на стол содержимое переносного сейфа. Командор Плок сосчитал деньги: «Здесь примерно девять тысяч сольдо». Некоторое время он молчал, размышляя над грудой купюр. «Мое мнение таково, — сказал он наконец. — Мономантическая семинария нанесла капитану Клаттоку большой ущерб, который трудно оценить в деньгах. В качестве исполнительного арбитра округа Лютвайлер я назначаю штраф в размере тысячи сольдо за каждый месяц, проведенный им в темнице, плюс еще тысячу за другие причиненные ему семинарией беспокойства, достаточные, чтобы нарушить психическое равновесие любого нормального человека. Таким образом за одну минуту мы приходим к выводу, утверждение которого в суде заняло бы несколько месяцев — и кто знает, что случилось бы с деньгами за это время? Лучше воспользоваться ими сейчас, пока их никто не украл. Таков мой приговор: сумма штрафных убытков, причитающаяся капитану Глоуэну Клаттоку из фонда мономантической семинарии, составляет три тысячи сольдо».
Глоуэн положил деньги в карманы: «Неожиданно приятное завершение исключительно неприятной истории! Эти деньги еще пригодятся».
Четыре агента МСБР покинули семинарию и спустились по дороге в городок.
