5
А.Ф., А.Ф., А.Ф.! Знала бы я, какую подлянку готовит мне винехейш!
Кинжал с мягким хрустом вошел в дерево. Я подошла, выдернула его и снова отступила на несколько ярдов. Замах — бросок — и легкий треск многострадальной доски, на которой уже живого места не осталось. Лучше уж на ней, чем на ком-то еще, если мою ярость сразу не направить в нужное русло, ничем хорошим это не кончится. Луни то и дело недовольно ворчал: он всегда меня чувствует. Чувствует, если так можно выразиться в отношении зомби, который уже двадцать два года не упокоен и на покой не собирается. Чему я несказанно рада — с ним приятно разговаривать: никогда не спорит, а в отличие от живых людей еще и никогда не предаст.
А.Ф.! Вопреки моему наивному предположению вовсе не лорд Альберт Фрай. Анри Феро, граф де Ларне, чтоб ему сдохнуть на месте! Вот и верь после этого армалам.
Шаги на лестнице — это кто там такой самоубийца? Я резко указала в сторону дальних подвалов, где в Темные времена во время войн и набегов находились камеры узников. Луни поднялся и беспрекословно потопал из залы. Роста в нем под два метра, силищи — как в носороге. Как я совсем крохой умудрилась вытащить этого увальня с той стороны, не понял даже отец. Но именно с того дня моя жизнь была предрешена.
— Тереза, можно к вам?
К чему спрашивать, если уже вошла?
Луиза застыла в дверях, расширившимся глазами оценивая размах бедствия. А посмотреть было на что: свет факелов озарял искромсанные в щепки столбы, валяющаяся неподалеку сабля, позаимствованная в оружейном зале Мортенхэйма, теперь сгодится только для выставок. Настенное деревянное полотно ощерилось ранами от кинжала, куча тряпья на топчане превратилась в истлевшие ошметки. Некоторые считают, что сила некромага распространяется только на живую материю. Наивные! Обратить в тлен можно все.
— Нет, — резко сказала я.
— Что — нет?
— Я не стану говорить с Винсентом.
— Почему?
— Он знал, но ничего мне не сказал.
На этой мысли ядовитая ярость снова побежала по венам, я рванула кинжал с такой силой, что дерево жалобно треснуло, а спустя миг отозвалось тоненьким хрустом под новым броском.
— Уходите.
Луиза подошла ближе. Ее тень метнулась по плитам подземелья, дрогнула и вползла на стену.
— Тереза, он знал об этом немногим больше вашего.
— Он знал.
Она перехватила мою руку до того, как я снова вцепилась в кинжал. Я вперила в нее свирепый взгляд, но Луиза и не подумала отступить. Не знаю, чего в этой женщине больше: смелости или глупости.
— Винсенту сейчас не лучше, чем вам. Он просил графа подождать, для него случившееся у Уитморов стало…
— Ай бедняга!
— Тереза, поговорите с ним.
— Я же сказала: нет.
— Не хотите говорить с Винсентом, поговорите с графом де Ларне. Попросите его…
— Вы рехнулись?
Я резко вырвалась и отступила. Нет, она точно не в своем уме. И чем дальше, тем больше в этом убеждаюсь. Я — Биго, стану о чем-то просить какого-то вэлейского мерзавца?
— Поговорите с ним! Расскажите о своих чувствах.
О да. Я расскажу ему о своих чувствах — к Альберту! А потом в подвале Мортенхэйма найдут хладный труп вэлейца. Ничего личного, просто некоторые истории убивают.
— Обо всем можно договориться.
— Так, как вы договорились с моим братом?
Луиза слегка побледнела, я же сложила руки на груди и с вызовом посмотрела на нее. Нечестно, знаю: не так давно их связало смертельное заклятие на крови, из-за которого они поначалу друг друга чуть не поубивали. Но я не просила ее приходить и изображать добрую фею.
— Вы прекрасно знаете, что я этого не одобряю.
Не одобряет? Гм, как-то это мягко сказано. Я слышала, в каких выражениях она объяснялась с Винсентом по поводу поступка отца. Вот только ее неодобрение мне ничем не поможет.
— Я не стану с ним разговаривать.
Винсент найдет способ убедить графа де Ларне расторгнуть наш брак, после чего тот пушечным ядром полетит в сторону Вэлеи. А если решит остаться, очень сильно об этом пожалеет! Равно как и о том, что сразу не дал мне развод.
— Граф де Ларне…
— Самовлюбленный идиот. Он обещал Винсенту, что не приблизится ко мне до тех пор, пока мы не будем представлены…
— Тереза, вы были представлены. Попробуйте хотя бы…
— Я что-то не пойму, на чьей вы стороне?
— Поступайте, как знаете! — огрызнулась Луиза. — Только когда ваш муженек перекинет вас через плечо и потащит к себе, будет уже поздно. Потому что он имеет на это полное право.
О да. Пока что, согласно заключенному нашими родителями договору, он имеет на меня все права. Хоггарт откопал второй экземпляр в архивах отца, и за последние дни я изучила эту клятую бумажку до каждой буковки, до каждого крохотного пятнышка крови — моей и Анри, которые сливались воедино и заменяли наши подписи.
Обручальный обряд провели, когда я была совсем маленькой. Уже тогда мы считались мужем и женой, а скреплением договора стал — чтобы вы могли подумать — поцелуй после совершеннолетия! Очень символично, потому что любое заключение брака этим слюнообменом и заканчивается. Одно непонятно, почему новоявленный муженек так долго откладывал это счастливое событие. Хотя не наплевать ли.
— Если это все, что вы хотели мне сказать, вам лучше уйти.
Луиза подошла к стопке книг, лежащей в углу. Наклонилась и вздрогнула.
— История пыток и казней — от армалов до наших дней? Тереза!
Первые часы по возвращению в Мортенхэйм только это и читала, каюсь.
— Старинные брачные обряды.
Луиза вздохнула с облегчением, я же с силой сжала пальцы — наверняка на руках останутся синяки. Я до дыр затерла страницы про это древнее обручение, но ничего утешительного не нашла. Армалы веками заключали союзы — нерушимые, расторгнуть их можно было только по взаимному согласию сторон. Вот только они никогда не проделывали такого с детьми, потому что в отличие от современников были цивилизованными и разумными. Это в Энгерии женщину могут выдать непонятно за кого непонятно зачем, когда она еще не соображает, что это вообще такое.
— Уверена, все наладится.
Луиза приблизилась, мягко накрыла мою руку ладонью, но я стряхнула ее и отвернулась. С одной стороны, отчаянно хотелось вцепиться в нее и умолять остаться в Мортенхэйме, с другой — как можно скорее избавиться от ее общества. Она еще несколько минут стояла рядом — видимо, чего-то ждала, потом развернулась и вышла. Я слушала удаляющиеся шаги, пока они не затихли, резко выдернула кинжал. На этот раз не стала уходить далеко, просто била в дерево до тех пор, пока пальцы не свело судорогой. Отшвырнула его в сторону, и тонкому звону вторил жалобный вой Луни. Он хотя бы выть может, я — нет. Не умею. Не приучили.
Перед глазами снова замелькали строки, и меня затрясло от ярости.
«Браслеты связывают мужа и жену духовно и физически, и связь эта день ото дня станет крепчать. Разомкнуть их невозможно, пока живы оба супруга или пока они не заявят о нежелании идти по жизни рука об руку, вместе».
Хором, ага.
Определенно, первый пункт внушает надежду. Не то чтобы я хотела крови вэлейца, но… нет, все-таки хотела. Судя по книге, если убью его сейчас, у меня просто голова заболит. А вот если чуть позже, может какая-нибудь гадость приключиться. Армалы в прямом смысле разделяли с супругом жизнь и смерть, горе и радость, и что там еще положено разделять. Поэтому уход одного для другого становился страшным ударом не только в поэтическом смысле.
Тяжелые шаркающие шаги — снова притопал Луни. Положил огромную лапищу мне на плечо и заворчал. Я вздохнула, обняла его и уткнулась носом в сюртук. Чистый, выглаженный, пахнущий луговыми ромашками и тленом. Не знаю, кто как, а я за ним ухаживаю. Причесываю, переодеваю, даже гулять вожу, когда никто не видит. Непонятно, почему Луиза его в первый раз напугалась — ну сероват слегка, ну сосуды просвечивают. Для зомби так вообще шикарно выглядит. Не разлагается даже. Почти.
— Считаешь, стоит с ним поговорить?
Я задрала голову и заглянула в пустые стеклянные глаза.
Луни никак не считал, а я в этот миг подумала — почему бы и нет? В конце концов, терять мне особо нечего.
Знала бы Луиза, что на самые безумные мысли и необдуманные поступки меня наводит она! Взять хотя бы злосчастный бал, с которого все началось, но могу поклясться, даже Луизе никогда бы не пришло в голову сделать то, что собираюсь сделать я.
Барнс принял трость из рук Альберта, лорд Фрай направился в коридор, я же поспешно нырнула назад и перевела Дух.
Соберись, Тереза! Немедленно соберись!
— Леди Тереза?
Он вышел из-за поворота слишком неожиданно: я забыла и про реверанс, и про взгляд из-под ресниц, и про милую улыбку. За все время нашего знакомства мне ни разу не удалось понять, когда и что чувствует Альберт, да и чувствует ли что-то вообще. Зато сердце снова затрепыхалось, как рыбина на крючке, когда он поцеловал мои пальцы.
— Лорд Фрай, можем мы поговорить наедине?
Он слегка приподнял брови — похоже, мне все-таки удалось… что-то. Что-то да удалось. Глаза у него зеленые-зеленые, точно листва ночью под светом фонарей. Почему-то когда природа создает совершенство, она не задумывается, как будут чувствовать себя другие. Жаль, я рисовать не умею. Кожа у него светлая, но бледной не назовешь, волосы каштановые и коротко стриженные, по последней моде. А еще длинные, чересчур хрупкие на вид пальцы, вот только когда он брал меня за руку, я чувствовала исходящую от него силу.
— Думаю, Винсент не обидится, если я немного задержусь.
Это вряд ли. Если к Винсенту на минуту опоздать, потом можно выслушать много всего приятного, но… сейчас. Или никогда.
Мы прошли по коридору, и лорд Фрай открыл передо мной дверь в Зеленую гостиную. На миг окатило стыдом — горячим, удушливым, но я все равно уверенно шагнула вперед. Фисташковые обои плавали перед глазами вместе с мебелью, камином и статуэткой из лацианского стекла.
— Речь пойдет об графе де Ларне, я полагаю? Могу вас заверить, что делаю все от меня зависящее…
Знаю, что делаете.
— Поверьте, я вам искренне благодарна, но говорить хочу о другом.
В последние дни все с ног сбились, чтобы найти способ избавить меня от него, лорд Фрай — не исключение, и от этого на сердце самую капельку теплее. Но даже останься он безучастен, моих чувств это бы не отменило.
— Альберт, дело во мне. То есть в нас. В вас и во мне… то есть…
Я расправила плечи и решительно встретилась с ним взглядом:
— Я должна была поговорить с вами раньше. Пять лет назад, когда брат впервые представил меня вам. Или два года спустя, когда вы стали чаще бывать в Мортенхэйме и развлекать матушку беседами. Когда наша семья снова стала ужинать вместе: не ради приличий, а потому что вы нас помирили и объединили.
— На сезон я приехала из-за вас. Я бы никогда не осмелилась покинуть Мортенхэйм в своем возрасте, и тем более не решилась на такой дерзкий наряд.
Я глубоко вздохнула и сцепила руки — так, что заломило пальцы.
— Мои чувства к вам родились не вчера, но я молчала, потому что… Не знаю почему, это все неважно, и прошлое я изменить не могу. Зато могу изменить настоящее. Альберт, я люблю вас.
Признание далось непросто, но голос не сорвался. Своды Мортенхэйма не покосились и не рухнули, не погребли меня под завалами. Дыхание не прервалось — напротив, стало как-то легче, даже в груди больше не жгло.
— Я польщен, — он сжал мои руки, и меня затрясло. — Польщен тем, что вы обратили на меня внимание, тем, что приехали в Лигенбург ради меня и тем, что решились вызвать на откровенный разговор. Вы удивительная женщина.
Слишком много комплиментов на одну невзрачную меня. Неужели?..
— Откровенность за откровенность, леди Тереза. Я женат.
Я отняла руки, отшатнулась.
Женат?
Всевидящий, этого не может быть! Никакой жены в Мортенхэйме ни разу не было. На бал Уитморов он приезжал один, и на Зимний праздник — тоже! А ведь они с Винсентом лучшие друзья! Он знал об этом? Да почти наверняка знал!
Вот теперь на меня что-то рухнуло, по ощущениям — всей тяжестью могильной плиты из фамильного склепа. Плечи сгибались, а мертвый холод проникал в каждую клеточку тела, отравляя изнутри.
— Почему я никогда ее не видела? — прозвучало зло.
Да я о ней даже никогда не слышала!
Он шагнул вперед и оказался со мной лицом к лицу. В глупых мечтах Альберт меня целовал, я дрожала в его объятиях, а холод в душе таял, точно лед в бокале в летний день. Нет, теперь мне уже никогда не отогреться.
— У меня много врагов, миледи.
Врагов? На государственной службе? Ну да, наверняка много, он же занимается безопасностью при дворе или чем-то вроде — Винсент особо не распространялся об этом.
— У Винсента тоже, но он не прячет свою невесту.
Глупый упрек: Луиза едва не погибла из-за политических игр брата.
— Вы ее прячете? Закрыли в милом уютном домике и никому не показываете?! Как она, рада такой жизни?
Он попытался взять меня за руки, но я отпрянула.
— Уходите! Не нужно жалости.
Особенно вашей.
Может, у них и дети есть?
Дура, какая же я дура!
— Леди Тереза, я бы не позволил себе жалеть вас. Вы достойны восхищения, а ваш избранник станет самым счастливым человеком.
Да что вы говорите! Один уже стал. Стоит и светится от счастья… с другой!
Но светился Фрай не от счастья, он просто выделялся из той непроглядной тьмы, которая расползалась от меня: черное облако, отравляющее все живое. Он его не видел, никогда не увидит — просто в такие минуты людям становится рядом со мной не по себе, и они стараются сбежать из комнаты. Альберт же даже на шаг не отступил, но я не хотела, чтобы оно коснулось его хотя бы случайно.
— Уходите! Забудьте обо всем, что я вам наговорила. Убирайтесь!!!
Лицо его тронуло что-то похожее на сожаление: уголки губ опустились, в глубине глаз мелькнула затаенная боль. Альберт молча поцеловал мою руку и вышел, я же без сил рухнула в кресло.
Воздух в гостиной стал вязким, цвета утратили яркость. Ни звука, ни дуновения ветерка, только глухие удары сердца звенели набатом: на грани между жизнью и смертью пустота сильнее всего. Обои поблекли, а лацианская танцовщица на каминной полке напоминала лоскут призрачной тени, холодный бесцветный сгусток стекла. Я смотрела на пепельно-мертвенные портьеры и улыбалась, видеть мир через призму смерти не страшно. Куда страшнее смотреть на жизнь через розовые очки.
