#Волк пятнадцатый

Эту бессмысленную песенку Аэле напевала все утро. Несмотря на бесконечную любовь к малышке, мне хотелось затолкать ей в рот один из шейных платков Слэйто. Зато Пушку песня была по нраву. Он разве что не пританцовывал вокруг девушки, размахивая хвостом в такт словам.

– Знакомый мотив, а? – Монах подошел сзади так неслышно, что я чуть не подпрыгнула, услышав его голос. Сегодня поверх своей серой рясы из грубой шерсти Мастос накинул плащ, который не распадался на куски, видимо, лишь благословением его богини, столько на нем было дыр.

– По мне, так это мотив всех детских песенок на свете, – ответила я.

– Верно. Просто удивительно, как религия находит путь в сердца простых людей. Обычно это происходит как раз через детские песенки, ну и, пожалуй, еще через непристойные анекдоты, – рассмеялся монах хриплым, лающим смехом.

– Хотите сказать, в этой песне есть что-то религиозное?

Мастос огляделся: Аэле с лисом танцевали возле тропы, Слэйто сильно нас обогнал и теперь всматривался вдаль с холма. Убедившись, что мы одни и никто нас не слушает, монах решился заговорить.

– Более чем что-то. Это выжимка из религии, ее экстракт. Лис, через полчаса я покину вас. На ближайшем перепутье я сверну на восток, а вы пойдете своим путем. Но я чувствую, что должен предупредить вас. Вы не в той компании, в которой вам следовало бы находиться.

Я исподлобья взглянула на старика:

– Вас не волновало, что Слэйто – Сияющий, еще пару дней назад, в трактире. Что изменилось?

– Сияющий, ох… я не о вашем друге-маге говорю, а о ней, – кивнул в сторону Аэле монах. Девушка как раз взяла Пушка за передние лапы и вальсировала с огромным зверем, который, балансируя на задних, стал на редкость неуклюжим, но послушно угождал своей любимице.

Я прыснула:

– Так мне следует бояться Аэле?

Старик нахмурился и погрустнел, что добавило еще пару лет его и так немолодому лицу.

– То, что сейчас поет эта девочка, – это древний перечень фамилиаров.

Я приподняла бровь, демонстрируя, что не понимаю, о чем речь.

– Фамилиары – животные-компаньоны богов. Енот Ракано у богини Горуды, бык Рино у Кашми-хлебопашца…

– Знать этих животных преступление? – Я начала злиться. Меня впереди ждал Волчий сад, и мне было не до разгадывания глупых шарад.

Мастос тихо произнес:

– Кисуно – фамилиар богини любви Элеи. Огромный черный лис, всегда сопровождающий свою повелительницу. Необыкновенно умное и статное животное.

Я поглядела на Пушка с Аэле и произнесла только:

– Нет.

– Что бывает, когда Аэле гневается или расстроена? Не чувствовали ли вы болезненной пустоты в сердце, как будто там совсем не осталось любви?

Я вспомнила, как волна тоски сбила меня с ног возле заброшенной мельницы близ Тополиса.

– Что бывает, когда Аэле появляется среди людей? Разве она не становится центром внимания? Разве все без исключения, даже чванливые старухи и неумытые бандиты, не проникаются обожанием к этой малышке, стоит ей появиться на пороге?

– Нравиться другим не преступление, – заметила я, не смея отвести взгляд от девушки и лиса.

– Вы идете в Волчий сад, бывшее святилище богини любви, с огромным лисом и девушкой, чье имя, если его произнести задом наперед, звучит как Елэа – заокраинский вариант имени моей богини. Она излучает любовь, и Слэйто уже говорил, что ее безопасность – это высший приоритет. Потому что есть люди, чья смерть пошатнет весь мир. Ох, Лис, не будьте так слепы!

Я судорожно сглотнула, но комок, вставший в горле, никуда не делся.

– Если даже принять на веру вашу безумную теорию, что плохого сделает мне Аэле? Она же, по-вашему, богиня любви, не Войя и не Рагун. Тихая мирная Элея.

Старик костлявыми пальцами сжал мое плечо:

– Да очнитесь вы! Боги не добрые и не злые – они равнодушные. Сейчас Аэле не помнит ничего из своего прошлого, но что будет, когда вспомнит? Заметит ли она вообще человеческий мусор, или нечаянно движением пальца убьет вас, даже не заметив? Ваш друг не надеется выйти из Волчьего сада живым. Он не строит планов, не мечтает. Для него будущего за Волчьим садом нет!

– Богиня не может состоять из плоти и крови, – сказала я, понимая, что проигрываю этот спор. Это бред безумного старого монаха, но почему же я не могла отвести взгляд от танцующей с лисом девочки?

– Испокон веков заскучавшие боги принимали земные воплощения. И чем ближе вы к цели, тем явственнее проявляется лицо истинной Элеи. Вы ведь его видели. – Мастос склонился к моему уху так близко, что я почувствовала запах его мятного табака. – Ее истинное лицо старо как мир. Она была здесь, когда только возникала твердь земная.

– Вы просто полоумный старик! – наконец взорвалась я. – В Аэле нет никакой магии. Вы не можете видеть то, что вижу я.

– Ваше свечение? – Мастоса, похоже, ничуть не задели мои слова. – О, я все вижу. И ваше темное сияние, и белые искры Слэйто. А вот в Аэле и правда магии нет. Потому что ей не нужна магия, она – идея!

Вдруг девушка резко остановилась и посмотрела внимательно на меня, а затем на Слэйто, спускающегося с холма. И снова посмотрела на меня. Она нахмурилась, ее милое личико исказила гримаса обиды:

– Как ты могла? Это нечестно, нечестно!

Волна боли буквально опрокинула меня, но я успела выставить руки и смягчить падение. Монах же с тихим стоном повалился на землю. В сердце не осталось ничего – оттуда выкачали все чувства, и никакая физическая боль не могла сравниться с этим ужасом. «Если мне придется жить с этим остаток жизни, то лучше перерезать себе горло прямо сейчас», – подумала я.

Аэле между тем заметила, что упал и Мастос. Ее лицо разгладилось, я снова увидела ласковую встревоженную девочку. Она кинулась к нам, как и Слэйто, сбегавший с холма.

– У богини к вам счеты, Лис. – Старик приподнялся на локте. – Вы увели у нее жениха, а женщины, пусть даже и богини, такого не прощают. А вы еще сомневаетесь, что она может причинить вам боль.

Аэле словно забыла о моем существовании и о причине своего гнева.

– Дедушка, вставайте! – воскликнула она.

Старик оперся о тонкую руку девушки и с кряхтением поднялся. Он погладил шершавой рукой румяную щечку Аэле:

– Я так рад, что встретил тебя до того, как отправился к праотцам.

Аэле засмеялась. Она снова была собой.

– Я за что-то очень разозлилась на Лис, но сейчас уже совсем не помню за что! Я такая глупая, не правда ли?

– Ну, и не вспоминай, деточка. Я думаю, Лис надо прогуляться одной и подумать, а мы пойдем и успокоим твоего жениха. А то он решит, что мы поссорились.

Мастос уходил на изломе дня. Он, как и говорил, двинулся на восток, и мы некоторое время наблюдали, как его серый плащ появляется то тут, то там между холмов среди взбиваемой монашескими сандалиями пыли. Затем продолжили путь и мы.

Аэле, или Элея (я теперь ни в чем не была уверена до конца), снова погрузилась в свой мир. Она не вспоминала, что ее так разозлило. А я надеялась, что это забудется совсем. Как она догадалась? Мы со Слэйто не вели себя как парочка голубков – не переглядывались, не старались прошептать что-то на ушко или лишний раз прикоснуться друг к другу. Впрочем, если наша маленькая принцесса и вправду была богиней, то ей не составило бы труда распознать все наши мысли и скрытые грехи.

– Никакой он не деревенский учитель, – наконец высказал Слэйто мысль, давно его терзавшую. – И не монах, если уж на то пошло. Ну, может, монах последние лет двадцать-тридцать.

– С чего ты взял? – скептически улыбнулась я.

– Выговор, поведение, знания… Я почти готов биться об заклад, что старик преподавал историю религий при дворе.

– При каком из дворов? – наивно полюбопытствовала я.

Слэйто посмотрел на меня укоризненно.

– При настоящем дворе. При том, что был у старого короля. А не тех жалких пародиях на придворных, которые разыгрывают наследники престола.

– Как ты думаешь, что он ищет?

– Может быть, ничего, – пожал плечами маг. – Может, он просто приспособился к окружающему миру и хочет жить так, чтобы его не трогали.

У Слэйто опять были красноватые глаза. Это почему-то причинило боль. Я замечала, как он отлучается якобы по природной нужде, а по возвращении светится чуть сильнее обычного. Полностью же его выдавал красноватый цвет глаз. Ничего подобного не было до Русалочьей пади. Но там он употребил большую дозу и, вероятно, сорвался.

Сознавать это было горько и немного стыдно. Как будто твой лучший друг напился, как свинья, и заснул в луже собственной рвоты. Ужаснее всего было то, что и он этого стыдился, я это чувствовала интуитивно. «Если мы оба переживем Волчий сад, то я привяжу тебя к кровати, и ты будешь отвыкать от своей дряни. Твои желания будут ломать тебя неделю, две, три. Но ты пересилишь себя», – думала я, а вслух продолжила разговор.

– Если Мастос и вправду придворный, то почему он и подобные ему осколки королевского двора не прибраны к рукам? Это ведь престижно – иметь в советниках или виночерпиях человека, который входил в окружение покойного короля?

– Наверно, не все согласились, – предположил Слэйто. – Некоторым не позволила гордость, другие просто оказались на обочине истории. Думаю, Мастосу повезло, что он выжил. Эта война явно подходит к концу, и, возможно, ему позволят вернуться, чтобы обучать новых наследников.

Мы подошли к расписному дому. Стены его были то ли сделаны из сухих стеблей кукурузы, то ли ими утеплены. Не самый жаропрочный материал. Зато поверх него красной и белой глиной были нанесены десятки узоров, которые, пересекаясь, образовывали причудливые формы. Я вспомнила узоры духов ока, которые мне на тело нанесли в токане перед тем, как мы с Атосом направились в Лисий чертог. У меня возникло подспудное желание попросить хозяев дома нас разрисовать. Но тут жили не ока.

На порог вышла женщина с пепельными, словно присыпанными солью волосами. В них виднелось достаточно темных прядей, и это говорило, что она смешанных кровей. Не красавица и не юная дева. Крестьянка на краю Королевства. Или на краю Края, кто ж разберет. На вооруженных путников женщина смотрела без страха и интереса. Слэйто подошел к ней первым.

– Простите, мы можем попить воды? – указал он на колодец возле дома.

Крестьянка молча кивнула и скрестила руки на груди. Пока наш маг поднимал ведро на тонкой веревке, женщина разглядывала меня. Ну, как же, одежда ока, оружие ока – не самый излюбленный крайнийцами наряд. Наконец она решилась заговорить.

– Дорога, которой вы идете, упирается в тупик, – проговорила она ровным голосом, когда мы с Аэле подошли к колодцу. – Вам следует выбрать другой путь.

– Я уверен, что мы на верном пути, – ответил Слэйто и, отпив воды, передал ведро Аэле.

– Тогда ваша цель – смерть. Впереди – только заброшенный сад, бывшие владения Поглощающего.

– Раз бывшие, значит, магия там затухает.

– Мой муж два года назад ушел туда за яблоками. Его заставили пойти голод и наш трехлетний некормленый сын. Обратно вернулись только его крики. Он еще неделю кричал, а мы слушали.

Спокойствие, с каким говорила женщина, пугало необычайно. На лице ее не отражалось никаких эмоций.

– Мне нет до вас дела. Но я не хочу еще одну неделю слушать крики. Мой сын вряд ли под них заснет.

– У тебя нет сына, Растаса Фа, – внезапно заговорила Аэле. Голос ее оказался не похож на голос девочки, которую я знала: глубокий, пугающий и абсолютно чужой. Не подходящий не только Аэле, но и этому миру. – Твой сын умер от белой лихорадки спустя год после исчезновения мужа. Сыночком ты теперь зовешь свою собаку. А ей не помешают ничьи крики, уж поверь мне.

Женщина побледнела и пошатнулась, благо за спиной была стена ее дома, иначе она бы упала. Крестьянка с ужасом смотрела на маленькую пророчицу. Как и я.

Слэйто вдруг порывисто обнял свою невесту. И, как мне показалось, что-то прошептал ей на ухо. Сиявшие глаза Аэле поблекли.

– Мне кажется, ты устала, душа моя, – добавил он нормальным голосом, – но нам осталось пройти уже совсем немного…

Дверь кукурузной хижины хлопнула: крестьянка поспешила скрыться, пока странные гости не раскрыли еще каких-нибудь секретов. Например, когда придет ее черед отправиться за мужем и сыном. Я была уверена, что Аэле это знала. Последние сомнения отпали, когда из дома донеся приглушенный лай.

Пушок радостно вертелся вокруг Аэле, когда мы спускались по каменистой тропе. Подумать только, я ведь и вправду думала, что он – Сияющий из сказки о Лисьем чертоге. Хотя его истинная сущность была ничуть не менее сказочной – фамилиар.

– Слэйто, та женщина сказала, что два года назад в Волчьем саду было опасно, – обратилась я к магу.

– Глупости, этот Удел пуст. Хозяин давно его покинул.

У меня так и зачесался язык сказать: «А не ты ли был этим хозяином?» – но вместо этого я решила спросить про другое.

– Когда я расспрашивала вас о первой встрече, ты сказал, что вы шли из Лисьего чертога. Но он не был пуст. Место, настолько наполненное магией, привлекает всякого рода магических… паразитов. Какие шансы, что мы встретим что-то подобное впереди?

Слэйто искоса взглянул на меня:

– Я не перестаю тебе удивляться, Лис. Ты убила Поглощающего, порубила в щепки кучу говорящих деревьев, победила целое озеро монстров. И ты все еще осторожно выведываешь, нет ли впереди какой опасности.

– Бояться – это не значит быть трусом, – мрачно сказала я и поправила перевязь. – Бояться – значит быть осторожным.

– В любом случае, та женщина выглядела безумной. Горе всегда меняет людей. Вы такие хрупкие.

– Мы хрупкие? А ты, значит, не человек? – ехидно спросила я.

– Все ответы в последней главе дневника, что лежит у тебя в дорожном мешке. Но ты упорно не хочешь его дочитывать.

Я пожала плечами:

– Мне страшно. Вдруг я узнаю нечто такое, возможно, даже о тебе, с чем не смогу жить?

Он вскинул руку, словно хотел погладить меня по голове. Но она застыла в воздухе над моей макушкой. Слэйто заметил, что убежавшая вперед Аэле машет нам рукой. Поэтому он ограничился тем, что грустно улыбнулся и сказал:

– Что в своей жизни ты совершила такого страшного, узнай о чем, я бы, по-твоему, навсегда изменил мнение о тебе? Скажи мне это прямо сейчас не раздумывая.

Мои пальцы сами по себе нащупали пустые выемки на броне и нервно их погладили.

– Мой хороший друг оказался под влиянием дурной женщины. И мне пришлось оставить его умирать. Никакие его чувства к Алайле не служат мне оправданием. Я бросила его, а думаю, что не должна была. Я трус… Трус и предатель.

Я стояла, опустив взгляд в землю. Ни стыд из-за изнасилования, которому я подверглась, ни раскаяние из-за хладнокровного убийства одиннадцати наемников в Лароссе не могли сравниться по глубине с чувством вины за гибель Атоса. Я и вправду раскрыла Слэйто свой самый жуткий секрет и теперь ждала приговора. Но его не последовало. Маг мягко взял меня за подбородок и поднял мою голову:

– В этом твоя беда, Лис. Ты в ответе за всех вокруг. За все, что творится повсюду, куда направляется твой взгляд. Ты винила себя за гибель Кошон и без раздумий бросилась спасать старого друга из лап древних-мы. Но один человек не может за все отвечать. И я вижу, что ты не в силах простить себя. Поэтому тебя прощаю я. Прощаю за то, что оставила… – Он на миг замолчал и взглянул мне в глаза. Я почувствовала, как внутри все переворачивается, Слэйто опять открывал мою память, будто ларец. – За то, что оставила Атоса. За то, что не была благодарна как следует токану, и за то, что не служила примером для подражания последние два года. Я тебя прощаю – за тебя саму, раз ты этого сделать не можешь.

Маг склонился и поцеловал меня в лоб.

Меня переполняли самые разные чувства: гнев, боль, раскаянье и бесконечное облегчение. Если бы я могла сейчас разрыдаться, было бы легче. Однако меня хватило только на то, чтобы глубоко вздохнуть. Я уткнулась лбом в плечо Слэйто.

В этом была и всегда будет разница между Атосом и Слэйто. Я постоянно пыталась впечатлить крайнийского генерала, дотянуться до него, стать ему во всем равной. Я боялась показывать свою слабость. Он был далеким, как звезда.

А Слэйто был… слабым. Маг, привязанный к наркотику, испуганный, раздраженный, сопереживающий мне не глубоко внутри, а зримо. Я не боялась разочаровать его, ведь мы оба были колебавшимися на ветру побегами тростника. Он разоблачал меня раз за разом так же, как чистят лук: снимал один защитный слой за другим. И я могла сердиться на него, но, по правде говоря, с каждым нашим разговором чувствовала себя свободнее и спокойнее, а может даже счастливее.

Слэйто похлопал меня по плечу:

– Пойдем устроим последний привал за теми валунами. Аэле надо отдохнуть, а ты дочитаешь книгу. Просто поверь мне, что тебе стоит это сделать.

Я кивнула, и мы направились к большим округлым камням, покрытым бледно-голубым мхом. От них пахло древностью. Сейчас они лежали кучей, но кто знает, может, сотни лет назад они служили воротами в Волчий сад. Аэле уже сидела перед одним из валунов. Пушок, или Кисуно, как теперь его следовало называть, свернулся у ее ног; лис недобро глянул на нас со Слэйто, когда мы подошли.

– Я думаю, тебе надо отдохнуть, любовь моя, – обратился маг к девушке.

Но Аэле осталась безучастной: она смотрела прямо перед собой слегка затуманенными глазами, словно не видя нас. А мне подумалось, что она любовь не только его, но и всех на этой земле, а может, и во всем мире.

– Тебе нездоровится? – спросил Слэйто и мягко коснулся светлых кудрей Аэле, казавшихся слегка поблекшими в этот облачный день.

Я опять поймала себя на том, что не испытываю ревности. Она была богиней, а разве можно ревновать к богам?

– Я чувствую себя странно, – прошептала Аэле. – Это ведь пройдет, когда мы доберемся до килиаза? Мы откроем его, и там я найду свою утраченную страсть?

– Ну конечно, и осталось совсем немного, милая. Просто сейчас тебе надо отдохнуть.

Девушка благодарно кивнула и снова устремила взгляд сквозь пространство на видимые только ей картины.

Я же опустилась в тени одного из валунов на прохладную землю. В воздухе ощущался слабый приятный запах – возможно, аромат яблоневого цвета? Достав из сумки книгу, я провела пальцами по переплету. Ответ на все вопросы? А хочу ли я его знать? Выбора особо не было. Я глубоко вздохнула и открыла последнюю главу.

Я шел сквозь Королевство, как невидимый пилигрим. Я видел, что творят люди с другими людьми, своими семьями, самими собой. Это больше не внушало страха и отвращения. Такова природа человека, говорил я себе. Наблюдая, как мужья колотят жен, а те в свою очередь калечат детей, я не испытывал более ничего. Вместе со всеми чувствами ушли тревога и обеспокоенность. Теперь у меня была цель.

Я мог просто лечь и упокоиться под любым деревом Королевства. Но некая невидимая воля гнала меня именно в Волчий сад. Я шел дальше и дальше, подстегиваемый страстным желанием больше не быть частью этого порочного мира.

Сад явился мне на сороковой день после Сижарле. Ноги мои были разбиты в кровь, одежда изодралась в клочья, лицо заросло бородой. Я вел жизнь бродяги и выглядел как бродяга. Поэтому мне было вдвойне стыдно вступать на территорию этого некогда святого места.

Я мало что узнал от случайных знакомых о Саде. Здесь находилось святилище богини, потому что место являлось средоточием силы. Тысячи и тысячи лет назад, когда наши боги еще не родились, оно уже полнилось магией. Все, кто приходил в Сад, никогда более не возвращались в мир живых, они просто исчезали со страниц истории. Даже имен их не могли вспомнить. Мне хотелось того же – исчезнуть без следа.

Но несмотря на ожидания, я был поражен Садом. Яблони выглядели так, словно их создал живописец: настолько правильные у них были цветы и листья. Запах, наполнявший воздух, свел бы с ума кого угодно. Я не ел несколько дней, и мой рот против воли наполнился слюной. Где-то глубоко внутри меня зашевелился страх, известный всем людям и шепчущий: «Здесь таится опасность». Но я заглушил его, и следовал потаенной тропой далее.

То здесь, то там мне на глаза попадались статуи волков из белого мрамора. Один, трусливо прижав уши и поджав хвост, смотрел на видимого только ему зверя со смесью ужаса и раболепия. Другой, благодаря умелой руке неизвестного мастера, застыл в полупрыжке, оскалив страшную пасть, полную огромных мраморных зубов. Что-то пугающее было в этих статуях. Проходя мимо них, ты словно переживал ужас одного животного и ярость другого. Волки встречались все чаще, и меня то обдавало волной беспричинной грусти, то разбирал беспричинный смех, как у безумца.

Когда я достаточно углубился в сад, то увидел старинный храм, заброшенный века назад. Колонны заросли диким плющом, часть крыши, похоже, сделанной из стекла или хрусталя, так ярко она сверкала на солнце, провалилась внутрь здания. Само же оно напоминало гроб с прозрачной крышкой, не отличаясь ни красотой, ни изяществом. А запустение и вовсе наполняло всю открывшуюся глазам картину легкой грустью.

– Человек, – произнес не голос, но воплощение голосов. Без пола и без возраста, в котором смешались скрежет металла и шорох сухих листьев. – Что тебе понадобилось в моем доме?

Я не видел говорившего, но на всякий случай склонился в почтительном поклоне.

– Я пришел сюда за забвением, мой господин.

– Значит, ты явился, чтобы умереть?

– Нет. – Я с тревогой огляделся. Обладатель нечеловеческого голоса не спешил показываться. – Многие проповедники твердят о жизни после смерти. А продолжать всю эту историю дальше – это последнее, чего я хочу. На самом деле я хочу, ничего. Никогда ничего не чувствовать, ни о чем не тревожиться, ни о чем не жалеть.

– Так вот для чего ты явился в сад Элеи Крайнийской, – проскрежетал голос.

Следом за этим тень отделилась от стены полуразрушенного здания, и я разглядел, что ко мне направляется женщина. В ней не было ничего магического или потустороннего. Просто женщина без возраста и особой красоты. Но стоило ей приблизиться, и у меня защемило сердце. Я вспомнил Фенею, горничную моей матери и мою первую любовь. Как вздымалась ее грудь над открытым корсетом, как пахла ее кожа, когда она сажала меня, пятилетнего мальчика, к себе на колени и вычесывала из моих волос репьи. И вот загадочная женщина вдруг стала напоминать мне именно Фенею: изменился цвет волос, глаз, даже откуда-то возник корсет. Магия!

– Я хочу предложить тебе сделку, человек, – проворковала она мелодичным человеческим голосом. – Такую сделку предлагают только раз в жизни. Она позволит тебе объять весь мир и увидеть то, что доступно лишь богам.

– Вы слишком щедры, госпожа, – сказал я, чувствуя замешательство. – Но я всего лишь хочу забвения. Я устал от этого мира.

– От мира ли? – лукаво произнесла лже-Фенея. – Оглядись-ка.

И я огляделся, словно видел этот сад впервые. Нежный ветер шевелил листву яблонь, и хотя они уже цвели, клейкий зеленый сок покрывал все листочки, будто они только что развернулись из раскрывшихся почек. Я уловил гудение пчелы над яблочным цветком. Подошел и рукой прикоснулся к стене храма, и пальцами в тот же миг ощутил и шероховатость старого мрамора, омытого дождями, и тепло этого векового камня, нагретого солнцем. Каждую трещинку и щербинку. Я огляделся еще раз, хотя ответ уже знал.

– Я устал не от мира, а от людей, – заключил я.

Лже-Фенея засмеялась, словно я решил какую-то загадку.

– Человек, уставший от людей. Я видела сотни таких, как ты. Но только единицы пришли сюда, и лишь у одного тебя были причины устать от этих муравьев.

Я хотел было ответить, но неведомое существо в образе женщины властным жестом остановило меня:

– Я подарю тебе освобождение от всех чувств. Я нареку тебя салана-но-равэ, как нарекла сотни людей до тебя. Обратишься ты к свету или тьме, будет зависеть от тебя самого.

– Но что мне делать без чувств? – В отчаянии воскликнул я.

– О, вместо чувств ты обретешь магию, настолько сильную, что сможешь использовать весь этот мир, как пожелаешь. Но помни, что и у безразличия есть лицо. Ты можешь стать не просто равнодушным, но безразлично жестоким. Например, вскроешь грудь ребенка, если захочешь узнать, что качает его кровь. Или же от скуки спалишь хижину крестьянина, оставив его без крова.

Я отчаянно замотал головой, но существо беспощадно продолжало:

– Ты получишь власть и бессмертие. И над тобой не будет никакого контроля свыше. Ты проявишь истинную свою суть. Любопытен ли тебе этот мир, или ты просто обиженное чудовище в человеческом облике?

– И что со мной будет?

– Если обратишься к жестокому безразличию, то со временем люди назовут тебя Поглощающим, силу своей магии ты будешь черпать из ночи, и аура твоя будет напоминать пруд с грязной и мутной водой. Затем ты начнешь терять силы и обратишься в монстра, облеченного своей отмирающей плотью. А когда тебе покажется, что ты умер, тогда ты станешь демоном. И это будет только началом твоего проклятия.

Меня трясло от страха. Перспектива стать монстром ужасала, но был ведь и другой исход.

– А если мое безразличие не будет жестоким?

– Что ж, можно и так. Твоя магия будет черпать силы из солнечного света – изучай мир и людей, отстраненно и без чувств, следи за ходом дней и наслаждайся этим миром. Тогда со временем люди назовут тебя Сияющим. Они все так же не будут понимать твоей отчужденности и будут тебя бояться, но такова уж участь всех салана-но-равэ.

Я покачал головой:

– Мне не нужна ни людская дружба, ни одобрение людей.

– Вот и чудно, – промурлыкала лже-Фенея. – Пройдут века, прежде чем ты достигнешь просветления. За это время чаши твоих внутренних весов могут качаться. Ты можешь побывать как в шкуре Сияющего, так и Поглощающего. В любой миг, как бы ни был ярок свет, ты можешь оступиться и стать чудовищем. И ничто не спасет тебя от их участи. Но если пробудешь Сияющим достаточно долго, ты станешь одним из нас. Ты станешь богом.

Я огляделся еще раз.

Мир без людей и их глупых эмоций – разве это не лучшее, что я могу обрести? Никаких страхов, никаких зависимостей. Но это, конечно, пугало.

Неведомое божество, наверняка заметив мое сомнение, ласково продолжило:

– Только представь: ты вечно молод и красив. Ты не болеешь и не грустишь. Ты можешь воздвигать себе монументы, – махнула рукой лже-Фенея на здание позади себя.

Хрустальная крыша блеснула на солнце. И вдруг мне почудилось мое будущее: у меня есть магия, и я построил для себя высокую башню из белого камня со стеклянной крышей. Я находился бы так высоко, что никто из людей не приблизился бы ко мне. Никогда.

– Что я должен сделать?

Существо улыбнулось, но была ли в этой улыбке доброта или радость? Вряд ли, ведь это был бог, который раньше был человеком, но прошел через века вытравления эмоций из своей души.

– Ты должен назвать мне свое имя. Испокон веков лишь имя человека служит ключом ко всему. Открой его мне – и ты начнешь новую жизнь.

– Слэйрус, – сказал я. – Меня зовут Слэйрус Ардуно.

В тот же миг все мраморные волки в Саду начали выть.

На этом записи охотника на волков обрывались, и я закрыла книгу. Теперь все сошлось, как мне казалось. Я подняла глаза, и томик выскользнул из моих пальцев.

Напротив сидел незнакомец. Аэле дремала, прислонившись к его плечу, как прислонилась полчаса назад к Слэйто. В одежде мага и бок о бок с его невестой сидел чужак.

– Привет, – сказал он тихо. – Давай познакомимся.