– Я должна тебя расстроить. – Бросив короткое «до связи», Элм убирает телефон в карман. – Я нужна Львовскому. Ты поедешь патрулировать с кем-то другим. Подожди минут десять, я вызвала сюда.

Буквально прирастаю к месту. Замечательно! В такой обалденно удачный и хорошо начавшийся день Элмайра меня бросает. Чудно. Я уныло рассматриваю мотоцикл, сверкающий в лучах солнца, и так же уныло уточняю:

– Что ему опять надо?

Судя по физиономии, патрулировать ей было лень, даже со мной. Особенно после последних минут разговора с Морганом Бэрроу, когда я поддержала не ее. Она пожимает плечами:

– Не знаю… подозреваю, что нужно помочь Вуги, мониторы ведь так и не починили.

– Но…

– Пока, Орленок… хе-хе, товарищ Орленок, как бы сказали некоторые другие товарищи… до вечера. Осторожнее на дорогах.

– Элм!

Но в знак прощания она быстро касается щекой моей щеки и, поднявшись в воздух, исчезает. Прохожие наверняка замечают это, но даже не поворачиваются, руководствуясь неписаным общегородским правилом: меньше таращиться по сторонам. Особенно лучше не таращиться на странные вещи, а Элм – явление крайне странное. Так что только маленькая девчонка, идущая с мамой через дорогу, восторженно запрокидывает голову, улыбается и кричит на всю улицу:

– Тетя-птица!

Она еще не выросла. Не знает никаких правил. Или знает, но плюет на них, думая, что за это ей ничего не будет. Счастливая. Но это ненадолго.

Мама сильнее тянет ее за руку. Когда они проходят мимо, я показываю девочке язык, и она отвечает мне тем же. Я лениво прислоняюсь к стене и осматриваюсь.

Потоки людей движутся в направлении большого универмага «Березка» и возвращаются уже по противоположной стороне улицы – там находится второй магазин, где продают самые разнообразные продукты, «Пигли-Вигли» с неизменной свиньей на вывеске. Стоянка, где жду я, заполнена разноцветными автомобилями. Течение жизни вокруг очень обманчиво. Если присмотреться, за домами – привычная темнота. Это лишь иллюзия, что она далеко.

На меня никто не обращает внимания: сейчас я просто рыжеволосая девушка с мотоциклом. Может, алкоголичка или бродяга, но этим как раз никого не удивить.

Я ненавижу ждать. Обычно уже через пять минут я выхожу из себя, а тут прошло больше двадцати…

Мимо проходит женщина с двумя орущими мальчишками в зеленых комбинезонах, затем – пожилой бородатый мужчина, уткнувшийся носом в толстую книгу. На миг мне кажется, что я увидела Глински – со стороны госпиталя, он свернул в какой-то переулок. Впрочем, я могу и ошибаться: по одному плащу ничего нельзя сказать, к тому же я привыкла, что «единоличник» не ходит пешком, а передвигается на здоровенной черной зверюге, которую только из-за колес еще можно обозвать машиной.

– Огонечек! Заждалась?

Великолепный подарок судьбы. Черт. Черт! Черт!

– Дэрил?

– Дэрил, детка!

Даже сквозь рев мотоцикла я различаю его слова. Он в черных зеркальных очках и черном плаще. И опять зализал волосы, будто провел ночь с любвеобильной коровой. И, конечно же, без шлема – выпендривается. Тьфу.

– Львовский отправил. Я не смог бы отказать…

– Поехали. – Я резко его обрываю.

Я завожу мотор, прислушиваясь к его бодрому рокоту, и немного успокаиваюсь. Руль приятно ложится в ладони. Зверь даже не рычит, нет. Мурлычет. Он мне рад.

– Отлично смотришься на этом красавчике. Даже лучше чем… раньше.

– Что ты имеешь в виду?

– Да нет, ничего.

Ублюдок. Пока мне удается улыбнуться и сделать вид, что я ничего не поняла. В конце концов… впереди куча дел.

Вскоре мы уже несемся по дороге, маневрируя между машинами. Патрулирование – довольно скучное занятие. Я давно выучила Север наизусть, он стал для меня чем-то вроде схематичной карты: с линиями улиц, квадратами домов и замкнутой кривулиной озера. Что касается Юга, там работает кто-то другой. Юг почти никогда мне не достается, туда чаще всего посылают Джона с кем-нибудь в компании, и…

А интересно… почему все-таки шеф почти никогда не ставит меня в пару с Джоном? Мы неплохо ладим, если выпадает случай. Да в общем-то Джон ладит со всеми, и я не отказалась бы проводить с ним больше времени, он потрясно превращается в разных тварей, и это лишь одна из множества вещей, делающих его милашкой и…

– Придурок!

Вопль вырывается, когда Грин, рисуясь, обгоняет очередной автомобиль и подрезает меня. Я резко поворачиваю ближе к тротуару, с трудом избежав столкновения с каким-то потрепанным «жучком», и сбрасываю скорость.

– Что ты делаешь, мать твою?

Он едет рядом со мной и проникновенно таращится поверх очков:

– Прости, немного увлекся… А ты не хлопай ушами: вдруг на нас нападут? О чем это ты задумалась?

– Не твое дело, понял? И надень шлем, или я сейчас врежу тебе! К лоун!

Интересно, а есть девушки со сверхспособностью нормально общаться с бывшими? И как стать одной из них? Дэрил рядом совсем недолго, а я уже на взводе, как во время месячных. Впрочем, может, лучше сразу приобрести сверхспособность влюбляться в адекватных парней?

– Какая-то ты сегодня сердитая.

Сердитая. Чуть не убил меня, а я сердитая.

– Ты же знаешь, я не люблю подобные шутки! – кричу, без проблем перекрывая рев моторов. – Дэрил, я непременно пожалуюсь…

– Ну ладно, ладно… – Он чуть-чуть снижает скорость. – Извини. Хочешь, зарулим в кафе-мороженое Роббинса? Я…

– Пошел ты, Дэрил! Не хочу.

– А если черничное, м-м-м?

Я устало вздыхаю. И понимаю, что чем спокойнее я буду говорить, тем внимательнее он будет меня слушать. Всегда так и надо поступать. Просто я забываю об этом.

– Дэрил, какое мороженое? Я уже лишилась крыльев и не хотела бы остаться без ног! И… хватит. Перестань делать это. Это дохлый номер. Более дохлый, чем Вуги.

Дэрил отнимает от руля одну руку и прикладывает ее к левой стороне груди.

– Ох, Эш… сердцеедка, ты ранишь меня!

Он пытается свести все к шутке? Разрядить обстановку? Правильная мысль, значит, еще соображает. Я усмехаюсь, подъезжаю поближе, и Дэрил легко перестраивается в соседний ряд.

– Правда, что ли? – Я решаю поддержать шутку. Но шутки…

– Нет, – отвечает он спокойно и холодно. Без тени игривости. Это даже сбивает с толку, и мое замешательство наверняка отражается на лице.

– Э-м-м…

Дэрил смотрит на меня еще пару секунд и наконец со странным омерзением кривит губы:

– Да ладно, Эш. Спасибо за подтверждение догадок. У тебя другие интересы.

Нет. Все-таки растерял мозги.

– Да ну?

– Да. Только будь осторожна: вдруг у интересов вместо члена щупальца? И кожа в истинном обличье зеленая, как и у всех этих гуманоидов? Перестрелять бы их, долбаных…

Я ускоряюсь и въезжаю прямиком в ближайшую лужу – так, что Дэрила обдает мощным потоком грязной воды. Теперь он отплевывается и ругается где-то позади, а я до предела выжимаю скорость и поворачиваю на другую улицу. Так делать нельзя, напарник должен быть рядом, мало ли что. Но, проклятье, это просто невыносимо!

Я уезжаю все дальше. Пусть поищет меня в закоулках.

Вдоволь попетляв, я останавливаюсь и слезаю с мотоцикла: впереди уже видны мэрия и площадь. Утром всюду сновали рабочие и военные, а теперь – совершенно пусто. Удивительный контраст: в центре обычно шумно, а тут стоит полная тишина и только колышутся тревожные желтые ленты. Раньше так не было. Никогда. Впрочем, раньше на стене не красовалась эмблема партии Свободы. Интересно, кто и какой краской ее нарисовал, что ее не берут лучшие растворители?

Я перешагиваю через закрепленную в проходе железную цепь и иду по мостовой. О недавней бойне уже ничего не напоминает: кровь смыли, обломки убрали. Только пьедестал, где недавно возвышался Морган Бэрроу, торчит на прежнем месте, напоминая гигантский гроб. И фонарь остался – кривой и страшный. Вряд ли еще он сможет гореть.

Взгляд невольно задерживается на буревестнике «свободных». Черная птица с заостренными крыльями, белый прямоугольник незнакомого мира, в который птица рвется. Это придумал Гамильтон. Раньше эмблемой партии был подсолнух. Поговаривают, потому что прошлый их главный тоже был с Юга.

Мой взгляд смещается. И только теперь я понимаю, что нахожусь на площади вовсе не одна.

– Эй.

В отдалении, у пустого пьедестала, стоит человек в длинном потрепанном джинсовом плаще. Странно… как я не заметила его раньше?

– Здесь нельзя находиться посторонним. Это я вам! Эй!

Он оборачивается.

Знакомые серо-синие глаза, темно-русые волосы, подбородок, поросший мягкой щетиной. В руках – этюдник и карандаш. Чокнутый Художник? Герой моего дневника? Только сейчас я понимаю, что почти не встречала его где-либо, кроме набережной. Почему сегодня он забрел сюда?

– Вы что-то сказали, мисс?

Я подхожу к нему. Он, наклонив голову к левому плечу, смотрит на птицу.

– Да. Уходите. Площадь временно закрыта, завтра все будет как раньше.

Он отстраненно улыбается, будто складывая мои слова в невидимую шкатулку. Оценивая и бракуя.

– Не будет.

– Простите, что?

– Почему везде цепи? Здесь что-то случилось? – Теперь он смотрит на меня в упор. Улыбки уже нет. – В воздухе пахнет кровью, мисс.

Внезапно я без особого удивления понимаю: он что-то знает. Не представляю, откуда, но знает и, возможно, больше, чем я. В газете, разумеется, нет настоящих подробностей, да и Художник не похож на человека, который читает газеты. Но можно не сомневаться: он ждет реакции. Проверяет, солгу я или нет. А у меня нет настроения и сил врать.

– Да, случилось. Все плохо. Вчера здесь действительно была кровь.

Я чеканю каждое слово, не отводя от него взгляда. А следующие фразы получаются какими-то жалкими, почти умоляющими:

– Не приходите сюда лучше. Все может повториться. Я бы взорвала это чертово здание вместе со всеми, кто…

– И что будет дальше?

– Когда?

– Когда взорвете.

– Не знаю. Но, наверное, станет лучше.

Он раздумывает. Мне, как и всегда, не по себе, когда я нахожусь рядом с этим парнем. Вечно молодой. Вечно рисующий. Еще один символ того, что в Городе ничего не изменится.

– Это мало поможет. Глупые методы, – наконец изрекает он.

Я выхожу из себя:

– Так, может, щелкнете пальцем и воскресите наших мертвецов? Это умнее?

Я замечаю, что он, чертов клоун, почему-то медлит, прежде чем покачать головой, точно издевается. Впрочем, скорее всего, он просто псих.

– Прошлое необратимо.

– Значит, есть другие предложения?

Но он не реагирует на мой резкий тон. Возникает почти неприкрытое желание: схватить его за шиворот и потащить в ближайший полицейский участок.

– У вас их достаточно. Главное – убить врага.

– Врага? И кого же? Можно список?

Он раскрывает этюдник и вновь наклоняет голову. Сальные волосы падают на лоб.

– Поищите врага в себе. Он тих. Но всегда движется по вашему следу.

Вот от этого веет уже самой настоящей шизофренией. И, пожалуй, лучше воздержаться от споров. Если в моей душе еще немного покопаются, я затолкаю ему черенок лопаты… поглубже и побольнее. Поэтому, успокаиваясь, я просто смотрю на его эскиз, где темнеет все та же, набросанная резкими росчерками, эмблема «свободных».

– Зачем это вам? – я указываю на птицу. – Вдохновляетесь?

– Возможно. Ничто так не вдохновляет, как свет.

– Не будьте дураком. Не стоит этому верить.

– Почему? – Он поднимает брови с вполне искренним удивлением.

– Птица не летит. Ее обвели мелом на асфальте, как труп. Труп свободы. Не надо обманывать себя. Птицы в этом Городе… вообще…

Я замолкаю, это бессмысленно… В конце концов, он живет там же, где и я, видит то же, что и я, и…

– В чем же заключается обман? – уточняет этот псих.

Я резко отвечаю:

– В том, что свобода существует. Может, если сдохнешь, то освободишься, да и то… знаете, верьте, не верьте, но у меня есть друг-призрак. Глядя на него, не скажешь, что он свободен.

– Вугингейм Баллентайн… Бешеный Барон, так его звали?

Я вздрагиваю, как от пощечины. Имя Вуги известно из газет, как и имена всех нас. Но кличка…

– Откуда вы…

Художник только качает головой.

– Он выбрал то, что было дорого. В этом заключалась его свобода.

– Свобода… быть на привязи?

– Свобода быть рядом с тем, без чего не можешь жить.

Он закрывает этюдник и спокойно смотрит на меня. У него добрые глаза, но в зрачках отражается холодный свет солнца. Его слова – откровенная чушь, и все же… эта чушь вдруг возвращает мне равновесие. Я ловлю себя на том, что мне даже захотелось есть, хотя после вчерашнего запаха печеного человеческого мяса повсюду мне казалось, что я к еде больше не прикоснусь. Четвертина яблока – и та влезла с трудом.

– Будете?

Точно угадав мои мысли, он протягивает мне вскрытую упаковку холодка. На его запястье виднеется странный сквозной шрам, точно запястье чем-то проткнули. Может, я спятила, может, действительно проголодалась, а потом спятила… но я киваю. Фольга шелестит, и на ладонь падают три конфетки в виде рыбок.

– Спасибо, – как-то заторможенно отвечаю я и даже не поднимаю головы.

Рыбки лежат на ладони. Бело-розовые объемные рыбки, похожие на карпов. Я закидываю их в рот.

– Не за что.

Художник разворачивается и исчезает за углом одного из домов. А я стою и пялюсь себе под ноги, пытаясь вспомнить, о чем мы говорили. Почему у меня ощущение, будто я надышалась разреженным воздухом? Голова гудит, но как только я чувствую кисло-сладкий виноградный привкус холодка, мне становится легче. И… я почти бодра.

– Эй!

Я слышу крик с той стороны, куда ушел Художник. Проглотив конфеты, я бегу на звук, неуклюже перебираюсь через цепь и… застываю на месте, глядя на открывшуюся мне картину.

Дэрил Грин прижался к стене и поднял руки вверх. Напротив спокойно стоит мой недавний собеседник, в руке которого поблескивает большой разделочный нож. Лезвие щекочет шею моего напарника, кажется, еле живого от страха. Он что, забыл, что владеет силой? Или?..

– Эй! – Я подхожу ближе. – Что за игры детей с огнем?

– Эш! Скажи ему, чтоб шел отсюда! – Грин боком отходит от стенки, продолжая тревожно коситься на лезвие. – Чокнутый! Я хотел просто напугать, думал, это ты идешь!

Художник убирает оружие и лезет в карман.

– Вам удалась ваша шутка. Хотите конфет?

Дэрил с непонятным ужасом таращится на уже наполовину пустую пачку и мотает головой:

– Нет, больной ты урод!

Художник кивает со странным удовлетворением, улыбается мне и, не сказав больше ни слова, уходит. Вскоре он исчезает из поля зрения. Теперь, я уверена, окончательно.

– Дэрил, что это значит? – Я смотрю в упор на своего напарника, сверлящего взглядом пустоту впереди. – Дэрил! Тебе яйца отрезали, уши или язык?

Это приводит его в чувство. Слава богу. Откашлявшись, Дэрил бормочет:

– Извини… я увидел твой мотоцикл, потом тебя… спрятался за углом, решил подождать и напугать. А вместо тебя этот! Думал, он и мухи не обидит, а тут… ты видела? У него тесак! И… конфеты! Извращенец!

Мне даже жаль его. Хлопнув по его широкому плечу, я двигаю к мотоциклу.

– Ты кретин, Дэрил. Будто не знаешь, что обидеть Художника может каждый, а выжить после этого – единицы. Поехали.

Трудно объяснить, но у меня удивительно поднялось настроение. Во рту все еще оставался привкус виноградного холодка. Хм… может, этот свихнувшийся бродяга толкает дурь?

Ночь всегда наступает внезапно – проглатывает солнце и окутывает все вокруг, вываливается на асфальт и крыши, виснет на проводах. Так и сегодня, но по улицам все еще движутся люди. Правда, походка многих кажется довольно нервной. И все же в какой-то степени они еще в безопасности.

Иногда я завидую силе Джона, ведь он мог бы – если бы хотел – узнать о Городе и его жителях самые грязные тайны. Интересно… о чем здесь думают, когда близится ночь? Многие – о котлетах на ужин и развлекательных передачах по телевизору, вялом сексе и таблетках от головной боли, пиве в баре и дозе героина. Но ведь кто-то – явно о другом.

Где-то за одним из бесчисленных окон затаился тот, кто знает что-то большее, чем просто «грязные тайны». Кто-то, держащий цепи и готовый спустить собак, превосходящих по силе маленький отряд Дмитрия Львовского.

Но я его никогда не найду в огромной людской массе.

Прохожие спешат: страх перед ангелами и тьмой гонит лучше любого инстинкта. Чуть позже улицы окончательно опустеют, а в окнах многоэтажек трусливо зажгутся лампочки и голубоватые телевизионные экраны. Люди спрячутся, как когда-то прятались в пещерах, отгоняя кострами диких зверей. С тех пор ничего и не изменилось, просто костры и звери стали другими.

День прошел спокойно. Даже слишком, по сравнению со вчерашним. Дэрил хмуро смотрит перед собой: он явно хочет поскорее вернуться в штаб, а оттуда двинуть домой. Особенно учитывая, что снова начинает валить снег, да и на улице очень холодно.

– Пора заканчивать. Едем.

Но в ответ на это я, снизив скорость, сворачиваю совсем не в переулок, через который можно сократить дорогу к штабу. У меня еще есть мысль… точнее, навязчивая идея. И мне нужно что-то с ней сделать, иначе я вряд ли смогу сосредоточиться на чем-либо другом.

– Эй, куда ты? – Грин в точности повторяет мой маневр. – Солнце уже ниже Бэни.

Я бросаю короткий взгляд на небо. Его еще не заволокло, и оно выглядит мирно.

– Небольшой круг. Мимо библиотеки, хочу посмотреть.

– Той, которая… наконец-то сгорела?

– Той, которую сожгли.

– С чего ты взяла?

Действительно. Едва ли Грину следует знать, где мы с Элм, Вуги и Ханом мотались туда вчера. Тем более после этого поганого наконец-то, которое очень понравилось бы членам партии Единства. Я поджимаю губы и ограничиваюсь расплывчатым пояснением:

– Подозреваю.

Дэрил фыркает:

– Ерунда, Эш. Кому нужно жечь книжки? И ли думаешь, что… они вовсе не книги хотели уничтожить?

Я вздрагиваю и резко торможу.

– О чем ты? Кто – они?

– Ну… не знаю. Какие-нибудь чокнутые типы?

Дэрил останавливается рядом. Мы слезаем с мотоциклов, оставляем их возле стены за громадными мусорными баками и озираемся.

Вокруг никого. На четвертом и пятом этажах светятся окна. Впереди – остов библиотеки, обнесенный красно-белыми ремонтными заборчиками, которые будут стоять тут год или два, пока не развалятся или не будут разломаны какой-нибудь компанией хулиганов. Какими-нибудь, как сказал Дэрил, чокнутыми типами. Вроде тех, которые убивают топорами старых кошатников.

– Да что тебя понесло сюда?

Я не отвечаю и медленно разворачиваюсь всем корпусом.

– Э-э-эш?

Я подхожу к Грину вплотную, вокруг кистей моих рук загорается пламя. Я усмехаюсь. И мягко, почти воркуя, прошу:

– Не шуми. Я полюбуюсь видами… а заодно мы поболтаем.

У меня есть вопросы. И лучше задать их, пока на нас не пялятся Вэнди и Дмитрий Львовский. С чего бы начать? Пожалуй, с главного.

– Ты не нравишься мне сегодня, Дэрил. – Я гашу пламя, но не меняю своей угрожающей позы. – И ты не просто чудишь. Я почти уверена, и я…

Конечно, так его не напугать. У «горячей штучки» плохое настроение, ему не привыкать. Он приподнимает руку на уровень моей макушки и сногсшибательно улыбается:

– Ты под этими фонарями очень красивая. У тебя светятся волосы.

– Что?

– Как огонь.

Ненавижу, когда меня перебивают. Тем более – когда так нелепо. Я бью по тянущейся ко мне руке:

– Хватит. Не увиливай! Я прекрасно помню, что ты мечтаешь вылизать задницу Вану Глински и поэтому счастлив оттого, что у «свободных» проблемы. Но ты работаешь с нами, и я вижу тебя насквозь! Еще одна выходка – получишь от шефа! О пределись, на чьей ты…

Он все равно берет меня за руку, которой я, оказывается, уже некоторое время возмущенно трясу перед его лицом. Он легонько дышит на пальцы, не опуская взгляда.

– Нет, Эш. И ты… ничего не видишь насквозь. К сожалению.

Его глаза странно, задумчиво блестят. Мне совсем это не нравится. Черт, да во что я вляпалась на этот раз?

– Грин, сейчас же…

Договорить я не успеваю. Дэрил прижимает меня к стене и целует. На наши лица падает холодный, колючий, словно короткие разряды электрического тока, снег. Пальцы Дэрила по-прежнему сжимают мои, другая рука уже скользнула под мою куртку и касается спины.

– Эш… – Он прижимается ко мне вплотную, жаркий шепот звучит у самого уха. – Ты даже не знаешь, как я жалею… на кой черт тебе этот некберранец? И ли Элмайра? О на же просто расчетливая тварь. Она…

Тут я чувствую, как что-то упирается мне в бедро. Какая мерзость! У взрослого парня гормональные проблемы, и он думает, я способна это оценить. Перемещаясь губами к шее и не переставая поглаживать мои лопатки, он шепчет:

– Какая ты горячая… как…

Дитя природы, мать твою. Ладно, Грин. Раз ты опять забыл, что нормальные люди обычно думают головой, я напомню. Я кусаю его за нижнюю губу и порчу всю эту паршивую романтику.

– Горячая, Дэрил. Как пирожок с морковью.

А затем я бью ему коленкой в пах.

– Эшри! Ты что? Чокнутая!

Он выпускает меня. Согнувшись, тихо матерится, из его рта вылетают облачка пара. Я хорошо вмазала. Искушение дополнительно лягнуть его в живот сильно, но я справляюсь. Я отхожу на пару шагов и начинаю поправлять одежду и волосы:

– Не помню, чтобы я разрешала до меня дотрагиваться.

– Но я же…

Что-то маячит впереди, и это едва ли кошка. Слишком много шума. Кто-то приближается со стороны мэрии. Этот кто-то – не живой. И…

– Заткнись.

Теперь я сама притягиваю Дэрила к себе, зажимаю ему рот и оттаскиваю в темноту. А после под фонарем появляются знакомые скелетоподобные личности белого цвета.

– Эш, что… – Дэрил еще до конца не разогнулся и смотрит на меня снизу вверх. Кажется, он ничего не заметил. Надеюсь, в ближайшие пару минут он придет в себя и не доставит мне много проблем.

– Дроиды, приятель.

– Что? Что им здесь надо?

Я сосредоточенно наблюдаю за пламенем, разгорающимся вокруг моих рук. Потом снова бросаю взгляд в сторону библиотеки:

– Спросим?

Роботов пять, их ступни гулко скрежещут о мостовую. Этот небольшой отряд проходит по улице и скрывается в обугленном здании. Интересно… надо подождать, а нет ли второго?

Секунда.

Две.

Пять.

Пора. Полуобернувшись, я предлагаю:

– Вали отсюда или оставайся и дрочи на меня, мне плевать. Но я пойду разберусь. Твари похожи на вчерашних, с площади. У меня с ними свои счеты.

Но Дэрил пропускает мой выпад мимо ушей. Он явно пришел в себя и заряжает любимую игрушку – лазерный арбалет одной из последних моделей, добытый где-то на черном рынке и доработанный Бешеным Бароном. От его растерянности не осталось и следа.

– Надерем им зад.

Я кусаю губу. При всех недостатках Дэрила трусом его не назовешь. Хотя сейчас я с удовольствием сплавила бы его и отвела душу на роботах. Но… если Дэрил уперся, лучше не настаивать. А он уперся, что ожидаемо. Он никогда не нарушает правил игры, которые придумал шеф. Особенно если это касается девушки, на которую у него встает.

Грин делает шаг вперед, ненавязчиво пытаясь оставить меня за спиной, и вдруг, заметив что-то, замирает:

– Погоди…

По той же улице, но с противоположного конца, идут несколько человек. Мужчина, две женщины в одинаковых зеленых пальто и подросток в короткой спортивной куртке. Дэрил поднимает арбалет и кричит им:

– Товарищи, здесь…

Я снова зажимаю Грину рот и тяну к себе, в тень, за угол. Глаза у незнакомцев горят мертвым алым светом. Антроиды Сайкса? Черт, вечер выдался щедрым на неприятности.

Четверка, пройдя мягко и бесшумно, тоже скрывается в библиотеке. Подождав, я снова выхожу на свет. «Нужно поскорее достичь крыльца», – пульсирует у меня в голове. Достичь. Или я опоздаю. Но теперь уже меня саму хватают за руку и сильно дергают:

– Их девять, Эш. Нас двое. Не самый лучший расклад.

– И что?

– Пусть перебьют друг друга. Они вряд ли заодно.

Мой внутренний голос протестующе вопит. И я сердито напоминаю:

– Мы на площади дрались с сотней.

Дэрил кивает, не трогаясь с места. Потом развязно прислоняется к стенке, держа арбалет под мышкой и спрятав другую руку в карман. Он настроен скептически, а его слова звучат желчно:

– Не рвись сдохнуть раньше времени. Вас бы поджарили, если бы не этот неудачник из партии Свободы.

Даже не могу понять, что меня злит больше – напоминание о собственной ничтожности или эти наезды. Но я опять просто в бешенстве и уже не против начать потасовку не с роботами, а со своим напарником:

– Этот неудачник платит тебе деньги, и только благодаря ему тебя не заспиртовали! Да мы обязаны ему…

– Тем, что нас зовут цепными собачками?

– Ты и до собачки не дорос!

– А Лютер ему чем обязан? Стрелой в грудь?

Засунуть бы этот арбалет Дэрилу в… но я сдерживаюсь и качаю головой:

– Ты идиот, Грин. Даже Глински понимает, что без нас Город обречен. И…

– Не знаю, кто здесь еще идиот, но…

Пока мы ругаемся, оконные провалы озаряет алый свет. Взрыв. Еще два. Череда выстрелов. Снова взрыв. Одна из уцелевших после пожара опорных балок ломается, часть здания с грохотом рушится. Становится очень-очень тихо. Улицу перебегает испуганная кошка.

– Ну вот. – Грин довольно улыбается и делает вид, что умывает руки. – Ждать всегда выгоднее, чем спешить. Пошли, Эш.

Я стою неподвижно, как вкопанная. Я все еще злюсь и поэтому громко рявкаю:

– Иди!

Он шарахается вбок.

– А ты?

– Сама разберусь, что делать, Дэрил! – Кажется, мои глаза вспыхивают, судя по тому, как Грина передергивает. – Пошел отсюда, я сказала!

Больше он не настаивает. Он подходит к своему мотоциклу и заводит его:

– Окей, детка, отчитаешься перед шефом. И выпьешь валерьянки.

Его мотоцикл срывается с места. Вскоре он растворяется в темноте, унося напарника к бабам, выпивке и прочим глупостям. А я все так же стою под снегом и киплю от раздражения.

Что я забыла у библиотеки? Наверное, дроиды давно превратили друг друга в груду металлолома. Интересно, что Сайксу и кому-то еще нужно было в развалинах?

…Когда я уже собираюсь отчаливать, я вдруг вижу невысокую фигурку. Антроид-подросток, прижимающий к груди какую-то папку, спешит завернуть в переулок. Я бросаюсь ему наперерез.

– Стой!

Я выпускаю пламя. Он уворачивается, смеется, показывает язык и в мгновение ока оказывается на крыше ближайшей пятиэтажки. Из чего Сайкс их только лепит?.. И не те ли документы, что нам так нужны, только что утащил этот маленький гаденыш? А я ничего не смогла сделать…

Фигурка в спортивной куртке исчезает из поля зрения. Но на этот раз я почему-то не злюсь. Во мне крепнет уверенность: мы еще устроим большую охоту. Я это знаю.

Я поднимаю голову к небу – его еще не заволокли тучи – и вижу горящее созвездие, состоящее из нескольких ломаных линий и прямоугольников. Все звезды белые, лишь одна, центральная, – пронзительно-голубая.

Это созвездие Цепных Псов.

Его отлично видно в Городе. Оно сияет ярче всех.