Глава шестнадцатая
Однако полиция сама уже поджидала Сашеньку. Как только княгиня свернула на Малый проспект Петербургской стороны (а в Петербурге, кто не знает, два Больших и два Малых проспекта, а вот Средний, увы, один на двоих), ее обхватили сзади чьи-то очень сильные руки:
– Вот и попалась, Марусенька!
Будницкий! Таки выследил…
Штабс-капитан развернул ее и вжал в забор.
– Отпустите! – сверкнула глазами Тарусова. – Я – дворянка, мой муж адвокат…
– Я догадался! А вот Крутилин пока нет. Что, сделаем ему сюрприз? Вот он обрадуется! Твой муженек Ивана Дмитрича уж так по стеночке размазал, что к бабке не ходи, мечтает Крутилин теперь поквитаться. Это ж надо учудить – собственную жену свидетельницей приодеть. Хе, боюсь, вам самим теперь адвокат понадобится!
– Муж мой тут ни при чем…
– На Большой Морской эту байку расскажешь!
Будницкий свистнул, и с Большой Гребецкой завернул экипаж, с которого штабс-капитан выслеживал Сашеньку.
Та, хоть и была вжата в забор, возмутилась:
– Не смейте мне тыкать!
– Привыкай, сиятельство. У преступников сословий нет! Давай, садись!
Будницкий рассчитывал, что Сашенька сейчас упадет на колени, станет молить о пощаде, однако жестоко просчитался. Гордая княгиня пресмыкаться перед этакой рептилией не желала. Будь что будет! И вообще… За последние дни столько спасительных поворотов случилось, что Сашенька надеялась еще на один. Потому решительно сделала шаг к экипажу.
Штабс-капитан схватил ее за руку:
– Но ежели на Морскую не желаешь, можем по-иному договориться.
Сашенька посмотрела надменно:
– Интересно как?
– А сама не знаешь? – Будницкий сально подмигнул. – В душу ты мне запала, княгиня Маруся! Часок любви – и, клянусь, забуду про Крутилина. С превеликим удовольствием забуду. Он, паскуда, рапорт на меня накатал! Дядя еле уладил. Ну что? В нумера?
В ответ просвистела пощечина. Глаза поручика налились, он с силой толкнул Сашеньку на забор:
– Ты горько пожалеешь! Ух!
Поручик замахнулся, Сашенька прикрыла лицо руками.
– Что здесь происходит? – услышала она вдруг знакомый голос.
Спасительный поворот?
Говорившего закрывала мощная спина Будницкого. Сам же штабс-капитан сразу обернулся на окрик и смерил взглядом незнакомца. Первым порывом было ударить, но, во-первых, визави штабс-капитана был хорошо сложен, а во-вторых, и это главное, Будницкий ощутил вдруг опасность. Словно собака, он всегда чуял ее загодя. Потому кулак опустил и ответил спокойно, миролюбиво:
– Опасная преступница. При задержании оказала сопротивление!
Ципцин (а это был он) сделал шаг в сторону, якобы увидеть лицо опасной преступницы, а разглядев, радостно воскликнул:
– Я ее знаю! Княгиня Тарусова, жена известного адвоката. Разве она преступница?
Будницкий, выкатив грудь, двинулся на мастерового:
– А сам-то ты кто?
– Позвольте представиться: титулярный советник Раздуваев-Сеньков Юрий Петрович. Третье отделение Его Величества канцелярии. На костюм внимания не обращайте, выполняю секретное задание. Документы предъявить?
Будницкий, похвалив себя за ум и сдержанность (ведь мог и в ухо заехать!), вытянулся во фрунт и помотал головой – не надо, мол, а потом, набрав воздуха, выпалил:
– Помощник пристава Первого участка Адмиралтейской части…
– Не важно! – отмахнулся Раздуваев-Сеньков, отклеивая надоевшие усы. – Доложите-ка лучше, в каком преступлении подозреваете княгиню?
Штабс-капитан, стараясь не оскорбить перегаром особу из всесильного ведомства, коротко, по-военному доложил. Внимательно выслушав, Раздуваев-Сеньков похлопал его по плечу:
– А вы молодец, Будницкий!
Штабс-капитан вздрогнул. Откуда он его знает? Представиться ведь не позволил! Раздуваев-Сеньков не обратил на его изумление ни грана внимания.
– Однако вынужден вас огорчить: в то злополучное воскресенье, о котором идет речь, княгиня Тарусова выполняла мое задание по выявлению группы опасных бомбистов-нигилистов. С этой целью она переоделась крестьянкой и направилась, как вы уже знаете, в съезжий дом Литейной части, где неожиданно была задержана. Не имея полномочий открыть свою личность, княгиня назвалась женой одного из заключенных. Верно рассказываю, Александра Ильинична?
От неожиданности княгиня скорчила неописуемую гримасу, расценить которую можно было и утверждением, и отрицанием, и даже симптомом слабоумия.
– Ну что, Будницкий? Теперь ясно, какую операцию сорвали ваши безмозглые коллеги?
Будницкому ясно было одно: завалиться с княгиней Тарусовой в нумера ему не суждено. Однако понимающе кивнул.
Раздуваев-Сеньков продолжил:
– До завершения операции по обезвреживанию бомбистов-нигилистов все мною сказанное является государственной тайной. Вам ясно, Будницкий?
– Да! – кратко ответил штабс-капитан, решив сегодня же навести справки об этом Сенькове-Раздуваеве. Нет, не так – Раздуваеве-Сенькове.
– Если вдруг проболтаетесь, службу продолжите на Чукотке. И никакой дядя вас не спасет.
У штабс-капитана задергался глаз. Этот Раздуваев-Сеньков что, ясновидящий? Да ну его к бесу! Лучше и вправду все позабыть.
– Все, штабс-капитан, – свернул разговор титулярный советник. – Я вас более не задерживаю!
Будницкий на всякий случай козырнул мастеровому и опрометью кинулся к коляске.
Раздуваев-Сеньков подошел к Сашеньке. Та поприветствовала его с ехидцей:
– И снова здравствуйте, господин мастеровой! Только, оказывается, вы не стеариновых, а заплечных дел мастер.
К благодарности за спасение примешивалось раздражение, понятное всякому, кто обнаруживал интерес к себе тайной полиции.
– Позвольте, я вас провожу?
– Не позволю!
Раздуваев-Сеньков широко улыбнулся:
– Не боитесь? Вдруг за углом вас еще кто-то поджидает?
Бывший Ципцин сунул ей локоток. Пришлось взять его под руку, а то ведь не отстанет! Да и выяснить надо, что Третьему отделению от нее понадобилось. Они двинулись по Малому проспекту.
– Дмитрий Данилович знает о вашем расследовании?
– Нет, – смутилась Сашенька. – Честное слово – нет. Он бы не позволил!
– Верю, – сказал Юрий Петрович. – Что ж, восхищен, Александра Ильинична! Вашей самоотверженной любовью восхищен, смелостью, умом, решительностью. Вдобавок вы и на язычок остры. Мечта, а не женщина! Искренне завидую вашему мужу.
– Ну слава богу! А то я уже забеспокоилась, вдруг и вы в нумера позовете!
– Что? Что-о-о? – Раздуваев-Сеньков обернулся вослед Будницкому. Но тот вместе с пролеткой уже испарился с горизонта. – Жаль, не знал. Каков негодяй! Однако кое в чем штабс-капитан прав. Ваша игра в барышню-крестьянку может дорого обойтись Дмитрию Даниловичу. Не думали об этом?
– Вы разве не заметили? Будницкий в стельку пьян! Уверяю вас, я никогда не бывала в сыскной полиции. И Крутилина сегодня первый раз в жизни увидела, – вдохновенно импровизировала Сашенька.
– Очную ставку с ним желаете?
Пришлось прикусить губу.
– Тогда перейдем к делу, – улыбнулся Раздуваев-Сеньков. – Этой весной мы лишились осведомителя в вашей семье.
Княгиня возмутилась:
– И вы так вот спокойно, цинично признаетесь, что шпионите за моим мужем?
– Шпионят, Александра Ильинична, шпионы. Вдали от Родины, ежесекундно рискуя жизнью. А мы – негласно наблюдаем! И хочу напомнить, что это наблюдение позавчера спасло вам жизнь, а сегодня честь.
Позднее, много раз прокручивая в уме этот разговор, Сашенька буквально на каждую реплику, на каждое слово Раздуваева-Сенькова нашла разящий ответ. Но, видимо, жандармов специально учат обволакивать словами, путать, запугивать, лишать воли, ломать через колено, дабы превратить нас в слепое, лишенное чести орудие.
Ругала себя Сашенька за этот разговор!
– Вы лишили Дмитрия любимого дела…
– Не передергивайте – не мы. Он сам! Дмитрий Данилович вступил в тайную переписку с господином Герценом и не раз публиковался в «Колоколе». Под псевдонимом, конечно. Не знали?
– Нет… – с ужасом прошептала Сашенька.
– Вот видите! Муж с вами не откровенен. Он вам не доверяет! А может, просто откровенничает с другой?
– Замолчите! Он, верно, хотел оградить меня…
– Да, конечно, князь замечательный человек. Поэтому мы искренне хотели Дмитрию Даниловичу помочь. Его верные друзья много раз пытались объяснить ему, на чью, собственно, мельницу льет он воду. Однако князь до сих пор упорствует в своих заблуждениях.
– Вы хотите сказать, в убеждениях?
– Нет, Александра Ильинична, я прекрасно умею формулировать. Князь упорствует именно в заблуждениях! Судите сами: ну разве может какой-то парламент спасти от нищеты и невежества? Избавить от взяток и очковтирательства? Взгляните на эту чертову Англию! Разве там отсутствует нищета? Или взяток не берут? Еще как берут! Так зачем нам отвергать собственный путь развития, многовековые традиции, отвергать эволюцию, то бишь постепенно-последовательное искоренение несправедливостей всем миром, и бросаться в хаос революций? Надо не болтать, надо дела делать. А князь, вместо того чтобы встать в общий строй, где, между прочим, все его однокашники, сослуживцы, родственники, примкнул к врагам, к отщепенцам, выполняющим заказ враждебных держав, а именно: устроить бунт, расчленить Россию и превратить ее в колонию. Вот истинная цель всех этих анархистов, нигилистов, социалистов, народников, поляков и горцев.
– Вы бредите, Юрий Петрович!
Где-то она это имя-отчество уже слышала. Совсем недавно! Дай бог памяти, где?
– Ох уж эта интеллигенция! Доверчива и близорука! Словно институтка, очарована болтовней про счастье, свободу и справедливое общество. Потому вместо служения Государю кличет революцию, позабыв, сколько голов, лучших голов, отрубила, к примеру, Великая французская. Вы действительно ее повторения желаете? Здесь, у нас? Тогда заклинаю, подумайте. Кто, кто остался в выигрыше от французской революции? А? Тот, кто ее финансировал, – Британская империя. Нам это доподлинно известно!
– Спасибо за лекцию, господин титулярный советник, но мне, пожалуй, пора! – Запас Сашенькиного терпения иссяк.
Она боялась вспыхнуть, нагрубить, надерзить, обозвать! Очень хотелось отправить этого обаятельного красавца вслед за Клашкой в приют для душевнобольных.
– Простите, я не закончил. Может, по чашке чая?
– Мне некогда, Юрий Петрович. Спасибо, что проводили.
– Боюсь, у вас нет выбора, Александра Ильинична. – У Сашеньки засосало под ложечкой. Она давно догадалась, к чему ее станут склонять. – Я ведь признался: у нас нет осведомителя в вашей семье. Пойдемте, пойдемте, на нас оборачиваются!
Скрепя сердце княгиня снова взяла Раздуваева-Сенькова под ручку. Они свернули с Малого на Большую Спасскую и пошли в сторону Большого проспекта.
– Раньше Софья Николаевна доносила? – догадалась Сашенька.
Раз информатора лишились с лета, значит, испарился он с бывшей гувернанткой.
– Фу, как грубо! Повторяю: мы пока не считаем Дмитрия Даниловича врагом. С врагами мы так не церемонимся. Князь человек искренний, с болью и горечью переживает имеющиеся, увы, недостатки и несправедливости. А Софья Николаевна просто помогала нам уберечь его от непоправимых ошибок. Жаль, что вот жениха нашла во Пскове. Подлец наотрез отказался от повышения в Петербург. Ну не убивать же дурака? – Сделав паузу, Раздуваев-Сеньков хихикнул: – Не пугайтесь – шутка!
Тут-то и вспомнился Сашеньке еще один обладатель имени-отчества Юрий Петрович.
– Так это вы за Наташей ухаживали? Под фамилией Кондратов?
– Да, – нехотя признался титулярный советник.
– Как вы могли, как посмели издеваться над чувствами невинной девушки?
Раздуваев-Сеньков вовсе не смутился:
– А в этом виноваты вы, Александра Ильинична. Сидите на миллионах, а прислуги кот наплакал. Выбора-то никакого. Клаша ваша из дома не выходит…
– Уж простите!
– Но как вы догадались, что Кондратов – это я?
– Имена меняйте вместе с фамилиями. А то и Ципцин у вас Юрий, и Кондратов.
– Знаете, – серьезно отнесся к совету Раздуваев-Сеньков, – пробовал. Забываю, понимаете, откликаться на чужое имя! А насчет Наташи не кипятитесь. Пальцем ее не тронул. Задумка другой была.
– Какой, если не секрет?
– Вот именно – секрет!
– Какой же вы мерзавец!
– Все? Высказались? – оборвал Сашеньку Раздуваев-Сеньков. – А теперь слушайте меня. Раз в неделю по средам вы будете приезжать ко мне и рассказывать: кто к вам приходил, о чем говорили и так далее и тому подобное. Особое внимание прошу уделить подготовке к политическому процессу, к которому Спасов планирует привлечь Дмитрия Даниловича.
Если бы Сашенька не держала Раздуваева-Сенькова под руку, точно упала бы в обморок. Хоть и ожидала, хоть и догадывалась, но все равно – как обухом по голове! Словно узнать, что неизлечимо больна. Хотелось остановиться, закричать в голос! Но сдержалась. Негромко, но твердо ответила:
– Нет.
– Да, Александра Ильинична! Да! – с нажимом повторил Юрий Петрович. – Лучшей кандидатуры мы не найдем.
– Я не могу… – У Сашеньки эмоции редко брали вверх над разумом, но сейчас она собой управляла плохо. – Я умоляю!.. Вы же дворянин! Он мой муж!
– Княгиня, – отеческим тоном отказал Юрий Петрович, – я уже объяснил. Вашего мужа надо спасать. Рано или поздно он образумится, ум и таланты выведут Дмитрия Даниловича на правильный путь. И вот тогда наша с вами миссия будет считаться выполненной.
– Я все расскажу мужу, – сорвалась Сашенька. – Он в «Колоколе» про вас пропечатает…
– Нет, не пропечатает. «Колокол» нашими стараниями почил в бозе, – улыбнулся Раздуваев-Сеньков, а потом прибавил с угрозой: – И не расскажете ничего. Вы женщина умная и понимаете: сегодня я приказал Будницкому забыть, а завтра велю вспомнить. И тогда даже Спасов не сможет защитить вас и вашего мужа. Вот, держите, моя карточка. Здесь адрес. В среду в одиннадцать. Прощайте!
Сашенька тупо крутила картонку. Хотелось упасть и умереть. Уж лучше бы ее Будницкий изнасиловал…
– Да, еще одно! – неожиданно возвернулся Раздуваев-Сеньков. – Немедленно прекратите расследование. Там и без вас разберутся, а за вами следят. Паренек один, разносчик.
– Я знаю.
– Думаю, вам грозит смертельная опасность.
– Понимаю ваше беспокойство. Боитесь потерять с таким трудом обретенного осведомителя?
Раздуваев-Сеньков не нашелся с ответом. Сашенька сухо попрощалась, перешла Большой проспект и направилась к углу со Зверинской, где размещалась полицейская часть Петербургской стороны.
Раздуваев-Сеньков махнул рукой, подзывая извозчика. Когда тот подъехал, не спеша залез в пролетку, сказал: «Трогай!» – однако проехал не более десятка шагов.
Юрия Петровича в Третьем отделении ценили за результат, но недолюбливали за методы. Старой гвардии, успевшей поработать с Бенкендорфом и Дубельтом, претили беспринципность и аморальность титулярного советника, потому по служебной лестнице Раздуваев-Сеньков продвигался медленно, задания получал незначительные, наградами его обходили. Но Юрий Петрович, стиснув зубы, ждал перемен в родном ведомстве, совершенно, по его мнению, не готовом к вызовам времени.
Внутренний враг в государстве Российском возмужал и окреп, бороться с ним надо теперь жестко, а если надо, то и жестоко. Слабых духом – перекупать, фанатиков – вешать. Эпоха рыцарства в тайной полиции закончена: белые перчатки бесполезны, когда руки по локоть в крови. Скоро, совсем скоро на первые роли выйдут такие, как он, Раздуваев-Сеньков. Уверенные, безжалостные, решительные, безо всяких предрассудков, способные любое начатое дело довести до конца.
Именно последнее из этих качеств заставило Юрия Петровича сказать «Тпру!» и вылезти из пролетки. Вчера, возвращаясь домой, он заметил за собой слежку. И не поленился выяснить, к кому отправился на доклад Глебка. Сегодняшнее судебное заседание не убедило Раздуваева-Сенькова в вине купца Осетрова. Этот жирный Казанова не тянет на убийцу. Значит…
Терять с таким трудом обретенного агента действительно не хотелось.
Дежурный городовой препроводил княгиню к участковому приставу.
Ротмистр Лябзин сразу дал понять, что человек он занятой: при появлении дамы даже не привстал, только кивнул, спросил сухо:
– Что случилось, сударыня?
Сашенька хотела представиться, но помешал стук в дверь.
– Кто там царапается? – спросил грозно Лябзин.
– Я, господин ротмистр! – раздался знакомый голос.
– А, Челышков? Докладывай!
Климент Сильвестрович бодро зашел в кабинет:
– Лавку и жилые помещения обыскали. Нет там Осетрова. Говорят, после суда не заезжал.
– Описания разошли по городу. А у лавки городовых поставь!
– Уже стоят!
– Тогда свободен.
– Андрей Архипович, мне бы требование подписать…
– Позже, Челышков. Не видишь – посетительница!
– Так бумага в участке закончилась. А склад до четырех…
– Давай сюда! Простите, сударыня.
Сашенька отвернувшись к окну, молчала, надеясь, что Климент Сильвестрович не удосужится разглядеть посетительницу, но тот, подав бумажку, обернулся, а узнав, радостно воскликнул:
– Марья Никитична! Какими судьбами?
– Здрасьте!
– Когда заметочка-то выйдет?
– Что ты мелешь? – изумился Лябзин. – Эй, Челышков, ну-ка фасом повернись. Откуда круги под глазами? Пил небось всю ночь? А ну дыхни!
– Что вы, Андрей Архипович! Это почки! На Кавказе застудил!
– Почки… – Лябзин недоверчиво покрутил пером.
– А насчет Марьи Никитичны… Она с неделю назад ко мне приходила, расспрашивала, вот и интересуюсь, когда напечатает.
Лябзин от полнейшего непонимания головой потряс:
– Где напечатает? Что?
– В газете заметку. Она репортер!
– Боже правый! – Ротмистр, не разделявший идей феминизма, с неприязнью оглядел Сашеньку. – Куда мы катимся? Врачихи, училки, теперь вон – репортерши. Того и гляди, бабы в полицию проберутся!
Сашенька от возмущения кашлянула.
– Простите, вырвалось, – вовсе не извиняющимся тоном произнес Лябзин. – К сожалению, сударыня, очень занят…
– Но…
– И на суде не присутствовал! – Лябзин с ухмылочкой показал пером на околоточного: – Вон, Челышкова допросите, он свидетелем на процессе проходил. Всего доброго!
– Господин ротмистр! – Поняла, что надо сразу переходить к сути, Сашенька. Какой леший принес сюда Челышкова? – Я хочу заявить об исчезновении женщины! Дондрыкина Матрена Ипатьевна. Вчера вечером вышла из дома и не вернулась.
– Дондрыкина? – Лябзин почесал пером за ухом. – Климент Сильвестрович, не с твоего ли околотка?
– С моего! Но я ничего такого не слышал.
– И не услышите, – перебила Сашенька. – Ее убил собственный приказчик. Телепнев!
– Кто-кто? – хором переспросили полицейские.
– Телепнев Козьма Сысоевич! – Сашенька решила изложить версию, ей самой казавшуюся наиболее правдоподобной. – Я вчера у Матрены Ипатьевны в гостях была. Говорили про Пашку – это бывший приказчик Осетрова. Они с Дондрыкиной пожениться хотели, но он поехал в деревню и не вернулся. На самом деле Пашка никуда не ездил. Его убили!
Челышков кашлянул:
– Андрей Архипович, Пашка этот в деревне на другой женился. Дондрыкина, знаете-с, раньше…
– Знаю! – оборвал его Лябзин.
– А Сидор Муравкин видел, как Пашку убивали, – продолжила вываливать факты Сашенька. – За что Телепнев и его убил, а голову подкинул Осетрову. Вчера вечером Дондрыкина про то догадалась и поехала к Телепневу с пистолетом.
– Поехала? – спросил Челышков.
– Да! В «эгоистке».
– Они ведь под одной крышей живут, – напомнил Климент Сильвестрович.
Полицейские многозначительно замолчали. Сашенька и сама поняла, что изложила дело путано и сбивчиво. Попробовала убедить со второй попытки:
– А сегодня, когда я пришла к ней, кинулся на меня с ножом!
– Кто? – не понял Лябзин.
– Телепнев, конечно!
– И как же вы спаслись? – спросил он с ехидцей.
– Мокий Псоевич пришел.
Лябзин с трудом сдержался, чтоб не расхохотаться. Выручил многолетний опыт – ненормальные посещали полицейский участок каждодневно.
– Мокий этот может засвидетельствовать про нож? – спросил Лябзин, чтобы отвязаться.
– Нет, конечно. Он же его не видел…
Сашенька была в отчаянии. Сами знаете, как трудно объяснить, когда: а) нельзя рассказать всю правду; б) событий так много, что не знаешь, с чего начать; в) доказательств никаких; г) к тебе изначально отнеслись с предубеждением.
– Ну что ж, сударыня! Мы непременно проверим вашу историю…
– Умоляю, побыстрее! Телепнев уже троих убил!
– К сожалению, сегодня весь наличный состав брошен на поимку купца Осетрова, но завтра-послезавтра, третьего дня непременно. А теперь попрошу извинить!
Это был не ее день! С таким позором Сашеньку еще ни разу не выставляли за дверь. Нет, надо что-то делать. А вдруг Дондрыкина жива? Еще жива? И на Сашеньку снизошло озарение – конечно же!
– Вы ищете Осетрова? А если сообщу, где он прячется, задержите Телепнева?
– Так-так… Давайте по порядку! – оживился Лябзин. – Откуда знаете местонахождение Осетрова?
– Мы точно договорились?
Лябзину очень хотелось опередить сыскную полицию. А вдруг сумасшедшая вовсе не сумасшедшая и что-то действительно знает?
– Договорились. Диктуйте адрес!
– 5-я линяя, меблированные комнаты Златкиной, нумер двести двадцать восьмой.
– А ведь верно! – воскликнул Челышков. – Девка эта, Маруся Муравкина, там с ребеночком проживала. Как же я сам?.. Разрешите проверить?
– Отставить! Дондрыкина на твоем участке проживает? Туда и отправляйся. Узнай, что случилось. Осетровым сам займусь.
С минуты на минуту с аудиенции у Треплова должен был вернуться полицмейстер, и попадать под горячую руку Лябзину не улыбалось. Тем паче после сегодняшнего суда сомневаться, что рука эта будет даже не горячей, а раскаленной, не приходилось.
Если правы физиологи и наши мысли есть не что иное, как результат химических реакций, катализаторами которых являются чувства и ощущения, значит, в тот момент, когда Сашенька вышла из части и увидела вдалеке вывеску «Дедушка», зрительные ее образы вступили в сложное взаимодействие с памятью, и откуда-то из глубин выстроилась цепочка: лестница, Глебка, Ципцин, задание выяснить адрес. Адрес лежал уже в ридикюле, но обещанный разносчику трактира «Дедушка» рубль надо было выплатить. Купеческая дочь Сашенька обещаниями не разбрасывалась, и если слово давала, всегда его держала.
Она развернулась и с ходу наткнулась на Климента Сильвестровича.
– Что-то забыли? – спросил он участливо.
– Нет! Введенскую улицу как найти, не подскажете?
– Она недалеко. Прямо, прямо, через три встречные улицы направо. Не перепутайте. Налево Введенская Рыбацкой называется.
– Странно как…
Странно, что сторона Петербургской называется. Петербург – город прямых улиц, пересекающихся под прямым углом, а на Петербургской иной раз и проспекты заворачивают!
Глебкино жилище Сашенька нашла не без труда. По Введенской улице бродили гуси с утками, изредка попадались привязанные к колышкам козы, но вот прохожие ни разу не встретились. С трудом не запачкав юбку, прыгая через непросыхающие по полгода лужи, перестукав множество окон с вопросом, не здесь ли живет мещанка Прибабкина, а если не здесь, то где, в самом конце, почти у Кронверского проспекта, Сашенька нашла покосившуюся избу. Открыв калитку, прошла внутрь мимо грядок с овощами и будки с ленивой дворняжкой, даже не тявкнувшей на посетительницу. Сарай оказался позади дома. Открыв дверь из необструганных досок, княгиня зашла внутрь.
Так сладко во втором часу пополудни спят только юноши. Для них ночь – самое ценное время. Всю до капельки надо выжать ее на гулянки, на посиделки с приятелями и юными прелестницами: пить вино, курить папиросы, мечтать о счастливом будущем. И только под утро завалиться спать, чтобы попытаться увидеть его воочию.
Глебка, развалившись на сене, мягко посапывал.
– Эй, добрый вечер! – крикнула Сашенька.
Мальчишка тут же подскочил, с перепуга опрокинув на себя невесть откуда взявшуюся здесь шляпную коробку дорогого модного магазина. Крышка с коробки слетела, и на сено высыпались сокровища, которые Глебка там хранил: огрызок карандаша, фотографическая карточка королевы Виктории, блестящие фантики от конфект…
– Ой! Вы? Я все узнал! Садовая…
– Дом 78 квартира 11.
Юноша растерянно попятился. Сашенька поспешила успокоить расстроившегося Глебку:
– Не бойся! Рубль ты честно заслужил.
И расстегнула ридикюль…
Сашеньке всегда хотелось умереть легко. Но не так рано! Ее тридцать пять, полвека назад пора увядания и первых внуков, теперь считались возрастом средним, впереди маячил бальзаковский, бурный прогресс медицины дарил надежду прожить как минимум до шестидесяти, а то и до преклонных семидесяти лет.
Удар, страшный и сильный, в первый миг отключил зрение, следом подкосились ноги и померкло сознание. Падения собственного тела Сашенька уже не почувствовала…
