Из тьмы былого

Музей имеет нечто общее с театром: в музейном зале, как и на сцене, сжимается, конденсируется время, «сгущаются» чувства людей, история, жизнь народа. В начальных залах современной экспозиции Русского музея вы без труда возвратитесь на шесть столетий назад.

Речь идет об иконе.

Первые иконы русских мастеров появились в музее в дни его создания. Они перекочевали сюда из коллекции историка М. П. Погодина, из дворцовых церквей. В 1913 году собрание икон пополнилось коллекцией известного историка и искусствоведа Н. П. Лихачева, насчитывавшей до полутора тысяч экспонатов. Они-то и составили золотой фонд Отдела древнерусского искусства музея. Иконы из коллекции Лихачева пришли в музей со своими тайнами: и по сей день молчат ангелы и апостолы о своем происхождении, о своих создателях…

Иконы стекались в музей из Суздаля, Новгорода, многих древних русских городов. После революции их стало поступать еще больше: из Архангельской области, Пскова, Ярославля, Вологды, Кашина, десятков сел и погостов. За несколько лет до войны в глухой деревушке Манихино, недалеко от берегов Свири (на землях древнего Новгорода, входящих сейчас в Ленинградскую область), была обнаружена замечательная икона «Георгий на коне», созданная в конце XIV — начале XV века. Ее можно видеть в экспозиции музея. Это одна из нескольких экспонированных икон, на которых мастера древнего Новгорода воспели подвиги «небесного воина» Георгия, чудесно защищающего всех, кто обращается к нему за помощью. «Георгий на коне» — наивный, но прекрасный образ торжествующей справедливости; именно так воспринимали икону современники.

Не только иконы явились в музее пришельцами из тьмы былого. Деревянная скульптура, резьба по кости и камню, металлическое литье и чеканка, ювелирные изделия столетиями хранят обаяние подлинного искусства, образы ушедшей эпохи. И все-таки именно иконы — шедевры русского национального искусства — предшествовали «светской» живописи.

Люди поклонялись иконам, веря в их чудодейственную силу. Святые не оправдывали ожиданий, а люди продолжали с мольбой вглядываться в их лица: реальная жизнь не давала утешения.

Но многие прозревали. И тогда они видели в помутневших иконных ликах нечто иное — не высокую святость, а высокое искусство — подлинную силу, возвышающую человека. Иконы порой выводили человека из тесных церковных нефов, из душного мирка религиозных представлений — в просторы прекрасного, где иным иконам принадлежат действительно почетные места.

Так случилось, что икона, задуманная церковниками как источник небесного утешения, иной раз восполняла нравственные пробелы человеческой жизни на земле.

В те далекие времена над созданием икон трудились выдающиеся мастера, такие, как великий Андрей Рублев (шестисотлетие с года его рождения отмечал недавно по решению ЮНЕСКО весь мир). В Русском музее есть четыре иконы, к которым прикасалась его рука.

Рушатся преграды времени и истории, когда смотришь на иконы Рублева, вглядываешься в лица его апостолов Петра и Павла (они выполнены совместно с Даниилом Черным для Успенского собора во Владимире в 1408 году). Перед нами возникают не столько святые, сколько мыслители, мудрые и добрые люди. Рублевские Петр и Павел — не чудодеи, а поэты. Впрочем, поэты бывают чудодеями…

В 1919 году, приехав в Россию, посмотреть иконы Русского музея пожелал Бернард Шоу. Гениальный английский драматург привез с собой только что опубликованную пьесу «Дом, где разбиваются сердца» — «фантазию в русском стиле на английские темы». В предисловии к ней Шоу одним из своих учителей назвал Чехова. Великий англичанин живо интересовался русской культурой, уважал и любил ее.

Он ходил в сопровождении А. В. Луначарского по залам музея, всматривался в старинные иконы, сам очень похожий на рублевских апостолов, высказывал наркому свое восхищение. Когда-то, лет тридцать пять назад, Шоу работал в газете художественным критиком. Потом он стал большим художником и тонким, благодарным зрителем. «Я никогда не любил ходового искусства, — писал Шоу, — не уважал ходовой морали, не верил в ходовую религию». В русских иконах писатель увидел не ходовую религиозную форму, не ханжескую христианскую добродетель, а человеческую сущность национального искусства, живой народный гений.

Не только Бернард Шоу — талантом русских иконописцев восхищались и восхищаются многие выдающиеся люди Запада.

Русская икона не случайно завоевала международный авторитет, всеобщее восхищение. Она остается одной из вершин мирового изобразительного искусства, потому что никто не превзошел ее изяществом и лаконизмом рисунка, яркостью и чистотой цвета. Здесь торжествуют великая простота изображения и девственная чистота цвета, оригинальный взгляд на события библейской и человеческой истории.

Время древнерусского искусства ограничено датами: XI–XVII века. Его шедевры все полнее представали в собрании Отдела древнерусского искусства. В 1950-х годах начались экспедиции в различные районы страны для поисков и выявления новых произведений древности. Это были увлекательные поиски: на каждом шагу, в любой деревне, в заброшенной часовне могли оказаться подлинные клады, несметные сокровища. Их нелегко было найти, еще труднее — распознать. По цель оправдывала средства. И сотрудники музея путешествовали в непогоду, по бездорожью, забираясь в самые глухие уголки страны.

Иной раз искателей ждали горькие разочарования. Не везде берегли народное достояние, иные памятники искусства безвозвратно погибли при самых непростительных обстоятельствах. К счастью, в большинстве старинных городов и сел хранят память о прошлом. Экспедиции приносят бесценные находки. Ученым, художникам, научным работникам удается привозить в музей все новые сокровища.

Лучшие образцы иконописи заняли почетные места на стенах и стендах музея. Они говорят внимательному зрителю о многом. Время подчас стирало имена людей, создавших эти чудесные картины на дереве. Но время покорилось искусству, которое легко шагает через века.

Из двенадцатого века, из глухой кельи монаха-живописца явился «Ангел с золотыми волосами». Безымянный инок оказался большим художником, а его «ангел» — образом человечности, нетленной, нестареющей красоты, чистоты и юности. В огромных мечтательных глазах светится вечный огонь сочувствия человеку, его горю и радости. На языке церковников содержание этой иконы назвали бы, наверное, «милосердием». Дело, однако, не в названии: не веря в церковные мифы, мы свято верим в лучшие, благородные качества человеческого сердца. «Ангел с золотыми волосами» воплотил эту народную веру восемь столетий назад с необычайной выразительностью и силой.

Икона становилась порой чудесным сплавом искусства и истории. Такова «Осада Новгорода суздальцами» — икона XV века, подлинный шедевр древнерусской живописи.

События, выбранные автором, показаны в трехъярусной композиции. Это великолепный живописный «микрофильм», повествующий о схватке между новгородцами и суздальцами, «микрофильм», где в сложном сочетании переплелись события древней истории, чувства патриотизма, владевшие жителями Новгорода, горячее стремление к справедливости.

В 1169 году суздальцы во главе с князем Андреем Боголюбский напали на древний Новгород, чтобы подчинить его своей власти. О том, как развернулась эта схватка, и рассказывает художник. В верхнем ряду изображен вынос новгородцами иконы богоматери из собора на городскую стену. В среднем ряду суздальцы обстреливают из луков новгородскую святыню и раненная стрелами врагов икона, по преданию, отворачивается от суздальцев, обращаясь лицом к городу. На нижнем рисунке — победа новгородцев: когда икона отвратилась от врагов, они ослепли и были перебиты.

Все это изображено тонким, четким рисунком, в ярких, чистых тонах.

Путь иконы из недр старой церкви в экспозицию или фонды музея — сложен. Иконы попадают в руки музейных работников почерневшими от времени или более поздних наслоений живописи. Они требуют огромного, кропотливого и терпеливого труда ученых, хранителей, реставраторов. Поэтому поиски, осуществляемые сотрудниками Отдела древнерусского искусства, проводятся обычно совместив с работниками реставрационных мастерских музея. Без виртуозного мастерства реставраторов, без их сложных спасательных работ многие иконы не увидели бы света…

Весной 1961 года очередная научная экспедиция Русского музея отправилась в Новгородскую область — в эту великую «империю» древнерусского искусства, на земли бывшего Новгородского княжества. Здесь в те далекие годы жили и трудились замечательные мастера иконописи.

Многие села и деревни остались позади, а ничего особенно примечательного не попадалось. Сотрудники музея завершали путешествие по Боровичскому району. Пора было возвращаться домой. По пути решили заехать в деревню Любони (что в пятнадцати километрах от села Кончанского, где жил в изгнании Суворов). Местные работники заверили ленинградских специалистов, что церковь в Любони бездействует, давно превращена в колхозный склад и искать таи поэтому предметы древней культуры бессмысленно. Однако энтузиастам своего дела никогда не хочется верить пессимистическим прогнозах.

И вот перед членами экспедиции небольшая церквушка сравнительно позднего происхождения. Окна наглухо забиты потемневшими от времени досками. На дверях ржавый амбарный замок. Кладовщик отворял церковь неохотно, уверяя, что ничего в ней, кроме зерна, нет.

Старая церковь, будто тоже нехотя, раскрыла свои двери со скрипом. После яркого солнечного света глаза не сразу привыкали к темноте и с трудом различали окружающие предметы. Почти до самых окон доходило навалом засыпанное зерно. Его слабо освещали тонкие лучи света — они пробивались между закрывавшими окна досками.

Но что это за доски?.. Один из реставраторов поднялся повыше и увидел, что окно заколочено… иконой. Лицевая ее сторона почернела, изображение почти не проглядывало сквозь налет копоти и грязи.

Кладовщик с удивлением наблюдал, как бережно снимали приезжие из Ленинграда старые «никчемные доски» и выносили их на свет. Здесь, на солнце, тоже невозможно было что-нибудь толком разглядеть. Но опытный художник-реставратор, кроме определенных признаков, по которым можно распознать икону, обладает интуицией, художественным чутьем, которое нередко может сослужить незаменимую службу. Оно необходимо реставратору, потому что первые этапы его работы зачастую проходят вслепую, потому что никакая самая сложная аппаратура не способна заменить профессионального ощущения искусства, цвета, манеры живописца, тонких, едва заметных и лишь одному этому мастеру свойственных приемов…

Несколько икон из деревни Любони доставлены в Русский музей. Вместе с ними пришла их далекая история, их многовековая судьба. Чьи прикосновения хранят эти едва видимые лики, чьи глаза обращались к ним с надеждой и мольбой?

«Доски» молчат. Но здесь, в музее, начнется их новая биография — биография экспонатов. Она начнется со сложных исследований, с установления истории иконы, ее происхождения и особенностей, времени ее создания и, по возможности, автора. Последнее удается далеко не всегда. Здесь, на стене музея, завершатся века религиозного поклонения, и икона снова, как и в день своего рождения, станет прекрасным произведением искусства. Ее первоначальные краски снова увидят свет.

Новые иконы подверглись просвечиванию рентгеновскими и ультрафиолетовыми лучами. Почти на всех находках оказалось несколько слоев живописи. Это значило, что по первоначальному, наиболее интересному и ценному для нас изображению, как это случалось нередко, бродячие богомазы поновляли икону — наносили новое изображение, порой ничем не похожее на основное. Один святой заслонял другого, нимбы, множась, превращались в радугу, в подлинно туманное облако (которое и составляет прямое значение латинского слова nimbus).

Впрочем, такой вид поновления, а по сути — порчи не губил икону. Гораздо хуже, когда последующие живописцы соскребали или смывали работу предшественников. К счастью, подобная горькая участь во многих случаях миновала древние памятники.

Итак, рентгеновские лучи проникли сквозь поздние слои живописи, когда применялись цинковые белила, и уперлись в слой более плотных металлических красок — свинцовых белил, какими пользовались древние мастера. А ультрафиолетовые лучи выявили малейшие иновременные прикосновения к основному изображению. Исследователи сделали несколько снимков каждой иконы в различных лучах, чтобы затем, опираясь на эти фотографии, приступить к самому процессу восстановления памятника.

Первые же пробные расчистки подтвердили догадки реставраторов. Под четырьмя слоями живописи одной из привезенных икон сохранился древнейший памятник Руси. Таких старых икон в нашей стране имеется немногим более двух десятков. Находка из Любони становилась событием культурной жизни страны!

Началась планомерная расчистка памятника — она продолжалась около года. К каждому красочному слою подбирали специальные реактивы-растворители, накладывали химические «компрессы». Потом тончайший слой краски снимался тампоном и скальпелем. Непрошенные двойники главного персонажа таяли, оставляя на тампонах мутный след. Наконец, древнее произведение безымянного мастера предстало в своем первоначальном виде. Оно оказалось иконой «Никола в житии», созданной в XIII — начале XIV века.

Характер изображения, его композиция, манера живописи, ее чистый колорит говорят о самобытном таланте мастера. Он рассказал о жизни своего героя простодушно, как если бы речь шла о реальном человеке. И вот уже снова, на этот раз не в храме, а в зале музея, продолжается житие святого Николы — рождение, учение грамоте, восхождение по «служебной лестнице», борьба с морским бесом… Эти и многие другие эпизоды запечатлены художником в двенадцати клеймах, расположенных по краям иконы, вокруг «портрета» самого Николы, сделанного лаконично, но выразительно на ярко-красном, киноварном фоне. Одно из клейм — справа внизу — показывает избавление Николой невинно осужденных от казни. Интересно напомнить, что этот же сюжет использован и Репиным в его картине «Николай Мерликийский избавляет от смерти невинно осужденных», находящейся также в Русском музее.

Когда древняя икона снова увидела свет, оказалось, что краски ее за семь столетий несколько потеряли свою первоначальную яркость. Это выявили ультрафиолетовые лучи, давшие на фотографии большую сочность изображения, чем та, что воспринимается человеческим глазом. Новая задача встала перед реставраторами — она находится в процессе разрешения.

…Три липовые доски, сколоченные неведомой рукой, немного покоробились, согнулись от времени. Давно нет старой липы, столетия назад выветрился ее аромат, нет художника, запечатлевшего на досках выразительный образ святого, похожего на человека, нет и тех, кто, глядя в лицо нарисованного Николы, ждал от него облегчения своей тяжелой доли, нет даже церкви, где икона эта торжественно висела среди иных реликвий. А памятник высокого искусства, проникнутый настоящей человечностью, его чистые краски — живы. Они долго еще будут рассказывать людям о вдохновении древнего мастера, о гении и трудолюбии русского человека, о его вере — нет, не в богов и не в святых, а в добро и справедливость.

Есть на берегах холодных северных рек церкви и часовенки, стоящие на холмах, у перекрестков проезжих дорог. Колокольня видна издалека. Стоит солнцу ненадолго выглянуть из-за пелены серых облаков — и сквозь темно-зеленую листву садов блеснет белое строение, давно всеми заброшенное и забытое. Время пронеслось мимо. Жизнь ушла далеко вперед. А церковь осталась белым островком былого, будто запертого за ее тяжелыми дверьми.

Если войти — увидишь, привыкнув к полумраку, лики святых на стенах, потемневшие иконы, мерцание старой позолоты. Лики эти, затуманенные следами веков, столетия взирали на людские слезы, столетия слышали мольбы. Святые остались равнодушными к людям. Но иконы сослужили вам иную службу: донесли через длинные и шаткие мосты времен большое, нестареющее, бессмертное искусство.