Глава 12

Греющаяся на камнях гигантская кобра глядела на Ба-Ка равнодушно, как порой смотрят на слуг, которых видят каждый день и уже почти не замечают. Принц знал, как опасливы эти змеи. Знал, что, едва завидев человека, они спешат укрыться в своей норе или принимают оборонительную позу, угрожающе раздувая капюшон. Сейчас ее длинное, едва темнее окружающего песка тело казалось совершенно расслабленным. Она вовсе его не боялась и сама не стремилась напугать. Ба-Ка уже знал, что таких, как она, здесь великое множество, буквально под каждым валуном. Знал он также, что, подчиняясь неведомому запрету, кобры не трогают тех, кто идет принести жертву в храм, затерянный на краю пустыни. Для всех других путь сюда заказан. Днем ли, ночью, всегда поблизости окажется змея, готовая ужалить незваного гостя. Обглоданные шакалами, обветренные кости дерзнувших приблизиться к храму, занесенные песком, нередко встречались в этих местах.

Легенды о сокровищах храма передавались в народе из уст в уста. Впрочем, для тех, кто не был тайным адептом мрачного бога Апопа, и само существование этого храма было легендой. Но те, кто знал путь, в последние дни шли сюда по одному и группами, откликаясь на тайный зов предводителя.

Ба-Ка примостился на тростниковой подстилке, разложенной на горячем камне, глядел на этих людей, не скрывая интереса, и слушал поучения красноречивого спасителя, восседающего напротив него на такой же подстилке. Он уже знал, что скоро ему предстоит великая миссия открыть врата тому, чьей воле были покорны все собравшиеся в этом неприметном месте.

– Ты войдешь, – требовательно, не допуская и намека на возражение, говорил ему наставник, – потому что никто другой не сможет подойти к вратам. В тебе же течет священная кровь фараона. Ты – живое вместилище бога, никто другой не сможет сделать этого. Ты войдешь, откроешь врата и примешь того, кому суждено властвовать над этим миром.

Жрец божественного змея, будто добиваясь безропотного повиновения, надавил пальцем на едва заметные красные пятнышки на груди молодого принца, крепко сжавшего губы, чтобы подавить рвущийся из горла стон от нового приступа боли. Вскоре после прибытия в пустынный храм тайный служитель Апопа дважды уколол Ба-Ка под самое сердце жезлом, увенчанным клыками огромного змея. В получившиеся ранки слуги жреца втерли неведомую жгучую смесь. Ба-Ка сцепил зубы, чтобы не заорать в тот момент, но стойко выдержал последнее испытание. Теперь он был одним из посвященных в мистерии великого змеиного бога, и следы его клыков напоминали об этом, отзываясь даже на легкое касание ноющей болью, грубое же тыканье, вот как сейчас, превращалось в настоящую пытку.

Ба-Ка внимательно слушал, кивал, соглашаясь, и вспоминал недавнюю схватку в воротах каменоломни. Тогда почти такое же легкое, почти незаметное касание «отравленной руки» отправило в пасть Анубиса здорового сильного мужчину, привыкшего стойко переносить все тяготы, смотреть в глаза разъяренных львов бестрепетно, как на пламя костра. Каждый из тех, кто приходил в эти дни к храму, смог бы повторить такое невероятное убийство. Сам не зная почему, Ба-Ка вспоминал ту сцену с восхищением. С такой неприметной, но очень эффективной армией, способной в единый миг свалить любых силачей с такой же легкостью, как змея поражает огромного буйвола, можно без особого труда вернуть трон.

– Я спас тебя, – продолжал предводитель тайного воинства, – чтобы научить всем таинствам Апопа, приобщить к глубинам его сокровенной мудрости. Я проведу тебя по жизни как поводырь, и нигде ты не споткнешься, нигде не подвергнешься опасности. Лишь будь послушен мне.

Ба-Ка кивал, глядел на присмиревшую кобру, на побелевшие кости, на людей, пробирающихся в храм. Для того ли он вырвался из каменоломни, чтобы повиноваться воле своего бывшего надзирателя, пусть даже и старшего? Наставник, казалось, вовсе не замечал внутренней борьбы, обуревавшей ученика.

– Станешь частью могущества, – вещал он, вставая, так как сидя выглядеть всемогущим не получалось, – моего, а стало быть, и твоего.

Для завершения образа предводитель секты поставил ногу на валун совсем рядом с головой кобры.

«Я буду частью его могущества? – переспросил себя Ба-Ка. – Его инструментом? Беспрекословным исполнителем приказов? У змеи одна голова. А хвостом я быть не хочу. Потому что мне уже самим рождением суждено повелевать миром, и по-другому не бывать! – Ничем не выдавая себя, он тоже встал, продолжая кивать, почтительно слушая речь тайного жреца. – Это я, Ба-Ка, рожден, чтобы стать вместилищем бога. Если судьбе было угодно, чтобы это не был Гор, то ей видней. Пусть это будет великий грозный Апоп! И пусть он сам объявит свою волю!»

Словно бы случайно шагнув вперед, Ба-Ка наступил змее на хвост. Та возмущенно бросилась вперед и вонзила ядовитые клыки в лодыжку главного служителя Апопа.

– Как ты мог?! – взвыл тот, мучительно корчась от боли.

– Никто не будет повелевать мной! – Ба-Ка подхватил бьющееся в конвульсиях тело и сдавил горло умирающего. – Никто не будет управлять мной! Ты лишь падаль, корм для Великого Змея! – глядя в меркнущие глаза спасителя, процедил он. Затем взвалил труп на плечи и направился к святилищу.

– Апоп явил свою волю! – подходя к храму, закричал он. – Как змея меняет кожу, он пожелал сменить тело. Отныне я вещаю устами бога! Я приведу вас к вратам бога!

Пара белых священных ибисов парила над дворцом, словно купаясь в бескрайней небесной синеве. Задумчивый Сетх-Ка наблюдал за их полетом, не отводя глаз, не решаясь отвлечь их своим зовом. Да и что нового сказали бы они ему? Что такое могло быть видно с высоты их полета, о чем бы не ведал он, молодой фараон, земное вместилище Гора? Да и то сказать, одним своим парением они подавали ему знак, и не их беда, что правитель великой державы не умел растолковать его.

Впрочем, и сам по себе ход событий наводил Сетх-Ка на печальные мысли. Судьба даровала ему трон, однако не позаботилась о том, чтобы наделить сердцем и умом повелителя. Сетх-Ка прикрыл глаза. Вокруг буднично, суетливо шумел город, на стенах время от времени слышались окрики стражи. Казалось, ничего не напоминало о недавнем мятеже. Но все же новый повелитель Верхнего и Нижнего Египта не мог забыть слов, услышанных совсем недавно у этого самого окна. Слов, после которых привычный, размеренный ход жизни сменился кровавой бойней, в конечном итоге вынесшей его на вершину власти. Но полно, был ли это и впрямь конечный итог? Или заговор против его отца, завесу которого он случайно приоткрыл, был лишь началом чего-то намного большего?

Он повернулся к стоящему у двери воину, одному из молчунов отряда грозного Микенца. После ночи мятежа он не доверял больше никому во дворце, кроме этих чужаков. Ну и, конечно, своему учителю, мудрому Ур Маа.

– Пусть сюда придет верховный жрец Тота, – сказал Сетх-Ка, стараясь придать голосу повелительное звучание.

Воин склонил голову и скрылся за дверью, чтобы передать распоряжение государя.

Ждать пришлось недолго. Ур Маа вошел в покои молодого фараона походкой, всецело подтверждающей милость Тота по отношению к своему верному служителю. В то время как большинство его сверстников едва переставляли ноги, Ур Маа был легок на ходу, словно юноша. Сетх-Ка дал знак воину у двери выйти и ждать снаружи.

– Учитель, – фараон устремился навстречу вошедшему, – мне нужен твой совет. Я окружен врагами, я не могу говорить об этом ни с кем, кроме тебя.

Ур Маа кивнул:

– Да, мой мальчик, так и есть. Ты в опасности. Но если бы только это, было бы полбеды. У тебя есть Микенец, горящий желанием отомстить убийце твоего отца. Есть я, всегда готовый помочь советом и своими знаниями. Но все куда сложнее, чем ты можешь представить.

– Ты знаешь о заговоре? – быстро спросил Сетх-Ка.

– Всякий, кто хоть что-нибудь смыслит в делах государства, сейчас толкует о заговоре, – грустно ответил верховный жрец. – Но как луна, отраженная в водах Нила, все же не совсем луна, так и земное, хоть и губительное злодейство – всего лишь отражение того, что происходит в мире богов. Мы вовлечены в деяния куда более грандиозные, чем можем себе представить. Наш удел лишь догадываться о значении предстоящего. Мы словно песок, влекомый ветром, шлифуем неподатливый камень бытия. Но происходит это не нашей волей, не волей бездушного ветра. Лишь тот, кто породил ветер, имеет понятие о замысле.

– Учитель, все это так. Но если ты что-то знаешь о воле породившего ветер, расскажи мне – я чувствую себя полным ничтожеством, волею случая вознесенным на трон повелителя мира.

– Я лишь человек, – Ур Маа воздел руки к небу. – Что могу сказать я, если боги сочли нужным высказать свою волю и даровать тебе подмогу, о которой никто не мог мечтать.

– О чем ты говоришь, учитель?

– О ком, а не о чем. Твоя жена Асо совсем не та девочка, с которой ты играл в детстве.

– Не та? – удивленно переспросил молодой фараон.

– Да, мой мальчик. Лишь видимость прежней девушки. Все вокруг думают, что я излечил ее от смертельной хвори. Однако же это не так, ныне в теле Асо живет восславленная на земле и возлюбленная на небе прекрасная Хатор.

– Моя жена – воплощение Хатор?! – Глаза повелители Верхнего и Нижнего Египта широко распахнулись от удивления.

– Это так. Хатор пришла в этот мир с великой целью, о которой лишь сама может поведать.

– Если так, то зачем медлить? – вскинулся Сетх-Ка. – Быть может, ключ к спасению всей нашей державы ближе, чем мы думаем? – Он кликнул стража. – Пусть сообщат моей супруге, что я и верховный жрец Тота желаем навестить ее.

Асхотен давящим взглядом поглядел на собеседника, и тот опустил глаза. Тесть молодого фараона, по сути, являлся сегодня вторым человеком в стране, но, после того как его гораздо более сильный брат покинул этот мир, он не собирался испытывать судьбу, претендуя на роль фактического правителя Египта. Но верховному жрецу Ниау было мало подчинить своей воле второе лицо. Его могла устроить только абсолютная власть.

– Ты должен поговорить со своей дочерью, – мягким, но не допускающим возражений тоном произнес он. – Пусть твои мысли станут ее мыслями. Конечно, она сильно изменилась после чудесного исцеления, но мы должны помнить и понимать, что, по сути, она все та же маленькая девочка, испуганная свалившейся на нее честью и ответственностью. Мы ей можем помочь. Можем и должны.

– Конечно, так. Но, похоже, Сетх-Ка, которого ты числил мягким и податливым, как глина, даже и не думает спрашивать у тебя совета. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого, кроме, может быть, старика Ур Маа.

– Да, это так, – не меняясь в лице, согласился Асхотен. – Сегодня это так. Но тебе не хуже моего известно, что новый государь никогда не думал и не желал становиться правителем. Он вознесен на трон лишь волей случая, имя которому – мы. Пусть же этот случай и дальше определяет его судьбу. Мальчишка напуган, это и понятно: смерть отца, исчезновение брата, его почти доказанная причастность к мятежу – как тут не испугаться? Если мы начнем чего-то у него требовать, на чем-то настаивать, он еще больше замкнется в себе. Только через Асо мы сможем мягко привести Сетх-Ка к мысли о том, что для всех будет лучше, если мы от его имени, конечно же с его дозволения, станем править державой, пока он в свое удовольствие будет развлекаться с птичками и зверушками.

– Думаешь, такое возможно? – недоверчиво спросил могущественный вельможа.

– Да, но для этого ты должен, как и прежде, добиться полного и безусловного послушания своей дочери. Иначе все, чего мы с таким трудом достигли, пойдет прахом.

Он хотел еще что-то сказать, но в этот миг в комнату едва слышно, почти незаметно вошел доверенный слуга верховного жреца Ниау, его внимательная тень, умудрявшаяся всегда оказаться в нужный момент в нужном месте, чтобы исполнить волю господина. Он сдержанно поклонился тестю государя и что-то быстро зашептал на ухо своему господину. По мере того как он говорил, лицо Асхотена становилось все более удивленным.

– Ты уверен в этом? – переспросил жрец, когда его соглядатай умолк.

– Так говорил Ур Маа молодому фараону. Сейчас они намереваются вместе идти к Асо.

– Тогда поспеши, мы должны знать каждое произнесенное там слово.

Слуга, поклонившись, исчез за дверью.

– Что-то случилось? – насторожился собеседник Асхотена.

– Да, твоей дочери нет в живых.

– Что?! Не может быть! Я совсем недавно видел ее.

– Так утверждает Ур Маа, якобы излечивший ее. Он говорит, что душа Асо обитает у Анубиса, а ее тело ныне – вместилище духа Хатор.

Глаза Хафры округлились и потемнели от горя. Его дочь, единственная любимая дочь мертва! Он не хотел верить услышанному, но утверждение верховного жреца Тота, повторенное Асхотеном, заслуживало полного доверия. Как же иначе? Смеет ли он спорить с теми, кому открыта воля богов, жестокая, но неоспоримая.

– Она стала вместилищем Хатор! – повторил верховный жрец Ниау, глядя на шокированного родича. – Ты слышишь меня?!

– Это все меняет… – с трудом выдавил отец государыни. – Высокая честь… – Ему хотелось упасть на пол и биться головой о каменные плиты. Он бы непременно сделал так. Его Асо! Его нежная Асо!

Но он не был рожден для обычной человеческой радости и горя. Он стоял у трона повелителя Ойкумены, а стало быть, не мог позволить себе такой роскоши, как слабость. Он встал, подошел к окну, за которым буднично шумел город, вдали, озаренный солнцем, плескался Нил, радовали желанной тенью раскидистые пальмы. Как бы хотелось ему сейчас оказаться там, не думать ни о чем, забыть о делах великой державы. Ноги подгибались, он высунулся наружу так, будто собирался прыгнуть вниз.

– Сядь! – больше не тратя сил на елейный тон, рявкнул Асхотен. – Меняет. Если бы великая богиня желала нам зла, она бы явилась сюда с ликом разъяренной львицы. Но это не так. Значит, оставим ее следовать своему пути, мы же пойдем дальше, не сворачивая. Ступай к дочери. Тебе нужно опередить фараона и Ур Маа. Скажи, что есть средство обрести мудрость, знания и волю умершего государя, твоего брата. Пусть скажет мужу, что для этого следует провести тайный обряд в святилище, что в гробнице фараона. А я позабочусь об остальном.

Асо милостиво выслушала отца и отпустила его небрежным жестом, каким обычно отсылают слуг. Все эти суетные мелочи, грызня за трон казались ей бессмысленной игрой. Она чувствовала зло, разрушительную энергию, проникающую сквозь стены, ломающую камни, сокрушающую людские судьбы и стирающую в пыль великие царства. Все люди вокруг, сами того не сознавая, были жертвами этого зла. Она чувствовала его, как ощущает страдающий от жажды конь близость воды. Все эти ухищрения, которые неведомый человек, называемый здесь ее отцом, использовал, чтобы убедить ее следовать чужому плану, были для нее столь же прозрачны, как полуденный воздух в ясную погоду. Но она только кивала и улыбалась, изображая послушную дочь. Чувством, неведомым людям этого мира, она ощущала близкое присутствие врага. И он был совсем недалеко. Именно там, куда хотели завлечь ее и ее мужа эти пропитанные темной энергией люди. Конечно же, она не упустит случая быть там.

Но как говорили на ее родине: «Даже если очень хочешь меда, не стоит лезть в горшок с головой». Хорошо бы быть во всеоружии, отправляясь на столь рискованную охоту. Она подошла к окну и поглядела вниз. Посреди широкого двора огромный, на голову выше любого из своих рослых воинов, Микенец, с легкостью управляясь с тяжеленным бронзовым мечом, рубился сразу с тремя своими бойцами. Конечно, меч был затуплен, однако даже простой бронзовой палицей таких размеров и веса убить человека не составляло никакого труда.

Но Микенец был столь же ловок, сколь и силен. Время от времени, получив меткий удар, воины с оханьем оседали на землю, однако через некоторое время поднимались, гримасничая, потирали ушибленное место и снова вступали в схватку. Стоило одному из них оказаться на земле, его место занимал другой. И все повторялось с такой легкостью, будто перед Микенцем стояли не опытные бойцы, а босоногая ребятня из тех, что неугомонно снуют у берегов Нила, то и дело устраивая шумные потасовки между собой за выловленную рыбу.

Но Лауэию сейчас волновало совсем другое. В суровых чертах этого молчаливого гиганта она узнавала совсем другие, те, которые она так любила в незапамятные времена. Неужели каким-то чудом он тоже оказался здесь, в этом чужом и ничтожном мире? Впрочем, нет, если он здесь, то можно наполнить смыслом и этот нелепый варварский мир. Но ей обязательно нужно поговорить с ним. Не может быть, чтобы он не узнал ее! Душа ее любимого воплотилась в этом гиганте. Она чувствовала это неизвестными обычным людям органами чувств, как ощущается пристальный взгляд или чья-то напряженная мысль. Она верит, он узнает ее и, конечно, защитит от любого врага, и они будут счастливы вместе! Только следует поговорить без лишних глаз и ушей.

Она вызвала слугу и велела доставить Сетх-Ка ответ на его уведомление о визите. Слуга поспешил к государю, Асо осталась ждать.

Ее не оставляло странное чувство тревоги, будто чей-то внимательный неотступный взгляд следит за каждым ее шагом. Она тщательно прислушалась к своим ощущениям, стараясь проследить, откуда идет взгляд. И точно, отточенные тысячелетиями эволюции чувства не обманывали: она будто увидела скрючившегося за стеной человечка, присевшего на корточки в какой-то маленькой конуре почти на уровне потолка.

Набросив на плечи тончайший плащ, Асо быстрым шагом вышла из своих покоев. Удостоверившись, что рядом никого нет, быстро, как ящерица, взобралась вверх по колонне. Еще мгновение – и она очутилась в том месте, где, как ей виделось, прячется соглядатай. Под самой крышей, прикрытая крашеной папирусной бумагой, красовалась небольшая каменная ниша, в которой, припав ухом к маленькому раструбу, сидел, скрючившись, неприметный человек. Но Асо все же вспомнила, что недавно видела его в свите дяди Асхотена. Улыбка быстрой змейкой мелькнула на ее губах. В следующий миг циновка отлетела в сторону, одна рука девушки легла на затылок шпиона, двумя пальцами другой она уперлась в точку над его переносицей. Легкое надавливание – и тело соглядатая обмякло. Сейчас он спал глубоким сном. Асо, вернее та, чей дух жил в теле девушки, могла бы поклясться чем угодно – бедолага проспит до завтрашнего восхода, может, и дольше. А проснувшись, еще не скоро начнет ходить, расправив плечи. И главное, он не вспомнит ничего из того, что было с ним до сна.

Удовлетворенно оглядев дело рук своих, прелестная супруга фараона столь же быстро спустилась наземь и, вернувшись в свои покои, вновь приняла вид, полный достоинства, как и подобает супруге правителя Верхнего и Нижнего Египта. Убедившись в своей безукоризненности, она призвала одну из служанок, велела сообщить фараону, что она готова принять его и верховного жреца Тота. Сидевшая на ветке звонкоголосая пичуга не успела до конца довести свою трель, когда высокие гости были уже на пороге.

Асо сдержанно улыбнулась, пытаясь войти в роль юной скромницы. Ей, помнящей этот мир совсем юным, сделать такое усилие было довольно трудно. Но в сравнении с тем, что предстояло, это все же было полной безделицей. Враг был совсем рядом и все же оставался незаметным, будто укутанным в туман. И если уж ее бывшие «соотечественники» решили выпустить ее из непроницаемой кристаллической решетки, то, стало быть, враг того стоил.

«Он тоже ищет меня, – думала та, что носила сегодня облик безвременно сгинувшей Асо. – Ищет для того, чтобы погубить, чтобы безопасно завершить начатое дело. Он чувствует меня точно так же, как я его. Чтобы победить, я должна найти его первой, что само по себе непросто, а потом еще и одолеть. Тут и вовсе без цветка, названного уже в этих местах «Домом духов», не обойтись».

– Я счастлива видеть своего драгоценнейшего супруга! – с должным почтением, как подобает супруге фараона, начала Асо.

– Погоди! – остановил ее Сетх-Ка. – Оставим любезности. Учитель рассказал мне, кто ты на самом деле. И я понимаю, если ты пришла сюда в час грядущей опасности, то, конечно, не затем, чтобы просто наблюдать, как будет гибнуть наша держава, а возможно, и весь мир.

Асо в единый миг убрала с лица почтительное выражение наивной девочки, вознесенной на трон.

– Чего же ты хочешь? – спросила она после недолгой паузы.

Сетх-Ка в первый миг даже не нашелся, что ответить. Он ожидал, что его супруга станет все отрицать, удивляться, но ее прямой и недвусмысленный вопрос отчего-то поверг его в шок. Он начал мямлить, что они должны вместе победить врага, что Асхотен рекомендует провести мистерию нисхождения духа у гробницы отца. Что эта мистерия вполне может стать западней, но если верховный жрец Ниау решится на такое кощунство, то уже не сможет оправдаться, что он подозревает именно его в недавнем заговоре. Что Микенец утверждает, будто отец не доверял Асхотену и опасался его…

Асо согласно кивала, думая о своем. Ей были видны мысли супруга так же ясно, как фрески на дворцовых стенах. И в этих мыслях она видела пирамиду и скрытый под ней храм усопшего фараона с установленной посреди него гробницей. А рядом, совсем рядом она вдруг почувствовала след, будто отпечаток ступни в густой пыли. «Значит, вот оно как – он где-то рядом. Ему нужна пирамида, чтобы дать своему творению вылезти повыше и, когда откроются врата, посеять темное семя на огромной площади, до многократно отодвинутого горизонта».

– Я пойду с вами, – Асо прервала речь мужа. – Одно условие: ты, – она повернулась к Ур Маа, – передашь мне Ратгарну.

Верховный жрец Тота молча склонил голову, не решаясь противоречить великой богине. Он втайне надеялся сохранить дарованный ему богами чудесный цветок в храме Тота, но воля богини превыше его желаний.

– Вели объявить, о дражайший муж, завтра мы отправимся в храм, в гробницу твоего отца.

Микенец неторопливо обходил караулы. Он не сомневался в своих людях, они уже много раз доказывали и свое непревзойденное воинское искусство, и неколебимую верность. Однако порядок есть порядок, и он прекрасно знал, что суровая дисциплина превращает в могучую силу даже горстку отщепенцев. В то время как отсутствие ее разрушает даже самые хитроумные замыслы. Но сейчас и мышь бы не проскользнула незамеченной во дворец фараона!

– Послушай меня, – раздался позади него негромкий женский голос.

Микенец резко повернулся, обнажая меч.

– Этого не нужно. Спрячь оружие. – Голос звучал тихо, увещевающее, почти что нежно.

– Кто ты? – недовольно процедил гигант, пытаясь быстро сообразить, кто же из его людей пропустил неведомую гостью.

Вместо ответа женщина сделала шаг из-за колонны и оказалась чуть освещенной светом факела.

– Госпожа? – склонил голову могучий воин, узнавая Асо.

– Да, это я. – Она устремила на него взгляд своих пронзительных зеленых глаз, от которого у Микенца отчего-то перехватило дыхание.

Он оглянулся, проверяя, не видит ли кто-нибудь.

С того момента, когда он увидел ее, вставшую со смертного ложа, он вдруг почувствовал какую-то странную, неведомую ранее отчаянную радость, будто что-то потерял и уже отчаялся найти и вдруг внезапно обрел. До этого Асо была лишь одной из многих красивых девчонок, которых ему немало довелось повидать в своих долгих странствиях. И он не слишком беспокоился, обрекая ее на неминyемую гибель. Да, конечно, она очень хороша, но что это меняет, если на другой чаше весов судьба трона. И вдруг, увидев ее, живую, с огромными глазами на бледном лице, с копной огненно-рыжих волос, он с непреложностью осознал, что не пережил бы дня ее смерти.

Теперь, когда Асо стала супругой фараона, он должен молчать. Как всегда, молчать. Нет, вдвое больше, как будто мать вовсе произвела его на белый свет немым. Но не ответить жене фараона он все же не мог.

– Я слушаю, моя госпожа, – не глядя на Асо, буркнул Микенец.

– Завтра будет непростой день, – издали начала Асо. – Командир стражей фараона молча кивнул. – Я чувствую, что те, кто затеял недавний мятеж, хотят устроить западню моему супругу.

– Тогда не стоит идти туда.

– В глазах народа такой отказ будет выглядеть непочтением к памяти предков. А это нехорошо для начала царствования.

– Нехорошо, – удивляясь сообразительности юной женщины, подтвердил гигант.

– Но это еще не самое плохое, – продолжила она. – Если завтра мы уклонимся от схватки, будет новая. Если она не удастся, то еще одна и еще, пока враг не совершит задуманного.

Микенец хотел было резко, по-мальчишески, воскликнуть, что не даст этого сделать, но, вспомнив о черной мамбе в покоях фараона, лишь кивнул. Ободренная этим знаком, Асо продолжала:

– Мы не можем таиться вечно, да и не дело великого правителя прятаться от врага, пусть даже неведомого. Если враг хочет боя, он его получит. Однако не он, а мы должны диктовать свою волю.

Микенец смотрел и слушал с удивлением. Он никак не ожидал подобных речей от женщины, и не просто женщины, а такой юной и прекрасной, от одного взгляда на которую у него с неведомой прежде силой колотилось сердце. Можно было подумать, что с самого рождения ей приходилось управлять провинцией, командовать войсками, принимать решения, от которых зависела судьба державы.

– Мои люди будут наготове, – не поднимая глаз, проговорил Микенец.

– В этом я не сомневаюсь. Меня беспокоит другое.

– Что же, моя госпожа?

– Предположим, завтра нам удастся одержать победу…

При слове «предположим» Микенец сжал кулаки, демонстрируя полную готовность при необходимости истребить все население Верхнего и Нижнего Египта, лишь бы это предположение оказалось верным.

– Погоди, – мягко остановила его Асо, так мягко и нежно, что суровый воин даже не нашелся, что сказать, лишь отрешенно кивнул в ответ. – Я верю, что мы победим, но опаснее всего как раз время после победы. Ты считаешь, что враг разбит и уничтожен, а он поднимается и коварно бьет в спину.

– Я буду за спиной своего господина и разорву всякого, кто попытается угрожать ему. Я буду за спиной у него и у вас, моя госпожа.

– Победа достается тому, кто лучше был готов еще до схватки.

Микенец, наконец, поднял глаза на Асо. При мечущемся свете факела ее лицо казалось необычным. Быть может, она и впрямь богиня, как о том говорит Ур Маа?

– Смысл ваших слов темен для меня, – тихо проговорил Микенец.

– Я растолкую. Ты ведь давно знаешь Сетх-Ка?

– Я поступил на службу к его отцу, когда нынешний государь, с позволения сказать, еще не умел ходить и лишь ползал на четвереньках.

От такого прямодушия на лице Асо появилась невольная улыбка, от которой Микенца вдруг проняла странная дрожь. Ему захотелось броситься, обнять и защитить женщину, но, отведя глаза в сторону, он пересилил себя и вновь поклонился, показывая, что готов слушать.

– Мой супруг замечательный человек, мягкий, добрый. Он умеет ладить с животными и птицами, даже кровожадные хищники беспрекословно слушаются его. Но он не хочет править, его тяготит власть и все, что с ней связано, он желает покоя и уединения.

Микенец нахмурился, менее всего он ожидал услышать эти слова от той, которую готов был считать богиней. Его рука вновь невольно потянулась к мечу.

– Постой, дослушай меня, – удивленно проговорила супруга фараона. – Разве я предлагаю что-то дурное? Я лишь говорю о том, что нужно помочь моему мужу. Стране нужна крепкая сильная рука, ясный разум. Мой божественный супруг сам будет рад переложить ненавистные ему тяготы на тех, кто ему действительно верен. Сегодня я могу назвать лишь двух людей, которым верит он и верю я: это Ур Маа и ты. Объединившись, мы можем спасти государство от уготованного ему тяжелого жребия. Ты и я, – она сделала долгую паузу, – и Ур Маа.

От этого «ты и я» у Микенца вдруг закружилась голова, захотелось крикнуть: «Да, повелительница! Все будет, как ты пожелаешь!» Но он лишь отрицательно мотнул головой и, выдавливая из себя слова, прохрипел:

– Все будет так, как пожелает божественный фараон. И я всегда буду у него за спиной, моя госпожа! Всегда буду карающим мечом в его руке, кто бы ни желал его погибели!

Ночь темнее всего перед рассветом. Ба-Ка, страстный охотник, не раз в этом убеждался. Именно в это время он велел воинству Апопа скрытно подобраться к пирамиде усопшего фараона. Он знал, что в это время сторожа уже дремлют, следя только за тем, чтобы никто не воспользовался ходом, ведущим в усыпальницу. Если в стране все тихо и спокойно – к чему следить за округой? Кто осмелится потревожить сон почившего властителя, да еще в месте, куда нисходят боги?

Стараясь не производить лишнего шума, люди божественного змея подкрались к величественному зданию, спрятались в песке, зарывшись, подобно отдыхающим от дневного жара кобрам. Ждать оставалось недолго, процессия должна была пройти здесь на рассвете, но до той поры они не имели права обнаружить себя. Как Гор воскрешает своего отца, дав ему проглотить свое око, так и его живое воплощение – фараон Сетх-Ка, принеся жертвы, должен был призвать дух своего отца. И как Осирис, оживленный жертвой сына, остался в царстве мертвых, Аменти, предоставив Гору править в царстве живых, так и умерший фараон должен был передать свою мудрость и опыт сыну, как залог власти над Верхним и Нижним Египтом.

Об этом Ба-Ка доложил преданный человек, служивший во дворце, и этот миг беглый принц счел наиболее удобным для осуществления задуманного им плана. Но до того часа, засыпанный песком до ноздрей, он лежал, вглядываясь в ночь, размышляя о событиях недавних дней. Вспоминал забитого им до смерти соратника. Правда ли, что тот предал его? Может быть, да, может быть, нет, а может, и вовсе не было никакого предательства и его освободитель просто выследил его, зная, с кем имеет дело? И конечно, он предполагал, чего можно ожидать от молодого сильного вельможи, привыкшего властвовать и проливать кровь всякого, кто не пожелает склонить голову перед его властью.

И охотник на львов, по сути, он тоже умер за него. Ну да что за дело? Он все равно бы умер, но так он закончил жизнь сражаясь, а это куда лучше, чем стать обедом для священного крокодила. Да и что с того – щит оберегает тело от ударов, но если он разлетается в щепы, берут новый. Что толку жалеть о пустяках?

И вот этот случай со жрецом Апопа. Сперва он даже спрашивал себя, верно ли поступил, разделавшись со спасителем. Но лишь до того момента, пока не услышал в голове требовательный голос, приказывающий: «Ни о чем не жалей, ты прошел последнее, самое трудное испытание. Теперь ты высший, никто, как ты! И ты сделаешь то, что не по силам никому другому».

«Я сделаю это», – прошептал тогда Ба-Ка, понимая, что стоящий перед ним учитель как раз и есть тонкая, едва заметная, почти нерушимая граница, отделяющая его от истинного могущества. Склони он голову, прими власть тайного жреца – и, даже властвуя над целым светом, всегда будет лишь тенью этого человека. Всего лишь человека! И он попросил у Апопа позволения сделать решительный шаг и сделал его. И стал тем, кем стал, оставив за спиной все человеческое, как оставляет змея сухой выползок прежней кожи.

Он свято верил в это, в свое великое предназначение. Он знал, что отныне каждый шаг наполнен силой божественного змея. Сейчас им предстояло сойтись лицом к лицу: ему – воплощению Апопа, и его жалкому брату, нареченному вместилищем Гора. Но не было сомнений в правильности выбора. Теперь настал час последней и единственной истины, когда нет больше места сожалениям.

– Идут, – шепнул один из его людей.

Ба-Ка и сам видел процессию, направлявшуюся к пирамиде. И не только видел, но и слышал – негромкий стук копыт и мерные шаги мулов и верблюдов по утоптанной земле передавались далеко. Впереди колонны двигались конные носилки фараона и его супруги, окруженные, будто патока роем ос, нубийскими всадниками, перешедшими на службу к владыке мира. За ними шествовал отряд дворцовой стражи в рогатых шлемах с шарами на голове, с большими закругленными сверху щитами, обтянутыми пестрыми коровьими шкурами, с копьями и кхопешами в руках. Ба-Ка удивился, что среди гвардейцев не увидел огромной фигуры Микенца. Да мало ли что могло произойти с ним за время, прошедшее с той роковой ночи.

За носилками фараона, в окружении жрецов Тота, на смирном муле ехал старый мудрый Ур Маа. Его присутствие не порадовало Ба-Ка. Он прекрасно знал, что старик значительно больше любит его любознательного младшего брата, а не его самого, законного наследника престола. Ну что ж, если понадобится, то и старик сегодня встретит последний восход солнца. Он немало пожил, и если Ба-Ка придется помочь ему переступить смертный порог, стоит ли о том жалеть? Дальше, сколько видел глаз, тянулась длинная процессия мускулистых полуобнаженных носильщиков с высокими плетеными корзинами за плечами. В корзинах, обеспокоенные предстоящей участью, кудахтали жертвенные куры, блеяли ягнята.

Ба-Ка сделал чуть заметный знак своим воинам, и те, неслышные, как змеи, начали подкрадываться к караванному пути, готовясь нанести удар. Когда хвост колонны миновал засаду, окрестный песок ожил, будто пустынный самум вдруг проснулся в предрассветный час, взвихрил серую пыль и обернул ее в молчаливых людей, стремительных, как бросок мамбы. Идущие позади колонны носильщики так и не успели понять, что происходит. Кто-то вдруг зажимал им рот, не давая вскрикнуть. Еще кто-то подхватывал их поклажу, а потом жизнь в единый миг уходила из мертвого тела. А спустя совсем немного времени только очень внимательный человек, присмотревшись, смог бы отыскать трупы рабов под слоем песка. Но здесь и сейчас искать их было некому.

По широкой лестнице, ведущей в нижнее святилище огромного погребального храма, спускались молодой фараон, мудрый верховный жрец Тота и прекрасная рыжеволосая супруга повелителя Верхнего и Нижнего Египта. Ба-Ка скрипнул зубами, глядя на Асо. Совершенно некстати ему вспомнилась та ночь, ее упругое нежное тело в его крепких руках. Сейчас он отдал бы что угодно, лишь бы вернуть тот час. Он бы никуда не ушел, так и остался с ней, и уже завтра был бы фараоном, а она – его женой. И никто бы не посмел ему противостоять. «Но тогда бы ты не стал тем, кем стал! – прозвучал в голове неведомо чей властный голос. – Лишь упав, можно подняться. Теперь ты узнал цену всему, истинную цену. А она – не беспокойся, очень скоро она станет твоей рабыней, наложницей, кем захочешь. И никто не посмеет отныне преградить тебе путь!»

Свита оставила венценосную чету у входа в пирамиду, ибо только посвященным позволено было нарушать своим присутствием вечный покой ушедшего из этого мира властителя. Лицо Сетх-Ка было бледным от волнения. Однако шел он твердо, будто доказывая сам себе, что не зря занимает высший пост в государстве. Лицо Ур Маа было сосредоточенно, впрочем, как всегда. И лишь прелестная Асо, казалось, не чувствует величия места и положения. Она шла пружинисто, будто пантера в миг охоты. В правой руке ее был зажат кристаллический цветок, объятый изнутри невесть откуда идущим свечением. Она внимательно водила взглядом по сторонам, выискивая невесть что, только ей открытое.

Она и впрямь была на охоте. Охоте «на живца». В этом был главный риск. Противник обнаружит себя, если только нападет первым. Она должна выстоять и нанести неотразимый ответный удар. Перед внутренним взором ее проступало зыбкое видение: огромное существо, отдаленно напоминающее человека, заботливо, будто лишь в этом заключался смысл его существования, опекало совсем другой цветок. Под стать размерам своего очеловеченного садовника, гигантское существо, порождение его больной фантазии – смесь анаконды с хищным цветком росянкой, – наклонило к нему закрытый бутон в форме острия копья и призывно чуть приоткрыло усаженные множеством острейших зубов лепестки. Когда старый знакомец Лауэии протягивал к бутону увесистый ломоть мяса, тот быстро распахивался, и мясо с силой всасывалось внутрь.

Она почти вечность знала своего противника, знала, насколько он опасен и насколько опасно творение рук его. Он был известен ей под именем Талос, но в этих краях его именовали «пожиратель тени». Он был уже здесь, совсем близко, и хуже того, «ворота» между мирами уже трещали под натиском темных сил, выброшенных когда-то ее сородичами за пределы этого мира, запечатанных в бесприютном «нигде» и со всей страстью неудовлетворенности желающих вырваться из заточения, забрать себе, отвоевать древнее отечество.

Асо чувствовала это и сейчас шла по следу, торопясь завершить свой подвиг и получить за него справедливое воздаяние. Ур Маа глядел на нее с благоговением: в последние дни он чувствовал какой-то странный зов, требовавший прийти сюда, и чувствовал его не только он. Верховный жрец Тота был уверен, что это не козни Асхотена. Возможно, и сам он при всем коварстве и неуемной жажде власти тоже ощущал нечто подобное. Это был зов, перед которым невозможно было устоять, совсем как аромат, притягивающий мух на клейкие лепестки хищного цветка, обитающего в дебрях у первого нильского порога. Молодой фараон был полон решимости идти, и Ур Маа, как ни силился переубедить любимого ученика, не смог отговорить его, как и не смог оставить на произвол судьбы.

– Ты идешь с нами? – довольно робко спросил Сетх-Ка, глядя на супругу.

– Нет. – Она свернула в один из коридоров, предназначенных для служителей храма, не имеющих права входить в святая святых.

Жрецы, служившие у алтаря, распахнули дверь перед Сетх-Ка и его спутником. Пропустили высоких гостей внутрь и остались ждать снаружи, пока рабы не принесут туда жертвенных животных. Фараон и верховный жрец Тота прошли в глубь святилища, того, что именовалось нижней пирамидой, обращенной острием в глубь земли. Именно здесь обитал дух фараона, являясь на призыв того, кто имел право и умение призывать. Ур Маа вознес к алтарю слова обряда призывания, и молодой фараон почтительно обратился к отцу, умоляя его наделить мудростью и послужить защитой. Лишь только он закончил говорить, откуда-то, как показалось Сетх-Ка с потолка, раздался голос, отдаленно напоминающий голос отца.

– Ты в кругу врагов, – сурово утверждал загробный голос. – Изгони их! Не дай сладкими речами погубить себя. Лишь один человек истинно верен тебе. Имя его Асхотен. Я поддался злому очернению. И велел ему уйти подальше с глаз моих. Он предупреждал меня, но я не поверил – теперь же мертв. Отсюда мне ведомо все, потому заклинаю тебя: если желаешь править мудро и долго, гони от себя врагов. В первую очередь того, кто ныне стоит рядом с тобой. Ибо нет ни в ком коварства более, чем в нем.

– Вон, погляди, – Ур Маа резко поднял руку, указывая на небольшое отверстие под потолком.

Голос свыше умолк.

– Он притаился там, наверху!

Если бы верховный жрец Тота умел видеть через стены, он бы наверняка увидел, как отшатнулся от бронзового раструба верховный жрец Ниау. Недобро блеснув глазами, он молча подал знак доверенному слуге, и спустя мгновение дюжина стражников храма Ниау ворвалась в подземную гробницу, не слишком церемонясь со святостью места. Сетх-Ка повернулся было навстречу мятежникам, но сделать ничего не успел. Его обхватили, выкрутили руки, так что он едва мог пошевелиться. Ур Маа постигла та же участь, с той лишь разницей, что сопротивляться верховному жрецу Тота было еще менее сподручно. Асхотен вошел в залу с видом победителя.

– Ну, вот и все! – с удовольствием разглядывая пленников, ухмыляясь, подытожил он.

– Нет, не все! – с негодованием бросил ему в лицо Сетх-Ка. – Ты в ловушке. Как ты думаешь выйти отсюда?

– Это будет несложно – так же, как вошел, по подземному ходу. Но я не стану этого делать, я выйду так же, как вошел ты, со всеми подобающими фараону почестями. Где цветок? – он перевел взгляд с фараона на верховного жреца Тота.

– Его здесь нет, – коротко ответил Ур Маа.

– Ты отдашь мне его или никогда больше не увидишь солнца! – прорычал Асхотен, понимая, что сейчас все поставлено на кон и выйти отсюда живым он может лишь победителем.

– Здесь нет цветка, – отступая на шаг, повторил Ур Маа. – Ты зря старался.

Лауэия двигалась тихо, вслушиваясь в ощущения. Талос был опасный соперник. Конечно, он не стал бы, подобно грубым порождениям людской цивилизации, хвататься за оружие, а уж тем паче нелепо размахивать конечностями – такое было допустимо лишь при общении с низшими. Но стоило только ослабить защиту – и он мог броском энергии просто сжечь мозг. С людьми такие штуки не проходят, уж больно слабо их восприятие, но для нее такой удар был бы смертельно опасен.

«Ну же где ты? Где?» – тихо повторяла она. Вокруг непроглядным облаком висел наведенный туман. Она не сомневалась в том, кто сотворил его, и напрягала все силы, чтобы пронзить его внутренним взором. В какой-то миг она почувствовала, нет, не его самого – это было бы слишком большой удачей, – его гнусное порождение. Оно двигалось, протискиваясь сквозь мощные стены, выстроенные из огромных каменных блоков, двигалось, будто легко расталкивая их. Но самих толчков не ощущалось. Что же это, наваждение или явь? Талос и в прежние времена слыл отъявленным хитрецом, а значит, могло быть и наваждение. Анакондовый цветок полз все дальше. Она мысленно продлила его путь. Ну конечно, он тянется к людям – теплая еда всегда лучше холодного мяса. Лауэия метнулась обратно, держа «оружие» наготове. Люди, окружавшие ее, не были ей дороги, как, скажем, тот ее единственный избранник, но все же она чувствовала ответственность за судьбы тех, кто доверился ей. «Скорее, вперед, нужно их спасти! Опередить гнусную тварь!»

Асо ворвалась в погребальную камеру, едва не сбив с ног молодого жреца, стоявшего на страже.

– А вот и «Сияющий цветок Тора»! – расхохотался Асхотен. – Здравствуй, моя дорогая племянница! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть!

«Асо или Хатор? – крутилось в его голове. – Глупая девчонка или богиня? Если богиня, в гневе меняющая благостную коровью природу на яростную львиную, – то мне конец. И ничего больше не поможет, и никто не спасет. Но, может, старый Ур Маа выжил из ума и ему лишь померещилось нисхождение Хатор в облик моей племянницы? Волосы – что волосы? Каких только чудес не случается помимо воли тех, кому их приписывают! Мне ли не знать?! Да и вообще, стоит ли верить, что бог может воплотиться в человеке? Не я ли возвел на трон отца нынешнего фараона? Что ж, от этого он стал лучше, стал вместилищем Гора? Тогда выходит, именно Гор направлял мою руку, мои быстрые, как бросок кобры, мысли?! Что бы там ни говорил Ур Маа, она всего лишь девчонка!»

Лауэия недобро свела брови над переносицей и попятилась.

– Постой, тебе не нужно меня бояться, это же я, твой любимый дядя Асхотен. Отдай мне этот цветочек, и обещаю, ты никогда ни в чем не будешь знать нужды, станешь настоящей повелительницей. – Мятежник воздел руки к потолку, будто призывая его в свидетели. Она молча сделала еще один небольшой шаг к двери. – Куда же ты?

Девушка бросилась было к выходу, но в этот миг Асхотен коротким движением направил двух своих воинов ей наперерез. Будь на месте Асо прежняя трепетная девочка, на этом бы все сопротивление и закончилось. Однако же для Лауэии эта пара стражников были лишь ходячими мешками. Скользящий шаг вперед и влево, запястье вооруженной руки, с неожиданной силой зажатое тонкими девичьими пальцами, рванулось вперед, вторая рука нежной супруги фараона с силой уперлась в подбородок, поворот, бросок, сухой хруст ломаемых шейных позвонков. Мертвое тело упало как раз под ноги второму нападавшему. Тот чуть замешкался, пытаясь не споткнуться о мертвеца, самую малость, но вполне достаточно, чтобы самому превратиться в труп с пробитой тычком пальцев гортанью.

– Взять ее! – уже не скрывая ярости, закричал Асхотен и выхватил из ножен священный кинжал из метеоритного железа, знак его власти.

Стражники, все те, кто не держал сейчас Сетх-Ка и его спутника, в едином порыве бросились выполнять приказ. Сделать это оказалось куда сложнее, чем приказать. Асхотен готов был поклясться, что прежде никогда не видел столь быстрой и жесткой манеры боя. Но сейчас у него не было времени, чтобы отвлекаться на какие-то рассуждения. В тот миг, когда стражники скопом навалились на Асо, он подскочил к ней и выдернул из руки светящийся цветок.

– Ну, вот и все, это было легко! – рассмеялся верховный жрец храма Ниау. Он поднял свой трофей и поднес его к лицу Сетх-Ка: – Я хочу тебя утешить, сосунок! Ты никчемный любитель козлят и береговых ласточек, ты не годишься для того, чтобы стать вместилищем бога, но твое молодое тело вполне подойдет, чтобы стать хранилищем моего духа.

Он повернулся было к Ур Маа, желая что-то ему сказать, однако в это самое мгновение стоявшие за дверями на карауле стражники коротко вскрикнули, и тут же комната наполнилась мускулистыми людьми в набедренных повязках, над левой грудью каждого из них красовались маленькие красные пятнышки, словно укусы змеи, на руке хной было нарисовано нечто, похожее то ли на ползучего гада, то ли на многоножку. В первый миг внезапное вторжение Асхотену показалось совершенно не опасным. Но лишь в первый миг. В следующий он уже отпрянул подальше от алтаря и упал, стараясь спрятаться за телом поверженного ударом Асо стражника.

Неведомых повстанцев вел Ба-Ка, тот самый Ба-Ка, который, по словам посланного на каменоломни надежного человека, сгорел заживо при подавлении мятежа. Сейчас он определенно был жив и здоров, под левой грудью у него красовались два красных пятнышка. Сетх-Ка, освободившийся было от людей Асхотена, радостно бросился к брату, но тот, схватив его за плечи, резко остановил:

– Вот мы и встретились, гаденыш! Ты носишь мою одежду, занял мой трон, похитил мою женщину! Ты убил нашего отца! И пытался сгноить меня на каменоломнях. Но вот я здесь, и пришел твой черед страдать!

– Брат, я не… – Он не успел закончить фразу: Ба-Ка отвесил ему тяжелую оплеуху.

– Я не давал тебе права отвечать, все твои слова лживы, как лжива мудрость Ур Маа. Я могу убить тебя одним касанием ладони, ты будешь мучиться и просить меня не о пощаде, а о быстрой смерти, но я не подарю тебе этой милости. Обещаю, ты доживешь до того дня, когда мы с Асо взойдем на престол. А дальше… Помнится, ты любил животных. Если хочешь, я разрешу тебе жить в моем зверинце в одной из клеток…

Асхотен лежал, вслушиваясь в речи Ба-Ка. Да, он недооценил его, его непокорный дух и жестокую, несгибаемую волю. Но еще есть время все изменить. Он чуть приподнялся на локте. С того момента, как верховный жрец рухнул здесь, тел вокруг прибавилось, и в основном это были мертвые тела его людей. На них не было видно каких-либо ран, они просто были мертвы. «А ведь Ба-Ка даже и получше справится с ролью драгоценного сосуда для моей души!» Он поглядел на крупную мускулистую фигуру законного наследника престола. «Ну что ж, пусть будет он!»

Асхотен поднял руку с сияющим цветком, поглаживая его, как, по словам преданного слуги, это делал Ур Маа. Разбуженный Асо, чудесный артефакт уже был готов к бою. Верховный жрец Ниау чувствовал это. Чувствовал, как становится единым целым с грозным оружием, неведомо чьей волей пришедшим в этот мир. Он в мельчайших деталях представил себе, как выходит из тела душа и, будто втянутая неодолимым вихрем, вселяется в один из лепестков. Чуть в стороне послышался звук, похожий на громкое шипение. Один из полуобнаженных воинов бросился к нему, заметив странные движения лежащего на полу жреца. Ба-Ка резко отпрянул, повернулся, и тело его младшего брата, лишенное души, рухнуло на пол, не издав ни единого звука.

Взревев от ярости, Ба-Ка раненым львом метнулся к жрецу. Но тот с неожиданной резвостью отскочил и оказался за спиной Асо. Его священный нож для жертвоприношений, выкованный из посланного небесами куска железа, уперся острием ей под лопатку.

– Сделай еще шаг – и я убью ее! – завопил Асхотен срывающимся от страха голосом. – Убью ее, слышишь?! Ее кровь будет на тебе.

Глаза престолонаследника остекленели и сейчас неуловимо напоминали немигающий взгляд готовой к атаке голодной кобры.

– Иди, – прошептал Ба-Ка. – Иди, я не держу тебя.

Жрец смерил его недоверчивым взглядом.

– Только шевельнись!

– Иди, – вновь проговорил служитель Апопа, разводя в стороны руки. – Иди.

– Я уйду с ней.

– Ступай же!

– Послушай меня, Ба-Ка. – Асхотен осторожно переступил с ноги на ногу, продолжая закрываться девушкой, как щитом. – Если ты достаточно умен, чтобы услышать меня, то постарайся уразуметь: со мной ты сможешь править миром. Без меня ты ничто. Твой отец и брат не пожелали это понять. И они мертвы.

– Иди! – вновь повторил Ба-Ка, едва заметно смещаясь в сторону. – Только не тронь ее. Хочешь, я отвернусь? – Он медленно начал разворот.

Асхотен облегченно вздохнул и потянул за собой Асо. В тот же миг Ба-Ка резко повернулся и, будто распрямившаяся пружина, бросился на жреца. Тот неловко отшатнулся, Асо дернулась, уворачиваясь от грозившего ей ножа, но споткнулась о мертвое тело и упала. Не мог жрец тягаться в скорости движений с быстрым, как молния, воином, и почти в то же мгновение он был обречен – с вырванным кадыком, словно подрубленное дерево, упал рядом с Асо. Последнее, что увидел Асхотен в этом мире, был нечеловеческий взгляд черных, без малейшего намека на белки, глаз Ба-Ка и окровавленная рука, держащая кусок его горла. Великий заговорщик упал замертво. Из его руки выпал тяжелый священный нож – железный посланец небес, – безжалостно пронзив нежное тело лежащей девушки.

У того, кто вращает колесо судьбы, своеобразное чувство юмора. Ураган не ломит тростинку, но сокрушает неприступные башни. Жизнь не подчиняется самым точным и мудрым исчислениям, и людям никогда не понять, почему что-то случается так, а не иначе.

Глаза Ба-Ка горели беспощадным черным пламенем.

– А это теперь мое, – сквозь зубы процедил служитель Апопа, протягивая руку к мерцающему цветку.

В этот миг вновь распахнулись ворота святилища, и отборные воины дворцовой стражи во главе с Микенцем заполнили усыпальницу фараона.

– Вы должны были подать сигнал! – грозно ревел Микенец, рубя наотмашь тянущиеся к нему руки. – Я же не вижу сквозь стены!

Закончившаяся было схватка закипела с еще большим ожесточением. Одоспешенные, привыкшие к тесной схватке воины Микенца не были легкой добычей, но и ловкие юркие приверженцы Апопа были не менее опасным противником.

Принц развернулся на месте, так и не успев дотянуться до вожделенного «Дома духов». Его буквально разрывало на части: одна половина сознания требовала немедленно ринуться в схватку, а другая – выхватить из мертвых рук посланное богами сокровище. Он сейчас ясно видел заполняющего собой огромное пространство повелителя силы, цветок с копьевидным бутоном, у его ног тела рабов, недавно упрятанные им в песок, исчезающие в пасти бутона. Он увидел, как растет этот цветок, становясь все больше, пробиваясь сквозь камень. Он чувствовал приближение…

Один из стражников попытался схватить его, вывернуть руку – не тут-то было: принц ударил его открытой ладонью в основание носа и, стремительно перескочив через упавшее тело, бросился вперед.

– И ты здесь, предатель! – увидев начальника дворцовой стражи, рявкнул Ба-Ка и, без всякой жалости расчищая себе дорогу, уничтожая чужих и своих, ринулся навстречу гиганту. – Мой отец верил тебе, а ты его предал!

В кутерьме схватки, в криках, звоне оружия, стонах, в глухом звуке падающих тел никто не обратил внимание, куда делся старый Ур Маа. Едва люди Апопа отпустили его, увидев перед собой куда более опасного врага, он рухнул на четвереньки, петляя между сражающимися, бросился к Асо. Та лежала, запрокинув голову, и тяжело дышала. Бледность, заметная даже при неярком свете масляных светилен, заливала ее лицо.

– Ты жива?! Жива?! – бормотал он, пытаясь остановить кровь. – Не умирай!

– Ратгарна, – прошептала девушка.

– Да-да, Ратгарна. – Он протянул руку к мерцающему в темноте стеблю, торчащему из-под того, что еще недавно было верховным жрецом Ниау. В следующий миг необычный дар богов будто врос в его руку. Он видел странные значки, незнакомые ему письмена, искорками посверкивающие внутри стебля, видел, как растет его сияние, как один из лепестков становится алым, будто язык пламени.

– Получай же! – раздалось совсем рядом. Один из стражников, вставший между Микенцем и принцем, рухнул на пол, и Ба-Ка кинулся на командира дворцовой стражи, вонзившего меч в одного из людей-змей. Но вдруг колени его подкосились, и он, теряя силы, осел наземь, подобно дырявому бурдюку. Он не мог видеть, как за его спиной, держа на коленях умирающую красавицу, старый мудрый Ур Маа наводит на него ярко вспыхнувший «Дар Тота». В этот миг один из лепестков вдруг почернел, будто наполнившись штормовой тучей, кипящей нерастраченными молниями.

Слезы текли по морщинистым щекам верховного жреца Тота. Гибель династии, смерть божественных правителей подкосили его силы, как острый серп колосья ячменя.

– Что теперь делать? – ошарашенно разглядывая заваленную трупами залу, спросил Микенец. Много раз ему доводилось сражаться на поле боя, много раз доводилось видеть трупы и самому отправлять новых жильцов в царство мрачного Аида, но такого прежде видеть не доводилось. Десятки тел лежали вокруг одно на другом, но на многих совершенно не было крови. Они словно умерли, глянув на горгону Медузу: кровь окаменела в их жилах. Грозный воин растерянно глядел по сторонам. Он понимал, что династия пресеклась и теперь непременно сменится новой. Что ему не удалось уберечь ни прежнего фараона, ни его наследников, никто никогда более не наймет его. Он понимал, что ему больше нет места в Египте, и непонятно, где есть вообще, и потому сейчас глядел на старого мудрого жреца, будто ожидая от него спасительного ответа.

В этот миг пирамиду сильно тряхнуло. Микенцу показалось, что по стенам идет странная дрожь, так, будто у них есть глаза, и они полны ужаса. В то же мгновение раздался новый толчок, еще сильнее. Каменные плиты заваленного трупами пола вдруг вздыбились, и откуда-то снизу из неведомой бездны в святилище сквозь дыру протиснулась копьевидная голова бутона на длинной шее-стебле. Едва неведомый цветок протиснулся в усыпальницу, копьевидный бутон распустился, являя взору оставшихся в живых шесть усаженных клыками пастей. Каждая из них стала выбрасывать языки-стрелы, безошибочно попадающие в мертвое тело и подтягивающие его к пожирателю мертвечины. Микенец попытался было рубануть одну из таких стрелок, но та лишь вырвала меч у него из руки, ударом в грудь отбросила к стене. Оставшиеся в живых стражники бросились было к выходу, но не тут-то было – вездесущие языки-стрелки ловко сбивали их с ног, недвусмысленно намекая, что прожорливый цветок не откажется попотчеваться живой разновидностью вкусной и здоровой пищи. Ур Маа попытался оттащить умирающую Асо подальше от страшилища, но она вдруг открыла глаза, словно отчаянным усилием вернула себе сознание.

– Сейчас, повелительница, сейчас, – шептал верховный жрец Тота. – Сейчас я отберу у него душу.

– У хищного цветка нет души, – простонала девушка. – А до Садовника тебе не дотянуться. – Она вновь прикрыла глаза, ожидая, когда хоть немного утихнет боль. – Подай мне Ратгарну.

– Расскажи как, я сам.

– Нет, ты не сможешь.

Она приняла из рук верховного жреца божественное сокровище, и Ур Маа увидел, как пальцы ее скользят по стеблю, а под ними, словно ночные звездочки, вспыхивают и гаснут странные значки. Между тем плотоядный цветок становился все больше, заполняя уже половину зала – кровавое пиршество было в самом разгаре.

– Теперь, – прошептала Асо, наводя на чудовище свое грозное оружие.

Пронзительный взгляд словно железной теркой рванул по затылку, доставляя новую физическую боль. Он давил, сковывая движения. Асо повернулась – Садовник был совсем рядом. Он стоял, наблюдая, казалось, с неподдельным интересом. На лице его читались сожаление и, пожалуй, легкая ирония. Ни радости, ни злобы. Лишь интерес и сожаление! Чего он ждет? Чего хочет?! Выжидает, когда она совсем ослабеет, выдохнется, чтобы взять голыми руками?! Ее выбор сейчас невелик – избавить мир от Садовника или от его кошмарного порождения. Шанса атаковать дважды он ей не даст, ни за что не даст! Если убить чудовищного монстра, нелепо именуемого цветком, он наверняка ответит, уничтожая ее на всех планах бытия. Асо не понимала, почему Садовник так спокоен и все еще не атакует.

Молния не ударила из Ратгарны, как ожидал жрец, и огонь не сошел, испепеляя порождение бездны. Но хищный цветок вдруг начал увядать, скукоживаться на глазах и вновь уползать под землю. Пальцы девушки вновь забегали по турмалиновому стеблю.

– Теперь все, – прошептала она. – Больше никто. – Вероятно, она еще что-нибудь хотела добавить. Но дыхание ее прервалось, и глаза закрылись.

– Мертва, – в ужасе прошептал верховный жрец, глотая обильно текущие по щекам слезы.

– Что нам теперь делать, почтеннейший Ур Маа? – спросил оглушенный Микенец.

Верховный жрец смотрел на Микенца остановившимся взглядом, исполненным глубокой печали. И когда тот уже подумал, не случилось ли чего с почтенным старцем, Ур Маа принял решение и начал говорить:

– Нашу госпожу, фараона и его старшего брата следует перенести в мастерскую бальзамировщика. Здесь все засыпать камнем, это недоброе место. И сюда не должно быть хода никому.

– А как же фараон-отец?

– Для саркофага будет сделана особая камера в верхней пирамиде. А вот «Дар Тота», – Ур Маа осторожно вытащил цветок из омертвевших рук Асо. – Поклянись мне своими богами, что исполнишь мою волю, – он внимательно поглядел на сурового воина.

– Клянусь. – Тот поднял правую руку, произнося священные слова клятвы.

– Завтра ты выберешь из своих людей наилучших. Если понадобится, можешь взять любых из войска, главное, бери лучших из лучших. Завтра этот отряд получит шестнадцать одинаковых ларцов, опечатанных личным знаком фараона. В одном из них будет «Дар Тота». Это чересчур страшное оружие, чтобы находиться среди неразумных людей. Лишь ты и я будем знать, где истинный ларец. Я дам каждому отряду достаточно золота, чтобы, пройдя не менее месяца пути, каждый из них мог основать крепость, в которой будет храниться одна из доставленных святынь. Это должно быть отличное неприступное место и отличная крепость. Когда же мы получим известие о том, что все сделано так, как приказано, ты отправишься за моря, но потом вернешься кружным путем в истинную твердыню. Лишь тебе я могу поручить неусыпно охранять сокровище богов. Сделай так, чтобы я об этом не пожалел.

– Так и будет, – склонил голову Микенец. – А сейчас позвольте, я перенесу госпожу Асо к бальзамировщику.