Он тяжело поднимается со скамейки и идет к уродливому бетонному кубу. Выщербленные бетонные ступеньки, белесая неживая трава из щелей. Металлическая дверь заварена наглухо. На фронтоне два окна с выбитыми стеклами. Карл заглядывает внутрь, сложив ладони козырьком. Обширный вестибюль теряется во мраке. Он трогает металлическую раму, оглядывается в поисках орудия. Видит железную трубу у ступенек. Лязг ударов тонет в вязкой тишине, здесь нет даже эха. Сыплются осколки стекла. Ему удается наконец выбить раму. Он прислоняется спиной к стене рядом с черной дырой. Самое время подумать – нужно ли? Он провел здесь первые годы жизни, с братьями и сестрой, с Отцом, Учителем… Потом что-то случилось, и он оказался… в тереме со стрельчатыми окнами. Они все там оказались. Нет! Только трое. Без Андрея. Впервые в жизни они были одни, без взрослых. Они сидели там очень долго. Мария резала хлеб и мясо, ставила на огонь чайник, звала мальчиков кушать. Они разговаривали шепотом почему-то. Он не помнит, как они там оказались. Он ничего не помнит… может, это к лучшему?

Карлу плохо. Ему страшно. Он не уверен, что хочет знать… Он уже пытался узнать и успел горько пожалеть об этом. Он разбудил зло, и ему пришлось бежать. Андрей Калмыков превратился сначала в Андрея Овсиенко, потом в Карла Мессира, фокусника и гипнотизера с легкой руки Данилы Галицкого. Он колесил со своей дикой бригадой по небольшим городам и весям, выбирая окольные пути, чувствуя, что Человек со скамейки ищет его. Кто же он, думал Карл. Несомненно, кто-то из тех, кто знал его раньше. Почти тридцать лет прошло, Учитель погиб, Сторож убит, Отец… вряд ли жив. А что случилось с Андреем? Может, это он ищет его? Нет, внезапно понял Карл, Андрей не может его искать. Андрея нет! Андрей умер. Он вспомнил вдруг суету в школе, люди собирались группками в коридоре, что-то обсуждали тихими голосами. И Андрей не вернулся в тот день… Они сидели молча в классной комнате, ждали Учителя. Учитель опоздал. Он обнял их и сказал… Карл словно услышал его голос… «Андрея больше нет».» – «Он умер?» – спросила Мария. Учитель не ответил, только крепче прижал их к себе. Он провел с ними весь день, а ночью остался сидеть в коридоре у их спален. Отец забежал ненадолго…

Они не могли понять, что значит «умер», были растеряны и напуганы. Наверное, он повторял имя брата, а люди подумали, что его зовут Андрей. Но почему он забыл собственное имя? Почему он забыл все?

Возможно, Человек со скамейки – Павел? Брат? Один из четверых суперодаренных, ради которых и была построена лесная школа…

Карл подтянулся на руках, влез в окно. Спрыгнул на битое стекло внутри. Вздрогнул от противного скрежета, замер, прислушиваясь. Ни звука – тихо, тоскливо, пахнет пылью и сыростью. Оглушающая тишина, не живая, а мертвая, застывшая, как темная вода бездонного подземного озера…

Он пересек длинный вестибюль и пошел наверх по неширокой лестнице. Тут было темнее, но он прекрасно ориентировался в темноте. Второй этаж – классные комнаты, столовая, гимнастический зал. Он споткнулся об истлевший мат, чертыхнулся. Скелетами высились брошенные снаряды, брусья, шведская стенка. Он пощелкал выключателем, и, к его изумлению, вспыхнул свет. Жидкий, дрожащий, выморочный. Горела одна лампочка из десятка. Пыль, полусгнившие маты, раскачивающийся от сквозняка толстый канат. Он вспомнил, как они возились на матах – Учитель показывал приемы восточной борьбы. Павел разбил ему, Петру, нос. Мария, защищая его, ударила Павла кулаком. Учитель едва разнял их. Андрей принес аптечку. Карл помнил пятна крови на серой ткани мата…

Спальни… У каждого своя. Вот эта была его, Петра. Маленькая кровать, ржавая металлическая сетка. Тумбочка у изголовья. Он подошел, выдвинул до конца ящик, дернул посильнее. Ящик, отчаянно заскрипев, вылетел из гнезда. Карл запустил руку внутрь – там был его тайник. Коробочка все еще была на месте. Он вытащил свое сокровище наружу. Твердая коробочка от папирос, украденная у Сторожа. Там оставалась одна папироса – он зарыл ее в саду. А в коробочку положил монету, которую нашел под водосточной трубой после дождя. Поток из трубы размыл землю, и монета лежала в ямке – красивая, большая, белая. На одной ее стороне была голова человека – Андрей, которому он показал монету, сказал, что это царь. А на другой – птица орел с острыми крыльями. Карл раскрыл коробочку, взял в руки холодную серебряную монету. Присел на заскрипевшую отчаянно кровать. Он даже не успел тогда достать свое сокровище…

…Учитель пришел ночью и сказал, что нужно одеться, что у них будет военная игра, они поедут на машине… «А Андрей?» – спросила Мария. Учитель покачал головой – нет. Он вывел их через черный ход, открывая двери ключами на цепочке, усадил в машину на заднее сиденье. Накрыл сверху одеялом, приказал молчать и не шевелиться. Они слышали, как он разговаривал с охранником на воротах. Им было тесно и жарко под одеялом. Колено Павла больно упиралось ему в бок. Они останавливались еще три раза, потом долго ехали по дороге в город – Учитель разрешил им сбросить одеяло. «Куда мы едем?» – спрашивала Мария. «Долго еще?» – повторял Павел.

Учитель привел их в какой-то дом с петушками, в маленькую полупустую комнату. Усадил на продавленный диван и сказал: «Поживете пока тут. Через два дня я заберу вас отсюда. Это такая игра. В холодильнике еда. Мария будет хозяйкой. Павел будет старшим – никто не должен знать, что вы здесь. Петр… – Он на миг задумался. – Петр будет придумывать разные интересные истории, чтобы не было скучно. Вон там бумага, карандаши, книжки».

«А школа?» – спросил Павел. Учитель помолчал, серьезно глядя на них. Взял их руки в свои, большие и теплые, и стал повторять медленно и раздельно: «Забудьте про школу. Школы больше нет. Никогда не вспоминайте. Никого. Ничего. Никогда. Забудьте. Никогда не вспоминайте. Никого. Ничего. Забудьте, как вас зовут…»

Он обнял их, крепко прижал к себе и ушел. Они слышали его шаги в коридоре, потом хлопнула дверь, и наступила тишина. Они остались одни…

…Днем было весело. В диване оказалось много интересных вещей – старых газет и журналов, книжек, смешной одежды – блузок с оборочками и длинных атласных юбок, сплющенная соломенная шляпка и большая коробка с пуговицами. Они выгребли все это из дивана. Мария надела шляпу и длинную красную юбку, уселась на пол и принялась раскладывать вокруг себя пуговицы.

Потом они играли в прятки, шикая друг на друга, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Им нравилась новая игра, придуманная Учителем. На второй день они заскучали. Учителя все не было. Павел сидел на подоконнике за портьерой, рассказывал о том, что происходит на улице. «Белая собака, большая, побежала за дом» или: «Приехала машина-грузовик», – говорил он. Петр листал книжки. Мария сидела рядом. Им было скучно. Павел слез с подоконника, открыл дверь, выглянул в длинный коридор. «Закрой!» – закричала Мария, пытаясь втащить его обратно. Павел оттолкнул ее, закричал: «Я главный!» Мария упала на пол, больно ударившись локтем. Заплакала. Петр сел рядом с ней на полу, вдвоем они принялись рассматривать ссадину. Павел, глядя на них, сказал, я на минутку, только посмотрю и вернусь. Он выскользнул в коридор и побежал к выходу. Петр и Мария остались одни. Они посмотрели друг на друга, и Мария сказала: «Он не вернется».

На другой день ушла Мария. Она звала с собой Петра, но он боялся – вдруг придет Учитель, а их нет. «Я скоро, – пообещала Мария. – Может, Павел заблудился. Может, Учитель тоже заблудился или заболел…»

Прошел еще один день. Петр не вставал с дивана. Сначала ему хотелось есть, потом уже нет. Ночью началась гроза. Дом скрипел и содрогался от громовых разрядов. Петр плакал от страха, накрывшись с головой одеялом. Он думал, что дом превратился в корабль и сейчас утонет. Дождь стучал в окна и по крыше, и ему казалось, там кто-то ходит.

На другой день он ушел, не дождавшись ни Учителя, ни Павла, ни Марии…

Выбираясь из окна, Карл неловко спрыгнул и подвернул ногу. Постоял немного, пережидая, пока пройдет боль, и уже собирался спуститься, как вдруг услышал странный звук, который заставил его вздрогнуть. Ему показалось, он слышит колокольный звон. Он сбежал с крыльца. Негромкий звон продолжался, он был беспорядочен и отрывист. Казалось, шалый ветер раскачивает где-то колокол.

Полный любопытства, он пошел на звук. Метрах примерно в двухстах от школы, на заросшей кустарником поляне, он увидел невысокую церковь. Двери́ не было, разбитый вход зиял чернотой. Карл подошел ближе. Церковь была старинная, полностью деревянная, даже остатки кровли были из деревянных дряхлых «чешуек». Внутри было пусто, темно и холодно. Через высокие окна без стекол заглядывал лес, перечеркнутый тонкими рамами. Похоже, здесь был пожар: на месте алтаря – черные обуглившиеся стены. Может, ударила молния.

Наверху, на невысокой колокольне раскачивался на ветру колокол, издавая тот самый беспорядочный и печальный звук. Через дыры в крыше он увидел волнующиеся верхушки деревьев и быстро несущиеся сизые тучи. Одно из массивных, почерневших от огня бревен-распорок под потолком, упиравшихся в противоположные стены и напоминавших спицы на тележном колесе, переломилось неровно, и теперь концы его – короткий и длинный, косо торчали под углом к полу. Глухая тишина, запах земли и остывшего пепла, сухая трава, запустение… Карл поежился. Церковь была брошена людьми, так же как и школа, то ли после пожара, то ли в силу каких-то других причин. Что это была за церковь посреди леса, почему вдали от жилья, как случилось, что не сняли колокол… никто уже не узнает. «Пока звучит колокол, церковь жива», – подумал вдруг Карл.

Спотыкаясь о корни деревьев, отводя от лица ветки и разрывая густую паутину, он пробирался через лес напрямик, спешил добраться до машины до начала грозы. Ему это почти удалось. Проливной дождь хлынул, когда он уже подбегал к ней. С чувством облегчения он рухнул на сиденье. Завел мотор. Машина, взревев, рванулась с места и запрыгала по разбитому асфальту. Карл спешил, опасаясь застрять на грунтовой дороге перед выездом на окружное шоссе. Он успел добраться до шоссе, и ливень, словно только того и ждал, тут же припустил сильнее. Ветер стих, ливень стоял вокруг машины шипящей белой стеной. Фары беспомощно упирались в эту стену, «дворники» не успевали смахивать водяные струи. Карл пристально, до боли в глазах, вглядывался в темноту…

В городе, как оказалось, дождя не было вовсе. Гроза то ли обошла его стороной, то ли была еще в пути. Он смотрел на жалкое кирпичное строение гостиницы, на сомнительных мужчин и женщин, стоящих у входа в ресторан, и раздумывал, остаться ли на ночь или уехать прямо сейчас. И только мысль, что ехать было некуда, остановила его.

Он так и не уснул в ту ночь. Лежал, прислушиваясь к крикам подгулявших гостей, дурной громкой музыке из ресторана и ритмично трещавшей кровати за стеной. Думал. Вспоминал. Мысли кружились, как стая перепуганных птиц, и ни одна не додумывалась до конца. Он вспомнил, почему они оказались в доме-тереме. Туда привел их Учитель. Привел тайно, похоже, выкрал из школы. Почему? Потому что умер Андрей? Он помнил голос Учителя, мягкий, теплый бас, помнил, как он играл с ними, как радовался их успехам, хвалил… Он любил их, он не мог причинить им вреда. И, если он увез их тайно, значит, на то была причина. Он боялся за них. Он собирался приехать за ними, а они разбежались, как зверушки из клетки. И все забыли, повинуясь приказу…

Учитель собирался приехать за ними, но что-то ему помешало. Тот художник, Микулин, сказал, что отец попал в автомобильную катастрофу. Вот и разгадка, почему он не забрал их. Учитель погиб! И они остались одни…

Художник сказал, что они с матерью сразу же уехали. Бежали в Сибирь. И он взял ее фамилию. А она всю жизнь боялась…

Так что же это была за школа? И как погиб Учитель?

Человек со скамейки убил Сторожа, думал он. Почему? Чтобы тот ничего не рассказал ему, Карлу? Они вышли на старика одновременно. Что это, совпадение? Или… связь между ними? Или… пришло время? И если это Павел… Если. Кто, если не Павел? Больше некому. Павел. Один из четверых. Одержимый идеей первенства, ревнивый и злопамятный еще тогда, в детстве. Брат. Он мог прийти к нему, Петру, с открытыми руками… Вместо этого он играл с ним, как кот с мышью. Он убил Сторожа. Он убил политика Зотова… его руками. Он посадил его на цепь. Он пугал его. Зачем? Пробовал мускулы? Хотел чувствовать себя хозяином? Упивался властью? Ему, Карлу… Петру… удалось убежать. Он был уверен, что связь между ними порвалась навсегда. Он вспоминал, как был счастлив – ему нравилось убегать, оставляя того в дураках. Дураком оказался он сам, и убежал, как оказалось, недалеко. Он вспомнил свой ужас во время спектакля, когда понял, что тот снова нашел его, что он здесь, в зрительном зале, в последнем ряду… Человек со скамейки, Павел…

Карл лежал без сна, корчась от стыда, от собственной слабости, страха перед Павлом, который всегда был сильнее. Что же дальше? Убегать? До тех пор, пока Павел не расставит ловушки, которые он не сумеет обойти? Принять бой?

Он вспоминал Данилу Галицкого, который называл его Карлушей…

…После «исторической» встречи с предприимчивым Данилой в замызганной пивнушке, куда он забрел в неосознанных поисках участия и желания быть среди людей, чувствуя себя подонком, изгнанным из райского сада, судьба его произвела очередной кривой кульбит, в результате чего исчез рассеянный страдалец Андрей Овсиенко и появился, словно черт из преисподней, маг и волшебник Карл Мессир. Опля!

Он помнит, как жил в грязной бедной квартире Данилы Галицкого, с пустым холодильником и обилием пустых бутылок… «Это мое сценическое имя, – объяснил Данило важно. – Бренд. Реклама». На самом деле его звали Василием Прыгуном. Платиновые часы, подарок Дивы, пришлось продать. Данило, у которого все везде было схвачено, мотался по инстанциям, собирал подписи, утрясал, согласовывал. Карл Мессир готовил нехитрую еду, выбегая за продуктами в соседний гастроном. Вечером они предавались мечтам о великом будущем. «Ты, Карлуша, самородок! – кричал Данило. – И умница-судьба послала тебя мне в момент глубокого личного кризиса, чтобы указать путь, не дать пропасть и удержать на плаву!»

Как известно, голь хитра на выдумки, а голодная – хитра вдвойне. В итоге его усилий, под громкое бурчание в животе, под дешевый алкоголь из киоска, родилось дитя, окрещенное незатейливо «Калейдоскоп» – самостоятельный актерский коллектив с правом на трудовую деятельность. И они отправились в первое гастрольное турне. Данило Галицкий в свое время объездил почти всю страну, везде обзаведясь друзьями и собутыльниками. Их принимали, не задавая лишних вопросов.

В одном из южных городов Карл купил на базаре обезьянку Ники, пожалел. Ники печально сидела, прикованная цепью к руке хозяина, толстого шумного дядьки. Дядька рассказал, что мартышка принадлежала брату жены, механику торгового судна, который привез ее из Африки. Брат умер, мартышка вроде как стала не нужна, покусала кота, жена ее боится. Хотел отдать в школу, не взяли, говорят, нужны прививки. Морока, одним словом.

Вокруг стояли зеваки, совали обезьянке конфеты и печенье. У Ники было грустное человечье личико, тонкие ручки и ножки, длинный облезший хвост. Она не мигая смотрела на Карла круглыми светло-коричневыми глазами, выделив его из толпы. «Она ничего, прикольная, – радостно рассказывал дядька, заманивая покупателей. – Танцует! Как только услышит музыку – и ну как сразу прыгать, Володя покойный сам дрессировал. Она теперь сильно переживает, скучает. Жена говорит, забери, видеть не могу…»

– Я не против, – снисходительно сказал Данило, когда Карл вернулся с Ники на плече. – Можно сделать номер. Еще бы ассистентку… – Он протянул Ники указательный палец, и та, проворно ухватившись за него черными узловатыми пальчиками, принялась стаскивать массивный серебряный перстень с агатом…

Нашлась и ассистентка. Девушка Алена из билетной кассы местного кинотеатра. Жизнь ее протекала однообразно и неинтересно, без перспектив, и, когда столичный краснобай-артист Данило Галицкий пригласил ее на ужин в ресторан и познакомил с настоящим магом и экстрасенсом Карлом Мессиром, Алена, не колеблясь ни минуты, согласилась поступить в артистки и укротительницы.

Потом нашелся, как младенец в капусте, неторопливый мыслью Сократ. И стало их четверо…

Все кончилось в тот самый миг, когда Карл почувствовал присутствие Человека со скамейки в зрительном зале. Тому удалось найти его…

Дальше он действовал как автомат. Вышел из театра, как был, в смокинге, при бабочке, остановил такси и уехал на вокзал. И только потом почувствовал стыд. Лежа без сна в дешевом гостиничном номере – сколько же их было за последнее время! – он пытался убедить себя, что бегство было оправдано, что оно – единственный выход. Доказывал, что не мог поступить иначе, что тот сильнее – неизвестно, что он заставил бы сделать его, Карла. Но получалось плохо, он был гадок сам себе…

Это произошло несколько месяцев назад, и не было дня с тех пор, когда бы Карл не думал о брошенных и преданных им. Дива, Лара, Данило, Алена… Сколько их еще будет?

Чувство близкой погони не оставляло его ни на минуту. Земля, казалось, горела у него под ногами. Он снова отправился в тот самый город, где когда-то встретил Сторожа, где когда-то жил будущий художник-оформитель Микулин, чей отец работал учителем в лесной школе для одаренных детей. В нем крепло желание увидеть наконец эту самую школу, понять и вспомнить.

В тот самый город, где жила Лара…

Карлу Мессиру удалось вспомнить, но облегчения ему это не принесло.

…Ему так и не удалось уснуть. В три утра, потеряв всякую надежду на сон, он поднялся. Собрал нехитрые пожитки, наскоро выпил кофе в гостиничном буфете, который почему-то был открыт. Ощущение тупика никогда еще не было таким сильным. Его словно магнитом тянуло к единственному человеку, который мог понять его. Понять, принять и утешить. Желание рассказать все и выплеснуть душу захлестнуло его. Ему вдруг захотелось увидеть Лару, немедленно, сейчас же! Он готов был вскочить и посреди ночи бежать к ней. Он устал от тайн. Он хотел покоя.

Карл Мессир мчался по пустынному шоссе, и нетерпение подстегивало его. Он спешил к Ларе…

Но ему было отказано в утешении. Он просидел остаток ночи на ее крыльце, съежившись от холода в своем легком плаще, и только утром осмелился постучать в дверь. Ответил ему мужской голос…

Злоключения Карла Мессира на этом не закончились. В небогатом гастрономе, куда он зашел купить продукты в дорогу, собираясь навсегда покинуть город, на него неожиданно наткнулся пребывающий подшофе с самого утра, а может, и со вчерашнего вечера, артист областной филармонии Данило Галицкий. Вытаращив глаза, не веря, что видит беглого коллегу по цеху, Данило подошел ближе, присмотрелся и от души съездил Карлу по физиономии. Раз, другой. «С-с-сука ты, Карлуша, – сладострастно приговаривал при этом Данило. – Какая же ты все-таки с-с-сука и последняя сволочь! Пригрел гада на свою голову!»

Карл Мессир даже не пытался дать сдачи. Ему вдруг показалось, что он – действительно гад и подлый змей, которому так и надо, заслужил, а разгневанный Данило – святой Георгий с мечом разящим. Он только вытер ладонью кровь с лица, размазав ее еще больше…