Глава пятнадцатая

Мало что удалось спасти из руин дома на Саутгемптон-роу, но пожарные по крайней мере потушили огонь, не дав ему шанса распространиться в южную сторону на соседний дом или на север через Космо-плейс.

Вне всяких сомнений было установлено, что пожар вызвали подожженные шторы. С них огонь перекинулся на газовые рожки, которые и стали причиной первого взрыва, в результате чего дали течь все газопроводы северной части дома. А вскоре после этого сильная утечка газа в охваченном огнем салоне спровоцировала мощный взрыв всего дома.

Питту и Наррэуэю повезло – никаких серьезных травм они не получили. Весь их ущерб ограничился ссадинами и ушибами, и лишь одежда пришла в полную негодность. Только ближе к ночи или даже к утру следующего дня, вероятно, можно будет обследовать руины и выяснить, что осталось от Лины Форрест и епископа Андерхилла.

И если даже в изъятых из дома Мод Ламонт бумагах остались какие-то свидетельства ее связи с Войси, доказать это теперь не представлялось возможным. Ничто больше не могло сохраниться на Саутгемптон-роу, а Лина Форрест уже не могла заговорить.

– Решение найдено, чего бы оно ни стоило, – заключил Наррэуэй после разговора с пожарными, которые наконец отвязались от них с Томасом, получив удовлетворительные ответы на вопросы о причинах пожара.

Питт понял, что он имел в виду. Такой конец не принес желанного удовлетворения, разве что подкинул пищу для размышлений и, вероятно, доказал невиновность Роуз Серраколд. Но надежды обнаружить связь этого преступления с Чарльзом Войси не оправдались. Она, несомненно, имелась, но отсутствие доказательств теперь терзало их с Виктором еще больше. Войси мог нагло смотреть на них, сознавая, что им отлично известны причины его преступных действий, продолжая при этом успешно продвигаться к намеченной цели.

– Я собираюсь съездить в Теддингтон, – сказал Томас, когда они с Наррэуэем уже удалялись от сгрудившихся на улице перед домом лошадей и пожарных машин. – Даже если мне ничего не удастся доказать, я постараюсь узнать, что Фрэнсис Рэй не мог пойти на самоубийство.

– Я поеду с вами, – решительно ответил Виктор и вяло усмехнулся: – Не ради помощи вам! Я сам хочу поймать Войси и не могу позволить себе упустить ни единого, даже самого крошечного шанса. Но сначала кому-то из нас лучше бы сообщить на Боу-стрит о случившемся. Мы завершили за них это расследование! – произнес он с весьма довольным видом, но тут же нахмурился: – А где, черт побери, пропадает Телман?

Питт слишком вымотался, чтобы сочинять какую-то ложь.

– Я послал его в Девон перевезти мою семью, – сказал он и, заметив изумление начальника, пояснил: – Войси узнал, где они жили. Он сам соизволил сообщить мне их точный адрес.

– И Телману удалось увезти их оттуда?

– Да, – ответил Томас с огромным удовольствием. – Да, удалось.

Наррэуэй хмыкнул. Слова тут были излишни. Беспросветный мрак, казалось, обступал Питта со всех сторон, и любые легкомысленные замечания на этот счет могли лишь усугубить его страдания.

– К Уэтрону заеду я, – сказал вместо этого глава Спецслужбы, – а вы можете сообщить Корнуоллису. Он заслуживает того, чтобы узнать все из первых рук.

– Конечно. И кому-то еще придется известить жену епископа. Хотя пожарные пока еще не выяснили личности пострадавших.

– Корнуоллис найдет подходящего вестника, – быстро сказал Виктор. – А вам нельзя терять время. Да и в таком наряде вас вряд ли примут в приличном доме.

Они дошли до угла Хай-Холборн, где Наррэуэй остановил проезжавшую мимо пустую двуколку.

Рассказав Корнуоллису о том, что епископ уехал на Саутгемптон-роу, Айседора вернулась домой. Приехала она туда, чувствуя себя несчастной и ужасно виноватой из-за того, что решилась на такой непоправимый шаг. Она выдала секрет своего мужа Джону, а тот служил в полиции и, следовательно, не сможет оставить данный факт в тайне.

Возможно даже, что епископ действительно убил ту несчастную женщину-медиума, хотя чем больше миссис Андерхилл думала об этом, тем меньше на самом деле допускала, что Реджинальд способен на преступление. Но она не имела права скрывать сведения, полагаясь лишь на собственные предположения. Кто-то же убил Мод Ламонт. Столь же невероятными преступниками могли оказаться и другие клиенты, посетившие ее в последний вечер.

Айседоре казалось, что она хорошо понимала своего мужа, но выяснилось, что совершенно не догадывалась, как он страдает от потери веры и духовных страхов. Это не могло возникнуть в одночасье, даже если так казалось ему самому. Недостаток веры, должно быть, копился долгие годы, возможно, даже всегда мучил его…

Насколько мы вообще знаем других людей, особенно если их жизнь на самом деле не волнует и не тревожит нас глубоко, если мы, думая в основном о своих проблемах, не испытываем к ним должного сострадания и не пытаемся понять, выслушать, поставить себя на их место? Миссис Андерхилл не могла оправдать себя тем, что ее муж тоже, в сущности, не понимал, да и не слишком хотел понимать ее.

Что же она теперь скажет ему? Должна ли она сообщить, что ездила к Корнуоллису? Вероятно, должна. Она не сможет, обманывая его, продолжать жить с ним в одном доме, сидеть за общим столом и вести пустяковые разговоры, постоянно скрывая предательскую тайну.

Она по-прежнему бездельничала, сидя в своей комнате, погруженная в горестные размышления, когда пришедшая горничная сообщила, что проводила капитана Корнуоллиса в малую гостиную и что ему необходимо повидать ее.

Сердце Айседоры ёкнуло, и от внезапного головокружения она даже не смогла сразу встать. Так, видимо, все-таки Реджинальд убил медиума! И его арестовали. Женщина сказала горничной, что сейчас придет, и, лишь заметив, что девушка продолжает вопросительно смотреть на нее, осознала, что слова эти произнесла мысленно.

– Спасибо, – наконец, приходя в себя, произнесла она вслух. – Я выйду к нему. – С отрешенной медлительностью Айседора поднялась с кресла. – И пожалуйста, не мешайте нам, пока я сама не вызову вас. Боюсь… боюсь, у нас могут быть плохие новости.

Оставив служанку в комнате, хозяйка дома вышла в холл, пересекла его и, войдя в малую гостиную, сначала плотно закрыла за собой дверь, оттягивая момент встречи с Корнуоллисом.

Наконец она осмелилась взглянуть на капитана. Он сильно побледнел, а его странный застывший взгляд наводил на мысль о каком-то глубочайшем потрясении, вызвавшем странную заторможенность. Он шагнул к ней навстречу и тут же замер.

– Я… я не представляю, как лучше сообщить вам… – начал Джон.

Комната поплыла у Айседоры перед глазами. Значит, это правда! Она никогда, даже мгновение тому назад, до конца не верила, что это действительно может быть правдой.

Она почувствовала, как гость обнял ее за плечи, поддерживая и практически не давая ей упасть. Смехотворная ситуация – у нее просто подкашивались ноги. Пошатываясь, женщина отступила назад и опустилась в одно из кресел. Корнуоллис склонился над ней с крайней тревогой.

– Епископ Андерхилл приехал на Саутгемптон-роу и поговорил с экономкой, Линой Форрест, – сообщил он. – Нам неизвестны пока точные причины, но в доме начался пожар, а потом взорвался газопровод.

– Он… он пострадал? – прищурившись, спросила Айседора.

Почему она не спросила о том, что действительно имело значение: «Он виновен?»

– К сожалению, за первым взрывом последовал второй, гораздо более мощный, – сказал Джон. – Они оба погибли. От того дома мало что осталось. Мне очень жаль.

Погибли? Реджинальд погиб? О такой возможности миссис Андерхилл не подумала. Ей следовало бы ужаснуться, испытать чувство утраты, мучительной опустошенности. Да и жалость тоже выглядела бы вполне уместной – но только не чувство избавления!

Айседора закрыла глаза – не для того, чтобы попытаться скрыть горестный взгляд, а чтобы Корнуоллис не заметил ее замешательства, огромного облегчения, охватившего ее из-за того, что теперь не придется видеть страдания опозоренного Реджинальда, его унижение, осуждение его коллег и все последствия мучительного крушения его жизни. За этим, вероятно, последовали бы длительная, изнуряющая болезнь и все тот же неизбывный страх смерти. А вместо всего этого он столкнулся со смертью совершенно неожиданно, не успев даже ничего осознать.

– Станет ли теперь вообще известна настоящая причина его прихода туда? – открывая глаза, спросила женщина, взглянув на капитана.

– Мне неизвестно никаких причин для ее поиска, – ответил тот. – Выяснилось, что Мод Ламонт убила ее экономка. Кажется, несколько лет тому назад ее сестра имела трагический опыт обращения к медиуму, стоивший ей жизни. Самоубийство сестры никогда не переставало терзать мисс Форрест, но до недавнего времени она верила в сверхъестественные способности Мод Ламонт. По крайней мере, так объяснил мне Питт. – Опустившись перед миссис Андерхилл на колени, Джон завладел ее онемевшими руками. – Айседора…

Впервые он назвал ее просто по имени.

Внезапно ей захотелось плакать. Она испытала настоящее потрясение, столь близко и остро ощутив его сердечную симпатию. Слезы невольно заполнили ее глаза и полились по щекам.

Преодолев странную растерянность, Корнуоллис подался вперед и успокаивающе обнял Айседору, прижавшись щекой к ее волосам, позволяя ей выплакаться и внушая чувство надежной и ободряющей близости. Она быстро оправилась от потрясения, но еще долго наслаждалась его объятиями. А еще как будто бы почувствовала, что ему тоже не хочется прерывать их близость.

Питт и Наррэуэй вновь встретились на платформе вокзала перед отправлением поезда на Теддингтон. Лицо Виктора озаряла жесткая улыбка: он все еще смаковал удовольствие, испытанное им во время встречи с Уэтроном, когда сообщил ему о завершении этого расследования и передаче дела в ведомство уголовной полиции.

– Корнуоллис сообщит миссис Андерхилл, – коротко сказал Томас.

Его мысли уже устремились к теддингтонскому коронеру и тонкой ниточке надежды на то, что при вскрытии тела Рэя не оправдаются его худшие страхи.

Разговоры во время путешествия на поезде, видимо, не привлекали ни Питта, ни его начальника. Утренняя трагедия вымотала обоих мужчин, пострадавших как физически, так и эмоционально. Томас испытывал к епископу, по меньшей мере, смесь сострадания и отвращения. Слишком уж понятно выразились страхи этого священника, будь то боязнь физических страданий и полного уничтожения или психологического унижения. Но восхищения этот человек отнюдь не вызывал. И жалость к нему не подпитывалась уважением.

Лина Форрест пробуждала иные чувства. Питт не мог одобрить того, что она сделала. Она убила Мод Ламонт в приступе мести и ярости, не ради того, чтобы спасти свою или чью-то жизнь, – во всяком случае, это не входило непосредственно в ее намерения. Хотя, возможно, она и надеялась, что избавляет людей от гибельного заблуждения. Но этого они никогда уже не узнают.

Однако Лина досконально спланировала все с особой изобретательностью и, осуществив задуманное, вполне охотно вводила в заблуждение полицейских, позволяя им подозревать невинных людей.

Тем не менее Томас сочувствовал страданиям, пережитым ею за долгие годы после смерти сестры. Да и подозревали они других клиентов в убийстве мисс Ламонт только потому, что она дала им реальную причину ненавидеть и бояться ее. Эта особа действовала с исключительной жестокостью, пользуясь трагедиями и уязвимыми слабостями людей ради собственного обогащения.

Питт догадывался, что Корнуоллис испытывал подобные чувства. А вот о раздумьях Наррэуэя он не имел ни малейшего понятия и не собирался выяснять их. Если после всех этих неприятностей он, Томас, сможет вообще работать в Лондоне, то, скорее всего, происходить это будет под началом Наррэуэя. Поэтому Питт предпочел неведение, избежав возможной досады или даже презрения к начальнику.

В молчании мужчины доехали до Теддингтона и продолжили хранить его дальше, приближаясь к Кингстону. Грохот поезда затруднял любые разговоры, да они и не испытывали никакого желания обсуждать ни события прошлого, ни возможные будущие проблемы.

Сойдя на станции в Кингстоне, они наняли двуколку до морга, где проводилось вскрытие. Должности Виктора оказалось достаточно, чтобы практически немедленно завоевать внимание сильно раздраженного врача. Это был крупный курносый мужчина с поредевшей шевелюрой. В молодости он, видимо, слыл красавцем, но сейчас черты его лица изрядно погрубели. Он с крайней неприязнью уставился на двух этих побитых и грязных представителей политической полиции.

Наррэуэй ответил ему невозмутимым пристальным взглядом.

– Не представляю, что могло так заинтересовать Специальную службу в почтенной жизни этого несчастного старика, – ехидно бросил врач. – Хорошо еще, что у него остались только друзья и родным не придется страдать из-за всего этого! – Он нервно махнул рукой в сторону помещения, где, вероятно, проводились вскрытия.

– К счастью, ваше воображение – или отсутствие оного – не имеет никакого значения, – холодно бросил в ответ Виктор. – Нас интересует только ваше мастерство как эксперта судебно-медицинской экспертизы. Итак, какова причина смерти мистера Рэя, по вашему мнению?

– Мое мнение может быть основано только на фактах, – парировал медэксперт. – Он умер от отравления дигиталисом. В малых дозах этот препарат замедляет работу сердца, но в данном случае доза вызвала полную его остановку.

– В какой форме его приняли? – спросил Питт.

Ожидая ответа, он опасался, как бы его собственное сердце не выскочило из груди. От слов врача так много зависело, что Томас даже на миг малодушно усомнился, нужна ли ему полная определенность.

– В виде порошка, – без колебаний ответил медик. – Раздавленные таблетки, вероятно, добавили в малиновый конфитюр, почти наверняка запеченный в каком-то пироге. Его съели совсем незадолго до смерти.

– Что? – потрясенно произнес Питт.

Врач взглянул на него с нарастающим раздражением:

– Прикажете мне еще раз все повторить для вас?

– Если это достаточно важно, то повторите! – резко сказал Наррэуэй и повернулся к своему коллеге: – Что вас не устроило в малиновом конфитюре?

– У него он закончился, – ответил Томас. – Рэй как раз в тот день извинялся передо мной. Сказал, что больше всего любит малиновый джем и недавно доел последнюю банку.

– Малиновый джем я ни с чем не перепутаю! – порывисто воскликнул эксперт. – Он остался практически непереваренным. Бедняга умер почти сразу после того, как съел его. И также, бесспорно, этот джем послужил начинкой для выпечки. Возможно, у вас есть какое-то иное замечательное свидетельство, но я не представляю, как вам удастся убедить меня, что он не решил перед сном порадовать себя малиновым пирогом со стаканом молока. Причем дигиталис находился именно в варенье, а не в молоке. – Он глянул на Питта с испепеляющим отвращением. – Хотя почему это имеет хоть какое-то значение с точки зрения Специальной службы, я также не представляю. В сущности, я не нашел ничего, что могло бы даже отдаленно иметь отношение к вашим политическим делам.

– Мне нужен письменный отчет о вскрытии, – приказным тоном произнес Наррэуэй. Он вопросительно посмотрел на Питта, и тот кивнул в ответ. – Укажите также время и причину смерти, подчеркнув, что убивший его дигиталис находился в малиновой начинке пирога. Мы подождем.

Ворча что-то себе под нос, врач направился к двери, оставив полицейских одних.

– Итак? – спросил Виктор, как только медик удалился за пределы слышимости.

– У него в доме точно закончилось малиновое варенье, – решительно повторил Томас. – Но перед моим уходом к нему как раз приехала Октавия Кавендиш, привезя ему корзинку с угощением. В ней, должно быть, и лежали пироги с малиновым конфитюром!

Он пытался подавить вспыхнувшую с новой силой надежду, казавшуюся слишком преждевременной, слишком хрупкой. А тяжесть поражения могла быть по-прежнему сокрушительной.

– Спросим у Мэри-Энн, – сказал Питт. – Она вспомнит, что доставала из корзинки и подавала Рэю. И я уверяю вас, что в тот день в доме не пекли никаких пирогов с вареньем.

– О, я понял! – страстно воскликнул Наррэуэй. – Понял. И когда мы получим отчет о вскрытии, он не сможет отказаться от него.

Медэксперт вернулся через пару минут с запечатанным конвертом. Виктор взял его, вскрыл и внимательно прочитал все от начала до конца, пока врач следил за ним сердитым взглядом, обидевшись, что ему не доверяют. Начальник Специальной службы презрительно взглянул на медика. Сам он не доверял никому. Его работа требовала скрупулезной проверки. Ошибка, излишняя доверчивость, одно слово могли стоить многих жизней.

– Благодарю, – удовлетворенно сказал он и положил отчет в карман, после чего быстро направился к выходу, и Питт без промедления последовал за ним.

Вернувшись на станцию, они дождались очередного поезда на Лондон. Следующая остановка должна была быть в Теддингтоне, а там уже было рукой подать до дома Рэя.

Внешне дом никак не изменился. В саду прекрасно смотрелись залитые солнцем яркие цветы, выращенные с любовью, но в живописной беспорядочности. Гвоздики захватили часть дорожек, насыщая воздух своим пряным ароматом. На мгновение трудно было даже представить, что Рэй больше никогда не выйдет в свой сад.

Однако зашторенные окна производили странное ощущение покинутости и даже пустоты. Или, возможно, Питту так только показалось.

Наррэуэй мельком взглянул на него. Видимо, он хотел что-то сказать, но передумал. Друг за другом полицейские вышли на мощенную плиткой дорожку перед входом, и Томас постучал в дверь.

Через несколько томительных моментов Мэри-Энн открыла дверь. Она взглянула на Виктора, потом на его спутника, и лицо ее озарилось воспоминаниями:

– О, это вы, мистер Питт! Как любезно, что вы заехали сюда, особенно после тех мерзких глупостей, что кое-кто осмеливается болтать! Порой я даже отказываюсь слушать! Вы, конечно, уже знаете о бедном мистере Рэе. – Девушка сморгнула набежавшие на глаза слезы. – А вы знаете, что он оставил для вас баночку того джема? На самом деле он не стал сам надписывать этикетку, но поручил это мне. «Мэри-Энн, – говорит, – мистер Питт был так добр ко мне, что я хочу подарить ему нашего джема». Я уж было и приготовила, а потом прибыла эта миссис Кавендиш, и я решила уже не высовываться. Вы знаете, он и сам мне раньше не советовал. – Она шмыгнула носом и, вытащив из кармана платок, громко прочистила нос. – Простите, но мне ужасно не хватает его!

Питт растрогался от такой щедрости старика и испытал огромное облегчение, осознав, что даже если бы Рэй решил все-таки расстаться с жизнью, то он вовсе не думал о нем ничего плохого. У него сжалось горло и слезы обожгли глаза. Он не мог произнести ни слова, боясь не совладать с чувствами.

– Вы очень добры, – сказал за него Наррэуэй, то ли осознав такую необходимость, то ли просто по привычке взяв руководство в свои руки. – Но я думаю, что, возможно, объявятся другие претенденты на его имущество и даже на кухонные запасы, и мы не хотели бы, чтобы у вас возникли какие-то сложности.

– Ой, что вы, никаких сложностей! – уверенно заявила служанка. – Никто не объявится. Мистер Рэй отписал все мне – и кошек тоже, конечно. Поверенный намедни уж приходил и сообщил мне о том. – Она судорожно сглотнула и перевела дух. – Весь этот дом! Все-все-все! Вы можете себе представить? Так что и варенья теперь мои, кроме того, что мне велели отдать мистеру Питту.

Виктор откровенно поразился, но Томас с удивлением заметил, как смягчилось выражение его изумленного лица, словно такая щедрость тоже тронула его до глубины души.

– В таком случае я уверен, что мистер Питт будет вам очень благодарен, – ответил глава Специальной службы. – Извините нас за вторжение, мисс Смит, но, в свете появившихся у нас новых сведений, нам необходимо задать вас несколько вопросов. Не пригласите ли вы нас в дом?

Мэри-Энн встревожено нахмурилась, взглянув на Питта, а потом вновь на Наррэуэя.

– Несколько простых вопросов, – успокоил ее Томас. – Для вас в них нет ничего страшного, но нам необходимо убедиться в некоторых деталях.

Девушка распахнула дверь и отступила в прихожую.

– Что ж, тогда, пожалуй, входите. Может, вы хотите выпить чайку?

– Да, с удовольствием, – сразу согласился Питт, не озаботившись выяснить, согласен ли с ним начальник.

Служанка предложила им подождать в кабинете, где Томас беседовал с Рэем, но отчасти из-за спешности дела, а в основном не смея даже подумать без содрогания о том, как можно сидеть там, где он так душевно разговаривал с ныне покойным хозяином, полицейские последовали за ней на кухню.

– Итак, по поводу вопросов, – начал Наррэуэй, когда девушка добавила воды в чайник и открыла заслонку, чтобы пламя в печке вновь разгорелось. – Что вы подавали к чаю мистеру Питту в тот день, когда вечером умер мистер Рэй?

– Ой! – Мэри-Энн пришла в сильное замешательство. – По-моему, сэндвичи, булочки и варенье. В тот день я не пекла никаких пирогов.

– А какое именно варенье?

– Сливовое.

– Вы уверены в этом, совершенно уверены?

– Да. Это же было любимое варенье миссис Рэй, собственного ее изготовления!

– И вы не подавали ничего с малиной?

– У нас больше не осталось малинового варенья. Мистер Рэй доел все остатки. Он его больше всего любил.

– Вы сможете поклясться в этом перед судом в случае необходимости? – уточнил Наррэуэй.

– Да. Конечно, смогу. Уж мне ли не знать, чем отличается малина от сливы! Но почему? Что случилось?

Виктор оставил этот вопрос без ответа.

– А миссис Кавендиш пришла навестить мистера Рэя как раз тогда, когда мистер Питт собрался уходить? – продолжил он беседу.

– Да. – Служанка взглянула на Томаса и опять уставилась на Наррэуэя. – Она принесла ему пирожки с малиновым вареньем, кусок торта с заварным кремом и какую-то книжку.

– Много ли было пирожков?

– Два. Но почему вы спрашиваете? Что-то случилось?

– А не знаете ли вы, съел ли он оба пирожка?

– Неужели они были плохие? – Девушка вдруг совсем побледнела.

– Вы случайно не съели один из них? – настаивал Виктор.

– Конечно, нет! – обиженно воскликнула Мэри-Энн. – Она же принесла их для него! Неужели вы думаете, что я могла бы съесть хозяйские пирожки, принесенные для него друзьями?

– Я думаю, что вы честны и порядочны, – с неожиданной добротой ответил Наррэуэй. – И еще думаю, что честность спасла вам жизнь, позволив унаследовать дом, завещанный вам великодушным человеком, который ценил вашу доброту.

Мисс Смит зарделась от такой похвалы.

– А вы видели, какую книжку принесла миссис Кавендиш? – сменил Виктор тему.

– Да… – Служанка задумчиво возвела глаза к потолку. – Книжку со стихами.

– И именно эту книжку нашли рядом с ним… когда он умер? – Задавая столь прямой вопрос, Наррэуэй помедлил, слегка поморщившись, но все же закончил его.

Девушка кивнула, и ее глаза наполнились слезами.

– Да.

– Вы уверены?

– Уверена.

– А вы умеете писать, Мэри-Энн?

– Конечно, умею! – Мисс Смит провозгласила это с такой гордостью, словно еще недавно возможность освоить письмо показалась бы ей маловероятной.

– Отлично, – одобрительно сказал Виктор. – Тогда найдите, пожалуйста, бумагу и ручку и запишите точно все, что вы нам сообщили… про то, что в доме в тот день у вас уже не осталось малинового варенья, что его могла принести только миссис Октавия Кавендиш и что она принесла два малиновых пирожка для мистера Рэя, которые он сам и съел. Также будьте добры написать про то, что она принесла ту книжку со стихами, которую потом обнаружили рядом с ним. И в конце поставьте дату и вашу подпись.

– Зачем?

– Выполните, пожалуйста, мою просьбу, а потом я вам все объясню. Но сначала напишите. Это важно.

Заметив какую-то особую серьезность лица полицейского, Мэри-Энн извинилась и ушла в кабинет. Минут через десять, когда Питт уже снял с плиты вскипевший чайник, она вернулась и протянула Наррэуэю лист бумаги, исписанный очень аккуратным почерком, подписанный и датированный.

Начальник Спецслужбы взял листок у девушки, прочел ее записи и передал их Томасу, который, в свою очередь, тоже бегло ознакомился с показаниями и, вполне удовлетворенный, спрятал бумагу в карман.

Начальник пристально взглянул на него, но не стал требовать документ обратно.

– Так в чем же дело? – спросила Мэри-Энн. – Вы сказали, что объясните мне, если я все запишу для вас.

– Верно, – согласился Наррэуэй. – Мистер Рэй умер оттого, что съел отравленный малиновый джем. – Он сделал паузу, но затем, не обращая внимания на побелевшее лицо и затрудненное дыхание служанки, продолжил: – Этот яд – если быть точнее, дигиталис – вполне невинно содержится в листьях наперстянки, и несколько ее прекрасных экземпляров произрастают в вашем саду. Существовала версия, что мистер Рэй сорвал эти листья и, сделав отвар, выпил его с целью свести счеты с жизнью.

– Никогда он не сделал бы такого! – возмущенно вскрикнула мисс Смит. – Уж я-то это точно знаю, даже если кто-то сомневается!

– Вы правы, – поддержал ее Виктор. – И вы очень помогли нам доказать это. Однако надеюсь, что вы будете благоразумны и ради вашей же собственной безопасности никому пока об этом не скажете. Вы хорошо поняли меня?

– Вы говорите, что миссис Кавендиш подсунула ему отравленные пирожки? – со страхом спросила служанка, испуганно глядя на него. – Зачем же она так поступила? Она же по правде переживала за него! Чепуха какая-то! Должно быть, у него просто случился сердечный приступ.

– Вам будет лучше всего так и думать, – согласился Наррэуэй. – Безусловно, лучше. Но это малиновое варенье крайне важно, потому что теперь никто даже подумать не сможет, что он добровольно покончил с жизнью. Ведь Церковь считает это грехом, и его могли похоронить в неосвященной земле.

– Ой, грех-то какой! – негодующе крикнула девушка. – И полнейшая несправедливость!

– Действительно, грех, – с горечью признал Виктор. – Но разве это может помешать тем, кто считает себя праведником, осуждать тех, кого они считают грешниками?

Мэри-Энн развернулась к Питту, уставившись на него горящими глазами:

– Он доверял вам! Вы должны позаботиться о том, чтобы его похоронили со всеми почестями! Вы должны!

– Именно ради этого я и приехал сюда, – тихо сказал Томас. – Ради него и ради самого себя. У меня есть враги, как вы уже поняли, и некоторые из них говорят, что именно я виновен в его смерти. Я говорю вам об этом, чтобы никто не мог ввести вас в заблуждение. Я никогда не думал, что мистер Рэй мог быть тем человеком, который посещал дом на Саутгемптон-роу, и даже не упоминал о том деле, когда навещал его в последний раз. И теперь мы узнали, что ходил к тому медиуму епископ Андерхилл, и он тоже уже умер.

– Он никогда…

– Успокойтесь. Он погиб в результате несчастного случая.

Лицо девушки жалостливо сморщилось.

– Вот несчастный… – тихо произнесла она.

– Большое вам спасибо, мисс Смит, – заговорил Нар-рэуэй, и сейчас никто не усомнился бы в его искренности. – Вы оказали нам огромную помощь. Дальше мы сами доведем это дело до конца. Коронер выдаст нам заключение о смерти в результате несчастного случая, и я сам позабочусь, чтобы он написал именно так. Если же вас хоть немного беспокоит ваша собственная безопасность, вы будете соглашаться с этим, с кем бы вы ни говорили, в любых обстоятельствах, – до тех пор, пока я или мистер Питт не приведем вас в суд, где вы сможете дать другие показания под присягой. Вы поняли меня, девочка?

Мэри-Энн кивнула, с трудом подавив страх.

– Отлично. Тогда мы сейчас покинем вас и отправимся к коронеру.

– И даже чаю не выпьете? В любом случае вам придется забрать ваше варенье, – добавила служанка, взглянув на Томаса.

Виктор бросил быстрый взгляд на чайник.

– На самом деле, пожалуй, мы могли бы выпить немного чайку, только по одной чашке. Спасибо. Денек выдался на редкость трудный.

Девушка покосилась на грязную и порванную одежду полицейских, встретила взгляд Питта, но ничего не сказала. Ее замечания могли счесть невежливыми. Любому порой выдаются трудные времена, и она понимала это лучше многих. И не осуждала людей, которые ей нравились.

До станции Томас и его начальник дошли вместе.

– Мне надо вернуться в Кингстон к коронеру, – заявил Наррэуэй, когда они перешли через дорогу. – Я сумею заставить его выдать нужное нам заключение. Фрэнсиса Рэя похоронят в освященной земле. Однако нам мало пользы от доказательства того, что его отравили пирожки миссис Кавендиш. Ее могут обвинить в убийстве на основании бесспорных косвенных улик, но я сильно сомневаюсь, что она имела хоть малейшее представление о том, что делала. Войси принес ей либо тот джем, либо, что более вероятно, уже сами пирожки, желая убедиться в том, что никто больше не пострадает, а также и ради собственной безопасности – на тот случай, если следы приведут обратно к нему. А может, и ради блага сестры, если предположить, что он способен заботиться о чьем-то благе.

– Тогда как, прости Господи, он додумался использовать ее в качестве своеобразного орудия убийства?! – возмущенно бросил Питт.

Такое бессердечие было выше его понимания. Он не мог постичь, насколько порочной должна быть ярость, чтобы решиться так использовать невинного человека, не говоря уже о том, чтобы поступить столь подло с любимым, а главное, полностью доверяющим тебе человеком.

– Питт, если вы, черт побери, собираетесь хоть как-то быть полезны мне, то должны прекратить думать, что все остальные живут и действуют по тем же моральным и душевным правилам, что и вы сами! – потребовал Наррэуэй. – Не все люди таковы! – Он ожесточенно уставился на ведущую к станции дорогу. – Не пытайтесь совершенно по-дурацки думать, как поступили бы вы сами в данной ситуации! Думайте, как поступят они! Вам приходится бороться с ними… а не с множеством своих отражений в зеркалах! Войси ненавидит вас с такой страстью, какая недоступна даже вашему самому дикому воображению. Но поверьте, она существует! И помните о ней ежедневно, ежечасно… поскольку едва вы забудете о ней хоть на день, то тут же жестоко поплатитесь. – Внезапно Виктор остановился, протянув руку – так резко, что Томас едва не столкнулся с ним. – И я заберу у вас свидетельство Мэри-Энн. Ее показания и отчет о вскрытии должны лежать там, где даже Войси не сможет найти их. И ему необходимо будет сообщить об этом – он должен знать, что если с вами или с вашими родными что-то случится, то они будут опубликованы, а их публикация станет большим несчастьем для миссис Кавендиш, действительно пагубным несчастьем. И в конечном счете он станет таковым и для самого Войси, готова она будет свидетельствовать против него или не готова.

Питт почти не колебался. От этого зависела безопасность его семьи, и он не мог позволить себе пойти на компромисс, не мог подвергнуть своих родных риску. Сунув руку в карман, Томас вытащил свидетельские показания Мэри-Энн. Если уж он не мог доверять Наррэуэю, то жизнь его вообще кончена.

Взяв документ, Виктор растянул тонкие губы в улыбке.

– Благодарю вас, – произнес он с мягким сарказмом, догадавшись, что коллега усомнился в нем. – Я с огромным удовольствием сделаю фотокопии с этих документов и предоставлю их вам, когда вы пожелаете. Но оригиналы должны храниться там, где даже Войси не сможет добраться до них, и даже вам лучше не знать, где они будут. Поверьте мне, Питт, это место чертовски надежное.

Томас улыбнулся в ответ.

– Спасибо вам, – сказал он. – Да, фотокопии этих документов будут весьма полезны. Полагаю, помощник комиссара Корнуоллис оценит такую идею.

– Тогда он получит их, – ответил Наррэуэй. – А теперь садитесь в ваш поезд и возвращайтесь в город, да выясните там, какие сегодня новости о результатах выборов. Должно быть, они уже известны. Я заглянул бы в клуб либералов. Они обычно первыми узнают все новости и выставляют их на электрическом табло для всеобщего обозрения. По-моему, борьба между Войси и Серраколдом может оказаться гораздо острее, чем нам хотелось бы, и я не хочу усугублять ее. Удачи, Питт.

И, не дожидаясь ответа своего сотрудника, Виктор развернулся и быстро пошел в сторону другой платформы.

Вскоре Томас, держась из последних сил, стоял в толпе на тротуаре перед Либеральным клубом, вглядываясь в последние новости о результатах выборов, отраженные на электрическом табло. Он волновался о судьбе Джека, однако все его мысли сейчас устремились на соперничество Чарльза Войси и Обри Серраколда, и он не мог отказаться от последней надежды на то, что Серраколд еще сумеет выиграть на гребне волны популярности либералов, каким бы незначительным ни оказалось его превосходство.

Результат, показанный в данный момент, его не заинтересовал – какой-то северный городской округ уверенно проголосовал за кандидата от консерваторов.

В паре шагов от Питта беседовали два человека.

– Вы уже слышали? – скептически произнес один из них. – Этот парень получил-таки большинство! Просто невероятно!

– Какой парень? – сердито спросил его спутник.

– Гарди, разумеется! – ответил скептик. – Кейр Гарди! И действительно от лейбористов!

– Вы хотите сказать, что он пролез в парламент? – Этот вопрос прозвучал на редкость недоверчиво.

– А о чем еще я тут вам толкую!

Питт мысленно усмехнулся, хотя и сомневался, что избрание Гарди хоть как-то повлияет на политику правительства. Он не сводил взгляда с подсвеченного табло, но уже начал осознавать, что его ожидания бессмысленны. Там появлялись все новые, ставшие известными, результаты, но, вероятно, сведения о месте Джека или о голосовании в Южном Ламбете уже показали раньше, а теперь их заменили более свежими новостями. Видимо, лучше было просто найти заинтересованного в информации о выборах человека и все выяснить у него. Если б не столь позднее время, Томас мог бы нанять двуколку и, съездив в Южный Ламбет, узнать все из первых рук.

Он выбрался из толпы, наблюдавшей за новостным табло, и направился к швейцару. Ему пришлось немного подождать, пока тот не освободится для разговора с ним.

– Да, сэр? – спокойно поинтересовался швейцар, тактично не обращая внимания на потрепанный вид Питта. Сегодня вечером он пользовался всеобщим вниманием, что особенно льстило его самолюбию.

– Есть ли какие-то новости о результатах мистера Рэдли от Чизика? – спросил полицейский.

– Есть, сэр, показывали уже почти четверть часа назад. Он с малым перевесом, но прошел в парламент, сэр.

Питта окатила теплая волна облегчения.

– Спасибо. А как насчет Южного Ламбета и мистера Серраколда и сэра Чарльза Войси?

– Про них не знаю, сэр. Судя по слухам, там какие-то сложности, но наверняка не знаю. Еще ничего не понятно.

– Благодарю вас.

Томас ретировался, уступая швейцара очередным пылким соискателям новостей, и поспешил найти экипаж. Если он не попадет в какую-то небывалую дорожную пробку, то уже меньше чем через час доберется до Ламбетской ратуши. А там уж сможет сам достоверно узнать результаты.

Прекрасный вечер радовал влажным теплом. Половина Лондона, казалось, высыпала на улицы подышать воздухом, тротуары заполнились пешеходами, а мостовые – разнообразными экипажами. Лишь минут через десять полицейскому удалось найти свободную двуколку, и, забравшись в нее, он велел извозчику перевезти его через реку к Ламбетской ратуше.

Двуколка развернулась и поехала в ту сторону, откуда приехала, с трудом лавируя во встречном потоке экипажей. Повсюду обсуждались последние новости, слышались громкие возгласы, цокот копыт по мостовым, бренчание упряжи и удары легких столкновений. Томасу хотелось бы поторопить извозчика, но он понимал, что это бесполезно. Тот и так делал все, что мог, ради собственной выгоды.

Питт откинулся на спинку сиденья, призывая себя к терпению. Он предпочел бы верить в то, что Обри Серраколд еще может выиграть, но тошнотворное сомнение подсказывало, что вряд ли кому-то под силу победить Войси. Слишком уж тот хитроумен, слишком уверен в себе.

Они пересекали старый Воксхоллский мост. С реки поднимался влажный запах, и ряд горящих на набережной фонарей красиво отражался в воде. На волнах еще покачивались прогулочные лодки, и от них по воздуху разносился веселый смех.

На южном берегу тоже гуляло множество горожан, но уличное движение заметно поредело, и двуколка набрала скорость. Возможно, у Томаса даже появился шанс успеть к оглашению результатов. Отчасти он надеялся, что, когда доедет туда, все уже будет закончено. Тогда ему просто сообщат новости – и дело с концом. Способен ли даже Наррэуэй придумать то, что будет сдерживать влияние Войси после успешных выборов? Не сможет ли этот подлец пролезть на место лорд-канцлера Англии еще при нынешнем правительстве?

Или Уэтрон сумеет помешать ему?

Нет, Уэтрону не хватит ни ловкости, ни хладнокровия. Набрав силу, Войси раздавит его.

– Вот мы и прибыли, сэр! – крикнул извозчик. – Ближе я не могу подъехать!

– Ладно!

Питт спустился на землю, расплатился и начал пробираться между экипажами к ступеням ратуши. Зал собраний заполняла еще более плотная толпа: люди толкались, протискивались вперед, стремясь получше разглядеть кандидатов и услышать результаты выборов.

На трибуне появился председатель избирательной комиссии, и шум в зале утих. Близился решающий момент. Светлые волосы Обри Серраколда поблескивали в свете люстр. Он выглядел напряженным и сосредоточенным, но голову держал высоко. Томас заметил в толпе улыбающуюся Роуз. Она явно волновалась, но страх, видимо, покинул ее. Вероятно, ей удалось узнать ответ на вопрос, который она задавала Мод Ламонт, и сделала она это гораздо более простым и точным путем, чем на сеансах любого медиума.

С другой стороны от председателя застыл в напряженном ожидании и сам Чарльз Войси. Питт с легкой радостью догадался, что ему пока не известно, выиграл он или проиграл. Войси еще сомневался.

Источник надежды прорвался в душе Томаса, и он мечтательно вздохнул.

В зале наступила тишина.

Председатель огласил итоги – сначала Обри Серраколда. Их встретили громкими приветствиями. Число его голосов было высоко, и сам Обри вспыхнул от удовольствия.

Дождавшись тишины, председатель огласил результаты выборов Войси – за него проголосовало почти на сотню больше избирателей. Зал взорвался оглушительным криком.

Серраколд побледнел, но благородное происхождение и воспитание позволили ему признать поражение с таким же достоинством, с каким он признал бы победу. Повернувшись к своему сопернику, он протянул ему руку. Они обменялись рукопожатиями также и с председателем комиссии, а потом Войси выступил вперед и выразил благодарность своим избирателям.

На мгновение Питт точно оцепенел. Ему следовало предвидеть такой исход, но он все же надеялся – даже перед самым этим плачевным концом все еще слабо надеялся. Известие о сокрушительном поражении навалилось на него тяжким бременем.

Речь Чарльза еще продолжалась, сопровождаемая одобрительными возгласами. Наконец Войси спустился с трибуны и начал проталкиваться через толпу к выходу. Ему хотелось насладиться своей победой, испить эту чашу до последней капли. Он должен был подойти к Томасу, взглянуть на него и убедиться, что его противник вполне осознал поражение.

Чуть позже он уже стоял перед ним на расстоянии вытянутой руки.

Питт протянул ему руку.

– Примите поздравления, сэр Чарльз, – спокойно произнес он. – В каком-то смысле вы их заслужили. Вы заплатили за победу такую цену, что и не снилась Серраколду.

В глазах Войси загорелось изумление.

– Неужели? Хотя большой приз того стоит, Питт. Такова разница между успешными лидерами и неудачниками.

– Полагаю, вам известно, что взрыв на Саутгемптон-роу унес сегодня утром жизни епископа Андерхилла и Лины Форрест? – продолжил полицейский, загородив Чарльзу путь к выходу.

– Да. Слышал. Какое несчастье! – Политик все еще улыбался, думая, что ему ничего не грозит.

– Но, вероятно, вы еще не слышали о результатах вскрытия Фрэнсиса Рэя, – продолжил Питт, заметив, как тревога плеснулась в глазах Войси. – Отравление дигиталисом. – Он с особой выразительностью произнес эти слова. – Порошок подсыпали в пирожки с малиновым джемом… Это совершенно неоспоримо. У меня нет при себе отчета медэксперта, но я читал его.

Чарльз недоверчиво буравил его взглядом, пытаясь отмахнуться от того, что услышал. На его верхней губе заблестел пот.

– Так уж случилось, – еле заметно улыбнулся Томас, – что в доме Рэя к тому времени закончились все запасы малинового варенья, не считая, конечно, тех двух пирожков, что принесла ему в качестве угощения миссис Октавия Кавендиш. Не представляю, с чего вдруг ей вздумалось убить такого порядочного и безобидного старика. Мы пока не выяснили, какие у нее могли быть мотивы.

В глазах Войси появился панический страх – потеряв самообладание, он начал задыхаться.

– Весьма вероятно, – заметил Питт, – что некто, кому миссис Кавендиш всецело доверяла, привлек ее к этому делу, желая выдать убийство Рэя за самоубийство и совершенно не считаясь с тем, чего это могло стоить ей! – Он небрежно махнул рукой, закрывая эту тему. – Причина не имеет значения… Лучше сказать, что столь хитроумный план порожден жаждой личной мести. А вот она уже на редкость интересна.

Чарльз открыл рот, видимо, собираясь что-то сказать, но потом просто глотнул воздуха и вновь сомкнул губы.

– Мы располагаем отчетом коронера, – продолжил полицейский. – И должным образом подписанными показаниями Мэри-Энн Смит. А также у нас имеются их фотокопии, и все документы будут храниться по отдельности в исключительно безопасных тайниках, так что мы в любой момент сможем предать их гласности, если какая-то досадная неприятность случится со мной или с кем-то из членов моей семьи… и, разумеется, с самим мистером Наррэуэем.

Нездоровая бледность покрыла лицо Войси, и он пристально взглянул на Питта.

– Я уверен… – процедил он, едва шевеля пересохшими губами, – уверен, что с ними ничего не случится.

– Вот и хорошо, – весомо произнес Питт. – Просто отлично.

Он отступил в сторону, и Чарльз, пепельно-бледный, пошатываясь, направился к выходу.