Глава 14
Карты, которыми Зампу удалось запастись в Кобле, противоречили одна другой практически во всем. На одной Бездонное озеро изображалось в виде округлого водоема, со всех сторон окруженного горными пиками. На другой озеро напоминало в плане вытянутую человеческую руку с пятью кривыми фьордами, начинавшими разветвляться примерно посередине пути с юга на север. Указанные на картах размеры озера также варьировали в широких пределах — судя по карте с круглым озером, его диаметр составлял не меньше ста пятидесяти километров; на другую карту явно нельзя было полагаться, потому что, если бы она была достоверна, Бездонное озеро должно было быть не больше мельничного пруда. Один теоретик называл Бездонное озеро естественным отверстием, ведущим в утробу одушевленной планеты. Другой предполагал, что этот провал образовался в результате взрыва древнего вулкана, в подтверждение чего ссылался на признаки деформации рельефа окружающих горных хребтов — тем не менее, другой авторитетный источник подвергал такой взгляд на вещи безжалостной критике на теософических основаниях.
Замп приказал наконец опустить грузовую сеть и позволил барону Банури и его придворным высвободиться по одному — каждого разоружали, освобождали от кошельков, драгоценностей, металлических украшений, ароматических футляров, флаконов с духами и тому подобного имущества. На всем протяжении этого процесса Гассун презрительно стоял в стороне, хотя и соблаговолил приблизиться к накопившейся груде конфискованного добра, чтобы оценить ее стоимость.
Замп спросил барона Банури: «Каковы географические особенности этого озера? Где, например, находится Морнун?»
Барон притворился, что почти ничего не знает о таких вещах: «Город где-то там, дальше — столица подлого и капризного тирана. Если я попадусь ему в руки, он скормит меня священным филинам. Если вы собираетесь везти нас в Морнун, лучше утопите меня сразу, здесь и сейчас — или, что гораздо лучше, разрешите мне воспользоваться небольшой шлюпкой, чтобы я мог вернуться к себе в замок».
«Ваше предложение практически нецелесообразно. Я хорошо помню, какую неуступчивость вы проявили, угрожая нам виселицами».
«Таким образом, вы осуждаете нас на мучительную казнь?»
«Никто не живет вечно. Вам следовало задуматься о такой возможности перед тем, как вы решили нас ограбить. Вы и ваши прихлебатели можете пройти к правому вороту и заменить работающих там волов».
«Неужели мы должны тянуть лямку, как животные? — возмутился наконец барон. — Неужели вы лишены всякого благородства? Наши дамы даже представить себе не могут, что такое физический труд!»
«Это очень просто, — пожал плечами Замп. — Один человек налегает на спицу вóрота всем весом, пока она не начинает двигаться, после чего другой подходит к следующей спице и делает то же самое. Вы быстро приобретете необходимый навык — невелика наука».
Бывших аристократов, безутешно жалующихся на судьбу, отвели к вороту и заставили выполнять новые обязанности.
Мадемуазель Бланш-Астер, как всегда, держалась в стороне и не вмешивалась. В данный момент ее не было на палубе, и Замп спустился в коридор, ведущий к ее каюте. По какой-то случайности дверь ее каюты приоткрылась; заглянув в щель, Замп обнаружил, что мадемуазель примеряла тот предмет одежды, который Замп заметил еще в таверне «Зеленая звезда» в Ланте, а именно расшитую сложным золотым узором синюю накидку, некогда элегантную и роскошную, но теперь уже слегка помутневшую и потрепанную. Судя по всему, девушка осталась недовольной своей внешностью, так как сняла накидку и вместо нее надела темно-синюю блузу попроще.
Замп постучал. Мадемуазель Бланш-Астер вздрогнула от неожиданности, после чего выглянула в коридор: «Что вам угодно?»
«Я хотел бы с вами посоветоваться — мне нужны дополнительные сведения. Мы заблудились посреди Бездонного озера».
Не говоря ни слова, мадемуазель вышла в коридор, и Замп проследовал за ней на квартердек.
«Самые выдающиеся географы фестона XXIII противоречат друг другу в том, что относится к этому достопримечательному водоему, — сказал Замп. — Мы не можем решить, в каком направлении нам следует плыть».
«Возьмите курс туда, — мадемуазель Бланш-Астер протянула руку на северо-восток. — До северного берега не больше шестидесяти километров. Отсюда, если присмотреться, уже можно заметить Мирмонт — под этой горой, на берегу Синтианского залива, находится Морнун».
Пока они разговаривали, из туманных теней под восточными утесами появилась длинная черная галера, с внушительной скоростью приближавшаяся к «Миральдре». Замп тут же приказал навести на галеру пушку.
Мадемуазель Бланш-Астер порекомендовала не демонстрировать враждебные намерения: «Это один из патрулей короля Вальдемара — достаточно предъявить им табличку с охранной грамотой. Ни в коем случае, однако, не упоминайте им о моем присутствии!»
Тридцативесельная галера быстро пересекла озерную гладь и остановилась параллельно левому борту «Миральдры». Замп опустил приставную лестницу, и на палубу поднялся темноволосый, сверкающий глазами молодой офицер в красивой зеленой форме с лиловыми отворотами и черными эполетами: «Чужеземцам запрещено плавание по этому озеру, — заявил он. — Нам приказано топить все вторгающиеся в королевство суда. Приготовьтесь тонуть».
Замп предъявил охранную грамоту, заработанную некогда — уже давно — в Лантине. Офицер внимательно прочел текст на металлической табличке: «Вы — Аполлон Замп?»
«Он самый».
«И это судно — «Очарование Миральдры»?»
«Вы сами видели надпись на носу».
«Одну минуту», — офицер подошел к лестнице и приказал кому-то из оставшихся на галере: «Передайте мне реестр действительных пропусков». Ожидая выполнения этого поручения, он обратился к Зампу: «Вы должны извинить строгость наших порядков. Окрестности кишат всевозможной нечистью, в том числе мятежниками, политическими и нравственными извращенцами, а также подонками низкого происхождения. Мы не допускаем этот сброд на территорию королевства — если, конечно, не вынуждены это делать по предъявлении такого документа, как ваш».
«Ваше замечание поддается неоднозначному истолкованию, — надменно произнес Замп. — Так как я не подпадаю под определение повстанца, надо полагать, вы причисляете меня к категории извращенцев или подонков низкого происхождения?»
«Толкуйте мои замечания, как вам заблагорассудится, — пожал плечами офицер. — Меня беспокоит только безошибочное удостоверение вашей личности». Получив реестр от помощника, поднявшегося по лестнице, он взглянул на геральдический символ, выгравированный на табличке Зампа, и углубился в чтение ведомости: «В городе Лантине человек по имени Аполлон Замп получил вызов и приглашение с тем, чтобы он привез с собой труппу арлекинов и дать представление в присутствии короля Вальдемара. Следует описание отличительных признаков этого человека...» Офицер продолжал читать про себя, сравнивая перечисленные признаки с внешностью Зампа как такового: «Хорошо! Можете продолжать плавание. Держите курс на вершину Мирмонта — у подножия этой горы находится Синтианский залив».
Офицер спустился на галеру; Замп подал сигнал боцману, а тот, в свою очередь, принялся понукать волов и их помощников, то есть Гарта Пеплошторма с его труппой и барона Банури с его придворными. Вороты закрутились, кормовое колесо стало с плеском загребать воду, и судно поплыло по озерной глади. Замп, праздно развалившийся в кресле на квартердеке, считал скорость передвижения «Миральдры» неудовлетворительной и подумывал уже об организации соревнования между должниками и пленниками, но прежде, чем он сумел сформулировать условия такого состязания, подул вечерний бриз, наморщивший озеро рябью и надувший паруса. Замп приказал прекратить все работы у воротов и поднять гребное колесо.
Федра закатилась за базальтовые палисады, и на Бездонное озеро спустилась ночь. В ясном небе ярко блестели знакомые светила, и рулевой уверенно правил судном, руководствуясь созвездием Одноглазого Ормаза. За два часа до полуночи ветер превратился в едва ощутимое дуновение, и судно продолжало бесшумно скользить по озеру не быстрее ползущего человека.
Замп, неспособный заснуть или даже расслабиться, продолжал бродить по палубам и нашел мадемуазель Бланш-Астер, стоявшую на носу. Та никак не приветствовала его присутствие, но Замп, тем не менее, к ней присоединился. Некоторое время они стояли в молчании, глядя на темное зеркало вод. Звезды и их почти неподвижные отражения создавали ощущение беззвучного полета в глубинах всеобъемлющего космоса.
Замп вежливо спросил: «Как вы думаете, почему еще не видно огней Морнуна?»
«Отсюда их не увидишь — город начинается за холмом».
«Теперь вы скоро вернетесь домой, и ваши проблемы будут решены — надо полагать, вы испытываете радость и облегчение?»
Замп не мог не заметить, как поежились плечи его собеседницы, озаренные бледным светом звезд. «Я боюсь», — пробормотала она.
Немного помолчав, Замп отозвался: «С моей стороны было бы бесполезно давать вам советы. Вы снова придумаете какую-нибудь небылицу, и тем дело кончится».
Мадемуазель Бланш-Астер тихо рассмеялась: «Я не придумывала никаких небылиц. Может быть, я кое-что приукрасила или о чем-то не упомянула. Но то, что мне предстоит сделать, я обязана сделать сама». Она повернулась к Зампу лицом: «Только, пожалуйста, не вынуждайте меня действовать против воли!»
Теперь и Зампу пришлось печально рассмеяться: «Мы уже обсуждали этот вопрос десятки раз, и я никогда вас ни к чему не принуждал. Что вызывает ваше беспокойство теперь?»
«Я имею в виду — не вынуждайте меня ни к чему в Морнуне или в связи с представлением... Отнеситесь с терпением к моим причудам».
Замп пожал плечами: «В той мере, в какой это не помешает нам получить награду короля Вальдемара...»
Мадемуазель Бланш-Астер усмехнулась — скорее презрительно, нежели сочувственно: «Вы не получите никакой награды! Бедняга Аполлон Замп! Вы не имеете представления о вкусах короля Вальдемара! Ни кривляния ваших ведьм, ни героические монологи не произведут на него ни малейшего впечатления!»
Замп глубоко вздохнул: «Теперь уже поздно вносить изменения... Если вам известны предпочтения короля, почему вы ни словом не обмолвились об этом в Кобле? Или вы нисколько не сочувствуете нашим целям?»
Мадемуазель Бланш-Астер неподвижно смотрела на север: «Я никому не сочувствую. Ко мне никто никогда не проявлял никакого сочувствия — кроме, пожалуй, Теодоруса Гассуна».
На это Замп ничего не ответил. Ночной воздух внезапно показался ему зябким. Мадемуазель Бланш-Астер продолжала глухим, слегка сдавленным тоном: «Я знаю, что вы обо мне думаете. Не забывайте, однако — я с самого начала предупреждала вас, что действую исключительно в своих интересах!»
«Хей-хо! — сказал Замп. — Итак, мы прибываем в Морнун, и нам придется играть «Макбета» перед королем Вальдемаром, даже если он подохнет от скуки». Отвернувшись, он медленно направился на корму, оставив мадемуазель Бланш-Астер изображать статую на носу. Поднявшись на квартердек, Замп попросил стюарда заварить чай и просидел целый час, глядя на бледные паруса, вяло плещущие под звездами, и прислушиваясь к скрипам и шорохам старого судна.
Гассун тоже не спал. Поднявшись из кабинета, он остановился и прищурился, рассматривая темную фигуру в кресле: «А, это вы, Замп! Отдыхаете в одиночестве?»
«У нас был трудный день».
«О да! Но мы преодолели все препятствия. А завтра, надеюсь, приблизимся наконец к нашей цели».
«Надо надеяться».
«Как может быть иначе? — спросил Гассун. — Должен признаться, я нахожусь в состоянии возбужденного ожидания».
«Мы проделали долгий путь, — отозвался Замп. — Возвращение в Кобль тоже будет долгим и трудным».
Рассвет окрасил небо, окаймленное туманной дымкой, в цвета жемчужно-белого опала, и озерная гладь задрожала от прикосновения прохладного света, как чувствительная кожа.
За ночь «Миральдра» преодолела незначительное расстояние; теперь, по расчетам Зампа, они находились примерно в центре озера, о черных глубинах которого не хотелось даже задумываться. Замп приставил к вóротам волов и две бригады их помощников. Наблюдая за Гартом Пеплоштормом и бароном Банури, налегавшими на спицы, Замп подумал, что, невзирая на все перипетии этого путешествия, некоторые воспоминания будут утешать его до скончания дней.
Федра поднималась по небосклону. Туманы рассеялись; воздух прояснился, и впереди, под громадной тенью Мирмонта, уже виднелось устье Синтианского залива. Оттуда к плавучему театру понеслись две черные галеры, оснащенные кассетными трубчатыми установками для запуска ракет. Зампа снова заставили предъявить охранную грамоту и подвергнуться допросу. Офицеры почти неохотно удалились, позволив «Миральдре» продолжать путь.
Через час судно обогнуло крутой мыс, образованный плечом Мирмонта, и оказалось в Синтианском заливе. На склонах появились террасы белых дворцов под темными кронами высоких сираксов: город Морнун.
Вдоль побережья залива тянулась длинная белокаменная пристань, где уже пришвартовались полдюжины судов. По-видимому, многие из них выполняли функцию плавучих театров, хотя они отличались конструкцией от любых судов такого типа, встречавшихся Зампу ниже по течению или даже известных ему по зарисовкам.
Широкую набережную, параллельную пристани, отделяла балюстрада из резного камня. Через равные промежутки длиной примерно пятнадцать метров балюстраду прерывали огромные вазы на высоких постаментах — из этих ваз почти до самой мостовой спускались каскады коричневой и черной листвы с ярко-алыми соцветиями. Дальше вдоль набережной блестели высокие стеклянные витрины всевозможных лавок и факторий. Выше на склонах теснились дворцы, утопавшие в листве сираксов, джангалов, иссиня-черных древовидных папоротников, лавролистных дубов. Пристань и набережная продолжались на север не меньше трех километров, исчезая за выступом береговой линии. Там Синтианский залив постепенно сужался, а его берега становились пологими — крутые холмы, обступившие Морнун, расходились в стороны, и залив превращался в широкую реку, струившуюся из бескрайних северных просторов.
По набережной прогуливались местные жители в костюмах элегантного, но простого покроя. Лишь немногие из них бросали любопытствующие взгляды в сторону «Очарования Миральдры», но и те не задерживались.
На пристань вышли четыре человека в черных, расшитых золотом униформах. Остановившись, они рассматривали «Миральдру» с серьезной сосредоточенностью покупателей, заметивших редкий товар неизвестного назначения. Наконец один из них, в черной фуражке с козырьком, тоже украшенным замысловатым золотым узором, просмотрел несколько страниц ведомости в кожаной обложке. Обменявшись с коллегами парой саркастических замечаний, он поднялся по трапу.
Замп вышел ему навстречу. Гассун, стоявший на квартердеке, наблюдал за происходящим с презрительным безразличием.
Чиновник представился: «Я — начальник столичной пристани. Будьте добры назвать себя и свое судно».
Слегка раздраженный негостеприимным обращением, Замп заносчиво выпрямился: «Перед вами — маэстро Аполлон Замп, и вы находитесь на палубе знаменитого плавучего театра «Очарование Миральдры»». Замп предъявил серебряную табличку — уже в третий раз: «Как вам, несомненно, должно быть известно, наш порт приписки — Кобль на берегу Догадочного залива».
Чиновник с недоумением взглянул на Зампа, пожал плечами и открыл ведомость, чтобы сравнить надпись на табличке со своими записями. Снова рассмотрев Зампа с головы до ног, он сверился с описанием его внешности в ведомости. Наконец он кивнул: «Судя по всему, вам разрешено находиться в порту. Должен заметить, однако, что вы почти опоздали — а это свидетельствует о легкомысленном отношении к королевскому приглашению, хотя, конечно, я не стану делать вам официальный выговор. Фестиваль искусств и развлечений начинается завтра».
«Постольку, поскольку мы не опоздали, ваши замечания излишни», — обронил Замп.
Чиновник снова смерил Зампа безразличным взглядом: «Ваше имя, разумеется, будет внесено в список участников фестиваля. Если бы вы прибыли завтра, весь проделанный вами путь оказался бы напрасным».
«Наше позднее прибытие не свидетельствует о каком-либо неуважении к королевскому приглашению, — чопорно возразил Замп. — Плавание от Кобля до Морнуна занимает несколько недель, а на сезонные ветры не всегда можно положиться».
«Разумеется, разумеется, — начальник столичной пристани похлопал ведомостью по бедру. — Как бы то ни было, так как вы успели причалить вовремя, но позже всех остальных, ваше выступление будет шестым и последним по счету».
«Расписание спектаклей, естественно, определяется местными властями».
«Завтра утром состоится торжественное открытие фестиваля. Рекомендую украсить ваше судно черными, алыми и золотыми полотнищами, соответствующими геральдическим цветам королевской династии».
Замп поблагодарил чиновника за совет: «Мы хотели бы присутствовать на представлениях других театров. Надеюсь, вы сможете выполнить свои обязанности и сделать необходимые приготовления».
«На каждом этапе конкурса вам разрешено занимать два места в зрительном зале, — сдержанно, хотя и несколько напряженно ответил начальник пристани. — Первый спектакль начнется завтра в полдень на борту плавучего театра «Воюз»».
Чиновник церемонно отдал честь и удалился. Замп нашел Гассуна и передал ему полученные сведения. Гассун, охваченный приступом уныния и подавленности, практически пропускал мимо ушей все, что ему говорили: «Вся эта экспедиция — дурацкая, бесшабашная затея! На что вы надеетесь? Здесь мы явно имеем дело с людьми язвительными, циничными, принимающими нас за нищих дикарей. Они будут издеваться над нашими попытками воссоздать подлинную древнюю трагедию. Не думаю, что у нас есть какой-нибудь шанс завоевать расположение местной публики».
«На подготовку другого спектакля нет времени, — усомнился Замп. — Хотя, конечно, я мог бы...»
«Нет! — с внезапной энергией прохрипел Гассун. — Пусть насмехаются! Пусть задирают нос! Я никогда не поступлюсь чистотой искусства — тем более ради денег. Пропади пропадом их хваленый приз!»
«Ради денег я поступился бы чистотой искусства своей бабушки, — пробормотал себе под нос Аполлон Замп.
«Прошу прощения? — встрепенулся Гассун. — Что вы сказали?»
«Ничего особенного. Нам разрешили занять два места в зрительном зале театра под наименованием «Воюз». Желаете ли вы присутствовать на первом представлении, или другое место займет мадемуазель Бланш-Астер?»
«Если нам выделили только два места, вам следует остаться на борту, чтобы подготовить сцену и труппу к нашему спектаклю».
Мадемуазель Бланш-Астер, однако, положила конец назревавшему конфликту: «Я не буду присутствовать на представлениях других театров. Вам придется развлекаться без меня».
Клиперский форштевень придавал изящному силуэту «Воюза» сходство с лебедем; дороговизна конструкционных материалов и пышность интерьеров этого плавучего театра свидетельствовали о том, что его владелец нисколько не беспокоился о расходах, но уделял исключительное внимание удобствам и эстетическому комфорту. Палубная надстройка была обшита светлым деревом «саноэ», покрытым невероятно детальной ажурной резьбой. Зрители сидели на скамьях, обитых подушками, у них под ногами был мягкий ворсистый розовый ковер, а сверху — навес из узорчатого шелка, защищавший от дневного света.
Замп и Гассун взошли на борт «Воюза» за час до начала представления; их провел к сиденьям в заднем ряду подобострастный билетер в бледно-зеленой ливрее, и уже через несколько секунд девушка в темно-зеленом трико принесла им на подносе две влажные надушенные салфетки, чтобы они могли освежить лица. И Гассуна, и Зампа впечатлило роскошное убранство судна, хотя Гассун считал темно-розовый ковер признаком показного бахвальства, так как поддержание таких ковров в чистоте требовало непомерных затрат времени и труда: «Как выглядел бы этот зрительный зал после вечернего спектакля где-нибудь в Чисте или Фьюдурте? Его пришлось бы мыть и драить всю ночь!»
Пропорции сцены заставили Зампа усомниться в ее акустических достоинствах. «Звук не может далеко распространяться из такого резонатора, — заметил он, повернувшись к Гассуну. — Свод слишком высок для относительно небольшой сцены. Если актеры не будут орать во всю мочь, как вислобрюхи в сезон течки, мы услышим только неразборчивое бормотание».
«Декор театра должен быть строгим, сосредоточивающим внимание, а не отвлекающим его, — продолжал критиковать конкурента Гассун. — Драгоценный камень выглядит лучше всего на фоне черного бархата; сходным образом, театральное представление производит наибольший эффект в ненавязчивом окружении. Я нахожу всю эту роскошь невыносимо вульгарной». Гассун подчеркнул свои слова презрительным жестом, словно отмахиваясь от невидимой мухи.
«Не думаю, что нам предстоит увидеть мастерски исполненный спектакль, — согласился с партнером Замп. — Скорее всего, они ограничатся набором эротических пантомим или простецким фарсом вроде комедии «Месть рогоносца», которой я когда-то смешил деревенщину. По меньшей мере, будет любопытно пронаблюдать за реакцией публики».
«В особенности за реакцией короля Вальдемара — хотя вряд ли он позволит распознать себя уже на первом этапе конкурса».
Зал стали заполнять осанистые, полные достоинства господа и дамы. Игнорируя Зампа и Гассуна так, словно два антрепренера не существовали, горожане приветствовали знакомых сдержанными поклонами. Замп не преминул заметить, что публику рассаживали согласно какому-то неукоснительному протоколу, находившему отражение в манере одеваться. С точки зрения Зампа, странно и даже в какой-то степени нелепо смотрелись блестящие кокарды на маленьких жестких шляпах зрителей мужского пола: справа — зеленые с позолотой, слева — красные с позолотой. Плюмажи, закрепленные в прическах дам, отличались той же расцветкой: зеленые с позолотой справа, красные с позолотой слева.
По соседству с Зампом уселся дородный человек в темно-рыжем с оранжевыми нашивками сюртуке, перевязанном широким черным поясом; между ними сразу завязался разговор. Новоприбывший представился как Роальд Таш, владелец и режиссер плавучего театра «Благоухающий олиолус». Некоторое время коллеги обсуждали и сравнивали опасности, подстерегавшие суда, плававшие по Синтиане и по Нижнему Висселю; оказалось, что в обоих случаях нередко наблюдались сходные условия.
Замп, однако, никогда не имел дела с публикой того типа, что окружала их теперь, тогда как Таш, выражаясь с неожиданной для Зампа откровенностью, не испытывал ни малейшего энтузиазма по поводу Морнуна и его обитателей: «Им чрезвычайно трудно угодить. Несмотря на их богатство, особой щедрости от них не ожидайте — если они вообще соблаговолят посетить ваш театр».
«Вы подтвердили мое интуитивное заключение, — сказал Замп. — Никогда еще я не видел настолько щепетильную публику. Заметьте, с какой точностью они отмеряют угол наклона головы, приветствуя друг друга!»
«Тончайшие нюансы их поведения имеют большое значение, — пояснил Таш. — Не стану удручать вас подробным разъяснением их этикета, но поверьте мне на слово — это очень сложные люди, изощренные во многих отношениях. В частности, вместе с нами в зале находятся принцы, герцоги, графы, бароны и рыцари, каждый из которых тщательно соразмеряет свое поведение со своим статусом, общаясь с окружающими. Тем не менее, на взгляд чужеземца, незнакомого с ситуацией, они не слишком отличаются друг от друга».
«Должен признаться, я именно такой чужеземец, — развел руками Замп. — По каким признакам их следует отличать? По кокардам и перьям?»
Таш с улыбкой покачал головой: «Зеленые украшения с золотыми узорами символизируют почтение к памяти династии Доро. То были короли-герои, победившие доминаторов из рода Сигуальдов, основавшие Сойванесское королевство, добывавшие железо в Черной Топи и построившие Чудо-прялку, соткавшую Судьбоносную Плащаницу из зеленых и золотых нитей».
«Любопытная легенда, нечего сказать. Король Вальдемар претендует на происхождение от этой династии?»
«Он не посмел бы заикнуться об этом, так как не располагает зелено-золотой Судьбоносной Плащаницей. По сути дела, линия престолонаследия прервалась двести лет тому назад, когда Шимрод-Узурпатор утопил в Бездонном озере зелено-золотую плащаницу, а вместе с ней и последнего представителя рода Доро. Вам уже, наверное, наскучила моя историческая диссертация?»
«Ни в коей мере! — заявил Замп. — Я очень хотел бы что-нибудь узнать о местной истории, по нескольким причинам. Кто же унаследовал королевство после Шимрода?»
«Чудо-прялка соткала из синих и золотых нитей геральдическую плащаницу клана Эрме. Шимрода уничтожили, и представители рода Эрме правили страной, пока король Робль не погиб в битве при Земайле. Сине-золотая плащаница была потеряна в обстоятельствах, о которых не следует даже догадываться, так как неизвестно, соткала ли Чудо-прялка в самом деле красно-золотую плащаницу, облекающую ныне плечи короля Вальдемара. Между прочим, говорить об этих вещах опасно; я ни в коем случае не стал бы их обсуждать с местными жителями — но вы прибыли издалека, и к тому же мне всегда приятно обменяться с коллегой полезной информацией. Так или иначе, цвета украшений, которые вы видите на шляпах и прическах, свидетельствуют о беззаветной преданности памяти зелено-золотой династии, но в то же время отдают должное красно-золотой символике короля Вальдемара. Таков многословный и неоднозначный ответ на ваш простой вопрос».
«Все более или менее понятно, — отозвался Замп, — за исключением Чудо-прялки».
«Если вы пожелаете взглянуть своими глазами на глубины Бездонного озера, вам стóит только взобраться на вершину Мирмонта».
«Я любопытен, но не опрометчив!» — поспешил заверить собеседника Замп.
«Ваша заинтересованность вполне естественна, — сказал Таш. — Меня тоже охватило любопытство, когда я впервые узнал о Чудо-прялке. По существу, о ней не известно ничего, кроме мифических слухов. Прялка эта якобы находится на попечении девяти норн — капризных истерических женщин, слепых, глухих или немых от рождения. Умирая, каждая норна назначает преемницу, насылая на восьмерых подруг одинаковые сны, подтверждающие ее выбор, после чего новая норна нарекается именем предшественницы».
«Таким образом, судьбы Сойванесса определяются Чудо-прялкой?» — предположил Замп.
«Не все так просто. Тем не менее, когда появится король Вальдемар, присутствующие выразят почтение к его геральдической плащанице не в меньшей степени, чем к нему как к человеку, обладающему властью».
Замп повернулся к партнеру: «Маэстро Гассун, вы слышали достопримечательный рассказ нашего коллеги с берегов Синтианы? Насколько я понимаю, для того, чтобы заслужить награду, мы должны впечатлять и развлекать расшитый золотом плащ, а не человека, скрывающегося под плащом!»
Таш торопливо приложил палец к губам: «Не шутите о таких вещах — в Морнуне слухи о крамоле немедленно привлекают внимание властей. Мы и так уже далеко вышли за пределы дозволенного... А вот и король Вальдемар! Вы должны встать и сохранять ритуальную позу: колени полусогнуты, голова наклонена лицом вниз, руки заложены за спину — именно так! Теперь молчите! Вальдемар знаменит вспышками раздражения».
Наступила мертвая тишина — король Вальдемар вошел в зрительный зал: человек среднего роста, довольно-таки упитанный; его круглое бледное лицо окаймляли аккуратно завитые колечки влажных черных волос. Остановившись у входа, над ступенчатыми рядами скамей, он обозревал собравшихся беспокойно бегающими черными глазами. Замп исподтишка изучал короткий плащ, который король носил поверх роскошного сарафана из блестящего красного атласа; плащ этот, из плотного черного шелка, был расшит алыми и золотыми звездами.
Вальдемар что-то пробормотал через плечо, обращаясь к сопровождавшим его знатным приближенным, после чего стал спускаться по проходу и уселся на троне, установленном посередине первого ряда. Почтительно подождав еще несколько секунд, зрители снова заняли свои места.
Фонари, освещавшие зал, потускнели. Перед занавесом появился высокий стройный человек в янтарной мантии, с длинной блестящей бородой того же янтарного оттенка. Поклонившись публике, он произнес — тихо, но отчетливо: «Надеясь доставить удовольствие милостивому королю Вальдемару и заслужить его благосклонное одобрение, а также одобрение благородных граждан Сойванесса, мы решили отметить начало праздничного фестиваля инсценировкой цикла легенд, составляющих часть книги второй «Риатического мифа». Наша символика следует заповедям Фригиуса Маэстора, а наше музыкальное сопровождение исполняется в четвертом ладу, который многие из присутствующих, разумеется, смогут распознать без моих пояснений. Прислушайтесь к первому аккорду, оповещающему о зарождении порядка в изначальном хаосе!»
В ответ на широкий взмах руки конферансье из неизвестного источника послышался шепчущий звук, постепенно становившийся все громче и превратившийся в великолепное переливчатое сочетание множества тонов. Занавес распахнулся, открывая взорам картину колоссальных руин, озаренных тремя солнцами: багровым, бледно-зеленым и белым. Из развалин стали выпрыгивать, один за другим, красивые мужчины и женщины в фиолетовых набедренных повязках, с припорошенной белой пудрой кожей. Они станцевали церемонный, полный достоинства балет под музыку лютен, тамбуринов и гобоев. Прозвенел удар гонга: откуда-то сверху налетел рой человекообразных чешуйчатых зеленых тварей с головами василисков; они повалили мужчин и женщин на землю и вырвали их языки. Зеленые василиски горделиво исполнили торжествующую павану, мало-помалу переходившую в лихорадочную топочущую пляску; тем временем три солнца меняли окраску — теперь в небе сценической панорамы дрожали красное, темно-оранжевое и черное светила. Музыку прервало позвякивание колокольчиков; обрушился ливень белых пламенных искр, испепеливших василисков, взрывавшихся облаками пара. Снова появились мужчины и женщины, державшие в руках черные диски диаметром чуть выше их роста. Пользуясь этими дисками, они изобразили последовательность быстрых вихреобразных перемещений. Красное и оранжевое солнца мало-помалу тускнели; танцоры совмещали черные диски и скрывались за ними, пока посреди сцены не остался единственный черный диск. Диск повернулся ребром к зрителям — за ним все исчезло, и сцена погрузилась в темноту.
На второй стадии цикла открылась перспектива унылой равнины: руины из первого акта превратились в далекие тени на горизонте. Под пульсирующие настойчивые звуки, казалось, готовые в любой момент потерять ритм и сплотиться в хаотический шум, на сцене стало извиваться, скручиваясь в узлы, бесполое существо. Вскидывая трепещущие руки, оно взывало к небесам, и ослепительный луч белого света, пронизанный серебристыми мерцающими нитями, поверг существо на землю, тут же его поглотившую. Из того места, куда провалилось существо, стало расти черное дерево с зеленой листвой, распустившее белый цветок. Второй луч цвета поразил этот цветок — будучи таким образом оплодотворен, цветок сомкнулся и превратился в стручок. На несколько секунд наступило тяжелое, напряженное молчание, после чего послышался тихий, хрустально звенящий звук. Стручок распался — внутри него оказалась блещущая золотой кожей нимфа. Она стояла в оцепенении, опустив руки по бокам. Раздался резкий клич фанфар: слева приближался черный воин-атлет, справа — красный; на них были только набедренные повязки и великолепные шлемы. Герои стали биться на мечах, и победил черный воин. Он подошел к нимфе, чтобы завладеть своим трофеем, и прикоснулся к ней: сцена вспыхнула фейерверком слепящих искр — черный воин задрожал всем телом и упал замертво. Нимфа исполнила несколько радостных пируэтов, вращаясь все быстрее и быстрее; диковатая воющая музыка становилась все более возбужденной — и на сцене снова воцарился мрак.
На последней стадии представления танцоры соорудили святилище из трех столбов и алтаря, после чего сформировали из множества металлических прутьев каркас и стали облеплять его черной глиной, изобразив в конечном счете чудовищное лицо. Другие персонажи принесли факелы и стали обжигать глиняное лицо пламенем — лицо взревело от боли. Его огромные глаза открылись, беспокойно поглядывая налево и направо, в то время как люди, построившие святилище, размахивали факелами и судорожно танцевали под столь же конвульсивную музыку. Гигантское лицо принялось распевать гимн, хрипло и гулко — сначала это был просто поток бессвязных протяжных слов, но постепенно, словно проникаясь неким пониманием, песнопение черного лица становилось все более мелодичным и звучным, пока наконец непреодолимая сила музыки не заставила танцоров двигаться в такт гимнической мелодии — тем временем воздух на сцене становился все более задымленным, грязно-коричневым, мрачным; обильно потеющие танцоры дергались, словно подверженные приступам эпилептической боли. Гигантское черное лицо испустило оглушительный вибрирующий вопль — танцоры повалились друг на друга, образуя груду безжизненных тел. На алтаре вспыхнуло пламя, и замершая сцена погрузилась в тишину.
Занавес упал; стройный человек в янтарной мантии вышел на авансцену и серьезно поклонился: «Благодарю вас за внимание. Таков был наш артистический манифест — надеюсь, он произвел на вас должное впечатление». Конферансье снова поклонился.
Король Вальдемар поднялся на ноги — его неподвижное лицо напоминало маску; все зрители тут же встали и сохраняли позу церемониального почтения, пока правитель страны не удалился из зала.
Роальд Таш повернулся к Зампу: «Ну, что вы об этом думаете?»
«Внушительно! И в высшей степени изобретательно», — пробормотал Замп.
Гассун блекло отозвался: «На мой взгляд, все это слишком надуманно и напыщенно».
Таш рассмеялся: ««Воюз» знаменит достопримечательными эффектами. Кроме того, каково бы ни было наше собственное мнение, следует задать себе вопрос: насколько это представление понравилось Вальдемару? Говорят, ему нравится любоваться нарядными миловидными актрисами — все эти искры, взрывы и вопли прямо у него перед носом могли его даже напугать. В свое время, конечно, мы узнаем о его решении. Что теперь? Завтра вечером нам предстоит увидеть спектакль на палубе «Звездной пряди», принадлежащей Лулу Шалю, а затем — добро пожаловать на борт моего «Благоухающего олиолуса»! Надеюсь, вам понравятся какие-нибудь из моих новинок... Насколько я понимаю, вы будете давать представление в последнюю очередь? Вполне может быть, что это своего рода преимущество. Какой спектакль вы предложите королевскому вниманию?»
«Классическую трагедию древней Земли, — ответил Замп. — По мнению критиков, она отличается глубиной наблюдений над человеческой природой и все еще актуальна».
«Ха-ха! Не рассчитывайте на глубину восприятия Вальдемара! Он только и делает, что вынюхивает малейшие признаки крамолы. Кто знает, какого цвета нити плетет сегодня Чудо-прялка?»
Представление на борту «Звездной пряди» отличалось не меньшим полетом воображения, не меньшей технической виртуозностью и не менее кропотливым вниманием к деталям, чем артистическая фантазия «Воюза». Опять же, смысл сюжета не совсем поддавался пониманию — по меньшей мере, пониманию Зампа — и лишь смутно угадывался в красочном калейдоскопе зрелищ. Бородатый бард пел, аккомпанируя на арфе прекрасным девам, танцующим в чертоге древнего замка. От струн его инструмента исходили волшебные испарения — развеиваясь, они открывали взору сцены из его эпической баллады. В первом акте банда великанов — по сути дела, актеров на ходулях — исполняла причудливый танец в саду из деревьев с серой и зеленой листвой. На ветвях сидели и распевали песни дети в костюмах фантастических птиц, поглощавшие золотые фрукты.
В другом эпизоде джинн-волшебник исполнял желания пары праздно мечтающих детей. Дети хотели богатств и дворцов, роскошных доспехов и быстроногих скакунов; они хотели быть сильными, могущественными и мудрыми. Дети стали соревноваться — и каждый начал опасаться преобладания соперника; в конце концов оба они превратились в пару рычащих демонов, сражавшихся в космосе среди кружащихся миров — демоны ловили планеты и швыряли их друг в друга. Белый демон схватил черного и погрузил голову врага в солнце... Туманы наполнили сцену и развеялись — двое детей снова лежали на солнечном лугу. Поднявшись на ноги, они испуганно смотрели друг на друга; тем временем между ними и зрителями опускалась мерцающая серо-фиолетовая завеса. На нижнем ярусе сцены бард продолжал петь, окруженный серьезными молодыми слушателями.
Гассун и Замп вернулись на палубу «Миральдры» в безутешном молчании. Они зашли в кабинет Гассуна, чтобы подбодриться рюмкой-другой крепкой настойки, и некоторое время обсуждали постановки конкурентов. Гассун ворчал по поводу блестящих технических достижений «Воюза» и «Звездной пряди»: «На мой взгляд, фанатическое внимание к деталям разоблачает почти примитивную близорукость, отсутствие интереса к более существенным концепциям. Хотя...» — владелец музея задумался и замолчал.
Замп вздохнул: «Боюсь, наш спектакль покажется сравнительно убогим. Наши декорации обветшали, костюмы сшиты на живую нитку. Откровенно говоря, мы продешевили — понадеялись на успех, не затратив достаточных средств. Нас назовут халтурщиками, и поделом».
Гассун, обычно не злоупотреблявший спиртным, опорожнил рюмку и налил себе другую. «Нам нечего стыдиться, — глухо произнес он. — Наша трагедия отражает крайности человеческой натуры, мы поставили пьесу со сложнейшим сюжетом, ограничиваясь театральными условностями той эпохи, когда она была написана. Да, у нас не такие роскошные декорации и не столь впечатляющие эффекты и костюмы. Что с того? Мы — творческие интеллектуалы, а не педанты!»
Замп задумчиво сказал: «Король Вальдемар — ни в коем случае не педант, но подозреваю, что он в еще меньшей степени интеллектуал».
Гассун взглянул на сидящего напротив партнера с холодной неприязнью: «Аполлон Замп, вы несете ответственность за провал нашего проекта! Вы устроили дела таким образом, что надо мной смеются на борту моего собственного судна!»
Замп примирительно поднял ладонь: «Успокойтесь, маэстро Гассун! Мы еще не понесли поражение».
«Не хочу больше ничего слышать! Будьте добры, удалитесь из моего кабинета».
Вместо того, чтобы возвращаться к себе, Замп спустился к каюте мадемуазели Бланш-Астер и постучался. Изнутри послышался ее голос: «Кто там?»
«Аполлон Замп».
Дверь открылась; мадемуазель Бланш-Астер выглянула наружу: «Уже поздно — чего вы хотите?»
«Меня беспокоит состояние вашего здоровья. Я вас не видел уже несколько дней».
«Я чувствую себя прекрасно, благодарю вас».
«Собираетесь ли вы сойти на берег, чтобы заняться своими делами — каковы бы они ни были?»
«Торопиться некуда. Я сделаю все, что потребуется, после окончания нашего спектакля. Спокойной ночи, маэстро Замп!» Дверь захлопнулась.
Замп поморщился и отвернулся. В таверне на набережной он заказал одинокий бокал вина и стал прислушиваться к портовым сплетням. Многие посетители считали, что постановка на борту «Звездной пряди» превзошла амбиции «Воюза» — но все они сходились в том, что суждение короля Вальдемара было непредсказуемо.
Вечером следующего дня Гассун поначалу решил остаться на борту «Миральдры», но в последний момент передумал и направился вместе с Зампом к «Благоухающему олиолусу».
Король Вальдемар прибыл точно к началу спектакля. Замп подумал, что король мог бы с таким же успехом носить маску — выражение его лица никогда не менялось. Как всегда, на Вальдемаре был черный плащ с красными и золотыми звездами — символ не только его королевской власти, но и его «маны», то есть права на обладание властью и способности ее сохранять.
Представление Роальда Таша отличалось от двух предшествующих и настроением, и манерой исполнения. Кульминацией спектакля стала заставившая зрителей затаить дыхание битва детей в красных мундирах, напоминавших надкрылья жуков, с армией бледных карликов, ощетинившихся черными шипами наподобие морских ежей. Дети не хотели драться, но дисциплину среди них поддерживали яростные вожатые в стеганых костюмах из черной и белой кожи, понукавшие кричащих и плачущих трусов хлесткими ударами бичей.
Вечером четвертого дня Замп и Гассун поднялись на палубу огромной «Деллоры». Перед началом представления один из герольдов короля выступил с чрезвычайно обескураживающим объявлением: будучи неудовлетворен развлекательными спектаклями, предложенными его вниманию на протяжении первых дней конкурса, король Вальдемар предусмотрел дополнительное условие состязания. Победитель, как прежде, мог рассчитывать на награду, но тот режиссер, чье представление, по мнению короля, оказалось бы наихудшим, подлежал обвинению в оскорблении королевского достоинства, каковое влекло за собой суровые наказания: владелец провинившегося театра должен был уплатить штраф в размере десятой доли стоимости своего судна, каждый участник его труппы, раздетый донага, обязан был вытерпеть пять безжалостных ударов тростью из ротанга, а носы антрепренера и всех его актеров должны были быть татуированы несмываемой голубой краской.
В связи с этой угрозой — или благодаря талантам, изначально им присущим — труппа театра «Деллора» исполнила ряд изумительных сцен, настолько же необычных, насколько маловразумительных. Стайка пульчинелл продемонстрировала бесподобную клоунаду, кордебалет экстатически грациозных танцоров изобразил живой калейдоскоп, а пятеро фокусников сотворили ряд иллюзий, приводивших Зампа в состояние озадаченного потрясения. Когда наступил финальный эпизод, всю сцену перегородила высокая ширма с множеством отверстий. Из отверстий выглядывали лица — бледные и горестно сосредоточенные, застывшие в коматозной прострации, язвительно усмехающиеся, безумно вращающие выпученными глазами и высунувшие болтающиеся языки. Перед ширмой вверх и вниз, налево и направо медленно летали, подобно мыльным пузырям, мохнатые черные сферы, прикасавшиеся к лицам — при каждом прикосновении лицо издавало скорбный мелодичный стон. Из-под сцены стал подниматься черный занавес — по мере того, как каждое лицо исчезало за занавесом, оно корчило ужасные гримасы отчаяния, а затем безжизненно цепенело.
Погрузившись в невеселые размышления, Замп и Гассун брели по набережной к «Миральдре». Гассун разразился вымученным смехом: «Вполне может быть, что у нас нет оснований для пессимизма. По меньшей мере, наш спектакль полон стихийной жизненной силы — и, в конце концов, зачем недооценивать благородную поэзию, страсть и напряжение древней трагедии? Я считаю, что в конечном счете мы станем победителями! Тем не менее, необходимо сохранять бдительность — нас может подвести, прежде всего, смехотворная напыщенность, отсутствие естественной простоты выражения. Например, меня не удовлетворяет мой костюм. Дункан — царственный, проникновенно основательный, даже в какой-то мере доминирующий персонаж; синий мундир с белыми нашивками придает ему нежелательную легковесность. Со своей стороны, вам следует произносить реплики более глубоким, низким голосом, чтобы монологи были хорошо слышны, но чтобы не казалось, что вы кричите в зрительный зал. Рекомендую также свести к минимуму нежности между Макбетом и леди Макбет — трагедия Шекспира не посвящена радостям супружеской жизни».
«Разумеется — я сделаю все, что в моих силах», — с достоинством пообещал Замп.
В пятый вечер труппа «Заоблачного странника» устроила жизнерадостное торжество юмора и легкомыслия. Красивые девушки кувыркались высоко в воздухе, перелетая с одного трамплина на другой, сопровождаемые разноцветными огненными шлейфами; в левой части сцены клоуны занимались воскрешением четырех трупов; справа боязливый ученик кузнеца пытался подковать демонического черного коня. Из огромного яйца вылупилась толпа голых ребятишек, разбежавшихся во все стороны с длинными цветными лентами в руках; хор из двадцати мужчин и женщин в костюмах и масках, преувеличенно изображавших характерные черты различных рас, распевал сатирические куплеты, насмехаясь над привычками других народов. Клоуны наконец добились успеха в своем начинании: кадавры восстали, разъяснили свои взгляды по вопросу о разнице между бытием и небытием, после чего стали паясничать вместе с клоунами, спели несколько комических баллад и убежали со сцены, высоко взбрыкивая ногами. Под конец представления сцена озарилась непрерывными фейерверками. Две пушки, справа и слева, выстрелили двумя акробатами в белых трико; акробаты встретились в воздухе над серединой сцены, успели схватить друг друга за руки и, вихрем развернувшись, повисли, раскачиваясь на трапеции; тем временем козлоногие сатиры без устали гонялись за девушками под веселый быстрый наигрыш оркестра.
Вглядываясь в полутьму зрительного зала, Замп заметил, что лицо короля Вальдемара смягчилось улыбкой, и что он обменялся с приближенными парой явно одобрительных замечаний.
Вечером шестого дня Аполлон Замп и его труппа должны были представить королю Вальдемару и аристократам Морнуна трагедию «Макбет» на сцене «Очарования Миральдры».
Уже с утра на борту «Миральдры» преобладало подавленное напряжение. Замп проверял качество декораций, приказывал вносить изменения и улучшения, перемещал светильники. Гассун расхаживал взад и вперед, даже не пытаясь привести в порядок несимметрично растрепанную белую шевелюру; время от времени он останавливался и словно к кому-то безмолвно обращался странными жестами. В конце концов он направился в свой музей и стал рыться в сундуках, надеясь найти что-нибудь придающее более царственный вид его костюму. Мадемуазель Бланш-Астер не проявляла интереса к подготовке спектакля. Она взошла на квартердек и наблюдала за происходящим с отстраненным выражением лица. Гассун присоединился к ней и с отвращением указал на Зампа: «Мы потерпим фиаско — и всё из-за него! Нам угрожают штрафами, конфискацией имущества, унижением, побоями! Неужели вы считаете, что разумным людям, таким, как вы и я, следовало пускаться в столь сумасшедшее предприятие? Мы должны сию минуту заявить, что не имеем ничего общего с их идиотским состязанием, вернуться под всеми парусами в русло безмятежного Висселя и, наконец, зажить той жизнью, для которой мы предназначены природой!»
Мадемуазель Бланш-Астер покачала головой: «Вам не позволят отказаться от участия в конкурсе. Кто знает? Может быть, «Макбет» произведет на короля благоприятное впечатление».
«Если бы только я вовремя воспротивился доводам шарлатана Зампа!» — простонал Гассун и снова спустился в свой музей.
Часа через три после полудня Замп настолько устал и переволновался, что его охватило состояние безвольной летаргии. Он больше не сомневался в провале вечерней программы — невозможно было себе представить, чтобы чудаковатые сценические манеры его актеров, их вечные запинки и непривычное для местной публики музыкальное сопровождение могли вызвать восхищение короля Вальдемара.
Так прошел остаток дня. Федра опускалась в безоблачном небе к западному горизонту. Озерная вода лениво блестела подобно голубой патине, безразлично скрывающей многокилометровые глубины.
Актеры пообедали, после чего разошлись по каютам, чтобы переодеться к спектаклю. Замп в десятый раз почистил щеткой бархатное сиденье трона короля Вальдемара, вышел на потрепанную ветром и дождем палубу, в отчаянии посмотрел вокруг и тоже спустился к себе, чтобы надеть костюм Макбета.
Солнце скрылось за холмами. Начинало темнеть, на склонах Мирмонта зажглись мерцающие огни Морнуна. На борту «Миральдры» пылали факелы; через некоторое время первые зрители стали подниматься по трапу и занимать места. Замп наблюдал за ними через смотровую щель; ему казалось, что морнунские эстеты с насмешкой поглядывали на далеко не роскошное убранство театра.
Скамьи заполнились публикой. За кулисами напряжение возросло настолько, что воздух словно потрескивал от электрических разрядов. Мадемуазель Бланш-Астер стояла в стороне, накинув серый плащ, защищавший ее от вечернего сквозняка. В последнюю минуту Гассун снова решил изменить внешний вид своего персонажа, и раздраженный Замп заглянул в гардеробную, чтобы поторопить его: «Король Вальдемар подходит к трапу!»
«Неважно! — откликнулся Гассун. — Времени достаточно — мой выход не в самом начале пьесы! Ведьмы готовы?»
«Все в наличии».
«Леди Макбет?»
«Готова».
«А вы сами?»
«Я готов».
«Тогда нет никаких проблем. Если потребуется, оркестр может сыграть увертюру дважды».
«Вот еще! — пробормотал Замп. — Ладно, сделаем все, что сможем».
Король Вальдемар поднялся на палубу, и его уже провожали к трону. Завернувшись в черный плащ, скрывавший костюм Макбета, Замп вежливо подождал минуту-другую, после чего вышел на сцену.
«Сегодня вечером, чтобы доставить удовольствие королю Вальдемару и его достопочтенным советникам, мы обращаемся к событиям далекого прошлого. «Макбет» — легенда средневековой Земли; подлинный текст этой трагедии каким-то чудом оказался в Кобле на берегу Догадочного залива и сохранился в качестве экспоната знаменитого музея Теодоруса Гассуна. Когда мы узнали о фестивале короля Вальдемара, мы поняли, что ничто не привлечет его просвещенное внимание больше, чем воссоздание архаического шедевра!
Но предоставим автору возможность самому говорить за себя — перенесемся через бездну времени и пространства на некую «пустошь» в горах Шотландии, где три бородатые ведьмы замышляют зло, приводящее в действие весь драматический сюжет», — Замп поклонился и отступил за кулисы.
Со скрипом и шорохом раскрылся занавес.
Первая ведьма:
«Когда блеск молний, дождь и гром
Сведут нас заново втроем?»
Вторая ведьма:
«Когда затихнет суматоха...»
Глядя через смотровую щель, Замп с удовольствием заметил, что происходящее на сцене по меньшей мере завладело вниманием короля. «Чем занимается копуша Гассун? — вспомнил Замп. — Все еще в гардеробной?» Нет, Гассун уже явился — в плаще, в сапогах и в символизирующем царственность любопытном старинном головном уборе из дерева и железа, с многочисленными зубчатыми выступами. Зампу пришлось признать, что в этом одеянии Гассун действительно внушал почтение.
Дункан:
«Кто этот воин, весь в крови? Он мог бы
Нам рассказать, чем завершилась битва
С повстанцами».
Малькольм:
«Он — тот сержант...»
Вторая сцена, по мнению Зампа, была исполнена неплохо. Начиналась следующая сцена, и снова на «вересковой пустоши близ Форреса» собрались ведьмы.
Первая ведьма:
«Где ты была, сестра?»
Вторая ведьма:
«Я резала свиней».
Третья ведьма:
«А ты, сестрица?»
Первая ведьма:
«С подругой моряка...»
Замп, в костюме Макбета, появился в сопровождении Банко. Они выслушали прорицания ведьм и новости, сообщенные Россом и Ангусом.
Занавес опустился, чтобы декорации можно было подготовить к пятой сцене, перемещенной и вставленной Зампом в качестве второй половины третьей сцены согласно его представлениям о драматическом контрасте — а также для того, чтобы представить в выгодном свете холодную изысканную красоту мадемуазели Бланш-Астер.
Декорации заменили; теперь они изображали английский парк у замка Гламис. Раздвинулась еще одна завеса — леди Макбет сидела за столом с гусиным пером в руке. По сценарию Зампа, она должна была произносить вслух фразы из своего письма, побуждавшие Макбета к достижению амбициозных целей. Но мадемуазель Бланш-Астер, по-видимому, решила изменить эту сцену без предупреждения. Как только перед ней открылась вторая завеса, она поднялась на ноги, сбросила серый плащ и вышла на авансцену, навстречу ярким рамповым софитам. Теперь все могли видеть, что на плечах актрисы была синяя плащаница с золотыми геральдическими узорами, подобными красно-золотым узорам плаща короля Вальдемара. Из зала послышался звук, словно порожденный порывом ветра — потрясенные зрители одновременно ахнули.
Мадемуазель Бланш-Астер сказала: «На мне сине-золотая плащаница предков. Я получила ее от отца — всем известно, ктó я! В красно-золотом плаще нет никакой маны. Кто из вас признáет правомочную власть сине-золотой династии Эрме?»
Король Вальдемар вскочил на ноги; на его лице возникло странное выражение нерешительности. Замп, стоявший за кулисами, оцепенел. Как он ошибался, считая морнунских аристократов бесстрастными исполнителями ритуалов, предписанных этикетом! Глаза зрителей блестели, зубы плотно сжались, лица исказились жесткими, напряженными усмешками. Со всех сторон к Вальдемару медленно приближались темные фигуры, глаза короля тревожно бегали. Он внезапно повернулся и направился к трапу.
Мадемуазель Бланш-Астер спокойно и четко произнесла: «Лорд Хэйз, лорд Броув, лорд Валикур! Задержите Вальдемара, убийцу моего отца! Посадите его в лодку, отвезите туда, где глубина озера не поддается измерению, и выполните свой долг!»
Три аристократа поклонились и преградили путь свергнутому монарху. Подхватив ошеломленного Вальдемара под локти, они вывели его из театра.
Мадемуазель Бланш-Астер продолжала стоять на авансцене, неподвижно и высокомерно. Гассун, уже готовый к выступлению в следующей сцене, заметил, что в театре наступила тишина. Выглянув из-за кулис, он увидел, что по какой-то не поддающейся пониманию причине — возможно, потому, что кто-то из сидящих в зале позволил себе грубое замечание — мадемуазель Бланш-Астер молчала и не двигалась. Охваченный приступом паники и раздражения, Гассун выбежал на авансцену и зажмурился, ослепленный софитами: «Уважаемые зрители, прошу прощения! Наше представление только началось!» Он повернулся к мадемуазели Бланш-Астер: «Дорогая моя, будьте добры, продолжайте исполнять свою роль!»
Мадемуазель Бланш-Астер смерила его ледяным надменным взглядом, но тут же широко раскрыла глаза; ее челюсть отвисла, она растерялась больше, чем несколько минут тому назад растерялся король Вальдемар. Из зала послышались странные подвывающие стоны ужаса, вызванного сверхъестественным вмешательством судьбы. Гассун, однако, не мог оторвать глаз от лица мадемуазели Бланш-Астер. Все ее самообладание испарилось — она выглядела, как испуганная девочка, не более того.
«Что случилось? — воскликнул Гассун. — Почему вы так на меня смотрите?»
Мадемуазель Бланш-Астер протянула руку, указывая на него дрожащим пальцем: «На вас легендарная зелено-золотая плащаница! Где вы ее взяли?»
Гассун недоуменно опустил глаза, рассматривая расшитый поблекшим золотом зеленый плащ, в который он только что нарядился, надеясь, что такой предмет одежды придаст Дункану некоторое сходство с королевской внешностью Вальдемара: «Это старинный музейный экспонат из моей коллекции».
Мадемуазель Бланш-Астер взялась непослушными пальцами за воротник своего сине-золотого плаща и сняла его: «Да свершится воля Чудо-прялки! Мне не суждено править Сойванессом. Отныне вы — король Сойванесса, император Фая!»
Гассун не мог найти слов: «Мне не пристало предъявлять такие притязания... Я — Теодорус Гассун».
«Теперь ваше имя и ваши желания ничего не значат. Судьба соткана Чудо-прялкой — ее решение неопровержимо и необратимо. В Сойванессе испокон века ждали вашего пришествия — и невероятное стало былью! Вы покрылись славой — и обязаны взять на себя всю ответственность абсолютной власти».
Гассун с сомнением погладил длинный белый нос: «В высшей степени достопримечательный поворот событий... Аполлон Замп, вы все это слышали?»
«Да, — отозвался Замп. — Я все слышал и все видел. Что будет с нашим представлением? Имеет ли смысл его продолжать? Судя по всему, теперь выбор победителя конкурса будет зависеть от вас».
«Я уже принял решение! — заявил Гассун, внезапно охваченный диким торжеством. — Первый приз заслужили театр «Очарование Миральдры» и его великолепная труппа! Кроме того, я требую, чтобы щедрые награды получили также талантливые ансамбли «Воюза», «Звездной пряди», «Благоухающего олиолуса», «Деллоры» и «Заоблачного странника». Все представления участников конкурса были великолепны — штраф, объявленный королем Вальдемаром, отменяется! Приглашаю всех присутствующих в королевский дворец, где мы отпразднуем это удивительное событие. Кроме того, мне только что пришла в голову прекрасная идея — я назначаю, выбираю и объявляю принцессу Бланш-Астер своей царственной супругой, моей достойной восхищения спутницей жизни — мы оба надеялись, что нам представится возможность бракосочетания, и сегодня же вечером сыграем свадьбу по всем правилам. Что вы сказали, Аполлон Замп?»
«Ничего особенного, маэстро Гассун».
«В таком случае, будьте так любезны, возрадуйтесь вместе с нами чудесному стечению обстоятельств!»
«Так точно, уже радуюсь».
«Замечательно! Превосходно! Приведите сюда Гарта Пеплошторма и его несчастную труппу! Отныне я освобождаю их от задолженности! Приведите также барона Банури и его головорезов — и посадите их в тюрьму! Им придется ответить сполна за тяжкие преступления. А вам, Аполлон Замп, я прощаю многочисленные оскорбления, мелочные придирки, притворство и мошенничество. По сути дела, я передаю вам, целиком и полностью, бессрочно и безотзывно, право собственности на плавучий театр «Очарование Миральдры» и все находящееся на его борту имущество. Мне это судно больше не понадобится».
Замп поклонился: «Чрезвычайно признателен, король Теодорус».
«Ага! — воскликнул Гассун. — Поистине неисповедимы пути Чудо-прялки! Так что же? Мы идем во дворец или нет?»
