Стеклодувный мыс превратился в синевато-серый треугольник над горизонтом и постепенно растворился в дымке, как давнее воспоминание в слабеющем уме. Впереди между низкими берегами простирался Виссель — порой не больше полукилометра в ширину, а иногда разливавшийся настолько, что вся Вселенная казалась состоящей из воды и неба. Консультируясь с «Речным справочником», Замп обнаружил, что в нем упоминались только три существенных населенных пункта на всем оставшемся пути до Бездонного озера: городок Скивари в месте слияния Висселя и Пелоруса, Гаркен — рыночный город работорговцев и конечная станция караванов — а также Погромная Излучина. Айдентус, Степной Простор и Порт-Венобль были отмечены на карте колечками, а не кружками, что указывало на отсутствие надежной информации. За Порт-Веноблем на триста километров тянулись дикие, необжитые места — болота, степи и рукав Тартаркского леса; наконец, за базальтовыми столбами Мандаманскими Палисадов начиналось Бездонное озеро.

На протяжении всего первого дня после отплытия из Лантина дул свежий ветер, обрывки перистых облаков спешили по небу, и «Миральдра» бодро продвигалась вверх по течению, вспенивая белые «усы» поперек мутной коричневатой реки.

На следующий день ветер подул еще сильнее. По небу тянулись длинные гребенчатые вереницы слоистых облаков, а к полудню с юга надвинулась угрожающая масса дождевых туч. Гассун нервно приказал поднять фок и бизань и взять рифы на гроте — подрагивая, судно боролось с вечерним штормом, пока Замп репетировал версию «Макбета», предназначенную для исполнения в Морнуне. Гассун наблюдал за репетицией, выпятив губы, после чего, с отвращением покачав головой, удалился к себе в кабинет. В дополнение к танцу ведьм и развлечениям на пиру Замп вставил танец с саблями, коронационное шествие и целый ряд эпизодов, разъяснявших побуждения ведьм, заморочивших голову Макбету. В начале новой сцены три ведьмы завывали заклинания вокруг огромного котла, скакали, дурачились и кувыркались, ломая руки и жонглируя шарами голубого пламени, и в конце концов произвели на свет обнаженную длинноволосую ламию (в исполнении Денеис, младшей из девушек-мимов); ламия должна была высасывать кровь леди Макбет в качестве предварительной расплаты за предзнаменованную судьбу Макбета. Проснувшись, леди Макбет обнаруживала стоящую на коленях и склонившуюся над ней ламию; ламия убегала, но ее преследовали и убивали в лесу — этот эпизод Замп находил самым впечатляющим. Пылая жаждой мести, ведьмы предупреждали Макдуфа о том, что во время осады Дунсинана его армия должна была нести с собой ветви из Бирнамского леса. После смерти Макбета и его супруги по настоянию Зампа была предусмотрена сцена, полная мрачного величия: коронация нового короля Малькольма в Сконе. Здесь Малькольм клянется искоренить колдовство, и в финале снова изображается каменистая пустошь в грозовых сумерках. Три ведьмы ворожат вокруг костра, кудахчут и давятся от смеха, издеваясь над тщетными потугами Малькольма, после чего сосредоточивают внимание на изобретении новых интриг и кровопролитий.

Верста за верстой река убегала за корму, неизменно и монотонно. Иногда на берегу виднелась хижина рыбака или деревня из дюжины потрепанных непогодой избушек, откуда высыпали стайки детей со взъерошенными волосами, с изумлением провожавших глазами плавучий театр, вздымающий волну на речной глади.

На четвертый день после отплытия из Лантина река внезапно превратилась в обширный разлив почти стоячей воды, мерцавшей мелкой рябью в солнечных лучах, и вскоре можно было различить устье Пелоруса, еще одного могучего притока, вливавшегося в Виссель с северо-запада. На мысу, разделявшем две реки, гнездилось беспорядочное скопление беленых домиков — Скивари.

По сведениям «Речного справочника», обитатели Скивари были потомками немногих выживших беженцев из страны Дуновений Смерти, находившейся далеко на востоке, в фестоне XXV. Знамения, истолкованные их ведунами, заставили их мигрировать. Через сто лет тридцать четыре человека — все оставшиеся в живых переселенцы — прибыли на берега Висселя, где новые знамения побудили их осесть. Благодаря особым навыкам они заслужили уважение разбойничающих кочевников и вскоре добились завидного благополучия. Ныне мастера-татуировщики из Скивари, пользовавшиеся иглами из рыбных позвонков и чернилами секретного состава, обслуживали все племена степи Тинзит-Алá. В скиварийском «Колледже благородных девиц» дочерей рыцарей-кочевников обучали хорошим манерам, ковроткачеству, изготовлению седел, танцу из четырех па и танцу из восьми па. «Речной справочник» приписывал скиварийцам такие качества, как приветливость, незлобивость и терпимость. Невзирая на все свидетельства обратного, скиварийцы считали себя представителями сверхчеловеческой расы, превосходящей все народы Большой Планеты и несовместимой с ними. Посвященная Скивари статья «Речного справочника» заканчивалась, однако, следующим леденящим кровь предупреждением:

«Берегите и бдительно охраняйте детей! Ни в коем случае не позволяйте им бродить без присмотра по закоулкам Скивари! Не испытывая ни малейшего сострадания, местные жители хватают чужого ребенка, сворачивают ему шею, разделывают, сдабривают приправами, приготовляют и подают в виде одного из дюжины традиционных блюд. Никакого чувства вины и никаких угрызений совести поедание детей у них не вызывает. Подробное описание обычаев этого странного племени не входит в намерения авторов справочника».

Гассун решил остановиться в Скивари — как для того, чтобы получить доход от спектакля, так и для того, чтобы приобрести свежие овощи и зелень, составлявшие основу диеты владельца музея; в Лантине они были слишком дóроги. Замп не возражал, и во второй половине дня матросы «Миральдры» накинули швартовы на причальные тумбы Скивари. Замп выставил плакаты и выступил с объявлением о предстоящем вечернем представлении, а Гассун немедленно направился на рынок, чтобы познакомиться с ассортиментом местной сельской продукции.

До начала спектакля оставалось еще часа два, и Замп решил прогуляться по городку в компании фокусника Виливега. Улицы Скивари, постоянно продуваемые речными ветрами, выглядели пустынными. Все беленые каменные дома, лишенные каких-либо украшений или росписей, были обращены фасадами на юг, но их взаимное расположение казалось случайным, так как место строительства определялось знамениями. В тщательно спланированном квартале, прилегавшем к побережью Висселя, находились ателье татуировщиков, три гостиницы, пять пивных под открытым небом и пустырь, где посетители городка могли расставлять палатки и шатры. Замп заметил представителей более чем десятка различных племен в характерных традиционных костюмах: димнатиков, варлей более чем двухметрового роста, гончо, полностью прятавших головы под конструкциями из кожи и дерева, хулов с кожей чернее беззвездной ночи, лалюков, нацепивших ритуальные хвосты — все они приехали в Скивари издалека, чтобы их разукрасили татуировками. Как правило, кочевники держались с настороженной вежливостью и говорили только тогда, когда это было необходимо, ограничиваясь минимальным количеством слов; все они носили с собой оружие, соответствовавшее особым обычаям их племени, бросая пронзительно-вызывающие взгляды на традиционных врагов, но удерживаясь от насилия согласно строгим правилам татуировщиков, не желавших, чтобы междоусобицы и вендетты препятствовали их доходному ремеслу. Горожане Скивари — упитанные, с круглыми невыразительными лицами и редкими волосами имбирного оттенка — ничем не походили на своих клиентов. Если скиварийцы считали себя богоподобными пришельцами со звезд, Замп не намеревался их в этом разубеждать — постольку, поскольку они исправно платили за вход полновесным чугуном.

Вернувшись к плавучему театру, Замп обнаружил, что именно чугун стал предметом спора между Гассуном и местным должностным лицом, утверждавшим, что запрашиваемая Гассуном плата была чрезмерной и превосходила всякое разумение.

«Вы ошибаетесь! — заявлял Гассун. — Подумайте! Я вложил немалые средства в свое судно и театральное имущество. Кроме того, мне приходится находить, нанимать, обучать, кормить и снабжать деньгами разношерстную многочисленную толпу актеров, музыкантов и матросов. В третьих, я проделал невероятно долгий путь вверх по этой бесконечной реке и не извлек практически никаких доходов до прибытия в Скивари. Почему вас удивляет мое возмущение вашим требованием о снижении расценок?»

«В том, что вы говорите, есть некоторый смысл, — согласился чиновник. — Тем не менее, в Скивари редко предлагают развлечения, и здесь каждый хотел бы присутствовать на вашем спектакле. Но почему бы кто-нибудь решил потратить дневной заработок на двухчасовое бездеятельное времяпровождение?»

Гассун упрямо мотал головой: «Мои расценки никак нельзя назвать завышенными. Возможно, местные ставки заработной платы ниже общепринятых».

«Что ж, посмотрим, посмотрим, — благодушно отозвался чиновник. — В конце концов, какое это имеет значение? Назначайте любую плату за вход — свободных мест у вас не останется в любом случае».

Вскоре после захода солнца Гассун открыл окошко кассовой будки на нижней площадке трапа; оркестр на квартердеке играл бодрые джиги и тарантеллы. Сразу начали собираться скиварийцы — они вносили указанную Гассуном плату, поднимались на борт и вскоре заполнили все места на скамьях театрального зала.

Замп подготовил три вступительных номера на авансцене — акробатов, балансировавших на длинных шестах, Виливега с его надувательством на стеклянных ходулях и клоунов, исполнивших комический танец спасения от уродов, переодевшихся в огрей. После этого поднялся занавес и началась первая сцена «Макбета».

Замп остался доволен эффектом, произведенным его нововведениями. Зрители сидели смирно, с застывшими на лицах улыбками безмятежного удовольствия. По окончании пьесы скиварийцы не выразили бурного одобрения, но покинули судно тихо и дисциплинированно.

К Гассуну тут же подошел чиновник, возражавший против дороговизны представления: «Прекрасный спектакль, просто замечательный! Вы не поскупились на декорации, и продолжительность представления не оставляет желать ничего лучшего. Оркестранты не сбивались и не фальшивили, а трагедия отличалась глубиной содержания и даже злободневностью».

Гассун был приятно удивлен: «Не ожидал от вас столь похвального отзыва после состоявшейся между нами дискуссии по поводу платы за вход».

Чиновник вежливо поклонился: «Зачем упоминать о таких мелочах? Пока я здесь, однако, будет лучше всего, если мы сразу решим вопрос о портовом сборе — я рассчитал его во время представления». Он передал Гассуну листок бумаги: «Вот ваша квитанция. Будьте добры, уплатите эту сумму железом».

Гассун возмущенно отступил на пару шагов: «Портовый сбор? С плавучих театров не взимают портовые сборы! Беспрецедентная наглость! Почему бы я стал платить такие деньги? Это же не меньше половины наших сегодняшних поступлений!»

Продолжая улыбаться, чиновник кивнул: «Сумма сбора рассчитывалась именно на упомянутой вами основе. В нашем мире, полном неопределенностей и недоразумений, простая и четкая концепция «половины» внушает незыблемую уверенность в завтрашнем дне».

Гассун не мог дождаться рассвета. Как только над горизонтом появились первые намеки на утреннюю зарю, он приказал поднять и взять на рифы все паруса — несмотря на то, что они бессильно обвисли в безветренных серебристых сумерках. Наконец появилась величественная Федра, и на речные воды легла полоса красно-оранжевого света. Воздух тут же оживился, и поверхность реки покрылась мелкой рябью. Паруса захлопали и надулись; швартовы сбросили с причальных тумб — судно неохотно отчалило, едва преодолевая течение. Чтобы плыть быстрее — и чтобы волы не привыкли бездельничать — Замп приказал пустить в ход гребное колесо, чем заслужил обжигающий гневный взгляд Гассуна, ненавидевшего любое присвоение его полномочий.

Виссель, теперь уже заметно менее полноводный, начинал виться излучинами — назад, вперед, кругом и около; матросы поворачивали реи, чтобы ставить паруса то одним галсом, то другим, а гребное колесо прилежно вспенивало воду за кормой. Берега украсились чудесным разнообразием деревьев и кустарников: огромные черноствольные просвирняки вздымали в небо кроны, напоминавшие облака бледно-зеленого пуха; ниже темнели плотными купами чернильные деревья, заросли черники и плакучие ивы. Изредка попадался гигантский тамариск со стволом семиметрового диаметра и могучими ветвями, сплошь покрытыми блестящими белыми древесными прилипалами.

Во второй половине дня река обогнула группу древних вулканических останцев — согласно «Речному справочнику», в этих местах часто находили кристаллы пирита. С берега за проплывающим мимо судном следил отряд верховых кочевников. Они неподвижно сидели на длинноногих черных лошадях, никак не приветствуя необычное зрелище и не обмениваясь никакими замечаниями — их оцепенение производило зловещее впечатление. Рассматривая эту банду в подзорную трубу Гассуна, Замп никак не мог определить происхождение этих всадников. Они отличались смуглой, почти темной кожей, выступающими острыми скулами и подбородками и странными, надвинутыми почти на горящие черные глаза черными шапками с высокими острыми навершиями и торчащими в стороны длинными наушниками. Чужеземцы напоминали злобных сказочных персонажей; ветер доносил с берега их отчетливый запах, напоминавший о мускусе, лакрице и дыме тлеющего ароматического дерева.

Налившись желчью от раздражения, Гассун подошел сзади и отобрал у Зампа подзорную трубу: «Я предпочел бы, маэстро Замп, чтобы вы не пользовались моими инструментами — они дóроги и требуют осторожного обращения».

Замп вздохнул, но ничего не ответил. Гассун тоже рассмотрел кочевников в трубу: «У них отталкивающая внешность. Рад, что мы не бросили якорь у берега — у них нет возможности напасть. Иначе нас могла постигнуть судьба несчастного Гарта Пеплошторма. Поистине, отправляясь в это плавание, я допустил безрассудную, непростительную оплошность!»

Кочевники развернули коней и скрылись. Замп взобрался в «воронье гнездо» и, к своему облегчению, увидел, что бандиты скачут на юг.

День прошел без особых происшествий. Отмели и песчаные косы затрудняли навигацию, и Гассуну пришлось уделять все внимание управлению судном.

Два дня ветры капризно меняли направление, после чего снова подул настойчивый южный муссон; на четвертый день после отплытия из Скивари новая «Миральдра» прибыла в Гаркен — укрепленный город побольше, чем Скивари, служивший конечной станцией караванных путей, ведущих на северо-восток в Центральный фестон XXIV и на запад, к берегам Неизведанного океана в фестоне XXII. У причалов стояли два небольших купеческих судна с зелеными, желтыми и черными вымпелами на мачтах. Заглянув в приложение VIII «Речного справочника», Замп определил по расцветке флагов, что суда эти принадлежали «Малу-Мандаман-Лакустринскому товариществу грузовых и пассажирских перевозок по Верхнему Висселю».

В том, что касалось Гаркена, «Речной справочник» содержал лишь следующие скудные сведения:

«Город, хорошо защищенный оборонительными сооружениями от нападений мандаманских василисков и различных прочих племен, кочующих по степи Тинзит-Алá. В Гаркене находятся погрузочно-разгрузочные площадки и рыночная складская база караванов, привозящих и увозящих минералы, масла, рабов, ценные породы дерева, лантинское стекло, музыкальные инструменты из Кобля, бальзам из Бей-Нары, мандаманский «эликсир бессмертия», гранатовые кристаллы из Нового Сегеда и десятки других товаров. Гаркенский базар — исключительно красочное, захватывающее зрелище; здесь производится обмен коммерческими грузами астрономической стоимости, причем сделки заключаются практически без слов: одному купцу достаточно подмигнуть другому, кивнуть или, если предложенная цена недостаточна, покачать пальцем.

Купеческий синдикат содержит эффективную, знаменитую своей строгостью полицию, создающую почти нереальное ощущение спокойствия и безопасности в этом оазисе посреди степи, кишащей разбойниками. В Гаркене нет бандитов, воров или дерзких головорезов; их хватают, как только они появляются в городе, и подвергают скорой и решительной расправе. Поэтому Гаркен считается убежищем справедливости и добросовестности; если вам дорогá жизнь, ни в коем случае не пытайтесь заключать незаконные сделки, мошенничать, приставать к женщинам или прибегать к насилию».

Замп выразительно прочел вслух эти параграфы, бросая многозначительные взгляды на Гассуна; тот с возмущением уставился на партнера: «Почему бы я стал опасаться гаркенских блюстителей порядка? За всю жизнь я ни разу не нарушил закон!»

«Не начинайте преступную карьеру в Гаркене, — посоветовал Замп. — Иначе многие годы вашего самообуздания пойдут коту под хвост».

«Нет никаких поводов для беспокойства, — отозвался Гассун. — Мы объявим программу, как обычно, и будем давать представления — если сборы окажутся достаточными. Мне не терпится извлечь хоть какой-нибудь доход из этого разорительного путешествия».

«Мы можем провести здесь пару дней, не больше, — предупредил Замп. — Сроки поджимают».

«Посмотрим!»

«Миральдра» приблизилась к причалу Гаркена и пришвартовалась, почти не привлекая внимания находящихся на набережной. Замп выставил плакаты, оркестр заиграл веселые мелодии, девушки-мимы стали прохаживаться по верхней палубе — но лишь несколько портовых зевак остановились, чтобы взглянуть на плавучий театр.

«Странно! — заметил Гассун. — Даже любопытно. Гаркен — достаточно многонаселенный город. Причем местные жители, надо полагать, не страдают от избытка развлечений».

«Простая реклама делает чудеса, — подбодрил его Замп. — Устроим парад с музыкой, и все будет хорошо».

«Надеюсь, — проворчал Гассун. — В противном случае мы потеряем зря целый день и весь вечер».

Замп положил в чемоданчик несколько пачек билетов, построил музыкантов в колонну и поручил трем девушкам-мимам идти с плакатами в руках справа от колонны, а трем другим — слева. Замп подал знак рукой — оркестр стал маршировать по набережной, и вскоре музыканты заиграли бодрую мелодию. Встревоженный, Замп выбежал вперед и замахал руками, призывая к молчанию: «Еще не время! Здесь может быть запрещено исполнять громкую музыку по утрам или что-нибудь в этом роде. Давайте сначала убедимся в том, что мы не нарушаем никаких правил. Пойдем вперед — строем, в ногу! Девушки, поднимите плакаты повыше! Мы продаем билеты, а не разглядываем прохожих!»

Замп провел рекламную демонстрацию по широкой улице на центральную площадь, где создавали оживленную красочную суматоху многочисленные торговцы в палатках и лавках, с лотками и тележками. По обеим сторонам главной улицы тянулись вереницы гостиниц и таверн; в следующем квартале под сенью дубильно-ореховых деревьев расположились загоны для рабов — одни пустовали, другие были буквально набиты людьми. Прямо напротив через огромные ворота в массивной стене из черного кирпича открывался вид на бескрайнюю степь.

Замп остановил парадное шествие, уже начинавшее привлекать внимание. Поблизости стоял высокий темноволосый человек с болезненно желтоватой физиономией, обвисшими щеками и хищным горбатым носом — сочетание этих особенностей придавало ему исключительно мрачный вид. На нем была кираса из полированных стеблей черного бамбука, а его хитроумно устроенная кожаная шляпа с десятками фигурных вмятин и складок, по-видимому, свидетельствовала о каком-то должностном статусе. Замп подошел к нему, будучи уверен, что тот сможет предоставить достоверную информацию.

«Мы еще никогда не бывали в Гаркене, — сказал Замп. — По существу, мы только что прибыли на плавучем театре под наименованием «Очарование Миральдры» и хотели бы рекламировать предлагаемую нами развлекательную программу. Нарушим ли мы какие-нибудь местные постановления, если будем исполнять музыку и делать объявления?»

«Это не приведет к нарушениям, — ответил человек в черной кирасе. — Могу вас официально в этом заверить, так как я — один из городских магистратов».

«В таком случае я хотел бы предложить вам привилегию приобретения нашего первого билета, проданного в Гаркене, — Замп раскрыл чемоданчик. — Всего лишь за полгроша».

Магистрат поразмышлял несколько секунд, после чего согласился: «Не откажусь. По сути дела, я куплю сразу четыре билета». Он вынул из поясной сумки стопку бумаг толщиной в два пальца, скрепил одну из бумаг черной печатью, пользуясь карманным устройством, и передал ее Зампу: «Два гроша — насколько я понимаю, такова цена четырех билетов?»

Замп с сомнением взглянул на листок бумаги: «Откровенно говоря, я предпочел бы получить плату полновесным железом».

«Вексель служит эквивалентом железа, — решительно возразил магистрат. — Он подлежит обмену на любые товары в городской черте Гаркена. У нас все сделки заключаются на этой основе».

«Изобретательная концепция! — заметил Замп. — Могу ли я обменять эту бумагу на два железных гроша — и, если это возможно, где производится такой обмен?»

«В большом здании из черного кирпича, — магистрат указал на упомянутое строение пальцем, длиной и бледностью соперничавшим с пальцами Гассуна. — Это банк, где любые местные векселя можно обменивать на наличные деньги».

«В таком случае благодарю вас — как за предоставленные сведения, так и за покупку», — сказал Замп. Он подал знак оркестру, тут же заигравшему веселую мелодию. Установив плакаты, девушки-мимы принялись исполнять сложный танец, кружась по одиночке и взявшись за руки, прыгая из стороны в сторону, приседая и кувыркаясь в воздухе. Стали собираться зрители; Замп время от времени прерывал оркестрантов и танцовщиц, громко объявляя о предстоящем вечернем исполнении высококачественной развлекательной программы на борту «Очарования Миральдры». Ему удалось продать много билетов, причем все покупатели расплачивались листками бумаги с проставленными на них печатями.

Внимание Зампа отвлекли отчаянная жестикуляция и выкрики группы рабов, столпившихся в загоне под дубильно-ореховым деревом. Любопытствуя, Замп подошел к бамбуковой ограде. За ней он обнаружил Гарта Пеплошторма и многочисленных участников его труппы.

Почти прикасаясь лицом к прутьям бамбуковой решетки, Замп серьезно произнес: «Маэстро Пеплошторм! Никак не ожидал встретить вас в Гаркене».

«Мы здесь не по своей воле! — слегка дрожащим голосом воскликнул Пеплошторм. — Нас схватили, нам угрожали, нас погоняли, как скотину, и привезли сюда, чтобы продать в рабство! Можете ли вы представить себе такую нелепость? Какую радость, какое неописуемое облегчение я ощутил, как только вас заметил!»

«Всегда приятно увидеть знакомое лицо в чужой стране, — кивнул Замп. — Но прошу меня извинить, мне нужно продавать билеты на вечернее представление».

Замп вернулся к оркестрантам, обратился к толпе с громким объявлением и продал почти сотню билетов.

Гарт Пеплошторм продолжал возбужденно жестикулировать, и Замп вернулся к загону: «Маэстро Пеплошторм, вы меня звали?»

«Конечно! Когда вы сможете вызволить нас из этой клетки? Нам не терпится выкупаться и плотно закусить».

Замп скорбно улыбнулся: «У вас преувеличенное представление о моих возможностях. Я ничего не могу для вас сделать».

Гарт Пеплошторм ошеломленно отшатнулся: «Как? Вы намерены бросить нас в беде?»

«У меня нет другого выбора».

«Но вы могли бы, конечно же, заключить какое-нибудь соглашение с работорговцем!»

Замп с сожалением покачал головой: «Зачем мне столько рабов — даже если бы я мог за них заплатить?»

Помолчав несколько секунд, Пеплошторм холодно произнес: «Если вы поможете нам в этой безвыходной ситуации, можете не сомневаться в том, что ваше железо будет возвращено с благодарностью».

«У меня нет железа, — возразил Замп. — Все, что у меня было, осталось у разбойников в Голодном Порту. Возможно, поэтическая справедливость так-таки существует».

«А маэстро Гассун? У него тоже нет денег?»

Замп задумчиво погладил козлиную бородку: «Могу сделать одно предложение. Нам не хватает четырех волов — но вы, надо полагать, не желаете спать в хлеву и толкать ворот?»

Пеплошторм глубоко вздохнул: «Если не остается ничего другого — придется с этим смириться».

Замп направился размашистыми шагами к конторе работорговца, тучного субъекта в темно-красной мантии. Тот сердечно приветствовал антрепренера: «Чем я могу вам помочь?»

«Примерно через неделю, — ответил Замп, — я мог бы продать дюжину рабов. Сколько вы согласились бы за них заплатить?»

«Все зависит от качества товара. Не могу назвать определенную сумму, пока не произведу осмотр».

«Исключительно для сравнения — скажем, они примерно напоминают ту группу в бамбуковом загоне».

«Это невыносливый сброд без полезных навыков, на тяжелой работе они не продержатся и нескольких недель. На таких нет особого спроса — мне их сбыли по пятнадцать грошей за голову».

«Даже так! — удивился Замп. — Никак бы не подумал, что рабов можно купить так дешево. А по какой цене они продаются?»

Работорговец поджал губы: «Я уступил бы их по сорок грошей за каждого. Так вы продаете или покупаете?»

«Сегодня, если вы назовете разумную цену, я мог бы их купить. Но не могу предложить больше двадцати грошей за голову».

Томно полузакрытые глаза работорговца раскрылись и потрясенно выпучились: «Как может прокормиться коммерсант, если он покрывает издержки на содержание товара, а потом продает его в убыток себе? Легкомыслие в нашем деле неуместно».

В конце концов торговец согласился получить по двадцать шесть с половиной грошей за голову, то есть ровно пятьсот грошей за всю партию рабов. «Теперь поговорим об оплате, — деловито продолжил Замп. — Вот пачка заверенных ценных бумаг, переданных мне жителями Гаркена, общей стоимостью шестьдесят три гроша. Я вручаю ее вам, после чего с меня причитаются еще четыреста двадцать семь грошей». Замп открыл чемоданчик с билетами: «Таким образом, я должен уплатить вам восемьсот пятьдесят четыре векселя по полгроша каждый, подобных ценным бумагам, имеющим хождение в Гаркене — как вы можете видеть, на каждом выдавлена официальная эмблема знаменитого плавучего театра «Очарование Миральдры». Предъявив любой такой вексель у трапа, можно получить право на вход, причем он сохраняет стоимость бессрочно, вплоть до обмена».

Работорговец внимательно рассмотрел билеты, полученные от Зампа: «Меня приводит в некоторое замешательство назначение этих векселей. Их можно обменять на железо?»

«На железо, если таково будет решение маэстро Гассуна, на какой-либо товар или на услугу эквивалентной стоимости — например, предъявителю векселя предоставляется право присутствовать на представлении трагедии «Макбет». По вашему усмотрению, вы можете извлечь прибыль, предлагая эти векселя степным кочевникам по цене, в два раза превышающей их номинальную стоимость».

«Хорошо. Рабы — ваши. Но я не могу предоставить никаких гарантий, сбывая их с такой скидкой».

«Придется рискнуть, — пожал плечами Замп. — Мне потребуется веревка, чтобы привязать их друг к другу, шея к шее, и тем самым предотвратить возможность побега».

«О каком побеге может идти речь? Тем не менее, вот крепкий шнур, вполне соответствующий вашим целям».

Замп повел бывших рабов к плавучему театру, а марширующие оркестранты и девушки-мимы завершали шествие. Все они шеренгой поднялись по трапу на главную палубу; остановившись, Гарт Пеплошторм произнес срывающимся от волнения голосом: «Аполлон Замп! В свое время между нами возникали расхождения, но сегодня вы сделали поистине доброе дело. Будьте уверены в том, что по меньшей мере я никогда об этом не забуду!»

«Я тоже! — заявил Альпо, выступавший главным акробатом в бывшей труппе Зампа. — Гип-гип-ура! Качать Аполлона Зампа, нашего благородного избавителя!»

«Всему свое время, — удержал акробата Пеплошторм. — В данный момент я настолько проголодался и ослаб, что просто не способен веселиться. Не могу дождаться возможности принять ванну, переодеться в чистое белье, хорошенько поужинать, а затем, наконец, растянуться на кровати и отдохнуть!»

«Не спешите, — с мрачной усмешкой заметил Замп. — Небезызвестные события на реке Лант и в таверне «Зеленая звезда» все еще не стерлись из моей памяти».

«Будет вам, дружище Замп! — с укоризной отозвался Пеплошторм. — Я, например, готов обо всем забыть — что было, то прошло!»

«Не сомневаюсь, что со временем все забудется, но прежде всего следует помнить о сиюминутных проблемах. Выкупив вас из рабства, я понес существенные расходы».

«Разумеется! Мы всецело признаём нашу задолженность, — с готовностью подтвердил Пеплошторм. — Каждый из нас обязуется вернуть свою долю выкупа».

«Прекрасно! — кивнул Замп. — Вы можете сейчас же выписать на мое имя безотзывный банковский аккредитив на тысячу железных грошей, после чего каждый из ваших спутников вернет вам свою долю выкупа в соответствии с принятыми обязательствами».

Гарт Пеплошторм начал было громко протестовать, но Замп остановил его резким жестом: «Само собой разумеется, что, пока упомянутая сумма не будет вручена мне полновесным железом, ваша задолженность остается в силе, и всем вам придется толкать ворот».

«Вы меня огорчаете, — заметил Пеплошторм. — У вашего сострадания желчный привкус».

Замп хотел было холодно возразить, но его прервал звенящий возглас Гассуна: «Маэстро Замп, чем объясняется это вторжение?»

«Одну минуту, — сказал Замп и подозвал боцмана. — Отведите этих людей на нижнюю палубу и проследите за тем, чтобы они никуда оттуда не выходили».

Боцман увел Пеплошторма и других выкупленных рабов, после чего Замп присоединился к Гассуну на квартердеке.

«Может быть, вы соблаговолите объяснить мне происходящее?» — потребовал Гассун.

«Объясню. Разве вы не узнали Гарта Пеплошторма и его труппу? Я нашел их в загоне для рабов!»

Гассун вопросительно поднял брови: «И каким образом, не располагая денежными средствами, вы их освободили? Надеюсь, вы не прибегали к насилию или мошенничеству?»

Замп ответил надменно-ледяным тоном: «Ввиду отсутствия денежных средств мне пришлось положиться на изобретательность и убедительное красноречие».

Гассун схватился за голову — пучки растрепанных белых волос встали торчком у него между пальцами: «Ваши слова чреваты зловещими последствиями!»

«Я честно заключил сделку на самых недвусмысленных условиях, — спокойно, с достоинством возразил Замп. — По существу, работорговец назначен нашим агентом по продаже билетов. На мой взгляд, это самый удовлетворительный результат для всех заинтересованных сторон».

Гассун, казалось, обреченно обмяк. Он спросил, выдавливая слова, как металлическую проволоку: «Каковы конкретные условия этой сделки?»

«Я выдал торговцу определенное количество билетов, совокупная стоимость каковых точно соответствовала запрашиваемой цене».

Гассун застонал: «Сколько билетов?»

«В общей сложности восемьсот пятьдесят четыре».

«Восемьсот пятьдесят четыре билета! Даже если все билеты раскупят сразу, нам придется давать три представления, не получив за это ни гроша!»

«Не обязательно, — возразил Замп. — У агента есть несколько возможностей. Он может прибыльно продавать билеты с наценкой, распределять их среди друзей и знакомых или даже обменивать на железо у нас на борту».

Гассун возопил, пронзительно и гнусаво: «И я буду вынужден платить железом за мои собственные билеты? Да вы с ума сошли! У меня просто нет таких денег!»

«До этого дело не дойдет, — успокоил его Замп. — Возникшая ситуация отличается многими преимуществами. Маэстро Пеплошторм и его товарищи вызвались выполнять работу недостающих волов. Кроме того, они возместят нам издержки, когда мы вернемся в Кобль. Как мы можем что-либо потерять?»

Гассун воздел руки к небу и скрылся у себя в кабинете.

Когда началось вечернее представление, зал наполовину пустовал. Присутствовали работорговец в красной мантии, магистрат в черной бамбуковой кирасе и другие обитатели Гаркена, заплатившие за билеты бумажными сертификатами на площади, человек тридцать, обменявших проштампованные бумажные векселя на билеты, поднимаясь по трапу, и еще дюжина зрителей, по-видимому купивших билеты у работорговца.

Гассун мрачно взирал на пустые места: «Если дело пойдет таким образом, нам придется торчать на причале в Гаркене две недели и давать по два представления в день — ничего при этом не зарабатывая».

«Это было бы нецелесообразно, — заметил Замп. — Возможно...» Антрепренер замолчал, задумчиво подергивая козлиную бородку.

«Возможно — что?»

Прежде, чем Замп успел ответить, к нему приблизились магистрат и работорговец.

«Прекрасный спектакль, — похвалил магистрат, — хотя, на мой взгляд, в какой-то мере мрачноватый и тягостный. Что вы будете показывать завтра?»

«То же самое», — буркнул Замп.

Работорговец недовольно покачал головой: «Я не смогу распродать билеты на такое унылое представление. Здесь, в Гаркене, любят веселые, легкомысленные развлечения — даже, можно сказать, в какой-то мере непристойные, хотя и не выходящие за грани дозволенного. Думаю, что мне придется обменять ваши векселя на железо».

Гассун поднял глаза к небу. Замп любезно ответил: «Наши векселя — так же, как местные бумажные сертификаты — можно обменять на железо в банке».

Работорговец начал было возражать, но вмешался магистрат: «Это вполне разумное решение вопроса. Кто станет рисковать суровыми последствиями мошенничества из-за какой-то жалкой кучки железных грошей?»

«Конечно, никто, — согласился работорговец. — Но день банковских расчетов наступит только через шесть месяцев!»

«Как это так? — мгновенно разъярился Гассун. — Проштампованные бумажки, которые вы всучили кассиру у трапа, нельзя обменять на железо раньше, чем через шесть месяцев?»

«В связи с особыми обстоятельствами, — уступил магистрат, — я попрошу банковских служащих обменять на железо как бумажные сертификаты, полученные театром, так и векселя, выданные от имени театра, уже завтра утром. Не беспокойтесь о своем железе, господа — в Гаркене такие вопросы решаются методично и добросовестно. У тех, кто не придерживался этого правила, давно нет никаких вопросов».

Как только магистрат и работорговец удалились, Замп и Гассун тревожно переглянулись. Аполлон Замп сказал: «Выход из положения очевиден».

На этот раз Гассуну пришлось согласиться. Владелец судна подозвал боцмана: «Запрячь волов. Поднять паруса и отдать концы. Мы покидаем Гаркен сию же минуту».