Книга: День триффидов. Куколки (сборник)
Назад: 13
Дальше: 15

14

Я медленно приходил в себя, долго пребывая в каком-то полузабытьи.
Меня звала Розалинда, настоящая Розалинда, внутренняя, которая очень редко показывалась на свет.
Другая Розалинда, практичная, умелая, была не она, а всего лишь ее продуманный образ. Я помнил, как она начала его создавать еще в ту пору, когда была трепетным, пугливым, но очень решительным ребенком. Пожалуй, раньше всех нас она осознала, что находится во враждебном мире, и обдуманно вооружила себя против него. Панцирь нарастал медленно, пластина за пластиной. Я наблюдал, как она подыскивала себе оружие, училась пользоваться им, как тщательно создавала она себе личину и как носила ее с таким постоянством, что временами даже сама начинала в нее верить.
Я любил девушку, которую могли видеть все. Любил ее высокую тонкую фигуру, наклон шеи, ее маленькие острые груди и длинные стройные ноги, и то, как она двигалась, и уверенность ее рук, и губы ее, когда она улыбалась. Я любил ее бронзово-золотые волосы, тяжелым шелком ложившиеся в руку, атласную кожу ее плеч, бархат щек, и теплоту ее тела, и запах ее дыхания.
Любить все это было легко, слишком легко. Это мог любить каждый. Однако именно все это нуждалось в защите, в панцире ее независимости и невозмутимости, в этом выражении практичной и решительной самостоятельности, в безразличной и отрешенной манере поведения.
Все эти качества никак не могли вызвать к себе нежность, а временами они просто отталкивали, но тот, кто видел, как и почему они появились, не мог не восхищаться ими хотя бы как воплощением торжества искусства над природой.
Но сейчас меня звала внутренняя Розалинда, звала нежно и горестно, оружие ее было отложено, сердце открыто.
Слова не говорили.
Существуют слова, которые в устах поэта могут рассказать о мерцающей дымке любви, но во всем остальном они так неуклюжи, так невыразительны!
Моя любовь полилась к ней, ее – ко мне. Моя успокаивала и гладила, ее – ласкала. Расстояние, различия между нами исчезли. Мы соприкасались, соединялись, сливались в одно целое. Не было больше ЕЕ и МЕНЯ существовали только – МЫ ВМЕСТЕ. Мы совершили краткий побег из одиночной камеры, и этот нераздельный мир принадлежал нам обоим…
Никто на свете не знал потаенную Розалинду. Даже Майкл и все наши могли уловить только случайные проблески ее души. Они не знали, какой ценой была создана внешняя Розалинда. Никто из них не видел мою милую, нежную Розалинду, жаждущую убежища, любви и доброты, саму напуганную своей выстроенный защитной оболочкой, но страшащуюся остаться один на один со всем миром без нее.
Время – ничто. Возможно, мы слились воедино только на мгновение. Важно, что это было, а не сколько длилось.
Но вот мы разделились, и я очнулся для окружающего мира и увидел бледно-серое небо, ощутил ужасное физическое неудобство и услышал тревожные расспросы Майкла о том, что со мной случилось. С большим трудом я попытался собраться с мыслями.
– Не знаю. Что-то ударило меня, но сейчас я вроде бы в порядке. Только голова болит, и мне очень неудобно.
Лишь во время ответа я сообразил, почему мне так неуютно: я по-прежнему находился в корзине, но был запихнут в нее, как какая-нибудь вещь, а сама корзина, как и раньше, раскачивалась в такт движению лошади. Майкл мало что смог почерпнуть из моего сообщения и обратился к Розалинде.
– Они прыгнули на нас сверху, с деревьев. Их было четверо или пятеро. Один приземлился прямо на голову Дэвида, – объяснила Розалинда.
– Кто они? – спросил Майкл.
– Люди Зарослей, – ответила она.
Я вздохнул с облегчением. Я-то подумал, что преследователи обошли нас сбоку. Я собрался спросить, как обстоят дела с погоней, как вдруг Майкл поинтересовался:
– Это в вас стреляли прошлой ночью?
Я рассказал про выстрелы, но добавил, что, может быть, стрельба была не только здесь.
Но Майкл разочарованно объяснил:
– Нет, стрельба была только в одном отряде. Я надеялся, что они ошиблись, что след ложный. Нас всех собирают вместе. Они считают, что рискованно забираться в Заросли мелкими группами. Мы должны объединиться и выступить в поход примерно через четыре часа. Они рассчитывают, что нас будет около сотни. Решено, что если мы столкнемся с Людьми Зарослей, то зададим им хорошую взбучку, чтобы потом с ними не возиться. Вам лучше избавиться от коней-гигантов, их следы вам не замаскировать.
– Твой совет немного опоздал, – сказала Розалинда. – Я со связанными руками в корзине на первом коне, а Дэвид в корзине на втором.
– А где Петра? – с тревогой спросил Майкл.
– С ней все в порядке. Она на моем коне в другой корзине, братается со своим стражем.
– Как все-таки дело было? – настойчиво переспросил Майкл.
– Ну, сначала они спрыгнули на нас, а потом еще другие вышли из-за деревьев и схватили коней под уздцы. Они спустили вниз Дэвида и заставили сойти вниз нас с Петрой. Потом они немного поспорили и решили, что от нас надо избавиться. Погрузили нас снова в корзины, на каждого коня посадили по своему человеку и отправили нас той же дорогой, какой мы и следовали.
– То есть глубже в Заросли?
– Да.
– Это направление сейчас, пожалуй, самое лучшее, – заметил Майкл. – А вообще какое у них настроение? Угрожающее?
– Да нет. Они только тщательно следят, чтобы мы не сбежали. Они, кажется, представляют себе, кто мы, но не уверены, как с нами поступить. Поэтому и спорили. А вообще-то их, по-моему, больше всего интересуют кони-гиганты. Человек, который сидит на нашем коне, совершенно безобиден. Но разговаривает он с Петрой как-то странно, чересчур серьезно. Мне кажется, что он немного придурковатый.
– Можешь ты разузнать, что они собираются с вами делать?
– Я спрашивала, но, по-моему, он и сам не знает. Ему только было приказано доставить нас куда-то.
– Ну что ж. – На этот раз Майкл тоже был растерян. – Поживем – увидим. Больше вроде ничего не сделаешь. Но, наверное, лучше сказать ему, что мы вас преследуем.
И на этом Майкл пока оставил нас.
Я начал дергаться и извиваться. Наконец с некоторым трудом я сумел подняться на ноги в качающейся корзине. Человек, сидевший в другой, поглядел на меня вполне дружелюбно.
– Эй, там, – сказал он коню-гиганту и, придержав поводья, скинул с плеча кожаную флягу и перекинул на ремне ко мне. Я открыл ее, с благодарностью отпил немного и перекинул обратно ему. Мы тронулись дальше.
Теперь я мог осмотреться как следует. Вокруг была уже не густая чаща, а просто довольно лесистая местность. Даже беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы убедиться в правоте слов моего отца, когда он говорил, что в этих краях Норма является посмешищем. Я не мог назвать с уверенностью ни одного дерева.
Знакомый ствол поддерживал неправильную крону, узнаваемого вида ветви были покрыты листьями искаженной формы, и кора деревьев тоже оставляла желать лучшего. Какое-то время слева от нас все заслонила стена фантастически переплетенных между собой кустов куманики, ощетинившихся колючками величиной с лопату. В другом месте целая полоса земли выглядела как высохшее русло реки, заполненное большими валунами, но эти валуны оказались круглыми грибами, тесно сросшимися друг с другом. Там были деревья со стволами настолько мягкими, что они не могли стоять прямо и потому пригибались к земле и стелились по ней. Тут и там встречались крохотные рощицы миниатюрных деревьев, съежившихся, узловатых и очень старых на вид.
Я снова исподтишка глянул на человека в другой корзине. Казалось, в нем нет ничего явно неправильного, разве только был он очень грязным, как, впрочем, и его изодранная одежда и мятая шапка. Он поймал мой взгляд и спросил:
– Никогда раньше не бывал в Зарослях, парень?
– Нет, – ответил я. – Все они так выглядят?
Он ухмыльнулся и покрутил головой.
– Здесь ничего не выглядит так же. Поэтому Заросли и называются Зарослями. Здесь пока почти ничего не растет согласно своей породе.
– Пока? – переспросил я.
– Конечно. Со временем все устоится. Дикие Земли тоже когда-то были Зарослями, а сейчас они намного стабильнее, точно так же и те места, откуда вы пришли, когда-то были Дикими Землями, а теперь устоялись еще больше. Я так понимаю, что Бог испытывает наше терпение, раскладывает свой пасьянс, но что-то очень уж заигрался.
– Бог? – усомнился я. – Нас всегда учили, что в Зарослях правит Дьявол.
Он качнул головой:
– Это они там так говорят. Нет, парень, это в ваших краях бродит старый Дьявол и выглядывает своих. Все они там высокомерные. Как же, Истинный Образ и все такое… Хотят быть похожими на Прежних Людей. Бедствие ничему их не научило… Прежние Люди тоже считали, что они превыше всех. У них были идеалы, они точно знали, как все в мире должно быть устроено. Все, к чему они стремились, это закрепить все как им удобнее и поддерживать в таком виде. Ну а поскольку их идеи были идеальнее, чем у Господа Бога, то все жили бы прекрасно. Но, – покачал он головой, – не сработало это, парень. Не могло сработать. Они не были последним словом Господа Бога, как им казалось. У Бога нет последнего слова. Если бы было, то Он бы умер. А Он жив. Он так же меняется и растет, как все живое. Поэтому, когда они изо всех сил старались закрепить все и пригладить, чтобы из века в век ничего не менялось, Бог наслал Бедствие, чтобы взорвать все это и напомнить им, что жизнь не стоит на месте. Он увидел, что так, как все заведено, дело не пойдет, и перетасовал колоду, надеясь, что новый расклад будет удачнее.
Он помолчал, обдумывая свои слова, и продолжил:
– Может, он плохо перетасовал. В некоторых местах ход событий не изменился, а все как будто слиплось вместе. Например, в тех краях, откуда вы родом. Там они продолжают жить по старым правилам, по-прежнему считая, что они-то и есть последнее Божье слово, и по-прежнему стараются как проклятые остаться такими же и закрепить именно то положение вещей, которое и вызвало Бедствие в прошлый раз. Богу однажды надоест, что они никак не поймут своей глупости, и Он покажет им еще пару фокусов.
– Да-а, – протянул я неопределенно, но в душе мне стало спокойно. Как это странно, думал я, что столько людей имеют совершенно определенные, хотя и взаимоисключающие сведения относительно Божьих намерений.
Мой собеседник, казалось, был не вполне удовлетворен своими объяснениями. Он махнул рукой в сторону, где простиралась местность, полная Отклонений, и я внезапно увидел его собственную неправильность: на правой руке у него не хватало трех пальцев.
– Придет день, – провозгласил он, – и что-то из всего этого станет устойчивым. Оно будет новым, к новым растениям приспособятся новые животные. Бедствие было гигантской встряской, чтобы мы начали все сначала.
– Но там, где выращивают устойчивые породы, Отклонения уничтожают, – заметил я.
– Пытаются уничтожить. Думают, что уничтожают, – согласился он. – С ослиным упрямством они хотят сохранить нормы Прежних Людей. Но сохраняют ли? Могут ли сохранить? Откуда они знают, что их посевы, овощи и фрукты точно такие же, как были? Разве не возникают все время из-за этого распри? И разве не выходит в конце концов, что оставляют на развод породу с лучшей урожайностью? Разве не скрещивают скот, чтобы добиться лучшей его выносливости, удойности или чтобы мяса больше давал? Конечно, явные Отклонения уничтожаются, но уверен ли ты, что Прежние Люди признали бы любую из нынешних пород? Я ни в каком разе не уверен. Видишь ли, этого не остановить. Ты можешь мешать или уничтожать, можешь замедлить все это, повернуть куда тебе надо, но все равно, так или иначе, все продолжает меняться. Посмотри только на этих коней.
– Они официально одобрены Правительством, – объяснил я.
– Разумеется. Я именно об этом и говорю, – ответил он.
– Но если в любом случае изменения продолжаются, я не понимаю, зачем надо было насылать Бедствие, – возражал я.
– Для растений и животных это продолжается. Но не для человека. Не для того типа людей, к которому относятся Прежние Люди и твои соотечественники. Они стараются, чтоб для них не продолжалось. Они пресекают в корне любое изменение, перекрыли все входы и выходы и закрепляют чистоту типа, потому что имеют нахальство считать себя совершенством. По их расчетам, они, и только они, соответствуют Истинному Образу. Прекрасно, тогда отсюда следует, что если их облик истинный, то они сами подобны Богу. И будучи как Бог, они считают себя вправе приказывать: «до сих пор и не дальше». Это и есть их величайший грех: они пытаются убить жизнь в Жизни.
В последних фразах я уловил какую-то интонацию, не сочетающуюся со всем предыдущим. Мне показалось, что я снова столкнулся с какой-то разновидностью религии. Я решил переменить тему разговора на более приземленную и спросил, почему нас взяли в плен.
Точно он не знал, но успокоил меня, что так поступают во всех случаях, когда какой-нибудь чужак забредет на территорию Зарослей.
Я все это обдумал и связался с Майклом:
– Как ты считаешь, что нам рассказать им? Мне кажется, что нас будут допрашивать. Когда они увидят, что мы физически нормальны, мы должны будем как-то объяснить, почему мы удираем.
– Лучше всего сказать как есть, только все преуменьшить. Действуйте как Сэлли и Кэтрин. Расскажите им ровно столько, сколько надо для обоснования побега, – предложил он.
– Хорошо, – согласился я. – Петра, ты поняла? Ты скажешь им, что можешь передавать мысли-картинки Розалинде и мне. Ни слова о Майкле и зеландцах.
– Зеландцы идут на помощь. Сейчас они уже не так далеко, как раньше, – уверенно сказала она.
Майкл отнесся к ее словам скептически:
– Очень любезно, что они согласились помочь, но пока не упоминай о них.
Петра согласилась. Мы обсудили, стоит ли говорить нашим стражам о предполагаемом преследовании, и решили, что вреда от этого не будет.
Человек в другой корзине не удивился этим новостям.
– Ладно. Это нас устраивает, – сказал он, но в объяснения пускаться не стал, и мы продолжали неспешно двигаться вперед.
Петра снова начала разговаривать со своей далекой подругой, и мы теперь тоже не сомневались, что расстояние уменьшилось.
Ей больше не надо было прибегать для разговора к невыносимой для нас силе передачи, и впервые я смог, очень сильно напрягшись, уловить обрывки ответного послания. Розалинда тоже поймала его и, насколько могла ярко, отправила зеландке вопрос. Незнакомка усилила свою передачу, и мы ясно уловили ее, очень довольную, что у нее получилось установить контакт. Она хотела знать больше, чем сумела рассказать Петра.
Розалинда описала как могла наше нынешнее положение и сообщила, что мы не подвергаемся непосредственной опасности. Тогда незнакомка посоветовала:
– Будьте осторожны. Соглашайтесь с ними во всем и старайтесь выиграть время. Подчеркните опасность, которая грозит вам от ваших сородичей. Трудно советовать, не зная этого племени. Некоторые мутантные племена ненавидят нормальную внешность. Поэтому не повредит, если вы преувеличите, насколько внутренне вы отличаетесь от своих сородичей. Главное – малышка. Ее надо уберечь любой ценой. До сих пор мы никогда не встречались с такой силой передачи, которой обладало бы столь юное существо. Как ее зовут?
Розалинда передала по буквам и спросила:
– А кто вы такие? Что это за Зеландия?
– Мы новые люди. Ваш тип людей. Народ, который может думать вместе. Мы народ, который собирается построить новый мир, отличный от мира Прежних Людей и дикарей.
– Может быть, такой тип людей, который Бог и хотел создать? – спросил я, почуяв знакомую тему.
– Об этом я ничего не знаю. Да и кто знает? Но мы уверены, что сможем создать лучший мир, чем у Прежних Людей. Они были всего-навсего хитроумные получеловеки, немногим лучше дикарей. Каждый из них был отрезан от другого, их связывали только неуклюжие слова. И часто различия в языке или убеждениях отдаляли их друг от друга еще больше. Некоторые из них мыслили сами по себе, но они были обречены на одиночество. Иногда они могли разделять чувства друг друга, но думать сообща им было не дано. Пока они жили в примитивных условиях, они еще могли существовать, как могут животные. Но чем больше усложняли они мир вокруг себя, тем меньше могли с ним управляться. У них не было способов создания истинного единения. Они научились действовать сообща маленькими группами, но большие группировки они собирали только для разрушения. Они жадно домогались всего, а затем отказывались брать на себя ответственность за собственные действия. Они создавали множество проблем, а потом прятались от них за частоколом тщетных надежд. У них не было ни настоящего общения, ни истинного взаимопонимания. В лучшем случае они могли быть одухотворенными животными, не более. Они не могли добиться успеха. Если бы они не спровоцировали Бедствие, которое уничтожило их почти целиком, они бы размножались с беззаботностью животных до тех пор, пока не довели бы себя до полной нищеты и отчаяния, а затем до голода и варварства. Так или иначе, но они были обречены, потому что не отвечали законам развития жизни.
Мне снова пришло в голову, что эти зеландцы чересчур высоко ставят себя. При моем воспитании мне было очень трудно примириться с таким неуважением к Прежним Людям. Пока я осваивался с этим, Розалинда спросила:
– А вы? Откуда вы произошли?
– Нашим предкам повезло: они жили на острове, вернее, на двух островах, довольно уединенных. Они тоже не избежали Бедствия и его последствий, хотя досталось им меньше, чем большинству других. Они оказались отрезаны от всего мира и впали почти в полное варварство. Но потом как-то так случилось, что у них стали рождаться люди, которые могли «думать вместе». Со временем те, кто мог делать это лучше, начали разыскивать других, тех, кто мог лишь чуточку, и учить их развивать эту способность. Естественно, что люди, которые умели делать это, вступали в брак с такими же, как они, так что число их увеличивалось. Еще позднее они стали находить передающих мысли-образы в других странах. И тогда они начали понимать, как им повезло, потому что даже там, где не особенно обращали внимание на физические отклонения, людей, способных думать вместе, преследовали.
Долгое время никак не удавалось помочь этим людям нашего типа, хотя некоторые из них пытались доплыть до Зеландии на лодках, и кое-кто добирался. Однако позднее, когда у нас появились машины, мы оказались в состоянии спасать кое-кого. Теперь мы стараемся помочь всегда, когда устанавливаем контакт, но никогда еще нам не приходилось контактировать на таком расстоянии. Мне до сих пор приходится очень напрягаться, чтобы вы меня услышали. Потом будет легче, а сейчас мне нужно оставить вас. Берегите малышку. Она уникальна, что чрезвычайно важно. Защищайте ее любой ценой.
Ее мысли-образы стали постепенно размываться и исчезли без следа. Тогда включилась Петра. Не знаю, что она поняла из всего рассказа, но последнюю часть уловила четко.
– Это обо мне, – удовлетворенно сообщила она с совершенно ненужной силой.
Нас тряхнуло. Когда мы пришли в себя, Розалинда обратилась к ней усмиряюще:
– Осторожней, несносный ребенок. Мы еще не встретились с Волосатым Джеком.
– Майкл, – добавила она, – ты смог уловить нашу беседу?
– Да, – несколько сдержанно ответил Майкл. – По-моему, это звучало снисходительно, как будто она объясняла урок детям. Да и шло это все черт знает с какого расстояния. Я не представляю, как они смогут добраться так быстро, чтобы успеть помочь. Мы через несколько минут выступаем за вами.
Кони-гиганты тяжело, но уверенно продвигались вперед. Окрестности по-прежнему раздражали или даже устрашали нас, людей, выросших в уважении к правильности форм. Безусловно, некоторые растения были не менее фантастичны, чем те южные, о которых рассказывал дядя Аксель. С другой стороны, правильного или хотя бы отдаленно знакомого не наблюдалось совсем. Все росло настолько искаженным, что уже казалось неважным, является ли данное дерево мутантным или только отклонением от нормального типа. Каким облегчением было, однако, выехать на открытую местность, подальше от этих странных деревьев, хотя и тут росли кусты совершенно неузнаваемые и ни на что не похожие, да и трава тоже выглядела очень и очень необычной.
Остановились мы всего один раз, на полчаса, поесть и попить, и снова отправились в путь. Двумя часами позже, оставив позади несколько перелесков, мы достигли небольшой речки. Наш берег спускался к воде круто и обрывисто, а на другой стороне вытянулась цепочка низких красноватых скал.
Направившись вниз по течению, мы двигались вдоль обрыва. Через четверть мили в месте, очень приметном из-за росшего там дерева, ненормального до чрезвычайности (оно было похоже на огромную деревянную грушу, а все ветки собрались у него на макушке в один большой пучок), в берег врезался небольшой ручей. Лошади могли здесь спуститься к реке, и мы пересекли ее вброд наискосок, направляясь к разрыву в цепи скал на другой стороне. Когда мы туда подъехали, то оказалось, что это всего лишь небольшая расщелина, узкая настолько, что в некоторых местах корзины скребли по обеим ее бокам и мы едва могли через нее протиснуться. Столь малая ширина сохранялась на протяжении почти ста ярдов, и лишь затем проход увеличился и дорога стала спускаться на равнину.
Там, где боковые скалы уменьшились настолько, что стали похожи скорее на обрывистые берега, мы увидели семь или восемь человек с луками в руках. Они остолбенело разглядывали коней-гигантов и, казалось, готовы были в страхе разбежаться. Мы остановились прямо перед ними. Мой сопровождающий резко мотнул мне головой из своей корзины:
– Слезай, парень!
С головного коня-гиганта уже спускались на землю Петра и Розалинда. Как только я коснулся земли, погонщик хлестнул коней, и они затопали дальше. Петра пугливо схватила меня за руку, но внимание всех этих неряшливых, оборванных лучников было целиком поглощено конями-гигантами.
Никого чересчур устрашающего в этой группе мы не увидели. У одного из них на руке, держащей лук, было шесть пальцев; у другого голова выглядела как коричневое полированное яйцо без единого волоска, в том числе и на лице; у третьего бросались в глаза громадные руки и ноги, но что касается остальных, то их неправильности, очевидно, скрывались под лохмотьями.
И Розалинда, и я были рады, что нам не пришлось столкнуться лицом к лицу с какими-то очень уж большими уродствами, как мы боялись. Петра тоже приободрилась, не обнаружив среди них ни одного, похожего на Волосатого Джека. Наконец настал момент, когда, проводив взглядами коней, пока те не скрылись из виду за деревьями, они обратили внимание на нас. Двое пригласили нас следовать за собой, другие остались на месте. Хорошо утоптанная тропа вела вниз через лес.
Пройдя по ней несколько сотен ярдов, мы попали на широкую просеку. Справа снова стояли стеной красноватые скалы высотой не более сорока футов. По-видимому, это была обратная сторона гряды, идущей вдоль реки. Всю ее поверхность усеяли многочисленные отверстия. К тем, что располагались выше всех, вели лестницы, грубо изготовленные из сучьев.
У подножия скал во множестве ютились примитивные хижины и шалаши. Кое-где между ними дымились очаги и медленно бродили оборванные мужчины и женщины, выглядевшие очень неряшливо. Женщин было больше.
Мы пробирались между этими хибарками и кучами отбросов, пока не подошли к самому большому шалашу. Похоже, он был сделан из старого навеса, которым закрывают скирды, прихваченного, вероятно, во время одного из набегов. Здесь его натянули на нечто вроде большой плетенки из прутьев. Внутри почти у входа сидел на табурете мужчина. Когда мы подошли поближе, он поднял голову и посмотрел на нас. При виде его лица меня как будто тряхнуло, так он был похож на отца. Я сразу вспомнил его. Именно его, человека-паука, я видел в Вэкнаке семь-восемь лет назад, когда его взяли в плен.
Двое наших сопровождающих, подтолкнув, поставили нас перед ним. Он внимательно оглядел всех троих. Его глаза заскользили вверх и вниз по стройной фигуре Розалинды с таким выражением, что мне стало не по себе и Розалинде тоже. Затем он еще раз хорошенько окинул меня взглядом и покивал, как будто чем-то очень довольный.
– Помнишь меня? – спросил он.
– Да, – ответил я.
Он перевел взгляд с моего лица на беспорядочное нагромождение хижин и клетушек, потом снова на меня:
– Не очень напоминает Вэкнак.
– Не очень, – согласился я.
Он надолго замолчал, раздумывая, а потом спросил:
– Знаешь, кто я такой?
– По-моему, да. Мне, кажется, рассказывали о вас, – ответил я.
Он вопросительно поднял брови.
– У моего отца был старший брат. До трех или четырех лет он считался нормальным. Но потом его свидетельство о рождении пересмотрели, а самого куда-то забрали.
Он медленно кивнул:
– Не совсем так. Мать очень любила его. Да и нянька была к нему сильно привязана. Поэтому когда пришли его забирать, то на месте его уже не оказалось. Он исчез. Конечно, всю эту историю замяли, сделав вид, что этого никогда и не случалось.
Он снова помолчал и добавил:
– Старший сын. Наследник. Вэкнак должен был стать моим. И стал бы, если бы не это.
Он вытянул перед собой свою длинную руку и какое-то время разглядывал ее. Потом уронил ее вниз и снова посмотрел на меня.
– Ты знаешь, какой длины должна быть человеческая рука?
– Нет, – ответил я.
– И я не знаю. Но кто-то в Риго знает. Какой-то специалист по Истинному Образу. Поэтому никакого Вэкнака, и я должен жить как дикарь среди дикарей. А ты старший сын?
– Я единственный сын, – ответил я. – Был еще младший, но…
– Не дали свидетельства?
Я кивнул.
– Так что ты тоже потерял Вэкнак!
Эта сторона дела меня никогда не волновала. Наверное, я никогда всерьез не рассчитывал унаследовать Вэкнак. Я всегда жил с ощущением опасности, в ожидании, почти уверенности, что когда-нибудь меня обнаружат. Я так свыкся с этим чувством, что не испытывал обиды, которая ожесточила человека-паука. Сейчас же, когда все разрешилось, я был рад, что благополучно убрался оттуда, и сказал ему об этом. Ему это не понравилось. Он сосредоточенно посмотрел на меня и предположил:
– Кишка тонка подраться за свои права?
– Если Вэкнак по праву ваш, то он никак не может быть по праву моим, – указал я. – Но вообще-то я имею в виду, что мне до смерти надоело все время прятаться.
– Но мы здесь живем, прячась, – заметил он.
– Возможно, – ответил я. – Но вы можете быть самими собой. Вы не должны все время притворяться. Вам не надо ежеминутно следить за каждым своим шагом и два раза подумать, прежде чем открыть рот.
Он медленно кивнул:
– Мы слышали о вас. У нас свои пути получения сведений. Одно мне непонятно, почему они с такой яростью гонятся за вами?
– Мы думаем, – объяснил я, – что беспокоим их больше, чем обычные Отклонения, потому что у них нет никакого способа нас распознавать. Я так себе представляю, что они подозревают, будто нас еще много таких необнаруженных. Они хотят захватить нас и заставить все рассказать.
– Да, вам не стоит попадаться им в руки, – сказал он.
Я почувствовал, как вступил в контакт Майкл и что Розалинда начала ему отвечать, но я не мог вести два разговора сразу и предоставил Майкла ей.
– Значит, они лезут за вами прямо в Заросли? Сколько их? – спросил он.
– Точно не знаю, – сказал я, обдумывая, как ответить, чтобы не прогадать.
– Из того, что я о вас слышал, ясно, что у вас есть средства выяснить все, – заметил он.
Я стал соображать, что может он знать о нас и известно ли ему о Майкле, но это казалось весьма маловероятным.
Он слегка прищурился и продолжал:
– Лучше не играй с нами в дурачка, парень. Гонятся ведь они за вами. Это вы навлекаете на нас неприятности. Зачем же нам о вас беспокоиться? Нам проще подкинуть им одного из вас.
Петра схватила его мысль на лету и жутко испугалась:
– Их больше ста человек.
Он задумчиво посмотрел на нее и заметил, кивнув:
– Значит, у вас есть свой человек среди них. Я так и думал, что должен быть. Но посылать сто человек в погоню за вами троими – это чересчур. Слишком много. Кажется, я понимаю… – Он снова повернулся ко мне. – Последнее время ходило много слухов о том, что в Зарослях готовится набег. Так что ли?
– Да, – вынужден был согласиться я.
Он ухмыльнулся:
– Что же, это нам на руку. Впервые они решили взять инициативу в свои руки и напасть на нас, ну и, конечно, заодно схватить вас. Естественно, они пойдут по вашему следу. Как далеко они уже забрались?
Я спросил у Майкла и узнал, что основной отряд находится в нескольких милях позади от той группы, которая стреляла в нас и вспугнула коней-гигантов. Сложность была в том, как в точности объяснить их местоположение человеку передо мной. Он понимал это и, казалось, не очень тревожился по этому поводу:
– Твой отец с ними? – спросил он.
Это был тот самый вопрос, который я старательно избегал задавать Майклу. И сейчас я тоже не стал спрашивать. Я просто помолчал мгновение и ответил: «Нет».
Краем глаза я увидел, как Петра открыла рот, чтобы сказать что-то, и почувствовал, как пресекла ее попытку Розалинда.
– Жаль-жаль, – сказал человек-паук. – Я так давно надеялся, что однажды придет день и мы встретимся с твоим отцом на равных. Из того, что я о нем слышал, мне казалось, что он должен бы быть здесь. Но, может, он не такой уж рьяный поборник Истинного Образа, как об этом рассказывают.
Он продолжал внимательно присматриваться ко мне. Я чувствовал поддержку Розалинды. Она сознавала, почему я не спросил Майкла об отце, и это ее понимание было как пожатие руки.
Но вдруг, совершенно внезапно, человек-паук утратил ко мне интерес и повернулся рассмотреть как следует Розалинду. Она ответила ему таким же буравящим взглядом. Она стояла выпрямившись, с уверенным видом, холодно глядя ему прямо в глаза. Это продолжалось несколько долгих секунд, как вдруг, к моему удивлению, она смутилась. Глаза ее опустились. Она вся вспыхнула. Он слегка улыбнулся. Но он ошибся. Это не была покорность более сильному характеру, победителю. Она испытывала отвращение, ужас, который сломал ее изнутри. Я поймал в ее представлении его образ, чудовищно преувеличенный. Страхи, которые она так хорошо скрывала, прорвались, она была в панике, не как женщина, уступившая силе мужчины, а как ребенок, увидевший чудовище. Петра тоже поймала невольно переданный ею образ, и он так испугал ее, что она вскрикнула.
Я бросился всем телом на этого человека, табурет под ним перевернулся, и он распростерся на земле. Двое, сторожившие меня, кинулись за мной, но я успел разок хорошенько ударить его, прежде чем им удалось меня оттащить.
Человек-паук сел и потер челюсть. Он ухмыльнулся мне, но без всякого веселья.
– Делает тебе честь, – признал он. – Но не более того.
Он поднялся на своих тонких, колеблющихся ногах.
– Не разглядел еще здешних женщин, парень? Разгляди хорошенько. Может, тогда ты кое-что поймешь. Кроме того, эта может иметь детей. А мне уже давно хочется завести детей, даже если они пойдут в меня.
Он снова коротко ухмыльнулся, а затем нахмурился:
– Лучше смирись с этим, парень. Будь благоразумен. Второго раза я не потерплю.
Он перевел взгляд с меня на людей, которые меня держали:
– Вышвырните его прочь. И если он не поймет, что значит держаться подальше, пристрелите.
Они рывком повернули меня и повели в сторону от шалаша, к просеке. Один из них пинком направил меня на тропу, ведущую в лес.
– Шагай, не задерживайся, – сказал он.
Я поднялся и обернулся, но он наставил на меня натянутый лук и кивнул в сторону тропы. Я подчинился и пошел по ней, всего несколько ярдов, пока меня не заслонили деревья, и тогда под их прикрытием я повернул назад.
Они только этого и ждали. Правда, они не пристрелили меня, а только избили в кровь и, раскачав, бросили в кусты. Я помню, как летел по воздуху, но удара о землю я уже не почувствовал, потеряв сознание.
Назад: 13
Дальше: 15